Усмешка судьбе[править]
ВИКТОР сидел в гостях у пристава. Семья пристава была на даче, и квартира захолостела: пыль и неурядица легли на всю обстановку.
В кабинете на подоконнике стояли тарелки с объедками от обеда. На письменном столе на газете пухлой горкой лежал табак. Пристав в расстегнутом кителе ходил по грязному ковру и поминутно скручивал папироски. Вавич сидел на кожаном диване и слушал пристава.
— Что главное? — спрашивал пристав. — Вот скажите мне: что главное? — Пристав затянулся, остановился перед Вавичем, расставив ноги. Левая рука за подтяжкой. Пустил дым в потолок. — Не знаете? Главное — вид. Вид — главное. — Пристав зашагал. — Полиция — это лицо города. Ну, въезжаете вы в город. Что вам в глаза бросается? Городовой. Если вот этакая замухрышка закорючкой такой стоит, — пристав скрючился и скривил старческую гримасу, — ну, что? Город это? Сразу и решаете — мразь, а не город. Тетюши! А вот стоит молодец этакий, — пристав выпрямился, — аккуратно одет, амуниция, — пристав провел рукой с плеча по животу, — этак орлом глядит. Ого! Вы подумаете, наверно, наверно, подумаете: ого-го! Да возьмите любой снимок. Кто стоит впереди? Ну, вид города, какого хотите? — Городовой! Граждане могут быть какие хотите, это случайные зеваки. Ну а если на первом плане какой-нибудь золоторотец с обмызганной селедкой на правом боку — это уж извините, извините меня.
Пристав замахал руками и отвернулся, как будто Вавич собирался спорить.
— Ну хорошо. Вот вы околоточный надзиратель. Стоите дежурным на углу. Как вы будете стоять? Встаньте, встаньте, покажите. Бросьте папироску, — и пристав дернул Вавича за рукав.
Вавич встал. Встал по-солдатски.
— Ну и глупо! — Пристав фыркнул и махнул рукой. — Вот, глядите!
Пристав стал, отставя вперед левую ногу, чуть подняв вверх подбородок, правую руку зацепил большим пальцем за пояс брюк, левой рукой он как будто придерживал ножны невидимой шашки.
Постоял так минуту.
— Вот надзиратель! — сказал пристав. Он отшагнул и указал на место, где только что стоял надзирателем. — Вот-с: картина! Ну, станьте.
Виктору было до слез неловко принимать позу, но он все же встал. Не свободно, но так, как стоял пристав.
— Взгляд, взгляд надо! Готовность и усмешка судьбе. И, батенька, одеваться, — продолжал пристав, когда красный Вавич сел на место, — одевайтесь с иголочки, с ниточки, и чтоб на вас ни пылинки, ни пятнышка. Дадут вам самый завалящий околоток, Ямскую слободку какую-нибудь, — и там вы франт. Ботфорты носите — глянц, кавалерийский корнет. Начальство проездом глянет и, будьте покойны, скажет: да такому квартальному тут не место.
Пристав затеребил табак на столе, стал курить папиросу.
— Кителя — как снег, как мелом натерты. Фуражку три месяца проносил — вон к черту. Помните, что вы — лицо города! Приезд или встреча. Кого в наряд? Самого нарядного. А у вас и фигура. У вас есть фигура.
Вавичу теперь самому захотелось встать, отставить ногу, палец за кушак и усмешку судьбе изобразить.
— И вот запомните, что я вам скажу, молодой человек: два главные свойства, два качества — решительность и галантность!
Пристав резко повернулся на каблуках и подошел к окну.
Виктор робко пыхтел папиросой. Вдруг пристав подошел вплотную к Виктору, наклонился и свирепо нахмурил брови. И, махая указательным пальцем перед самым носом Вавича, пристав прохрипел:
— Только надо знать, когда пустить одно и когда применить другое. Божже вас упаси перепутать! Божжже вас упаси, — махал пристав пальцем.
Вавич не решился попятиться.
— Так-с, — сказал пристав облегченно, — а теперь покурим.
— Да, да, — говорил Виктор, — вот только кончатся лагери, и я в запас.
— И отлично, и поезжайте. В своем городе — неудобно. Связи старые, это может стеснять при исполнении обязанностей. Всякое, знаете, может быть.
— Вы писали уже? — спросил Вавич.
— Это уж не беспокойтесь, это уж все будет сделано. Коли я сказал — место за вами.
— А все-таки: чиновники? полицейские — чиновники? — вдруг спросил Виктор.
— М-да! Конечно. Чины здесь гражданские, — раздумчиво ответил пристав.
В это время тяжелые сапоги затопали у порога.
— Кто? — гаркнул пристав.
— Гольцов, ваше высокородие!
— Чего принесло? — пристав сунулся к двери.
— Игнатов вроде горит.
— Какой Игнатов? В каком роде? — встревожился пристав.
— У москательщика Игнатова вроде пожар.
— Так и ждал, давно ждал. Ишь ведь, и погоду выбрал. Вели подавать, еду. — Пристав стал торопливо застегивать китель. Городовой просовывал под погон портупею. — Простите! Вот изволите видеть. Всегда на посту. Поцелуйте ручку Аграфене Петровне! Живей, дурак, шапку, — крикнул пристав городовому.
Виктор вскочил.
— Честь имею, — козырнул в дверях пристав.
У крыльца городовой подсаживал пристава в пролетку, и Виктор слышал, как он рявкнул в ответ:
— Так точно! Страховой на даче-с.