И вот идут наши благородные рыцари навстречу ожидающим их опасностей и рассуждают о том, какой встречи следует искать и от какой обороняться, когда наступит день великой и страшной битвы.
И монах ободрял их, говоря:
— Дети, не бойтесь и не сомневайтесь. Я вас проведу в целости и сохранности. Бог и св. Бенедикт с нами. Будь я так же силён, как и храбр, божусь, я бы их ощипал как уток. Я ничего не боюсь, кроме артиллерии. Однако, я знаю молитву, которой меня научил пономарь нашего аббатства и которая предохраняет человека от всякого огнестрельного оружия. Но мне она не послужит на пользу, потому что я в неё не верю. Тем не менее моя палка с крестом задаст им перцу. Богом клянусь, что того из вас, кто вздумает навострить лыжи, я — дьявол меня возьми! — вместо себя поставлю в монахи и напялю на него свою рясу. Она исцеляет от трусости. Слыхали ли вы про борзую собаку г. де Мерля, которая никуда не годилась в поле. Он надел на неё клобук и, клянусь, после того ни один заяц и ни одна лисица не могли уйти от неё, и, мало того, она стала бегать за всеми сучками той местности, тогда как прежде была бессильна, de frigidis et maleficiatis[1].
Говоря это в сердцах, монах проехал под орешником, направляясь к роще, и зацепился забралом своего шлема за толстую ветку орешника. Несмотря на то, он сильно пришпорил коня, который был щекотлив, а потому рванулся вперёд, и монах, желая отцепить забрало от ветки, выпустил поводья и повис, ухватившись рукою за ветви орешника, между тем как конь ускакал из-под него. И вот монах висит таким образом на дереве, призывая на помощь, крича, что его хотят убить и жалуясь на измену. Евдемон первый увидел его и позвал Гаргантюа:
— Государь, пожалуйте сюда и поглядите на повесившегося Авессалома.
Гаргантюа подъехал и, оглядев монаха и то, как он висел на дереве, сказал Евдемону:
— Вы неверно выразились, сравнив его с Авессаломом: Авессалом повесился за волосы, монах же, будучи с обритой головой, повесился за уши.
— Помогите мне, — заметил монах, — чёрт возьми! Время ли теперь болтать? Вы похожи на проповедников-декреталистов, которые говорят, что кто увидит ближнего при смерти, тот должен, прежде всего, под страхом троекратного отлучения от церкви, начать его исповедывать и напутствовать во спасение души, а не оказать ему помощь. Поэтому, когда я увижу, что эти монахи упали в реку и готовы захлебнуться, вместо того чтобы подойти и протянуть им руку, я прочитаю им прекрасную и длинную проповедь de contemptu mundi et fuga seculi[2], a когда они совсем захлебнутся, я их вытащу из воды.
— Не шевелись, — сказал Гимнаст, — милашка, я сейчас тебя выручу, потому что ты славный монашек.
|
Monachus in clanstro |
— Я видал на своём веку более пятисот повешенных, но не видел ни одного, который бы висел так пристойно, и если бы я сумел висеть с такой же пристойностью, то согласился бы висеть всю жизнь.
— Помогите мне, — говорил монах, — довольно проповедовать! Помогите мне ради Бога, если не ради чёрта. Клянусь одеянием, какое ношу, вы раскаетесь, tempore et loco proelibatis[4].
Тут Гимнаст сошёл со своего коня и, влезши на орешник, приподнял одною рукою монаха под мышки, а другою рукою отцепил забрало от дерева, и, спустив монаха на землю, сам соскочил вслед за ним. Снятый монах немедленно расстегнул всё своё вооружение и побросал все его части, одну за другой, в поле и, взяв в руку свою палку с крестом, снова сел на коня, которого поймал Евдемон. После этого все весело въехали в рощу.