Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
БЛЭЗ ПАСКАЛЬ. МЫСЛИ (О РЕЛИГИИ)[править]
Книга эта одна из самых знаменитых во всемирной литературе, как и творец ее — один из великих истории. Ни к кому в новом, христианском мире, не идет так название «феномен», как к Паскалю. Античный мир, как и Восток, имели много феноменов: Тамерлан, Аннибал, или Сократ и Платон были феноменами по неподготовленности для них почвы, по чрезвычайному своему возвышению над условиями и фактами своего времени. Вот уж не «равные среди равных»! Начало уравненности людей стало гораздо сильнее потом, и христианство вообще мы можем определить как равенство равных, как эру без героев. Даже Наполеон есть только Монблан среди Альп: вспомним его окружающих людей и вулканичность всей почвы, породившей его; Ньютон, после Коперника и Кеплера, и как современник Лейбница и Декарта также перестает быть феноменом, т. е. необыкновенным, случайным, не подготовленным явлением. Паскаль не был ни Ньютоном, ни Наполеоном в своей сфере: рост его умереннее. Но сочетание даров его необыкновеннее, чем гений Наполеона и Ньютона. В самом деле, он и непревзойденный публицист («Provinciales»[1]), и религиозный мыслитель, и геометр: три таланта, казалось бы, решительно несовместимые. Судя по биографическим запискам его сестры, он между 11-16 годами сам и совершенно самостоятельно открыл части эвклидовой геометрии, чертя фигуры мелом на полу и размышляя о них. И действительно, уже после 16 лет он делает в геометрии и физике открытия, которые свидетельствуют о необыкновенной его наблюдательности и остроте мысли в сфере точных наук и навсегда связали его имя с историею этих наук. Казалось, на что бы он ни взглянул, он видел новое. Можно сказать, никогда не рождался человек со столь свежею впечатлительностью. Великие математики и физики не часто становятся политиками, и чрезвычайно редко — моралистами. Между тем в «Provinciales» Паскаль потрясает, да, потрясает непоправимо, до сих пор памятно и чувствительно — иезуитский орден, т. е. первую нравственную и политическую силу своего времени. Право же, это стоит Ваграма и Аустерлица; по силе нравственного действия, но только благотворного — это стоит Священного союза. Через «Provinciales» и «Pensées»[2] Паскаль стал Марком Аврелием христианства, но с преимуществами активности и страсти на его стороне. И вот — мы переходим к этим его «Pensées». Нужно заметить, в жизни и личности Паскаля проходит много того, что в нашей национальности зовется «юродством». Так, он носил на теле веревки с острыми гвоздиками, и когда ему приходило на мысль что-нибудь греховное — он покалывал себя, если грех был тяжел и неотступен — он окровавливал себя. Это было в те самые дни, когда он производил исследования над циклоидой, кривой линией, особенно не поддававшейся анализу его предшественников и современников. В эту пору он на клоках бумаги записывал «pensées», т. е. разные ему приходившие в голову мысли. Это были черновики для задуманной им книги, от которой, однако, не сохранилось даже плана. И вот, когда он умер, умер всего только молодым человеком, друзья, вошедшие в его комнату-- келью, нашли эти листки. Собранные, просто сшитые без всякого порядка, они и составили труд Паскаля, который может умереть только с христианством, потому что его «Pensées» суть самое глубокое и самое свободное, что было подумано о христианстве умом чисто светского сложения. Здесь нет и тени профессиональности мышления, и нет «заказа»: двух язв, которые отравляют богословие. Книга сейчас же стала великою. Философ по ней учится, и в скорбное сердце она проливает утешение. Как мал перед нею Босюэт в своем холодном блистании, как жалок и риторичен Шатобриан. Если во Франции суждено когда-нибудь возродиться христианству, оно могло бы возродиться через эту книгу и начиная с этой книги: это есть мост между святым содержанием Евангелия, и жаждою святого в человеческом сердце, мост единственный во Франции, на который не налегло ни черноты невежества, ни вероломства софизмов. Все призывы софистов начала нашего века вернуться к предрассудкам, ибо они составляют кору истины, лучше сохраняющую драгоценное зерно; все вопли фанатиков, что эшафот есть опора алтаря, эта истерика, в которой равно упражнялись юродивые и шарлатаны реставрации, есть зараженное христианство, есть отравленное христианство. Впереди, перед этим — смех Вольтера; наивности Фенелона; красноречие Босюэта; плутни иезуитов. И высится только единственная и чистая, и могущественная книга — «Pensées» Паскаля. На нее одну Франция и могла бы нравственно и религиозно опереться. Драгоценная черта книги в том, что она говорит вашему сердцу, говорит моему сердцу. Но так ведь и Евангелие, говоря человеку — овладело нациями, создало христианские нации. Перевод г. Первова выполнен с большим вниманием. Он сделал бы недурно, если бы к следующему изданию «Мыслей» присоединил обдуманно составленный указатель: книга чрезвычайно разбросана в содержании, а между тем ее не только хочется читать, но хочется и нужно, бывает, с нею и справиться.
КОММЕНТАРИИ[править]
НВип. 1899. 6 окт. № 8480. С. 7-8.
Рукопись рецензии Розанова на 1-е издание этой книги в переводе П. Д. Первова (СПб., 1889) хранится в РГАЛИ (Ф. 419. Оп. 1. Ед. хр. 42. Л. 1-15); опубликована В. Г. Сукачем в журнале «Человек». 2001. № 4.
«Письма к провинциалу» (1656—1657) — анонимно опубликованное сочинение Паскаля с острой критикой тайной политики иезуитов.