ЭСБЕ/Якубович, Петр Филиппович

Материал из Викитеки — свободной библиотеки

Якубович (Петр Филиппович) — известный писатель (как поэт под инициалами П. Я., как беллетрист под псевдонимом Л. Мельшин, как критик под псевдонимом П. Ф. Гриневич). Родился в 1860 г. в Новгородской губ.; происходит из стародворянской семьи. В 1882 г. окончил курс на филологическом факультете с.-петербургского университета со степенью кандидата. В 1884 г. был заключен в Петропавловскую крепость, где пробыл около 3-х лет. В 1887 г., по так называемому процессу Лопатина, был приговорен военным судом к смертной казни, замененной, по конфирмации, 18 годами каторжных работ. До 1890 г. отбывал наказание в Карийской (Нерчинск. округа) политической тюрьме, затем был переведен в общеуголовную Акатуйскую каторжную тюрьму и три года работал в рудниках. Ряд манифестов сократил срок наказания; в 1895 г. Я. был отправлен на поселение в Курган, Тобольской губ.; в 1899 г. заболел сильным нервным расстройством и получил разрешение лечиться сначала в Казани, затем в СПб. Начало литературной деятельности Я. относится к 1878 г., когда он стал помещать стихотворения в «Деле». В следующие годы, кроме «Дела», стихи его печатались в «Слове», «Отеч. Зап.», «Устоях», «Живоп. Обозрении», «Вестнике Евр.» и др. В 1881 г. издал, вместе с другими товарищами, в пользу студентов спб. унив., литературный сборник «Отклик»; в 1882 г., стараясь поддержать погибавший артельный журнал «Рус. Богатство» (перешедший затем к Л. Е. Оболенскому), писал там чрезвычайно много во всех отделах — стихи, повести, критические статьи и внутреннюю хронику. В 1887 г. был издан родными Я., под псевдонимом Рамшева, небольшой сборник его стихотворений. Литературная деятельность Я. возобновилась лишь в 1895 г. в «Рус. Богатстве», ред. Н. К. Михайловского. Здесь кроме стихов печатались его очерки каторжной жизни: «В мире отверженных», за подписью Л. Мельшин, и ряд критических статей и рецензий, преимущественно о поэтах. Отдельным изданием вышли: 1) «Стихотворения» (т. I, СПб., 1898). Книжка имела блестящий успех и в 1903 г. вышла 5-м изданием. В 1899 г., без ведома автора, книга была представлена в академию наук на соискание Пушкинской премии и получила почетный отзыв. Том II вышел в 1901 г. (второе издание в 1902 г.). 2) «Мир отверженных»; т. I вышел в 1896 г. и выдержал 3 издания, т. II — 2 издания. 3) «Пасынки жизни. Рассказы». С 1901 г. имели 2 изд. 4). «Очерки русской поэзии» (1903). 5) «Русская муза. Собрание лучших стихотворений русских поэтов XIX века» (1904). «Мир отверженных» переведен на немецкий и франц. языки. — Проникнутые замечательным единством настроения, стихи П. Я. отводят ему одно из первых мест среди поэтов Некрасовской школы. Это певец борьбы, с первых шагов на поэтическом поприще понявший свою литературную задачу как призыв к отстаиванию дорогих ему идеалов народного счастья. Страстный любитель поэзии во всех ее видах, он, однако же, сознательно отказался от изображения идиллических сторон жизни: «я также петь бы мог заката пышный блеск, луны сребристый рог, волны дремотный блеск». Но рано его «прозревший взор» увидел «в печали край родной» и его душой завладело «одно лишь желанье великое, чтоб солнцу любви и свободы святой уступило насилие дикое». Он отверг мечты о личном счастье: «спокойное счастье преступно и ложно, когда всюду кругом безотрадно-темно»; он познал «иного бога власть, иной тоски огонь неугасимый, святой любви к стране своей родимой неумирающую страсть». Нелегко далось такое решение: «сердце бьется тревожно и страстно, и душа молодая невластна грезы личного счастья проклясть». Но подвиг зовет, и на «алтарь свободы» боец несет «и жар души, еще не утоленный, и крепость мышц, и силу воли гордой, и правый гнев и правую любовь». Он был побежден, но это нимало не сломило его духа. Оплакивая судьбу своего «поколенья проклятого Богом», Я. всего менее, однако, стал нытиком. Он не сомневается в том, что в будущем его идеалы восторжествуют; он знает, что решает дело «вал девятый, вал последний, роковой», но для этого «нужны первые усилья, нужен первый вал, второй» и он с радостным чувством обрекает себя участи первых, бесплодных валов. В частности, по отношению к бойцам-певцам, он убежден, что «песнь полней, светлей и чище выходит из страдавших уст»; он думает, что «самой судьбой для русской музы даны скитанья, скорби узы, и без тернового венца, что слава русского певца!» Ни на какие компромиссы он не пойдет: «жизнь — борьба, а не рабство… сберегай горделиво до конца свою верность и честь». «Беги, мечта любви, мечта о примиреньи, прочь песни рабские унынья и тоски; я весь огонь и меч, я весь порыв отмщенья, и гнева я певец до гробовой доски». Эта бодрость находится в органической связи с оптимистической уверенностью, что победа идеалов певца принесет с собой несказанное счастье: «я знаю — на костях погибших поколений любви и счастья прекрасный цвет взойдет; кровь жаркая борцов и слезы их мучений лишь почву умягчат, чтоб дать роскошный плод. Из груды их крестов создастся ряд ступеней, ведущих род людской к высоким небесам: свершится дивный сон и светлых райских сеней достигнет человек и богом станет сам. О, как горит звезда неведомого счастья, как даль грядущего красна и широка, что значит перед ней — весь этот мрак ненастья, всех этих мук и слез безумные века». Этот светлый оптимизм стоит также в тесной связи с одной из чрезвычайно характерных черт поэзии П. Я.: сердце этого сурового и непреклонного бойца полно необыкновенной нежности. Его стыдливо-страстные обращения к подруге жизни, к родным по духу и по крови полны самого задушевного чувства, а превосходное стихотворение «Сестре» принадлежит к числу самых трогательных произведений русской поэзии. Как поэт-переводчик, П.Я. совсем иной. Он не только охотно переводит таких представителей «чистой» поэзии, как Сюлли-Прюдом, но является главным переводчиком на рус. язык того поэта, которого современное «декадентство» и символизм считают своим родоначальником — Боделера. В числе «переводов» П. Я., правда, имеются «тюремные мелодии» Чезаре Никколини («Тюрьма, как некий храм, я помню в детства годы пленяла юный ум суровой красотой») и «Ирландские песни» О’Коннора, но этих поэтов столь же трудно отыскать в истории литературы, как и того «поэта» Лару, с именем которого напечатано одно из стихотворений Некрасова. Как критик русских поэтов, Я.-Гриневич гораздо одностороннее; его «Очерки русской поэзии» недостаточно справедливо относятся к поэтам чуждых П. Я. настроений. С такой же односторонностью составлена хрестоматия «Русская муза». — Пользуясь, как поэт, симпатиями определенной части читающей публики, Я.-Мельшин встретил всеобщее признание своим «Миром отверженных». Критика всех направлений признала, что после «Мертвого дома» Достоевского — это самое замечательное изображение тюремного мира. Не проводя праздных по своей несоизмеримости параллелей между гениальным психологическим захватом Достоевского и просто талантливыми очерками Мельшина, следует, однако, заметить, что «Мир отверженных», как сумма реальных наблюдений, дает гораздо больше, чем «Мертвый дом». В противоположность Достоевскому, который перенес на арестантов часть своей собственной психологии, Мельшин замечателен трезвым отношением к товарищам по каторге того «Ивана Николаевича», от имени которого ведется рассказ. Он чужд всякой идеализации и глубокую, почти безнадежную испорченность тюремного люда нарисовал с такой беспощадностью, что заслужил даже упреки со стороны некоторых народолюбцев. Тем более отрадное и бодрящее впечатление производят далеко не бесплодные попытки «Ивана Николаевича» поднять нравственный уровень тюрьмы живым общением с нею на почве обучения грамоте, чтения вслух Пушкина, Гоголя, Лермонтова. В чисто литературном отношении лучшим эпизодом «Мира отверженных» является трогательно-поэтический рассказ о смерти по несчастной случайности попавшего в тюрьму юноши-киргиза Маразгали.