Летопись моей музыкальной жизни (Римский-Корсаков)/5

Добавить ссылки
Материал из Викитеки — свободной библиотеки

Глава V


1862—1865


Заграничное плавание. Плавание в Англию и к Либавским берегам. Контр-адмирал С. С. Лесовский. Плавание в Америку. Пребывание в Соединенных Штатах. Назначение в Тихий океан. Капитан П. А. Зеленой. От Нью-Йорка до Рио-Жанейро и обратно в Европу.


Мы направились в Киль, где простояли дня три[1], а оттуда в Англию, в Гревзенд. По выходе в море оказалось, что мачты клипера коротки, а потому предполагалось заняться в Англии заказом новых мачт и перевооружением, что и было произведено вскоре после прибытия туда. Эта работа задержала нас в Англии (в Гревзенде и Гринайте) около 4 месяцев. Я ездил раза два с товарищами в Лондон, где осматривал всякие достопримечательности, например Вестминстерское аббатство, Тауэр, Кристальный дворец и т. д. Был и в Ковент-Гарденском театре, в опере, но что давали не помню[2].

На клипере нас было четверо гардемаринов, товарищей по выпуску, и несколько кондукторов-штурманов и инженер-механиков. Мы помещались в одной небольшой каюте и в офицерскую кают-компанию не допускались. Нам, гардемаринам, не давали больших, ответственных поручений. Мы стояли по очереди на вахте, в помощь вахтенному офицеру. За всем этим свободного времени было довольно.

На клипере была порядочная библиотека, и мы довольно много читали. Подчас велись оживленные разговоры и споры. Веянье 60-х годов коснулось и нас. Были между нами прогрессисты и ретрограды. К первым главным образом принадлежал П.А.Мордовин, ко вторым А.Я.Бахтеяров. Читался Бокль, бывший в большом ходу в 60-х годах, Маколей, Стюарт Милль, Белинский, Добролюбов и т. д. Читалась и беллетристика. Мордовии покупал в Англии массу книг английских и французских; между ними были всевозможные истории революций и цивилизаций. Было о чем поспорить. Это время было временем Герцена и Огарева с их «Колоколом». Получался и «Колокол». Тем временем началось польское восстание. Между Мордовиным и Бахтеяровым дело доходило до ссор из-за сочувствия первого полякам. Тем не менее, все симпатии мои были к Мордовину. Бахтеяров, восхищавшийся Катковым, был мало симпатичен; да и убеждения его мне были не по сердцу: он был ярый крепостник и дворянин с сословной спесью.

Кроме переписки с матерью и братом, я вел переписку с Балакиревым: он убеждал меня писать, если возможно, Andante симфонии. Я принялся за эту работу, взяв в основание русскую тему «Про татарской полон», данную мне Балакиревым, а ему сообщенную Якушкиным. Во время стояния в Англии мне удалось написать это Andante, и я послал партитуру по почте Балакиреву. Писал я его без помощи фортепиано (у нас его не было); быть может, раза два удалось проиграть сочиненное на берегу в ресторане. Балакирев писал мне, по получении Andante, что весь кружок его в Петербурге остался доволен этим сочинением, признав его за лучшую часть симфонии. Тем не менее, он письменно предложил мне некоторые изменения, каковыми я и воспользовался[3].

В Лондоне был куплен небольшой гармонифлют.

Я часто на нем играл, что только было возможно, для развлечения своего и товарищей.

В конце февраля 1863 года[4], когда перевооружение наше было готово, клиперу «Алмаз» последовало новое неожиданное назначение[5]. Польское восстание разгорелось; доходили вести о подвозе полякам оружия из-за границы к либавскому берегу. Клиперу предстояло вернуться в Балтийское море, крейсировать в виду либавского берега и следить, чтобы оружие не могло быть привозимо и передаваемо в Польшу. Несмотря на тайное сочувствие в молодых сердцах некоторых из нас, т. е. членов гардемаринской каюты, делу, казавшемуся нам правым, делу свободы самостоятельной и родственной национальности, притесняемой ее родной сестрой —Россией, волей-неволей, по приказанию начальства, нам надо было отправиться служить верой и правдой последней. Простившись с туманной Англиею, клипер наш пошел в Либаву. Помнится, что при переходе через Немецкое море нас хватил порядочный шторм. Качка была ужасная, два дня нельзя было варить горячую пищу. Меня, однако, вовсе не укачивало.

Мы продержались у либавского берега около четырех месяцев, заходя то в Либаву, то в Поланген для нагрузки угля и провизии. Крейсерство наше, может быть, и принесло пользу, устрашив собиравшихся передавать оружие и военные принадлежности мятежным полякам, но, тем не менее, нам не довелось видеть ни одного подозрительного судна сколько-нибудь близко. Однажды вдали показался дым какого-то парохода; мы помчались к нему полным ходом, но пароход скоро скрылся из виду, и мы решительно не могли утверждать, было ли то враждебное судно или пароход, случайно проходивший мимо. Крейсерство близ Либавы было скучное. Дурная погода и сильные ветры почти постоянно нас сопровождали. Либава не представляла ничего интересного; Поланген еще того менее. Изредка, находясь в Полангене и съезжая на берег, мы предпринимали для развлечения поездки верхом. Помнится, что за это время я как-то начал отвыкать от потребности в музыке, и чтение меня занимало-всецело.

В июне или июле наш клипер потребовали обратно в Кронштадт. Цель этого возвращения была нам неизвестна. Придя в Кронштадт и простояв на рейде дня три или четыре, мы были вновь отправлены в плавание в эскадре адмирала Лесовского. С нами были следующие суда: фрегат «Александр Невский», корветы «Витязь» и «Варяг» и клипер «Жемчуг»[6]. Адмирал сидел на «Александре Невском». Во время пребывания в Кронштадте мне удалось съездить в Петербург и Павловск, где жили на даче Головины и Новиковы. Матери моей, семейства брата, а равно Балакирева, Кюи и прочих знакомых не было тогда в Петербурге по случаю летнего времени. В Павловске в то время дирижировал Иоган Штраус, и мне удалось слышать «Ночь в Мадриде». Я помню, что это доставило мне величайшее наслаждение[7].

По выходе в море суда нашей эскадры разошлись и пошли каждое само по себе. Уже будучи в море, мы узнали, что идем в Нью-Йорк, где соединимся с прочими судами эскадры, что цель нашего отправления чисто военная. Ожидалась война с Англией из-за польского восстания, и, в случае войны, наша эскадра долженствовала угрожать английским судам в Атлантическом океане. Мы должны были прийти в Америку не замеченными англичанами, и потому наш путь лежал на север Англии, ибо, делая этот крюк, мы избегали обычной дороги из Англии в Нью-Йорк и следовали по такому пути, на котором нельзя было встретить ни одного судна. По дороге мы зашли для нагрузки угля дня на два в Киль[8], сохраняя в строгой тайне цель нашего плавания. От Киля нам предстояло плавание без остановки до Нью-Йорка, обогнув север Англии. Большая часть этого перехода должна была совершиться под парусами, ибо у нас не хватило бы угля на такой продолжительный путь[9]. Плавание наше вышеупомянутым окольным путем продолжалось 67 дней. Огибая северную часть Англии, мы перестали встречать какие бы то ни было суда. Клипер наш, вступив в Атлантический океан, встретил упорные противные ветры, часто доходившие до степени штормов. Держась под полными парусами, при крепких противных ветрах, мы зачастую в течение нескольких дней буквально не двигались вперед. Погода стояла довольно холодная и сырая; часто не было варки, так как клипер качало ужасно на громадных океанских волнах. Пересекая путь вращающихся штормов (ураганов), идущих в это время года из Антильского моря вдоль берега Северной Америки и заворачивающих поперек океана по направлению к берегам Англии, в один прекрасный день мы заметили, что входим в круг одного из таких ураганов. Сильное падение барометра и духота в воздухе возвестили его приближение. Ветер крепчал все более и более и менял постоянно свое направление от левой руки к правой. Развело громадное волнение. Мы держались под одним небольшим парусом. Наступила ночь, и виднелась молния. Качка была ужасная. Под утро поднятие барометра указало на удаление урагана. Мы перерезали его правую половину невдалеке от центра. Все обошлось благополучно. Но сильные бури не переставали нам надоедать.

Неподалеку от американского берега мы пересекли теплое течение — Гольфстрим. Помню я, как мы были удивлены и обрадованы, выйдя утром на палубу и увидав совершенно изменившийся цвет океана: из зелено-серого он сделался чудным синим. Вместо холодного, пронизывающего воздуха сделалось +18°R, солнце и очаровательная погода. Мы точно попали в тропики, из воды каждую минуту выскакивали летучие рыбы. Ночью океан светился великолепным фосфорическим светом. На следующий день тоже. Опустили градусник в воду: +18°R. Наутро третьего дня по вступлении в Гольфстрим опять перемена: серое небо, холодный воздух, цвет океана серо-зеленый, температура воды 3° или 4°R, летучие рыбы исчезли. Наш клипер вступил в новое холодное течение, лежащее бок-о-бок с Гольфстримом[10]. Мы начали направлять свой путь на юго-запад, к Нью-Йорку, и вскоре нам стали попадаться встречные коммерческие суда. В октябре, не помню какого числа, показался американский берег. Мы потребовали лоцмана и вскоре, войдя в реку Гудзон, бросили якорь в Нью-Йорке[11], где нашли прочие суда нашей эскадры. В Соединенных Штатах мы пробыли с октября 1863 по апрель 1864 года. Мы побывали, кроме Нью-Йорка, в Анаполисе и Балтиморе. Из Чизапикского залива ездили осматривать Вашинггон. Во время пребывания в Анаполисе были сильные морозы (до 15°R); река, в которой стояли наш клипер и корвет «Варяг», замерзла. Лед был настолько крепок, что мы пробовали по нему ходить; но это длилось всего дня два или три, после чего реку взломало.

Из Нью-Йорка нам, гардемаринам и офицерам, довелось съездить на Ниагару. Поездка была совершена по реке Гудзон на пароходе до Альбани, а оттуда по железным дорогам. Берега Гудзона оказались очень красивыми, а Ниагарский водопад произвел на нас самое чудное впечатление. Это было, кажется, в ноябре[12] Листья на деревьях были разноцветные; погода стояла прекрасная. Мы облазили все скалы, проходили, насколько возможно, под скатерть водопада с канадской стороны, подъезжали по возможности ближе к водопаду на лодке. Впечатление, производимое водопадом с различных точек, в особенности с Терапиновой башни, ни с чем не сравнимо. Башня эта построена на скалах у самого падения; попадают на нее по легкому мостику, переброшенному с Козлиного острова, разделяющего водопад на две части: американскую и канадскую (Лошадиная подкова). Гул от водопада неописуемый и слышится за много миль. Американцы возили нас на Ниагару на свой счет, в видах гостеприимства, оказываемого ими русским заатлантическим друзьям. Мы были помещены в роскошном отеле. В поездке участвовали все офицеры и гардемарины нашей эскадры, разделенные на две партии. В нашей партии участвовал и адмирал Лесовский. В ниагарском отеле меня заставили играть на рояле для увеселения общества. Я, конечно, сопротивлялся, ушел в свой нумер и выставил сапоги за дверь, притворяясь спящим; но, по приказанию Лесовского, переданному мне кем-то через дверь, должен был одеться и выйти в салон. Я сел за фортепиано и сыграл, кажется, краковяк и еще что-то из «Жизни за царя». Вскоре я заметил, что никто меня не слушает и все заняты разговорами под мою музыку. Под шумок я прекратил игру и ушел спать. На другой вечер меня не беспокоили, ибо, в сущности, никому моя игра нужна не была, и в первый вечер она понадобилась лишь для удовлетворения каприза Лесовского, который в музыке ровно ничего не понимал и нисколько ее не любил. Кстати, о Лесовском. Он был известный моряк, командовавший во время оно фрегатом «Диана», погибшим в Японии вследствие землетрясения. Лесовский отличался вспыльчивым и необузданным характером и однажды, в припадке гнева, подскочив к провинившемуся в чем-то матросу, откусил ему нос, за что впоследствии, как говорят, выхлопотал ему пенсию.

Пробыв на Ниагаре двое суток, мы возвратились в Нью-Йорк другим путем, через Эльмайру, причем проезжали в виду озер Эри и Онтарио. Клипер наш вновь менял рангоут в Нью-Йорке, тот самый рангоут, который только что был сделан для него в Англии. Из семи месяцев, проведенных нами в Северной Америке[13] первые три или четыре мы простояли в Нью-Йорке, затем совершено был© плавание в Чизапикский залив, Анаполиси Балтимор, о котором я уже упоминал, а последние месяцы снова были проведены в Нью-Йорке. Ожидавшаяся война с Англией не состоялась, и нам не пришлось каперствовать и устрашать английских купцов в Атлантическом океане. Пока мы были в Чизапикском заливе фрегат «Александр Невский» и корвет «Витязь» ходили в Гавану.

Под конец нашего пребывания в Северной Америке вся эскадра сошлась в Нью-Йорке. Во все время нашей стоянки в Соединенных Штатах американцы вели свою междоусобную войну северных и южных штатов за рабовладельческий вопрос, и мы с интересом следили за ходом событий, сами держась исключительно в северных штатах, стоявших за свободу негров, под президентством Линкольна.

В чем состояло препровождение нашего времени в Америке? Присмотр за работами, стоянье на вахте, чтение в значительном количестве и довольно бестолковые поездки на берег чередовались между собой. При поездках на берег, по приходе в новую местность, обыкновенно осматривались кое-какие достопримечательности, а затем следовало хождение по ресторанам и сидение в них, сопровождаемое едой, а иногда и выпивкой. Больших кутежей между нами не было, но излишнее количество вина стало! потребляться частенько. Я тоже в этих случаях не отставал от других, хотя никогда не был одним из первых по этой части. Однажды, я помню, вся наша гардемаринская кают-компания уселась писать письма. Кто-то спросил бутылку вина; ее сейчас же распили «для воображения»; за ней последовала другая, третья; письма были оставлены, и вскоре все общество поехало на берег, где продолжалась попойка. Иногда подобные попойки оканчивались поездкой к продажным женщинам… Низменно и грязно…

В Нью-Йорке я слышал «Роберта» Мейербера и «Фауста» Гуно[14] в довольно плохом исполнении. Музыка была совершенно мною оставлена, если не считать игры на гармонифлюте, производившейся время от времени для увеселения гардемаринской кают-компании, и дуэтов этого инструмента со скрипкой, на которой играл американский лоцман м-р Томсон. Мы производили с ним различные национальные американские гимны и песни, причем я, к немалому его удивлению, тотчас же по слуху играл аккомпанементы к слышанным мною в первый раз мелодиям.

Чтение меня значительно увлекало в то время. Кроме исторических, критических и литературных произведений, отчасти интересовали меня география, метеорология и путешествия. Находясь в Америке, я выучился немного и английскому языку.

К апрелю 1864 года стало известно, что войны с Англией не будет и что наша эскадра получит другое назначение. Действительно, вскоре было получено приказание нашему клиперу отправиться в Тихий океан вокруг мыса Горна; следовательно, нам предстояло кругосветное путешествие, т. е. еще года два или три плавания. Корвет «Варяг» получил такое же назначение; прочие суда должны были вернуться в Европу. Капитану Зеленому почему-то весьма не хотелось идти кругом света. Я же отнесся к этому скорее радостно, чем наоборот. От музыки я к тому времени почти совсем отвык. Письма от Балакирева стали получаться редко, так как я ему редко писал. Мысль сделаться музыкантом и сочинителем мало-помалу совсем оставила меня, а далекие страны как-то начали к себе манить, хотя собственно морская служба мне нравилась мало и была не по характеру.

В апреле клипер наш покинул Нью-Йорк для следования к мысу Горну. Суда, идущие в это время года из Соединенных Штатов к мысу Горну, обыкновенно направляются на восток, к Европе, пользуясь господствующими западными ветрами; потом, не доходя немного до Азорских островов, спускаются на юг и, захватив попутный северо-восточный пассат, пересекай ют экватор по возможности далее от американского берега, чтобы юго-восточный пассат Южного полушария оказался как можно более выгодным по направлению своему для достижения Рио-Жанейро или Монтевидео, куда суда обыкновенно заходят перед огибанием мыса Горна. Мы так и сделали. Плавание! наше совершено было под парусами от Нью-Йорка до Рио-Жанейро в 65 дней. Продолжительность его зависела, во-первых, от того, что клипер «Алмаз», несмотря на дважды сделанную (в Англии и Нью-Йорке) перемену мачт, оказался недостаточно хорошим ходоком; во-вторых, от того, что капитан Зеленой был несколько боязливый моряк и недоверчивый человек. Он совершенно не доверял своим вахтенным офицерам и старшему офицеру Л.В.Михайлову, которые обязаны были нести постоянно малые паруса, убираемые при малейшем усилении ветра. В то время как встречные купеческие суда шли под полными парусами, мы не рисковали подражать им и плелись потихоньку. Во время плавания Зеленой целые дни проводил на палубе, сам командуя судном, а ночью дремал, сидя одетый на лесенке своей каюты, готовый при первом шуме выскочить наверх и вмешаться в командованье. Вследствие такого недоверия командира, вахтенные офицеры не приучались к самостоятельности и с каждым пустейшим делом обращались к командиру, который, при малейшем недочете с их стороны, срезывал их и унижал при всей команде. Не любили его ни офицеры, ни гардемарины за грубость и недоверие; не любили и потому, что чувствовали невозможность приобрести опытность под его руководством. По воскресеньям, собрав к образу всю команду, Зеленой обыкновенно сам читал молитвы, а потом на верхней палубе прочитывал морской устав и законы, в которых говорилось о его неограниченной власти над командой в отдельном плавании. Сечь команду он не любил, в чем следует отдать ему справедливость, но волю рукам давал и грубо и неприлично бранился[15].

Но оставлю в стороне впечатления плавания, касающиеся собственно морской службы и морского дела и общества, впечатления, о которых мною было уже довольно говорено, и обращусь к впечатлениям плавания, как путешествия в тесном смысле слова. Эти впечатления были совсем другого рода.

Сначала плавание наше носило тот же суровый характер, как и переход из России в Нью-Йорк. Свежие и бурные ветра сопровождали нас на пути к берегам Европы, хотя Атлантический океан на этот раз был все-таки менее угрюм по причине весеннего времени. Начиная с поворота на юг (невдалеке от Азорских островов) погода начала улучшаться, небо становилось все более, и более голубым, все сильнее и сильнее веяло теплом, и наконец мы вступили в полосу северо-восточного пассата и вскоре пересекли тропик Рака. Чудная погода, ровный, теплый ветер, легко взволнованное море, темно-лазоревое небо с белыми кучевыми облаками не изменялись во все время перехода по благодатной полосе пассата. Чудные дни и чудные ночи! Дивный, темно-лазоревый днем цвет океана сменялся фантастическим фосфорическим свечением ночью. С приближением к югу сумерки становились все короче и короче, а южное небо с новыми созвездиями все более и более открывалось. Какое сияние Млечного Пути с созвездием Южного креста, какая чудная звезда Канопус (созвездие Корабля), звезды Центавра, ярко горящий красный Антарес (в Скорпионе), видимый у нас как бледная звезда в светлые летние ночи! Сириус, известный нам по зимним ночам, казался здесь вдвое больше и ярче. Вскоре все звезды обоих полушарий стали видны. Большая Медведица стояла низко над горизонтом, а Южный крест поднимался все выше и выше. Свет ныряющего среди кучевых облаков месяца в полнолуние просто ослепителен. Чудесен тропический океан со * своей лазурью и фосфорическим светом, чудесны тропическое солнце и облака;, но ночное тропическое небо на океане чудеснее всего на свете.

По мере приближения к экватору разница в температуре дня и ночи все уменьшалась: днем 24°R (в тени, конечно), ночью —23°; температура воды тоже 24° или 23°. Я не чувствовал жары. Чудесный пассатный ветер дает ощущение какой-то теплой прохлады. Ночью в каютах, конечно, душно; поэтому я любил ночные вахты, во время которых можно дышать чудным воздухом и любоваться небом и морем. Купанье, по причине опасности от акул, заменялось обливаньем по нескольку раз в день. Однажды мы долго следили за акулой, плывшей позади судна; пробовали ее поймать, но это почему-то не удалось. Киты, выпускающие фонтаны, видны были зачастую, а летучие рыбы с утра до ночи виднелись по сторонам судна. Одна из них даже залетела и шлепнулась на палубу.

Мы заходили дня на два в Порто-Гранде на островах Зеленого мыса. Пустынный и каменистый остров с жалкою, выжженною растительностью и небольшим городком с запасами каменного угля доставил нам все-таки известное развлечение: мы покатались я на ослах, которых проводники, мальчишки-негры, нещадно тыкали и колотили палками. Запасшись провизией и углем, клипер направился в Рио-Жанейро. Штилевую полосу мы пересекли под парами. Жаркая погода, облачное небо, частые шквалы с дождями сопровождали наш переход в этой полосе. На небосклоне зачастую виднелись мрачные смерчи в виде воронок, соединяющих облака с морем. Переход через экватор ознаменовался обычным празднеством шествия Нептуна и обливаньем водой, празднеством, много раз описанным во всевозможных путешествиях. Пересекши штилевую полосу, мы получили юго-восточный пассат, и вновь установилась дивная тропическая погода. С приближением к тропику Козерога Большая Медведица опускалась все более и более (Полярная звезда давно уже исчезла), а Южный крест сиял все выше и выше. Около 10 июня показался бразильский берег; скала, называемая Сахарною головою, указывала вход в Рио-Жанейрский залив, и вскоре якорь был брошен в рио-жанейрском рейде.

Какая чудесная местность! Закрытый со всех сторон, но просторный залив окружают зеленеющие горы с Корковадо во главе, у подошвы которой раскинулся город. Стоял июнь —зимний месяц Южного полушария. Но какая удивительная зима под тропиком Козерога! Днем около 20°R в тени, ночью от 14 до 16°R; частые грозы, но вообще ясная и тихая погода. Днем зелено-синяя, ночью светящаяся вода залива, а берега и горы в роскошной зелени. В городе и на пристанях негры всевозможных оттенков —от бурого до лоснящегося черного, в рубашках и полунагие, и бразильцы в черных сюртуках и цилиндрах. На рынке несметное количество апельсинов, мандаринов и чудных бананов, а также обезьяны и попугаи. Новый Свет, Южное полушарие, тропическая зима в июне! Все иначе, не так, как у нас.

Я много бродил с товарищами, в особенности с И. П. Андреевым, по окрестностям Рио в лесах и горах, делая прогулки в 30–40 верст в сутки и наслаждаясь чудной природой и дивными видами. Несколько раз был на водопаде Тижуко, восходил на горы Корковадо[16] и Говия. Однажды наша сбившаяся с дороги компания должна была заночевать в лесу, что, однако, не представляло опасности, так как зверей в окрестностях города не водится. Я любил также посещать ботанический сад с чудной аллеей королевских пальм, высоких и прямых, как колонны. Я с восхищением рассматривал чудесные и разнообразные деревья сада, в котором, помимо туземных, были и азиатские растения, например, гвоздичное и коричневое деревья, камфарный лавр и т. д. Крошечные птицы-мухи и огромные[[17] бабочки летали там днём, а вечером носились в воздухе светящиеся насекомые.

Мы ездили дня на два в Петрополис —местопребывание бразильского императора —местечко, лежащее в горах. Там совершили мы чудесную прогулку на водопад Итемароти, около которого в лесу росли замечательно высокие древовидные папоротники. Не могу забыть также удивительную, длинную и темную бамбуковую аллею близ Рио, представлявшую как бы готический свод, образуемый соединившимися верхушками бамбука. Мы пробыли в Рио-Жанейро всего около четырех месяцев по следующему поводу. Простояв там недели с две, простившись было с Рио, мы вышли на юг по направлению к мысу Горну. На широте острова Св. Екатерины задул сильный памперос (так называются бури, случающиеся частенько около берегов Рио де ла Платы). Ветер был очень крепкий, волнение развело громадное, но капитан на этот раз почему-то держал клипер под парами. Оголявшийся при каждом подъеме кормы винт производил страшное сотрясение, и вскоре оказалось, что в судне открылась значительная течь. Идти далее было нельзя; пришлось вернуться в Рио-Жанейро и войти для починок в док[18]. В Россию было послано донесение о ненадежности клипера для долгого кругосветного плавания. В донесении были значительные преувеличения: например, при описании пампероса говорилось, что палуба судна ходила, как клавиши фортепиано. В действительности этого не было; не следовало лишь держаться под парами и расшатывать корму сотрясениями оголявшегося от качки винта. Все прежние испытанные нами бури мы обыкновенно благополучно выдерживали под малыми парусами. Так или иначе, надо было чиниться. Работа задержала нас в Рио до октября, т. е. до того времени, когда из России было получено предписание возвратиться в Европу, отложив помыслы о кругосветном плавании (к удовольствию капитана, скажу между прочим)[19].

Окончив работы по исправлению течи, до получения окончательного предписания идти в Европу клипер наш выходил на несколько дней из Рио-Жанейро к небольшому острову Илья-Гранде, лежащему неподалеку к югу от Рио, для производства артиллерийского ученья. Мы простояли у Илья-Гранде дней пять или шесть. Это —гористый островок, покрытый густым тропическим лесом. На одной стороне его имеются сахарные и кофейные плантации. Мы много гуляли в его чудесных лесах. По возвращении нашем в Рио-Жанейро с Илья-Гранде вскоре получено было предписание. Стоял уже октябрь месяц: начиналось лето, и жара возрастала. Я с некоторым сожалением покинул Рио с его чудесной природой. Клипер наш направлялся в Кадикс, где предполагалось ожидать дальнейших предписаний. Обратный путь в Северное полушарие был совершен в 60–65 дней[20]. Опять чудные полосы пассатов, в обратном порядке, появление звезд Северного полушария и исчезновение южных. Где-то по сю сторону экватора нам удалось в течение двух ночей кряду быть зрителями необычайного фосфорического свечения океана. Мы, вероятно, попали в так называемое море Соргассо, т. е. область, изобилующую морскими водорослями и моллюсками, придающими особую силу фосфорическому свечению воды. Дул довольно сильный пассат, и море волновалось. Вся поверхность океана, от судна до горизонта, была залита фосфорическим светом, бросавшим свой отблеск на паруса. Не видав, невозможно представить себе картину такой красоты. На третью ночь свеченье воды уменьшилось, и океан принял свой обычный ночной вид. Мы пришли в Кадикс, кажется, в начале декабря, Простояв там дня три, мы вышли, согласно полученному предписанию, в Средиземное море, где в Вилла-Франке долженствовали вступить в находившуюся там эскадру 'Лесовского, состоявшую при покойном наследнике цесаревиче Николае Александровиче, по болезни проводившем эту зиму в Ницце. По дороге мы заходили в Гибралтар, где осматривали знаменитую скалу с укреплениями, а, также в Порт-Магон на острове Минорке. С тропическим теплом мы уже давно простились; тем не менее, погода стояла чудесная, хоть и прохладная. Такою же-погодою встретила нас и Вилла-Франка, куда мы прибыли в конце декабря[21].

В Вилла-Франке мы обрели эскадру Лесовского, к которой и присоединились. Стоянка в Вилла-Франке разнообразилась небольшими плаваниями в Тулон, Геную и Специю[22]. Будучи в Тулоне, я посетил Марсель, а из Генуи ездил на знаменитую Виллу-Паллавичини. Прелестная прогулка пешком в Ниццу была обыкновенным моим препровождением времени в свободные от службы дни. Делались также и прогулки в горы с И.ПАндреевым. Красивые каменистые горы, оливковые и апельсинные рощи и прекрасное море оставили во мне прелестное впечатление. Случилось побывать и в пресловутом Монако, куда ходил из Вилла-Франки пароход по имени «Бульдог», отличавшийся необыкновенно неприятной качкой, так что меня, привыкшего к океанской качке, укачало во время поездки в Монако. Я пробовал играть в рулетку, но, проиграв несколько золотых, остановился, так как никакого вкуса в игре не почувствовал. В Ницце в то время была итальянская опера, но я ее не посещал. Во время поездок на берег с товарищами, любителями музыки, я частенько им игрывал на фортепиано «Фауста» Гуно, которого слышал еще в Нью-Йорке. «Фауст» в то время начинал входить в моду. Я где-то достал клавираусцуг. Мои слушатели восхищались; скажу по правде, и мне он тогда значительно нравился.

Я и товарищи были в то время уже произведены в мичманы[23], т. е. в настоящие офицеры, и были приняты в офицерскую кают-компанию.

В апреле скончался наследник цесаревич. Тело его было перенесено с большими церемониями на фрегат «Александр Невский», и вся эскадра наша направилась в Россию. Мы заходили в Плимут и Христианзанд. В Норвегии в апреле[24] было тепло, и зелень была в полной красе. Я ездил из Христианзанда на какой-то красивый водопад, названия которого не помню. По мере приближения к Финскому заливу становилось все холоднее и холоднее, и в заливе мы встретили даже льдины. В последних числах апреля мы бросили якорь на кронштадтском рейде[25].

Мое заграничное плавание закончилось[26]. Много неизгладимых воспоминаний о чудной природе далеких стран и далекого моря; много низких, грубых и отталкивающих впечатлений морской службы было вынесено мною из плавания, продолжавшегося 2 года 8 месяцев. А что сказать о музыке и моем влеченье к. ней? Музыка была забыта, и влеченье к художественной деятельности заглушено; заглушено настолько, что, повидавшись с матерью, семейством брата и Балакиревым, которые скоро разъехались из Петербурга на летнее время, проводя ле-то в Кронштадте при разоружении клипера и живя на квартире у знакомого офицера К.Е.Замбржицкого, где было фортепиано, я не занимался музыкой вовсе. Я не могу считать за занятия музыкой игру сонат со скрипкой, с которой приходили ко мне время от времени знакомые дилетанты-моряки. Я сам стал офицером-дилетантом, который не прочь иногда поиграть или послушать музыку; мечты же о художественной деятельности разлетелись совершенно, и не было мне жаль тех разлетевшихся мечтаний[27].

Примечания[править]

  1. ↑ 1. Здесь Римский-Корсаков допустил неточность. Первая стоянка в Киле продолжалась от двух до трех недель (См. «Переписка М. А. Балакирева и Н. А. Римского-Корсакова». «Музыкальный современник», 1915, № 1, с. 133, а также письмо Николая Андреевича к матери от 7/X1862 г. в его архиве в РНБ).
  2. ↑ 2. В Киле Римский-Корсаков слушал оперы: «Фра-Диаволо» Обера и «Лукрецию Борджиа» Доницетти (см. его письмо к М.А.Балакиреву от 7/X1862 г. из Киля // «Музыкальный современник», 1915, № 2, с. 90), а в Лондоне —«Торжество любви» В.В.Уоллеса —«новую английскую оперу, довольно гадкую» (см. письмо Римского-Корсакова к М.А.Балакиреву от 13/25 декабря 1862 г. из Гринайта) и «Рюи Блаз» «какого-то Говарда Гловера, гадость ужасная» (см. письмо Н.А.РимскогоКорсакова к М.А.Балакиреву от 20/1 1863 г. из Гринайта // «Музыкальный современник», 1915, № 2, с. 90, и к матери от 27/1 1863 г. оттуда же. Архив Н.А.Римского-Корсакова в РНБ).
  3. ↑ 3. См.: «Переписка М.А.Балакирева и Н.А.РимскогоКорсакова» // «Музыкальный современник», 1915, № 1, с. 126–135 и 1916, № 6, с. 56–80.
  4. ↑ 4. Здесь на полях рукописи помечено: «(11 февр.) возвращение в Россию».
  5. ↑ 5. Уход из Гринайта, по окончании перевооружения, состоялся 16/1863 г. (см. письмо Н.А.Римского-Корсакоиа к матери от 14/1863 г. из Гринайта в его архиве в РЫБ)
  6. ↑ 6. Состав эскадры адмирала С.С.Лесовского указан здесь неточно. В нее входили фрегаты «Александр Невский», «Пересеет» и «Ослябя», корветы «Варяг» и «Витязь» и клипер «Алмаз». Названный в «Летописи» клипер «Жемчуг» в составе эскадры не находился; его название оказалось связанным в памяти Н.А.Римского-Корсакова с «Алмазом», очевидно, потому, что оба эти клипера должны были в первой половине 1863 г. крейсировать вдоль берегов Балтийского моря.
  7. ↑ 7. «Ночь в Мадриде» М.И.Глинки Римский-Корсаков слушал, видимо, в воскресенье 14/V 1863 г.; 15/VI он провел в Петербурге и вечером вернулся в Кронштадт.
  8. ↑ 8. Из Кронштадта «Алмаз» вторично ушел в плавание 18/V1863 г. и прибыл в Киль 21/V, откуда вновь ушел 25/V1863 г. (см. письма Н.А.Римского-Корсакова к матери от 13 и 20 июля и 26 сентября 1863 г. — Архив Н.А.РимскогоКорсакова в РНБ).
  9. ↑ 9. Здесь в тексте рукописи сделана пометка: «(14 февр.)» —дата написания.
  10. ↑ 10. Данное Римским-Корсаковым описание картины Гольфстрима приведено в книге Д.О.Светского и Т.Н.Кладо «Занимательная метеорология» (2-е изд., 1934. С. 258–259).
  11. ↑ 11. Здесь в рукописи сделана пометка карандашом: «28 февраля» —дата написания. «Алмаз» прибыл в Нью-Йорк 29/X 1863 г. См.: «Переписка М.Л.Балакирева и Н.А.Римского-Корсакова» («Музыкальный современник», 1916, № 6, с. 70).
  12. ↑ 12. Поездка на Ниагару продолжалась с 10 по 15 октября 1863 г. См. письма Н. А. Римского-Корсакова к матери от 26–28/Х 1863 г. (Архив Н. А. Римского-Корсакова в РНБ).
  13. ↑ 13. Здесь на полях рукописи пометка: «Томсон. Опера. Война. Инд. песня».
  14. ↑ 14. Кроме названных опер, Н. А. Римский-Корсаков слушал в Нью-Йорке «Риголетто» Верди и «Дон-Жуана» Моцарта (см. письмо Н. А. Римского-Корсакова к матери от 22/X1863 г. из Александрии в его архиве в РНБ).
  15. ↑ 15. Здесь в рукописи сделана пометка карандашом: «(5 марта)» —дата написания.
  16. ↑ 16. Поездка на водопад «Тижуко» состоялась 1 /V, а воерождение на гору Корковадо —4/X 1864 г. (см. письма Н.А.Римского-Корсакова к матери от 5/Vи 5/X 1864 г. в его архиве в РНБ).
  17. ↑ 17. Здесь на полях рукописи стоит пометка: «Птицы, мухи, бабочки. Петрополис».
  18. ↑ 18. Уход из Рио-де-Жанейро состоялся 9/V, а возвращение для ремонта в доке —17/V11864 г. (см. письма Н.А.Римского-Корсакова к матери от 13/Vи 17/V1864 г. в его архиве в РНБ).
  19. ↑ 19. Здесь помечены дата и место написания «8 марта — Илья-Гранде».
  20. ↑ 20. Уход из Рио-де-Жанейро (окончательный) состоялся 24/Х, а прибытие в Кадикс —18/X1864 г.; следовательно, по исчислению самого Николая Андреевича в письме к матери, плавание продолжалось 56 дней (см. письма Н.А.Римского-Корсакова к матери от 12/Xи 18/X1864 г. в его архиве в РНБ).
  21. ↑ 21. Здесь в рукописи помечена дата написания: «9 марта». Уйдя из Кадикса 22/X1864 г., «Алмаз» в Гибралтар не заходил, а заходил туда позже, уже на обратном пути в Россию, 20/V 1865 г. В Порт-Магон «Алмаз» прибыл 26/Xи ушел 28/ХИ, а утром 29/Xвошел в бухту Вилла-Франки (см. письма Н.А.Римского-Корсакова к матери от 27 и 31 /X1864 г. в его архиве в РНБ).
  22. ↑ 22. Тулон Н.А.Римский-Корсаков посетил 25/1, Геную — 30/1 и Специю — 19/111 1865 г. (см. его письма к матери от 4/и 21/111 1865 г. в его архиве в РНБ).
  23. ↑ 23. Римский-Корсаков был произведен в мичманы приказом от 30 июня 1864 г.
  24. ↑ 24. После захода в Лиссабон (28/V) «Алмаз» прибыл в Плимут 5/V 1865 г.; следовательно, в Норвегии он был в мае 1865 г. (см. письмо Н. А. Римского-Корсакова к матери от 7/V 1865 г. в его архиве в РНБ).
  25. ↑ 25. «Алмаз» прибыл в Кронштадт 21 мая 1865 г.
  26. ↑ 26. Для характеристики интересов Римского-Корсакова, его состояния в период дальнего плавания большое значение имеют первые его 35 писем к М. А. Балакиреву. Отзвуки горьких временами переживаний, связанных с отношением к музыке и морской службе со стороны близких людей, можно найти в обширной неизданной переписке Николая Андреевича с матерью и братом. Переписка с матерью частично ис пользована А. Н. Римским-Корсаковым в его работе «Н.Л.Римский-Корсаков. Жизнь и творчество». Вып., гл. «Испытание морем».
  27. ↑ 27. Здесь помечена дата написания: «14 марта 1893 г.».
Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Летопись_моей_музыкальной_жизни_(Римский-Корсаков)/5&oldid=3827900