Бурный поток (Мамин-Сибиряк)/Часть 4/V/ДО
Новая жизнь Julie сложилась окончательно и отлилась въ опредѣленныя формы; больше не было ни неровностей ни недоразумѣній, потому что Julie шагъ за шагомъ поработила своего покровителя. Это была долгая и мудреная работа, требовавшая громаднаго мозгового напряженія и топкой ювелирной работы въ исполненіи. Еще немного, и Теплоуховъ будетъ смотрѣть ея глазами, слушать ея ушами, и жизнь потечетъ вольною, широкою волной. Julie не мечтала изъ Теплоухова сдѣлать законнаго мужа и еще меньше того увлекалась разными романическими бреднями.
Теплоуховъ всѣми зависящими отъ него способами старался сдѣлать все, чтобы угодить Julie, хотя это было и трудно. Julie была непроницаема и относилась къ своему покровителю какъ-то свысока, какъ относятся къ ребенку, когда его манятъ игрушкой, чтобы заставить выпить горькое лѣкарство. Она интересовалась всѣми дѣлами Теплоухова, хотя открыто и не высказывала своихъ мнѣній; по спеціальнымъ вопросамъ она, конечно, ничего и не могла сказать, но зато произносила самое безапелляціонное рѣшеніе относительно окружавшихъ Теплоухова людей, льнувшихъ къ его богатству, заискивавшихъ, лгавшихъ и обманывавшихъ
За послѣдній годъ въ характерѣ Теплоухова произошла рѣзкая перемѣна, которая не могла не броситься въ глаза всѣмъ, знавшимъ его близко: онъ по временамъ дѣлался какъ-то необыкновенно разговорчивъ и сильно увлекался, такъ что его безжизненное, блѣдное лицо покрывалось нестественнымъ лихорадочнымъ румянцемъ и на лбу выступали капли холоднаго пота.
— Ужъ ты здоровъ ли? — иногда спрашивала его Julie, щупая рукой холодный лобъ. — У тебя руки холодныя и глаза такіе лихорадочные.
— Больше, чѣмъ здоровъ! — съ улыбкой отвѣчалъ Теплоуховъ, цѣлуя ощупывавшія его руки. — Это оттого, Julie, что я слишкомъ счастливъ, несправедливо счастливъ. Ты мнѣ подарила свою молодость, и я ожилъ около тебя.
Минуты возбужденія смѣнялись періодами апатіи и какой-то сонливости, когда Теплоуховъ превращался въ настоящую куклу и смотрѣлъ кругомъ мутными и безсмысленными глазами. Julie приписывала эти послѣднія минуты физическаго разслабленія излишествамъ прошлой жизни Теплоухова, а моменты оживленія — своему вліянію. Поѣздка на выставку и пребываніе на ней на время уничтожили припадки апатіи.
— Я никогда такъ не работалъ, какъ теперь! — говорилъ Теплоуховъ, когда оставался съ глазу на глазъ съ Julie. — И всѣмъ этимъ я обязанъ исключительно тебѣ, моя крошка!
На выставку прилетѣла и чета Мансуровыхъ, пріѣхала неизвѣстно зачѣмъ, какъ большинство выставочной публики. Инна попрежнему вездѣ таскала за собой Илью Ильича и удивляла публику разными наивными выходками. Julie всегда была рада присутствію этой оригинальной пары, тѣмъ болѣе, что Илья Ильичъ немножко ухаживалъ за Julie, что она охотно ему позволяла, чтобы поддержать въ Теплоуховѣ должное напряженіе чувствъ. Есть люди, которые родятся, живутъ и умираютъ какъ-то между прочимъ, оставаясь все время незамѣтными. Именно такимъ человѣкомъ былъ Мансуровъ, не отличавшійся ни особенными добродѣтелями ни особенными пороками, а такъ, жившій изо дня въ день, пока живется. Отъ него всегда такъ и вѣяло заматерѣлою лѣнью, такъ что даже невозмутимая Julie удивлялась мансуровскому спокойствію.
Въ самый разгаръ выставки, когда работа кипѣла по всей "линіи", какъ любилъ выражаться Богомоловъ языкомъ военныхъ реляцій, одно событіе нарушило предвкушаемое имъ торжество, именно: мансуровскіе заводы ушли съ молотка и были куплены старикомъ Зостомъ. Первымъ въ "Славянскій Базаръ" принесъ это извѣстіе Богомоловъ, который влетѣлъ въ номеръ Julie, какъ бомба, позабывъ всѣ приличія усовершенствованнаго дѣльца.
— Вы слышали? — накинулся онъ на Мансурова, который сидѣлъ въ креслѣ съ стаканомъ кофе въ рукахъ.
— Нѣтъ, не слыхалъ! — отвѣтилъ Мансуровъ, защищая свой стаканъ рукой.
Julie и Теплоуховъ переглянулись, но Богомоловъ не желалъ ничего замѣчать и, принявъ самую трагическую позу, сообщилъ публикѣ извѣстіе о продажѣ заводовъ Зосту.
— Что же тутъ удивительнаго? — невозмутимо спросилъ Мансуровъ. — Кажется, это въ порядкѣ вещей, что одни покупаютъ то, что другіе продаютъ.
— Я тоже не нахожу ничего особеннаго, — замѣтилъ Теплоуховъ. — Этого можно было давно ожидать…
— Ничего особеннаго?.. Что вы, господа! — взмолился Богомоловъ, обрушиваясь въ кресло. — А почему именно теперь проданы заводы, когда мнѣ нельзя оторваться отъ выставки? Я бьюсь здѣсь въ Москвѣ, а въ Петербургѣ ужъ успѣли воспользоваться моимъ отсутствіемъ, потомъ, претендентовъ на покупку было много, а остались они за Зостомъ! Ахъ, господа, господа, какъ это вы не хотите ничего понимать?
— Да тутъ, собственно, и понимать, кажется, нечего, — замѣтилъ Мансуровъ.
— Такъ я же вамъ скажу, господа, что это значитъ: это первый ходъ Нила Кузьмича, который открываетъ имъ свою кампанію противъ насъ, и въ частности этимъ ходомъ онъ хотѣлъ насолить лично мнѣ.