[349]
Жилъ-былъ щеголь; у него только и было за душой, что сапожная подножка, гребенка, да еще чудеснѣйшій щегольской воротничокъ. Вотъ о воротничкѣ-то и пойдетъ рѣчь.
Воротничокъ уже довольно пожилъ на свѣтѣ и, наконецъ, сталъ подумывать о женитьбѣ. Случилось ему разъ попасть въ стирку вмѣстѣ съ чулочною подвязкой. [350]
— Ахъ!—сказалъ воротничокъ.—Что за грація, что за нѣжность и миловидность! Никогда не видалъ ничего подобнаго! Позвольте узнать ваше имя?
— Ахъ, нѣтъ, нѣтъ!—отвѣчала подвязка.
— А гдѣ вы, собственно, изволите пребывать?
Но подвязка была очень застѣнчива, вопросъ показался ей нескромнымъ, и она молчала.
— Вы, вѣроятно, повязка?—продолжалъ воротничокъ.—Вродѣ пояса, потайного пояса, такъ сказать? Да, да, я вижу, что вы служите и для красы, и для пользы.
— Пожалуйста, не заводите со мной разговоровъ!—сказала подвязка.—Я, кажется, не подала вамъ никакого повода!
— Ваша красота—достаточный поводъ!—сказалъ воротничокъ.
— Ахъ, сдѣлайте одолженіе, подальше!—вскричала подвязка.—Вы на видъ настоящій мужчина!
— Какже, я, вѣдь, щеголь!—сказалъ воротничокъ.—У меня есть сапожная подножка и гребенка!
И совсѣмъ неправда. Эти вещи принадлежали не ему, а его господину; воротничокъ же только хвастался.
— Подальше, подальше!—сказала подвязка.—Я не привыкла къ такому обращенію!
— Недотрога!—сказалъ воротничокъ.
Тутъ его взяли, накрахмалили, высушили на солнцѣ и положили на гладильную доску.
Появился горячій утюгъ.
— Сударыня!—сказалъ воротничокъ утюжной плиткѣ.—Прелестная вдовушка! Я пылаю! Со мной происходитъ какое-то превращеніе! Я сгораю! Вы прожигаете меня насквозь! Ухъ!.. Вашу руку и сердце!
— Ахъ, ты, рвань!—сказала утюжная плитка и гордо проѣхалась по воротничку. Она воображала себя локомотивомъ, который тащитъ за собой по рельсамъ вагоны.
Воротничокъ немножко пообтрепался по краямъ, и явились ножницы подравнять ихъ.
— О!—воскликнулъ воротничокъ.—Вы, должно быть, первая танцовщица? Вы такъ чудесно вытягиваете ножки! Ничего подобнаго не видывалъ! Кто изъ людей можетъ сравниться съ вами? Вы безподобны!
— Знаемъ!—сказали ножницы. [351]
— Вы достойны быть графиней!—продолжалъ воротничокъ.—Я владѣю только бариномъ-щеголемъ, сапожною подножкой и гребенкой… Ахъ, будь у меня графство…
— Онъ сватается?!—вскричали ножницы и, осердясь, съ розмаху такъ рѣзнули воротничокъ, что совершенно искалѣчили его.
Пришлось его бросить.
— Остается присвататься къ гребенкѣ!—сказалъ воротничокъ.—Удивительно, какъ сохранились ваши зубки, барышня!.. А вы никогда не думали о замужествѣ?
— Какъ же!—сказала гребенка.—Я уже невѣста! Выхожу за сапожную подножку!
— Невѣста!—воскликнулъ воротничокъ.
Теперь ему не за кого было свататься, и онъ сталъ презирать всякое сватовство.
Время шло, и воротничокъ попалъ, наконецъ, съ прочимъ тряпьемъ, на писчебумажную фабрику. Тутъ было настоящее тряпичное царство; тонкія тряпки держались, какъ и подобаетъ, особо, грубыя тоже особо. У каждой нашлось о чемъ поразсказать, у воротничка, конечно, больше всѣхъ: онъ былъ страшный хвастунъ.
— У меня было пропасть невѣстъ!—тараторилъ онъ.—Такъ и бѣгали за мной. Еще бы! Подкрахмаленный я выглядѣлъ такимъ франтомъ! У меня даже были собственныя сапожная подножка и гребенка, хотя я никогда и не пользовался ими. Посмотрѣли бы вы на меня, когда я лежалъ, бывало, на боку! Никогда не забыть мнѣ моей первой невѣсты—повязки! Она была такая тонкая, нѣжная, мягкая! Она бросилась изъ за меня въ лохань! Была тоже одна вдовушка; она дошла просто до бѣлаго каленія!.. Но я оставилъ ее чернѣть съ горя, сколько угодно! Еще была первая танцовщица; это она ранила меня,—видите? Бѣдовая была! Моя собственная гребенка тоже любила меня до того, что порастеряла всѣ свои зубы! Вообще не мало у меня было разныхъ приключеній!.. Но больше всего жаль мнѣ подвязку, то-бишь—повязку, которая бросилась изъ-за меня въ лохань. Да, много у меня кое-чего на совѣсти!.. Пора, пора мнѣ стать бѣлою бумагой!
Желаніе его сбылось: все тряпье стало бѣлою бумагой, а воротничокъ—какъ-разъ вотъ этимъ самымъ листомъ, на которомъ напечатана его исторія,—такъ онъ былъ наказанъ за [352]свое хвастовство. И намъ тоже не мѣшаетъ быть осторожнѣе: какъ знать? можетъ быть, и намъ придется въ концѣ-концовъ попасть въ тряпье, да стать бѣлою бумагой, на которой напечатаютъ нашу собственную исторію, и вотъ—пойдешь разносить по бѣлу-свѣту всю подноготную о самомъ себѣ!
