Знаменитый бой русского парохода «Веста», под начальством Н. М. Баранова, ещё раз доказал изумлённой Европе, что русские моряки и без броненосцев могут одерживать блестящие победы. Первые славные подвиги наших моряков на Дунае заставили турецких броненосцев бояться встречи с русскими миноносками, пустившими ко дну двух больших мониторов. После же боя «Весты» турецкие мореплаватели убедились воочию, что их громадные, хорошо вооружённые суда ничем не обеспечены от участи своих погибших товарищей и что русские моряки, имеющие в своём распоряжении лишь деревянные пароходы, не только осмеливаются вступать в битву с грозными броненосцами, но и одерживают победы. Это горькое убеждение заставило турецкий флот держаться подальше от берегов Чёрного моря и убегать каждый раз, как вдали замечался какой-либо русский пароход.
У нас на Чёрном море, как известно, нет ещё флота, но зато мы имеем таких моряков, которые уже во время кампании нашли для себя суда, на которых и сражаются с турецкими броненосцами. Такими судами явились пароходы Русского общества пароходства и торговли; прежде они были исключительно приспособлены для коммерческих целей; со времени же объявления войны эти торговые судна были приобретены морским министерством и обращены в военные пароходы. Таковы пароходы «Константин», «Владимир» и «Аргонавт». К числу последних судов относится и пароход «Веста»; он был приобретён казною и вооружён в Николаеве. Пароход «Веста» — в восемьсот тонн, обыкновенный железный винтовой пароход, имеющий стенки толщиною менее одного дюйма. 
Командир парохода «Веста»: флигель-адъютант, капитан 2-го ранга
Н. М. БАРАНОВ.
(Рисовал П. Ф. Борель, гравир. И. Матюшин).
Команда парохода «Веста» была составлена из охотников-моряков Черноморского и Балтийского флотов. В числе команды находились три волонтёра. Говорят, что записавшихся в числе охотников парохода «Веста» было много, но выбраны лишь некоторые.
Командиром «Весты» был назначен капитан-лейтенант Николай Михайлович Баранов, один из тех теоретиков-моряков, которые не признают громадного значения за броненосным флотом. Старшим офицером на пароходе был лейтенант Вл. Плат. Перелешин, а заведующим миноносным катером — лейтенант М. Плат. Перелешин.
Вооружение «Весты» состояло преимущественно из девятифунтовых мортир, пяти шестидюймовых мортир, двух скорострельных орудий системы Энгстрема, из вновь изобретённого прибора для автоматической стрельбы посредством соединительных электрических токов и из митральезы. Как митральеза, так и вновь изобретённый прибор во время боя бездействовали вследствие того, что митральеза, находившаяся на борту судна, могла иметь значение только тогда, когда судно абордируется катерами; вновь же изобретённый прибор был попорчен при самом начале боя. Что касается орудий, то они были расставлены на носу и на корме. Само собою разумеется, что такое вооружение, сравнительно с вооружением большего броненосца, не только незначительно, но даже и просто микроскопично.
Одно небольшое четырёхфунтовое ядро, пущенное из неприятельского судна, могло уже повредить пароход «Веста»; снаряд же из одиннадцатидюймового орудия, которыми обыкновенно вооружены турецкие броненосцы, мог весьма легко пробить «Весту» насквозь. Вся команда «Весты» состояла из ста пятидесяти человек.
Ещё за неделю до боя 11 июля «Веста» вместе с другими пароходами-крейсерами вышла в море, но дня через два вернулась в Одессу, не встретив неприятеля.
Наконец, командир «Весты» получил разрешение отправиться в море особняком, но с условием оставаться на нём не более шести дней. Сделав запасы угля, «Веста» 10 июля вышла из Одессы в море и на другой день близ турецкого порта Кюстенджи заметила полосу чёрного дыма. Немедленно командир «Весты» взял по направлению этой чёрной полосы и через несколько минут перед глазами моряков ясно обрисовался корпус судна. Но какое это было судно, — никто не мог решить: один говорили, что это пароход-фрегат, а другие утверждали — броненосец. Судно шло навстречу «Весте» на всех парах. Командир «Весты» тоже дал полный ход своему пароходу; оба судна с усиленным ходом шли навстречу и вскоре было замечено, что то был сильный турецкий броненосец, который вскоре, подняв флаг, выстрелил по пароходу «Веста» из орудия большого калибра. Тогда на «Весте» был поднят русский флаг, а с капитанской вышки раздалась команда.
— К оружию готовься!
На пароходе все встрепенулись и заняли свои места.
Из боковых орудий парохода раздался залп; но залп этот оказался безвредным, ибо оба судна в эти минуты неслись навстречу один другому.
— Право, на борт! — послышалась команда капитана, и «Веста» тотчас же повернулась кормою к неприятелю, который в это время сделал новый выстрел.
На эти первые выстрелы врага громкое «ура!» раздалось на пароходе «Веста». Противники сблизились. Их разделяло расстояние трёх кабельтов, то есть триста сажень. Начался отчаянный артиллерийский бой на море.
Броненосец делал залп в 128 пудов, между тем бывший грузовой коммерческий пароход «Веста», вооружённый, сравнительно с броненосцем, лёгкими орудиями, отвечал залпом всего лишь в 12 пудов. На турецком броненосце были опытные моряки — англичане, которые были настолько нахальны, что даже во время битвы позволяли себе командовать в военной английской форме. На пароходе «Веста» были молодые русские моряки, которые, быть может, были менее опытны в морском деле, но зато своим героизмом могли поспорить со всеми моряками Старого и Нового света. Что действительно на турецком броненосце командовали английские офицеры, то это известно теперь достаточно хорошо, так как и сами участники боя, матросы, прямо говорили:
— Кабы с турком было наше дело, ну, с ним бы мы в полчаса управились, а то, ведь, как есть англичанин! Фески ни одной на людях не видать, а всё белые шапочки с английскими козырьками. Да и опять г-да офицеры по картинкам смотрели, так у турка такого броненосца вовсе и не имеется. Ширина словно печь, только большому колёсному пароходу впору, а он двухмачтовый, башенный да казематный, вот ты тут и тягайся с ним! А что не с турком, а с англичанином мы имели дело, так это, боже мой, вот как верно!
Во время боя полковник морской артиллерии Чернов, с неподражаемым мужеством делавший наблюдения за стрельбой и распоряжавшийся огнём кормовых орудий, вдруг быстро взбежал на мостик, где находился командир Баранов и шёпотом передал последнему, что роль его как управляющего прибором для автоматической стрельбы кончается; неприятель так близко приближается к нам, что эти аппараты, хотя и действуют прекрасно, но более помочь нам не могут. Баранов поручил тогда Чернову попробовать сделать ещё сосредоточенный залп. Этот залп сошёлся с неприятельским, нанёсшим нам первый и страшный удар. Снаряды турецкого броненосца ударили в корму: капитанский вельбот разлетелся в щепы, верхняя палуба была пробита, а одна бомба лопнула частью в жилой, а частью на верхней палубе. Внизу эта бомба произвела пожар, который грозил страшным взрывом, так как загорелось подле крюйт-камеры, где хранится порох. На верхней же палубе разрыв её был ужасен: он залил палубу кровью, уничтожил одну из мортир и, перебивши все проводники автоматического аппарата, положил на месте полковника Чернова и прапорщика Яковлева. Когда упал Чернов он весь был залит кровью; осколком бомбы ему от левого паха своротило всю брюшную полость: «Сердце было видать», — рассказывал один матрос.
Несмотря на такую ужасную и безусловно смертельную рану, Чернов в продолжение нескольких мгновений ещё жил. Он даже поднялся на ноги, обнял близстоящего матроса, затем снова упал, успев сказать:
— Прощайте!… На корме не забудьте… Заряжено… действуйте!…
С этими словами он и умер.
То же самое повторилось и с молодым прапорщиком Яковлевым. Этот несчастный был буквально засыпан и рассечён по всем направлениям картечью. На его теле было насчитано двадцать девать ран. Несмотря на это, и он успел сказать своё последнее слово:
— Братцы, в кармане у меня разрывные трубки, пригодятся! — проговорил Яковлев умирая.
Вторая попавшая бомба разразилась с такими же убийственными последствиями, как и первая. Она также повредила одно орудие и скосила немало жертв. Опять полетели в разные стороны брызги мозга и крови, опять наповал уложила несколько человек матросов. Из офицеров на этот раз погиб лейтенант Перелешин. В ту минуту, когда разорвало бомбу, он находился со своей командой у миноносного катера, который снаряжал, так как его приказано было приготовить на всякий случай. Осколок бомбы, между прочим попал Перелешину в руку и раздробил кость в пяти местах. Несмотря на страшные нечеловеческие муки, он остался в полном сознании и, лёжа в каюте своего брата, старшего офицера, всё время продолжал справляться о ходе сражения и снаряжения катера, которым заведовал.
Вскоре потушенный внутри парохода пожар снова возобновился, когда разорвало новую бомбу, но и во второй раз, как и в первый, он был потушен своевременно. А раненые и убитые между тем всё прибывали; их сносили в кают-компанию, где устроили лазарет. Молодой доктор Франковский едва успевал сносить раненых и перевязывать им раны. Лейтенант Перелешин три часа оставался без перевязки, ожидая своей очереди.
Бой между тем всё продолжался и становился всё упорнее, всё отчаяннее.
Бывали минуты, когда турецкий броненосец, делая тринадцать с половиной узлов, почти нагонял «Весту», шедшую со скоростью всего одиннадцать узлов; между ними оставалось пространство менее, чем на ружейный выстрел. Тогда командир парохода Баранов, всё время не сходивший с своего возвышенного мостика, вызывал к борту стрелков и они давали ружейный залп по неприятелю. Но и бой турецких ружей не уступал нашим и на расстоянии шестьсот — восемьсот саженей турки посылали залп за залпом из ружей, оставившие следы на пароходе. Видя безвредность огня из ружей, Баранов употреблял свои только тогда, когда турок нагнал «Весту» так, что между суднами оставалось не более трёхсот пятидесяти — четырёхсот саженей. В это время Баранов ясно видел красные фески в амбразурах орудий, одну феску на мостике подле какого-то зеркального инструмента, наводившегося на пароход и управлявшегося несколькими лицами в европейских костюмах синего цвета. Баранову сильно хотелось сбить этот инструмент и европейские фуражки и он объявил трём лучшим стрелкам и командиру энгстремовского орудия премию за исполнение его желания. Раздался залп ружей и орудия, две синие куртки упали, феска исчезла, но инструмент остался. Во время ружейной перестрелки, иногда сам господин Баранов, известный как отличный стрелок, выхватывал из рук матроса ружьё и стрелял с своей вышки.
Все, участвовавшие в славном бою с броненосцем, вели себя настоящими героями. Так, князь Евгений Голицын-Головкин, служивший на «Весте» простым лейтенантом, заслуживает особенного внимания. Нужно заметить, что до объявления войны князь был лейтенантом в отставке и как человек со средствами уже несколько лет посвятил себя мирным занятиям в должности пензенского губернского предводителя дворянства. Как только была объявлена война, он тотчас же снова поступил во флот — и именно в черноморский, — с тем чтобы при первой возможности отправиться в дело. Во время боя «Весты» князь Голнцын-Головкин, заметя, что мостик, на котором стоял Баранов и отдавал приказания, в особенности осыпается снарядами и что некоторые из неприятельских снарядов покрыли уже кровью весь мостик, под всякими предлогами старался заслонить Баранова своим необыкновенно толстым телом, желая лишь служить щитом, к счастью князь Голицын вышел почти невредимым из боя. Мы говорим почти, потому что вследствие своей толщины, князь сам весьма долго не мог разглядеть, что у него ранены были обе ноги; только вследствие усилившейся боли уже на третий день неожиданно для себя узнал, что он ранен.
Штурманский офицер штабс-капитан Корольков стоял всё время боя у штурвала, задом к неприятелю, не отрывая глаз от картушки колпака и от души сердился на лопанье гранат, заставлявшее картушку прыгать, а во время одного из неприятельских залпов, не обращая внимания на то, что сзади его делалось, он приказал сигнальщику убрать исковерканный ружейный ствол, брошенный к самому компасу, в видах того, что железо ствола может вредить девиации компаса, и не замечая, что ружьё это принадлежало одному из несчастных стрелков, разорванных бомбой на месте.
Лейтенант Кротков стал на место убитых артиллерией офицеров и, хотя в тот момент, как наводил орудие, граната, лопнувшая сзади, пробила его платье по крайней мере в сорока местах, он, опалённый и с семнадцатью ранами в теле, продолжал наводить мортиру. Мичман Петров, контуженный в живот, бродил по палубе, прося «покурить». Кстати тут же прибавим, что пароходный повар под весь шум и гвалт, происходивший на палубе, спокойно рубил в камбузе котлеты, спеша накормить команду.
Уже под конец сражения наступило мгновение, когда минуты «Весты», казалось, были сочтены. В том положении, в котором находились обе сражающиеся стороны, неприятель имел то страшное преимущество, что при близком расстоянии он мог успешно действовать своими разрушительными, хорошо защищёнными прицельными орудиями, между тем как «Веста» исключительно могла серьёзно рассчитывать только на мортиры, навесные выстрелы которых успешно действуют лишь на дальнем расстоянии.
Надо было добиться прежде всего и во чтобы то ни стало большей скорости хода. Но все средства были уже пущены в ход: офицеры то и дело по приказанию командира сбегали вниз, чтобы подбодрять измученных, выбившихся из сил кочегаров. В печи бросали пеньку, жгли масло и всевозможные горючие вещества, но пар и без того был поднят до крайнего предела своей высоты. Тогда среди команды с быстротою молнии пронеслось известие о предложенном капитаном решении, принятом всеми единогласно. Было решение испытать последнее средство: вся команда должна была броситься на катеры и, с миноносцем впереди, разом абордировать броненосец вчетверо, если не впятеро больше команды «Весты»; но что за дело, когда речь идёт о «последнем средстве». На случай же, если б и это не удалось, было решено: оставшимся на пароходе сцепиться вплотную с броненосцем, и, поднося одною рукой к крюйт-камере зажжённый фитиль, другою крепче и мужественнее обнять врага, чтобы вместе разом взлететь на воздух[1].
Славное решение, достойное таких героев-храбрецов!
Когда оно было объявлено по команде, все сняли шапки, перекрестились и крикнули «ура!» Между тем кормовые мортиры были ещё заряжены. Из них было решено дать последний залп. Направлял орудия лейтенант Рождественский, который вместе с лейтенантом Кротковым после смерти Чернова и Яковлева оставался распорядителем у кормовых орудий. Взлетел снаряд и — настоящее чудо! — он попадает прямо в башенную, то есть в самую существенную часть броненосца. Там у неприятеля вслед за этим поднялось страшное смятение, настоящий содом. На выстрелы он больше не отвечает, пар повалил из люков — бомба разорвалась в самой машине.
Можно живо представить восторг, который охватил тогда команду «Весты». Загремело снова «ура!» и наши выстрелы зачастили с новою энергией. Но, к несчастью, храбрые борцы «Весты» не могли воспользоваться происшедшим на броненосце замешательством и суматохой, так как во время боя согнуло штуртрос и руль перестал действовать: пароход бросило лагом и давало возможность туркам осыпать «Весту» гранатами, начинёнными всякою гадостью. Одна из гранат перерезала паровыпускную трубу и обдала осколками весь мостик, на котором находился Баранов, убив наповал двух стрелков, взятых им к себе и действовавших из малокалиберных скорострельных ружей по амбразурам неприятельских орудий, стоявших на самом носу броненосца.
В это же время последний из оставшихся в живых артиллерийских офицеров Кротков был ранен осколками в лицо, Баранов легко контужен в голову и левую руку; ординарец его, юнкер Яковлев, тоже контужен в голову; вся машина осыпана осколками, но благодаря богу блиндировка койками с боков цилиндров, а матрасами сверх машинного люка, спасла машину от порчи.
Броненосец стал заметно отставать, так что вскоре вместо ружейных пуль перестали долетать до неприятеля и наши девятифунтовые снаряды.
Капитан Баранов, видя у себя два орудия подбитыми, имея в корпусе две пробоины, двух офицеров убитыми, а четырёх ранеными, и палубу, заваленную осколками и разорванным человеческим мясом, (команда парохода лишилась во время боя двадцати семи человек), и что главное, — видя, что машинисты и кочегары едва держатся на ногах после пятичасового боя, Баранов не решился энергично преследовать убегавшего быстроходного врага. Тем более что он поднял какой-то сигнал и на горизонте стали показываться ещё рангоуты судов. Командир парохода взял курс на Севастополь и 12 июля, на рассвете, прибыл на Севастопольский рейд. Его сигнальных выстрелов на берегу не поняли и в Севастополе приняли «Весту» за турецкий монитор. На берегу ударили тревогу; но вскоре всё это объяснилось. Сейчас же было послано сторожевое судно для провода «Весты» через минные заграждения.
Уже издали севастопольцы заметили, что «Веста» идёт с боя. Ванты её были подбиты и разорваны, мачты оголены и флаги припущены, что означало, что на судне находятся покойники. Военные суда, стоявшие на рейде, увидев последний знак, немедленно наклонили реи крестообразно и флаги судов упали с прежней высоты. Но когда пароход «Веста» причалил к таможенной пристани, то перед севастопольцами представилась ещё более мрачная картина. Изнурённые лица офицеров и команды «Весты», испачканная и изорванная одежда со следами запёкшейся крови, порванные снасти, разбитый вдребезги на палубе катер, изломанный лафет и некоторые другие следы разрушения ясно говорили, что команда «Весты» имела жаркое дело.
Все участники геройского сражения, начиная с командира парохода и кончая последним матросом, были щедро награждены. Капитан-лейтенант Н. М. Баранов, командир «Весты», одновременно получил три значительные награды: он пожалован военным орденом Георгия 4-й степени, назначен флигель-адъютантом и произведён в следующий чин. Все офицеры «Весты» (в том числе и судовой врач) произведены в следующий чин, пожалованы орденом Святого Владимира и награждены пожизненною пенсией по чину. На команду пожаловано двенадцать георгиевских крестов и столько же унтер-офицерских вакансий; помимо этого все нижние чины награждены пенсией и десятью рублями серебром каждый.
Рассказав о славном пятичасовом бое парохода «Веста»[2], ознакомимся затем с личностью неустрашимого капитана Н. М. Баранова. Как передаёт один из корреспондентов, Баранов при первом же знакомстве с ним производит на вас неотразимо приятное впечатление. С первых же его слов вы чуете в нём крупную, выделяющуюся из ряда обыкновенных умственную единицу. Этот человек всесторонне образованный, с живою, остроумною и образною речью. Нравственные качества его деликатной и отзывчивой натуры делают его положительно кумиром команды, которая за него, как говорится, готова идти в огонь и в воду.
— Помилуйте, это не комаидир, — в одно слово повторяли все матросы, — а настоящее золото.
— Это такая драгоценность, что и рассказывать нельзя!.. — говорил толковый боцман Ефимов, слегка раненый в бок и с которым одному корреспонденту приходилось разговаривать. — Никакой в нём огорчительности, никакой досады, кроме как одна ловкость, да весёлость! С таким командиром и умереть весело!..
Как о специалисте своего дела, как о моряке, люди сведущие отзываются о Н. М. Баранове в самых лестных, в самых восторженных выражениях. О грозном неприятеле, с которым Н. М. пришлось иметь дело, он отзывался между прочим в следующих выражениях:
— Я положительно готов преклониться перед морскою турецкою артиллерией, — говорил он. — Я был бы рад расцеловать каждого наводчика, стрелявшего в нас, — так метко, так правильно ложились их выстрелы. Но что касается до капитана, управлявшего морской атакой броненосца, то расстрелять его — это значит, сделать ему слишком большую честь. Имея громадное преимущество в ходе, он мог быть хозяином сражения, а между тем каждый раз, как он бросался на «Весту», с тем чтобы тиранить, то мы его заставляли покорно ретироваться!..
Сообщаем затем те немногие биографические сведения, которые были сообщены в газетах. Н. М. Баранов, капитан 2-го ранга, начальник морского музея при кораблестроительном отделении морского технического комитета, состоит в службе с 1854 года, произведён в мичманы в 1856 году и в капитан-лейтенанты с 1871 года. Николай Михайлович предложил в конце шестидесятых годов заряжающееся с казны ружьё, которое и было введено во флоте под названием Барановского ружья. Морской музей устройством своим обязан преимущественно деятельности господина Баранова. В последнее время он занимался учреждением общества «Гидротехник», имеющего цель углублять фарватеры в реках с помощью приборов, известных под названием «базенок». Вскоре после объявления войны Николай Михайлович поехал в Чёрное море охотником вместе с несколькими офицерами и пятьюдесятью девятью человеками команды Балтийского флота. Кроме недавно полученного им ордена Святого Георгия 4-й степени, он имеет ордена Святого Станислава 2-й степени, Святой Анны 2-й степени, Святого Владимира 4-й степени, знак отличия за введение в действие положения 19 февраля 1861 года и иностранные ордена — португальский, австрийский и черногорский.
В последнее время черноморские моряки под командою Н. М. Баранова прославили себя новым геройским подвигом. Пароход «Россия», командиром которого был Баранов на пути от Босфора к Пендераклии, приблизился к ней ночью, имея в виду произвести рано утром атаку; но с рассветом, заметив на море дым, значительность которого указывала большое судно, изменил свой курс, чтобы в случае встречи с более сильным противником сохранить за собою свободу действий. В восемь часов утра 13 декабря ясно обозначился корпус трёмачтового винтового судна, шедшего прямо на пароход «Россия». Подойдя ближе, Баранов приказал сделать выстрел, а потом, когда неприятельское судно бросилось к берегу, дал ещё выстрел и стал прижимать пароход в бухту, приняв решение кончить с этим пароходом в случае его сопротивления. Пароход сдался, причём оказалось, что, кроме команды, взят в плен целый табор низама с командиром, штаб-офицером и десятью обер-офицерами, военно- и просто пленных более семисот человек. На следующий день пароход «Россия» прибыл в Севастополь, притащив на буксире турецкий пароход с пленными.
Примечания[править]
- ↑ Такое же решение принято было капитан-лейтенантом Казарским и всею командой брига «Меркурий», сражавшегося в 1828 году с тремя турецкими фрегатами. В кампании 1789 года капитан шлюпа барон Остен-Сакен, окружённый превосходными силами неприятеля, сцепился с ближайшим турецким кораблём и вместе с ним взлетел на воздух.
- ↑ Как потом стало известно, на турецком броненосце было убито сто тридцать человек.