Того согрѣй,
Тѣмъ свѣту дай
И всѣхъ притомъ —
Благословляй.
Имѣете вы, хоть слабое, представлена о функціяхъ расторопной русской полиціи?
Попробуйте хоть полчаса посидѣть въ душной, пропитанной промозглымъ запахомъ канцеляріи участка. Это такъ интересно…
…Околоточный надзиратель отрывается отъ полуисписанной имъ бумажки, поднимаетъ голову и методически спрашиваетъ:
— Тебѣ чего?
— Самоваръ украли, батюшка.
— А твои глаза гдѣ-же были?
Околоточный прекрасно сознаетъ, что этотъ вопросъ — ни болѣе, нд менѣе, какъ безплодная, ненужная попытка хоть на минуту оттянуть исполненіе лежащихъ на немъ обязанностей —опросъ потерпѣвшей, составленіе протокола и розыски похитителя.
— Ты чего-жъ смотрѣла?
— То-то, что не смотрѣла. У лавочку побѣжала, а онъ, песъ, значитъ, — шасть! Кинятокъ вылилъ, угли вытрясъ — только его и видѣли.
— «Онъ», «его»… Почемъ ты знаешь, что «онъ»? Можетъ, и «она»!
Кухарка запахивается въ платокъ, утираетъ указательным пальцемъ носъ и, подумавъ, соглашается:
— А, можетъ, и она. Аны рази разбираютъ.
— Подозрѣеніе на кого-нибудь имѣешь?
— Имѣю.
— Ну?
— Не иначе, жуликъ какой-нибудь укралъ.
— Ты скажешь тоже… Посиди тутъ, я сейчасъ все устрою. Вамъ чего, господинъ?
— Сырость у меня.
— Гдѣ сырость?
— Въ квартирѣ.
— Ну такъ что-жь?
— Не могу-же я, согласитесь сами, въ сырой квартирѣ жить?!
Околоточному даже не приходитъ въ голову заявить, что это его не касается, или, въ крайнемъ случаѣ, удивиться, что къ нему обращаются съ такими пустяками.
Единственная роскошь, которую онъ себѣ позволяетъ, это — хоть на минутку оттянуть исполненіе своихъ обязанностей.
— А вы зачѣмъ же сырую квартиру снимали?
— Я снималъ не сырую. Я снималъ сухую.
— Сухая, а сами говорите — сырая.
— Она потомъ оказалась сырой, когда уже переѣхали. Такія пятна по обоямъ пошли, что хуже географической карты.
Разсматривая недописанную бумажку, околоточный что-то мычиітъ и машинально спрашиваетъ:
— Подозрѣніе на кого-нибудь ймѣете?
— То-есть, какъ это? Я васъ не понимаю.
— Гм!.. Я хочу сказать, убытки заявляете?
— Да какъ-же ихъ заявить — если отъ сырости ревматизмъ бываетъ. Иной ревматизмъ пустяковый, может быть, десять цѣлковыхъ стоитъ, а иной, какъ защемитъ — его и въ тысячу рублей не уберешь.
Тоскливое молчаніе.
— А вы чего-жъ смотрѣли, когда нанимали?
— Говорю-жъ вамъ, — тогда сырости не было.
— Хорошо… Адресъ? Зайду. Наведу справки и… Вамъ чего?..
— Господинъ околоточный! Вы не можете себѣ представить — я за послѣднее время всѣ нервы себѣ истрепала. Буквально всѣ нервы.
Вѣроятно, эта выше среднихъ лѣтъ дама истрепала нервы не болѣе, чѣмъ околоточный, потому что онъ хватается за недописанную бумажку, потомъ за голову и освѣдомляется:
— Подозрѣніе на кого-нибудь имѣете?
— Буквально всѣ нервы. Какъ только наступаетъ ночь — прямо хоть бѣги изъ квартиры…
— А что такое?
— Привидѣнія. Всѣ въ одинъ голосъ такъ говорятъ, что привидѣнія. Кто-то стучитъ, ходитъ, роняетъ вещи, разговариваетъ, а ровно въ полночь раздается вдругъ въ стѣнѣ такой вой и плачъ, что мы всѣ съ ума сходимъ.
— Какъ же вы такъ допустили до этого?
— Да мы-то что же… Мы тутъ непричемъ.
— Подозрѣніе на кого-нибудь имѣете?
— Никакого подозрѣнія. Я убѣждена, что это что-нибудь загадочное. Ходитъ, роняетъ вещи и разговариваетъ.
— Сколько же ихъ душъ?
— Кого?
— Вотъ этихъ… призраковъ?! Привидѣній?
— А почемъ я знаю. Вѣроятно, одно.
— Но вы говорите — онъ разговариваетъ. Не можетъ-же онъ самъ съ собой разговаривать?
— А я не знаю. Вамъ лучше знать — можетъ онъ или не можетъ.
Околоточный обладаетъ чрезвычайно скудннмъ запасомъ свѣдѣній изъ жизни обитателей потусторонняго міра; но, какъ представитель власти, не хочетъ ударить лицомъ въ грязь, и, поэтому, говорить чрезвычайно увѣренно:
— Не можетъ. Не иначе, какъ съ соучастникомъ. Ну, хорошо. Успокойтесь, сударыня. Мы разберемъ это дѣло, и виновные понесутъ заслуженное наказаніе. Вашъ адресъ? Имѣю честь кла… Ты чего тутъ топчешься?
— Мать старуха померла.
— Подозрѣніе на ко… Гм!.. Ну, и царство ей небесное. Отъ чего померла?
— Богъ-е знаетъ. Ей ужъ годовъ сто будетъ. Три года, какъ не вставала. Теперь померла.
— А ты чего же смотрѣлъ? — тоскливо въ сотый разъ мямлитъ околоточный. — Ну, ладно. Подожди, сейчасъ. Вамъ что угодно? Потрудитесь снять котелокъ. Осторожнѣе, вы рукой въ чернильницу попали. Что вамъ угодно?
— Скучно мнѣ, госиодииъ околоточный.
— А вы бы меньше пили, такъ и не было бы скучно.
— Чудакъ человѣкъ, а отъ чего же я пью? Отъ скуки жъ!
— Вы что-жъ… заявленіе какое пришли сдѣлать? Прошу на меня не дышать!
— Пришелъ. Заявленіе. Заявлю вамъ, какъ представителю власти, что мнѣ скучно! Почему нѣтъ никакихъ увеселеній?
— Идите домой спать. Вотъ вамъ и увеселеніе.
— Вы думаете? Не желаю. Я хочу жить полной жизнью. Конечно, вы можете меня прогнать, но — куда же мнѣ пойти? Если я пришелъ сюда, значить, больше — некуда. Ахъ, г. околоточный! Русскій человѣкъ носитъ въ себѣ особую тоску.
— Будьте добры не мѣшать мнѣ.
— Куда же я пойду? Чрезвычайно хочется какихъ-нибудь увеселеній.
— Ну… пойдите въ кинематографъ. Часа черезъ два откроется.
— Мерси! Вотъ видите — дѣльный совѣтъ. Я зналъ, і куда иду! Начальство — оно распорядится! Разрѣшите посидѣть тутъ на диванчикѣ, подождать открытія.
— Сидите. Только не шумите. Вамъ что, госдодинъ?
— Жена отъ меня ушла. Нельзя ли…
— А вы чего же смотрѣли?
— Ахъ, да развѣ за ними усмотришь? Спрашивается, чего ей не доставало?
— Да… Женщины народъ загадочный. Все ищутъ такого, чего и на свѣтѣ нѣтъ. Престранная публика. Подозрѣніе на кого-нибудь имѣете?
— Тутъ даже и подозрѣпія никакого нѣтъ; сбѣжала съ штабсъ-капитаномъ Перцовымъ.
— А вы чего же смотрѣли?
— А вотъ вы спросите. Пріятелемъ моимъ считался, на билліардѣ вмѣстѣ играли и — на тебѣ!.. Подсидѣлъ.
— Даа… Въ семейной жизни всегда нужно быть на чеку, — говоритъ устало околоточный, закуривая папиросу. — Можно вамъ предложить? Семейная жизнь это, какъ говорится, осаждаемая крѣпость. Женщины любятъ все романическое, а мужья ходятъ по утрамъ простоволосые, въ расхристанной рубашкѣ и туфляхъ на босу ногу. А женщина лакированный ботфортъ любитъ. Нравственная глубина не такъ ее интересуетъ, какъ пріятный блескъ внѣш… Тебѣ чего?
— Ну, ви еще заняты, такъ я себѣ немножечко, ваше благородіе, подожду. Таки каждый человѣкъ долженъ ожидать, когда ихъ высокоблагородіе заняты. Вы ужъ, пожалуйста, не кричите…
— Да ты по какому дѣлу?
— Маленькое себѣ дѣло. Къ моей женѣ заѣхала изъ Варшавы на минуточку свояченица, ну, такъ она имѣетъ варшавское правожительство. Я говорю господину паспортисту…
— Хорошо. Зайдешь къ тремъ часамъ, когда посвободнѣе будетъ. Вамъ чего, барышня? Не плачьте.
— Можно такъ дѣлать? Говорилъ: «люблю», «люблю», а теперь вытянулъ все, обобралъ и ушелъ… Оставилъ, въ чемъ мать родила.
— Кто такой?
— Приказчикъ отъ «Обонгу». Прямо таки оставилъ, въ чемъ мать родила.
— А вы чего же смотрѣли?
— Такъ если онъ говорилъ, что любитъ. Божился, крестился, землю ѣлъ. А теперь что я?.. Въ чемъ мать родила!
Это не болѣе, какъ поэтическая метафора, потому что огромная шляпа на головѣ дѣвицы никогда не позволила бы ей появиться въ такомъ видѣ на этотъ горестный свѣтъ.
— Хорошо, — говоритъ околоточный. — Вы гдѣ въ него влюбились? Въ нашемъ участкѣ? Будьте покойны, — мы примемъ мѣры!
Пишущій эти строки долго сидитъ на потертомъ деревянномъ диванчикѣ и любуется этимъ калейдоскопомъ кухарокъ, квартирантовъ, привидѣній, пьяныхъ и обманутыхъ мужей.
И вотъ, выждавъ свободную минуту, я встаю съ диванчика и подхожу къ обессиленному, отупѣвшему околоточному.
— Вамъ что угодно?
— Темы нѣтъ, г. околоточный.
— Какой темы?
— Для разсказа.
— А вы чего-же смотр… Да я-то тутъ причемъ, скажите, пожалуйста!?
— Какь, причемъ? Вы — полиція. Если привидѣнія, пьяные, и обманутые мужья вамъ «причемъ», то и тема вамъ «причемъ».
Околоточный третъ голову.
— Вамъ тему?
— Тему.
— Для разсказа?
— Для разсказа.
— Гм… Подозрѣнія ни на к… Ахъ, ты, Господи! Ну, мало-ли темъ… Ну, опишите, напримѣръ, участокъ, посѣтителей. Вотъ вамъ и тема.
— Ну, вотъ и спасибо. Опишу. Я, вѣдь, зналъ, что, если вы обязаны смотрѣть за всѣмъ, то обязаны смотрѣть и за темами!. Прощайте!
Вотъ — написалъ.