Взял братец сестрицу за руку и сказал:
— Умерла наша матушка родимая, и с тех пор нет у нас и часу спокойного; каждый день мачеха нас бьёт; подойдём мы к ней, а она нас от себя пинками да толчками. Нет у нас другой пищи, кроме чёрствых корок, объедков от стола; даже собаке под столом лучше жить, чем нам: хоть изредка, а достаётся ей лакомый кусок. Боже милостивый! Что, если б знала наша матушка родимая! Лучше будет, коли мы уйдём прочь подальше отсюда.
И ушли братец и сестрица из дому; целый день шли они по полям и лугам, по камням и кочкам; когда дождь пошёл, сестрица говорила:
— Сам Господь Бог плачет вместе с нашими сердцами.
К вечеру пришли они в лес и от тоски сердечной, от голода и далёкого пути так устали, что сели в дупло дерева и крепко заснули.
На другой день, когда они проснулись, солнце уже высоко поднялось на небе и прямо сияло в дупло. Братец сказал:
— Сестрица-голубушка, хочется мне попить водицы. Знал бы я, где тут протекает ручеёк, пошёл бы к нему и напился бы водицы. А вот мне послышалось, как будто журчит ручеёк неподалёку отсюда.
Братец встал, взял сестрицу за руку, и пошли они вместе отыскивать ручеёк.
Но их злая мачеха была колдунья и хорошо видела, когда дети ушли из дому. Она пошла вслед за ними потихоньку, крадучи, как умеют только колдуньи, и заколдовала все ручьи в лесу.
Когда дети нашли ручеёк, такой серебристый и так весело скачущий чрез камни, братец нагнулся, чтоб попить чистой водицы, но сестрица услышала, как проговорил ручеёк, тихо журча:
— Кто попьёт моей водицы, тот сделается тигром.
Тут сестрица закричала:
— Прошу тебя, братец, не пей ты этой водицы, а то сделаешься тигром и растерзаешь меня!
Братец послушался сестрицу и не стал пить, хотя сильная жажда мучила его.
— Хорошо, я подожду до следующего ручейка, — сказал он.
Вот подошли они к другому ручейку, а сестрица услышала, как он журчит им навстречу:
— Кто польёт моей водицы, тот сделается волком.
Сестрица закричала:
— Прошу тебя, братец, не пей ты водицы, а то сделаешься волком и съешь меня!
Послушался братец сестрицу и не стал пить.
— Хорошо, подожду ещё до другого ручейка, — сказал он, — но тогда, чтобы ты ни говорила, сестрица, а я уж непременно напьюсь водицы; не могу я больше терпеть жажды, которая мучит меня.
Подошли они к третьему ручейку; услышала сестрица, как он, журча, говорит:
— Кто попьёт моей водицы, тот сделается ланью.
— Ах, братец-голубчик! Прошу тебя, не пей! — закричала сестрица. — А попьёшь этой водицы, сделаешься ты ланью и убежишь от меня в лес.
Но братец не слушал уже сестрицу, а нагнулся к ручью, чтобы попить из него водицы. Но как только первые капли омочили его губы, он превратился в молодую лань и спокойно улёгся на берегу.
Стала сестрица оплакивать своего бедного заколдованного братца; лань тоже плакала, печально сидя возле сестрицы. Наплакалась девочка досыта и наконец говорит:
— Не плачь, родная лань; будь спокойна, уж я-то никогда тебя не покину.
Сестрица сняла со своей ножки золотую подвязочку и надела её на шейку лани, потом нарвала зелёной травки и сплела мягкий шнурок. Шнурок она привязала к золотому ошейнику и повела свою лань подальше в лес. Они шли, долго шли, но вот стоит пред ними избушка. Сестрица заглянула в избушку и видит: никого тут нет.
«А здесь нам можно бы остаться», — подумала она.
Набрала она листьев и мох и устроила мягкую постельку для лани. Каждое утро ходила девушка в лес, чтобы собирать ягод, кореньев, орехов для себя и свежей травки для лани. Лань кушала из её рук зелёную травку и весело прыгала и резвилась перед нею. Вечером, утомившись от трудов, девочка молилась Богу и тихо засыпала, положив свою головку на спину лани как на подушку. Если б только братец имел свой человеческий образ, какую прекрасную жизнь они могли бы проводить!
Так прошло несколько времени; одни-одинёхоньки живут они в дремучем лесу. Случилось, что король того государства устроил большую охоту в том лесу. Вдруг по всему лесу раздались звуки рогов, лай собак, весёлые крики охотников. Как услышала это лань, захотелось ей попасть на охоту.
— Отпусти меня, сестрица, на охоту, не сидится мне дома, — сказала лань.
Так просилась лань у сестрицы и не давала ей покоя до тех пор, пока сестрица отпустила её.
— Только с уговором, — сказала сестрица, — вечерком непременно вернись домой. Дверь запру я на замо́к, чтоб охотники-буяны не ворвались ко мне. А чтоб я тебя узнала, ты постучись в дверь и скажи: «Сестрица, отвори!», а не сделаешь ты этого, не отопру и не впущу тебя.
Лань убежала; ей было так хорошо и весело на свободе! Король и охотники заметили это красивое животное и погнались за ним, но никак не могли догнать его. Часто им казалось, что вот-вот лань попадёт к ним в руки, но она перескочит через кусты и рвы — и след простыл. Когда стемнело, лань подбежала к избушке, постучала в дверь и сказала:
— Сестрица, отопри!
Дверь отворилась, лань вбежала в избушку и отдохнула за ночь на мягкой постельке. Утром опять началась охота, и как только лань заслышала звук охотничьих рогов и весёлые крики охотников, не сиделось ей дома, и она сказала:
— Сестрица, выпусти меня; я в лес хочу!
Отворила сестрица двери и сказала:
— Помни же, к вечеру вернись домой, да не забудь постучать и сказать, как я тебя научила.
Увидев лань с золотым ошейником, король и его охотники опять погнались за нею, но и на этот раз она была для них слишком проворна и увёртлива. Целый день охота продолжалась, а к вечеру удалось охотникам окружить лань и даже слегка ранить её в ногу, однако она увернулась от них, и хоть прихрамывая и не так уже проворно, а добежала до дома. Один из охотников украдкой следовал за нею до самой избушки и слышал, как она сказала, постучав в дверь: «Сестрица отопри»; и видел он, как дверь отворилась и опять заперлась за ланью. Охотник, заметив хорошенько всё, что видел и слышал, пошёл к королю и рассказал ему всё, как было.
— Завтра ещё раз поохотимся за нею, — сказал в ответ на то король.
Сильно напугалась сестрица, когда увидела, что её лань ранена. Она обмыла ранку, обложила её разными травами и сказала:
— Милая лань, ложись на постельку и отдохни хорошенько, чтобы завтра быть здоровой.
Но рана была так ничтожна, что на следующее утро лань не чувствовала ни малейшей боли, а как заслышала звуки охоты, так уж не сиделось ей дома.
— Сестрица-голубушка, невтерпёж сидеть мне дома! Хочется мне в лес на охоте погулять, и на этот раз никто уж не поймает меня!
Сестрица плакала и уговаривала лань:
— Ну, а как они убьют тебя, как же я останусь одна в дремучем лесу, покинутая всеми? Нет, не могу я отпустить тебя!
— Так я умру здесь от тоски! Как слышу я звук охотничьих рогов, так готова из кожи лезть вон.
Ну что тут поделаешь? С тоскою в сердце сестрица должна была отворить дверь, и резвая лань весело ускакала в лес. Как только король увидел её, он сказал тотчас своим охотникам:
— Гоняйтесь за этой ланью до поздней ночи, но не причиняйте ей никакого вреда.
А как только солнышко зашло, король сказал первому охотнику:
— Поди, покажи мне дорогу к избушке в лесу.
Вот подошли они к избушке; король постучался и сказал:
— Сестрица, отопри!
Двери отворились, король вошёл, а перед ним стоит девушка да такая раскрасавица, какой он в жизни ещё не видывал. Перепугалась девушка, что не родная лань вошла, а чужой человек с золотой короной на голове. Но король милостиво посмотрел на неё и, подавая ей руку, сказал:
— Согласна ли ты идти со мною во дворец и быть моею милою женою?
— Согласна, но с уговором, что лань тоже пойдёт со мною, потому что я не покину её.
А король сказал на то:
— Лань может навсегда оставаться с тобой и ни в чём не будет терпеть недостатка.
А на эту пору и лань прибежала домой. Тут уж сестрица опять привязала к ошейнику шнурок и повела её из лесной избушки. Король посадил красавицу к себе на лошадь и повёз во дворец, где отпразднована их свадьба с большим великолепием. Так стала она королевой, и долго жили они с королём весело и счастливо. Вместе они берегли родную лань, ухаживали за нею и пускали её бегать в дворцовом саду.
Но злая мачеха, по милости которой дети пошли скитаться по миру, воображала себе, что сестрицу давно растерзали дикие звери, и что братец, превращённый в лань, давно уже убит охотниками. Каково же ей было, когда она услыхала, что детям выпало такое счастье, и что им так хорошо живётся на свете! Зависть и злоба закипели в её сердце, и нигде не находила она покоя, всюду преследовала её мысль, как бы погубить их обоих. А тут ещё стала упрекать её родная её дочь, безобразная как тёмная ночь, да и ещё с одним глазом.
— Ну на что ты колдунья, коли не я королева? Ведь это счастье на мою бы должно выпасть долю, коли ты была бы ловкою колдуньей.
— Молчи, — говорила старуха, чтоб успокоить её, — не буду я сидеть сложа руки, как удобное времечко настанет.
Настало время, у королевы родился прекрасный сын, а король в ту пору был на охоте. Тогда злая колдунья превратилась в королевскую горничную и, войдя в спальную, сказала королеве:
— Ванна готова; пойдёмте скорее, пока вода не простыла. Тёплая ванна вам принесёт большую пользу и придаст новые силы.
А тут и её безобразная дочка как раз подвернулась; обе они подхватили слабую королеву, понесли в баню и посадили в ванну. А сами скорее заперли дверь на замо́к и побежали вон; баню-то они натопили так жарко, что прекрасной королеве пришлось там задохнуться.
Покончив с этим делом, старая колдунья надела чепчик на свою дочь и уложила её в постель на место королевы. Старуха придала ей вид и фигуру королевы, только никак не могла приделать ей другой глаз. Делать нечего, надо было дочери лежать всё на том боку, где глаза не было, чтобы король не заметил, что она крива.
Вечером король вернулся во дворец и как услыхал, что родился у него сын, он очень тому обрадовался и бросился тотчас к постели, чтобы посмотреть на свою раскрасавицу-жену. Но старая колдунья успела закричать ему:
— Если жизнь королевы вам дорога, то не подымайте занавеси; королева так слаба, что не может выносить света; притом же, ей нужно совершенное спокойствие.
Король тотчас отошёл и таким образом не узнал, что не королева, а самозванка лежит в постели.
Наступила полночь, и все люди крепко спали. Но не спала одна няня у колыбели новорождённого, и вдруг увидела, что дверь тихо отворилась, и вошла настоящая королева. Она молча взяла младенца на руки и покормила его, потом отряхнула подушечку, поправила постельку и опять положила его в колыбель, покрыв одеяльцем. Не забыла она и лани своей и подошла в уголок, где она лежала, и погладила её по спине. После этого она так же тихо и молча вышла за дверь.
На другой день няня расспрашивала у караульных, не видали ли они, чтобы кто-нибудь ночью входил в за́мок. Но у всех был один ответ: «Нет, никого не видали».
Таким образом приходила королева много ночей сряду, но не произносила ни одного слова. Всякий раз видела её няня, но никому не поверяла этой тайны.
Прошло довольно много времени, но в одну ночь заговорила королева и произнесла такие слова:
— Что будет с моим сыном? Что будет с моею ланью? Два раза ещё приду к ним, а там уж никогда!
Няня ничего не отвечала, но когда королева исчезла, она пошла к королю и всё ему рассказала, как было. Как заговорит король:
— Ах, Господи! Да что ж это такое? Всю ночь я не буду спать у кроватки моего сына.
К вечеру пришёл он в детскую, а в полночь явилась королева и опять проговорила:
— Что будет с моим сыном? Что будет с моею ланью? Ещё один раз приду к ним, а там уж никогда!
Тут она покормила своё дитя и, уложив по-прежнему в постельку, хотела уйти.
Король не мог более удерживаться и, бросившись к ней, сказал:
— Ты не можешь быть другою, как только моею милою женою.
— Да, я твоя милая жена, — отвечала она, и в ту же минуту по милости Божией возвратилась к ней жизнь, и стала она по-прежнему свежа, румяна и здорова.
Тогда рассказала она королю о преступлении, которое совершила над нею злодейка-мачеха со своею дочкою. Король приказал представить их на суд, и над ними тут же произнесён был приговор: дочь отведена была в лес, на растерзание диким зверям, а колдунью бросили на костёр, где она погибла злою смертью. А когда она обратилась в прах и пепел, разрушилась сила её чародейства, и лань опять приняла человеческий образ. И таким образом братец и сестрица жили вместе весело и счастливо до самого конца.