В. В. Розанов[править]
«Родовое начало» в истории[править]
«Раздельное жительство супругов по закону» — есть собственно то право семьи, фамилии, рода, личности, которое явно исчезло в веках, через потерю которого личность жены впала в положение хуже животного. И право это явно надо восстановить. Пусть в установке права этого в каждом единичном случае участвует и государство; но собственно оно принадлежит главною массою своею «фамилии и роду», из которого вышла девушка в замужество. Каким образом, выдавая свою дочь замуж, в случае крайнего ее несчастия, обмана мужем, издевательств от мужа, насилия от него, неестественных его пороков (масса «аномалий» у мужей) — не могу за нее вступиться я, отец, ее воспитавший и родивший. «Или законом и таинством (венчание) обеспечьте счастье», или «не препятствуйте в несчастии помочь родителям». Так явно! Одно из двух!..
Пусть «венчание» имеет такую силу действия, чтобы «все были счастливы»… Есть какой-то «приворотный корень» в сказаниях народа, «возбуждающий любовь и привязывающий человека к человеку, мужа к жене и обратно»… Ну вот пусть дают такого «испить». Но пока такой не найден, не объявлен или его не дают (вот бы следовало поискать и в самом деле ввести в брак, в его заключение) — до тех пор невозможно, не низвергая человеческого брака в положение хуже животного, отнимать право вмешиваться в несчастие замужних дочерей и женящихся сыновей их роду, родителям и всему родству; не просить, а требовать развода, а до него — раздельного жительства.
Инициатива здесь принадлежит личности (право жалобы).
Утверждение — родителям и кругу родства (право заступничества). Вот где должны быть наблюдаемы «степени родства», как право и обязанность участвовать в «семейном совете» и «родовом совете», — коим должно быть сообщено право юридической единицы.
Скрепление — государству (всего лучше — суду, но единственно в формальной стороне, в выдаче «документа на отдельное жительство»).
И как это еще не есть «развод», ибо права вступления в «новый брак», в «новое венчание» раздельное жительство еще не дает, то и самый опрос об этом духовной власти совершенно излишен и должен быть исключен. Это есть чисто гражданский акт, даже акт собственно бытовой, гражданскою властью лишь санкционируемый — и к вмешательству духовной власти здесь нет никакого основания.
Очень много говорят о «восстановлении церковного прихода»; да, это согрело бы и осмыслило жизнь церкви. Есть горячие его деятели (г. Ровинский, г. Папков). Но жгучие семейные боли заставляют подумать о другой древней основе жизни — роде, родстве, gens, familia. Без восстановления значительности вот этой единицы, без сообщения ей обязанностей, без предоставления ей прав — нельзя надеяться организовать распадающуюся семью, поднять ее величие, улучшить ее положение. Все великие организованные народы жили «родами»… Мы живем решительно анархично, потому что живем слишком лично… Члены «рода» никакой решительно связи у нас не имеют и законом и государством вспоминаются только при определении «прав наследства», а в церкви — при исчислении «степеней родства, препятствующих вступить в брак». Здесь и там видно полное исчезновение идеи рода… Огромная неорганизованность, «безудерж» жизни на улице, да и в стране, нестройность всех явлений быта есть в огромной части последствия этого таяния и почти окончательной растаянности вечного и божественного родового начала. Оно пало, потому что слишком давило на личность, стесняло и связывало ее; но оно же и защищало, охраняло и сберегало эту личность. Восстановлять дурное здесь — нет нужды. Пусть личность и остается свободною. Но восстановить хорошее здесь следует: пусть семья ирод, пусть советы семейный и родовой, с присвоенным им юридическим значением, сохранят значение старой крепости, куда мог бы укрыться индивидуум в случае крайнего несчастья, постигшего его по выходе из рода (замужество, женитьба). Во всяком случае они зорче и любовнее это сделают, чем духовные консистории с их формальным ответом: «Что же, нужно пострадать».
Впервые опубликовано: Новое время. 1910. 21 нояб. № 12463.