ПАВА. ОДИНАДЦАТАЯ. САРГАССКОЕ МОРЕ. Направленіе „Наутилуса" не измѣнялось. Всякая надежда возвратиться въ Европейскія моря,—рушилась. Капитанъ Немо правилъ на югъ. Куда онъ насъ мчалъ? Я не смѣлъ и думать объ этомъ. Въ этотъ день „Наутилусъ" прошелъ по теплой полосѣ Ат¬ лантическаго океана. Всякій знаетъ о существованіи большаго теченія теплой воды, извѣстнаго подъ именемъ- Гольфъ-Штрема. Выйдя изъ пролива Флориды, теченіе направляется къ Шпитцбергу. Но прежде чѣмъ войти въ Мексиканскій заливъ, около сорока четырехъ граду¬ совъ сѣверной широты, теченіе раздѣляется на два рукава; одинъ главный рукавъ идетъ къ берегамъ Ирландіи и Норвегіи, а дру¬ гой течетъ на югъ къ Азорскимъ островамъ, потомъ касается Африканскихъ береговъ, описываетъ удлиненный овалъ и воз¬ вращается къ Антильскимъ островамъ.
809 —
Этотъ второй рукавъ скорѣе похожъ на кольцо чѣмъ на рукавъ, и окружаетъ своею теплою водою ту холодную, спокойную и неподвижную часть океана, которую называютъ Саргасскимъ моремъ; это настоящее озеро посреди Атлантическаго океана; воды большаго теченія обходятъ его только въ три года.
Говоря опредѣленнѣе, Саргасекое море покрываетъ всю потопленную Атлантиду. Нѣкоторые писатели даже признаютъ, что многочисленныя травы, которыми усѣяно это море, оторваны отъ луговъ этого древняго материка. Но вѣроятнѣе всего эти травы и водоросли похищены съ береговъ Европы и Америки и увлечены до этого пояса теченіемъ Гольфъ-Штрема. Видъ пловучей зелени заставилъ Колумба подозрѣвать о существованіи Новаго свѣта. Когда суда смѣлаго мореплавателя вошли въ Саргасекое море, то съ большимъ трудомъ могли пробираться посреди травъ, которыя задерживали ихъ ходъ, въ великому ужасу экипажа, и они бились цѣлыя три недѣли пока выплыли.
Таково было мѣсто, гдѣ находился теперь „Наутилусъ“, — настоящій лугъ, покрытый водорослями, ягодными папоротниками, морской зеленью, такъ густо, такъ плотно, что форъ-штевень судна съ трудомъ ихъ прорѣзывалъ.
Капитанъ Немо не хотѣлъ путать винта въ эту травяную маесу и держался на глубинѣ нѣсколькихъ метровъ подъ поверхностію волнъ.
Названіе „Саргассваго“ происходитъ отъ Испанскаго слова „sargazzo“, что значитъ водоросль. Эти водоросли — пловучки и образуютъ, главнымъ образомъ, громадную Саргасскую мель. И вотъ почему, по замѣчанію Мори, автора „физической географіи земнаго шара“, эти гидрофиты соединяются въ тихомъ бассейнѣ Атлантическаго океана: „Если помѣстить въ сосудѣ соломенки или какія нибудь плавающія тѣла и водѣ этого сосуда сообщить круговое движеніе, то увидите, что разбросанные соломенки соединятся групой въ центрѣ жидкой поверхности, т. е. въ пунктѣ меньшаго колебанія. Вообразите, что сосудъ — Атлантическій океанъ, круговое теченіе — Гольфъ-Штремъ, а центръ, гдѣ собираются плавающія тѣла — Саргосское море“.
Я раздѣляю мнѣніе Мори и могъ изучить этотъ феноменъ въ спеціальной средѣ, куда суда рѣдко проникаютъ.
Надъ нами плавали всевозможныя тѣла, собранныя въ гру310 —
ду посреди темныхъ травъ: стволы деревъ, оторванные отъ Андовъ или скалистыхъ горъ и приплывшіе чрезъ рѣки — Амазонскую и Миссисипи, многочисленные морскіе выкидки, остатки килей или подводныя части кораблей, вырванныя обшивныя доски, до того отягощенныя раковинами и уткородками, что не могли уже подняться на поверхность океана.
Время оправдаетъ и другое мнѣніе Мори, что эти вещества, скопляемыя такимъ образомъ впродолженіи вѣковъ, превратятся въ руды отъ дѣйствія водъ и образуютъ тогда неистощимыя каменно-угольныя копи. Драгоцѣнный запасъ, который предусмотрительная природа приготовляетъ къ тому времени, когда люди истощатъ мины материковъ.
Среди этой непроходимой путаницы травъ и водорослей, виднѣлись прелестныя якорепробки розоватаго цвѣта, актиніи съ длинными щупальцами, красныя, голубыя, зеленыя медузы, въ особенности корнероты Кювье, синеватый дискъ которыхъ окаймленъ былъ фіолетовыми зубенками.
Весь этотъ день, 22 февраля, мы провели въ Саргасскомъ морѣ, гдѣ рыбы, большія охотницы до ракообразныхъ и до морскихъ растеній, находятъ себѣ обильную пищу. На другой день океанъ принялъ свой обычный видъ.
Съ этой минуты, т. е. съ 23 февраля по 12 марта, въ теченіи 19-ти дней „Наутилусъ“, держась середины Атлантическаго океана, несъ насъ съ равномѣрной скоростью, доходившей до ста лье въ сутки. Очевидно, капитанъ Немо задалъ себѣ цѣлью въ точности исполнить предначертанную програму; я былъ убѣжденъ, что онъ намѣренъ объѣхавъ мысъ Горнъ, возвратиться къ австралійскимъ морямъ Тихаго океана.
Опасенія Неда Ленда были основательны. Здѣсь, въ открытомъ морѣ, совершенно лишенномъ острововъ, нечего было и думать о бѣгствѣ; осталось лишь одно: покориться своей участ
Однако у меня была слабая надежда подѣйствовать силою убѣжденія тамъ, гдѣ хитрость и сопротивленіе ни къ чему не вели. Не согласится ли капитанъ Немо, по окончаніи путешествія, освободить насъ, взявъ клятву никому не говорить о его существованіи? .
Приступить къ этому нужно былъ очень осторожно; надо было искусно воспользоваться благопріятной минутой, такъ какъ
капитанъ въ самомъ началѣ формально объявилъ, что тайна его требовала нашего вѣчнаго заточенія на „Наутилусѣ“. Теперь, вѣроятно, онъ былъ увѣренъ, что мое четырехмѣсячное молчаніе было слѣдствіемъ того, что я совершенно покорился своей участи. Поднять этотъ вопросъ теперь, значило бы возбудить его опасенія, а это могло сильно повредить осуществленію нашего предпріятія. Все это я зрѣло обсудилъ и сообщилъ результаты своихъ соображеній Консейлю, который былъ встревоженъ не менѣе меня. Въ концѣ концовъ намъ приходилось терять всякую надежду когда либо увидѣть себѣ подобныхъ людей и эта мысль, несмотря на то, что я не легко поддавался унынію, приводила меня въ содроганіе, особенно теперь, когда капитанъ Немо бѣшено летѣлъ къ южной части Атлантическаго океана!
Въ теченіи девятнадцати-дневнаго путешествія съ нами не случилось ничего особенпо замѣчательнаго. Капитанъ рѣдко показывался; онъ повидимому занимался въ библіотекѣ: мнѣ попадались на глаза раскрытыя книги, преимущественно по части естественной исторіи. Мои сочиненія о „тайнахъ морскихъ безднъ“ были испещрены замѣтками, написанными на поляхъ его рукой; иногда эти замѣтки противорѣчили моей теоріи и моей системѣ. Капитанъ очень рѣдко входилъ со мною въ пренія по этому предмету и довольствовался бѣглой критикой. По временамъ раздавались звуки его органа, на которомъ онъ игралъ съ большимъ чувствомъ; но это происходило большею частью по ночамъ среди таинственнаго мрака, когда „Наутилусъ“ успокоивался въ пустыняхъ океана.
Большую часть этого путешествія мы совершали на поверхности водъ. Море было пустынно; изрѣдка виднѣлись парусные корабли, направлявшіеся къ Мысу Доброй Надежды.
Однажды насъ преслѣдовало китоловное судно, вѣроятно принявшее „Наутилуса“ за громаднаго кита. Капитанъ, для того чтобъ охотники не теряли даромъ времени и не льстили себя пустой надеждой, разомъ прекратилъ эту охоту, нырнувъ мгновенно въ глубь. Этотъ случай сильно заинтересовалъ Неда Ленда: онъ навѣрное сожалѣлъ, что китоловы не разбили баграми въ дребезги нашъ желѣзный, китообразный корабль.
Рыбы, которыхъ я и Консейль видѣли здѣсь, мало различались отъ встрѣченныхъ нами въ другихъ широтахъ. Самый замѣчательный образчикъ изъ страшнаго отряда хрящевыхъ, подраздѣляющихся на три отдѣла и заключающихъ въ себѣ менѣе тридцати двухъ семействъ, это полосатая акула, длиною въ пять метровъ съ округленными брюшными плавниками; по спинѣ ея проходятъ шесть длинныхъ чорныхъ паралельно расположенныхъ продольныхъ полосъ; затѣмъ акула—перлонъ, пепельно сѣраго цвѣта, съ семью водометами, снабженная однимъ спиннымъ плавникомъ, находящимся на самой срединѣ туловища.
Попадались также такъ называемыя морскія собаки, самыя прожорливыя изъ всѣхъ. Нельзя конечно вполнѣ довѣрять разсказамъ рыболововъ, однако они разсказываютъ будто въ желудкѣ этого животнаго нашли однажды голову буйвола и цѣлаго быка, въ другомъ — матроса въ мундирѣ, въ третьемъ — вооруженнаго солдата, въ четвертомъ, наконецъ, всадника съ лошадью. Я не могъ провѣрить до какой степени велика ихъ прожорливость, ибо ни одной акулы не попалось въ сѣти „Наутилуса“.
За нами по цѣлымъ днямъ гнались цѣлыя стаи дельфиновъ, всегда по пяти, по шести вмѣстѣ. Они въ прожорливости неуступаютъ акуламъ, особенно если вѣрить Копенгагенскому профессору, который будто бы нашелъ въ желудкѣ дельфина тринадцать морскихъ свинокъ и пятнадцать тюленей. Правда, что дельфинъ этотъ принадлежалъ къ семейству касатковыхъ, величайшему изъ всѣхъ извѣстныхъ нынѣ породъ, величина которыхъ доходитъ до двадцати четырехъ футовъ. Это семейство заключаетъ въ себѣ около десяти родовъ; встрѣченные нами здѣсь, принадлежали къ разряду, отличающемуся необыкновенно длинною и узкою мордою, иногда въ четыре раза длиннѣе черепа. Тѣло у нихъ длиною въ три метра; спина черна, а бюрхо розовато-бѣлое, изрѣдка испещренное маленькими пятнышками.
Упомяну еще о видѣнныхъ мною здѣсь замѣчательныхъ экземплярахъ рыбъ изъ разряда колючеперыхъ, принадлежащихъ къ семейству умбряцовыхъ. Нѣкоторые писатели, придерживающіеся скорѣе поэзіи, чѣмъ естествознанію, утверждаютъ, что эти рыбы обладаютъ мелодическимъ органомъ голоса и задаютъ концерты не въ примѣръ лучше людскихъ. Не смѣю положительно отрицать этого, но скажу только, что въ продолженіе нашего путешествія онѣ несоблаговолили задать намъ серенады. — 313
Кромѣ того, Консейль распредѣлилъ по разрядамъ всѣхъ летучихъ рыбъ, которыя намъ встрѣтились здѣсь. Очень любопытно было наблюдать съ какою ловкостью дельфины за ними охотились. Какъ бы высоко ни подымалась несчастная рыбка, какія бы зигзаги она ни выдѣлывала въ воздухѣ, всюду ее ожидала открытая пасть дельфина. Когда эти летучки съ свѣтящимися ртами, во время ночи поднимаются на воздухъ, и, сверкнувъ, снова погружаются въ воду, онѣ напоминаютъ падающія звѣзды.
Наше путешествіе продолжалось до 13-го марта безъ особенныхъ приключеній. Весь день 13 числа былъ употребленъ на зондировку, что живо меня заинтересовало.
Мы проѣхали около тринадцати тысячъ миль по верхнимъ частямъ Тихаго Океана, между 45° и 37° ю. н. и 37° и 53° S. долготы. На этомъ пространствѣ капитанъ „Геральда" Дентамъ опускалъ зондъ въ четырнадцать тыеячь метровъ длины и всетаки не доcталъ дна, а лейтенантъ Паркеръ съ американскаго фрегата „Конгрессъ“, также безуспѣшно погружалъ его въ пятнадцать тысячъ метровъ.
Капитанъ Немо порѣшилъ спустить „Наутилусъ“ въ самую глубь съ цѣлью провѣрить эти два измѣренія. Я приготовился записывать результаты этого опыта.
И вотъ „Наутилусъ“ среди волнъ началъ производить маневры, за ходомъ которыхъ я слѣдилъ съ величайшимъ любопытствомъ.
Я стоялъ съ капитаномъ въ залѣ и мы наблюдали за стрѣлкою монометра, которая уклонялась очень быстро. Вскорѣ мы оставили за собою населенную полосу, въ которой живутъ почти всѣ рыбы.
Большинство рыбъ можетъ жить только у поверхности морей и рѣкъ, но другія не столь многочисленныя, живутъ на довольно значительной глубинѣ. Между послѣдними я видѣлъ одну акулу, съ семью водометами, съ огромными глазами, малармата, еъ сѣроватымъ щитомъ на груди, и наконецъ гренадера выносящаго надъ собой давленіе ста двадцати атмосферъ.
Я спросилъ капитана видѣлъ-ли онъ рыбъ на большей глубинѣ?
— Рѣдко отвѣтилъ онъ. Но что же мы знаемъ при настоящемъ положеніи науки? — 314
— А вотъ что. Намъ извѣстно, что на глубинѣ моря растительная жизнь прекращается быстрѣе жизни животной. Намъ извѣстно, что тамъ, гдѣ прекратились послѣднія растенія, животныя еще существуютъ. Мы знаемъ, что устрицы, на примѣръ, живутъ подъ двумя тысячами метровъ воды, и Макъ-Клинтокъ, герой сѣверныхъ морей, вытащилъ живую морскую звѣзду изъ подъ двухъ тысячъ пятисотъ метровъ. Экипажъ, „Буль-Дога“ поймалъ звѣздовую на глубинѣ шестьсотъ двадцать саженей, что составляетъ больше мили. Но вы, капитанъ, пожалуй все-таки станете утверждать, что мы еще ничего не знаемъ?
— О, нѣтъ, г. профессоръ, отвѣтилъ капитанъ, я вѣдь ужъ не такой невѣжа, какъ вы полагаете. Но позвольте васъ спросить, какъ вы объясните, что животныя могутъ существовать на такой глубинѣ?
— Я объясняю это, отвѣтилъ я, вопервыхъ тѣмъ, что вертикальныя теченія, обусловливаемыя различною насыщенностью и плотностью водъ, производятъ движеніе, достаточное для поддержанія молосложной жизни звѣздовыхъ и морскихъ лилій.
— Это такъ — замѣтилъ капитанъ.
— Вовторыхъ тѣмъ, что кислородъ есть основа всякой жизни, а извѣстно, что чѣмъ глубже, тѣмъ больше въ морской водѣ кислороду, который сжимается тамъ давленіемъ низкихъ слоевъ воды.
— А! это извѣстно? сказалъ капитанъ Немо, съ нѣкоторымъ удивленіемъ. Позвольте вамъ сообщить, г. профессоръ, что оно такъ и есть на самомъ дѣлѣ. Я прибавлю, что въ плавательномъ пузырѣ рыбъ, которыхъ ловятъ на поверхности воды, содержится больше азота, чѣмъ кислорода, а у тѣхъ, которыя водятся на большой глубинѣ, напротивъ больше кислорода, чѣмъ азота. Это подтверждаетъ вашу систему. Однако, обратимтесь къ нашимъ наблюденіямъ.
Я посмотрѣлъ на монометръ - онъ показывалъ глубину въ шесть тысячъ метровъ. Мы спускались уже цѣлый часъ. Опустѣлыя воды были удивительно прозрачны.
Перезъ часъ времени мы были уже на тринадцати тысячахъ метровъ (три мили съ четвертью), а близость морскаго дна ничѣмъ не давала о себѣ знать.
На четырнадцати тысячахъ метровъ я замѣтилъ темныя вер
шины, виднѣвшіяся среди водъ. То могли бнть вершины горъ повыше Гималая или Монблана, а глубина пропасти все-таки оставалась неисчисленною.
Не смотря на огромное давленіе, „Наутилусъ“ спускался все ниже да ниже. Весь онъ дрожалъ и стоналъ; окна залы словно изгибались подъ давленіемъ воды. Капитанъ былъ правъ говоря, что онъ выносливъ какъ скала.
На склонахъ этихъ горъ, потерянныхъ въ безконечномъ пространствѣ водъ, я замѣчалъ еще кое-гдѣ нѣкоторыя раковины, нѣкоторыя кисточковыя и нѣсколько образчиковъ звѣздъ морскихъ.
Но и эти послѣдніе представители животной жизни исчезли; спустившись на три мили глубины, мы очутились за предѣлами подводяной жизни. Мы дошли до шестнадцати тысячъ метровъ, то есть до четырехъ миль, и „Наутилусъ“ подвергался давленію тысячи ста атмосферъ, то есть давленію тысячу шести стамъ килограммовъ на каждый квадратный сантиметръ своей поверхности!
— Каково! вскрикнулъ я: находимся въ мѣстахъ, куда никогда человѣкъ не можетъ попасть! Посмотрите, капитанъ, на эти чудныя скалы, на эти необитаемыя пещеры, гдѣ жизнь уже невозможна! Какъ жаль, что отъ всѣхъ этихъ невѣдомыхъ видовъ останется у насъ одно воспоминаніе.
— Вы бы желали, чтобы у васъ осталось что нибудь больше одного воспоминанія? Можно!
— Что вы хотите этимъ сказать, капитанъ?
— Я хочу сказать, что нѣтъ ничего легче, какъ снять съ нихъ фотографію.
Не успѣлъ я выразить своего удивленія, какъ капитанъ уже распорядился и къ намъ внесли весь фотографическій снарядъ. Глубина прозрачной жидкости, освѣщенная электрическимъ свѣтомъ, распредѣлялась равномѣрно по широкому отверстію. Ни малѣйшей тѣни не набрасывалось нашимъ искуственнымъ свѣтомъ. Само солнце не могло быть лучше.
„Наутилусъ“ остановился и въ нѣсколько секундъ мы имѣли, въ рукахъ самый лучшій фотографическій снимокъ. Съ какою ясностью виднѣются на немъ эти огромныя скалы, никогда не видѣвшія солнечнаго свѣта, эти массы гранита, на которыхъ зиждется земной шаръ! А далѣе, какъ хорошо вншелъ этотъ горный горизонтъ, змѣеобразная линія котораго составляетъ фонъ пейзажа! Невозможно описать этихъ гладкихъ, черныхъ, отпо¬ лированныхъ скалъ, голыхъ, безъ пятнышка, безъ моха, а у подножья ихъ песокъ растилался какъ коверъ и блестѣлъ подъ лучами электрическаго свѣта.
Сдѣлавъ снимокъ, капитанъ сказалъ:
— Пора подняться, г. профессоръ. Нужно удовольствоваться этимъ, и не подвергать „Наутилуса" слишкомъ долго этому страшному давленію.
— Поднимемтесь, капитанъ,—отвѣтилъ я.
— Держитесь хорошенько.
Не успѣлъ я сообразить смысла предостереженія капитана, какъ меня уже свалило съ ногъ.
По знаку капитана, „Наутилусъ" былъ пущенъ вверхъ и поднялся съ быстротою молніи. Бъ четыре минуты онъ прошелъ всѣ четыре мили, отдѣлявшія насъ отъ поверхности океана, и вынырнувъ подобно летучей рыбѣ, упалъ на поверхность съ та¬ кою силою, что брызги полетѣли на необыкновенную высоту.