освѣжающихъ волнахъ ночного воздуха онъ уловилъ неизъяснимо-сладкое дыханіе весны…
Онъ взглянулъ вверхъ: темное небо уходило далеко, далеко ввысь, а звѣзды мерцали, какъ, чьи то кроткіе глаза. Почему-то онъ вспомнилъ Татьяну, ея льняные локоны и то смѣющіеся, то грустные глаза.
Черезъ часъ онъ спалъ крепкимъ сномъ, какимъ обыкновенно спятъ праведники и дѣти.
IV
Быстро промелькнула послѣдняя недѣля поста. Расколинъ не сидѣлъ безъ дѣла: онъ помогалъ красить яйца, дѣлалъ изъ цвѣтной бумаги украшеніе для пасокъ и даже попробовалъ мѣсить тѣсто, чѣмъ очень насмѣшилъ Татьяну. Вообще съ ней за послѣдное время сильно сблизился Расколинъ. Онъ въ ней нашелъ именно тотъ идеалъ, который не могъ найти среди городского шума, а она… она не отдовала еще себѣ отчета, отчего ей нравитса этотъ человѣкъ, хотя ей казалось, что онъ болѣе, чѣмъ кто другой, нуждался въ поддержкѣ и сочувствіи. Часто они сидѣли вдвоемъ въ саду уже совсѣмъ позеленѣвшемъ. Онъ разсказывалъ про городъ, про товарищей и вообще про все, что самъ зналъ и съ чѣмъ соприкасался, но про ссылку старался избѣгать разговоровъ и Татьяна, отлично это понимая, не затрагивала его больного мѣста. Итакъ прошла неделя и наступила „Страстная суббота“. Вечеромъ все семейство и Расколинъ отправились пѣшкомъ въ село, въ церковь, расположенную за версту отъ хутора. Церковь была полнымъ полна. Бабы въ новыхъ кумачевыхъ платочкахъ держали за руки пріумытыхъ и пріодѣтыхъ Степокъ, Митекъ, Ванекъ. Мужики въ ситцевыхъ рубахахъ и великолѣпныхъ, вымазаныхъ самымъ чистѣйшимъ дегтемъ сапогахъ, набожно крестились. Священикъ, отецъ Василій, въ бѣлой ризѣ съ новымъ кадиломъ въ рукѣ, служилъ медленно, прочувственно.
А хоръ! Хоръ превзошелъ самого себя: изъ сосѣдняго села пришли два баса и теноръ. Регентъ Порфирій Игнатьевичъ буквально лезъ, изъ кожи, но зато хоръ пѣлъ дѣйствительно чудесно, а „Христос Воскресе!“ выходило прямо таки изумительно. Наконецъ долгое служеніе окончилось и народъ повалилъ въ церковную ограду, гдѣ на длинныхъ столахъ были разставлены куличи, пасхи, яйца и всякая пасхальная снѣдь. Отъ множества фонариковъ, которыми запаслись ребятишки было свѣтло, какъ днемъ и только темное небо да мерцающія звѣзды напоминали, что теперь ночь.
Когда кухарка Настя забрала куличи, вся компанія отправилась домой. Впереди шелъ Сергѣй съ матерью, а сзади Расколинъ и Таня.
Расколинъ шелъ молча: онъ недавно замѣтилъ въ себѣ какую-то перемѣну, но никакъ не могъ понять, что съ нимъ
освежающих волнах ночного воздуха он уловил неизъяснимо-сладкое дыхание весны…
Он взглянул вверх: темное небо уходило далеко-далеко ввысь, а звёзды мерцали, как чьи-то кроткие глаза. Почему-то он вспомнил Татьяну, её льняные локоны и то смеющиеся, то грустные глаза.
Через час он спал крепким сном, каким обыкновенно спят праведники и дети.
IV
Быстро промелькнула последняя неделя поста. Расколин не сидел без дела: он помогал красить яйца, делал из цветной бумаги украшение для пасок и даже попробовал месить тесто, чем очень насмешил Татьяну. Вообще с ней за последнее время сильно сблизился Расколин. Он в ней нашёл именно тот идеал, который не мог найти среди городского шума, а она… она не отдавала ещё себе отчёта, отчего ей нравится этот человек, хотя ей казалось, что он более чем кто другой нуждался в поддержке и сочувствии. Часто они сидели вдвоём в саду, уже совсем позеленевшем. Он рассказывал про город, про товарищей и вообще про всё, что сам знал и с чем соприкасался, но про ссылку старался избегать разговоров, и Татьяна, отлично это понимая, не затрагивала его больного места. Итак, прошла неделя и наступила «Страстная суббота». Вечером всё семейство и Расколин отправились пешком в село, в церковь, расположенную за версту от хутора. Церковь была полным-полна. Бабы в новых кумачовых платочках держали за руки приумытых и приодетых Стёпок, Митек, Ванек. Мужики в ситцевых рубахах и великолепных, вымазанных самым чистейшим дёгтем сапогах, набожно крестились. Священник, отец Василий, в белой ризе с новым кадилом в руке, служил медленно, прочувственно.
А хор! Хор превзошёл самого себя: из соседнего села пришли два баса и тенор. Регент Порфирий Игнатьевич буквально лез из кожи, но зато хор пел действительно чудесно, а «Христос Воскресе!» выходило прямо-таки изумительно. Наконец долгое служение окончилось, и народ повалил в церковную ограду, где на длинных столах были расставлены куличи, пасхи, яйца и всякая пасхальная снедь. От множества фонариков, которыми запаслись ребятишки, было светло как днём, и только тёмное небо да мерцающие звёзды напоминали, что теперь ночь.
Когда кухарка Настя забрала куличи, вся компания отправилась домой. Впереди шёл Сергей с матерью, а сзади Расколин и Таня.
Расколин шёл молча: он недавно заметил в себе какую-то перемену, но никак не мог понять, что с ним
_-_стр._10-11.jpg&oldid=5132228){kind=link}