Анна Каренина (Толстой)/Часть III/Глава XIV/ДО
| ← Часть III, глава XIII | Анна Каренина — Часть III, глава XIV | Часть III, глава XV → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 362—367. |
Подъѣзжая къ Петербургу, Алексѣй Александровичъ не только вполнѣ остановился на этомъ рѣшеніи, но и составилъ въ своей головѣ письмо, которое онъ напишетъ женѣ. Войдя въ швейцарскую, Алексѣй Александровичъ взглянулъ на письма и бумаги, принесенныя изъ министерства, и велѣлъ внести за собой въ кабинетъ.
— Отложить и никого не принимать, — сказалъ онъ на вопросъ швейцара, съ нѣкоторымъ удовольствіемъ, служившимъ признакомъ его хорошаго расположенія духа, ударяя на словѣ „не принимать“.
Въ кабинетѣ Алексѣй Александровичъ прошелся два раза и остановился у огромнаго письменнаго стола, на которомъ уже были зажжены впередъ вошедшимъ камердинеромъ шесть свѣчей, потрещалъ пальцами и сѣлъ, разбирая письменныя принадлежности. Положивъ локти на столъ, онъ склонилъ на бокъ голову, подумалъ съ минуту и началъ писать, ни одной секунды не останавливаясь. Онъ писалъ безъ обращенія къ ней и по-французски, употребляя мѣстоименіе „вы“, не имѣющее того характера холодности, который оно имѣетъ на русскомъ языкѣ.
„При послѣднемъ разговорѣ нашемъ я выразилъ вамъ мое намѣреніе сообщить свое рѣшеніе относительно предмета этого разговора. Внимательно обдумавъ все, я пишу теперь съ цѣлью исполнить это обѣщаніе. Рѣшеніе мое слѣдующее: каковы бы ни были ваши поступки, я не считаю себя въ правѣ разрывать тѣхъ узъ, которыми мы связаны властью свыше. Семья не можетъ быть разрушена по капризу, произволу или даже по преступленію одного изъ супруговъ, и наша жизнь должна идти, какъ она шла прежде. Это необходимо для меня, для васъ, для нашего сына. Я вполнѣ увѣренъ, что вы раскаялись и раскаиваетесь въ томъ, что служитъ поводомъ настоящаго письма, и что вы будете содѣйствовать мнѣ въ томъ, чтобы вырвать съ корнемъ причину нашего раздора и забыть прошедшее. Въ противномъ случаѣ вы сами можете предположить то, что ожидаетъ васъ и вашего сына. Обо всемъ этомъ болѣе подробно надѣюсь переговорить при личномъ свиданіи. Такъ какъ время дачнаго сезона кончается, я просилъ бы васъ переѣхать въ Петербургъ какъ можно скорѣе, не позже вторника. Всѣ нужныя распоряженія для вашего переѣзда будутъ сдѣланы. Прошу васъ замѣтить, что я приписываю особенное значеніе исполненію этой моей просьбы“.
PS. „При этомъ письмѣ деньги, которыя могутъ понадобиться для вашихъ расходовъ“.
Онъ прочелъ письмо и остался имъ доволенъ, особенно тѣмъ, что онъ вспомнилъ приложить деньги; не было ни жестокаго слова, ни упрека, но не было и снисходительности. Главное же — былъ золотой мостъ для возвращенія. Сложивъ письмо и загладивъ его большимъ массивнымъ ножомъ слоновой кости и уложивъ въ конвертъ съ деньгами, онъ съ удовольствіемъ, которое всегда возбуждаемо было въ немъ обращеніемъ со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонилъ.
— Передашь курьеру, чтобы завтра доставилъ Аннѣ Аркадьевнѣ на дачу, — сказалъ онъ и всталъ.
— Слушаю, ваше превосходительство; чай въ кабинетъ прикажете?
Алексѣй Александровичъ велѣлъ подать чай въ кабинетъ и, играя массивнымъ ножомъ, пошелъ къ креслу, у котораго была приготовлена лампа и начатая французская книга объ евгюбическихъ надписяхъ. Надъ кресломъ висѣлъ овальный въ золотой рамѣ, прекрасно сдѣланный знаменитымъ художникомъ портретъ Анны. Алексѣй Александровичъ взглянулъ на него. Непроницаемые глаза насмѣшливо и нагло смотрѣли на него, какъ въ тотъ послѣдній вечеръ ихъ объясненія. Невыносимо нагло и вызывающе подѣйствовалъ на Алексѣя Александровича видъ отлично сдѣланнаго художникомъ чернаго кружева на головѣ, черныхъ волосъ и бѣлой прекрасной руки съ безыменнымъ пальцемъ, покрытымъ перстнями. Поглядѣвъ на портретъ съ минуту, Алексѣй Александровичъ вздрогнулъ такъ, что губы затряслись и произвели звукъ „брр“, и отвернулся. Поспѣшно сѣвъ въ кресло, онъ раскрылъ книгу. Онъ попробовалъ читать, но никакъ не могъ возстановить въ себѣ весьма живого прежде интереса къ евгюбическимъ надписямъ. Онъ смотрѣлъ въ книгу и думалъ о другомъ. Онъ думалъ не о женѣ, но объ одномъ возникшемъ въ послѣднее время усложненіи въ его государственной дѣятельности, которое въ это время составляло главный интересъ его службы. Онъ чувствовалъ, что онъ глубже, чѣмъ когда-нибудь, вникалъ теперь въ это усложненіе и что въ головѣ его нарождалась — онъ безъ самообольщенія могъ сказать — капитальная мысль, долженствующая распутать все это дѣло, возвысить его въ служебной карьерѣ, уронить его враговъ и потому принести величайшую пользу государству. Какъ только человѣкъ, установивъ чай, вышелъ изъ комнаты, Алексѣй Александровичъ всталъ и пошелъ къ письменному столу. Подвинувъ на середину портфель съ текущими дѣлами, онъ съ чуть замѣтною улыбкой самодовольства вынулъ изъ стойки карандашъ и погрузился въ чтеніе вытребованнаго имъ сложнаго дѣла, относившагося до предстоящаго усложненія. Усложненіе было такое: особенность Алексѣя Александровича, какъ государственнаго человѣка, та, ему одному свойственная, характерная черта, которую имѣетъ каждый выдвигающійся чиновникъ, та, которая, вмѣстѣ съ его упорнымъ честолюбіемъ, сдержанностью, честностью и самоувѣренностью, сдѣлала его карьеру, состояла въ пренебреженіи къ бумажной офиціальности, въ сокращеніи переписки, въ прямомъ, насколько возможно, отношеніи къ живому дѣлу и въ экономности. Случилось же, что въ знаменитой комиссіи 2 іюня было выставлено дѣло объ орошеніи полей Зарайской губерніи, находившееся въ министерствѣ Алексѣя Александровича и представлявшее рѣзкій примѣръ неплодотворности расходовъ и бумажнаго отношенія къ дѣлу. Алексѣй Александровичъ зналъ, что это было справедливо. Дѣло орошенія полей Зарайской губерніи было начато предшественникомъ предшественника Алексѣя Александровича. И дѣйствительно, на это дѣло было потрачено и тратилось очень много денегъ и совершенно непроизводительно, и все дѣло это очевидно ни къ чему не могло привести. Алексѣй Александровичъ, вступивъ въ должность, тотчасъ же понялъ это и хотѣлъ было наложить руки на это дѣло; но въ первое время, когда онъ чувствовалъ себя еще нетвердо, онъ зналъ, что это затрогивало слишкомъ много интересовъ и было неблагоразумно; потомъ же онъ, занявшись другими дѣлами, просто забылъ про это дѣло. Оно, какъ и всѣ дѣла, шло само собою, по силѣ инерціи. (Много людей кормилось этимъ дѣломъ, въ особенности одно очень нравственное и музыкальное семейство: всѣ дочери играли на струнныхъ инструментахъ. Алексѣй Александровичъ зналъ это семейство и былъ посаженымъ отцомъ у одной изъ старшихъ дочерей.) Поднятіе этого дѣла враждебнымъ министерствомъ было, по мнѣнію Алексѣя Александровича, не честно, потому что въ каждомъ министерствѣ были и не такія дѣла, которыхъ никто, по извѣстнымъ служебнымъ приличіямъ, не поднималъ. Теперь же, если уже ему бросали эту перчатку, то онъ смѣло поднималъ ее и требовалъ назначенія особой комиссіи для изученія и повѣрки трудовъ комиссіи орошенія полей Зарайской губерніи, но зато уже онъ не давалъ никакого спуска и тѣмъ господамъ. Онъ требовалъ и назначенія еще особой комиссіи по дѣлу объ устройствѣ инородцевъ. Дѣло объ устройствѣ инородцевъ было случайно поднято въ комитетѣ 2-го іюня и съ энергіей поддерживаемо Алексѣемъ Александровичемъ, какъ не терпящее отлагательства, по плачевному состоянію инородцевъ. Въ комитетѣ дѣло это послужило поводомъ къ пререканію нѣсколькихъ министерствъ. Министерство, враждебное Алексѣю Александровичу, доказывало, что положеніе инородцевъ было весьма цвѣтущее и что предполагаемое переустройство можетъ погубить ихъ процвѣтаніе, а если что́ есть дурного, то это вытекаетъ только изъ неисполненія министерствомъ Алексѣя Александровича предписанныхъ закономъ мѣръ. Теперь Алексѣй Александровичъ намѣренъ былъ требовать: во-первыхъ, чтобы составлена была новая комиссія, которой поручено бы было изслѣдовать на мѣстѣ состояніе инородцевъ; во-вторыхъ, если окажется, что положеніе инородцевъ дѣйствительно таково, какимъ оно является изъ имѣющихся въ рукахъ комитета офиціальныхъ данныхъ, то чтобы была назначена еще другая новая ученая комиссія для изслѣдованія причинъ этого безотраднаго положенія инородцевъ съ точекъ зрѣнія: а) политической, б) административной, в) экономической, г) этнографической, д) матеріальной и е) религіозной; в-третьихъ, чтобы были затребованы отъ враждебнаго министерства свѣдѣнія о тѣхъ мѣрахъ, которыя были въ послѣднее десятилѣтіе приняты этимъ министерствомъ для предотвращенія тѣхъ невыгодныхъ условій, въ которыхъ нынѣ находятся инородцы, и, в-четвертыхъ, наконецъ, чтобы было потребовано отъ министерства объясненіе о томъ, почему оно, какъ видно изъ доставленныхъ въ комитетъ свѣдѣній за №№ 17015 и 18308, отъ 5 декабря 1863 года и 7 іюня 1864, дѣйствовало прямо противоположно смыслу коренного и органическаго закона, т… Ст. 18, и примѣчаніе къ ст. 36. Краска оживленія покрыла лицо Алексѣя Александровича, когда онъ быстро писалъ себѣ конспектъ этихъ мыслей. Исписавъ листъ бумаги, онъ всталъ, позвонилъ и передалъ записочку къ правителю канцеляріи о доставленіи ему нужныхъ справокъ. Вставъ и пройдясь по комнатѣ, онъ опять взглянулъ на портретъ, нахмурился и презрительно улыбнулся. Почитавъ еще книгу объ евгюбическихъ надписяхъ и возобновивъ интересъ къ нимъ, Алексѣй Александровичъ въ 11 часовъ пошелъ спать, и когда онъ, лежа въ постели, вспомнилъ о событіи съ женой, она ему представилось уже совсѣмъ не въ такомъ мрачномъ видѣ.