Отужинав, стали совещаться о том, что теперь предпринять, и решили, чтобы к полуночи пойти на рекогносцировку: узнать, на стороже ли неприятель, — и принимает ли какие меры а пока отдохнуть немного, чтобы освежиться. Но Гаргантюа не мог уснуть, как ни старался. А потому монах сказал ему:
— Мне никогда так хорошо не спится, как когда я слушаю проповедь или молюсь Богу. Прошу вас, прочитаем вместе семь псалмов, и вы увидите, если вы тотчас же не заснете.
_p._85.png)
Мысль эта очень понравилась Гаргантюа, и в начале первого псалма, на словах Beati quorum, оба заснули. Но монах не преминул проснуться раньше полуночи, до того он привык к монастырской заутрене. Проснувшись сам, он и всех других разбудил, во всё горло распевая песню:
|
«Ого! Реньо проснись! |
Когда все проснулись, он сказал:
— Господа, за заутреней, говорят, кашляют, а за ужином пьют. Мы же сделаем наоборот: начнем заутреню с того, что выпьем, а вечером, приступив к ужину, раскашляемся наперерыв друг перед другом.
На это Гаргантюа заметил:
— Пить сейчас после сна считается по медицинской диете очень вредным. Прежде надо очистить желудок от лишнего груза и экскрементов.
— Это как раз по-медицински, — сказал монах. Сто чертей вселись в мое тело, если старых пьяниц не больше на свете, чем старых медиков. Я с своим аппетитом заключил такой договор, что он всегда ложится спать вместе со мной, и за этим я строго слежу; днем же он вместе со мной просыпается. Выделяйте сколько угодно свои экскременты, я же схожу за своим ящиком.
— За каким ящиком? — спросил Гаргантюа, — что вы хотите сказать?
— За моим требником, — отвечал монах. Подобно тому, как сокольничий, прежде чем кормить своих птиц, дают им погрызть какую-нибудь куриную лапку, чтобы очистить их мозг от мокроты и возбудить их аппетит, так и я, беря поутру в руки мой веселый требничек, очищаю себе легкие и затем готов пить.
— По какому уставу читаете вы этот славный часослов? — спросил Гаргантюа.
— По уставу монахов Фекана[1]: по три псалма и по три урока, а кто не хочет, так и ничего не читает. Я никогда не подчиняюсь часам: часы созданы для человека, а не человек для часов. И я свои укорачиваю или удлиняю, как ремень у стремени, по своему усмотрению. Brevis oratio penetrat coelos, longa potatio evacuat scyphos[2]. Где это написано?
— Не знаю, дружок, честное слово, — отвечал Понократ, — но ты славный малый.
— В этом, — сказал монах, — я на вас похож. Но Venite apotemus[3].
Принесли много жарких и вкусных похлебок, а монах пил в свое удовольствие. Одни составили ему компанию, другие воздержались.
После того каждый вооружился и снарядился. И монаха вооружили против его воли, так как он не хотел другого вооружения кроме рясы на брюхе и палки в руке. Однако, его вооружили, как хотели, с головы до ног, и он сел на доброго королевского боевого коня, с привешенной с боку большой шпагой. Вместе с ним отправились Гаргантюа, Понократ, Гимнаст, Евдемон и двадцать пять из самых храбрых дружинников Грангузье, все вооруженные с головы до ног, с копьем в руке, на коне, как св. Георгий, и у каждого за спиной на крупе лошади сидел пищальник.