Мы съ большимъ вниманіемъ, чуть не вывернувъ шеи, ожидали и слѣдили за появленіемъ «верхового-почтаря» (pony-rider), летучаго посланника, который проѣзжалъ, развозя письма, пространство отъ Сентъ-Жо до Сакраменто, 1900 миль, въ восемь дней! Подумайте, что могутъ вынести животное и несчастный смертный! Верховой почтарь былъ обыкновенно человѣкъ маленькаго роста, полный энергіи и большой выносливости. Онъ не могъ обращать вниманія на время и погоду; день, ночь, зима, лѣто, дождь, снѣгъ или градъ были для него безразличны, онъ всегда былъ обязанъ быть на-готовѣ, чтобы тотчасъ же вскочить въ сѣдло и мчаться, какъ вихрь, по своему опредѣленному пути, несмотря на то, гладка ли дорога или бѣжитъ она, едва замѣтная, черезъ горы и овраги, черезъ мѣста безопасныя или тамъ, гдѣ кишатъ враждебные индѣйцы! Верховому почтарю некогда было лѣниться; онъ дѣлалъ безъ остановки 50 миль какъ придется: днемъ при лунномъ свѣтѣ, при звѣздномъ небѣ или во мракѣ. Онъ обладалъ всегда великолѣпною лошадью рысистой породы, холеной и береженой, дѣлалъ на ней съ быстротою молніи десять миль и прилеталъ на станцію, гдѣ два человѣка держали уже подъ уздцы нетерпѣливо ждавшаго свѣжаго коня. Моментально онъ и почтовая сумка оказывались на другой лошади и оба исчезали изъ виду, какъ молнія. Одежда почтаря была тонкая и плотно прилегавшая къ тѣлу, сверхъ всего онъ носилъ широкій плащъ, на головѣ маленькую тапочку, а панталоны затыкалъ въ сапоги, какъ дѣлаютъ ѣздоки на скачкахъ. Онъ не былъ вооруженъ и на немъ ничего не полагалось лишняго, такъ какъ почтовая плата за вѣсъ была пять долларовъ за письмо. Въ его сумкѣ преимущественно находились дѣловыя письма, а простой корреспонденціи было мало. На его лошади тоже не было ничего лишняго, на ней былъ только признакъ сѣдла и никакого покрывала, она имѣла легкія подковы, а иногда и онѣ отсутствовали. Маленькіе, плоскіе почтовые карманы по бокамъ были такъ малы, что туда могла помѣститься только дѣтская книжка, но въ нихъ было много важныхъ, дѣловыхъ документовъ и газетныхъ сообщеній, и все это было написано на тонкой и прозрачной бумагѣ, для уменьшенія вѣса и объема. Почтовая карета проходила отъ ста до ста двадцати пяти миль въ сутки, верховой же почтарь около двухъ сотъ пятидесяти. Всѣхъ верховыхъ почтарей въ ежедневномъ разгонѣ было 80, ночь и день скакавшихъ отъ Миссури до Калифорніи; 40 человѣкъ отправлялись на западъ и 40 на востокъ, въ распоряженіи ихъ было 400 прекрасныхъ коней, которые, благодаря этому, всегда были въ движеніи. Мы имѣли съ самаго начала непреодолимое желаніе видѣть «верховаго-почтаря», но какимъ-то образомъ, всѣ они обгоняли насъ или встрѣчались намъ по ночамъ, такъ что мы только слышали свистъ и гиканіе, а привидѣніе степей исчезало прежде, чѣмъ мы успѣвали кинуться къ окну; но теперь мы его поджидали ежеминутно и радовались, что увидимъ его днемъ. Вдругъ кучеръ закричалъ:
— Вотъ онъ ѣдетъ!
Всѣ мы высунулись въ окно и глядѣли во всѣ глаза. Далеко, въ безграничной дали ровной степи, взорамъ нашимъ представилась на горизонтѣ черная точка, ясно движущаяся. По крайней мѣрѣ, мнѣ такъ казалось! Черезъ секунду или черезъ двѣ обозначились лошадь и сѣдокъ, которые то поднимались, то спускались и стремительно неслись къ намъ, подвигаясь все ближе и ближе и тѣмъ все яснѣе и яснѣе обрисовываясь; наконецъ, до нашего уха доносится топотъ копытъ, еще секунда — и возгласъ привѣтствія раздается съ козелъ нашей кареты, со стороны же верхового безмолвный взмахъ рукой, и лошадь и сѣдокъ моментально, къ нашей досадѣ, пролетаютъ мимо, какъ метеоръ.
Все это произошло такъ быстро, что, если бы не оставшійся слѣдъ брызнувшей пѣны отъ лошади на одной изъ почтовыхъ сумокъ, мы могли бы еще сомнѣваться, видѣли ли мы въ дѣйствительности лошадь и человѣка.
Вскорѣ съ грохотомъ проѣхали мы Скотсъ-Блафъ-Пассъ. Гдѣ-то около этихъ мѣстъ мы въ первый разъ наткнулись на натуральный щелочный источникъ, текущій по дорогѣ, и мы чистосердечно его привѣтствовали, какъ замѣчательное чудо, о которомъ стоило написать домашнимъ, ничего подобнаго не видавшимъ. Этотъ источникъ придавалъ дорогѣ мыльный видъ, а во многихъ мѣстахъ земля была какъ бы на-чисто вымытая. Этотъ оригинальный щелочный источникъ возбудилъ въ насъ такое пріятное ощущеніе, что мы чувствовали особое довольство и нѣкоторую гордость, когда могли записать его въ паши путевыя замѣтки, какъ предметъ, видѣнный нами и неизвѣстный еще другимъ. Мы немного походили на легкомысленныхъ путешественниковъ, взбирающихся безъ всякой видимой нужды на опасную вершину Монблана, не извлекая отъ того никакого удовольствія, кромѣ только сознанія, что это изъ ряду выходящая попытка. Но случается иногда, что нѣкоторые изъ этихъ путешественниковъ, оступившись, летятъ внизъ по горѣ въ сидячемъ положеніи, взвивая за собою упругій снѣгъ, ударяются объ уступы и камни, летя далѣе, царапаются о ледяныя глыбы, рвутъ свое платье, хватаются за предметы, чтобы спастись, и, полагая удержаться за деревья, падаютъ дальше съ ними вмѣстѣ, снова встрѣчая на пути камни, утесы и валуны; обвалы снѣга, льда, цѣлый лѣсъ сучьевъ сопровождаютъ ихъ и, прибавляясь постепенно, валятся на путешественниковъ, которые въ стремительномъ паденіи въ страшную бездонную пропасть находятъ смерть.
Все это весьма картинно, но каково имъ лежать на шесть или на семь тысячъ футовъ подъ снѣгомъ!
Мы проѣзжали песчаныя горы, гдѣ въ 1856 году индѣйцы напали на почту, убили кучера, кондуктора и всѣхъ пассажировъ, исключая одного, какъ говоритъ преданіе; но это, какъ видно, была ошибка, такъ какъ мнѣ приходилось нѣсколько разъ встрѣчать на берегу Тихаго океана слишкомъ сто человѣкъ, которые выдавали себя за потерпѣвшихъ въ этомъ грабежѣ и едва спасшихся отъ смерти. Не было причинъ сомнѣваться въ правдивости ихъ словъ — я слышалъ это изъ собственныхъ ихъ устъ. Одинъ изъ потерпѣвшихъ говорилъ мнѣ, что у него въ продолженіе семи лѣтъ послѣ этого нападенія по всему тѣлу виднѣлись еще оконечности стрѣлъ, а другой увѣрялъ, что онъ до того былъ весь пронизанъ стрѣлами, что послѣ ухода индѣйцевъ, когда онъ въ силахъ былъ встать и осмотрѣть себя, то не могъ удержаться отъ слезъ, при видѣ своего совершенно уничтоженнаго платья.
Однако, самое вѣрное преданіе удостовѣряетъ, что только одинъ человѣкъ, а именно Бэбитъ, остался въ живыхъ, но и то страшно израненный. Онъ проползъ на рукахъ и на одномъ колѣнѣ (такъ какъ другая нога была сломана) нѣсколько миль до станціи. Онъ ползъ двѣ ночи, днемъ прячась по кустамъ, и страдалъ отъ голода, жажды и усталости въ теченіе сорокачасового своего ужаснаго путешествія. Индѣйцы ограбили дочиста карету, захвативъ съ собою не малое количество добра.