Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Критика. Публицистика. Письма. Тома 11—15
Том одиннадцатый. Книга первая. Критика. Публицистика (1840—1849)
Л., Наука, 1989
Были и небылицы, статейки,[править]
«Однажды, — говорит автор, — в самое гадкое осеннее утро, решился я писать, когда вдохновения у меня вовсе не было. Куда оно запропастилось — бес его знает! Поймал ли его на кончик пера какой-нибудь рифмач, пробудившийся с богатою рифмою; засело ли оно на дне кастрюли какого-нибудь кухмистера, которому заказан обед по 100 рублей с головы; сидело ли на крючке какого-нибудь подьячего, который убедился в справедливости дела разноцветными приложениями и круглыми и четырехугольными доказательствами челобитчика, — вдохновения не было! Разумеется, если бы я решился писать в стихах, вдохновение было бы мне так же не нужно, как не нужен смысл: были бы слова да рифмы, а предмета как не найти, начиная с луны и девы до могилы и завядшего цветка, с перлов до гороха, с старинных развалин до сытного завтрака, с шампанского или, если угодно, фалернского до пирога перигейского и устрицы фленсбургской. Но я хотел писать прозою… Время было, кажется, довольно прозаическое — дождь, грязь, сырость, холод, туман — ив моем кармане ни гроша! <…> Вместо камина <была> у меня печка, и она, как все печи в петербургских квартирах, комнаты не нагревала, а дымилась, словно камчатская сопка. Я зяб, завертываясь в старый халат от сквозного ветра, шипевшего сквозь окно, трехногий стул мой <…> шатался, как пьяница с похмелья. Передо мною лежала учтивая записочка, которою извинялся книгопродавец, что не посылает денег за проданные по комиссии два экземпляра моей поэмы <… > п другая, которою мой приятель отказывается заплатить мне долг. <…> Тут же на диване, для пандана, красовались передо мной: счет из типографии, где моя поэма печаталась, с угрозою продать ее на вес, если я денег не заплачу, и еще другой счет из мелочной лавочки, да записка от хозяина моей квартиры… и везде я видел одно и то же: деньги, деньги, деньги! и дождь выстукивал мне в окно: деньги)… Мне кажется, и ветер насвистывал мне: деньги…» Вслед за размышлениями о деньгах к автору пришла кухарка и потребовала денег, потому что лавочник кофе в долг не отпускает, пришел лакей и потребовал денег на ваксу, — автор пришел в бешенство: он ударил кулаком по столу так, что счеты, и письма, и бумаги, и чернильница полетели вверх ногами и сам он, автор, со всего размаха повалился на пол. «И вообразите (восклицает он), чувство счастия оживило меня при таком несчастном событии!» Дело в том, что автор увидал под столом золотую монету, которая бог знает откуда взялась там. «Деньги!» — радостно воскликнул он; воображение его запылало, заклокотало, зашумело, вспыхнуло, взбурлилось: он вдохновился! «Деньги! — чего же мне лучше? Какой предмет богаче? Какая идея блестящее? Пишу, пишу, пишу о деньгах». И он начал писать поэму в двенадцати песнях под заглавием «Деньгоада», но дело шло плохо; он призвал на помогу черта. Черт явился и рассказал ему историю денег, начало которой для образчика приводится здесь вполне:
«Недавно его темность, повелитель наш, был в дурном расположении духа. Ничто ему не нравилось. Он вытолкал фон черта, который пришел к нему с докладом о перестройке адской печи, где жарят Робеспьера и Марата, переломил два ребра другому черту моделью котла на американский пароход, который должен лопнуть скорее других, и жестоко взбесился на третьего, который поднес ему котел смолы — обыкновенный его завтрак. Его темности показалось, будто смола простыла. Подносивший осмелился сказать, что она довольно горяча. „Я покажу тебе, что значит горяча, — я распеку тебя!“ В аду „распекают“ не так, как у вас: по-нашему, „распекать“ — значит схватить за ноги и воткнуть головой в печь, смотря по преступлению, — на сто, на двести лет. Словом, его темность рвал и метал — одного черта истолок он в аптекарской ступке; другого запрятал в бутылку, которую бедняк пронес с водою в ад откупщику, осужденному жариться в отжигальнице, — откупщик обещал ему за то открыть какой-то секрет по питейному откупу; третьего за что-то посадил он на доску, убитую подьяческими крючками. Все мы били в ужасном страхе, когда велено было нам явиться к нашему властителю.
„Вы забываете свою должность, вы ленивцы, вы… вы…“ — закричал он.
Мы молчали. Как спорить с начальником? Иное дело обмануть его или подать на него донос!
„Свет начал улучшаться. Люди стали умнее и добродетельнее. Где революция? Где война? Где гильотина? Где торг невольниками? Где парижские игорные домы? Где костры инквизиции? Чем всё это заменилось? А? говорите, говорите, негодяи!“
Величественно встал с своего места один старый черт. „Источник зла и всех мерзостей, — воскликнул он, — ты, который живешь только злом и ежеминутно помышляешь о каких-нибудь гадостях…“
„Без комплиментов!“ — воскликнул его темность, хоть мы и заметили, что лесть старика была ему приятна» и проч.
Если на текст «Былей и небылиц» смотреть с настоящей точки зрения, — то есть как на приложение к картинкам, — то автор не подлежит за него ни малейшему осуждению. Между политипажами много очень удачных. Вообще первая книжка «Былей и небылиц» очень красивая литературная безделушка.
Говорят, что автор этой книжки г. Полевой. Может быть: «Деньги» очень сбивают на «Живописца», прилагавшегося некогда к «Телеграфу».
КОММЕНТАРИИ[править]
Печатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: ЛГ, 1843, 10 янв., № 2, с. 37-38, без подписи.
В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. IX.
Автограф не найден.
Авторство Некрасова указано В. П. Горленко. В рецензии Некрасова цитируются с. 1, 5, 6, 9, 14, 46, 50 указанного издания.
С. 74. …очерки, составленные под редакциею Ивана Балакирева. — Иван Алексеевич Балакирев (1699—1763) — шут Петра I и Анны Иоанновны; в данном случае имя Балакирева используется в целях литературной мистификации.
С. 76. Говорят, что автор этой книжки г. Полевой. — Авторство Н. А. Полевого было раскрыто книгопродавцем М. Д. Ольхиным в объявлении о выходе в свет «Былей и небылиц…» (соответствующую цитату из этого объявления см.: Белинский, т. VI, с. 560; ср.: ЛГ, 1844, 25 мая, № 20, с. 347—349). На авторство Полевого также намекала «Библиотека для чтения» в своей «Литературной летописи», подчеркнуто не давая прямой оценки изданию из-за напряженных отношений, сложившихся у журнала с автором (см.: 1843, т. 56, отд. VI, с. 1-38). Следует также учитывать, что Полевой еще в 1830-е гг. именовал себя «сочинителем русских былей и небылиц» (см. «Разговор между сочинителем русских былей и небылиц и читателем», предпосланный роману Полевого «Клятва при гробе господнем» (1832)).
С. 76. …«Деньги» очень сбивают на «Живописца», прилагавшегося некогда к «Телеграфу». — «Живописец» («Новый живописец общества и литературы») — юмористическое приложение к журналу Полевого «Московский телеграф» (1825—1834), впоследствии было переиздано им отдельной книгой (ч. 1.-4. М., 1832). На сходство с «Живописцем» указал Белинский, гораздо резче оценивший: книгу Полевого: «…с первых страничек „Былей и небылиц“ заметно, что их источником и вдохновением были <…> Деньги <…>, этот текст — болтовня без всякого содержания, набор слов, которые случайно отовсюду сползлись в книжку, чтоб она не состояла из одних не имеющих смысла картинок» (т. VI, с. 561). Так же оценили выход в свет этого сочинения и другие критики (см., например: G 1843, т. 30, «Новые сочинения», с. 101; БдЧ, 1843, т. 56, отд. VI, с. 1-36).