[291]
— Есть въ Даніи старинный замокъ—Кронборгъ[1]; лежитъ онъ на самомъ берегу Зунда, и мимо него ежедневно проходятъ сотни кораблей: и англійскіе, и русскіе, и прусскіе. Всѣ они привѣтствуютъ старый замокъ пушечными выстрѣлами: бумъ! Изъ замка тоже отвѣчаютъ: бумъ! Это пушки говорятъ: „Здравія желаемъ!“—„Спасибо!“ Зимой корабли не ходятъ, море замерзаетъ вплоть до самаго шведскаго берега, и устанавливается настоящая дорога. По ней развѣваются датскіе и шведскіе флаги, и шведы съ датчанами тоже говорятъ другъ другу: „Здравія желаемъ!“ и „Спасибо!“ но уже не пушечными выстрѣлами, а просто, дружески пожимая другъ другу руки, и одни посылаютъ на берегъ къ другимъ за булками и кренделями,—чужая ѣда всегда, вѣдь, слаще! Но лучше всего здѣсь это все-таки старинный Кронборгъ. Въ его глубокомъ, мрачномъ подземельѣ, куда никто не заглядываетъ, сидитъ Гольгеръ-Данске[2]. Онъ весь закованъ въ желѣзо и сталь и подпираетъ голову могучими руками.
[292]Длинная борода его крѣпко приросла къ мраморной доскѣ стола. Онъ спитъ и видитъ во снѣ все, что дѣлается въ Даніи. Каждый сочельникъ является къ нему ангелъ Господень и говоритъ, что все видѣнное имъ во снѣ—правда, и что онъ еще можетъ пока спать спокойно: Даніи не угрожаетъ никакая серьезная опасность. А настань эта грозная минута—старый Гольгеръ-Данске воспрянетъ, такъ что мраморная доска стола треснетъ, когда онъ потянетъ свою бороду. Онъ выйдетъ на волю и такъ ударитъ мечемъ, что громъ раздастся по всему свѣту.
Такъ разсказывалъ старый дѣдъ своему маленькому внуку, и мальчикъ зналъ, что все это правда,—разсказывалъ, вѣдь, самъ дѣдушка. Старикъ же, разсказывая, вырѣзывалъ изъ дерева большую фигуру самого Гольгера-Данске. Старый дѣдъ занимался вырѣзываніемъ фигуръ для украшенія кораблей, соотвѣтственно ихъ названіямъ. Теперь вотъ онъ вырѣзалъ Гольгера-Данске; герой съ длинною, сѣдою бородой стоялъ такъ прямо и гордо, держа въ одной рукѣ мечъ, а другою опираясь на датскій гербъ. Много еще разсказалъ старый дѣдъ о другихъ замѣчательныхъ мужахъ и женахъ Даніи, и подъ конецъ внуку стало казаться, будто и онъ знаетъ теперь не меньше самого Гольгера-Данске, который, вѣдь, видѣлъ все это только во снѣ. Головка мальчика была переполнена всѣми этими разсказами, и, улегшись въ постель, онъ крѣпко прижалъ свой подбородокъ къ подушкѣ, вообразивъ, что это у него борода, которая крѣпко приросла къ постели.
А старый дѣдъ все еще сидѣлъ за своею работой, вырѣзывая послѣднюю часть фигуры—датскій гербъ[3]. Наконецъ, работа была кончена, онъ взглянулъ на нее и сталъ припоминать все, что когда-то читалъ, слышалъ и сейчасъ самъ разсказывалъ внуку; потомъ тряхнулъ головой, снялъ и протеръ очки, опять надѣлъ ихъ и промолвилъ:
— Да, въ мое время Гольгеръ-Данске, пожалуй, и не придетъ, но мальчуганъ, можетъ быть, увидитъ его и будетъ биться съ нимъ рядомъ, когда дѣло дойдетъ до серьезнаго!
Тутъ дѣдушка опять кивнулъ головой, не сводя глазъ съ фигуры; чѣмъ больше онъ смотрѣлъ на своего Гольгера-Данске, тѣмъ яснѣе видѣлъ, что работа ему очень удалась. Ему стало даже казаться, что фигура вдругъ покрылась красками, броня заблестѣла, сердца на датскомъ гербѣ стали больше и заалѣли, а львы съ золотыми коронами на головахъ запрыгали.
[293]
— Да, у насъ, датчанъ, лучшій гербъ въ мірѣ!—сказалъ старикъ.—Львы—эмблема силы, а сердца—кротости и любви!
Онъ взглянулъ на крайняго льва, и ему вспомнился Канутъ Великій,[4] который приковалъ къ датскому трону великую Англію; взглянулъ на другого—вспомнился Вальдемаръ,[5] который вновь собралъ Данію и покорилъ вендовъ; взглянулъ на третьяго—вспомнилась Маргарита,[6] объединившая Данію, Швецію и Норвегію. И алыя сердца на гербѣ вдругъ стали еще ярче, каждое обратилось подъ конецъ въ движущееся пламя, и мысль старика послѣдовала за каждымъ.
Первое пламя привело его въ узкую, мрачную темницу, гдѣ сидѣла прекрасная плѣнница, дочь Христіана Четвертаго, Элеонора Ульфельдтъ[7]; пламя расцвѣло на ея груди розой и слилось съ сердцемъ этой лучшей, благороднѣйшей между датскими женами.
— Да, это сердце изъ датскаго герба!—проговорилъ старикъ.
И его мысли понеслись за пламенемъ второго сердца. Оно
привело его къ морю. Пушки палили, корабли исчезали въ облакахъ дыма, и пламя обвило, какъ орденскою лентой, грудь адмирала Витфельда,[8] который, ради спасенія датскаго флота, взорвалъ себя и свой корабль на воздухъ.
Третье пламя привело его къ жалкимъ хижинамъ Гренландіи. Тамъ проповѣдывалъ любовь и словомъ и дѣломъ миссіонеръ Гансъ Эгеде;[9] пламя превратилось въ звѣзду на его груди, въ которой билось еще одно сердце изъ датскаго герба.
И мысли старика забѣжали впередъ четвертаго пламени,—онъ зналъ, куда оно приведетъ. Въ жалкой хижинѣ бѣдной крестьянки стоялъ Фредерикъ Шестой[10] и чертилъ мѣломъ на балкѣ свое имя; пламя заколебалось на его груди, слилось съ его сердцемъ. Въ крестьянской хижинѣ его сердце стало однимъ изъ сердецъ датскаго герба. И старый дѣдъ отеръ глаза: онъ лично зналъ этого добраго короля Фредерика, съ серебристыми сѣдыми волосами и честными, голубыми глазами, и служилъ ему. [294]Старикъ скрестилъ руки и задумался, молча глядя передъ собою. Тутъ подошла къ нему невѣстка и сказала, что уже поздно,—пора ему отдохнуть, да и ужинъ на столѣ.
— Но что за прелесть у тебя вышла, дѣдушка!—сказала она.—Гольгеръ-Данске и весь нашъ гербъ! Право, я какъ будто гдѣ-то видѣла это лицо!
— Нѣтъ, ты-то не видала!—отвѣтилъ старый дѣдъ.—А вотъ я такъ видѣлъ, по памяти и вырѣзалъ его. Это было, когда англичане стояли у насъ на рейдѣ, второго апрѣля 1801 г.,[11] и когда мы всѣ опять почувствовали себя прежними молодцами-датчанами! Я былъ на „Даніи“, въ эскадрѣ Стенъ Билля, и рядомъ со мною стоялъ матросъ. Право, ядра словно боялись его! Онъ весело распѣвалъ старинныя пѣсни, безъ устали заряжалъ орудія и стрѣлялъ. Нѣтъ, что тамъ ни говори—это былъ не простой смертный! Я еще вижу передъ собою его лицо, но откуда онъ былъ, куда дѣвался потомъ—никто не зналъ. Мнѣ часто приходило въ голову, что это былъ самъ старикъ Гольгеръ-Данске, который приплылъ къ намъ изъ Кронборга и помогъ въ часъ опасности. Вотъ я и вырѣзалъ его изображеніе.
Фигура бросала огромную тѣнь на стѣны и даже на потолокъ; казалось, что за нею стоялъ живой Гольгеръ-Данске,—тѣнь шевелилась, но это могло быть и оттого, что свѣча горѣла не совсѣмъ ровно. Невѣстка поцѣловала старика и повела его къ большому креслу; старикъ сѣлъ за столъ, сѣли и невѣстка съ мужемъ—сыномъ старика и отцомъ мальчугана, который былъ уже въ постели. Дѣдъ и за ужиномъ говорилъ о датскихъ львахъ и сердцахъ, о силѣ и кротости, объясняя, что есть и другая сила кромѣ той, что опирается на мечъ. При этомъ онъ указалъ на полку, гдѣ лежали старыя книги, между прочимъ всѣ комедіи Гольберга.[12] Какъ видно, ими тутъ зачитывались; онѣ, вѣдь, такія забавныя, а выведенныя въ нихъ лица и типы давней старины кажутся живыми и до сихъ поръ.
— Вотъ онъ тоже умѣлъ наносить удары!—сказалъ дѣдушка.—Онъ старался обрубать всѣ уродливости и угловатости людскія.—Затѣмъ старикъ кивнулъ на зеркало, за которымъ
[295]
былъ заткнутъ календарь и сказалъ:—Тихо-Браге[13] тоже владѣлъ мечемъ, но онъ употреблялъ его не для того, чтобы проливать кровь, а чтобы проложить вѣрную дорогу между звѣздами небесными!.. А Торвальдсенъ,[14] сынъ такого же простого рѣзчика, какъ я, Торвальдсенъ, котораго мы видѣли сами, сѣдой, широкоплечій старецъ, чье имя извѣстно всему свѣту! Вотъ онъ владѣлъ рѣзцомъ, умѣлъ рубить, а я только строгаю! Да, Гольгеръ-Данске является въ различныхъ видахъ, и слава Даніи гремитъ по всему свѣту! Выпьемъ же за здоровье Бертеля![15]
А мальчуганъ въ это время такъ ясно видѣлъ во снѣ старинный Кронборгъ, подземелье и самого Гольгера-Данске, сидящаго съ приросшею къ столу бородою. Онъ спитъ и видитъ во снѣ все, что совершается въ Даніи, видитъ и то, что дѣлается въ бѣдной комнаткѣ рѣзчика, слышитъ все, что тамъ говорится и киваетъ во снѣ головой:
— Да, только помните обо мнѣ, датчане! Только помните обо мнѣ! Я явлюсь въ часъ опасности!
А надъ Кронборгомъ сіяетъ ясный день; вѣтеръ доноситъ съ сосѣдней земли звуки охотничьихъ роговъ; мимо плывутъ корабли и здороваются: бумъ! бумъ! И изъ Кронборга отвѣчаютъ: бумъ! бумъ! Но Гольгеръ-Данске не просыпается, какъ громко ни палятъ пушки,—это, вѣдь, только „Здравія желаемъ!“ и „Спасибо!“ Не такая должна пойти пальба, чтобы разбудить его, но тогда ужъ онъ пробудится непремѣнно,—Гольгеръ-Данске еще силенъ!
