Романс! ты любишь петь, качаясь,
Глаза закрыв, крылья смежив,
В зеленых ветках старых ив,
Что спят, над озером склоняясь.
Мне был знаком тот милый край,
Где жил ты, пестрый попугай! —
Ты азбуке учил ребенка,
Твой голос повторял я звонко,
Блуждая в чаще без конца,
Дитя, с глазами мудреца.
Что грозы тропиков, настали
Года, где петь не стало сил,
Где бледных молний бороздил
Зигзаг разорванные дали;
Он, с громом, в небе обнажал
Мрак беспросветный, как провал;
Но тот же мрак, в каймах лучистых,
Жег крылья молний серебристых.
Ленив я с детства был, любил
Вино, читал Анакреона, —
Но в легких строфах находил
Я зовы страсти затаенной.
Алхимии мечты — дано
Веселье превращать в страданья,
Наивность — в дикие желанья,
Игру — в любовь, в огонь — вино!
Так, юн, но здрав умом едва ли,
Я стал любовником печали,
Привык тревожить свой покой,
Томиться призрачной тоской.
Я мог любить лишь там, где грозно
Дышала Смерть над Красотой,
Где брачный факел «Рок» и «Поздно»
Вздымали между ней и мной.
А после вечный Кондор лет
Потряс все небо слишком властно
Шумящей бурей гроз и бед;
Под твердью мрачной и ненастной
Я забывал, что я — поэт.
Когда ж он с крыльев, в день спокойный,
Ронял мне в сердце светлый пух,
Все ж нежно петь не смел я вслух,
Не обретал я лиры стройной:
Для песни и душа должна
Созвучной быть с тобой, струна!
Но ныне все прошло бесследно!
Печаль и Слава — отошли,
Мрак разрешился в сумрак бледный,
Огни чуть теплятся вдали.
Глубок во мне был омут страсти,
Но хмель на дне оставил муть;
Кто у Безумства был во власти,
Тот жаждет одного — уснуть:
Храню одно из всех пристрастий, —
В Мечте навеки отдохнуть!
Да! но мечты подобных мне — заране
Осуждены рассеяться в тумане.
Но я клянусь, что я страдал один,
Искал живые, нежащие звуки,
Чтоб вырвать миг у тягостных годин,
Пока еще все радости, все муки
Не скрыты ранним инеем седин,
Пока бесенок лет, с лукавым взглядом,
Не мог в сознаньи спутать все черты,
И Старость белая не стала рядом,
Взор отвратив от вымыслов мечты.
