Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь VI/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Божественная комедія. Адъ — Пѣснь VI
авторъ Данте Алигіери (1265—1321), пер. Дмитрій Егоровичъ Минъ (1818—1885)
Оригинал: ит. Divina Commedia. Inferno. Canto VI. — Источникъ: Адъ Данта Алигіери. Съ приложеніемъ комментарія, матеріаловъ пояснительныхъ, портрета и двухъ рисунковъ. / Перевёлъ съ италіянскаго размѣромъ подлинника Дмитрій Минъ — Москва: Изданіе М. П. Погодина. Въ Университетской Типографіи, 1855. — С. 45—52.

Божественная комедія. Адъ.


Пѣснь VI.


[45]

Содержаніе. Данте въ третьемъ кругу ада. Здѣсь подъ градомъ, снѣгомъ и ливнемъ мутной воды казнятся обжоры, увязшіе въ грязной тинѣ. Треглавое чудовище Церберъ, стражъ этого круга, хватаетъ грѣшниковъ, четверитъ ихъ, сдераетъ съ нихъ кожу. Съ яростію бросается онъ на поэтовъ; но горсть земли, брошенная Виргиліемъ въ тройную пасть чудовищу, укращаетъ его. Поэты идутъ далѣе, попирая грѣшниковъ смѣшанныхъ въ одну отвратительную кучу съ грязью. Одинъ изъ нихъ, флорентинецъ Чіакко, приподнимается и, на вопросъ Данта, предсказываетъ ему будущыя судьбы Флоренціи и его собственное изгнаніе. Данте спрашиваетъ его объ участи нѣкоторыхъ флорентинцевъ и узнаетъ, что они въ болѣе глубокихъ кругахъ ада. Попросивъ живаго странника напомнить о себѣ своимъ соотчичамъ, Чіакко упадаетъ лицемъ въ грязь и навсегда замолкаетъ. Въ бесѣдѣ о будущей неземной жизни, Виргилій и Данте приходятъ къ границѣ третьего круга и, спустившись въ четвертый кругъ, встрѣчаютъ демона богатства великаго врага человѣчества, Плутуса.



1 Съ возвратомъ чувствъ, къ которымъ входъ закрылся
При видѣ мукъ двухъ родственныхъ тѣней,
Когда печалью весь я возмутился,—

4 Иныхъ скорбящихъ, рядъ иныхъ скорбей
Я зрѣлъ вездѣ, куда ни обращался,
Куда ни шелъ, ни устремлялъ очей.

[46]

7 Я быль въ кругу, гдѣ ливень проливался
Проклятый, хладный, вѣчный: никогда
Ни въ мѣрѣ онъ ни въ свойствахъ не мѣнялся.

10 Градъ крупный, снѣгъ и мутная вода
Во мракѣ тамъ шумятъ однообразно;
Земля, принявъ ихъ, тамъ смердитъ всегда.

13 Тамъ Церберъ, звѣрь свирѣпый, безобразный,
По-песьи лаетъ пастію тройной
На грѣшный родъ, увязшій въ тинѣ грязной.

16 Онъ, съ толстымъ чревомъ, съ сальной бородой,
Съ когтьми на лапахъ, съ красными глазами,
Хватаетъ злыхъ, рветъ кожу съ нихъ долой.

19 Какъ псы тамъ воютъ души въ грязной ямѣ:
Спасая бокъ одинъ другимъ, не разъ
Перевернутся съ горькими слезами.

22 Червь исполинскій, лишь завидѣлъ насъ,
Клыкастыя три пасти вдругъ разинулъ;
Отъ бѣшенства всѣ члены онъ потрясъ.

[47]

25 Тогда мой вождь персты свои раздвинулъ,
Схватилъ земли и смрадной грязи комъ
Въ зѣвъ ненасытный полной горстью кинулъ.

28 Какъ песъ голодный воетъ и потомъ
Стихаетъ, стиснувъ кость зубами злыми,
И давится и борится съ врагомъ:

31 Такъ, сжавъ добычу челюстьми тройными,
Сей Церберъ-бѣсъ столь яростно взревѣлъ,
Что грѣшники желали бъ быть глухими.

34 Чрезъ сонмъ тѣней, надъ коимъ дождь шумѣлъ,
Мы шли и, молча, ноги поставляли
На призракъ ихъ, имѣвшій образъ тѣлъ.

37 Простертыя, всѣ на землѣ лежали;
Одинъ лишь духъ привсталъ и сѣлъ, сквозь сонъ
Узрѣвъ, что мимо путь свой мы держали.

40 «О ты, ведомый въ бездну,» молвилъ онъ,
«Узнай меня, коль не забылъ въ разлукѣ:
Ты созданъ прежде, чѣмъ я погубленъ.»

43 И я: «Твой ликъ такъ исказили муки,
Что ты исчезъ изъ памяти моей
И словъ твоихъ мнѣ незнакомы звуки.

[48]

46 Скажи жъ, кто ты, гнетомый мукой сей,
Хоть, можетъ быть, не самою ужасной,
Но чья же казнь презрѣннѣе твоей?» —

49 И онъ: «Твой градъ, полнъ зависти опасной,—
Сосудъ, готовый литься чрезъ края —
Меня въ себѣ лелѣялъ въ жизни ясной.

52 У васъ, гражданъ, Чіаккомъ прозванъ я:
За гнусный грѣхъ обжорства, въ низкой долѣ,
Ты видишь, ливень здѣсь крушитъ меня.

55 И, злая тѣнь, я не одна въ семъ полѣ;
Но та же казнь здѣсь скопищу всему
За грѣхъ подобный!» — И ни слова болѣ.

58 «До слезъ, Чіакко,» я сказалъ ему,
«Растроганъ я твоимъ страданьемъ въ адѣ;
Но, если знаешь, возвѣсти: къ чему

61 Дойдутъ граждане въ раздробленном градѣ?
Кто правъ изъ нихъ? скажи причину намъ,
Какъ партіи досель въ такомъ разладѣ?»

[49]

64 А онъ въ отвѣтъ: «По долгимъ распрямъ тамъ
Дойдутъ до крови: партія лѣсная,
Изгнавъ другую, навлечетъ ей срамъ.

[50]

67 Но чрезъ три солнца побѣдитъ другая,
Изгнавъ лѣсныхъ при помощи того,
Что лавируетъ, берегъ обгибая.

70 Чело поднявъ до неба самаго,
Они врагу тяжелый гнетъ предпишутъ,
Хоть негодуй, хоть плачь онъ оттого.

73 Два правыхъ тамъ, но слова ихъ не слышатъ:
Гордыня, зависть, скупость — это три
Тѣ искры, ими же сердца тамъ пышатъ.»

[51]

76 Онъ смолкъ, терзаемъ горестью внутри,
И я: «Еще спрошу я у собрата,
Два слова лишь еще мнѣ подари:

79 Друзья добра, Теггьяію, Фарината
И Рустикуччи, Моска и Арригъ
И прочіе гонители разврата —

82 Ахъ, гдѣ они? повѣдай мнѣ объ нихъ!
Узнать объ нихъ горю отъ нетерпенья —
Въ аду ль скорбятъ, иль рай лелѣетъ ихъ?» —

85 И онъ: «Въ числѣ чернѣйшихъ! преступленья
Различныя ихъ повлекли ко дну:
Низшедъ туда, увидишь ихъ мученья.

88 А какъ придешь въ ту сладкую страну,
Молю: пусть вспомнятъ обо мнѣ живые.
Довольно! дождь меня гнететъ ко сну.» —

91 Тутъ, искосивъ глаза свои прямые,
Онъ на меня взглянулъ, главу склонилъ
И палъ лицемъ какъ прочіе слѣпые.

94 И вождь сказалъ: «Надолго онъ почилъ:
Звукъ ангельской трубы его разбудитъ,
Когда придетъ Владыка грозныхъ силъ.

97 На гробъ печальный всѣхъ тотъ звукъ осудитъ,
Всѣ воспримутъ плоть и образъ свой,
Услышатъ то, что въ вѣкъ гремѣть имъ будетъ.»

100 Мы тихо шли подъ бурей дождевой,
Топча въ грязи тѣней густыя кучи
И говоря о жизни неземной.

[52]

103 И я: «Учитель, мѣры злополучій
Умножатся ль въ день страшнаго суда,
Умалются, иль будутъ столько жъ жгучи?» —

106 А онъ: «Къ наукѣ обратись, туда,
Гдѣ сказано, что чѣмъ кто совершеннѣй,
Тѣмъ больше зритъ онъ благъ, или вреда.

109 Хотя сей родъ, проклятый въ злой гееннѣ,
Въ вѣкъ совершенъ не можетъ быть вполнѣ,
Ждетъ тѣмъ не менѣ казни утонченнѣй.»

112 Мы обогнули путь сей въ тишинѣ,
То говоря, чего здѣсь не замѣчу;
Когда жъ пришли, гдѣ сходятъ къ глубинѣ,—

115 Врагъ смерныхъ, Плутусъ, намъ предсталъ на встрѣчу.




Комментаріи.

[45] 1. Обморокъ, въ который упалъ Данте въ концѣ предыдущей пѣсни, какъ бы заперъ двери чувствъ для впечатлѣній внѣшняго міра. Филалетесъ.

1—3. Данте не говоритъ, какимъ образомъ перешелъ онъ изъ втораго круга въ третій, вѣроятно потому, что хотѣлъ намѣкнуть читателю, что душа его и по возвращеніи въ немъ чувствъ такъ сильно была потрясена горестною судьбою двухъ любовниковъ, что онъ не обратилъ никакого вниманія на путь, теперь имъ пройденный. Оно пробудилось въ немъ только при видѣ новой казни. Штрекфуссъ.

[46] 7. Въ этомъ кругу казнятся обжоры (i miseri profani). «Дождь, этотъ благодатный даръ неба, оплождающій землю, здѣсь во мракѣ, недоступномъ для солнечнаго свѣта, ничего не призводитъ, кромѣ отвратительной грязи и смрада: дары неба тщетно расточаются для сластолюбцевъ. Грѣшники погружены въ грязь: не то же ли случалось съ ними и въ жизни? Они не въ силахъ изъ нея подняться; тщетно пытаясь изъ нея освободиться, они только поворачиваются съ бока на бокъ; если же и случится имъ приподняться, они тотчасъ же снова упадаютъ (ст. 91—93) и притомъ напередъ головою, вмѣстилищемъ ихъ духовныхъ силъ: до того она отяжелѣна, что сама клонитъ ихъ къ землѣ». Копишъ и Штрекфуссъ.

13 Подобно Харону и Миносу, Виргиліевъ Церберъ превращенъ въ бѣса, треглавый образъ которого кончается въ исполинскаго червя или змѣю. Червемъ, который точитъ міръ названъ и Люциферъ (Ада XXXIV, 107). Онъ съ тройною пастью, съ толстымъ чревомъ, съ сальной (въ подлин.: съ черной и сальной) бородой, съ красными глазами — сущее олицетвореніе обжорства. Онъ насыщается грязью: этимъ выражена цѣнность того, чѣмъ сластолюбцы стремятся удовлетворить свои желанія, ради чего они забываютъ о высшемъ назначеніи человѣка — о развитіи высшихъ духовныхъ силъ. Лай Цербера оглушаетъ грѣшниковъ: это голосъ злой ихъ совѣсти, для которой въ грязи своей они охотно желали бы вѣчно быть глухими.

[47] 26—27. Подраженіе Виргилію, Aen. VI, 420.

Cui vates, horrere videns jam colla colubris,
Melle soporatam et medicatis frugibus offam
Objicit. Ille fame rabida tria guttura pandens
Corripit objectam, atque immania terga resolvit
Fusus humi, totoque ingens extenditur antro.

35—36. Не смотря на, то что грѣшники, наказуемые въ этомъ кругу имѣютъ человѣческій образъ и кажутся дѣйствительными существами, они такъ ничтожны, что ихъ нельзя отличить отъ зловонной грязи, въ которую погрязла ихъ душа. Какъ грязь, Данте попираетъ ихъ ногами, обращая на нихъ столько же вниманія, какъ и на грязь настоящую. Каннегиссеръ. — Вообще однакожъ замѣтимъ, что Дантовы тѣни въ аду еще не совсѣмъ освобождены отъ земли, существо ихъ еще связано съ нѣкоторою матеральностію; въ чистилищѣ онѣ болѣе духовны; наконецъ въ раю души называются уже не тѣнями, а свѣтами, ибо вѣчно окружены свѣтомъ оживляющей ихъ радости.

[48] 49. Флоренція въ это время была разделена на партіи Бѣлыхъ и Черныхъ, спорившихъ между собою о первенствѣ (см. ниже).

52. Чіакко есть или сокращенное Джіакопо, Яковъ, или прозвище, которое на Флорентинскомъ нарѣчіи значитъ свинья. Невѣроятно, чтобы Данте въ обращеніи къ этому грѣшнику употребилъ сказанное слово въ насмѣшливомъ тонѣ, при томъ глубокомъ участіи, которое онъ принимаетъ въ его судьбѣ. Во всякомъ случаѣ эта игра словъ между Чіакко, Яковъ, и чіакко, свинья, рѣзко характеризуетъ представителя грѣха здѣсь наказуемаго. Этотъ Джіакопо или Чіакко, по словамъ древнѣйшихъ комментаторовъ, былъ судья и веселый собесѣдникъ, пріятный въ обществѣ. Объ немъ упоминаетъ Боккаччіо Decamer. IX, 8.

60—63. Данте спрашиваетъ о судьбѣ роднаго города, потому что весною 1300 дѣла Флоренціи находились еще въ нерѣшенномъ состояніи.

64. Для яснаго уразумѣнія предсказанія Чіакко необходимо знать политическое состояніе Флоренціи того времени, тѣмъ болѣе, что эти историческія свѣдѣнія послужатъ намъ впослѣдствіи ключемъ для объясненія многихъ мѣстъ Дантовой поэмы.

Въ концѣ XIII столѣтія, Флоренція, изгнавъ партію Гибеллиновъ, наконецъ могла насладиться нѣкоторое время миромъ; но это спокойствіе было непродолжительно. [49]Пистоія въ это время входила въ составъ гвельфскаго союза въ Тосканѣ, имѣя такое же народное правленіе, какъ и Флоренція. Одна изъ знаменитѣйшихъ фамилій этого города, Канчелльери, раздѣлилась на двѣ линіи: члены одной назвали себя по матери, Біанки, бѣлыми, члены другой, въ противность ей, назвались черными. Эти партіи давно уже враждавали между собою и нерѣдко приходили въ кровавые столкновенія; но въ 1300 вражда ихъ загорѣлась съ новою силою. Амадоре, одинъ изъ партіи Черныхъ, поссорившись, ранилъ своего родственника Ванни (изъ партіи бѣлыхъ). Отецъ Амадоре, человѣкъ миролюбиваго характера, отправилъ сына къ отцу раненнаго извиниться въ своей запальчивости; но этотъ послѣдній, вмѣсто того, чтобы слушать оправданія, велѣлъ схватить Амадоре и, сказавъ, что мечемъ, а не словами рѣшаются такія оскорбленія, отрубилъ ему правую руку. Это злодѣйство тотчасъ раздѣлило весь городъ: одни приняли сторону Черныхъ, другіе Бѣлыхъ. Но распря не ограничилась одной Пистойей, а тотчасъ же передалась и Флоренціи, гдѣ враждебный духъ Гвельфовъ и Гибеллиновъ еще не совершенно былъ подавленъ. Во Флоренціи сторону Черныхъ приняли члены стариннаго дворянскаго рода Донати (подъ предводительствомъ Мессера Корсо), а сторону Бѣлыхъ новый дворянскій домъ Черки (подъ начальствомъ Мессеръ Віеро). Смуты и кровопролитныя драки распространились по всему городу. Въ это время Флоренція управлялась пріорами, избиравшимися ежегодно по 6 человѣкъ, каждый на два мѣсяца. Желая прекратить волненія, они, согласно съ преданіемъ, по совѣту Данта, бывшаго съ 5 Іюня по 15 Августа прошедшаго года пріоромъ Флоренціи, изгнали изъ города предводителей обѣихъ партій: Черныхъ въ Перуджію, Бѣлыхъ въ Сарзану. Это было въ Февралѣ 1301. Въ то время Черные обратились къ папѣ Бонифацію VIII съ просьбою прислать имъ сторонняго правителя для водворенія у нихъ порядка. Между тѣмъ Бѣлые, какъ менѣе виновные, вскорѣ были призваны обратно, подъ предлогомъ, что климатъ Сарзаны былъ для нихъ вреденъ, и дѣйствительно многіе изъ нихъ погибли отъ болѣзней. Возвратившись въ городъ, они успѣли въ Іюнѣ 1301 изгнать и остальныхъ изъ партіи Черныхъ, которые и удалились къ своимъ вождямъ въ Перуджію. Принималъ ли какое участіе Данте въ этихъ интригахъ партій, очень сомнительно: достовѣрно только то, что онъ въ это время употребляемъ былъ для политическихъ дѣлъ и былъ отправленъ посломъ къ Бонифацію VIII. Между тѣмъ Бонифацій, доброхотствуя Чернымъ, какъ истымъ Гвельфамъ, отправилъ, вѣроятно по ихъ же проискамъ, Карла Валуа, брата французскаго короля Филиппа Прекраснаго во Флоренцію подъ личиною миротворца. Начальство города приняло его съ честію и, по принесеніи имъ клятвы въ ненарушительномъ повиновеніи законамъ республики, [50]уполномочило его преобразовать и успокоить республику. Вскорѣ однакожъ онъ ввелъ въ городъ вооруженное войско. Этой минутою воспользовались Черные, ворвались въ городъ и пять дней съ ряду опустошали его огнемъ и мечемъ. Карлъ не принялъ решительно никакихъ мѣръ для прекращенія этихъ смутъ и только заботился о томъ, чтобы всѣми зависившими отъ него средствами добыть по болѣе денегъ; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ изгналъ изъ города подъ различными предлогами всѣхъ неприязненныхъ ему гражданъ, между прочими и нашего поэта съ множествомъ Бѣлыхъ. Впрочемъ многіе изъ этой партіи оставались въ своихъ домахъ и послѣ отбытія Карла изъ Флоренціи (въ 1302), и только въ 1304 были окончательно изгнаны. Филалетесъ и Вегеле (Dante's Lebeu und Werke, 1852, 117 и д.).

65. Партія лѣсная (la parte selvaggia) — партія Бѣлыхъ, названная такъ потому, что ея предводитель Віеро былъ урожденецъ лѣсной провинціи Валь ди Ніеволе. Къ ней принадлежалъ Данте. — Другая партія Черныхъ.

67. Т. е. по истеченіи трехъ солнечныхъ годовъ партія Черныхъ побѣдитъ Бѣлыхъ. Данте считаетъ отъ изгнанія Бѣлыхъ въ Іюнѣ 1301 до 1304, когда окончательно были изгнаны Бѣлые.

69. Въ подлин.: che teste piaggia; piaggiare (отъ piaggia) собственно: лавировать около берега, louvour le long de la cote, отсюда въ политикѣ: louvoyer, играть двусмысленную роль. (Vocabolario Dantesco par L. G. Blanc, 1852). — Здѣсь очевидно разумѣется Бонифацій VIII (см. выше).

73. Отвѣтъ на второй вопросъ Данта. Кто эти два правые трудно рѣшить. Думаютъ, что Данте разумѣетъ здѣсь себя и друга своего, Гвидо Кавальканти, что однакожъ невероятно, потому что Гвидо былъ въ числѣ тѣхъ Бѣлыхъ, которые по совѣту Данта же, были изгнаны въ Сарзану. Скорѣе можно допустить что эти правые — Бардуччіо и Джіованни да Веспиньяно, о которыхъ упомонаетъ флорентинскій историкъ Виллани (Villani X, 179).

[51] 79—81. Не смотря на всѣ грѣхи этихъ государственныхъ людей Флоренціи, Данте не можетъ не отдать справедливости великимъ ихъ талантамъ. Всѣ они, исключая Арриго, изъ благородной гибеллинской фамиліи Физанти, помѣщены въ болѣе глубокихъ кругахъ: Фарината между ересіархами (Ада X, 32), Теггьяіо и Рустикуччи между содомитами (XVI, 41—44), Моска между сѣятелями расколовъ (XXVII, 106). См. ниже.

93. Слѣпые духомъ.

[52] 103. «Какъ глубокомысленно спрашиваетъ Данте объ отдаленной будущности и грядущемъ состояніи душъ послѣ воскресенія мертвыхъ въ день страшнаго суда при видѣ грѣшниковъ, прилепившихся всей ихъ душею только къ низкому настоящаго!» Копишъ.

105. Въ подлин.: o saran sì cocenti.

106. Виргилій обращаетъ его къ Аристотелевой философіи, которая учитъ, что существо, чѣмъ болѣе совершенствуется, тѣмъ воспримчивѣе становится для радости и скорби. Св. Августинъ говоритъ: «Cum fiet resurrectio carnis, et bonorum gaudia et maiorum tormenta majora erunt».

114. Они приходятъ къ внутренней границѣ третьяго круга, гдѣ спускъ въ четвертый кругъ.

115. Плутусъ, миѳологическое божество богатства.