Коралловое кладбище произвело на меня глубокое впечатлѣніе. Капитанъ Немо не только жилъ подъ морскими волнами, но и могилу устроилъ себѣ въ безднахъ океана. Тамъ, на днѣ пропасти, ни единое водяное чудовище не нарушитъ послѣдняго сна хозяевъ „Наутилуса“.
„И ни единый человѣкъ!“ какъ прибавилъ капитанъ.
Во всемъ проявлялось у него горькое недовѣріе и безпощадная ненависть къ людямъ.
Что это былъ за человѣкъ?
Консейль видѣлъ въ немъ непризнаннаго ученаго, — одного изъ тѣхъ „огорченныхъ“, которые платятъ людямъ презрѣніемъ за равнодушіе.
— Это какой нибудь „геній“, съ позволенія ихъ чести, говорилъ достойный парень; никто его на землѣ „не понялъ“, онъ этимъ огорчился и вотъ ушелъ въ воду. „Коли они меня не поняли“ думаетъ: „такъ я уже не хочу теперь ихъ знать, — буду сидѣть въ водѣ и тутъ дѣлать ученыя открытія!“
Я не возражалъ Консейлю, но не вполнѣ раздѣлялъ его мнѣніе на этотъ счетъ.
Мнѣ не давали покою послѣднія происшествія.
Зачѣмъ насъ заточили въ каюту на ночь? И не только заточили, но даже опоили соннымъ зельемъ; зачѣмъ капитанъ Немо вырвалъ у меня изъ рукъ подзорную трубу, когда я хотѣлъ посмотрѣть нѣтъ ли чего въ виду? Какимъ образомъ получилъ смертельную рану этотъ человѣкъ, котораго мы похоронили?.
Все это наводило меня на самыя неутѣшительныя мысли.
Кто знаетъ, быть можетъ капитанъ Немо не только убѣгаетъ людей, но, при случаѣ, жестоко мститъ имъ.
Положительнаго, разумѣется, ничего нельзя было сказать. Я находился, какъ говорится, во мракѣ и видѣлъ только кое какіе слабые проблески, пока ничего не разъясняющіе.
— Нечего дѣлать! думалъ я. Будемъ писать подъ диктовку происшествій!
Ничто насъ не связываетъ съ капитаномъ Немо. Онъ отлично знаетъ что убѣжать съ „Наутилуса“ нѣтъ никакой возможности. Мы не можемъ, значитъ, назваться плѣнниками „на слово“. Насъ не связываетъ нравственное обязательство. Мы просто захвачены въ плѣнъ, мы настоящіе узники и гостьми насъ величаютъ только по утонченной любезности. Недъ Лендъ прямо объявилъ, что онъ не приминетъ воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ къ побѣгу. Я безъ сомнѣнія поступлю точно также.
Тутъ я останавливался, сердце мое смягчилось, и я подумалъ:
— А вѣдь я почувствую что то въ родѣ сожалѣнья, когда придется навсегда разстаться съ этимъ таинственнымъ человѣкомъ. И какъ рѣшить, надо ли его ненавидѣть, или ему удивляться? Что онъ, палачъ или жертва?
Къ тому же, признаюсь, мнѣ очень хотѣлось еще разъ совершить подводное путешествіе, еще разъ увидать всѣ эти диковины.
Вѣдь до сихъ поръ я, собственно говоря, очень мало открылъ. Что мало! Я ничего не открылъ! Мы всего на всего прошли шесть тысячъ лье по Тихому Океану!
Правда, за эти открытія можно поплатиться жизнію.
Но отчего жъ ею и не поплатиться, коли стоитъ того?
Однако „Наутилусъ“ приближается къ обитаемымъ землямъ, и если представится удобный случай къ побѣгу, я не имѣю никакого права приносить своихъ товарищей въ жертву моей страсти къ естественной исторіи. Надо будетъ за ними слѣдовать, даже легко можетъ быть надо показывать имъ дорогу.
Но представится ли когда нибудь такой случай?
Я, такъ сказать, раздѣлился самъ на себя. Во мнѣ словно было два человѣка: одинъ, простой частный человѣкъ желалъ бѣжать, другой, любопытный ученый, боялся минуты, когда явится возможность къ побѣгу.
21 января, въ полдень, лейтенантъ вышелъ на платформу и занялся наблюденіями. Я тоже вышелъ туда же, закурилъ сигару и сталъ слѣдить за его наблюденіями.
Очевидно этотъ человѣкъ ни слова не понималъ по французски. Я нѣсколько разъ громко дѣлалъ кое-какія замѣчанія, которыя непремѣнно обратили бы его вниманіе, если бы онъ понималъ смыслъ моихъ словъ, но онъ пропускалъ ихъ мимо ушей, какъ безсодержательные звуки; онъ оставался нѣмъ и невозмутимъ.
Пока лейтенантъ дѣлалъ свои наблюденія, на платформу вышелъ матросъ — тотъ самый крѣпышъ, который ходилъ съ нами на подводную охоту, на островъ Креспо, и началъ чистить стекла фонаря. Я тогда подошелъ поближе и хорошенько разсмотрѣлъ устройство этого снаряда. Сила свѣта увеличивалась во сто разъ отъ чечевицеобразныхъ колецъ, расположенныхъ какъ въ маякѣ. Электрическая лампа была такъ устроена, что давала всю силу освѣщенія. Свѣтъ ея падалъ въ пустоту, что обусловливало его ровность и силу.
Когда „Наутилусъ“ приготовился снова погрузиться, я сошелъ въ залу. Корабль направился прямо къ западу.
Мы плыли по волнамъ Индійскаго Океана. Индійскій Океанъ простирается на пятьсотъ пятьдесятъ миліоновъ гектаровъ и воды его до того прозрачны, что дѣлается головокруженіе, если наклониться надъ ихъ поверхностію.
„Наутилусъ“ плылъ большею частію, на глубинѣ отъ ста до двухсотъ метровъ.
Такъ продолжалось нѣсколько дней.
Всякій другой на моемъ мѣстѣ очень бы встосковался и время показалось бы ему очень длинно, однообразно, томительно, но я, страстный поклонникъ моря, ни мало не тяготился своимъ положеніемъ. Ежедневныя прогулки на платформѣ, гдѣ меня оживлялъ и укрѣплялъ свѣжій воздухъ, созерцаніе черезъ стекла морскихъ чудесъ, чтеніе въ библіотекѣ, — все это меня чрезвычайно занимало. Я тоже продолжалъ вести свои записки.
Мы всѣ были совершенно здоровы. Корабельная, „водяная“, какъ выражался Недъ Лендъ, пища шла намъ въ прокъ и что до меня касается, то я нисколько не льстился на разныя кухонныя ухищренія канадца. При постоянно одинаковой атмосферѣ нечего было опасаться даже насморка или легкой простуды.
Впрочемъ на „Наутилусѣ“ былъ достаточный запасъ мадрепоровъ, извѣстныхъ въ Провансѣ подъ именемъ „морскаго укропа“, которые служатъ превосходнымъ лекарствомъ отъ кашля.
Въ продолженіи нѣсколькихъ дней сряду мы видѣли великое множество водяныхъ птицъ, перепончатыхъ и чаекъ рыболововъ.
Нѣкоторыхъ мы очень ловко убили, потомъ изготовили къ столу, и на вкусъ они намъ показались не дурны. Между птицами которыя удаляются на большія пространства отъ материковъ и садятся отдыхать на волнахъ, я примѣтилъ великолѣпнѣйшихъ альбатросовъ. Ихъ крикъ не очень гармониченъ и напоминаетъ ослиное гиканье; эти птицы принадлежатъ къ семейству длиннокрылыхъ. Представителями семейства веслоногихъ явились быстрые фрегаты, которые проворно хватали рыбъ на поверхности, и многочисленные фаэтоны, между которыми я примѣтилъ фаэтона алохвостаго, величиною съ голубя; у этого алохвостика оперенье было бѣлое съ розовымъ отливомъ, а крылья черноватыя.
Мы закинули сѣти и выловили различныхъ морскихъ черепахъ, кареттъ, съ выпуклой спиной. Этотъ родъ черепахъ очень цѣнится.
— Ахъ, какая прелесть! вскрикнулъ Консейль.
Эти пресмыкающіяся легко ныряютъ и могутъ очень долго держаться подъ водою, закрывъ клапанъ, который находится у нихъ около наружнаго отверстія носоваго канала. Многія пойманныя каретты еще спали въ своей бронѣ, прикрывшись отъ нападенія морскихъ животныхъ. Мясо этихъ черепахъ не отличалась особенно пріятнымъ вкусомъ, но яйца были безподобныя.
Мы по прежнему по цѣлымъ часамъ глядѣли сквозь стекляныя доски и любовались рыбами. Я примѣтилъ множество рыбъ, которыхъ до сихъ поръ мнѣ еще не случалось видѣтъ.
Я назову только твердокожихъ, которыя преимущественно водятся въ Чермномъ морѣ, въ Индійскомъ и въ части океана, омывающей берега равноденственной Америки.
Рыбы эти защищены, подобно черепахамъ, броненосцамъ, морскимъ котамъ, скорлупнякамъ, латами или бронею. Броня эта костистая. Она представляетъ иногда трехугольную, а иногда четыреугольную форму.
Между трехъугольными я примѣтилъ нѣкоторыхъ длиною въ полъ-дециметра. Мясо ихъ здорово, превосходно на вкусъ. Къ хвосту онѣ коричневаго цвѣта, а у плавниковъ желтаго.
— Вотъ бы, пересадить къ намъ во Францію! сказалъ я Консейлю.
Консейль только вздохнулъ.
— Съ позволенія ихъ чести, онѣ бы привыкли скоро къ новому климату? спросилъ онъ.
— Я полагаю, что скоро. Ихъ бы, по моему, можно было посадить въ рѣчную воду. Многія морскія рыбы отлично привыкаютъ къ прѣсной водѣ.
Между четыреугольниковыми были такія, у которыхъ на спинѣ возвышались четыре большіе бугорка; были жесткокрылки крапчатыя, испещренныя бѣлыми пятнышками, которыхъ можно приручить какъ птицъ; были трехуголки, снабженныя рогатками, которыя испускаютъ особый крикъ, похожій на хрюканье, за что имъ дали кличку „морскія свинки“; были верблюдки одногорбыя, съ большимъ конусообразнымъ горбомъ, отличающіяся твердымъ и жесткимъ мясомъ.
Консейль, съ своей стороны, примѣтилъ нѣкоторыхъ рыбъ изъ семейства скалозубовъ, свойственныхъ этимъ морямъ: красноспинокъ съ бѣлымъ брюхомъ, съ тремя рядами продольныхъ волокнинъ и ярко-цвѣтныхъ электричекъ, длиною въ семь дюймовъ.
Консейль усмотрѣлъ тоже образчики другаго рода: коричневаго рогозуба, исчерченнаго бѣлыми полосками, и безхвостаго ежерыба, который изобильно снабженъ колючками и можетъ, когда того желаетъ или когда находитъ это нужнымъ, свертываться въ колючій клубокъ; летучихъ пегасокъ съ брюшными плавниками въ видѣ крыльевъ, которыя если не позволяютъ имъ летать, то по крайней мѣрѣ позволяютъ взлетывать; водяныхъ крыловиковъ, у которыхъ хвостъ покрытъ многочисленными чешуйчатыми кольцами; длинно-челюстныхъ ринхобделъ, прекрасныхъ рыбъ длиною въ двадцать пять дюймовъ; блѣдносинихъ индійскихъ голомянокъ съ шероховатой головой; цѣлые миріады слизовъ — скакуновъ, изборожденныхъ черными полосками, съ длинными плавниками, скользящихъ съ изумительною быстротою по поверхности водъ; прелестныхъ парусниковъ, которые надуваютъ свои плавники, какъ распущенные паруса; великолѣпныхъ куртовъ, сіяющихъ желтымъ, небесноголубымъ, серебристымъ и золотистымъ цвѣтами; власоперовъ, у которыхъ крылья состоятъ изъ волоконъ; рябцевъ или рамшей, всегда покрытыхъ тиной, которые издаютъ какой то шумъ, похожій на журчанье; жесткощекихъ триблъ: жиръ этой рыбы считается ядовитымъ; — бизьяновъ, которые носятъ на глазахъ подвижной наглазникъ; наконецъ носатыхъ хельмоновъ, съ длиннымъ, дудчатымъ рыломъ. Эти рыбы вооружены ружьецомъ и убиваютъ насѣкомыхъ, пуская въ нихъ каплей воды.
— Вотъ ружьецо-то, Консейль! сказавъ я. Стоитъ изобрѣтенія Шаспо и выдумки Ремингтона!
— Это ихъ честь справедливо изволили замѣтить, отвѣчалъ довольный Консейль. Въ восемьдесятъ девятомъ отдѣлѣ рыбъ, по класификаціи Ласепеда, принадлежащимъ ко второму подкласу костистыхъ, отличающихся крышечкой и горловой перепонкой, я замѣтилъ скорпену, у которой голова снабжена рогатками или копейцами и у которой только одинъ спинной плавникъ; эти рыбы покрыты мелкой чешуйкой или голыя, смотря по тому, къ какому разряду они принадлежатъ.
Второй подкласъ представилъ намъ образчики дидактилей, длиною отъ трехъ до четырехъ дециметровъ, съ желтыми полосками и съ очень чудной головой.
Въ первомъ же подраздѣленіи мы нашли много видовъ странной рыбы, извѣстной подъ именемъ „морской жабы“, у которой огромная голова вся въ бугоркахъ и во впадинкахъ съ неправильно расположенными безобразными рожками; сама рыба покрыта колючками и усѣяна бугорками а хвостъ какой-то словно мозолистый; колючки ея производятъ опасныя раны. Рыба эта отвратительна и страшна на видъ.
Съ 21 по 23 января „Наутилусъ“ шелъ по двѣсти пятидесяти миль въ сутки, то есть по пятисотъ сорока миль или по двадцать двѣ мили въ часъ. Множество рыбъ, привлеченныхъ электрическимъ свѣтомъ, бросались плыть за нами; большая часть изъ нихъ не могла угнаться за „Наутилусомъ“ и отстала; иныя впрочемъ, нѣкоторое время поспѣвали рядомъ съ нами.
24 января, по утру, мы завидѣли островъ Келингъ на 12°5′ южной широты и 94°33′ долготы. Островъ этотъ мадрепорическаго происхожденія и весь заросъ великолѣпнѣйшими кокосовыми деревьями.
— Этотъ островъ посѣщали г. Дарвинъ и капитанъ Фицъ-Рой, сказалъ я Консейлю.
— И я бы хотѣлъ его посѣтить, съ позволенія ихъ чести, отвѣтилъ мой достойный парень.
„Наутилусъ“ прошелъ въ близкомъ разстояніи отъ пустынныхъ береговъ.
Мы зачерпнули воды въ этомъ мѣстѣ и выловили многочисленные образчики полиповъ, шероховиковъ и костеобразныхъ оболочекъ изъ разряда молюсковъ. Нѣсколько драгоцѣннѣйшихъ дельфинокъ пополнили колекцію, или лучше сказать сокровищницу капитана Немо. Я съ своей стороны приподнесъ ему одну звѣздчатку, родъ полипника паразита, который часто присасывается къ раковинамъ.
Скоро островъ Келингъ исчезъ изъ виду и „Наутилусъ“ повернулъ къ сѣверо-западу, къ оконечности Индійскаго полуострова.
— Знаете, г. профессоръ, сказалъ мнѣ Недъ Лендъ: образованныя земли по моему будутъ почище Папуазскихъ острововъ; здѣсь встрѣчаешь больше дикарей чѣмъ дикихъ козъ, а тамъ разныя шоссе, желѣзныя дороги, англійскіе, французскіе и индускіе города и поселенія. Тамъ пройди всего какихъ нибудь шесть миль и сейчасъ встрѣтишь земляка. Вы какъ полагаете г. профессоръ, не пора ли намъ теперь раскланяться съ капитаномъ Немо?
— Нѣтъ, Недъ, нѣтъ, я не согласенъ. Пожалуйста погодите. „Наутилусъ“ приближается къ населеннымъ континентамъ. Онъ направляется къ Европѣ, — ну и пусть насъ туда подвезетъ. Когда мы вступимъ въ европейскія моря, мы тогда увидимъ какъ быть и что дѣлать. Къ тому же, я думаю, капитанъ Немо не отпуститъ насъ охотиться на Малабарскихъ или Коромандельскихъ берегахъ.
— А коли мы обойдемся безъ его позволенія, г. профессоръ?
Я не отвѣтилъ на это. Я не желалъ затѣвать спора, но внутренно я твердо рѣшился отклонять канадца на сколько хватитъ силъ и умѣнья, отъ всякихъ поползновеній къ побѣгу.
Отъ самаго острова Келинга ходъ „Наутилуса“ сдѣлался медленнѣе. Мы часто погружались на глубину отъ двухъ до трехъ километровъ.
Но мы не могли провѣрить, какова глубина Индѣйскаго моря: зонды въ тринадцать тысячь метровъ не доставали дна. Что же касается до температуры нижнихъ слоевъ, термометръ неизмѣнно показывалъ 4° выше нуля. Я только замѣтилъ, что въ верхнихъ слояхъ вода была гораздо холоднѣе, чѣмъ въ прочихъ моряхъ.
25 января „Наутилусъ“ провелъ цѣлый день на поверхности, а я провелъ три четверти этого дня на платформѣ.
Я глядѣлъ на море. Ничего не показывалось на горизонтѣ. Только около четырехъ часовъ вечера я увидалъ длинный пароходъ, который быстро шелъ къ западу. Я видѣлъ этотъ пароходъ на одну минуту — за тѣмъ онъ снова исчезъ.
— Вѣрно этотъ пароходъ ходитъ между Цейлономъ и Сиднеемъ, подумалъ я.
Въ пять часовъ вечера мы съ Консейлемъ были свидѣтелями очень любопытнаго явленія.
Существуетъ одно прелестное твореніе, чью встрѣчу древніе считали за счастливое предзнаменованіе. Аристотель, Плиній, Афеней и Оппіенъ изучали этого моллюска и по поводу его истощили большой запасъ поэтическихъ вымысловъ. Они называли его Nautilus и Pompylius. Но новѣйшая наука не подтвердила этого названія, а перекрестила его въ „корабельнаго ботика“ или „вѣтрильника“, и теперь онъ извѣстенъ подъ этимъ именемъ.
Кто спросилъ бы Консейля на счетъ молюсковъ, тотъ узналъ бы тотчасъ же, что моллюски ихъ раздѣляются на пять классовъ, что первый разрядъ заключаетъ въ себѣ главоногихъ (cephalopoda); что эти моллюски бываютъ и голые, и черепкокожные, и раздѣляются на два семейства, на двужаберныхъ и на спрутовыхъ; что семейство двужаберныхъ заключаетъ въ себѣ три рода: вѣтрильника, чернильницу и каракатицу, а семейство спрутовыхъ имѣетъ только одинъ родъ: корабликовъ.
Тому, кто послѣ подобнаго объясненія смѣшалъ бы вѣтрильника, снабженнаго присосками, съ корабликомъ, снабженнымъ щупальцами, нельзя было найдти оправданія.
Да простятъ мнѣ это отступленіе, впрочемъ необходимое.
И такъ мы сидѣли и глядѣли на море, когда вдругъ появился цѣлый отрядъ вѣтрильниковъ.
Это были такъ называемые бугорчатые вѣтрильники, свойственные индійскимъ морямъ.
Эти граціозные молюски двигались посредствомъ своей двигательной трубочки, выкидывая этой трубочкой воду, которую въ себя вбирали. Изъ ихъ восьми щупальцевъ шесть, которыя подлиннѣе и потоньше, плыли по водѣ, а два остальныя надувались, какъ легкіе паруса. Я отлично могъ разсмотрѣть ихъ винтообразную раковинку, которую Кювье сравниваетъ съ изящною лодочкой. Эта лодочка переноситъ своего строителя безъ всякой съ его стороны заботы.
— Вѣтрильникъ могъ бы покинуть свою раковинку, сказалъ я Консейлю, а вѣдь никогда не покидаетъ!
— Онъ какъ капитанъ Немо, съ позволенія ихъ чести: такой же самый нравъ имѣетъ. И по моему капитану слѣдовало бы назвать свое судно „Вѣтрильникомъ“.
Около часу „Наутилусъ“ плылъ посреди отряда молюсковъ. Вдругъ, неизвѣстно почему, они всѣ переполошились. Паруса проворно свернулись, щупальцы прижались, раковины опрокинулись и вся флотилія исчезла подъ волнами.
Совершилось все это мгновенно. Никогда ни одна эскадра не отличалась большею быстротою и ловкостью въ маневрахъ.
Въ эту самую минуту внезапно наступила темнота.
Море было спокойно и тихо струилось.
На слѣдующее утро, 26 января, мы пересѣкли экваторъ на восемьдесятъ второмъ меридіанѣ и вступили въ сѣверное полушаріе.
Въ этотъ день за нами гнался громадный отрядъ акулъ.
Здѣшнія моря кишатъ зубастыми страшилищами и поэтому плаваніе по нимъ не безопасно.
— Каковы, Консейль? говорилъ я своему вѣрному слугѣ.
— Первый сортъ, съ позволенія ихъ чести! отвѣчалъ Консейль.
И мы указывали другъ другу то ту, то другую акулу.
Тутъ были акулы съ темной спиной и бѣлымъ брюхомъ, снабженныя одинадцатью рядами зубовъ, были акулы очковыя, у которыхъ шея помѣчена большимъ чернымъ пятномъ, съ бѣлымъ ободкомъ, которое очень похоже на глазъ; были акулы голубыя, съ округленнымъ рыломъ, испещренныя темными точками.
Часто эти зубастые силачи кидались и изо всей силы ударялись о стеклянныя стѣнки.
— Ахъ, вы бестіи! вскрикивалъ Недъ Лендъ, ахъ, вы наглыя твари! Ну, счастливы вы, что я сижу вотъ тутъ, какъ привинченный, а то бы я вамъ задалъ перцу!
Особенно онъ льстился на гладкихъ акулъ, на куньяковъ, у которыхъ пасть узорчато утыкана зубами и на тигровыхъ акулъ, длиною въ пять метровъ.
Но скоро „Наутилусъ“ прибавилъ ходу и оставилъ позади самыхъ первыхъ скороходовъ зубастаго отряда.
27 января, при входѣ въ Бенгальскій заливъ, мы повстрѣчали плавающіе труппы.
— Встрѣча не веселая! сказалъ Недъ Лендъ.
То были покойники индійскихъ городовъ, принесенные теченіемъ Ганга въ море.
— Чтобы зарыть то! сказалъ Недъ Лендъ, когда снова попались навстрѣчу нѣсколько труповъ.
— Тамъ не зарываютъ, сказалъ я ему; тамъ объ усопшихъ заботятся одни коршуны. А кого коршуны не успѣютъ расклевать, тѣхъ докончатъ акулы.
Около семи часовъ вечера мы вдругъ увидали, что „Наутилусъ“ плыветъ по молочному морю. Океанъ на необозримое пространство превратился, казалось, въ молоко.
Что это такое? Дѣйствіе лунныхъ лучей?
Нѣтъ, потому что двухдневная луна еще терялась на горизонтѣ въ лучахъ солнца. Все небо, хоть освѣщенное звѣзднымъ сіяніемъ, казалось совершенно темнымъ, въ сравненьи съ бѣлизною водъ.
Консейль не вѣрилъ своимъ глазамъ.
— Съ позволенія ихъ чести, спросилъ онъ, что это такое?
По счастію, я могъ ему разъяснить въ чемъ дѣло.
— Это то, что называютъ „молочнымъ моремъ“, отвѣчалъ я; это обширное пространство бѣлыхъ волнъ часто видятъ у береговъ Анбоина и въ этихъ мѣстностяхъ.
— Съ позволенія ихъ чести, возразилъ Консейль: я бы желалъ знать, отчего волны побѣлѣли. Вѣдь онѣ не обернулись молокомъ, какъ вы сказали?
— Нѣтъ, почтеннѣйшій, нѣтъ, отвѣчалъ я. Бѣлизна эта происходитъ отъ присутствія миріадовъ инфузорій, маленькихъ свѣтящихся червячковъ, студенистыхъ, безцвѣтныхъ, толщиною въ волосокъ и длиною въ одну пятую милиметра. Эти инфузоріи слѣпляются между собою на пространствѣ многихъ миль.
— Многихъ миль! вскрикнулъ Консейль.
— Да, дружище, многихъ миль. Ты не старайся вычислять, сколько этихъ инфузорій: понапрасну время потратишь. Если я только не ошибаюсь, такъ нѣкоторымъ мореплавателямъ случалось плыть по такимъ молочнымъ волнамъ цѣлыхъ сорокъ миль — даже больше.
Не знаю, послушался ли Консейль моего совѣта не тратить понапрасну времени на вычисленія; онъ умолкъ и погрузился въ задумчивость.
Что же касается до меня, то я продолжалъ наблюдать любопытное явленіе.
Въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ „Наутилусъ“ разбивалъ носомъ бѣловатыя волны; я замѣтилъ, что онъ скользилъ безъ всякаго шума по этимъ словно мыльнымъ водамъ, точно плылъ среди пѣны, которая происходитъ отъ встрѣчи двухъ теченій.
Около полуночи море снова приняло свой обычный цвѣтъ, но позади насъ долго еще отражалось на темномъ небѣ бѣлизна волнъ и это отраженіе нѣсколько напоминало неясный свѣтъ сѣвернаго сіянія.