Клусачёв и Туркин (Аверченко)/ДО
| ← Волга | Клусачевъ и Туркинъ : Верхъ автомобиля | Роскошная жизнь → |
| Изъ сборника «Чернымъ по бѣлому». Опубл.: 1913. Источникъ: Аркадій Аверченко. Чернымъ по бѣлому. Разсказы. — С.-Пертербургъ, 1913. — az.lib.ru |
Вглядитесь повнимательнѣе въ мой портретъ… Въ уголкахъ губъ и въ уголкахъ глазъ вы замѣтите выраженіе мягкости и доброты, которая, очевидно, свила себѣ чрезвычайно прочное гнѣздо. Доброты здѣсь столько, что ея съ избыткомъ хватило бы на десятокъ другихъ угловъ губъ и глазъ.
Очевидно, это качество, эти черточки доброты, не случайныя, a прирожденныя, потому что отъ воды и мыла онѣ не сходятъ, и сколько ни теръ я эти мѣста полотенцемъ — доброта сіяла изъ уголковъ губъ и уголковъ глазъ еще ярче. Такъ, — вода можетъ замѣсить придорожную пыль въ грязь, но та же вода заставляетъ блестѣть и сверкать свѣжіе изумрудные листочки на придорожныхъ кустахъ.
Мнѣ хочется, чтобы всѣмъ вокругъ было хорошо, и, если бы наше бездарное правительство опомнилось, и пригласило меня на должность безплатнаго совѣтчика — можетъ быть, изъ нашихъ общихъ стараній что-нибудь бы и вышло.
Въ частной жизни я стремлюсь къ тому же: чтобы всѣмъ было хорошо. Откуда y меня эта Маниловская черта — я и самъ хорошенько не разберусь.
Однажды, весной, мой пріятель Туркинъ сказалъ мнѣ вскользь, во время нашего катанья на Туркинскомъ автомобилѣ:
— Вотъ скоро лѣто. Нужно подумать о томъ, чтобы снять этотъ тяжелый автомобильный верхъ и сдѣлать лѣтній откидной, парусиновый.
— Парусиновый? — переспросилъ я, думая о чемъ-то другомъ.
— Парусиновый.
— Автомобильный, парусиновый?
— Ну, конечно.
— Вотъ прекрасный случай! — обрадовался я. — Какъ разъ вчера я встрѣтился съ пріятелемъ, котораго не видѣлъ года два. Теперь онъ управляющій автомобильнымъ заводомъ, здѣсь же въ Петербургѣ. Закажите ему!
Мысль y меня была простая и самая христіанская:
Туркинъ хорошій человѣкъ, и Клусачевъ хорошій человѣкъ. У Туркина есть нужда въ верхѣ, y Клусачева — возможность это сдѣлать. Пусть Клусачевъ сдѣлаетъ это Туркину, они познакомятся, и, вообще, все будетъ пріятно. И всякій изъ нихъ втайнѣ будетъ думать:
— Вишь ты, какой хорошій человѣкъ этотъ Аверченко. Какъ хорошо все устроилъ: одинъ изъ насъ имѣетъ верхъ, другой заработалъ на этомъ, и, кромѣ того, каждый изъ насъ пріобрѣлъ по очень симпатичному знакомому.
Всѣ эти соображенія чрезвычайно меня утѣшили.
— Право, закажите Клусачеву, — посовѣтовалъ я.
Туркинъ задумчиво вытянулъ губы трубочкой, будто для поцѣлуя.
— Клусачеву? Право не знаю. Можетъ быть, онъ сдеретъ за это?.. Впрочемъ, если это ваша рекомендація — хорошо! Такъ я и сдѣлаю, какъ вы настаиваете.
Дѣло сразу потеряло вкусъ и приняло странный оборотъ: вовсе я ни на чемъ не настаивалъ; лично мнѣ это не приносило никакой пользы и являлось затѣей чисто филантропической. A выходило такъ, будто Туркинъ сдѣлалъ мнѣ какое-то одолженіе, a я за это, съ своей стороны, долженъ взвалить на свои плечи отвѣтственность за Клусачева.
Я промолчалъ, a про себя подумалъ:
— Богъ съ ними. Зачѣмъ мнѣ возиться… Туркинъ пусть забудетъ объ этомъ разговорѣ и закажетъ этотъ верхъ кому-нибудь другому.
Но Туркинъ относился ко мнѣ поразительно хорошо: черезъ недѣлю, встрѣтившись со мной, онъ озабоченно взялъ меня за плечо и сказалъ:
— Ну, что же вы? Я никому не заказывалъ автомобильнаго верха и жду вашего пріятеля Трепачева. Гдѣ же вашъ Трепачевъ?
— Клусачевъ, a не Трепачевъ.
— Пусть Клусачевъ, но мѣрку-то онъ долженъ снять? Я изъ-за него никому не заказалъ, a уже на-дняхъ лѣто.
— Хорошо, — сказалъ я. — Я увижусь съ нимъ и скажу.
— Да, но вы должны увидѣться, какъ можно раньше! Не могу же я, согласитесь, париться подъ этой тяжелой душной крышкой.
Въ тотъ день я былъ чѣмъ-то занятъ, a на другой день мнѣ позвонили по телефону:
— Алло! Это я, Аверченко.
— Слушайте, голубчикъ… Ну, что были вы уже y вашего Муртачева?
— Клусачева, вы хотите сказать.
— Ну, да. Не могу же я ждать, согласитесь сами. Вы уже были y него?
— Только вотъ собираюсь. Вѣдь этотъ заводъ на краю города. Ужъ y меня и извозчикъ заказанъ. Сейчасъ ѣду.
Дѣйствительно, нужно было ѣхать. Клусачевъ былъ хорошій человѣкъ и встрѣтилъ меня тепло.
— А, здравствуйте! Вотъ пріятный гость.
— Ну, скажите мнѣ спасибо: я вамъ заказикъ принесъ.
— A что такое?
— Верхъ для автомобиля одному моему пріятелю.
— У него ландолэ?
— Н…не знаю. Можетъ оно, дѣйствительно, такъ и называется. Беретесь?
— Взяться-то можно, только вѣдь эта штука не дешевая. Обыкновенно, думаютъ, что она дешевая, a она не дешевая.
— Ну, вы бы по знакомству скидку сдѣлали.
— Скидку? Ну, для васъ можно сдѣлать по своей цѣнѣ. Ладно! Обыкновенно, эти заказы не особенно интересны, но разъ вы просите — какіе же могутъ быть разговоры…
Всѣ краски въ моихъ глазахъ сразу потускнѣли и сдѣлались сѣрыми… Эти люди не видѣли въ моихъ хлопотахъ простого желанія сдѣлать имъ пріятное, a упорно придавали всему дѣлу видъ личнаго мнѣ одолженія.
Ѣдучи обратно, я думалъ: что стоило бы мнѣ просто промолчать, въ то время, когда Туркинъ началъ разговоръ объ этомъ верхѣ… Онъ бы заказалъ его въ другомъ мѣстѣ, a Клусачевъ, конечно, прожилъ бы самъ по себѣ и безъ этого заказа.
Нѣкоторые писатели глубокомысленно сравниваютъ жизнь съ быстро мелькающимъ кинематографомъ. Но кинематографъ, если картина не нравится, можно пустить въ обратную сторону, a проклятая жизнь, какъ бѣшенный быкъ, претъ и ломитъ впередъ, не возвращаясь обратно. Хорошо бы (думалъ я) повернуть нѣсколько дней моей жизни обратно до того мѣста, когда Туркинъ сказалъ:
«Нужно сдѣлать откидной верхъ»… Взять бы послѣ этого и промолчать о Клусачевѣ.
Не течетъ рѣка обратно…
— Алло Вы?
— Да, это я.
— Слушайте, голубчикъ! Уже прошло три дня, a отъ вашего Кумачева ни слуху, ни духу.
— Клусачева, a не Кумачева.
— Ну, да! Дѣло не въ этомъ, a въ томъ, что уже пошли жаркіе дни, и мы съ женой буквально варимся въ автомобилѣ.
— Да я былъ y него. Онъ обѣщалъ позвонить по телефону.
— Обѣщалъ, обѣщалъ! Обѣщаннаго три года ждутъ.
Я насильственно засмѣялся и сказалъ успокоительно:
— За то онъ ради меня дешево взялъ. По своей цѣнѣ. Всего 200 руб.
— Да? Гм!.. Странная y нихъ своя цѣна… A мнѣ въ Невскомъ гаражѣ брались сдѣлать за 180, и съ подъемнымъ стекломъ… Ну, да ладно… Разъ вы уже заварили эту кашу — приходится ее расхлебывать.
Сердце мое похолодѣло: подъемное стекло! A вдругъ этотъ Клусачевъ дѣлалъ свои разсчеты безъ подъемнаго стекла?
— Хорошо, — ласково сказалъ я. — Я съ нимъ… гм… поговорю… ускорю… Всего хорошаго.
— Алло! Это вы, Клусачевъ?
— Я!
— Слушайте! Что же съ Туркинымъ?
— A что такое?
— Вы, оказывается, до сихъ поръ не сняли мѣрки?
— Да все некогда. У насъ теперь масса работы по ремонту. Собственно говоря, мы бы за этотъ верхъ и совсѣмъ не взялись, но разъ вы просили, я сдѣлалъ это для васъ. Завтра сниму мѣрку…
— Алло! Вы?
— Да, я. Аверченко.
— Слушайте, что же это вашъ Крысачевъ — снялъ мѣрку, да и провалился. Уже недѣля прошла. Я не понимаю такого поведенія: не можешь, такъ и не берись… Навѣрное, онъ какой-нибудь аферистъ…
— Да нѣтъ же, нѣтъ, — сказалъ я умиротворяюще. — Это прекрасный человѣкъ! Рѣдкій отецъ семейства. Это и хорошо, что онъ такъ долго не появляется. Значитъ, уже дѣлаетъ.
— О, Господи! Онъ, вѣроятно, къ осени сдѣлаетъ этотъ злосчастный верхъ? Имѣйте въ виду, если черезъ три дня верха не будетъ — не приму его потомъ. И то, эту отсрочку дѣлаю только для васъ.
— Алло! Вы, Клусачевъ?
— Я.
— Слушайте, милый! Вѣдь меня Туркинъ ѣстъ за этотъ верхъ. Когда же…
— А, пусть вашъ Туркинъ провалится! Онъ думаетъ, что только одинъ его верхъ и существуетъ на свѣтѣ. Вотъ навязали вы мнѣ на шею горе-злосчастное. Прибыли никакой, a минутки свободной дохнуть не дадутъ.
— A онъ говорилъ, — несмѣло возразилъ я, — что y него брались сдѣлать этотъ верхъ за 180 рублей…
— Такъ и отдавалъ бы! Странные люди, ей Богу. Въ другомъ мѣстѣ имъ золотыя горы сулятъ, a они сюда лѣзутъ!
На моемъ письменномъ столѣ прозвенѣлъ телефонный звонокъ.
Я снялъ трубку, приложилъ ее къ уху и предусмотрительно пропищалъ тоненькимъ женскимъ голосомъ:
— Алло? Кто говорить?
Сердце мое чуяло: говорилъ Туркинъ.
— Баринъ дома?
— Нѣтути, — пропищалъ я. — Уѣхамши. Куда-а-а?
— Въ Финляндію.
— A чтобъ его черти забрали, твоего глупаго барина. Надолго?
— На пять дѣнъ.
— Послушай, передай ему, что такъ порядочные люди не поступаютъ! Чуть не тридцать градусовъ жары, a я по его милости долженъ жариться въ проклятой душной коробкѣ.
— Слушаю-съ, — пропищалъ я. — Хорошо-съ.
Я далъ отбой и, переждавъ минуту, позвонилъ Клусачеву.
— Алло! — сказалъ я. — Квартира Клусачева?
— Да, — сказалъ женскій голосъ. — Вамъ кого?
— Клусачевъ дома?
— Дома. A кто говорить?
— Аверченко.
— Аверченко говоритъ, — сказалъ женскій голосъ кому-то въ сторону.
— A ну его къ чорту! — послышался отдаленный мужской голосъ. — Скажи, что только что я ушелъ.
— Вы слушаете? Только что вышелъ баринъ. Сію минутку. Я-то думала, что онъ дома, a онъ, гляди, вышелъ.
— Когда же онъ вернется? — терпѣливо спросилъ я.
— Когда вернетесь? — справился женскій голосъ.
— Скажи ему, что я… ну, уѣхалъ въ Финляндію; вернусь черезъ три дня, что-ли.
— Уѣхали въ Финляндію, — повторилъ рабски женскій голосъ… — черезъ три дня.
Я швырнулъ трубку, бросился на диванъ, и закрылъ лицо руками: мнѣ представлялся Туркинъ, носящійся въ своемъ глухомъ закрытомъ автомобилѣ по жаркимъ душнымъ городскимъ улицамъ, и рѣдкіе прохожіе, заглянувъ въ автомобильное окно, въ ужасѣ шарахаются при видѣ чьего-то краснаго, мокраго, обвареннаго жгучей духотой лица, черты котораго искажены бѣшенствомъ и злобой.
Съ этого часа я безмѣрно полюбилъ столь рѣдкую лѣтомъ холодную сырую погоду. Дождь, вѣтеръ облегчали и освѣжали меня. Наоборотъ, жара дѣйствовала на меня ужасно: красное исковерканное бѣшенствомъ призрачное лицо, выглядывающее изъ чернаго мрачнаго гробообразнаго автомобиля, чудилось мнѣ.
Въ этотъ жаркій день я былъ именинникомъ, хотя въ календарѣ Аркадій и не значился: гуляя по улицѣ, я увидѣлъ открытый автомобиль съ прекраснымъ парусиновымъ верхомъ. Въ немъ сидѣлъ Туркинъ.
— А, — привѣтливо сказалъ я. — Поздравляю! Довольны?
— Ну, знаете, не могу сказать. Тянулъ, тянулъ этотъ Чертачевъ вашъ.
— Клусачевъ, — печально улыбнулся я.
— Клусачевъ онъ или кто, но содрать за парусиновый верхъ безъ подъемнаго стекла 200 рублей — это грабежъ! Удружили вы мнѣ, нечего сказать.
Я вздохнулъ, похлопалъ рукой по кузову автомобиля и безцѣльно спросилъ:
— Ландолэ?
— Ландолэ. Порекомендовали вы мнѣ, нечего сказать.
— Алло! Клусачевъ?
— Да, я. Кто говоритъ?
— Аверченко. Хорошо съѣздили?
— Куда?
— Въ Финляндію.
— Въ какую тамъ Финляндію?! Ахъ, да… Какъ вамъ сказать… Ужъ больно я истрепался за послѣднее время. Одинъ вашъ этотъ Туркинъ всѣ жилы вымоталъ. Работа хлопотливая, прибыли ни копѣйки, да еще изъ-за этого выгодный заказъ одинъ утеряли. Порекомендовали, нечего сказать!..