В февральской книжке Вашего журнала г. Посторонний сатирик обращается к г. Благосветлову с следующими словами: «Много чести для Вас, если Вы их (гг. Писарева и Зайцева) называете своими сотрудниками; гораздо точнее назвать Вас ихним прихвостнем или, лучше, человеком, загребающим жар ихними руками». Об отношениях г. Благосветлова к г. Зайцеву я ничего не знаю, но об отношениях г. Благосветлова к моему сыну, Д. И. Писареву, мне известны некоторые факты, совершенно опровергающие мнение Вашего сотрудника; для восстановления истины довожу эти факты до Вашего сведения, по желанию моего сына, и прошу напечатать это письмо в Вашем журнале.
1. В январе 1861 года мой сын, бывши в Москве, виделся с г-жою Евгениею Тур и предлагал ей свое сотрудничество для «Русской речи»; заговоривши о литературе, мой сын сказал г-же Тур, что он поклонник чистого искусства, что он считает г. Майкова за величайшего из современных русских поэтов и что он восхищается рассказами г-жи Кохановской. Г-жа Тур не согласилась с ним на этих пунктах и не приняла его в сотрудники, потому что видела в нем юношу, совершенно погрязшего в старой эстетике.
2. В апреле 1861 года сын мой пожелал поместить куда-нибудь перевод XI песни «Мессиады», сделанный им летом 1860 года. Он отнес свою рукопись в редакцию «Странника» и передал ее г. В. Головину, заведывавшему тогда редакциею этого журнала; рукопись эта однако не появилась в печати.
3. В ноябре 1861 года мой сын вместе с г. Благосветловым был у одного писателя, заведывавшего редакциею «Современника», и этот писатель, в присутствии г. Благосветлова предлагал моему сыну работать для «Современника». Сын мой поблагодарил за оказанную ему честь и отказался, говоря, что пока он может быть полезен «Русскому слову», до тех пор он будет посвящать ему все свои силы.
В январе сын мой был еще эстетиком, в апреле он еще, по своей неразвитости, был способен входить в сношение с «Странником», а в ноябре уже «Современник» предлагал ему работу; дурно или хорошо то превращение, которое в нем совершилось, об этом я не говорю ничего, но факт состоит в том, что этим превращением он исключительно обязан г. Благосветлову. «Если, — говорил он мне часто, — я сколько-нибудь понимаю теперь обязанности честного литератора, то я должен сознаться, что это понимание пробуждено и развито во мне г. Благосветловым». Поэтому сын мой видит в г. Благосветлове не «прихвостня», а своего друга, учителя и руководителя, которому он обязан своим развитием и в советах которого он нуждается до настоящей минуты.
Ваш сотрудник упрекает г. Благосветлова в раболепных отношениях к графу Кушелеву. Если бы этот упрек был справедлив, то он должен был бы упасть и на моего сына. Г. Благосветлов был редактором «Русского слова», а сын мой был помощником редактора. Если холопстовал редактор, то должен был холопствовать и помощник. К счастию, в литературной деятельности моего сына есть факты, доказывающие очевидно, что, с одной стороны, граф Кушелев, как честный человек, не требовал раболепства, а с другой стороны, гг. Благосветлов и Писарев, как честные люди, были неспособны льстить и кривить душою. Вот два факта: 1-й) граф Кушелев сочувствовал нашим лирическим поэтам; с двумя из этих поэтов, с Меем и с г. Полонским, он был коротко знаком. Несмотря на это, сын мой, в ноябрьской книжке «Русского слова» за 1861 год, отнесся очень резко к нашим лирикам и даже назвал по имени гг. Мея и Полонского. Если бы редакция раболепствовала перед графом Кушелевым, то такая статья не могла бы появиться в печати. 2-й). Один из знакомых графа Кушелева передал ему свое стихотворение, и граф Кушелев, обещавши напечатать его в «Русском слове», вручил его моему сыну. Сын мой, прочитавши это стихотворение, заметил графу, что оно, по некоторым мыслям, не подходит к журналу. Граф отвечал, что можно выбросить то, что не годится; сын мой согласился. В стихотворении было 48 строк, из них сын мой напечатал только 12. Это стихотворение, под заглавием «Дума», напечатано в февральской книжке «Русского слова» за 1862 год. Знакомый графа ужаснулся, увидя свое произведение в таком виде. Граф сказал ему, что делать нечего, что так распорядилась редакция. Отношения между редакциею и графом Кушелевым нисколько не нарушились от этого эпизода. Кажется мне, что подобные отношения не имеют ничего общего с раболепством.
Сообщая Вам эти сведения, милостивый государь, я руководствуюсь весьма законным желанием оградить честь моего сына, связанную самыми тесными узами с честью того человека, под руководством которого развернулась его литературная деятельность и сложились его убеждения. Я надеюсь, милостивый государь, что Вы не откажетесь напечатать в Вашем журнале мое письмо.
Позорить Благосветлова и в то же время выгораживать Писарева — невозможно: или оба они — честные люди, или оба — негодяи. Таково глубокое убеждение моего сына.