Чёрт на колокольне (По; Уманец)/ДО

Чортъ на колокольнѣ.
авторъ Эдгаръ Поэ (1809-1849)., пер. Левъ Игнатьевичъ Уманецъ.

Оригинал: англ. The Devil in the Belfry, 1839. — Источникъ: Необыкновенные разсказы и избранныя стихотворенiя въ переводѣ Льва Уманца. Съ иллюстрацiями. Типографiя Т-ва И. Д. Сытина въ Москвѣ. 1908.

Чортъ на колокольнѣ.

 

Который часъ? — Старый оборотъ рѣчи.

 

Всѣ знаютъ, что вообще самое прекрасное мѣсто въ свѣтѣ есть, или — увы! — былъ голландский городокъ Вондервоттеймиттисъ. Но такъ какъ онъ лежитъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ большихъ дорогъ, такъ сказать, въ захолустьи, то врядъ ли многіе изъ моихъ читателей почтили его своимъ посѣщеніемъ. Для тѣхъ, кто этого не сдѣлалъ, будетъ не лишнее, если я опишу его нѣсколько подробнѣе. Это тѣмъ болѣе необходимо, что, надѣясь привлечь общественное сочувствіе къ его обитателямъ, я намѣреваюсь разсказать здѣсь одно изъ бѣдственныхъ происшествій, случившееся недавно въ его предѣлахъ. Никто изъ знающихъ меня не усомнится, что я выполню такую добровольно взятую на себя обязанность съ полной добросовѣстностью, строгой безпристрастностью, осторожно взвѣшивая факты и сопоставляя авторитеты, чѣмъ всегда долженъ отличаться желающій заслужить титулъ историка.

На основаніи медалей, рукописей и надписей я могу положительно утверждать, что городъ Вондервоттеймиттисъ существовалъ съ самаго своего основанія при тѣхъ же условіяхъ, какъ и нынѣ. Къ моему сожалѣнію, о времени этого основанія я могу говорить лишь съ той опредѣленной неопредѣленностью, къ которой по временамъ бываютъ принуждены прибѣгать математики въ нѣкоторыхъ алгебраическихъ формулахъ. Потому я могу сказать, что по отдаленности это время не можетъ быть меньше всякой определенной величины.

Что касается происхожденiя имени Вондервоттеймиттисъ, приходится признаться, что я и здѣсь ушелъ не многимъ дальше. Среди множества мнѣній, высказанныхъ по поводу этого деликатнаго вопроса — остроумныхъ, ученыхъ и прямо противоположныхъ, я не могу подыскать ничего въ достаточной мѣрѣ удовлетворительнаго. Можетъ-быть, мнѣнію Гросвигга, почти во всемъ сходящемуся съ Кроутаплентэй, слѣдуетъ отдать преимущество. Оно таково: Вондервоттеймиттисъ. — Vonder, читай: Donder (громъ); Votteimittis какъ бы Bleitsiz, устарѣлое вмѣсто Blitzeu (молнія). Такое словопроизводство, правда, доказывается нѣкоторыми слѣдами электрическаго дѣйствія на верхушкѣ шпиля городской ратуши. Однако я не рѣшаюсь вдаваться въ разсужденія на тему такой важности и долженъ отослать читателя, желающего имѣть болѣе подробныя указанія къ Oratiunculae de Rebus Praeter-Veteris Дундергутца. См. также Блундербуццардъ De Derivationibus, стр. 27 до 5010, изд. въ листъ Гота, напечатано краснымъ и чернымъ шрифтомъ, съ последними словами подъ строкой и безъ цифръ. Тамъ же автографическія замѣтки на поляхъ Штуффундпуффа и подстрочные комментарии Грунтундцугеля.

Несмотря на мракъ, окутывающій, такимъ образомъ, время основанія Вондервоттеймиттиса и происхожденіе его имени, не можетъ быть сомнѣнія, какъ я уже сказалъ раньше, что онъ всегда существовалъ въ томъ видѣ, въ какомъ мы находимъ его теперь. Старѣйшій изъ жителей городка не помнитъ ни малѣйшаго измѣненія въ его наружности, и даже самое предположеніе о подобной возможности счелъ бы за оскорбленіе. Городокъ расположенъ въ совершенно круглой долинѣ, съ четверть мили въ окружности, окруженной со всѣхъ сторонъ отлогими холмами, за предѣлы которыхъ жители никогда не отваживаются переходить. Въ объясненіе этого они приводить основательную причину, что вообще не вѣрятъ, чтобъ по ту сторону было что-нибудь.

Вокругъ долины, совершенно плоской и вымощенной плоскими черепичными плитами, расположились непрерывнымъ рядомъ шестьдесятъ домиковъ. Обращенные заднимъ фасадомъ къ холмамъ, они передней стороной смотрятъ, конечно, на центръ равнины, который отстоитъ какъ разъ на шестьдесятъ ярдовъ отъ входной двери каждаго жилья. Передъ каждымъ домомъ садикъ съ круговой дорожкой, солнечными часами и двумя дюжинами капустныхъ кочновъ. Сами постройки такъ похожи одна на другую, что ихъ и не различить. Благодаря большой древности, архитектурный стиль нѣсколько странный, что не мѣшаетъ ему быть живописнымъ. Они выстроены изъ сильно обожженныхъ кирпичиковъ, красныхъ съ черными полосами на краяхъ, такъ, что стѣны похожи на большую шахматную доску. Коньки обращены къ фасаду, вдоль стѣнъ, надъ главнымъ входомъ, тянутся навѣсы такой же величины, какъ сами дома. Окна узкія и глубокія съ маленькими стеклами и широкими рамами. Крыши изъ черепицы съ длинными закрученными концами. Всѣ деревянныя части темныя и всюду много рѣзьбы очень однообразныхъ рисунковъ, потому что съ незапамятныхъ временъ мѣстные рѣзчики никогда не были въ состояніи вырѣзать ничего, кромѣ двухъ предметовъ: часовъ и капусты. Но эти вещи они вырѣзываютъ мастерски и помѣщаютъ ихъ, гдѣ только найдутъ мѣсто для рѣзьбы.

Внутреннее расположеніе домовъ, такъ же, какъ ихъ наружный видъ, во всѣхъ одного образца, и мебель расположена по одному плану. Полы изъ четырехугольныхъ плитокъ, а стулья и столы изъ темнаго дерева съ тонкими изогнутыми ножками. Обширные, высокіе камины не только украшены рѣзными часами и кочнами капусты, но также настоящими часами, громко тикающими, на передней полочкѣ, между двумя цвѣточными горшками съ капустой. А между часами и капустой помѣщается маленькій фарфоровый китаецъ съ большой дырой на животѣ, черезъ которую виденъ циферблатъ часовъ.

Самые камины широки и глубоки, съ крѣпкими прогнутыми таганами. Подъ ними постоянно горитъ огонь, и на нихъ большой котелокъ съ кислой капустой и свининой, надъ которымъ всегда хлопочетъ хозяйка. Она маленькая толстая женщина съ голубыми глазами и краснымъ лицомъ, въ высокомъ чепцѣ наподобіе сахарной головы, украшенномъ желтыми и красными лентами. Ея одежду составляетъ оранжевая юбка грубаго сукна, очень полная сзади и съ короткой таліей, вообще короткая и не спускающаяся ниже половины ногъ. Послѣднія довольно толсты, также какъ щиколотки, зато обуты онѣ въ красивые зеленые чулки. Розовые кожаные башмаки застегнуты бантомъ изъ желтыхъ лентъ, собранныхъ въ видѣ кочна. Въ лѣвой рукѣ она держитъ массивные голландскіе часики, въ правой — ложку для мѣшанія капусты и свинины. Возлѣ нея трется жирный пестрый котъ съ золоченымъ игрушечнымъ репетиторомъ на хвостѣ, привязаннымъ ради шутки «ребятами».

Сами ребята — ихъ трое — въ саду стерегутъ свинью. Каждый изъ нихъ двухъ футовъ ростомъ. На нихъ трехугольныя шляпы, пурпуровые жилеты, спускающіеся до бедръ, лосиные штаны до колѣнъ, красные шерстяные чулки, тяжелые башмаки съ большими серебряными пряжками и длинные сюртуки съ перламутровыми пуговицами. У каждаго во рту трубка, а въ правой рукѣ пузатые часики. Онъ затянется и взглянетъ на часы, опять поглядитъ и опять затянется. Свинья жирная и лѣнивая, подбираетъ листья, опадающіе съ капусты, и подбрасываетъ задними ногами золоченый репетиторъ, который мальчишки навязали и ей на хвостъ, чтобъ она не уступала красотой кошкѣ.

У самой входной двери на креслѣ съ высокой спинкой, обитомъ кожей, и съ изогнутыми ножками, какъ у столовъ, сидитъ самъ хозяинъ. Это чрезвычайно тучный старикъ, съ большими круглыми глазами и жирнымъ двойнымъ подбородкомъ. Онъ одѣтъ такъ же, какъ мальчики, и мнѣ нечего дольше говорить объ этомъ. Вся разница въ томъ, что его трубка побольше, и онъ можетъ сильнѣе затягиваться. Какъ у нихъ, и у него часы, только онъ носитъ ихъ въ карманѣ. И, вправду, у него есть занятіе поважнѣе, а въ чемъ оно состоитъ, это я сейчасъ объясню. Онъ сидитъ серьезно, заложивъ правую ногу на лѣвое колѣно и устремивъ постоянно, хотя одинъ глазъ, на одинъ замечательный предметъ въ центрѣ равнины.

Этотъ предметъ — находится на башнѣ городской думы. Думскіе гласные всѣ маленькіе, кругленькіе, жирные, смышленые люди съ большими выпученными глазами и двойными подбородками. Ихъ кафтаны длиннѣе, и пряжки башмаковъ больше, чѣмъ у прочихъ жителей Вондервоттеймиттиса. За время моего пребыванія въ городкѣ они имѣли несколько спеціальныхъ засѣданій, на которыхъ приняли слѣдующія три важныя рѣшенія:

«Не слѣдуетъ измѣнять старый порядокъ вещей».

«Нѣтъ ничего путнаго за предѣлами Вондервоттеймиттиса».

«Мы останемся при нашихъ часахъ и капустѣ».

Надъ залой совѣта находится башня, а въ башнѣ колокольня, на которой помѣщается и помѣщалась съ незапамятныхъ временъ гордость и слава городка — большіе башенные часы города Вондервоттеймиттиса. И вотъ на этотъ-то предметъ и обращены глаза стараго господина, сидящаго въ кожаномъ креслѣ.

У городскихъ часовъ семь циферблатовъ, по одному на каждой изъ семи сторонъ башни, такъ что ихъ можно видѣть со всѣхъ концовъ города. Циферблаты большіе, бѣлые; стрѣлки массивныя, черныя. Существуетъ особый смотритель, единственная обязанность котораго — ходить за ними. Но эта должность чистѣйшая синекура, потому что не было случая, чтобы часы Вондервоттеймиттиса нуждались въ починкѣ. И до послѣдняго времени одно предположеніе о возможности ея считалось еретическимъ. Съ древнѣйшихъ временъ, о которыхъ сохранились извѣстія въ архивахъ, большой колоколъ ихъ аккуратно отбивалъ часы. И то же самое дѣлали всѣ прочіе стѣнные и карманные часы всего города. Нигдѣ часы не ходили вѣрнѣе. Когда башенные часы считали нужнымъ сообщить: «Двѣнадцать часовъ», всѣ покорные ихъ послѣдователи сразу откликались, какъ эхо. Однимъ словомъ, добрые бюргеры любили свою капусту, а своими часами гордились.

Человѣкъ, которому дается синекура, вообще пользуется большимъ или меньшимъ уваженіемъ, а мѣсто смотрителя вондервоттеймиттской колокольни — чистѣйшая синекура, поэтому онъ наиболѣе уважаемый человѣкъ въ свѣтѣ. Онъ главный сановникъ города, и даже свиньи смотрятъ на него съ почтеніемъ. Полы его кафтана длиннѣе, чѣмъ у всѣхъ, его трубка, башмачныя пряжки, глаза и брюшко гораздо больше, чѣмъ у остальныхъ жителей городка, а подбородокъ у него уже не двойной, а тройной.

Я описалъ счастливую жизнь городка; и какъ жаль, что такой пріятной картинѣ суждено было измѣниться.

Среди мудрѣйшихъ обывателей города давно уже ходила поговорка: «не можетъ прійти ничего путнаго изъ-за холмовъ», и дѣйствительно, въ ней оказался какъ бы пророческій смыслъ.

Третьяго дня было безъ пяти минуть двѣнадцать, когда на гребнѣ восточной гряды появился какой-то странный предметъ. Подобное происшествіе, конечно, привлекло всеобщее вниманіе, и всѣ господа, сидѣвшіе въ кожаныхъ креслахъ, съ негодованіемъ устремили одинъ глазъ на необычайное явленіе, не спуская въ то же время второго съ часовъ на башнѣ.

Когда не хватало только трехъ минутъ до двѣнадцати, оказалось, что странный предметъ представляетъ изъ себя маленькаго молодого человѣка, повидимому, иностранца. Онъ поспѣшно сходилъ съ холма, такъ что всѣ скоро могли хорошо разсмотрѣть его. Такого крохотнаго человѣчка еще не видывали въ Вондервоттеймиттисѣ. У него было табачнаго цвѣта лицо съ длиннымъ крючковатымъ носомъ, глазами на выкатѣ, большимъ ртомъ и великолепными зубами, которые онъ, казалось, желалъ выставлять напоказъ, потому что постоянно оскаливалъ ротъ до ушей. Что касается бороды и усовъ, то ихъ не было и признака. Онъ былъ безъ шляпы, и волосы аккуратно закручены въ папильотки. Костюмъ его состоялъ изъ ловко сидѣвшаго чернаго фрака, изъ кармана котораго высовывался порядочный конецъ бѣлаго платка, черныхъ казимировыхъ панталонъ до колѣнъ, черныхъ чулокъ и неуклюжихъ башмаковъ съ большими пучками черныхъ лентъ вмѣсто банта. Подъ одной мышкой онъ держалъ складную шляпу, подъ другой — скрипку, впятеро больше его самого. Въ лѣвой рукѣ онъ несъ золотую табакерку, изъ которой, сбѣгая съ холма самой фантастической походкой, онъ постоянно нюхалъ табакъ съ видомъ крайняго самодовольства. Да! было на что поглядѣть честнымъ гражданамъ Вондервоттеймиттиса!

Надо сказать, что, несмотря на постоянную улыбку, этотъ молодчикъ имѣлъ очень дерзкое и непріятное лицо, и когда онъ заковылялъ по городку, странный неуклюжій видъ его бальныхъ башмаковъ возбудилъ сильныя подозрѣнія; и не одинъ бюргеръ дорого бы далъ, чтобы заглянуть подъ бѣлый батистовый платокъ, торчавшій изъ кармана его фрака. Но что, главнымъ образомъ, возбудило справедливое негодованіе — это то, что негодный франтъ, вытанцовывая то фанданго, то джигу, казалось, не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о тактѣ въ походкѣ.

Однако добрые обыватели не успѣли еще достаточно выпучить глаза, какъ бездѣльникъ — ровно за минуту до двѣнадцати — очутился среди нихъ. Сдѣлавъ chassez сюда, balancez туда, а затѣмъ пируэтъ и pas dе zephyr, онъ какъ голубь взлетѣлъ на башню городской думы, гдѣ изумленный смотритель сидѣлъ, покуривая съ достоинствомъ трубку. Не успѣлъ онъ оглянуться, какъ маленькій человѣчекъ схватилъ его за носъ, оттаскалъ его, нахлобучилъ свою складную шляпу ему на голову, пристукнулъ сверху, такъ что она закрыла глаза и ротъ, и затѣмъ, поднявъ свою большую скрипку, началъ колотить его ею такъ долго и звонко, что, при толстотѣ смотрителя и пустотѣ скрипки, можно было подумать, что цѣлый полкъ барабанщиковъ отбиваетъ чертовскую зорю на колокольнѣ башни вондервоттеймиттской думы.

Неизвѣстно, на какую отчаянную месть подобное беспричинное нападеніе вызвало бы жителей городка, если бы не тотъ важный фактъ, что теперь не хватало всего полминуты до двенадцати. Часы должны были сейчасъ пробить и всѣмъ было крайне необходимо сосредоточить все свое вниманіе на часахъ. Но было очевидно, что именно въ эту минуту молодчикъ на башнѣ продѣлывалъ съ часами что-то, чего дѣлать не слѣдовало. Но такъ какъ они начали бить, то никто не имѣлъ времени, чтобы обратить вниманіе на его продѣлки: всѣмъ надо было считать удары.

«Разъ» — пробили часы.

— Одинъ, — счелъ каждый господинъ въ каждомъ кожаномъ креслѣ Вондервоттеймиттиса. — «Динь», отозвались его часы. «Динь», отозвались часы ого жены, часы его «ребятъ» и репетиторы на хвостѣ кошки и свиньи.

«Два», продолжали башенные часы; и «два» повторили всѣ репетиторы. «Три»! «Четыре»! «Пять»! «Шесть»! «Семь»! «Восемь»! «Девять»! «Десять» — били часы. «Три»! «Четыре»! «Пять»! «Шесть»! «Семь»! «Восемь»! «Девять»! «Десять»! отозвались другіе. «Одиннадцать»! — объявили большіе часы. «Одиннадцать»! согласились прочіе. «Двѣнадцать»! возвѣстили башенные часы.

«Двѣнадцать», отвѣтили маленькіе довольнымъ тономъ и замолкли.

— Да двѣнадцать и есть, — сказали всѣ граждане, пряча свои часики. Но башенные часы еще не остановилась:

— «Тринадцать»! — сказали они.

— Кой чортъ! — вырвалось у старичковъ.

Всѣ они поблѣднѣли, выронили трубки и сняли правую ногу съ лѣваго колѣна.

— Кой чортъ! — стонали они. — Тринадцать! тринадцать! Боже мои, тринадцать часовъ!

Какъ описать послѣдовавшую ужасную сцену? Весь городокъ пришелъ въ неописанное волненіе.

— Что съ моимъ животомъ? — орали всѣ мальчуганы.— Я проголодался за этотъ часъ.

— Что сталось съ моей капустой? — кричали всѣ жены.— Она вся перепрѣла за этотъ часъ.

— Что такое съ моей трубкой, — сердито спрашивали старики. — Громъ и молнія, она до тла выгорѣла за этотъ часъ.

Они, бѣсясь, набили свои трубки снова и, опускаясь обратно въ кресла, стали дымить такъ яростно, что всю долину заволокло непроницаемымъ дымомъ.

Между тѣмъ всѣ капустные кочны покраснѣли, и казалось, будто какой бѣсъ овладѣлъ всѣмъ, что имѣло форму часовъ. Рѣзные часы надъ каминами принялись плясать, какъ заколдованные, а стоявшіе на каминной полочкѣ, съ трудомъ сдерживаясь отъ ярости, неистово отбивали тринадцать, такъ отчаянно махая и звеня своими маятниками, что страшно было смотрѣть.

Но хуже всего, что ни кошки ни свиньи не могли дольше сносить поведенія маленькихъ репетиторовъ на хвостахъ и выражали свое неудовольствіе, неистово мечась по площади, царапаясь и брыкаясь, мяукая и хрюкая, завывая по-кошачьему и визжа, бросаясь всѣмъ въ лицо и забираясь подъ юбки, вообще производя страшнѣйшую суматоху и шумъ, какіе только можетъ представить себѣ разсудительный человѣкъ. И, въ довершеніе всего, маленькій негодяй на башнѣ, очевидно, старался изо всѣхъ силъ. По временамъ его можно было разсмотрѣть сквозь дымъ. Онъ сидѣлъ верхомъ на смотрителѣ, лежавшемъ плашмя на спинѣ. Въ зубахъ негодяй держалъ веревку отъ колокола и раскачивалъ его изо всѣхъ силъ, поднимая такой трезвонь, что у меня звенитъ въ ушахъ при одномъ воспоминаніи. На колѣняхъ у него лежала большая скрипка, на которой онъ, остолопъ, пиликалъ безо всякаго такта и строя «Джёди О’Фланнаганъ и Падди О’Реферти».

Видя, что обстоятельства такъ плачевно складываются, я съ отвращеніемъ оставилъ городъ и теперь обращаюсь ко всѣмъ любителямъ вѣрныхъ часовъ и хорошей капусты: пойдемте всѣ въ городокъ и возстановимъ старый порядокъ въ Вондервоттеймиттисѣ, сбросивъ этого человѣка съ колокольни.