Я признаюсь, не безъ волненія осязалъ руками землю. Недъ Лендъ ощупывалъ почву ногою, будто боялся на нее вступить. А между тѣмъ мы были всего только два мѣсяца, по выраженію капитана, „пассажирами Наутилуса“, т. е. въ сущности плѣнниками въ подводномъ суднѣ.
Чрезъ нѣсколько минутъ мы находились на разстояніи выстрѣла отъ берега. Почва состояла почти вся изъ мадрепоровъ; но нѣкоторыя русла ручьевъ усѣяны были гранитными обломками, что доказывало, что этотъ островъ былъ первобытнаго происхожденія.
Горизонтъ прятался за великолѣпными занавѣсами лѣса. Огромныя деревья, которыхъ вышина достигала до двухсотъ футовъ, соединялись между собою гирляндами ліанъ и гирлянды эти качались, точно койки отъ легкаго вѣтерка. Какія тутъ были мимозы, казуарины, тектоніи, слацы, пальмы! А подъ ихъ сводомъ росли ятрошниковыя и бобовыя растенія и папоротники.
Не замѣчая всѣхъ этихъ великолѣпныхъ обращиковъ Папуазкой флоры, канадецъ предпочелъ полезное — пріятному. Онъ нашелъ кокосовое дерево, сбилъ съ него нѣсколько орѣховъ, раскололъ ихъ, и мы пили молоко и ѣли зерна съ невыразимымъ удовольствіемъ.
— Отлично! прелесть! говорилъ Недъ Лендъ.
— Превкусно! отвѣчалъ Консейль.
— Я полагаю, сказалъ канадецъ, что вашъ Немо не разсердится, коли мы привеземъ съ собою кокосовыхъ орѣховъ, а?
— Полагаю, что не разсердится, отвѣчалъ я: но ѣсть ихъ онъ не будетъ.
— Тѣмъ хуже для него! сказалъ Консейль.
— И тѣмъ лучше для насъ! возразилъ Недъ: намъ больше останется!
— Одно слово, дядя Лендъ, сказалъ я багрильщику, который сбирался обивать второе дерево: — кокосовые орѣхи отличная
— Ихъ честь изволила это основательно сказать, отвѣчалъ Консейль; по моему надо сберечь три мѣста въ шлюпкѣ: одно для плодовъ, другое для овощей и третье для дичи. Только до сихъ поръ не видно никакого признака дичи!
— Ужь вы сейчасъ и отчаяваться, Консейль! сказалъ канадецъ.
— Пойдемте дальше, сказалъ я; надо держать ухо востро; хотя островъ, кажется необитаемъ, но все лучше наблюдать осторожность. Можетъ, откуда нибудь вдругъ выставятся не такіе разборчивые на дичь охотники, какъ мы!
— И я сейчасъ: амъ-амъ-амъ! сказалъ Недъ, вразумительно щелкая зубами и двигая челюстями.
— Что это вы, Недъ! вскрикнулъ Консейль.
— Ей-ей меня начинаетъ разбирать охота людоѣдничать! сказалъ канадецъ.
— Недъ, Недъ! что это вы какую ахинею несете? сказалъ Консейль. Задумали въ людоѣды! Да я теперь буду бояться спать съ вами въ одной каютѣ! Я могу всего ожидать! Когда нибудь проснусь и вдругъ увижу, что я на половину съѣденъ!
— Другъ Консейль, я васъ очень люблю, но впрочемъ не на столько, чтобъ мнѣ васъ съѣсть безъ необходимости.
— Нѣтъ, ужъ я на васъ теперь не полагаюсь! отвѣчалъ Консейль. Примемся за охоту! Надо непремѣнно убить какой нибудь дичи, и накормить этого людоѣда, а то, пожалуй, случится такъ, что ихъ честь поутру проснется, а отъ слуги останутся только огрызки!
Разговаривая такимъ образомъ, мы проникли подъ темный сводъ лѣса и въ продолженіи двухъ часовъ исходили его во всѣхъ направленіяхъ.
Случай помогъ намъ отыскать одно изъ самыхъ полезныхъ растеній жаркаго пояса, и оно доставило намъ драгоцѣнную пищу, которой не было на „Наутилусѣ“.
Я говорю о хлѣбномъ деревѣ. Оно въ изобиліи росло на островѣ Гвебороаръ и я нашелъ тамъ особый его родъ, не имѣющій зеренъ; Малайцы называютъ его „Рима“.
Это дерево отличалось отъ прочихъ длиннымъ прямымъ стволомъ вышиною въ сорокъ футовъ; по его граціозно закругленной верхушкѣ, состоящей изъ большихъ листьевъ, натуралистъ тотчасъ же могъ узнать „хлѣбоплодъ“, который такъ удачно разведенъ на Маскаренскихъ островахъ. Изъ массы зелени отдѣлялись огромные шарообразные плоды, шириною въ дециметръ, снаружи шероховатые и имѣвшіе форму шестиугольника.
Этимъ полезнымъ растеніемъ, которое не требуетъ никакой обработки и даетъ плоды въ продолженіи 8 мѣсяцевъ, — природа наградила тѣ земли, гдѣ нѣтъ зерноваго хлѣба.
Неду Ленду плоды эти были хорошо знакомы; онъ уже не разъ угощался ими въ своихъ многочисленныхъ путешествіяхъ и зналъ какъ надо приготовлять изъ нихъ пищу. При видѣ ихъ онъ такъ разлакомился, что уже не могъ сдержаться и сказалъ:
— Г. профессоръ! разрази меня на мѣстѣ, коли я не попробую этого хлѣбца!
— Пробуйте, Недъ, пробуйте сколько вамъ угодно! Мы для того сюда и высадились, чтобы производить опыты: производите ихъ!
— За этимъ дѣло не станетъ! отвѣчалъ канадецъ.
И вооружась зажигательнымъ стекломъ онъ зажегъ хворостъ, который весело затрещалъ. А Консейль и я тѣмъ временемъ принялись выбирать лучшіе плоды. Нѣкоторые изъ нихъ не совсѣмъ еще дозрѣли и подъ толстой кожей бѣлая мякоть была еще тверда; другіе желтоватые, студенистые уже поспѣли, и совершенно годились въ пищу.
Косточекъ въ этихъ плодахъ совсѣмъ не было. Консейль нарвалъ ихъ съ дюжину, а Недъ Лендъ разрѣзалъ ихъ на толстыя ломти и положилъ на горячія уголья, безпрестанно приговаривая:
— Вы увидите, г. профессоръ, какъ вкусенъ этотъ хлѣбъ! вы увидите!
— Очень вкусенъ покажется! сказалъ Консейль, особенно послѣ того, какъ долго ничего такого не пробовали.
— Это даже не хлѣбъ, прибавилъ канадецъ, а этакое пріятное пирожное… Вы никогда не пробовали г. профессоръ?
— Никогда, Недъ.
— Ну такъ увидите, что это такое: самая этакая небесная манна! Какъ попробуете, такъ не разстанетесь, — ей Богу!
Чрезъ нѣсколько минутъ, плоды разложенные на угольяхъ, совершенно почернѣли и полопались; внутри показалось бѣлое тѣсто, родъ нѣжнаго мякиша, напоминающаго вкусомъ артишоки.
Надо признаться, хлѣбъ этотъ былъ превосходенъ и ѣлъ его съ большимъ удовольствіемъ.
— Жаль, что это тѣсто не можетъ долго сохраняться, сказалъ я, и поэтому безполезно будетъ брать его съ собою.
— Вотъ тебѣ на! вскрикнулъ Недъ Лендъ. Вы все говорите по ученому, г. профессоръ, — вы вѣдь натуралистъ, ну, а я примусь за дѣло какъ настоящій булочникъ. Консейль, вы нарвите-ка побольше плодовъ, а потомъ, какъ будемъ возвращаться, мы ихъ и захватимъ.
— А какъ же вы ихъ сохраните? спросилъ я канадца.
— А такъ сохраню: сдѣлаю изъ мякоти квашеное крѣпкое тѣсто, такое, что сколько угодно его береги, оно не будетъ портиться. Захочется хлѣбца — сейчасъ взялъ немножко этого тѣста, спекъ и кушай! хоть оно чуточку и кисловато будетъ, а все-таки смакъ отличный.
— Въ такомъ случаѣ, дядя Недъ, я скажу, что этотъ хлѣбъ хоть куда! Теперь у насъ всего въ волю…
— Нѣтъ, г. профессоръ, не достаетъ еще плодовъ и овощей.
Мы отправились дальше пополнять нашъ „земной“ обѣдъ.
Поиски не были напрасны и около полудня у насъ уже былъ большой запасъ банановъ. Это произведеніе жаркаго пояса зрѣетъ въ продолженіи цѣлаго года и Малайцы ѣдятъ его сырымъ.
Вмѣстѣ съ бананами мы набрали также множество манговыхъ ягодъ и въ заключеніе нашли невѣроятно большіе ананасы.
Эти поиски и сборъ взяли большую часть нашего времени, но мы, впрочемъ, объ этомъ не жалѣли. Консейль наблюдалъ за Недомъ, который шелъ впереди и увѣренной рукой сшибалъ, рвалъ, и тресъ плоды.
— Ну, теперь вы довольны, другъ Недъ? спросилъ Консейль. Кажется всего набрали довольно!
— Гмъ! произнесъ канадецъ. — Какъ? вы еще не довольны?
— Всѣ эти растенія вѣдь не настоящій обѣдъ, отвѣчалъ Недъ: — это конецъ обѣда, десертъ! А гдѣ супъ? гдѣ жареное?
— Да, да! сказалъ я: Недъ обѣщалъ намъ котлеты! Но обѣщанье-то, кажется, было дано наскоро…
— Г. профессоръ! отвѣчалъ канадецъ: охота еще не кончилась, — даже еще и не начиналась. Потерпите чуточку! Намъ непремѣнно попадутся какія нибудь животныя или птицы, если не въ этомъ мѣстѣ, такъ въ другомъ.
— И коли не сегодня, то завтра, прибавилъ Консейль: потому намъ не слѣдуетъ заходить далеко. По моему такъ ужъ пора бы намъ воротиться къ шлюпкѣ.
— Ужъ пора! вскрикнулъ Недъ!
— Мы должны къ ночи быть на мѣстѣ, сказалъ я.
— Да который теперь часъ?
— Да ужъ навѣрно часа два, отвѣчалъ Консейль.
— Какъ скоро идетъ время на твердой почвѣ! вскрикнулъ Недъ Лендъ со вздохомъ.
— Въ путь! сказалъ Консейль.
Мы возвращались чрезъ лѣсъ и пополняли нашъ сборъ пальмовой капустой, которую срѣзывали съ верхушекъ деревьевъ, маленькими фасолями и отличнѣйшимъ діоскоріемъ. Мы такъ были навьючены, что едва дошли до шлюпки, но Недъ Лендъ все-таки находилъ, что запасъ не достаточенъ. И судьба видимо ему благопріятствовала. Когда мы уже хотѣли садиться въ шлюпку, онъ примѣтилъ нѣсколько деревъ, вышиною въ двадцатьпять или тридцать футовъ, принадлежащихъ къ роду пальмъ. Эти деревья также драгоцѣнны какъ хлѣбоплодники п справедливо причисляются къ полезнѣйшимъ произведеніямъ Малая.
— Саговки! крикнулъ Недъ Лендъ.
Это были саговыя деревья, которыя растутъ безъ воздѣлыванія и размножаются, какъ сливное дерево, отростками и зернами.
Недъ умѣлъ съ ними обращаться. Онъ схватилъ топоръ, размахнулся во всю руку и въ одно мгновеніе свалилъ дерево, за нимъ другое, за другимъ третье.
— Спѣленькіе! сказалъ Недъ Лендъ.
— Да, отвѣчалъ я, спѣленькіе!
Зрѣлость саговыхъ деревьевъ узнается по бѣлой пыли, которая осыпаетъ ихъ листья.
Я смотрѣлъ на проворную работу Неда Ленда скорѣе глазами натуралиста, чѣмъ глазами голоднаго человѣка.
Недъ началъ съ того, что снялъ съ каждаго ствола полосу коры, толщиною въ большой палецъ, покрывавшую сѣтку длинныхъ жилокъ, которыя представляли какіе то перепутанные узлы, склеенные родомъ камедной муки. Эта мука и была саго, съѣдобное вещество, служащее главною пищею Меланезійскимъ племенамъ.
Недъ Лендъ пока удовольствовался тѣмъ, что разрубилъ стволы на куски, какъ это дѣлается съ дровами.
— Теперь повезу такъ, говорилъ онъ, а потомъ выберу изъ нихъ всю муку, пропущу ее сквозь тоненькое полотенце, чтобъ отдѣлить волокна, посушу на солнцѣ, чтобъ вышло вся сырость, а потомъ засушу.
Наконецъ около пяти часовъ вечера мы, нагруженные всѣми нашими богатствами покинули островъ и чрезъ полчаса пристали къ „Наутилусу.“
Насъ никто не встрѣтилъ. Огромный желѣзный цилиндръ казался пустымъ.
Выгрузивъ запасы изъ шлюпки я пошелъ въ свою комнату; ужинъ мнѣ былъ уже готовъ. Я поужиналъ и легъ спать.
На другой день, 6 января, на суднѣ все тоже безмолвіе: ни малѣйшаго шума или признака жизни; даже лодка была на томъ мѣстѣ, гдѣ мы ее вчера оставили.
Мы рѣшились опять отправиться на островъ Гвебороаръ. Недъ надѣялся на счастливую охоту и намѣревался побывать въ другой части лѣса.
Съ восходомъ солнца мы пустились въ путь. Шлюпка, подхваченная волною, быстро неслась и чрезъ нѣсколько минутъ достигла берега.
Мы высадились и рѣшивъ, что лучше всего положиться на инстинктъ канадца, пошли за Недомъ Лендомъ по берегу къ западу, перешли въ бродъ нѣсколько ручьевъ и достигли большой равнины, которая окаймлялась прелестными лѣсами.
Нѣсколько рыболововъ бродили у ручья, но близко не подпускали. Ихъ осторожность служила доказательствомъ, что эти пернатыя знали чего можно ожидать отъ двуногихъ нашего рода, и я заключилъ, что если этотъ островъ и необитаемъ, то по-крайней мѣрѣ посѣщаемъ людьми.
Перейдя довольно густой лугъ, мы пришли къ опушкѣ маленькаго лѣска, который оживлялся пѣніемъ и порханіемъ множества птицъ.
— Это еще только птицы! сказалъ Консейль.
— И есть кое какія съѣдобныя! отвѣчалъ багрильщикъ.
— Гдѣ жъ это съѣдобныя то, другъ Недъ? возразилъ Консейль: я вижу только простыхъ попугаевъ!
— Другъ, Консейль, отвѣчалъ важно Недъ: попугай — это фазанъ для того, кому нечего ѣсть!
— А я прибавлю, сказалъ я: что если попугая хорошо изготовить, такъ его съ удовольствіемъ будетъ кушать самый отъявленный лакомка.
Подъ густой листвой порхалъ съ вѣтки на вѣтку цѣлый попугайный міръ.
— Стоитъ поучить и заговорятъ по человѣчески! замѣтилъ глубокомысленный Консейль. Попугай — очень переимчивая птица!
— Экой гамъ поднимаютъ! сказалъ Недъ Лендъ.
Гамъ былъ, дѣйствительно, страшный. Самцы и самки всевозможныхъ цвѣтовъ усердно, по выраженію Неда Ленда, „драли горло“; кричали и важные какаду, которые, казалось, размышляли о какой то философской задачѣ; и красноблестящія лорисы, мелькавшія, какъ куски яркой матеріи, заносимые вѣтромъ въ среду шумныхъ калаосовъ, лазуревыхъ папуасовъ и другихъ, хотя мало съѣдобныхъ, но удивительно красивыхъ попугаевъ.
Но въ этомъ собраніи недоставало птицъ, собственно принадлежащихъ этой мѣстности и которыя никогда не переходятъ границу острововъ Арру и Папуазіи.
— Отчего же это ихъ нѣтъ? думалъ я.
Но судьба сберегла это удовольствіе на послѣ.
Перейдя довольно рѣдкій лѣсокъ, мы нашли равнину, заросшую густымъ кустарникомъ; изъ этого кустарника поднялись великолѣпныя птицы, которыя по расположенію длинныхъ перьевъ должны летать противъ вѣтра. Ихъ волнистый полетъ, отливъ ихъ перьевъ, были восхитительны.
Я безъ труда ихъ узналъ.
— Райскія птицы! вскрикнулъ я.
— Отдѣлъ воробьиныхъ, сказалъ Консейль.
— Семейство куропатокъ? перебрилъ Недъ Лендъ.
— Не думаю, дядя Лендъ, отвѣчалъ я. А я расчитываю на васъ, что вы мнѣ поймаете одну такую птичку. Мнѣ очень желательно бы пріобрѣсти это произведеніе тропической природы!
— Попробую, г. профессоръ: хотя я больше привыкъ цѣплять острогою, чѣмъ стрѣлять изъ ружья.
Малайцы ведутъ большую торговлю этими птицами съ Китаемъ: они ихъ ловятъ различными способами, которыхъ мы не могли употребить. Иногда, напримѣръ, они ставятъ силки на верхушкахъ высокихъ деревьевъ, предпочитаемыхъ парадисками; иногда ловятъ, обмазывая вѣтки липкимъ птичьимъ клеемъ и парализуя, такимъ образомъ, ихъ движенія; иногда даже отравляютъ источники, гдѣ имѣютъ привычку пить эти птицы. Что же касается насъ, то мы могли завладѣть ими только стрѣляя ихъ на лету, на что имѣли мало шансовъ.
И дѣйствительно, мы понапрасну потратили много зарядовъ.
Около одиннадцати часовъ утра мы уже перешли первыя вершины горъ, составлявшихъ центръ острова, а еще ничего не убили. Голодъ уже давалъ себя знать. Охотники понадѣялись на продукты охоты — и ошиблись.
Но вдругъ Консейль выстрѣливаетъ и однимъ выстрѣломъ обеспечиваетъ намъ завтракъ. Онъ убилъ бѣлаго голубя и вяхиря, которые проворно были ощипаны и посажены на вертелъ.
Пока они жарились, Недъ приготовлялъ хлѣбоплодникъ.
Птицы были съѣдены до послѣдней косточки: всѣ мы заявили единогласно, что кушанье это превосходно. Мускатный орѣхъ, которымъ они питаются, даетъ мясу особый запахъ и вкусъ.
— Точно пулярки, начиненныя трюфелями, сказалъ Консейль.
— Чего вамъ еще теперь не достаетъ, Недъ? спросилъ я у канадца.
— Четвероногой дичи, г. Аронаксъ, отвѣчалъ Недъ. Всѣ эти голуби одна мелкота, забава, а не кушанье! Кабы убить такое животное, чтобы изъ него надѣлать котлетъ! пока я такого не убью, спокоенъ не буду!
— И я тоже спокоенъ не буду, пока не поймаю парадиску! сказанъ я.
— Надо еще поохотиться, сказалъ Консейль; только повернемте къ морю. Мы дошли уже до первыхъ склоновъ горъ, а въ горахъ, я думаю, охота хуже чѣмъ въ лѣсу.
Это былъ дѣльный совѣтъ и мы ему послѣдовали.
Послѣ часовой ходьбы мы пришли къ настоящему саговому лѣсу. Нѣсколько безвредныхъ змѣй уползали изъ подъ нашихъ ногъ, а райскія птицы при нашемъ появленіи скрывались. Я уже отчаявался, когда Консейль, шедшій впереди, вдругъ наклонился, испустилъ крикъ торжества и поднесъ мнѣ великолѣпную парадиску.
— Браво, Консейль! вскрикнулъ я.
— Ихъ честь очень добры, отвѣчалъ Консейль.
— Да нѣтъ, дружище, какая тутъ доброта! Ты мастерски поймалъ ее: взялъ живую птицу руками!
— Коли ихъ честь посмотритъ на нее хорошенько, то ихъ честь увидитъ, что тутъ еще не большое мастеретво.
— Да что такое, Консейль? Говори!
— Эта птица пьяна, какъ перепелъ.
— Пьяна?
— Да, опьянѣла отъ мушкатныхъ орѣховъ. Я ее словилъ подъ мускатомъ: — она сидѣла, и объѣдалась. Подумайте-ка, другъ Недъ, каково откликается невоздержаніе!
— Тысячу чертей! возразилъ канадецъ: это ко мнѣ не относится, — я цѣлыхъ два мѣсяца ничего въ ротъ не бралъ!
Я между тѣмъ разсматривалъ птицу. Консейль не ошибся. Парадиска ошалѣла отъ хмѣльнаго сока, она не могла летѣть и съ трудомъ шла: но меня это не безпокоило.
Эта птица принадлежала къ лучшему изъ восьми родовъ, которыхъ насчитываютъ въ Пануазіи и на сосѣднихъ островахъ. Это была парадиска „большой изумрудъ“ — самая рѣдкая. Она имѣла въ длину три дециметра, голова ея была относительно мала, глаза, помѣщенные надъ отверстіемъ клюва, тоже маленькіе; но она представляла превосходное соединеніе цвѣтовъ и оттѣнковъ: у нее былъ желтый клювъ, коричневыя ноги и когти, орѣховаго цвѣта крылья съ багряными концами, голова и задъ шеи желто-палевые, горло изумрудное, брюхо и грудь
Это была чудесная птичка! Туземцы имѣли основаніе назвать ее „солнечной“. Мнѣ очень хотѣлось привезти въ Парижъ этотъ великолѣпный образчикъ и подарить ее ботаническому саду, въ которомъ до сихъ поръ не было еще живой райской птицы.
— Что жъ онѣ такъ рѣдки, что ли? спросилъ канадецъ тономъ охотника, который очень мало цѣнитъ дичь съ точки красоты и изящества.
— Очень рѣдки, почтеннѣйшій, а главное ихъ очень трудно достать живьемъ. Ими и мертвыми хорошо торгуютъ. Туземцы и парадисокъ поддѣлываютъ, какъ жемчугъ и алмазъ.
— Что? вскричалъ Консейль: дѣлаютъ фальшивыхъ райскихъ птицъ?
— Да, Консейль.
— Ихъ честь знаетъ, какъ это они ухитряются?
— Знаю. Парадиски во время восточнаго муссона теряютъ великолѣпныя перья, которыя окружаютъ хвостъ: — натуралисты называютъ эти перья „шилами“. Эти-то самыя перья туземцы подбираютъ и ловко прикрѣпляютъ къ бѣднымъ перюшамъ, потомъ закрашиваютъ швы, покрываютъ лжепарадиску лакомъ и сбываютъ въ европейскіе музеи или европейскимъ любителямъ.
— Ну что жъ такое? сказалъ Недъ Лендъ; коли не сама птица, такъ по крайности ея перья, и коли ихъ покупаютъ не на кушанье, такъ по моему тутъ горя мало: значитъ, перышекъ надо — а перышки есть.
Мое желаніе овладѣть парадиской было удовлетворено, но желаніе охотника канадца еще не исполнилось. Къ счастію, около двухъ часовъ, Недъ убилъ превосходную лѣсную свинью, ту самую, которая извѣстна у натуралистовъ подъ именемъ „bari-outang“. Недъ Лендъ былъ въ восхищеніи отъ своего выстрѣла. Свинья, задѣтая электрическою пулею, упала замертво.
Канадецъ содралъ съ нея кожу, выпотрошилъ ее и отдѣлилъ для ужина съ полдюжины котлетъ.
За тѣмъ снова началась охота, которая должна была еще ознаменоваться подвигами Неда и Консейля.
Два пріятеля, рыская по кустарнику, подняли цѣлое стадо кенгуру, которыя пустились отъ нихъ бѣжать, прыгая на своихъ эластическихъ ногахъ; но какъ быстро они ни бѣжали, электрическія капсюли ихъ настигли.
— Ахъ, г. профессоръ! вскрикнулъ Недъ: — какая великолѣпная дичь! Особливо коли изъ нея приготовить душеное! Каковъ запасецъ для „Наутилуса“! Двѣ, три, пять убито! И какъ я подумаю, что мы съѣдимъ все это мясо! А тѣ болваны и не покушаютъ!
— Какіе болваны, Недъ! спросилъ я.
— Да наши хозяева… Ну, дичь такъ дичь: можно похвалить…
Я думаю, что въ припадкѣ радости канадецъ, еслибъ онъ не столько болталъ, перебилъ бы все стадо! Но онъ удовольствовался дюжиною этихъ интересныхъ животныхъ, составлявшихъ, какъ сказалъ нашъ Консейль, первый разрядъ млекопитающихъ.
Эти животныя были малы ростомъ и принадлежали къ роду кенгуру — кроликовъ, которыя преимущественно живутъ въ дуплахъ деревьевъ, обыкновенно быстро бѣгаютъ и хотя мало доставляютъ мяса, но за то это мясо считается самымъ лучшимъ.
Мы остались довольны результатомъ нашей охоты. Счастливый Недъ предполагалъ завтра опять возвратиться на островъ, гдѣ думалъ истребить всѣхъ четвероногихъ, годныхъ въ пищу.
Но Недъ никогда не расчитывалъ на непредвидѣнныя происшествія!
Къ шести часамъ вечера мы дошли до морскаго берега. Шлюпка стояла на обыкновенномъ мѣстѣ. „Наутилусъ“ походилъ на длинный подводный рифъ, высунувшійся изъ волнъ въ двухъ миляхъ отъ берега.
Недъ Лендъ немедля занялся приготовленіемъ обѣда: онъ былъ отличный поваръ и зналъ до тонкости кухонное искуство. Котлеты изъ кенгуру скоро зашипѣли на угольяхъ и распространили пріятнѣйшій запахъ.
Да проститъ читатель мой восторгъ передъ жаркимъ изъ свѣжей свинины! да проститъ онъ его мнѣ, какъ и я прощаю дядѣ Ленду, принявъ во вниманіе долгій постъ!
Однимъ словомъ, обѣдъ былъ превосходенъ. Два вяхиря довершили роскошь. Саговое тѣсто, хлѣбоплодъ, нѣсколько манговъ,
— А что, коли мы не возвратимся сегодня на „Наутилусъ“? сказалъ Консейль.
— А что, коли мы никогда на него не возвратимся? прибавилъ Недъ. А что…
Въ это самое время къ нашимъ ногамъ упалъ камень и прервалъ слова Неда.