Леонид Черский.
Анри Дюнан.
История возникновения Красного Креста[править]
I.[править]
Анри Дюнан родился в Женеве 28-го мая 1828 года. Он принадлежал к потомкам старинного женевского патрицианского рода, некоторые члены которого пользовались известностью до реформации. Имя Дюнана, первоначально дю-Нан, встречается уже в женевских актах XIV столетия. Дюнаны были постоянными членами «Совета 200».
Отец Анри Дюнана; Жан-Жак Дюнан, состоял членом Представительного Совета независимой Женевской республики, восстановленной в 1815 году., и занимал это место вплоть до изменения конституции в 1842 году. В то же время он безвозмездно заведовал делами одного замечательного общественного учреждения, известного под именем «La chambre des Tutelles et Curatelles», имевшего целью заботу о благе бесприютных сирот. Вероятно, от него Анри Дюнан и унаследовал отчасти свое стремление к бескорыстной и самоотверженной деятельности на пользу ближнего.
Но особенною любовью и даже, благоговением Анри Дюнана пользовалась его мать, Анна-Антуанетта Дюнан, урожденная Колладон. Многие из предков ее, уже начиная с XIV столетия, занимали высшие места во Французском королевстве. Но в период реформации, когда Женевская республика сделалась центром реформированной церкви, Колладоны переселились в Женеву, желая беспрепятственно исповедовать здесь принятую ими новую веру. Знаменитый женевский инженер и профессор Даниэль Колладон был родным братом матери Анри Дюнана. Профессору Колладону мир обязан многими важными открытиями в области технологии. Так, например, он открыл способ применения сжатого воздуха при прорытии тоннелей и, таким образом, с именем Колладона неразрывно связываются два столь существенные предприятия прошлого столетия, как проложение железной дороги через Мон-Сэни и Ст.-Готар.
Мать Анри Дюнана не только с живым интересом относилась к научным занятиям своего брата, но и была усердною и незаменимою его сотрудницею при работах и опытах. Эта женщина, одаренная выдающимся, светлым умом и превосходным любящим сердцем, оказывала благотворное влияние на своих детей. Она была настоящим олицетворением преданности и любви, всегда вдохновленным на все великое, доброе и справедливое. Сколько раз маленький Анри, возвращаясь домой из школы, находил на вилле родных всю ватагу ребятишек из женевского сиротского приюта, которую мать его собирала в небольшом, но прекрасно разросшемся саду, чтобы дать возможность от души порезвиться и побегать на вольном деревенском воздухе бедным детям.
Таким образом, с самого нежного возраста маленький Анри вживался в традиционное в его семье стремление к благотворительности и сам принимал живейшее участие в судьбе бедных, униженных и несчастных. Будучи восемнадцати лет от роду, он употреблял все свободные часы на посещение больных и, состоя членом общества попечения о бедных, приносил им не только материальную поддержку, но и искреннее сердечное сочувствие, ободрение и утешение, в которых также не мало нуждаются бедняки.
Эти ежедневные посещения бедных оставили неизгладимый след в душе впечатлительного юноши. Там, в этих темных закоулках, пропитанных нездоровым, больным воздухом, в этих мрачных логовищах, больше похожих на хлевы, чем на человеческое жилище, он узнал впервые, что такое нищета и несчастие. Там воочию, лицом к лицу, он столкнулся с людьми, не называвшими своим ничего, кроме цепи несказанных страданий и лишений всякого рода, людьми, не ведавшими, что такое любовь, что такое добро, и открывавшими сердце в человеке лишь тогда, когда их собственное начинало судорожно сжиматься от мучительной и нестерпимой боли. Тогда же он сознал впервые, что единичная личность бессильна перед этим могучим колоссом, именуемым нищетою и горем, и что лишь призвав на помощь все человечество, можно будет поколебать его неприступную твердыню. Уже в 1849 году у него возникает мысль — в начале, конечно, довольно туманная и неопределенная — о создании Великого Международного Союза для облегчения несчастий всякого рода. С тех пор эта мысль никогда уже более не покидает его. Но много, много лет должно было пройти, прежде чем идеальные мечтания юноши приняли форму зрелого, практического предприятия. Эти благородный и человеколюбивые черты в характере Дюнана, давшие ему силу выполнить великую миссию, сделавшуюся задачею его жизни, обязаны своим происхождением его превосходным родителям и тому внутреннему душевному складу, который не приобретается ни в школе, ни из книг, а служит лишь результатом жизни в соответствующей среде.
II.[править]
На эту-то хорошо подготовленную почву пятьдесят лет тому назад, когда Анри шел уже двадцать седьмой год, упало «доброе семя» со стороны другой, величаво-прекрасной женской личности — со стороны знаменитой английской девушки, мисс Флоренс Найтингэль.
Во время крымской кампании в 1854—55 годах, вследствие непростительных упущений дрянной и неповоротливой военной администрации, не умевшей снабдить войска достаточными количеством целесообразно составленной и хорошо приготовленной пищи, не заботившейся о чистоте воздуха в казармах и лазаретах и о соблюдении элементарнейших правил чистоты и опрятности в домашнем солдатском обиходе, среди английских войск открылись страшный эпидемии цинги и тифа. Тысячи и тысячи солдат, пораженных болезнью, выбывали из строя. В лазареты, число которых было страшно ограничено, поступало втрое больше больных, нежели раненых. Санитарная обстановка госпиталей и лазаретов была так невообразимо ужасна, что почти каждый поступавший туда солдат был обречен на верную смерть. В первый год войны, когда неприятельские действия только начинались, на каждые сто заболеваний приходилось средним числом до шестидесяти смертей.
В виду таких бедствий, грозивших стать еще ужаснее, так как война затягивалась и предвидеть конец ее не было возможности, тогдашний английский военный министр сэр Сидни Герберт решился просить помощи у мисс Найтингэль. Эта молодая, энергичная, основательно и разносторонне образованная девушка уже и в то время была известна своим специальным дарованием и глубокими познаниями в деле ухода за больными и правильной организации больниц. Заручившись самыми широкими полномочиями и обещаниями деятельной поддержки со стороны военного министерства, мисс Найтингэль, вместе с тридцатью семью своими спутницами, немедленно прибыла на театр военных действий в Скутари.
Волосы стали дыбом у добрых девушек при одном виде тех ужасов и той возмутительной обстановки, в которой они застали больных в Скутари. Лужи крови на полу, беспорядочно разбросанные и уже загнившие ампутированные конечности, крики и стоны раненых, — вот украшения, указавшие им путь в те места, которые носили громкое название лазарета. Повсюду была страшная грязь, нечистота и запущенность, везде, куда не падал взгляд, полное отсутствие всего, даже самого необходимого. А, между тем, магазины ломились от запасов белья, матрацев, подушек и прочих необходимых принадлежностей всякой благоустроенной больницы. Но тупое и вялое, верное лишь слепому формализму чиновничество не решалось распорядиться их выдачею на свой страх, бесплодно ожидая приказаний от высшего начальства, которое было занято совсем другими соображениями и которому вовсе не было дела до несчастных солдат, отдававших родине свою жизнь.
Мужественная девушка не упала духом. Она приказала немедленно взломать двери магазинов и достать оттуда все, что требовалось для измученных страдальцев. Загрязненные, пропитанные гноем и кровью матрацы были тотчас же вымыты и перешиты; больные одеты в чистое белье, вонючие раны промыты, много дней не снимавшиеся повязки заменены свежими, Потом явилась на сцену кухня, в которой стала приготовляться вкусная и целесообразная пища для пациентов, далее создались прачечные, — словом, в короткое сравнительно время, под неутомимыми руками мисс Найтингэль и ее помощниц, найденное ими в Скутари гнездо заразы быстро превратилось в образцовую и благоустроенную лечебницу.
Заведенная ею в тамошних лазаретах и госпиталях почти идеальная чистота, правильный, своевременный и любвеобильный уход за больными и ранеными, заботливое отношение к больничной кухне, чуткое понимание многообразных нужд и потребностей больных, вверенных ее попечению, произвели чудо, сохранившее жизнь многим и многим тысячам людей. Достаточно сказать, что при ней смертность уменьшилась ровно в тридцать раз, так что вместо прежних шестидесяти процентов стала показывать несравненно более скромную цифру — два процента.
Благородные поступки не только хороши сами по себе; они хороши также и потому, что возбуждают соревнование в других, заставляют других следовать данному великому примеру. Энергичная и самоотверженная деятельность мисс Флоренс Найтингэль произвела неизгладимо-глубокое впечатление на чуткое и отзывчивое сердце Анри Дюнана. Ее работа в Крыму воодушевила его на поездку в Ломбардию, во время австро-итальянской войны 1859 года; она же косвенно послужила исходным пунктом к возникновению идеи о создает Женевского договора Красного Креста.
III.[править]
Война за итальянскую независимость разгорелась летом 1859 года. Увлеченный героическим примером мисс Найтингэль и томимый горячим желанием принести посильную помощь и со своей стороны, Дюнан, на свой собственный счет и риск, в сопровождении одного лишь ломбардского кучера, является на поле битвы под Сольферино и Кастильонэ, в самый разгар кровопролитного сражения.
Битва под Сольферино была одною из самых кровавых битв прошлого столетия. Лишь после мужественнейшей и упорнейшей обороны, австрийцы, наконец, должны были уступить соединенным усилиям французов и итальянцев. Более сорока тысяч убитых и раненых осталось на месте. Два месяца спустя число это увеличилось еще на сорок тысяч, умерших от жары, лихорадок и перенесенных трудностей и лишений.
Сердце Дюнана обливалось кровью, при виде этих десятков тысяч людей, погибавших безвременною и насильственною смертью. Но еще большую жалость вызывали в нем тысячи раненых, в одном месте истекавших кровью, в другом судорожно стонавших и корчившихся от невыразимой боли, там тщетно взывавших о помощи, здесь умиравших от жажды., голода и крайнего истощения всех сил. В тех пунктах, где имелись перевязочный материал и вода или тенистое местечко, чтобы укрыться от палящих лучей итальянского солнца, не хватало рук для перевязки и транспорта, По несколько дней раненые должны были оставаться решительно без всякой помощи. И даже на перевязочных пунктах они не были защищены от града неприятельских пуль и картечи.
Мы не будем описывать всех ужасов, свидетелем которых довелось быть Дюнану, мы коснемся здесь лишь подвигов любви, милосердия и самоотвержения, внесших луч света в эту темную, необъятную пучину человеческих страданий.
Из жителей Кастильонэ, решившихся, наконец, выйти из своих убежищ, из туристов, привлеченных любопытством на поле сражения, из солдат, бесцельно бродивших по окрестностям и даже из газетных репортеров Дюнан организует отряд добровольных помощников. Он устраивает лазареты в церквах, в казармах, на открытом воздухе, скупает у окрестных жителей белье для больных и раненых, посылает своего кучера в местечко Бресчиа для закупки съестных припасов, губок, чаю, лимонов, апельсинов, сахару, табака, сигар и тому подобных вещей; приготовляет лимонад и прохладительное питье для жаждущих, пищу для голодных, у одних сменяет повязки, другим промывает раны, с материнскою заботливостью ухаживает за больными, пишет письма для солдата, угнетенных тоскою по родине, — словом выказывает изумительную, почти нечеловеческую деятельность и энергию. Взоры всех с надеждою и упованием обращаются на «человека в белом», как солдаты называли Дюнана, носившего белое платье, чтобы хоть немного избавиться от жары. Но молодой человек с умыслом оказывает самое предупредительное внимание раненым австрийцам, брошенным на произвол судьбы на неприязненной им итальянской почве. Ломбардские женщины, думавшие вначале, что австрийцы, как враги, не в праве рассчитывать на их помощь, быстро вдохновляются примером Дюнана и со словами: «в мире все братья!..» — спешат оказывать австрийцам тоже внимание и расположение, какие до сих пор доставались в удел лишь их собственным соотечественникам — итальянцам и союзникам — французам.
Но Дюнан не ограничивается оказанием помощи на месте, в своей главной квартире, в Кастильонэ. Посреди окружающих его ужасов и бедствий он пишет письмо к знакомой ему лично графине де-Гаспарен. Эта дама, известная как плодовитая писательница и основательница частной школы для сиделок в Лозанне, еще во время крымской войны, с успехом печатала множество воззваний в пользу раненых, Получив письмо от Дюнана, она немедленно же помещает выдержки из него в парижской газете «Иллюстрация» и в «Женевской газете». Оба издания тотчас открывают подписку для пожертвований. Госпожа де-Гаспарен отряжает четырех студентов богословия отвезти собранным пожертвования в Кастильонэ. Вместе с этим, она снабжает Дюнана множеством полезных советов и указаний по устройству комитета для раненых, только что организовавшаяся из итальянских дам, под председательством графини Берри-Борромео.
На поле битвы под Сольферино и Кастильонэ, в виду сражающихся, под градом пуль, беспощадно осыпавших раненых на перевязочных пунктах, в душе Дюнана созревает мысль о неотложной необходимости международного соглашения, обеспечивающего нейтралитет раненых и объявляющая жизнь их священною и неприкосновенною. Здесь же его осеняет мысль о создании общего международного знамени для защиты раненых и ухаживающего за ними персонала. В то время в каждой стране существовали свои особые знамена для обозначения военных госпиталей и амбулаторий: белое — в Австрии, красное — во Франции, желтое в — Испании и черное в некоторых других государствах. Мало того, многие войска имели одно и то же знамя для подвижных лазаретов и постоянных госпиталей, отличавшееся лишь по цвету. Между тем, солдата знакомили только со знаменами их собственных полков. Среди такой путаницы не было ни малейшей возможности охранять раненых от опасности, и Дюнан предложил поэтому принять один общий флаг для всех лазаретов, во всех государствах Европы. Белый флаг с красным крестом посредине был, как известно, главным знаменем крестоносцев. В виду того, что предприятие Дюнана можно было назвать мирным крестовым походом особого рода, он счел возможным предложить именно этот флаг. К тому же, ни в одном государстве не существовало флага, вполне тождественного с этим, его цвета расположены обратно цветам Флага Швейцарского Союза, где можно видеть белый креста на красном поле.
Возглас «в мире все братья!» ломбардских женщин, успех подписки графини де-Гаспарен и появление на свет дамского комитета графини Берри-Борромео убеждают Дюнана в возможности устройства постоянных национальных комитетов, которые в мирное время заботились бы о достаточном количестве средств и о подготовке опытного больничного персонала на случай войны.
И вот, по окончании добровольно принятых им на себя самаритских обязанностей, он снова является на сцену, но уже в качестве талантливого писателя и ревностного агитатора, стремящегося провести в жизнь свои человеколюбивые идеи.
Прежде всего он пишет и затем сам издает книгу «Воспоминание о Сольферино», в которой простым и бесхитростным языком, но в выражениях, идущих от души и так же глубоко проникающих в душу, описывается безотрадное положение раненых, лишенных своевременной и достаточной помощи, и в заключение предлагаются средства, могущие пособить этому горю. Средства эти суть: международный договор, обеспечивающий нейтралитет раненых, и устройство добровольных национальных комитетов, заботящихся о смягчении зла, причиняемого войною.
IV.[править]
Успех, выпавший на долю этой книги, превзошел все самые смелые ожидания ее автора. Она быстро разошлась во многих изданиях и в каких-нибудь два месяца была переведена на все европейские языки. Со всех сторон на Дюнана посыпались изъявления сочувствия и пожелания успеха затеянному им глубоко-гуманному предприятию. Одними из первых лиц, отозвавшихся на его призыв, были мисс Флоренс Найтингэль и графиня де-Гаспарен.
Но первым могущественным и деятельным помощником Дюнана в осуществлении его великой, мировой идеи является знаменитый соотечественник его и друг, генерал Дюфур, называвший впоследствии дело Дюнана «почетнейшим памятником текущего столетия» и предложивший, между прочим, ввести ручную повязку с красным крестом для отличия персонала, ухаживающего за ранеными…
По его совету, идеи Дюнана были предложены на обсуждение «Женевскому обществу для общеполезных целей», и последнее назначило особую комиссию для разработки данного вопроса. На заседаниях этой комиссии очень скоро выяснилось, что для успеха дела необходимо согласие всех государей и народов Европы и, по предложению одного из членов, доктора Монуара, было решено немедленно же приступить к широкой агитации, для повсеместного распространена сведений о намерениях и целях комиссии. Дюнан, который уже и раньше, не жалея ни сил, ни средств, вел усиленную пропаганду своих идей и планов, вызвался вести эту агитацию лично, на свой собственный счет и страх.
Генерал Дюфур оказал не малую услугу делу так же и тем, что снабдил Дюнана рекомендательным письмом к Наполеону, состоявшему в большой дружбе с Дюфуром еще со времени своего пребывания в Швейцарии, где он служил простым артиллерийским офицером. Рекомендация Дюфура была очень кстати для Дюнана, так как французский военный министр Рандон, усмотрев в книжке Дюнана некоторое порицание своим действиям и распоряжениям, отнюдь не хотел допустить, чтобы какой-то частный, да к тому же еще штатский, человек вмешивался в его военные дела. Наполеон, напротив того, отнесся к предложению Дюнана весьма сочувственно и даже выразил согласие взять под свое покровительство национальное общество попечения о раненых, основавшееся незадолго до того в Париже, благодаря стараниям Анри Дюнана. После этого и Рандон, волей неволей, вынужден был принять на себя звание почетного президента того же общества. Таким образом, Дюнан заручился первым, но пока лишь исключительно национальным, согласием со стороны одного из могущественнейших государей Европы.
Около этого же времени незаменимую услугу всему делу оказало одно, по-видимому, весьма ничтожное обстоятельство, имевшее тем не менее весьма важные последствия. Одна молодая дама, принадлежавшая к высшему женевскому кругу, по имени Мишели, послала экземпляр книги Дюнана одному из друзей своего мужа, доктору Бастингу, бывшему лейб-медиком у голландского короля. Этот в высшей степени гуманный человек не замедлил перевести книжку на голландский язык и распространил ее между членами королевской фамилии, а немного позднее и сам выступил в качестве энергичнейшего и полезнейшего сотрудника Дюнана.
Между тем, и голландский военный министр отнесся крайне отрицательно к пущенной в ход идее Дюнана. Он явился лично в дом доктора Бастинга и, в присутствие последнего, сказал, обращаясь к его жене:
— Скажите вашему супругу, чтобы он бросил эти затеи с нейтралитетом раненых; все равно, из них ничего не выйдет. Ведь это ни более, ни менее, как утопия, какой-то совершенно невыполнимый план, которому грозит неминуемое и полное фиаско.
Но доктор Бастинг и не подумал отступиться от раз принятого намерения. Получив от Дюнана известие о том, что благотворительный конгресс в Берлине, на котором, между прочим, предполагалось изложить занимавшее их дело, в этом году не состоится, он просил его, тем не менее, все же прибыть вместо этого на международный конгресс статистиков, которые должны были съехаться в Берлин в первых числах сентября 1863 года.
Понятно, что Дюнан не заставил повторять дважды такого приглашения и в день открытия конгресса был в числе присутствующих. В начале заседания председателем прежде всего был предложен доктору Бастингу следующий вопрос:
— Какое собственно дело статистикам до нейтрализационных идей господина Дюнана?
На это доктор Бастинг отвечал:
— Господин Дюнан предлагает меры, благодаря которым может быть спасена и продолжена жизнь многих и многих людей.
После такого ответа, идеи Дюнана были признаны относящимися к области статистики и поставлены на очередной порядок заседаний.
Доктор Бастинг с большим искусством защищал точку зрения Дюнана, и дело кончилось тем, что статистический конгресс выразил свое полное сочувствие и одобрение проекту созыва дипломатической конференции в Женеве.
V.[править]
Это было уже значительным шагом вперед. В числе членов конгресса находились также лейб-медики короля и королевы прусских, и таким образом вопрос был занесен в высшие круга немецкого общества.
Вскоре после конгресса статистиков, прусский военный министр фон-Роон как то спросил у Бастинга:
— Скажите, пожалуйста, чего собственно добивается этот господин Дюнан? Какая связь может быть между королевской четой и какими-то его благотворительными идеями?
— Господин Дюнан, — отвечал Бастинг, — добивается нейтралитета раненых и организации заботы о них на случай войны, таким путем всего легче было бы сохранить жизнь солдата.
— Ну, это другое дело, — заметил фон-Роон. — На днях я переговорю об этом с королем.
И с этой минуты военный министр фон-Роон целиком перешел на сторону Дюнана.
Вслед затем, Дюнану был оказан весьма сочувственный и благосклонный прием у военного министра фон-Роона, министра внутренних дел графа Эйленбурга и у наследного принца Фридриха. Кроме того, он удостоился высокой чести быть принятым саксонским королем Иоанном, одним из самых влиятельных и образованных монархов того времени. Вот как это случилось.
Поддержка, которою Дюнану удалось заручиться со стороны статистического конгресса и Женевского общества для общеполезных целей, наконец, содействие генерала Дюфура, — все подавало ему большую надежду на то, что многие из предложений его будут приняты. Первая международная конференция действительно состоялась 26—29 октября 1863 года и, к тому же, закончилась полным, хотя и неожиданным успехом. Но никто не в состоянии представить себе всех трудностей, которые пришлось преодолеть Дюнану на своем тяжелом пути: не так-то легко простому смертному найти доступ к коронованным особам, не легче и побудить правительства разных стран к отправке депутатов на международный съезд. Тем не менее, однако, саксонский король Иоанн, в первое же утро по прибытии Дюнана в Дрезден, весьма любезно принял его. Выслушав пламенную просьбу его о посылке делегатов на интернациональную конференцию и о поддержке предложения его касательно дипломатического договора, который обеспечивал бы судьбу несчастных жертв войны, он начал благосклонно улыбаться и заявил, что вопрос будет им передан на обсуждение парламента. Затем он прибавил следующие слова, особенно ценные в устах столь мудрого, популярного и любимого правителя:
— Нация, отказавшаяся примкнуть к этому делу истинного человеколюбия, должна подвергнуться анафеме общественного мнения Европы.
Такая открытая и, вместе с тем, энергичная защита идей Дюнана со стороны могущественнейших немецких государей не замедлила оказать свое воздействие и на императора Наполеона, до того времени крайне сдержанно относившегося к созыву дипломатической конференции. Теперь же, когда сделалось известным, с каким сочувствием немецкие монархи относятся к этому делу, он поручил своему министру Дрюэн-де Люи оказывать всевозможное содействие планам Дюнана. В силу этого, Франция, в то время первая военная держава Европы, решилась поддерживать и с своей стороны приглашение швейцарского Союзного Совета, направленное к властям различных государств, о посылке делегатов в Женеву.
Между тем, Дюнан продолжал неутомимо работать над пропагандою своих идей. Переезжая от одного двора к другому, от министра к министру, не зная усталости, не жалея ни здоровья, ни денег, ни времени, он повсюду привлекал на свою сторону влиятельнейших лиц общества и с большим искусством подготовлял почву для более лучшего осуществления своего предприятия. Только благодаря такой самоотверженной борьбе за идею удалось ему осуществить неслыханную задачу: частному человеку с небольшим кружком друзей собрать европейские державы на конгресс.
Наконец, после первой конференции, состоявшейся в Женеве в октябре 1863 года, в присутствии делегатов от четырнадцати различных государств, в августе следующего 1864 года в Женеве же состоялся новый конгресс делегатов, на который прибыли представители уже от шестнадцати держав, для окончательного обсуждения вопроса о нейтралитете раненых.
Этот второй конгресс, открытый вступительною речью генерала Дюфура, закончился самым благоприятным образом, а именно: заключением международного договора, по которому все раненые на войне и персонал, посвятивший себя уходу за ними, были объявлены нейтральными, а так же был принят международный флаг, предложенный Дюнаном: красный крест на белом поле.
Этот договор получил название «женевской конвенции». К 1868 году к нему примкнули все народы Европы, а в настоящее время к нему принадлежит уже тридцать восемь различных государств, в числе которых, между прочим, находятся Персия, Сиам, Япония, Конго и другие.
Итак, государства исполнили свою задачу. Оставалась вторая, не менее тяжелая, часть программы — собрать добровольцев, привлечь к идее частных лиц из общества. Но и это было вскоре достигнуто. На благородный призыв Дюнана откликнулись из всех стран света самоотверженные сердца. После этого было приступлено к устройству национальных «Обществ Красного Креста для заботы о раненых». С тех пор эти общества стали возникать повсюду, в одних государствах в больших, в других — в меньших размерах. Наибольшего распространения они достигли в великом герцогстве Баденском, где во главе их стояла великая герцогиня Луиза, а также в королевстве Прусском, где они находились под покровительством королевы Августы.
VI.[править]
Помощь Красного Креста потребовалась уже очень скоро. В 1866 году разгорелась австро-прусская война. Комитетами Красного Креста было собрано в пользу раненых около двух миллионов марок. Кроме этого, на театр военных действий было отправлено свыше семидесяти поездов, по двадцати вагонов каждый, нагруженных вещами и пожертвованиями всякого рода. На попечении Красного Креста находилось около двадцати пяти тысяч раненых, получивших умелый и заботливый уход со стороны 500 католических и 300 протестантских сестер милосердия. Кроме этих хорошо обученных 800 сиделок, на театр войны явилось около 1000 добровольцев-самаритян. Все эти люди не вносили ни малейшего расстройства в войска, и вся армия лишь горячо благодарила и благословляла своих спасителей и благодетелей.
Несмотря, однако, на такие экстренные меры, здесь все-таки разыгрывались подчас сцены, способные привести в ужас и содрогание всякого мало-мальски чувствующего человека. Однажды, после сражения под Кенигрецом, отряд самаритов, состоявший из шестидесяти студентов с доктором Гульмой во главе, натолкнулся на уединенной лесной площадке, близ Гарфица, на 385 раненых австрийцев, находившихся в жесточайшей борьбе со смертью. Эти несчастные, брошенные здесь на произвол судьбы, в течение целых двух дней лежали забытыми, лишенными питья и пищи, без врачей и сиделок, без малейшей возможности оказать какую бы то ни было помощь друг другу. Тут же, рядом с ними, лежало 800 их товарищей, уже скончавшихся от голода, жажды и всяких мук.
Тем не менее, все-таки это был уже громадный шаг вперед по сравнению с Крымом и Сольферино.
Но еще более очевидным стал успех Красного Креста во время последней франко-прусской войны. По расчету Дюнана, сделанному на основании официальных источников, в эту войну было спасено Красным Крестом по меньшей мере тридцать тысяч человек…
В сентябре 1866 года, по окончании австро-прусской войны, королева Августа пригласила Дюнана принять участие в празднествах, устроенных по случаю заключения мира, причем заботу о нем, на время его пребывания в Берлине, она поручила президенту сената, графу Отто фон-Штолберг Вернигеродэ. С эстрады Мальтузианских рыцарей, помещавшейся рядом с королевскою эстрадою, Дюнан смотрел на торжественное шествие победоносных войск, возвратившихся с поля битвы, — и вид города, обильно разукрашенная знаменами Красного Креста, для которого он так много и сильно поработал, растрогал его до глубины души…
Вечером, во время торжественного приема во дворце, король долго разговаривал с ним и, между прочим, сказал ему следующее:
— Я был первым государем Европы, оценившим и поддержавшим ваше предприятие в 1863 году, когда вы прибыли в Берлин. Теперь к этому договору примкнули уже все государства, Австрия присоединилась последнею: 20 июня был заключен мир, а 21 она подписала конвенцию. Немного поздно, не правда ли? Несмотря на то, что австрийцы оставили нам всех своих раненых, мы сделали для них все, что было в наших силах. За ними ухаживали даже лучше, чем за нашими собственными солдатами.
Затем к нему подошла королева и сказала:
— Если бы вы знали, как мне хотелось вас видеть!.. Я все время носила вашу повязку на руке и горжусь этим.
Заметив наследного принца, подходившая к ней в сопровождены каких-то трех прелатов, она радостно воскликнула:
— Посмотри, посмотри, г. Дюнан, наконец, здесь, у нас!
Дело было в том, что вследствие железнодорожных беспорядков, поезд, в котором ехал Дюнан, несколько запоздал и его долго ждали.
Прочие члены королевской семьи так же подходили к нему и подолгу беседовали с ним.
В следующее воскресенье, ровно в пять часов вечера, Дюнан был приглашен, вместе с тридцатью другими важными лицами, на парадный обед к королю. Войдя в залу, он незаметно отошел к стороне и сел у окна. Едва появившись в дверях, королева Августа немедленно же разыскала его глазами, подошла к нему и сказала, указывая на свою обнаженную левую руку:
— Видите, я надела вашу повязку. Я никогда не расставалась с нею во время войны; сегодня же она надета на мне специально для вас.
После обеда камергеру было приказано удержать Дюнана, так как королеве хотелось еще поговорить с ним. Три четверти часа спустя он был введен в ее покои. Она попросила его сесть и начала с ним дружескую беседу.
— Однажды, — сказала она, — я нашла на своем рабочем столике вашу книгу: «Un souvenir de SolfХrino» [«Воспоминание о Сольферино»]. Я не знаю, кто ее туда положил, вероятно, граф Пуртале. Я тотчас поняла ее и была так растрогана, что немедленно же дала прочитать ее королю. Он прочитал вашу книгу от строки до строки и возвратил мне ее со словами: «Мы должны помочь успеху этого дела». После этого и король, и я с живейшим интересом следили за вашими усилиями в этом направлены, когда вы в 1863 году добивались одобрения своему предприятию со стороны статистического конгресса. Вы видите, что я старалась оказать помощь вашему делу с самой его колыбели. Я оценила его с самая начала, оно стало для меня близким, родным делом. Когда началась война, я должна была сама присматривать за всем. Король оставил меня одну, в Берлине свирепствовала в это время холера. Но все мысли мои были заняты войском, и это в такой момента, когда никому еще не было известно, какой исход примет война. Он ведь мог оказаться и не благоприятным для пруссаков. Столько партий, столько раздоров! Я чувствовала себя очень несчастной… Но мы нашли утешение и опору в вашем деле. Всеобщее одушевление было так велико, что превзошло все наши ожидания.
По свидетельству Дюнана, королева Августа действительно принимала очень горячее участие в организации прусских комитетов «Красного Креста» и во время войны нередко посещала лазареты и госпитали, переполненные холерными и лихорадочными больными. Так же ревностно и самоотверженно работали вместе с нею и немецкие женщины всех сословий.
На ряду с королевою Августою, Дюнан нашел не менее пламенную, хотя и не столь деятельную, почитательницу своего дела в лице императрицы Евгении. Ею, между прочим, был поднят вопрос о том, чтобы поставить военные корабли, как на случай войны, так и на случай крушений, под защиту женевского договора, что и было исполнено, благодаря хлопотам Дюнана, на новом женевском конгрессе, состоявшемся в 1868 году.
Не надо думать, однако, чтобы сам Дюнан упустил из виду такую важную вещь. Но так как его часто упрекали в том, что он заходит слишком далеко со своими человеколюбивыми предприятиями, то ему поневоле приходилось раскрывать свои идеи и планы лишь мало по малу, по мере того, как к ним росли интерес и сочувствие общества.
VII.[править]
Отец женевского договора Красного Креста не ограничился одним произведением на свет своего любимого детища. Он принимал не менее горячее участие и в дальнейшей его судьбе. Во время осады Парижа пруссаками, находясь в столице Франции, он настоял на том, чтобы статуты женевского договора были объявлены народу. Затем он добился разрешения от французского правительства начать переговоры с прусскими военноначальниками о том, чтобы парижские женщины на время осады были переведены под охраною пруссаков в другие города, которые должны были быть объявлены «нейтральными». Но в это время последовала капитуляция и перевод стал излишним.
Во время осады Парижа Дюнан терпел страшную нужду и, в качестве иностранца, находился в постоянной опасности быть заподозренным в шпионстве и подвергнуться расстрелянию.
В 1872 году, вскоре после окончания франко-прусской войны, Дюнан задумал новое дело: созвать международную конференцию с целью улучшения участи военнопленных. Эту не менее великую идею приняли под свое покровительство наш великодушный незабвенный монарх, покойный император Александр II. По предложению императора была созвана конференция в Брюсселе в 1874 году. Брюссельская конференция не имела, однако, существенных результатов, благодаря неумелым руководителям ее подготовительных работ, но она имеет громадное значение, как первый достойный почин в этом деле, ждущем дальнейшей разработки.
Великая задача была исполнена. Народы соединились воедино под общим знаменем любви к ближнему, под знаменем, широко развевающимся в минуту страшного проявления людской ненависти, в минуту убиения себе подобных. На этом знамени любви и сострадания был начертан символ этих двух величайших чувств:
«Красный Крест».
Славный инициатор этого дела был удостоен орденов и отличий от всех государств; императоры, короли, герцоги, князья, министры, полководцы, кардиналы и светила науки, крупнейшие ученые и общественные учреждения в письмах и адресах выражали Дюнану чувства величайшего почтения к его самоотверженным трудам. Это был неслыханный триумф, оказанный частному деятелю, пожертвовавшему для осуществления своей идеи все свои силы, все свои привязанности, все почти свое состояние, отказавшемуся от мысли о семье, отдавшему всю любовь своего великого сердца своим ближним, облегчению их участи.
И весь мир уже давно вкушает плоды трудов Дюнана. «Красный Крест» уже сослужил в достаточной мере свою службу. Десятки тысяч людей были спасены им на полях битв последней четверти века. Эти десятки тысяч спасенных жизней — достойный памятник трудам незабвенного основателя «Красного Креста», воздвигнутый им своему народу [28-го мая 1896 года, в день своего рождения, Анри Дюнан был засыпан множеством телеграмм с разных концов света, поздравлявших его с 68 днем рождения и желавших ему долголетия. Наш «Красный Крест», не ограничиваясь телеграммами, решил также оказать материальную поддержку человеку, пожертвовавшему своим состоянием на общее благо. С соизволения Государыни Императрицы Марии Феодоровны, главным управлением «Красного Креста» было выдано Дюнану единовременное пособие в 1,000 рублей и назначена пожизненная пенсия в таком же размере. Кроме того, на бывшем в августе 1897 года в Москве международном съезде врачей, по предложение председателя, премия города Москвы в 5,000 рублей была единогласно присуждена Анри Дюнану. Наконец два года тому назад, Анри Дюнану, как поборнику мира была единогласно присуждена премия имени Нобеля в 5,000 р.].
С. Петербург.
Апрель, 1904 г.
Объяснение
иностранных слов, встречающихся в этом очерке.[править]
Агитатор — человек, настойчиво проводящий в общество свои мысли.
Гуманный — человечный, человеколюбивый.
Делегат — представитель, уполномоченное лицо.
Интернациональный — международный.
Конгресс — съезд представителей одного или нескольких государств для решения какого-либо вопроса.
Конституция — закон, определяющий государственное устройство в тех странах, которые управляются представителями народа.
Конференция — собрание лиц для решения каких-либо вопросов.
Нейтральный — не принадлежащий к враждующим между собою сторонам.
Пропаганда — распространение какой-либо идеи и собирание себе сторонников.
Анри Дюнан. История возникновения Красного Креста. Очерк. Добрые души. Чтение для детей и для народа. М.: Издание книгопродавца М. В. Клюкина. Типо-Литография Г. И. Простакова, 1904.