Поездка русского патриота на финляндский водопад Иматру (Дорошевич)/ДО
| Поѣздка русскаго патріота на финляндскій водопадъ Иматру : Его наблюденія надъ природой, нравами и самимъ собой, изложенныя въ видѣ дневника |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ II. Безвременье. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 22. |
Означенный «патріотъ», какъ видно изъ приложеннаго къ его произведенію curriculum vitae[1], состоитъ годовымъ подписчикомъ «Московскихъ Вѣдомостей», полугодовымъ — «Новаго Времени» и недавно подписался въ разсрочку на «Гражданинъ».
Рѣшилъ ѣхать въ Финляндію.
Перечиталъ нѣсколько корреспонденцій «Московскихъ Вѣдомостей», купилъ кастетъ, два кинжала, пару револьверовъ, двѣ берданки, четыре нагайки, щитъ, два копья, шесть коробокъ съ патронами простыми, двѣ съ пулями «думъ-думъ».
Въ виду сепаратной нравственности Финляндіи, весьма не одобряемой извѣстнымъ писателемъ г. Скальковскимъ, думаю поѣхать вмѣстѣ съ женою.
Былъ въ гостяхъ Иванъ Ивановичъ, тоже полугодовой подписчикъ «Новаго Времени». Услыхавъ, что ѣду въ Финляндію, прослезился.
— Перенесете ли вы эти ночевки подъ открытымъ небомъ? Холоднымъ, финляндскимъ небомъ? На пронизывающемъ вѣтру, въ жестокой стужѣ, подъ проливнымъ безпрерывнымъ дождемъ!
— Какъ подъ открытымъ небомъ?!
— Неужели же вы думаете, что финляндцы пустятъ васъ въ гостиницу?!
Рѣшилъ купить брезентъ, раскину на берегу Иматры вигвамъ и поселюсь. Время распредѣляется такъ: три часа спать, три на караулѣ. Я сплю, — караулитъ жена. Жена спитъ, — я съ берданкой хожу. При первомъ приближеніи финляндцевъ — стрѣлять. Драться до послѣдней крайности. При сдачѣ выстрѣлить другъ въ друга.
Учу жену стрѣлять. Боится. Плачетъ, но стрѣляетъ.
Приходилъ Петръ Петровичъ. Человѣкъ основательный. Вмѣсто разговоровъ читаетъ наизусть статьи «Московскихъ Вѣдомостей». Узнавъ, что ѣду въ Финляндію усомнился:
— Обезпечены ли вы провіантомъ? Я совѣтовалъ бы ѣхать лучше зимою: мясо въ замороженномъ видѣ дольше сохраняется. Хотя и теперь можно взять съ собою консервы, какъ то дѣлаютъ путешественники къ сѣверному полюсу и въ другія тому подобныя мѣста. Только консервы возьмите англійскіе, а не русскіе. Русскіе консервы слѣдуетъ поощрять, но ѣсть слѣдуетъ англійскіе.
— А если финляндскую ѣду ѣсть?
— Не дадутъ или отравятъ.
Купилъ солонины, дичи, масла въ консервахъ, сдѣлалъ запасы хлѣба; не хватитъ — настрѣляю дичи на мѣстѣ, убью медвѣдя и сдѣлаю ветчину.
Видѣлъ во снѣ Грингмута.
Пріѣзжаемъ будто бы мы съ нимъ на Иматру, — и моментально насъ окружаетъ толпа раскрашенныхъ въ разные цвѣта финляндцевъ. Кинулись, привязали насъ къ дереву и начали вокругъ насъ танецъ танцовать.
— Какъ, — спрашиваемъ, — танецъ называется?
— Куоккала!
И, отплясавъ, начали говорить, что вотъ сейчасъ насъ зарѣжутъ и съѣдятъ. Ножи у насъ передъ самымъ носомъ и надъ ухомъ точили.
Грингмута рѣшили изжарить съ кашей, а меня приготовить со сметаной и хрѣномъ.
Былъ освобожденъ отъ этого унизительнаго сновидѣнія супругой.
— Что это ты, мой другъ, такія страшныя слова кричишь?
— Посмотрѣлъ бы я, матушка, что бы ты стала кричать, если бы тебя сметаной заливать начали! Всякій человѣкъ, когда его сметаной заливаютъ, кричитъ!
Сонъ пророческій.
Рѣшилъ усилить вооруженіе двумя штуцерами.
Застраховалъ свою жизнь.
Поѣхали.
Финляндецъ-кондукторъ, съ ненавистью посмотрѣвъ на наши билеты, указалъ въ вагонѣ мѣста, довольно удобныя.
— Ага! Заманить хотите, а потомъ убить!
Держу револьверъ наготовѣ.
Удивительно удачная поѣздка. Не успѣлъ до финляндской границы доѣхать, — а ужъ измѣну открылъ.
Оказывается, что Финляндія имѣетъ цѣлую огромную партію въ самомъ Петербургѣ. И что партію эту составляютъ не кто иные, какъ гг. чиновники!
Открытіе сдѣлалъ случайно, въ бесѣдѣ съ сосѣдомъ, канцелярскаго вида господиномъ.
— Помилуйте, — говоритъ, — сущая благодать! Собственную заграницу имѣемъ! Во-первыхъ, заграничнаго паспорта брать не нужно, — взялъ 28-дневный отпускъ и за пять рублей девять копеекъ черезъ полтора часа «иностранцемъ» сдѣлался! Развѣ не лестно? Все былъ русскій, русскій — и вдругъ «иностранецъ». И все-то удовольствіе 10 рублей 18 копеекъ туда и обратно, съ превращеніемъ въ иностранца и обратной натурализаціей, стоитъ. Деньги другія, разговоръ кругомъ — слова не поймешь, границу переѣзжаешь! Прямо чиновничья заграница, заграница на сумму менѣе трехсотъ рублей. Вотъ если бы еще на обратномъ пути на границѣ построже смотрѣли, совсѣмъ была бы прелесть. Русскій человѣкъ — контрабандистъ по природѣ. Хоть сигарочку безпошлинно провезти. Положимъ, сигары въ Финляндіи дрянь, но все-таки контрабандную выкурить какъ-то пріятнѣе. А теперь не то. Смотрятъ такъ, для проформы, никакихъ строгостей, никакой иллюзіи!
Мысли столь зловредныя, что рѣшилъ о нихъ телеграфировать въ «Новое Время».
Вотъ она Куоккала-то:
Переѣхали «границу», и начались оскорбленія.
Чухонская морда, кондукторъ, безпрестанно проходитъ по вагону и бормочетъ какія-то непонятныя слова.
Такъ и кажется, что онъ, какъ тогда во снѣ, сейчасъ «куоккалу» танцовать примется.
Не выдержалъ, спросилъ сосѣда:
— Что это онъ зловредное про себя говоритъ?
— Названія станцій выкликаетъ.
Ахъ, животное!
Странное названіе!
И произносятъ, сколько я замѣтилъ, зловредныя морды, особенно:
— Тери оки!
Какъ бы на что-то намекая!
Я тебѣ потру оки!
Надо будетъ объ этомъ написать въ «Московскія Вѣдомости» и «Новое Время». Предложу переименовать загадочныя «Тери оки» просто въ «Теркино».
Опять проходила чухонская морда, буркнула что-то себѣ подъ носъ и добавила:
— Остановка три минуты.
И какимъ тономъ! Словно хвастается:
— Вотъ, молъ, у насъ какъ! Цѣлыхъ три минуты стоимъ!
Я тебѣ похвастаюсь, чортова перечница!
Былъ истинно взбѣшенъ, но мыслей этихъ вслухъ не выразилъ, — по причинѣ сепаратнаго воспрещенія въ Финляндіи высказывать вслухъ свои искреннія мнѣнія о людяхъ. А то сейчасъ въ кутузку. Мошенники!
Произошло недоразумѣніе.
Думалъ о чухонскихъ тайныхъ желаніяхъ, какъ вдругъ входитъ кондукторъ, чухонская морда, и, въ упоръ глядя на меня, говоритъ:
— Усикирка!
— На какомъ основаніи?!
Оказалось, — названіе станціи.
Чухонцы — народъ пустой и хвастливый.
Выхожу на станцію. Выборгъ. По-нашему, одинъ Выборгъ, — а по ихъ сейчасъ во множественномъ числѣ:
— Випури!
Гляжу, — аптека, одна аптека, а на вывѣскѣ:
— Appeteki.
Словно у нихъ подъ одной вывѣской чортъ знаетъ, сколько аптекъ помѣщается. Какъ же! Нельзя! Надо похвастаться передъ русскимъ человѣкомъ:
— У насъ, молъ, всего много! И Випури и аптеки!
Тфу!
Пріѣхали въ гостиницу.
— Пустите переночевать?
— Позялуйте!
У-у, подлецы! Буквы «ж» выговорить не хотятъ!
Вигвама разбивать не придется. Для оружія и склада припасовъ пришлось взять другую комнату. Только въ расходы вводятъ! Черти! Чухны!
Еще за версту до насъ донесся могучій аккордъ водопада.
Бѣгутъ года, столѣтія мелькаютъ, какъ минуты, тысячелѣтія рождаются и гаснутъ, какъ день. Люди родятся, люди страдаютъ, люди умираютъ. А этотъ аккордъ, разъ взятый природой, звучитъ, вѣчно звучитъ, какъ вѣчно все въ природѣ.
Когда въ первый разъ зашумѣла Иматра?
Это было въ часъ великаго переворота, великаго ужаса, когда земля вздымалась, какъ волны, и эти волны застывали въ горы, протестующе поднимаясь къ небесамъ, закутаннымъ въ черныя тучи. Изъ расщелинъ земли, словно кровь изъ ранъ, лилась горячая масса и въ холодномъ, въ ледяномъ, въ дрожащемъ воздухѣ превращалась въ гранитъ, въ огромные сгустки крови земли. Пѣнящіяся, многоводныя руки въ ужасѣ метались, среди этого хаоса, не находя своихъ озеръ.
Тогда, словно пальцами по клавишамъ рояля, ударила природа рѣкой по гранитамъ, — и, словно изъ огромнаго рояля, вырвался изъ земли этотъ могучій аккордъ Иматра.
Страшный и грозный, словно отголосокъ того великаго переворота, того ужаса, который царилъ на землѣ въ часы мірозданія.
И звучитъ онъ…
Это все отъ лососины.
Отлично, подлецы, варятъ лососину. И тѣмъ насъ подкупаютъ! И мы даже чуть не стихи начинаемъ писать изъ-за этого!
У-у, хитрыя шельмы!
Описанія Иматры не пошлю никуда. У себя оставлю. А въ газетахъ напишу:
— Дрянь! И водопада-то никакого нѣтъ, — пороги! Одно мошенничество!
Отъ лососины, которую ѣлъ, ждалъ смерти. Смерти не послѣдовало. Ѣлъ по этому поводу форель.
Какая форель!
Ѣлъ на террасѣ между двумя парочками.
Одна — мужъ съ женой. Другая, чортъ ихъ знаетъ, должно-быть, какіе-нибудь негодяи.
Водопадъ ревѣлъ, и они говорили громко, думая, что ихъ не услышатъ. Но нѣтъ! У подписчика «Московскихъ Вѣдомостей» слухъ изощренный!
Мужъ съ женой бесѣдовали.
Онъ говорилъ ей:
— Жри форель!
Она отвѣчала ему:
— Не хочу я твоей форели. Самъ подавись.
Онъ говорилъ ей:
— Дрянь! Вѣдьма! Змѣя! Отелло говоритъ: «Больше всего на свѣтѣ я ненавидѣлъ кошку, — и теперь этотъ человѣкъ для меня кошка!» — Ты для меня теперь — кошка, кошка съ кошачьей начинкой, кошка въ интересномъ положеніи, кошка, полная котятъ!
Она шипѣла ему:
— Носорррогь! Таррраканъ! Къ сепаратистамъ жену завезъ?! Ты у меня запоешь дома! Если эта чухонская морда посмѣетъ еще разъ ко мнѣ подойди и взять у меня тарелку, я пущу тарелкой и въ васъ и въ его сепаратную голову!
У другой парочки, чортъ ихъ знаетъ — кого, я ничего не могъ разслышать. Они оба были молоды, любили, чортъ ихъ побери, шептали что-то другъ другу, съ улыбкой смотрѣли на чухну, подавшаго имъ форель, которой они не ѣли, и, какъ музыку, слушали шумъ водопада. Съ тихимъ шопотомъ любви, имъ было хорошо: этотъ шумъ водопада скрывалъ отъ другихъ ихъ слова любви, звучавшія только для нихъ.
И я думалъ: пусть ваше сердце будетъ полно любви, одной любви, къ человѣку или къ людямъ, — это все равно. И міръ покажется вамъ свѣтлымъ и прекраснымъ. Жизнь хороша. Берите ее такой, какая она, лучезарная и радостная, кипитъ вокругъ васъ. И ваше сердце, жадно, какъ губка, пусть впитываетъ въ себя радости жизни. Берите впечатлѣнія такими, какими вы ихъ воспринимаете сразу, въ первый моментъ, — безъ предвзятыхъ взглядовъ, безъ злобной подозрительности. Не пугайтесь того, что эти впечатлѣнія хорошія и добрыя…
Это все отъ форели.
Нарочно хорошо варятъ, негодяи, форель. Масломъ ее поливаютъ, — чтобъ только насъ къ себѣ расположить. Лукавыя шельмы!
Ничего хорошаго въ водопадѣ нѣтъ.
Цѣлую ночь не могъ заснуть отъ его рева. Словно какой-то кошмаръ. Доходилъ до неистовства, выбѣгалъ на балконъ, топалъ ногами и кричалъ:
— Замолчи!
Водопадъ сепаратно шумѣлъ.
Заснулъ подъ утро и видѣлъ во снѣ, будто я — околоточный надзиратель и составляю на водопадъ протоколъ за нарушеніе общественной тишины и спокойствія.
— Какъ зовутъ?
— Иматра.
— И не стыдно? Дама и такой шумъ поднимаете!
А г. Грингмутъ будто подписывался свидѣтелемъ:
— Не забудьте упомянуть, что она поднимаетъ шумъ около ресторана! Вотъ вамъ и хваленая финляндская нравственность.
Проснулся съ тяжелой головой и до обѣда гулялъ по берегу, разсуждая о ничтожествѣ финляндскаго водопада.
Финляндцы хвастливо преувеличиваютъ силу своего водопада.
Финляндцы говорятъ, будто бы бревно, будучи брошено въ Иматру, превращается въ щепки. Столь, будто бы, велика ея сила!
Сіе неправда. Бревно, будучи брошено въ Иматру, такъ бревномъ и выплываетъ. Зачѣмъ врать на бревна?
Финляндцы пугаютъ, будто отъ человѣка, попавшаго въ Иматру, остаются одни клочья.
И сіе неправда. Если человѣкъ попадетъ въ Иматру, то выплывутъ не клочья, а цѣлый трупъ, что для человѣка, попавшаго въ Иматру, весьма утѣшительно.
Зачѣмъ такъ врать?
Передъ вечеромъ ловилъ рыбу. Ничего не поймалъ. Финнъ-рыболовъ, который правилъ лодкой, былъ, кажется, очень радъ. Хотя наружно этого не показывалъ.
Продукты, сложенные въ сосѣднемъ номерѣ, начали загнивать. Пришлось выбросить. Только даромъ 72 руб. 75 копеекъ истратилъ!
Вотъ тебѣ и хваленая финляндская дешевизна!
Водопадъ осточертѣлъ.
Шумитъ, шумитъ, — и безо всякаго толка. Не есть ли сіе ясное доказательство безплодности всякаго шума?
Ѣздилъ въ Рауху.
Возилъ туда туземецъ на какой-то сепаратной бричкѣ, и когда ему сказалъ:
— Рауха. Назадъ.
Отвѣтилъ мнѣ:
— Ять марка!
И что-то пробурчалъ на своемъ сепаратистскомъ нарѣчіи.
Очевидно:
— Убью я этого человѣка въ лѣсу и трупъ его отдамъ на съѣденіе знакомому медвѣдю.
Но намѣренія своего въ исполненіе не привелъ — вѣроятно, изъ жадности: не хотѣлъ потерять пяти марокъ.
И только поэтому доставилъ меня въ Рауху благополучно.
И кто сказалъ, что въ Раухѣ хорошо?
Не люблю я Раухи съ ея Саймскимъ озеромъ.
Угрюмыя сосны и ели наклонились къ водѣ и слушаютъ. А темное озеро, никогда не видавшее горячихъ солнечныхъ лучей, говоритъ имъ холодныя, безрадостныя сказки.
Отъ этой идилліи вѣетъ холодомъ, почти морозомъ.
Предавался литературнымъ воспоминаніямъ.
Здѣсь, въ Раухѣ, жилъ Георгъ Брандесъ и очень хвалилъ русскихъ писателей, къ сожалѣнію, ни слова не зная по-русски. А, впрочемъ, можетъ-быть, это было и къ лучшему!
Въ Раухѣ любовался, какъ дипломаты наслаждаются природой.
Дипломаты, подобно камергерамъ, рѣдко наслаждаются природой.
Смотрѣлъ одному гулявшему дипломату въ лицо и читалъ.
Дипломатъ, что естественно при ихъ профессіи, ничего со мной не говорилъ. Но тотъ, кто читалъ г. Мессароша, можетъ читать и въ сердцахъ.
Дипломатъ глядѣлъ на это серебристое небо, на всплески волнъ, на сосны, стволы которыхъ рдѣли, словно горѣли подъ темною шапкою хвои, и думалъ:
«Зачѣмъ на свѣтѣ существуетъ дипломатія, когда есть на свѣтѣ и ширь, и воздухъ, и просторъ? Стоитъ ли вся дипломатія этого мягкаго свѣта блѣдныхъ и милыхъ лучей, этой шири, этихъ тихихъ всплесковъ волнъ, этихъ сосенъ, которыя дышатъ здоровымъ смолистымъ воздухомъ? Міръ такъ хорошъ, а мы его отравляемъ дипломатіей. Міръ такъ великъ, всѣмъ есть на немъ мѣсто. Дипломатія, какъ и армія, родилась изъ представленія: „намъ тѣсно“.»
Но дипломатъ тутъ же спохватился:
Не было бы дипломатіи, — не былъ бы и я въ Раухѣ. Нѣтъ, дипломатія нужна!
И, дойдя до пансіона, приказалъ человѣку приготовить яйца всмятку.
— Не то, чтобы очень круто, не то, чтобы очень жидко, а такъ… средне… — добавилъ онъ дипломатично.
Бѣжать, бѣжать отъ этой природы, на лонѣ которой даже у дипломатовъ является мысль:
— А нужна ли на свѣтѣ дипломатія?
Бѣжать!
Бѣжалъ.
Чухны выдержали-таки себя до конца. Этакій упорный народецъ!
Подали счетъ. Хотѣли, вѣроятно, ограбить, взять двѣ тысячи, а взяли сорокъ марокъ всего!
Миновавъ рядъ станцій съ преувеличенными, во множественномъ числѣ, или крайне оскорбительными для уха названіями, — пріѣхалъ, наконецъ, въ Бѣлоостровъ и немедленно отправилъ телеграммы во всѣ газеты, подписчикомъ которыхъ состою:
«Поѣздка Финляндію сопряжена опасностями. Едва не былъ ограбленъ. Боялся быть отравленнымъ. Хорошо, что былъ съ оружіемъ. На станціяхъ написаны такія слова, что, подъѣзжая къ станціи, приходится говорить такъ:
— Душенька, отвернись и не гляди окно!»
Примѣчанія[править]
- ↑ лат. Сurriculum vitae (букв. — жизненный путь) — краткая автобіографія.