В. В. Розанов[править]
«Впереди себя гибели не видишь»…
(О гибели детей Нобеля)[править]
Гибель детей Нобеля мерещится ночью…
Родители вчера были счастливы: богатство, положение, любимая деятельность, «милая жена» и двое невинных, прекрасных детей…
Сегодня — ничего нет. И, главное, может быть, — никогда ничего не нужно будет.
За несколько дней до этого сообщалось тоже об ужасной гибели детей. Пятеро детей, очевидно совершенные малютки, оставшись одни, открыли пустой сундук и все залезли в него. Известно, дети везде любят устраивать «свою комнатку». Должно быть, крышку они прислонили к стене, и она стояла круто. Должно быть, тронули тесемки, которые держат крышку, они — натянулись, крышка, едва-едва бывшая вне «момента безразличия», перешла «сюда» через него и захлопнула всех пятерых в сундуке. Конечно, они кричали… Конечно, головками и ручками старались ее поднять, — но, верно, петля попала «куда нужно» и заперла их… Долго не входил никто, а когда вошли и, не найдя детей, подняли крышку — под нею нашли пять задохшихся трупиков… Можно представить состояние родителей!!
И никто не спас, не помог, не услышал. Никогда никто не предупреждал о возможности такого ужаса. Никто его не предвидел: самое главное!! Если бы предвидели…
Ведь что же стоит запереть пустой сундук; что стоило схватить двух малюток Нобеля и с ними выскочить в окно первого этажа. Но, «ничего не предвидя», гувернантка пошла «в мезонин», должно быть написать письмо родным. Днем — была занята, будить светом детей не хотела, и именно «без барыни», без ее возможного косого взгляда «на свою работу», — отправилась. И об этой гувернантке можно сказать, что, если она с душою, — она не может не быть близка к помешательству.
Такой ужас… «в сущности, я виновна». «На меня были оставлены дети». «Но я ничего не предвидела»…
Никто не предвидел. Сама мать, отправившись в Петербург «за покупками», — ничего не предвидела. Купила «покупку».
На Волковом кладбище, не так давно, я вышел из церкви «покурить». И закуриваю от мастерового с мальчиком. Молодой, лицо умное и энергичное, с мыслью; очень красивое, немного угрюмое. Мальчик — должно быть, сын. Смотрю (он сидел) — у него нет руки и ноги.
— Как же вы потеряли руку и ногу?
— Паровозом отрезало.
— Попали под поезд? Нетрезвы были?!!
— Нет, трезвый. Переходил через дорогу. Да не успел. Слава Богу, жив остался.
Тут я заругался:
— Да куда же ты торопился? Да что же за дурак, чтобы не перейти через дорогу позади поезда? Кто же переходит перед поездом!!
— И не торопился, — возразил он спокойно. — Разве б я сунулся, если бы мысль, что не перейду. Думал спокойно, что перейду.
Помолчав:
— Впереди себя гибели не видишь.
Как дохнула история, как проговорили века… В самом деле, все несчастья по единственной причине происходят, что «впереди себя гибели не видит человек» и что это уж так — данное, с чем рожден человек, одна из черных полосок на судьбе его… Что-то злое, неведомое и несчастное, что около каждого из нас кладется в колыбельку безыменной, злой волшебницей. Болезни — откуда они приходят (некоторые, «беспричинные»)? Откуда в них «поворот к худшему», часто непредугадываемый лучшим врачом? И эти ужасные «случаи», как с детьми Нобеля и с теми пятью детьми.
Разве бы их оставила мать, «не полагайся вполне на гувернантку»?
Разве гувернантка пошла бы «в мезонин», не будь самой тишиной и миром засыпающего дома вполне обеспечена, что все «слава Богу» и «благополучно».
«Тихие ангелы летают»…
И вдруг «ведьма», — проскользнула как черная кошка в дом, — и зажгла его… То, верно, потихоньку от барыни и гувернантки чистила бензином какую-нибудь нарядную тряпку горничная, при зажженной свече.
Бензин испаряется… Пар или газ его коснулся пламени свечки… Пламя по струйке газа скользнуло в открытый пузырек с бензином: склянка разорвалась, а кухня или девичья уже вся горела от пылающего газа бензина… Все это прежде, чем горничная что-либо сумела понять. Так приблизительно можно объяснить дело: ибо плита, очевидно, была погашена, керосиновой лампе отчего же беспричинно опрокинуться, а от «папироски» пожар не бывает так бурен и скор. Всего верней — бензин, самый опасный (по свойству испарения) материал, которого следует избегать держать в дому, по крайней мере не держать его в горючей даче.
И еще осторожность: взрослым и вообще «ответственным людям» нужно к ночи обходить дом и лишь тогда ложиться спать, когда все огни в дому погашены. Это — вообще говоря, хотя к случаю Нобелей это не применимо. Шел всего одиннадцатый час ночи, и прислуга, естественно, не ложилась, т. е. у нее, естественно, где-нибудь горел огонь.
Об этом и подобных случаях Христос сказал: — И ни они не согрешили, ни родители их…
Он сказал это об убитых упавшею Силоамскою башнею, когда Его спрашивали: «Кто тут виною?»…
Как ни страшен здесь совет, но хочется о всех подобных случаях явного несчастия сказать: не ищите виновного.
Только себя измучаете, отравите… Нет, это — чистое горе, из которого нет исхода. «Хоть засудите весь мир» — легче не будет. Уже ничто их не вернет…
А это одно бы нужно! Ах, как нужно! Вот где поверишь в «бессмертие души» и что «встретимся там»…
Подобные случаи ужасно пугают. «Мерещится ночью»… Мыслью живешь с родителями…
Народы, испуганные около таких «случаев», как и взволнованные около «нечаянных избавлений», тоже, слава Богу, бывающих, наполнили мир «охраняющими добрыми духами», «ангелами-хранителями детей»; и наполнили его тоже «черными ведьмами», «черными тенями», «демонами»… И поверишь в одних, поверишь в других. Ах, «суеверия народные» из большой глубины текут!
Нуте-ка, марксята, помогите-ка Нобелям; нуте-ка, строители социального счастья, скажите им утешение.
Скажет старая няня, да скажет священник.
Скажет все-таки что-нибудь: «Со святыми упокой».
Вот случай, где никак нельзя выразить своего отношения к смерти и к усопшему «вставанием»… «Господа, ввиду горестного события, которое произошло, предлагаю присутствующим (или читающим) — встать».
Только и можно на это «общественное отношение к смерти» ответить:
— А подите вы к черту.
Ах, как меньше «общество», чем «человек»… чем «отец и мать», чем вот эти Нобели.
Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 26 июня. № 12674.