Нам Дионосом премудрым сумрак тайны озарён:
Не творит создатель злого, милосерд его закон,
Он добро возобновляет, сокращая долгий стон.
В совершенстве беспорочно совершенствуется он.
Вышли в путь из Мулгазара львы, убийцы темноты,
Увозившие с собою то светило высоты.
Над кристаллом нависали чёрных воронов хвосты.
Бадахшанские рубины не теряли красоты.
Деву-солнце в паланкине увлекая в край иной,
Братья тешились охотой, разливая кровь рекой.
Изо всех краев окрестных к порождавшим блеск и зной
Обитатели навстречу шли с дарами и хвалой.
Путешествовало солнце в окруженье нежных лун,
Путешествовали братья, сладкозвучней лирных струн.
Край открылся недоступный, к валуну припал валун.
Вот скала, где жил тот витязь, что прекрасен, славен, юн.
«В этих скалах я хозяин, — объявляет амирбар —
Я пойду туда, где прежде ощущал безумья жар;
Нас Асмат копченым мясом угостит в пещерах чар;
Там чудеснейшие ткани поднесу я братьям в дар».
Подошли они к пещере в толще каменных громад.
Там оленина хранилась. Пир устроила Асмат.
Вот в веселье побратимы о минувшем говорят,
За ниспосланную радость небеса благодарят.
Обошли они пещеры, ликовали в недрах гор,
Запечатанных собратом кладов делая обзор;
Тех сокровищ непомерных охватить не мог бы взор,
И от зрелища такого обрывался разговор.
Царь индийский не скупился, потеряв дареньям счёт,
Весь Придоном предводимый одарил тогда народ.
Сделал каждого богатым и не знающим забот,
Но, казалось, в море блеска не убавилось красот.
Тариэль сказал Придону: «Я должник твой всё равно,
Но творящему благое быть счастливым суждено;
Всё богатство грозных дэвов, мной добытое давно,
Не считая и не меря, забери — твое оно».
Нурадин, склонясь, восславил нескрывающего благ:
«Неужели ты считаешь, что душою я простак?
Пред тобой соломы мягче и скале подобный враг,
И пока ты мне сияешь, не проникнет в сердце мрак».
И обратно к Мулгазару понеслись гонцы верхом,
Чтоб сокровища доставить из пещер в Придонов дом.
И в Аравию ведущим львы направились путём.
Был спаспет, ущербный месяц, к солнцу яркому влеком.
Через много дней открылся край светлейшей из невест:
Стали частыми селенья многолюдных этих мест.
Вышли в синем и зелёном обитавшие окрест,
Восторгал их Автандилов неожиданный приезд.
К аравийскому владыке Тариэль послал гонца,
Молвит: «Будет наша встреча встречей сына и отца.
Подхожу я, царь индийцев, к двери вашего дворца
С неоторванным бутоном, не лишенным багреца.
Царь! Тебя при первой встрече омрачить случилось мне.
Повелел меня пленить ты, вслед помчался на коне.
Огорчил я помешавших сердцу плакать в тишине,
И рабов твоих не мало погубил я в той резне.
Чтобы вымолить прощенье, я свой путь оставил сам.
Не гневись, о повелитель, так угодно небесам.
Подношений не имею, это ведомо друзьям,
Только вашего спаспета приношу в подарок вам».
И едва вручил посланец весть, лишавшую кручин,
Был восторгом несказанным преисполнен властелин.
И утроилось блистанье на ланитах Тинатин,
И ресниц упали тени на хрусталь и на рубин.
Вот забили в барабаны, стало шумно и светло,
Много ратников навстречу к победителям пошло.
Лошадь вывел каждый воин, каждый взял своё седло,
Возросло и крепкоруких, смелых воинов число.
Вестник дружбы и отрады, общим счастьем окрылён,
На коня вскочив, помчался к Автандилу лев-Придон;
И спаспет не медля прибыл, но известьем был смущён,
И стыдился властелина торжествующего он.
Царь спаспету встал навстречу и к себе его привлёк,
Тот поднёс к лицу смущенье укрывающий платок.
Замораживая розы, сумрак солнце заволок,
Но укрыть необычайной красоты его не мог.
Грусть отрадою сменяя, царь героя целовал,
И, лучи потупив долу, тот к ногам его упал.
«Встань! — сказал ему властитель — Ты отвагу доказал
И достоин не укоров, а награды и похвал».
Обнимая, говорил он: «Мой огонь ты остудил,
Удалил от сердца горечь; поспеши же, Автандил!
Смелый лев, соединишься со светилом всех светил,
Чьё лицо гишерной бровью Всемогущий наградил».
Миновали испытанья, груз которых был тяжёл.
Обнял царь тогда героя; тот от радости расцвёл.
Как приличествовал мужу солнцем блещущий престол!
Только тот блажен, кто в счастье сквозь несчастие вошёл.
Витязь молвил: «Удивляюсь, что же медлишь ты, отец:
Неужель не хочешь видеть ты носящую венец
И ввести её сердечно и радушно во дворец,
Чтоб, одет её лучами, заблистал он наконец?»
Доложил и Тариэлю. Мчались вместе до шатра.
Рдели щеки голиафов ярким заревом утра,
Все исполнились мечтанья, и судьба была щедра,
И мечи их понапрасну не гремели у бедра.
Спешась несколько поодаль, светом девы осиян,
Вывел царь из паланкина и приветствовал Нестан
Ослепили властелина и глаза её, и стан,
И на миг утратил разум престарелый Ростеван.
Он сказал: «О, светоч ясный, при тебе молчат уста!
Нет рассудку от безумья ни ограды, ни щита.
Видя светлую, в которой красота планет слита,
Разве может быть желанной роз, фиалок нищета?»
Ослепляла, расточала всем сияние своё,
Словно молния, сражала, поражала, как копьё,
Опаляла, утешала, погружала в забытьё.
И сбегались отовсюду любоваться на неё.
На коня воссел властитель, устремились к ним войска,
Приходили и другие, услыхав, издалека;
Бога славящее пенье понеслось за облака:
«Доброта твоя и щедрость бесконечно велика!»
Обратился к Тариэлю солнцеликий Автандил,
Нежных слов красу являя, сладкозвучно говорил:
«Погляди, песок взметенный ширь равнинную покрыл;
Потому я погибаю средь пылающих горнил.
То спешит мой воспитатель, встретить вас желает он,
Я идти туда не в силах, пристыжён и распалён.
Ни единый смертный в мире не был более смущён,
Ты же знаешь сам, что делать, это знает и Придон».
Тот в ответ: «Как должно, любишь господина ты, герой.
Не ходи туда, останься, без меня один постой.
Я пойду, скажу владыке: «Скрылся раб усердный твой».
С Божьей помощью ты станешь рядом с стройной пальмой той».
Там в шатре остановился лев, не знающий границ.
И Нестан стояла там же, повергающая ниц;
Ветер северо-восточный веял сладостно с ресниц.
Не таясь, помчался быстро царь индийцев, свет зарниц.
Нурадин за ним поехал. Мчались, точно ураган.
Царь узнал: «Заколыхался Тариэля статный стан».
Слез с коня и поклонился властелин аравитян,
Как отец, почтил героя, чей не меньше славен сан.
Тариэль склонился долу, протянул рубины рта.
Царь, целуя лик светила, услаждал свои уста,
Удивляясь, говорил он, ободряла красота:
«Лишь исчезнешь ты, о солнце, — разольётся темнота».
Был красою Тариэля созерцавший восхищён,
Восхвалял он ратоборца, чей клинок не побеждён.
И Придон перед Ростеном сотворил земной поклон.
Жаждой встречи с Автандилом воспитатель был пронзён.
От хвалений Тариэля царь, смутясь, поник челом.
Тариэль сказал: «Отныне я покорствую во всём.
Как сумел найти ты радость в созерцании моём?
Как владыке Автандила красоту найти в другом?
Он замешкался немного, но придёт на твой призыв.
Здесь, о царь, пока присядем — луг приятен и красив
Отчего не с ним явился, расскажу, — не буду лжив;
Должен я просить о деле, разрешенье испросив».
Сели рядом; вкруг пестрела аравийских ратей тьма.
Вспыхнул витязь, как лампада, что зажгла себя сама.
Был он так хорош собою, что людей сводил с ума.
К Ростевану обратился он изысканно весьма:
«Перед вами недостоин говорить об этом я,
Но пришёл молить смиренно — за него мольба моя:
Просит он, подобно солнцу согревающий края,
Свет очей, рассвет сердечный, мощь целебного питья.
Мы вдвоём с мольбою слезной прибегаем ныне к вам.
Мне, больному, солнцеликий дал целительный бальзам;
О себе забыл для друга, хоть страдал не меньше сам.
Я боюсь обеспокоить, ибо нет конца речам.
Ваши связаны любовью витязь тот и ваша дочь.
Помню я, слезами витязь обливался день и ночь.
Я молю: не дай, владыка, распалённым изнемочь
Непреклонному герою вы отдайте вашу дочь!
Кроме этого, властитель, не прошу я ни о чём».
Шею белую прекрасный обвязал тогда платком
И, колена преклоняя, говорил, как сын с отцом.
Слыша солнце, удивлялись обступившие кругом.
Царь смутился, видя в прахе запылившийся алмаз,
Отдалился он от солнца и на землю пал тотчас,
Возгласил: «Державный, в сердце отблеск радости погас,
Ужаснулся я, увидев столь унизившимся вас.
Как же смертный не исполнит всё желательное вам?
Вам и в вечные рабыни дочь я радостно отдам.
Даже зло от вас приемля, не предамся я слезам.
Не сыщу ему подобных и взлетая к небесам.
Разве лучше Автандила для меня возможен зять?
Царство дочери я отдал, самому не совладать.
Розе время распускаться, мне — тускнеть и увядать;
Я отказывать не в силах, должен дочь ему отдать.
Я б тебе позволил даже обвенчать её с рабом,
Ведь с тобою станет спорить лишь расставшийся с умом!
Коль спаспета не люблю я, то зачем к нему влеком?
Боже, это подтверждаю я в присутствии твоём!»
Тариэль услышал это, дрогнул чёрный строй ресниц,
Перед славным Ростеваном пал могучий витязь ниц.
Старец снова поклонился самой яркой из зарниц,
И цари не гнев, а радость умножали без границ.
И Нестан, что затмевала семь блистающих планет,
Чьей красе непостижимой меры не было и нет,
Понесли в носилках дальше, а герои шли вослед
К цитадели Ростевана, где царил он много лет.
Шла порфира восседавшей на престоле Тинатин,
Чьих томящих душу взоров не избегнул ни один;
И вошли в ее сиянье царства новый властелин
И отважный царь индийский, солнцеликий исполин.
Поклонились ей супруги, как источнику зарниц.
Восторгались все улыбкой и беседою цариц;
И, чертоги озаряя, брызнул пламень их зениц,
И ланит пылали лалы, и чернел гишер ресниц.
Приглашен царицей к трону, Тариэль сказал: «Сперва
Сядь сама на трон высокий — это воля божества.
Ты корону заслужила и достойна торжества;
На престол, светило мира, посажу с тобою льва».
Царь индийский и царица свой исполнили обет.
И, желаньем уязвленный, был посажен с ней спаспет,
Побледнел пред их союзом и луны и солнца свет,
И союз Рамина с Висой, что в сказаниях воспет.
Видя рядом Автандила, восприявшего венец,
От стыда бледнеет дева, но промолвил ей отец:
«Не стыдись, дитя родное: неспроста изрек мудрец,
Что прекраснейшее чувство ждёт счастливейший конец.
Дети! Счастья вам желаю, как желал уже давно,
И да будет вам навеки благоденствие дано.
Чтоб ясны, как небо, были, неизменны, как оно,
Чтоб земле Ростена тело было вами отдано».
И к присяге Автандилу он привёл свои войска:
«Это царь ваш — указует вседержителя рука!
Дан ему отныне трон мой, мне — предсмертная тоска,
И ему, как мне, да будет ваша верность велика!»
И ответствовало войско: «Царь божественный, внемли!
Будем пылью тех, что, смертных, подобрали нас в пыли,
Возвеличили покорных, а строптивых низвели
И спасли от пораженья храбрецов родной земли».
Тариэль могучий также прославленью отдал дань:
«Лев красивейший с тобою, о стыдливейшая лань!
Твой супруг мне брат названый, ты сестрой моею стань,
И тебе отрадой будут этот меч и эта длань!»
