Когда горничная принесла почту — супруги дружески разделились: муж забрал себе все газеты и каталог семян, а жена — все журналы и письма.
Муж перелистал каталог, сказал два раза «ого!», два раза «гм!» и, отложив его, углубился в газету.
Жена схватила сначала письмо, потом отложила его, взяла журнал, перевернула две странички, бросила журнал, снова схватила письмо, на колени положила другой журнал и, перелистывая его, попыталась вскрыть конверт; так как одна рука была занята перелистыванием журнала, то для письма была пущена в ход свободная другая рука и зубы: зубами был оторван край конверта, и зубами же было вынуто письмо. После этого журнал соскользнул с колен и упал на пол, а жена ухватилась обеими руками за письмо и приступила к чтению.
Прочтя несколько строк, она подняла голову и, улыбаясь тихой улыбкой, которая озарила её лицо подобно тихому, умиротворяющему, розовому, вечернему лучу, сказала:
— Ах, мужчины, мужчины!.. Вот, говорят, что женщина, влюбившись, теряет голову… А я думаю, что нет ничего смешнее, трогательнее и бестолковее влюблённого мужчины.
— А что? — беспокойно спросил муж. — Ты это не обо мне говоришь?
— Успокойся — не о тебе. Просто я сейчас получила письмо от совершенно незнакомого мне господина. И представь себе — он изливается мне в своих чувствах.
— Просто дурак какой-нибудь, — сказал муж, выглядывая из-за газеты.
— Почему же дурак? Уж сейчас и дурак. Значит, и ты был дурак, когда в своё время изъяснялся в любви ко мне?
В голосе мужа зазвенела нотка искренности, когда он сказал.
— И я.
— Очень мило! Благодарю вас!
— Не стоит. Курите на здоровье.
Жена немного обиделась; чтобы уязвить мужа, а так же поднять себе цену, она поднесла письмо к глазам и задушевным голосом прочла первую строчку:
— «Моё бесценное сокровище!» Обрати внимание: человек, который ещё даже не знаком со мной, считает меня бесценным сокровищем.
— Не обвиняй его! Для человека, не знакомого с тобой, — это простительно.
Жена, очевидно, не поняла этой сложной по построению фразы, потому что сказала благосклонно:
— Ага! Теперь уже и ты начинаешь отпускать мне комплименты, хитрец ты этакий! Да-а… «Другие, может быть, и назовут пошлой дерзостью то, что я пишу вам такое письмо, даже не будучи знаком, но, если вы так же умны, как и красивы, вы не сочтёте это дерзостью»…
Жена вдумалась в последнюю фразу и торопливо заявила:
— Я и не считаю!
— Ещё бы!
— «Благословляю тот счастливый случай, который привёл меня третьего дня в „Аквариум“»…
Жена подняла голову и сказала, задумчиво улыбаясь:
— Начиная с этих строк, бедняга совершенно теряет голову. Ха-ха-ха! Обрати внимание: он пишет — «Аквариум», в то время как мы были в «Аркадии»… Помнишь, тогда? До чего у человека всё в голове перепуталось…
— Чепуха! С кем он меня может спутать?! «Сердце моё сжималось сладко и мучительно, когда ваша милая головка показывалась у окна кабинета»…
— Постой, — перебил муж. — Как это так у «окна кабинета», когда мы сидели в общем зале? Тут что-то непонятное!
— Для кого непонятное, а для кого и понятное! Очень просто: значит, он сидел в кабинете, а мы снаружи, и моя, как он говорит, «милая головка» показывалась у окна кабинета.
— Однако я не думаю, чтобы твоя милая головка достигала окна второго этажа.
— Он об этом и не говорит.
— Но ведь кабинеты во втором этаже?!
— Я не виновата, милый мой, что кабинеты так глупо устроены. Ну-с, дальше. «Я не знаю, кто те двое мужчин, которые сидели с вами»… Постой-ка! Кто был тогда с нами?
— Нас было трое: ты, твоя тётка и я.
— Значит, он мою тётку за мужчину принял? О, Боже, Боже… Недаром говорят: любовь — слепа!
— Хорош гусь! — критически заметил муж. — Теперь ты согласна, что тут какая-то путаница?
— О, да, — язвительно вскричала жена. — Я вижу — ты бы очень хотел этого! Ещё бы!
— Да как же можно — женщину за мужчину принять?
— Мало ли что. У тёти действительно очень мужественный вид. Человек смотрел только на меня! Все остальные для него только ненужная декорация!
— И я декорация?..
— И ты декорация.
— А ты знаешь: декорация иногда может на голову свалиться.
— Я знаю — ты другого ничего не можешь сделать. Да… «…Те двое мужчин, которые сидели с вами; но если седой, толстый господин в смокинге — ваш муж, не думаю, чтобы вы любили его»… Заметь: он маскирует эти слова хладнокровным тоном, но видно, что бедняга страдает.
— Интересно: кого он принял за седого господина в смокинге — тётушку, меня или тебя.
— Не будь пошляком.
— Милая, какой я толстый? Какой я седой? Какой я в смокинге, когда я в сюртуке был?
— Очень ему нужно разбирать — в смокинге ты или в сюртуке! Только ему и дела.
— А седой-то? Какой я седой?
— Ты почти блондин. А блондины вечером кажутся седыми. Преломление лучей.
— Именно. Оно самое. А толстым я кажусь тоже от преломления лучей?
— А что ж, ты худенький, что ли? Слава Богу, четыре с половиной пуда!
— Та-ак; а скажи, сколько ты весишь?
— Три пуда семьдесят. Ах, да дело не в этом!.. Ты всё перебиваешь меня! «Но то, что вы изредка кокетничали с другим господином, пронизывало моё сердце отравленными стрелами»…
Муж захихикал:
— С другим — это, значит, с тёткой. Действительно, обидно! Если женщина со своей собственной тёткой кокетничает — дело швах.
— Конечно, конечно, тебе непонятно, что человек мог совсем потерять голову.
— Ну, кто найдёт её, тоже не обрадуется.
— Я так и знала: ты ревнуешь! А ну, что дальше? «Я не могу себе представить, чтобы кто-нибудь другой обвивал руками вашу тонкую талию и целовал ваши чёрные, как ночь, волосы».
— Ну, послушай, — сказал муж, откладывая газету. — Положа руку на сердце, можно назвать твою талию тонкой?
— Если тебе не нравится — ищи себе другую!
— Благодарю вас. Одно должен признать — он довольно мило перекрасил твои волосы в чёрный цвет.
— Он этого не говорит!
— Ну как же! Там он сравнивает твои волосы с ночью, что ли.
— Ночи бывают и чёрные, и белые. Если захотеть критиковать человека, всегда можно придраться. Он писал так, как чувствовал!«…Счастливый случай дал мне возможность узнать ваш адрес от Жоржа Кирюкова»… Это что ещё за Жорж?
Муж пожал плечами.
— Тебе лучше знать.
— Откуда же мне знать какого-то Кирюкова?! Это, наверное, один из твоих ресторанных забулдыг-знакомых. Знакомитесь с кем попало! Гм!.. «…От Жоржа Кирюкова, жениха вашей свояченицы Клавдии»… С ума сошёл человек! Какая свояченица?
— Он же говорит — твоя?
— Почему моя? Может быть, твоя?
— Да, да. Я её до сих пор в кармане на всякий случай прятал, а теперь вынул… Получайте, дескать. Новая родственница!
— Нечего хихикать! Обрадовался…
— Милая моя! Ни свояченицы, ни твояченицы, нимояченицы — у нас нет!
— Поразительно умно! Просто человеку не до того было, и он всё перепутал…
— Как это можно, всё перепутать? С какой радости?
— Значит, по-твоему, я не способна внушить человеку сильное чувство, да?
Губы жены обиженно задрожали.
— Удивительно, — сказал муж, поднимая с пола конверт, — как этот идиот ещё адреса не перепутал! Постой-ка!.. Гм!.. Тебя зовут Александрой?
— Александрой.
— Есть. Степановной?
— Что за глупости! Какой Степановной?
— Тут, дорогая моя Александра Ивановна, стоит «Степановна».
— Что за нелепый человек! Ты фамилию посмотри! — сердито сказала жена.
— Да, фамилия хорошая: Чебоксарова.
— О, Господи! Неужели он и фамилию… ошибся?
— Ну, какие пустяки, — подмигнул муж. — Что такое фамилия? Номер дома правилен — 7, а квартира гм!.. На три номера больше — это, впрочем, тоже деталь…
— В таком случае, — нервно крикнула жена. — Я ничего не понимаю. Ты умным себя считаешь- ты и объясни… В чём тут дело?
— В чём? Просто это письмо не к тебе адресовано.
— Вздор! Как бы оно иначе ко мне попало! Это он мне писал! Только что волосы спутал…
Вошла горничная и, остановившись у дверей, спросила:
— Вам не попали ли по ошибке журналы госпожи Чебоксаровой из одиннадцатого номера?
— Что такое? Какая Чебоксарова? — крикнула жена.
— Александры Степановны Чебоксаровой. Брюнетка такая тоненькая. Кажись, почтальон всю её почту вам сунул. Умается, работамши, вот и суёт зря…
— Скажи своему почтальону, что он дурак! А ты тоже хорош! Вместо того чтобы разобрать как следует почту, сейчас же хватаешься за свои глупые газеты! Убегут они от тебя, правда? Новости тебе нужно знать! Да? Без тебя политики не сделают! Выше головы, милый мой, не прыгнешь, — могу тебя успокоить.