Короленко В. Г. «Была бы жива Россия!»: Неизвестная публицистика. 1917—1921 гг.
Сост. и коммент. С. Н. Дмитриева.
М.: Аграф, 2002.
Кажется, нет теперь страны несчастнее России. К безумию всеобщей войны, промчавшейся над Европой, в моем отечестве присоединилось еще горшее безумие общего междоусобия. Вместо одной огненной черты, отделившей Россию от внешних врагов на западном и южном фронтах, — теперь такие же огненные черты прорезали великую страну по всем направлениям, и она запылала самой худшей из войн — войной гражданской. Люди спорят о наилучшем устройстве власти, которая должна возводить и наилучший социальный порядок, и не замечают в своем ослеплении, что среди этого спора надвигается уже самый страшный враг — стихия бездушная, бессмысленная, жестокая…
Против людей идет сама природа.
В победе над этим врагом все содержание человеческой культуры. И вот в то время, когда человечество возвращается к доисторической, звериной войне всех против всех, — этот старый отвечный враг освободился из-под человеческой власти и восстал против нее.
В 1891/92 году некоторые местности России переживали страшные бедствия голода, о котором с участием говорили во всем мире. Говорили о нем; и в Америке, и оттуда протягивалась рука помощи81. Теперь бедствие во сто раз худшее охватило не те или иные местности, а всю страну, начиная со столиц. Вести, идущие из Москвы и Петрограда, леденят ужасом даже сердце, уже отвердевшее в атмосфере войны и междоусобия. Уже летом и осенью столицы переживали голод. Подошла зима, особенно холодная и особенно снежная. Бывает порой, что бездушная природа действует, точно по обдуманному плану, и это всегда поражает человека суеверным ужасом. Приезжие из Москвы рисуют потрясающие картины: улицы покрыты глубоким, обледенелым снегом, ухабы в два и более аршина сделали их совершенно непроезжими. Трамваи остановились, извозчиков почти нет, то и дело на улицах валяются трупы лошадей. Их некому убирать, и порой из-под снега торчит скрюченная конская нога или голова со стеклянными глазами и выражением предсмертного ужаса глядит на проходящего… Движение замирает, — точно умирает вся столица.
И она действительно умирает, т. е. умирают сами здания, площади и улицы. Для зданий нужна, как и для живого организма, известная степень тепла. А тепла нет. Человеческое безумие разрушило и продолжает разрушать транспорт, и доставлять уголь с него невозможно. Нет и дров. Дома с центральным отоплением охладели первые. Замерзли и поломались трубы, и бывают уже случаи, что дома, как это было на Остоженке, падают и разрушаются прямо от холода, как падают замерзающие животные. Трескаются стены, проваливаются потолки, и седой страшный владыка мороз овладевает жильем, выгоняя из него все живое.
Тяжко карает взбунтовавшаяся природа своего недавнего властелина, забывшего законы человеческого братства, которые давали ему господство над слепыми силами бездумной стихии. Можно сказать, что кара, если это кара, — заслужена. Кем? Теми, кто может нести ответственность. Но дети, дети не виновны. Они еще не вступили на арену этой страшной жизни, они еще не согрешили против ее законов.
И все же они отвечают и расплачиваются первыми. Нет теперь в России ни точных цифр, ни всесторонних отчетов о настоящем положении. Но те отрывочные сведения, которые освещают ту или иную сторону жизни, пропитаны леденящим ужасом. В Петербурге, еще недавно людном и живом, теперь зарегистрировано только… две тысячи детей до двухлетнего возраста. А остальные?.. Некоторые счастливцы успели вовремя уехать… Другие — на кладбищах, так же, как многие их старшие братья и сестры. Те, что остались, — холодны, голодны, больны и раздеты.
Подумайте, американцы, сколько ужасов в этой маленькой цифре, — две тысячи! Сколько за нею страшной сердечной боли, сколько разбитых материнских сердец и главное — сколько беспомощно потухающих детских существований. О, если бы собрать и сконцентрировать эти угасающие взгляды, эти застывающие предсмертные детские слезы, эти замирающие детские стоны, — получился бы ядовитый состав такой страшной силы, которая способна надолго убить веру в жизнь, в ее целесообразность и разумность, в конечное торжество правды и добра…
И это не в одних столицах. И на севере, и на юге, на западе и на востоке есть много городов, где царит тот же ужас и то же бессилие справится с ним. То, что делается до сих пор, — ослабевшей и обессиленной страной — это лишь жалкие крохи. Явилась попытка эвакуации детей из голодающих столиц в места более счастливые, где нет пока голода: на восток — к Сибири, на юг — к Украине. Составились небольшие отряды учителей, врачей, сестер милосердия, которые комплектовали детские колонии и увозили их из очагов голода и ужаса. И матери с готовностью отдавали своих детей этим чужим людям. Они соглашались, чтобы ребенок без родительской охраны пустился в этот страшный мир, охваченный пламенем междоусобия и вражды, где рыщет анархия, где летают шальные пули. Они посылают детей на поиски спокойного и сытного места, где бы такой детской колонии можно было осесть: прочно, точно стае птиц, выгнанных из гнезда. Когда-нибудь, быть может, появятся рассказы о странствиях этих детских стаек, перелетающих с места на место по пылающей междоусобием стране. А пока можно лишь сказать, что эти попытки являются жалкими крохами, неспособными смягчить слабо набросанную мною картину.
Да, от всего этого можно потерять веру в святость жизни, если против этого страшного яда, отстоявшегося среди ужасов военного озверения — не удастся найти противоядия. В чем же оно? В том, что всегда парит высоко над ужасами этой жизни — в идее братства людей, в отвечной идее любви.
Подумайте, счастливые американцы, не найдется ли в ваших сердцах этого противоядия, чтобы показать, что в человеческих сердцах не иссякли еще родники человечности и любви под влиянием иступленных криков разбуженного «великой войной» отвечного зверя…
80. История написания воззвания связана с деятельностью Лиги спасения детей, которая насаживала связи с различными организациями, в том числе с Датским Красным Крестом. Его представитель Филипп приезжал в феврале 1919 г. в Полтаву и встретился с Короленко. Гость рассказал писателю, что он собирается поехать в США, после чего Владимир Галактионович и написал воззвание к американцам для опубликования в американской печати, передав его Филиппу. Как сложилась дальнейшая судьба воззвания, неизвестно, неясно даже, было ли оно вообще доставлено в Соединенные Штаты. Впервые оно было напечатано в книге «Память. Исторический сборник». Вып. 4. М., 1979. Париж, 1981, с. 394—397. В настоящем издании публикуется под условным названием по машинописному экземпляру с авторской правкой, хранящемуся в архиве писателя (ОР РГБ, ф.135/II, к. 17, д. 1005, л. 1-2 об.).
81. В 1891—1892 гг. во время сильного голода в России в США развернулось широкое движение помощи голодающим, которое нашло проявление в отправке за океан пароходами нескольких тысяч тонн муки и других продовольственных товаров, сборе огромных пожертвований деньгами и пересылке их в Россию. Данную работу координировал специально созданный Комитет помощи русским голодающим. По всей видимости, Короленко, хорошо знавший об американской помощи 1891—1892 гг., обращаясь к американцам со своим воззванием, надеялся на повторение подобной помощи и в 1919 г.