Газетный лист (Петров-Скиталец)/ДО
 |
Текст содержит цитаты, источник которых не указан. Вы можете помочь развитию Викитеки, добавив в примечаниях указание на их происхождение.
|
| Газетный листъ : Сказка |
| Источникъ: Скиталецъ. Разсказы и пѣсни. — СПб.: Товарищество «Знаніе», 1902. — Т. I. — С. 159. |
Спокойно дремало гнилое болото. Берега его обрамлялъ высокій камышъ и тихо шептался съ печальной осокой, наклоненной надъ вонючей илистой водой. По водѣ плавали широкіе листы водяныхъ растеній, а надъ ними возвышались болотныя лиліи, такія бѣленькія, чистенькія и невинныя и такія гордыя своей чистотой, что нельзя было и подумать о ихъ родствѣ съ гнилымъ болотомъ. Правда, у нихъ не было никакого запаха, кромѣ развѣ того, что отъ нихъ немножко отдавало тиной, но онѣ этого не замѣчали и весело улыбались.
А на кочкѣ, поджавъ подъ себя ногу, уже цѣлый день стоялъ глубокомысленный аистъ и думалъ о египетскихъ письменахъ, которыя онъ читалъ на пирамидахъ, когда былъ въ Египтѣ. Онъ считалъ себя очень ученымъ, потому что говорилъ всегда никому непонятнымъ египетскимъ языкомъ.
Двѣ лягушки — самецъ и самка — съ чувствомъ пѣли дуэтъ «не искушай меня безъ нужды»[1], аистъ слушалъ — и не ѣлъ ихъ: такъ былъ меланхолично настроенъ!
Тихо и сонно было на болотѣ. Голоса лягушекъ нѣжно вибрировали, камышъ чуть слышно шелестѣлъ и нашептывалъ слова любви осокѣ, а она стыдливо потупилась и, наклонясь, разсматривала свое отраженіе въ гнилой, зеленой водѣ. Лиліи невинно улыбались.
Вдругъ откуда-то прилетѣлъ вѣтеръ.
— У-у-у! Какъ тутъ у васъ скучно! — сказалъ онъ камышу и осокѣ, — ты все еще ухаживаешь за этой недотрогой? Смотри порѣжешься! А эти все еще поютъ одну и ту-же пѣсню! И аистъ все еще думаетъ безполезную думу! Старыя слова, старыя пѣсни, старыя думы! У-у-у! Какъ скучно здѣсь!
Камышъ недовольно закачался и зашелестѣлъ, неподвижная осока зашевелилась, аистъ нахохлился, а вѣтеръ продолжалъ:
— Какъ далеко я былъ! Я игралъ съ морскими волнами. Вотъ была потѣха! Онѣ ревѣли, какъ звѣри, вздымались и падали, какъ горы, и я трепалъ ихъ бѣлыя гривы! И море гудѣло, какъ органъ, и пѣло дивную пѣснь!.. У! Что это была за музыка! Тамъ были новые мотивы съ новыми словами! Какъ волновалось море, какъ боролись волны! Какъ хорошо тамъ было! У-у! У-у! Терпѣть не могу лягушечьихъ пѣсенъ!.. И тамъ я видѣлъ рыцарей моря. Они живутъ на самомъ днѣ его, въ коралловомъ дворцѣ. И выходятъ они только ночью и въ бурю, чтобы выгнать ночь. Что за доспѣхи на нихъ! И сами они неуловимые и сильные, и тѣла ихъ словно выкованы титанами изъ желѣза! И когда они выходятъ изъ волнъ и обнажаютъ свои длинные, ослѣпительно-блестящіе мечи — вмѣстѣ съ ними изъ моря появляется лучезарное солнце! У-у! Много чудесъ на свѣтѣ!
Лиліи недовѣрчиво покачали головками.
— А есть-ли въ морѣ лиліи? — спросили онѣ, — могутъ-ли тамъ расти такіе чистые цвѣты?
Вѣтеръ нѣжно поцѣловалъ ихъ и отвѣтилъ:
— Въ морѣ нѣтъ лилій. Вы бы тамъ погибли съ вашей чистотой: только грязное, гнилое болото порождаетъ васъ. Вы чисты оттого, что болото слишкомъ грязно… Что толку въ вашей красотѣ, когда вы украшаете и прикрываете собой грязь?
— Этотъ чудакъ вѣтеръ не признаетъ эстетики! — сказали цвѣты, отворачиваясь отъ вѣтра.
Тутъ кто-то бросилъ камень, завернутый въ газету. Разсерженный вѣтеръ подхватилъ его, изо-всѣхъ силъ швырнулъ въ болото и улетѣлъ.
Болото всколыхнулось.
Камень громко шлепнулся и пошелъ на дно, а газетный листъ развернулся въ водѣ. По ней пошли широкіе круги, лиліи испуганно закачались, а лягушки такъ и не докончили свой дуэтъ.
— Такъ! Такъ! — закричали съ другого конца болота дикія утки.
— Что случилось? — спросилъ по-египетски аистъ, вынимая изъ-подъ крыла голову и переступая съ одной ноги на другую. Увидя какъ разъ передъ собой газетный листъ, онъ гордо вытянулъ шею и важно заболталъ. — Ага! Понимаю: мнѣ прислали газету!..
И онъ сталъ читать ее, но такъ какъ газетный листъ былъ написанъ не по-египетски, то аистъ не понялъ ни слова.
— Гм! — сказалъ онъ, — громко шлепнулось, но, между прочимъ, совершенно непонятно — откуда и зачѣмъ?
И, поджавъ подъ себя одну ногу, онъ погрузился въ долгую думу о томъ, что бы могло быть написано въ газетномъ листѣ. А отъ листа все еще расходились по болоту широкіе круги.
— Нѣтъ-ли здѣсь чего-нибудь объ изящномъ? — спросили другъ друга лиліи, наклоняясь надъ мокрою газетой, — такъ пріятно почитать иногда что-нибудь изящное и непремѣнно чувствительное, такое, отъ чего на лепесткахъ выступаютъ слезы: это очень пріятно волнуетъ сердце и разгоняетъ скуку.
Осока тоже наклонилась и молча заглянула въ газетный листъ, а камышъ прошепталъ ей:
— Милая, брось, не стоитъ забивать голову! Впрочемъ, вѣдь у тебя нѣтъ головы!.. Знаешь-ли, я прежде тоже былъ очень любопытенъ, но теперь мнѣ все надоѣло… Все, что пишутъ въ газетахъ — очень старо.
— Ахъ, отстань пожалуйста! — зашелестѣла осока и слегка оцарапала камышъ, — у тебя дряблая и пустая сердцевина, а я хотѣла бы понять жизнь нашего болота и вообще — развиваться…
— Скажите пожалуйста! — недовольно пробормоталъ камышъ.
А газетный листъ, намокая, медленно опускался на дно.
— «Московскія Вѣдомости»? — быстро освѣдомился гибкій и скользкій линь, сверкая своей золотистой чешуей и мимоходомъ подплывая къ печатной бумагѣ, — ахъ, нѣтъ, что-то другое, слѣдовательно, читать не стоитъ! Я люблю только «Московскія Вѣдомости»…
И, вильнувъ хвостомъ, онъ проплылъ далѣе.
— Безпремѣнно тутъ что-нибудь про моего сосѣда, про Ивана Иваныча написано! — сказалъ карась, вылѣзая изъ тины, — накося, какъ грохнуло-то по болоту, инда я проснулся! Поглядишь — будто-бы только газета — анъ и у нея про насъ камень за пазухой имѣется! Ну, времена! Экія времена безпокойныя пришли: только-что въ илъ зароешься — бацъ! Что-нибудь бухнется въ болото! А зачѣмъ? Почему не тихо-смирно, не потихоньку да полегоньку? Полюбовно-бы!.. Одначе, слѣдовало бы прописать Ивана Ивановича: онъ у меня ракушку съѣлъ!..
— Памфлетъ! — сказалъ окунь, подплывая и заглядывая въ газету, — понимаю всѣ намеки. Интеллигенцію ругаютъ: будто-бы вообще, а, промежду прочимъ, кто у насъ на болотѣ интеллигентъ? Никто, какъ пискарь! Значитъ, это про него! Тоже и «буржуа» пробираютъ! Ну, это сразу видно, что вонъ про того леща писано!.. Но, позвольте, зачѣмъ этотъ резонерскій тонъ, какое полное право газета имѣетъ на чужіе недостатки указывать, когда у нея свои есть? Развѣ это бумага? развѣ это шрифтъ? И потомъ — посмотрите — сколько въ ней воды!..
Въ это время газетный листъ опустился на дно, такъ какъ на него сѣла улитка.
— Я — глубокая натура, замкнутая въ самой себѣ! — сказала она, — ахъ, сколько во мнѣ чувствъ, идей и талантовъ! Меня глубоко возмущаетъ этотъ газетный листъ, который такъ невѣжливо и грубо появился здѣсь! Я не вижу въ немъ ни одной строки о добродѣтели, о состраданіи къ бѣднымъ и тѣмъ несчастнымъ рыбамъ, которыхъ судьба перекусила пополамъ! А гдѣ тутъ лирика? Гдѣ поэзія? Не мѣшало-бы тѣмъ, кто пишетъ газету, помнить великія слова Пушкина: «мы рождены для вдохновенья, для звуковъ сладкихъ и молитвъ!»[2] А это что? Тьфу!
И улитка плюнула на газету.
— Непремѣнно пошлю имъ анонимное письмо съ ругательствами! — добавила она.
Но тутъ вползъ на газету ракъ и, ни слова не говоря, сошвырнулъ ее огромной клешней въ болотный илъ.
— Я и самъ умѣю читать! — сказалъ онъ, — удивительно мнѣ: зачѣмъ эти улитки лѣзутъ къ намъ, ракамъ, съ чтеніями? Слава Богу, мы теперь почти всѣ грамотные! Почаще-бы только къ намъ на дно газету пропускали, а ужъ мы ее здѣсь какъ-нибудь тово… сами обмозгуемъ… самому оно способнѣе, чтобы, значитъ, безъ обману!.. А ну-ка, нѣтъ-ли тутъ чего насчетъ нарѣзки земли?..
И, медленно водя по строкамъ своей неуклюжей клешней, ракъ шопотомъ началъ читать по складамъ:
— Стихотвореніе на тему «бей въ желѣзныя сердца!»
Онъ глубокомысленно пошевелилъ длинными усами, остановился читать и спросилъ самого себя: «Бей? Кого и по какому поводу?»
Потомъ подумалъ и, махнувъ клешней, сталъ продолжать чтеніе, сказавъ:
— Должно быть тамъ, наверху — что-нибудь случилось!
А его уже окружила цѣлая стая разной мелкой рыбешки и слушала чтеніе газеты. И ракъ важно читалъ ее по складамъ, медленно водя огромной клешней, чтобы не сбиться со строки.
Вдругъ въ водѣ что-то зарябило, нѣсколько окуней бросились въ разсыпную, и къ газетному листу важно подплыла большая полосатая щука въ сопровожденіи двухъ селедокъ.
— Ура! — закричала мелкая рыбешка.
Но щука устремила свой неподвижный взоръ на рака, который покраснѣлъ отъ смущенія, и строго спросила:
— Кто такой?
— Ракъ…
— Какой губерніи?
— Самарской…
— Что это находится у тебя въ клешняхъ?
— Газетина…
Щука вильнула хвостомъ.
— А, такъ у насъ въ болотѣ даже раки стали газеты читать? Да вѣдь этакъ они у насъ всѣ живо перешепчутся?
И повернувшись къ селедкамъ, сказала:
— Взять его за жабры!..
А старый, заросшій мохомъ пень стоялъ рядомъ и бормоталъ про себя:
— Сто лѣтъ ужъ я стою на болотѣ и все одну исторію вижу! Ничего новаго! Все повторяется въ мірѣ! Суета суетъ и всяческая суета!
Примѣчанія[править]
- ↑ Необходим источник цитаты
- ↑ Поэтъ и толпа. Прим. ред.