нимъ еще кто-то!“ добавила она уже удивленно. „Но кто-бъ это могъ быть, вотъ неожиданно! Ахъ какъ было-бы хорошо, если-бы этотъ „кто-то“ остался у насъ погостить на праздники, а то у насъ такъ скучно!“ Госпожа Петрова поправила очки и удивленно взглянула въ окно, повидимому этотъ кто-то и смущалъ её и вмѣстѣ съ тѣмъ радовалъ. Она торопливо поправила чепчикъ, сбившійся у ней на затылокъ, сняла передникъ и отправилась съ дочерью на крыльцо встрѣчать сына и „кого-то.“
Черезъ пять минуть шарабанъ съ шумомъ подъѣхалъ къ крыльцу. Сергѣй съ видомъ хозяина, первый соскочилъ на землю и обращаясь къ Расколину весело проговорилъ: „Милости просимъ, будьте какъ дома!“ Расколинъ вышелъ на крыльцо, гдѣ его встрѣтили госпожа Петрова и Татьяна. „Имѣю честь представить: мой закадычный другъ Никалай Степановичъ Расколинъ, прошу любить да жаловать; пріѣхалъ къ намъ на праздники провести недѣльку — другую!“ Расколинъ поклонился. „Какъ-же, Николай Степановичъ, обратилась госпожа Петрова, послѣ обычныхъ разспросовъ, къ Расколину „вы, вѣрно устали съ дороги, теперь-бы недурно вамъ и чайку выпить! и тутъ же обратилась къ Татьянѣ: „ты-бы пошла, Танюша, распорядиться на счетъ чайку-то, да кстати скажи Настѣ, что-бы она комнату для Николая Степановича приготовила.“ Въ столовой весело шумитъ самоваръ, столъ уставленъ всевозможными вареньями, соленьями и прочими домашняго изготовленія кушаньями, тепло, уютно.
Сперва разговоръ не клеился, но затѣмъ Расколинъ освоился съ новой обстановкой и принялся съ жаромъ описывать, все то, что пережилъ за послѣдніе годы…
Рѣчь его текла плавно и тихо порою страстно, но какъ-то искренно и слушатели сильно жалѣли его. Особенно сильное впечатлѣніе произвелъ его разсказъ на чуткую душу Татьяны. На своемъ вѣку ей еще ни разу не встрѣчалось такое сильное горе и она искренно жалѣла, быть можетъ даже больше всѣкъ, Расколина. Ей бѣло до слезъ жаль жизни, которая была почти разбита; надеждъ, которыя рухнули.....
Часовъ въ десять Расколинъ, пожелавъ покойной ночи своимъ гостепріимнымъ хозяевамъ, удалился въ свою комнату. Онъ былъ утомленъ всѣми событьями этого дня. Оставшись наединѣ, онъ посторался разобраться въ своихъ мысляхъ. Эта жизнь, эта тихая жизнь, въ которую онъ совершенно неожиданно для себя попалъ, была для него до сихъ поръ совершенно неизвѣстной. Да, это совсѣмъ не то, что вѣчныя волненія, вѣчная кипучая дѣятельность. Онъ нуждался въ отдыхѣ, его душа жаждала покоя и покой былъ найденъ. Среди этихъ обыкновенныхъ людей, въ этой глуши, онъ чувствовалъ себя уже съ первого-же дня такъ непринужденно, такъ спокойно. Было душно и Расколинъ отворилъ окно. Прохладной свѣжестью пахнуло ему въ лицо и въ
ним ешё кто-то! — добавила она уже удивлённо. — Но кто б это мог быть, вот неожиданно! Ах как было бы хорошо, если бы этот «кто-то» остался у нас погостить на праздники, а то у нас так скучно!
Госпожа Петрова поправила очки и удивленно взглянула в окно; по-видимому, этот «кто-то» и смущал её, и вместе с тем радовал. Она торопливо поправила чепчик, сбившийся у неё на затылок, сняла передник и отправилась с дочерью на крыльцо встречать сына и «кого-то».
Через пять минуть шарабан с шумом подъехал к крыльцу. Сергей с видом хозяина первый соскочил на землю и, обращаясь к Расколину, весело проговорил:
— Милости просим, будьте как дома! — Расколин вышел на крыльцо, где его встретили госпожа Петрова и Татьяна. — Имею честь представить: мой закадычный друг Николай Степанович Расколин, прошу любить да жаловать; приехал к нам на праздники провести недельку — другую!
Расколин поклонился.
— Как же, Николай Степанович, — обратилась госпожа Петрова после обычных раcспросов к Расколину, — Вы, верно, устали с дороги; теперь бы недурно вам и чайку выпить! — и тут же обратилась к Татьяне: — Ты бы пошла, Танюша, распорядиться на счет чайку-то; да, кстати, скажи Насте, чтобы она комнату для Николая Степановича приготовила.
В столовой весело шумит самовар, стол уставлен всевозможными вареньями, соленьями и прочими домашнего изготовления кушаньями, тепло, уютно.
Сперва разговор не клеился, но затем Расколин освоился с новой обстановкой и принялся с жаром описывать всё то, что пережил за последние годы…
Речь его текла плавно и тихо, порою страстно, но как-то искренне, и слушатели сильно жалели его. Особенно сильное впечатление произвел его рассказ на чуткую душу Татьяны. На своём веку ей ещё ни разу не встречалось такое сильное горе, и она искренно жалела — быть может, даже больше всех — Расколина. Ей было до слёз жаль жизни, которая была почти разбита; надежд, которые рухнули…
Часов в десять Расколин, пожелав покойной ночи своим гостеприимным хозяевам, удалился в свою комнату. Он был утомлён всеми событиями этого дня. Оставшись наедине, он постарался разобраться в своих мыслях. Эта жизнь, эта тихая жизнь, в которую он совершенно неожиданно для себя попал, была для него до сих пор совершенно неизвестной. Да, это совсем не то, что вечные волнения, вечная кипучая деятельность. Он нуждался в отдыхе, его душа жаждала покоя — и покой был найден. Среди этих обыкновенных людей, в этой глуши, он чувствовал себя уже с первого же дня так непринужденно, так спокойно. Было душно, и Расколин отворил окно. Прохладной свежестью пахнуло ему в лицо, и в
_-_стр._8-9.jpg&oldid=5132227){kind=link}