Конжаковский-Камень, весьма высокая гора в западной части Верхотурского уезда, в верховье реки Лобвы, по левую её сторону, к СВ от Косвинского-Камня (находящегося уже на самом водоразделе Уральском) и к северу от гор: Семичеловечного Камня, Такайского Камня и Сухого Камня. Собственно говоря, Конжаковский-Камень есть целый горный кряж или ряд гор, тянущийся с ЮЮВ к ССЗ, со многими вершинами, которые разделены между собою глубокими впадинами, где начинаются речки, текущие одни на юг и юго-восток в Лобву (две или три Конжаковки, две Серебрянки), другие на север в р. Иов, левый приток Лобвы (опять Конжаковка и некоторые другие).
Иногда различают в этом кряже две части: западную — наибольшую, придавая ей только название Конжаковского-Камня, и восточную — Серебрянский-Камень.
Главная вершина кряжа, находящаяся на собственно так называемом Конжаковском-Камне, по барометрическому измерению Гофмана, возвышается на 5,235 футов над уровнем моря. Это самая высокая из гор не только Пермской, но и Оренбургской и Уфимской губерний. Да и во всем остальном Урале только одна гора Телпас или Телпас-ис (въсеверо-восточном углу Усть-Сысольскаго уезда Вологодской губернии) выше Конжаковского-Камня.
По Гофману высший предел произрастания лесов на северном склоне Конжаковского-Камня находится на высоте 3,024 фута над уровнем моря, а на южном склоне — на высоте 3,069 фут.
Конжаковский-Камень из Богословского завода виден весьма хорошо, ясно и отчетливо. Особенно хорош вид с Южной Сопки — небольшой возвышенности, примыкающей к заводскому селению на правой стороне р. Турья, пониже заводской плотины.
Я неоднократно любовался этим видом в бытность свою в Богословске в 1855 году, в конце июля и начале августа. Время было благоприятное: дни стояли весьма ясные, но уже прохладные, как в хорошую осень; вершины гор не закутывались в туманы и давали возможность видеть свои очертания во всех подробностях. Не было (по причине холодного лета) и пресловутых Богословских комаров, больших и больно кусающих, которыми меня напугали еще в Екатеринбурге[1]). Однажды отправилось нас на Южную Сопку несколько человек, в том числе старик полесовщик (лесной стражник), нарочно приглашенный тогдашним управителем завода Вас. Ст. Лалетиным, чтобы поименовать мне горы, которые он превосходно знал, занимаясь охотою. На западе виднелся длинный ряд высоких гор, тянувшийся от южного края небосклона до северного. Из гор, которые указывал и называл полесовщик, помню теперь только (начиная с юга): Павдинский Камень, Сухой Камень, Конжаковский Камень, Паленый-Увал (так, кажется). Что было видно севернее, на значительном протяжении, я уже забыл. Но хорошо помню воздымающуюся на дальнем северо-западе темную массивную гору, контуры которой несовсем явственно видны были и которую полесовщик называл Денежкиным-Камнем.
Подробности ландшафта, за давностью уже изгладились в моей памяти, но общий характер его таков: красиво, величаво, но мрачно, угрюмо, безприветно, совсем не то, что на южном Урале (в Кыштымском и Златоустовском округах и в Верхнеуральском уезде), где горы производят какое-то особенно приятное жизнерадостное впечатление.
С Южной Сопки я видел горы только однажды; все другие разы я созерцал их с плотины заводского пруда, откуда вид также хорош, но не так обширен. Тут на первом плане Конжаковский-Камень, до которого расстояние, по прямой линии, верст 40 или 45, но который кажется всего верстах в десяти или менее. Лес, покрывающий его почти на две трети высоты, представляется мелким кустарником. Местами, в верхней части горы, видны были белые снежные пятна.
Доктор Адольф Эрман, приезжавший в Богословск в сентябре 1828 года, говорит (в книге своей: Reise um die Erde durch Nord-Asien und die beiden Oceane, т. I, стр. 376) будто из Богословского завода виден далеко на западе-северо-западе Конжаковский-Камень, синяя лесистая гора. Но тут либо опечатка и надо читать на западе-юго-западе, либо Эрман за Конжаковский-Камень принял Денежкин-Камень. В Конжаковском-Камне заключаются месторождения медных и железных руд, недостаточно еще исследованные, хотя некоторые из них уже разрабатывались в прежнее время.
В 1723 г. тогдашним командиром Уральских и Сибирских заводов Генниным построен был медиплавильный завод в Верхотурском уезде на речке Каменке у впадения её с левой стороны в р. Лялю (см. Лялинский завод) вблизи найденной жилы медного колчедана. Но рудник не оправдал надежд на него и весьма скоро выработался. Стали искать новых рудников: близко не оказалось; только в 1727 г. крестьянин Влас Коптяков указалъ месторождение медной руды, почти в 100 верстах от Лялинскаго завода, на склоне Конжаковского Камня, но и этот рудник к лету следующего 1728 г. выработался. В 1729 г. крестьянин Сидор Коптяков же объявил руду, найденную им на том же Конжаковском Камне, повыше прежнего рудника, верстах в 4-х от него. По осмотру оказалось, что медная руда тут лежит в горе жилою, в длину на две сажени, в ширину на пол аршина. В мае 1829 года началась разработка этого рудника, названного Конжаковским, с которого в первые годы доставлялось на Лялинский завод ежегодно до 40,000 пуд медной руды. Но так как рудник лежал весьма высоко, в той части горы, где прекращалась уже растительность, то добыча руды производилась лишь в летнее время, с мая по сентябрь; в остальное же время года, за большими снегами и нестерпимой стужей, работать было невозможно. Перевозка же руды на завод производилась, но только зимою, и то с большими затруднениями; а летом множество болот, топей и неровных мест делали провоз невозможными. Рудник этот по всей вероятности находился в западной части Конжаковского кряжа, называемой Серебрянским Камнем. По словам ученого путешественника Гмелина, проезжавшего через Лялинский завод в декабре 1742 г., руда для этого завода добывалась из двух рудников, лежавших один от другого в 100 саженях: Конжаковского и Гилевского, от завода летней дорогою в 106, а зимнею в 83 верстах, руды эти содержали в себе меди от 1½ до 2 процентов.
В 1744 г. Лялинский завод был закрыт. Рудники же его в 1759 г. причислены к ближайшему Николае-Павдинскому заводу, по просьбе его владельцев — Походяшина и Ливсецова; но оставлены ими без разработки, потому что имелись другие медные рудники, разработка которых и перевозка на завод руд из них были гораздо удобнее. Походяшин в разное время заявил и получил в отвод в Конжаковском кряже (т. е. собственно в Конжаковском Камне и в Серебрянском Камне) и на склонах его довольно много медных рудников и несколько железных; но не разрабатывал их и даже не разведывал хорошенько, так что теперь и места некоторых из них не могут отыскать.
В июнь 1771 г. академик Лепехин, едучи из Сибири по Верхотурско-Соликамской почтовой дороге, восходил на Конжаковский-Камень и описал его.
«В 50 верстах от торной дороги (говорит в своих путевых записках Лепехин) был хребет Конжековский Камень прозываемый, который изобилует металлами. К горе сей проложена была посредственная тропа, даже до железного рудника, Озерным прозываемого, отстоящего в 25 верст, от Николае-Павдинского завода.
В 5 верстах от сего рудника протекала река Лобва, при которой построено было несколько казарм для отдыху рудовозчиков. Тут мы, утомившись ездою по болотинам, на приятных подолах реки несколько остановилися для отдыху, тем наипаче, чтобы стопы свои направить на путь мирен; ибо далее ехать было невозможно. Приятный шумок р. Лобвы и каменистые её берега недолго дали нам покоиться, но манили спуститься по ней на некоторое расстояние.
Отдохнув на Лобвинском берегу, поспешили к Конжековскому Камню, к которому доступ нам был весьма затруднителен; ибо бывшая на сии горы тропа завалилася огромными кедрами версты на четыре, который завал жители ломом называют. Кедры сколь горделивы своей вышиною и плодом, столь в сих местах бывают подвержены падению. Каменистая почва, покрытая только наружным мхом и орошаемая подземными из гор беспрестанно текущими ручьями, не дозволяет сим деревам углублять свои корни; и так они, не возмогши противиться бурям, исторгаются. Премудрость попечительной природы и в сем месте ясно можно было видеть. Она дерева так густо насадила, что сплетшиеся их вершины служили им подпорою и слабость корней награждали; в тех местах были навалены великие кучи кедров, где случайно, или нарочно поделаны полянки, как то прочищенный тропы и пожарища.
При сем случай напомяпу я сколь иногда несправедливы люди в жалобах на места ими обитаемые. Всякой глубокой скверной стороны житель жалуется на недостаток природного своего места; редкий мужик не почитает блаженным обитающего в хлебородной стороне; но если вникнуть в обстоятельства того и другого, найдешь между ними совершенное равенство. Хлебопашный крестьянин по истине в поте лица своего снедает хлеб, и ему не малого стоит труда, дабы на пашне выработать столько, сколько наложенный на него подати требуют; горный или к северу живущий крестьянин хлебопашества иметь не может; за то пользуется другими выгодами. Горные в сих местах селяне, не упоминая о звероловстве, которое тут изобильно, и на одних лесных плодах оброк свой заработать могут. Главнейший в сих местах плод, как выше сказано, составляют кедровые леса, в которых крестьяне, не сеяв, не орав, безданно и безпошлинно не менее хлебопашнего крестьянина достать могут; ибо и в самые урожайные годы пуд орехов на месте [продается по 20 копеек, а в день каждый мужик наберет пуд до шести; ибо за шишками не надобно лазить на дерева (?) и их обивать, но они сами валятся в пост называемый Госпожинки. Шишки также дальнего приготовления не требуют, но надобно их только высушить на овине, вымолотить и вывеять, и если бы жители более вникали в свою пользу, могли бы усугубить оную, когда бы из сих орехов били масло, которое никакому маслу вкусом не уступает. Сие не только бы для их было полезно, но еще избавили бы многих постников от тяжелого и противного конопляного и льняного масла [2]).
Сколь кедровое масло в мыслях наших было сладимо, столь огорчал нас кедровник, чрез которого валежник мы версты с три перелазить должны были. Горесть и томление усугубил нам вожатый, который, сбившись с тропы, завел в непроходимый лес, в котором мы долго плутая, наконец хотя и попали на истинную стезю, но паки с прежним встретилися валежником, который нас так утомил, что мы с великим трудом дотащились до желаемой горы.
Бесприютность места, не смотря на истощенные наши силы, принудила нас подыматься на Конжековский камень до половины высоты оного; тут мы нашли обширную площадь, на которой выстроена изба для бывших на Конжековских рудниках рабочих людей; и в которой от долговременности все развалилося, однако утомившимся нам и обмоклым и оная казалася чертогами.
Поутру чувствовали мы на горе великую стужу, и весь верх покрыт был весьма густым туманом, который до 10 часа дня держал нас в темноте; а может быть еще бы и далее продолжился, если бы не прогнал его нарочито сильный восточный ветер, и тогда открылися верхи Конжековского камня.
Верх горы сея был саженях в 150 от нашего наслега (ночлега) и хребтом своим простирался от запада к востоку версты на две, где разные по нем были возвышения, от которых осыпавшиеся кабаны везде лежали грудами; ущелья журчали от протекающих по ним ручейков, которые, собравшись в один ключ, составили реку Лобву. Гора сия до половины покрывалася лесами, но с половины уже оголевший хребет свой показывала; ибо мендажник[3] как малорослая береза (Betula nana) и ива (Salix pumila) наровень с каменьями слалися. С хребта Конжековскjго камня, во всt стороны оказывалася дикая и ужасная пустыня, только к зверскому пристанищу удобная. Глубокbt долы, пропасти представлящие, темными наполнены были лесами; окружающие гор верхи везде бесплодную и суровую изъявляли землю, как то оголенный верх Павдинскаго—камня, Ростесного, Сухого и Серебрянского, которые дальний вид от глаз смотрителей скрывали. Все сии камни соединялися между собою низменными и лесистыми хребтами, между коими зыбучие болота разделяли долы. Всякой горы северной бок покрыт был седыми снегами, а полуденной цветами украшенную представлял весну. Серебрянский камень (прозывается по речке Серебрянка, из него выходящей, которая не в дальнем расстоянии впадает в Лобву), соединяющийся с Конжековским, противулежащий северу, весь покрыт был снегом; и когда на Конжековском камне мы столь высоко всходили, что Серебрянский в глазах наших предстоял, настоящей зимы чувствовали суровость, где и самый мендаж [4] был без листвы.
Книги минералогов наполнены правилами, что самовысочайшие горы к рождению металлов неудобны; напротив того низменные, которые с высочайшими сообщение имеют, за жилище оных почитаются. Но что такие правила не всегда верны и что натура не везде одинакому последует правилу, научает Конжековский камень.
Безлесие его верха, повсюду лежащие снежные кучи в летний месяц и не редко среди самого лета от снегов седеющая его вершина, довольно высоту оного доказывают; но не смотря на сие, не только хребет, но и сами гребни наполнены были медною рудою, и чем выше и острее был гребень, тем изобильнее она показывалася; все тончайшие расселинки камней улеплены были зеленою тонкою пленою, которая самую руду составляла. На верху сей горы в разных местах были заведены рудники, которые ныне все наполнилися водою; однако стены их на подобие мрамора зелеными жилочками испещрены были. Сии то рудники довольствовали Лялинской заводь; но твердость камня, маловыходная верховая помаска, затруднительный руды провоз, и то в зимнее время (ибо летом болотины, топкие и неровные места делают провоз невозможными) как сии рудники, так и самый завод оставить принудили.
Хотя Конжековский камень большею частью угрюмую представляет зиму; однако многие на нем изящные расцветали травы. Все ровные места как бы засеяны были диким льном (Linum perenne/ Lin), который уже лазоревые свои распустил цветы. Сие прозябаемое, столь изобильно растущее и на высочайших горах по всей Сибири, где всегда чувствительная стужа господствует, и до сего дня остается в небрежении. Всякому известно, что лен необходимо нужная вещь в общежитии; но и то также всяк знает, что лен не на всех местах произрастать может. Оренбурская губерния весьма мало имеет сего продукта для участных морозов; Архангелогородская поморская страна также от морозов часто лишается сего растения, а лен свой, в котором поморки главное упражнение полагаюсь, покупают привозный, и следовательно дороже. Но если бы те и другие вместо обыкновенного льну сеяли дикий лен, то бы без всякого опасения от морозу всегда его имели; не упоминая о жителях, вблизи сих гор обитающих, которые никаких посевов не имеют, но, по крайней мере, могли бы летние свои упражнения иметь в посеве сего нужного растения. Что касается до его качества, он наружным своим видом весьма мало от обыкновенного льну разнится: рост его едва уступает росту обыкновенного льну, нежность его состава и толщина самая та же. И так без сумнения он может удовлетворить всем тем ожиданиям, каких от льну только надеяться можно. Высочайшие каменные гребни по расселинам наполняла горная перелойная трава (Androsace villosa), по мхам везде устилалася горная повелица (Dryas octopetala), альпийская трава (Draba alpina), маленький орнитогал (Ornithogalum minimum), каменолом снежный (Saxifraga nivalis), вшивая лапонская трава (Pedicularis lapponica), альпийский куколь (Lychnis alpina), лапонская диапенсиа (Diapensia lapponica), бесстебельный куколь (Silene acaulis), можжевельник (Juniperus foliis undique imbricatis, ovatis obtusis), горная дрема (Lagotis glauca); по горным мхам изобиловали: толокнянка (Arbutus uva ursi), брусница (Vaccinium vitis idaea), голубица (Vaccinium uliginosum), черница (Vaccinium myrtillus). Все сии травы испещряли хребет горы; но лесная часть оных, как бы совсем иной климат составляя, отменные производила растения. В числе оных особливо примечания достойными были: луковочный Богородицын башмачек (Cypripedium bulbosum), двухцветная фиалка (Viola biflora), ветреница горная (Anemone umbellum), Христофорова трава (Actaea spicata), при самых болотинах изобильно рос горный василек (Svertria perennis).
Простясь с Конжековским камнем теми же стезями возвратилися на Озерный рудник.»
Затем Лепехин, изложивши некоторый теоретические соображения относительно рудоносности Конжаковского Камня, меднорудные месторождения которого были разработаны только с поверхности, говорит: «Кажется, что заводчики, а особенно соседственного Николае-Павдинского завода, не тщетно может быть употребили бы свое иждивение на испытание во глубине сокрытого металла.» (См. Дневные записки путешествия Ивана Лепехина, часть 3, стр. 95—103). Описание его поездки на Конжаковский Камень я поместил здесь с пропусками некоторых подробностей и рассуждений, не имеющих важного значения.
В 1774 году запустелый казенный Лялинский медиплавильный завод велено было отдать, для возобновления, полковнику Мамову, вместе с принадлежавшими тому заводу и приписанными потом к Николае-Павдинскому заводу Походяшина и Ливенцова рудниками, если только эти рудники ими не разрабатываются. По осмотру посланного из Екатеринбурга горного офицера оказалось, что медные рудники Лялинского завода, в том числе и находившиеся на Конжаковском Камне, Походяшиным и Ливенцевым ни сколько не разрабатывались, а потому и отданы Маслову, который, впрочем, по разным неблагоприятным для себя обстоятельствам, завода не возобновил и рудниками не пользовался.
После Лепехина из лиц, писавших о Конжаковском Камне, были сами на этой горе только двое: Гофман и фон-Таль.
Э. К. Гофман, производя в 1853 г. геогностические исследования в Богословском горнозаводском округе, совершил поездку из Богословского завода на Конжаковский Камень (хотя находящейся уже вне пределов округа). В геогностическом дневнике своем он пишет между прочим следующее (Горный Журнал 1865 года, № 5, страницы 212—221):
«Следующая экскурсия наша была на Конжаковский камень. Гора эта самая высокая в окрестностях Богословска, лежит уже за чертою заводского округа; имя свое она получила от Вогула Конжакова, который у подножия её имел некогда свою юрту и занимался на ней охотой. Гора лежит восточнее собственно Урала или водораздела, носящего название Поясового камня. До нас на вершине горы не был ни кто такой, кто бы в состоянии был сообщить о ней какое либо известие [5]. Определения высот её, сделанные из Богословска и Турьинских рудников, показывали разность в 1000 и более футов. Мне хотелось подняться на гору с барометром и таким образом определить высоту её.
Я нанял проводников, лошадей, и 29 мая оставил Богословск. При мне было десять лошадей и столько же мастеровых, которые должны были служить проводниками, хотя ни один из них и не был на самом Конжаковском камне. Проводники и лошади следовали по южной части заводского пруда; я же вместе с Гринвальдом и молодым женевцем Менье, пожелавшим ехать со мною на Урал, отравился на лодке по заводскому пруду к западному его берегу, где мы и встретились с лошадьми и проводниками.»
(Описавши путь свой на ЮЗ чрез р. Какву до речки Иов, огибающей Конжаковский Камень и впадающей с левой, северной стороны, в Лобву, Гофман продолжает):
«Тут мы должны были оставить лошадей у нежилой развалившейся охотничьей избушки, так как далее путь предстоял в гору по каменным осыпям, по которым уже нельзя вести этих животных. Мы разбили тут наш лагерь. Речка Иов была тогда как раз бедна водою, но широкое её русло показывало, что по временам она много проводит воды.
После ночной бури и сильного утреннего тумана, рассеявшегося к 9 часам, на другой день 2 июня в 10 часов мы перешли чрез Иов и отправились далее пешком по направлению на запад. Палатку и прочий багаж несли проводники, которые сами далее не знали дороги. По той стороне Иова мы шли равниной, покрытой обгорелым лесом, и на которой некогда занимался ловлей лосей прежний хозяин иовской избушки. Для ловли этой был сделан простой плетень, тянущийся от подножия горы верст на 40 в прилежащую лесную равнину. В этом плетне преграждающем ход лосям, местами поделаны небольшая отверстия.»
Описавши звероловные снаряды, которые устанавливались в отверстиях плетня и посредством которых хозяин здешней избушки прежде каждую осень убивал от 50 до 60 лосей, Гофман продолжает: «После лесных пожаров лоси перестали посещать эту местность и хозяин бросил свой плетень и избушку.
Так как никто из проводников не знал дальше дороги на Конжаковский камень и так как виденные вершины гор имели другую форму нежели с какой они представлялись из Богословска, то мы решились подняться на какую нибудь возвышенность, чтоб с вершины её сделать обзор и таким образом ориентироваться. На равнине мы нашли лишь валуны диорита, который начал представляться и в коренном положении, по мере того как мы поднимались. Ключ вытекающий из почвы, показал нам в 11 часов температуру 2,75° R. при 6,25° R. теплоты воздуха. На вершине предгорья является тонкозернистый гиперстенит в виде больших крутых скал. Гиперстен[6] черновато-зелен, в виде зерен от 1 до 4 линий длиною. Белые зерна[7] листоваты, большею частью перламутрового блеска и просвечивают в краях. Струйчатость не часто, но все таки замечается, так что зерна эти вероятно лабрадоровые. Кроме того, видны еще бурые выветрелые зерна оливина. Порода содержит так много магнитного железняка, что компасы наши были совсем в расстройстве; некоторые из отбитых кусков были полярно магнитны.
Весь кряж и небольшая[8] вершина Конжаковского камня еще лежали от нас на западе. Конжаковским камнем зовется целый ряд гор, тянущийся с ЮВ к СЗ. Самая высокая сопка лежит в средине, воздымаясь над соседними сопками, которые зубчатыми ребрами примыкают к ней с ЮВ и СЗ. Хотя жители и не причисляют ее к центральной во дораздельной цепи или собственно к Уралу, который тянется за нею от юга на север и который гораздо её ниже, однако ж сопка эта все таки не отделена совсем от помянутого водораздела, а напротив находится с ним в связи, равно как и с другими южными и северными сопками, которые видны из Богословска. Сопка эта не лежит на самом водоразделе так как за нею еще выходят речки, впадающие непосредственно или же чрез Иов в Лобву, протекающую у левого её подножия, и источники которой берутся за нею в центральной цепи.
По небольшой долине мы поднялись на первую сопку, носящую название Конжаковского камня и принадлежащую к горной цепи этого имени. Около 3½ часов, в виду главной сопки, был сделан небольшой привал для определения высоты южной границы дерев. Порода и здесь является в виде каменных утесов и представляет собою тот самый гиперстенит, который мы только что видели в предгорьи, но он здесь свежее, отчего и оливин в нем менее различим. Гиперстенит и тут тонкозернист и также полярен.
Отсюда мы опять спустились в долину, и начали подниматься на противолежащий склон, зубчатые ребра которого с юго-востока уже примыкали к главной сопке. Весь путь лежал чрез целые поля осыпей, которые нас очень утомили. Порода тут вышеописанный анортитовый диорит, часто весьма крупнозернистый. В одном и том же большом куске сложение породы меняется из мелкозернистого в крупнозернистое, и кристаллы роговой обманки, до 9 дюймов длиною и 2 шириною, является тут вросшими в преобладающую сплошную массу анортита снежно-белого и серовато-белого цвета.
Так как главную сопку нам приходилось достигнуть очень поздно, и так как она лежит уже выше границы дерев, которые могли бы нам служить топливом, то мы решили в 5 или 6 верстах от этой вершины разбить палатку, непосредственно у северной границы леса, которую я и определил барометрически.
Следующим утром, 3 июня, мы отправились в 6 часов, и путь наш до долины речки Конжаковки, отделявшей нас от главной сопки, сплошь шел по осыпям того же анортитового диорита. Футов на 500 мы спустились в долину и поднялись на другой склон, покрытый травою и менее крутой, чем прямая дорога, которая повела бы нас в долину другой речки Конжаковки, непосредственно берущей начало у подножия главной сопки. Последняя сопка также представляет нагромождение осыпей, в котором ясно различаются пять уступов. Сама же вершина сложена из коренной породы, представляющей гиперстенит, такой как в предгорьях, но он тут выветрелый и слабо магнитен.
В 12½ часов мы достигли самой главной вершины и водрузили на ней крест, который был вырублен одним из проводников на границе леса и принесен сюда. Барометр стоял на 494,5 полулиниях, при тем температуре ртути в 11,5° R. и воздуха 10,5° R. Кроме нескольких диких оленей, тотчас скрывшихся при нашем приближении, мы не видели тут никакого живущего существа, за исключением разве назойливых мух, следовавших за нами может быть с привала.
Обратно я решился следовать ближайшей дорогой. Но, с барометром на спине, я мог спускаться лишь чрезвычайно медленно по этому головоломнокрутому склону и только чрез три часа мне удалось достигнуть подошвы долины. Анортитовый диорит, от действия долго лежащего здесь на нем снега, является совсем желтым, но всетаки это тот самый диорит, который мы видели у палатки; тут к нему часто присоединяются однако ж гнезда черной железной руды, пред паяльной трубкою оказавшейся хромистым железняком. Под осыпями попадались также щитовидные куски зернистого зеленовато-серого кварцита, которой Грюнвальдом, спускавшимся другим путем, был найден и в коренном залегании в одном ущельи; кварцит представлялся тут сланцевато-слоистою породою. Спускаясь по правому склону к палатке, я снова вскоре вступил в крупнозернистый анартитовый диорит, сопровождавший меня до самой палатки, до которой я достиг поздно вечером. Ночью температура понизилась до 6° R.
Июля 4 мы возвращались той же дорогой к привалу на речке Иов, где и ночевали[9].
Гофман, как сказано выше, ездил на Конжаковский Камень из Богословского завода, с северо-востока. В 1866 г. производивший геогностические исследования в даче Николае-Павдинского завода и в окрестных местах X. Я. Фон-Таль восходил на эту гору с южной стороны, из долины р. Лобвы. Сведения о Конжаковском и Серебрянском Камне и о рудоносности их заключаются в книжке его: „Очерки Николае-Павдинской горнозаводской дачи.“ Спб., 1867 (стр. 13, 40, 42, 61, 63 и 70—72). По словам его, с высшей точки Конжаковского Камня представляется великолепный, верст по крайней мер на 80 во все стороны, вид на горы, составляющие Уральский хребет, на европейские низменности за ним и на увалы и отдельные горы, находящиеся по восточную сторону Урала на азиатской стороне. На Серебрянском Камне видны два старых медных рудника, разрабатывавшиеся открытыми раскопками и затопленные водою. Во многих местах как в Серебрянском, такъ и Конжаковском Камне попадаются на поверхности куски магнитного железняка; местами значительные глыбы его видны в диорите.
Вышеупомянутые остатки старинных горных работ в двух местах на Серебрянском Камне и остатки бывших при них строений г. Таль называет почему-то Походяшинскими. Я полагаю, что тут находятся именно те два медных рудника, которые до 1742 года разрабатывались для Лялинского казенного завода.
Г. Таль до прошлого года оставался в Николае-Павдинском заводе главным доверенным от заводчика г. Пастухова, строил Сухогорский чугуноплавильный завод, начал постройку железоделательных фабрик в Николае-Павдинском заводе и в то же время продолжал свои геогностические исследования. Результаты последних он изложил в напечатанной в Горном Журнале 1871 г. (№ 12) статье: „Характер Уральского поднятия между 58° 40' и 60° сев. широты.“» Вот места из этой статьи, относящиеся к Конжаковскому Камню:
"Река Лобва, протекая здесь в низких берегах, вьется, между предгорьями и отрогами Сухого и Серебрянского Камней. С хребта Сухого к западу виден Косвинский Камень, возвышающийся конусом, с округленной, безлесной вершиной. Правее от него следуют Конжаковский и Серебрянский Камни к СЗ от Сухого. Оба камня составляют одну широко раскинутую гору. Главный хребет, с разными значительными вершинами на нем, несколько искривлен и соединяется посредством низкого Катышорского увала с Косвинским Камнем, пересекая Урал. Начиная от Катышорского увала возвышается Конжаковский Камень, с тремя главными вершинами, из которых третья от названнаго увала наивысшая часть горы. От этого хребта идут в обе стороны, постепенно понижаясь, отроги, с грядами скал на их хребтах и глубокими ущельями и рытвинами между ними. Отроги, склоны и хребет усеяны грудами больших обломков скал, чрезвычайно затрудняющих исследование горы. Главный хребет имеет около 5 верст длины. Порода грубосланцевата и тождественна с породой Борухинского рудника [10] и Нясьтинского увала Качканара. При этом надо заметить, что порода разрушается большими плитами (см. описание Качканарской пироксеновой породы г. Карпинского). В ущельях у подножия главной вершины я встречал старый снег в начале августа 1866 года.
Продолжая следовать по хребту к СВ, порода изменяется и становится порфировидною. Характер этой части горы и форм её скал совсем другой. Главный хребет представляется здесь на пространстве нескольких верст в виде исполинской стены изрезанной амбразурами и воротами разнообразнейшей формы. У подошвы этой высокой стены, подавляющей своей громадностью, картиной разрушения и обширными россыпями более или менее больших обломков породы, возвышаются отдельные партии скал и редко виднеются места, поросшие мхом и травами, искривленными березами и кедрами. От главнаго хребта спускаются многочисленные отроги с группами скал, похожими издали на бастионы, и наконец теряются в лесах. Между отрогами в ложбинах заметны горные речки и ручейки, нередко образующие малые водопады; иногда они журчат под грудами больших обломков.
Конжаковский и Серебрянский Камни составляют одну широко раскинутую гору, которая, как уже было сказано, к Сухому Камню оканчивается многими отрогами и подошву которой образует обширное, к Серебрянскому и Конжаковскому поднимающееся предгорье.
Река Лобва, указывая на нижайшую местность, течет извиваясь между предгорьями названных гор и Сухого Камня, но ближе к последнему. В нее впадает с левой стороны весьма каменистая и бурная река Иолф[11], огибающая Серебрянский Камень с востока и вытекающая из долины между этой горой и видным с неё и Конжаковскаго (т. е. и с Конжаковского Камня) отдельным хребтом гор, называемым Кыртым (эта гора еще не была посещена[12]. За ним протекает р. Каква, которая, принимая в себя разные речки, течет долгое время почти параллельно реке Лобве на юго-восток. Между этими двумя реками нет значительных возвышений. С Серебрянского Камня, откуда виден Богословский завод, находящийся около 45 верст, вся местность представляется довольно ровною, с низким увалом (?) понижаясь к Богословску; такою же она оказывается при осмотре с возвышенности возле упомянутого завода[13] (стр. 444—446).
Ранее в той же самой статье сказано (стр. 437):
«Говоря о следах разрушения гор, надо упомянуть о больших обломках скал, встречаемых наваленными и только кое-где мхом заросшими, по склонам Конжаковского, Серебрянского и Сухого Камней. Эти груды тянутся среди леса, представляя издали вид лент, далеко вниз к подошве гор, и дают некоторое основание предполагать, что они суть следы бывших ледников. Очень может быть, что когда горы были выше, верхушки их были покрыты вечным снегом.»
В прежней своей, вышеупомянутой книжке: «Очерки Николае-Павдинской горнозаводской дачи» X. Я. Таль говорил о том же самом предмете при описании старого Сухогорского железного рудника на горе Сухой Камень (стр. 61): «Я долженъ заметить, что при этом неоднократном осмотре как рудника, так и его окрестностей, у меня утвердилось мнение, что гора была по образовании гораздо выше. С этого пункта я мог по склонам горы проследить громадные скопления обломков скал, представляющих издали как бы серые ленты, спускающиеся по ровному впрочем склону и резко отличающиеся отсутствием на них лета. Таких скоплений замечено было несколько. Во время пути на Конжаковский Камень и обратно мы неоднократно замечали такие скопления по обоим склонам как Сухогорского, так и Конжаковского, и вероятно, что они, представляют собою следы прежних ледников или глетчеров».
Примечания[править]
- ↑ В особенности с ожесточением воспоминал о комарах Богословского края И. И. Генних, врач, довольно долго служивший там. О величии этих комаров он обыкновенно говаривал: «По два на унц, смею вас уверить!» Н. Ч.
- ↑ Лепехину, вероятно, было неизвестно, что за урожайным на кедровые орехи годом часто следует несколько лет неурожайных, и что в иные годы орехи вовсе не дозревают и не собираются.
- ↑ Кривой, извилистый и стелющейся лес. Примечание Лепехина.
- ↑ Правильнее: мендач, откуда производное мендачник (или мендашник по народному произношению Н. Ч.).
- ↑ А. Лепехин? Н. Ч.
- ↑ В Горном Журнале напечатано: гиперстенит; но это очевидно опечатка. Н. Ч.
- ↑ Тут говорится уже не о гиперстене, а о другой составной части гиперстенита — о полевошпатовом минерале. Н. Ч.
- ↑ Наибольшая? Н. Ч.
- ↑ О высоте Конжаковского Камня и границе лесов на склонах его, результаты наблюдений Гофмана смотр. в № 6 Горн. Журнала того же 1865 года, стр. 421.
- ↑ Борухинский жел. рудник в 13 в. от Николае-Павдинского завода; горная порода — диорит, проникнутый магнитным железняком. Н. Ч.
- ↑ На всех виденных мною рукописных картах эта речка (приток Лобвы) названа Иов. Н. Ч.
- ↑ Тут сказано у г. Таля довольно темно и не совсем точно. Гора Кыртым находима на СЗ от Конжаковского Камня. Р. Лобва выходит из долины между этими двумя горами, течет по северную сторону Конжаковского и Серебрянского Камней, а потом уже, поворотивши к югу, действительно огибает Серебрянский Камень с востока. Н. Ч.
- ↑ Без сомнения г. Таль разумеет тут вышеупомянутую южную сопку возле Богословского завода. Н. Ч.