На престоле восседает Автандил, сразивший зло,
Рядом радостью сияет Тариэлево чело,
С Тинатин Нестан блистает, всем от этого светло.
Подружились два светила, небо на землю сошло.
Суетились хлебодары, насыщавшие войска,
Пали овцы и коровы — многочисленней песка.
Не скудела по значенью одарявшая рука,
И на пир от лиц прекрасных потекла лучей река.
Чаши все из гиацинта, а стаканы — ценный дал,
Разноцветною посудой пир торжественный блистал.
Эту свадьбу восхвалявший сам добился бы похвал.
Здесь навеки бы остаться каждый зритель пожелал!
Бадахшанские рубины были свалены горой,
Цимбалисты новобрачных громкой тешили игрой,
У ключей вина толпились простолюдин и герой,
И до самого рассвета шёл в чертоге пир горой.
Одаряли и слепого и увечного друзья
И раскидывали жемчуг, и катился он, скользя.
Утомились гости, злато и атласы увозя.
Тариэль был верным дружкой, и вернее быть нельзя.
День спустя, владыка молвит, духом светел и высок:
«Тариэль! Твоя супруга — пламенеющий восток.
Ты — властителей властитель, ей — владычицы венок;
Подобает целовать нам отпечатки ваших ног.
Высшим с низшими не должно находиться наравне!»
И престол четы индийской он поставил в вышине.
Ниже — троны приготовил Автандилу и жене,
И дары царям горами громоздили в стороне.
Угощал их царь арабский, как товарищ дум и дел,
И служил им, забывая венценосный свой удел,
И, подарки раздавая, он на цену не глядел.
Нурадин близ Автандила по достоинству сидел.
Выражал своё почтенье Тариэлю и Нестан,
Словно зятя и невестку одарил их Ростеван.
Он короны подарил им и алмазы дальних стран.
Кто считал их — становился бессловесен, бездыхан.
Подарил он им порфиры, их достойные венца,
Драгоценные каменья, украшение дворца.
И жемчужины, что больше голубиного яйца,
А отборными конями он дарил их без конца.
Девять кубков с жемчугами получил тогда Придон,
Девять коней и в придачу девять седел и попон.
Царь индийский вёл беседу, и, хоть был уже хмелён,
Говорил с Ростеном мудро и величественно он.
Что могу ещё сказать я? Миновало тридцать дней;
Торжества их становились всё шумнее и хмельней.
Тариэлю подарили много огненных камней,
И сверкали те каменья солнца яркого сильней.
Тариэль сиянье сеял, освещая всё окрест.
У царя через спаспета стал проситься он в отъезд:
«Мне с тобою быть отрадно, нет желательнее мест,
Но, я знаю, враг — в отчизне; как шакал он всё поест.
Я раздумьем неразумных уничтожу без труда.
Знаю, вас бы огорчила Тариэлева беда,
Поспешу я, опасаясь наихудшего вреда.
Вновь наступит и свиданий и лобзаний череда».
Царь ответил: «Странно медлить, если царство грабит тать.
Будь решительным и зорким, чтоб беды не испытать.
Автандил пойдёт с тобою, взяв бесчисленную рать,
И врагов своих коварных сможешь быстро покарать».
Передал слова владыки другу витязь молодой,
Но ответил царь индийский: «Жемчуга свои прикрой!
Как уехать может солнце, обрученное с луной?»
— «Не поддамся я соблазну!» — возразил ему герой.
«Порицать меня ты станешь и подумаешь: „Каков?!
Из любви к своей супруге он забыть меня готов”.
Как могу тебя оставить одного среди врагов?
Брата в горести покинуть — самый тяжкий из грехов».
Царь индийский засмеялся, розы сыпали хрусталь:
«Тариэлю с Автандилом разлучиться было б жаль.
Если твёрдо ты решился, поспеши со мною вдаль».
И по зову Автандила облачилось войско в сталь.
Он собрал полки арабов, не теряя даже дня.
И сошлись, вооруженьем и доспехами звеня,
Копий восемьдесят тысяч, хорезмийская броня.
И заплакал царь арабский, и заплакала родня.
Тариэлеву супругу провожая в дальний путь,
Аравийская царица прошептала: «Не забудь?»
Обнялись они, как сёстры, шея к шее, грудь на грудь.
Кто бы мог, прощанье это созерцая, не вздохнуть?
Если с утренней звездою бледный луч луна сольёт,
То тогда одновременно светят оба нам с высот,
Но вращенье сфер небесных их друг с другом разведёт.
Кто увидеть их захочет — на вершину пусть взойдёт.
Как небесные светила разлучает бог один,
Разлучаются лишь небом и Нестан и Тинатин,
Розы с розами сливают и томят сердца мужчин,
И не рады больше жизни ни бедняк, ни властелин.
И Нестан сказала: «Если б не была ты солнцем, знай:
Разлученная с тобою не утратила бы рай.
Говори со мною в письмах, как вернусь в родимый край.
По Аравии сгораю, ты по Индии сгорай!»
Тинатин ей отвечала: «Светозарная, поверь,
Для меня разлука будет самой тяжкой из потерь.
Пусть затворится за мною гроба сумрачная дверь!
Столько лет живи, царица, сколько слез пролью теперь!»
Расставаясь, обменялись поцелуями опять.
Тинатин бессильна очи от ушедшей оторвать,
А Нестан, огнём палима, обращает взоры вспять.
Только тысячную долю я способен описать.
Царь Аравии терзался, как лишившийся ума,
Говоря тысячекратно: «Горе мне! На сердце тьма».
И с лица струились слёзы, как ручьи текут с холма;
А ланиты Тариэля скрыла белая зима.
Царь прощался с Тариэлем, не сводя с героя глаз,
Говоря: «Твоё явленье грёзой кажется для нас.
Стало горе наше злее и сильнее в двадцать раз.
Оживляли нас доселе — убиваете сейчас!»
На коня вскочил индиец, отъезжая в край родной.
Люди плакали, прощаясь с покидаемой страной.
И сказал он: «Был счастливцем даже Сал передо мной!»
И с печалью отвечали: «Солнце, следуй за луной!»
С гордой ратью и поклажей трое двинулись за ней.
Тариэля, Автандила и Придона — нет сильней!
С ними восемьдесят тысяч ратоборцев и коней,
И вперед скакали трое, всех отважней и дружней.
Несравненны были — Бога я в свидетели беру;
Преграждать им путь боялись: не вело оно к добру.
У хребта остановившись, пировали ввечеру
И вина не разбавляли на торжественном пиру.
