Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Гришка-разбойник[править]
Поздно мы возвращались с охоты из берендеевских лесов. Стоял октябрь, и рано засумерело. Был тихий осенний вечер.
Мелколесье, вырубка, кое-где сложены дрова, подпертые шестами, чтоб не развалились.
Идем без дороги. Высокая желтая трава и кусты.
Охотник Герасим посматривает кругом, озабоченно говорит:
— Идем, а место незнамо. Поглядите-ка на машинку, чего она покажет.
Павел Александрович вынимает карту, кладет на нее компас и погружается в задумчивость.
Шли на север, значит, надо брать на юг.
— Ну, когда уж компас смотрите, — значит, дело дрянь. Никогда по компасу никуда не придешь… — сказал Караулов.
— Мы идем на север, — сказал Павел Александрович, — а нужно на юг. Значит, поворачивай назад. Черт бы подрал — заблудились.
— Я так и знал. Благодарю вас — идти назад. Что же, Герасим, делать? Идти назад мало удовольствия — столько прошли! Может быть, какая-нибудь деревня покажется.
— Кто знает, — сказал Герасим, — в этом краю я не бывал. От Святого Ключа-то надо было влево брать. Это глухари нас завели, гонялись за ими — вот и спутались. Похоже, что заплутали. Ночь будет темна, не дойти. Надо к большаку брать, может, на сторожку набредем.
Павел Александрович, сидя на корточках, продолжал смотреть на карту и компас.
— Брось ты этот компас, — сказал Василий Сергеевич. — Вы в нем ни черта не понимаете.
— Довольно глупостей, — сказал Сучков, — надо идти назад.
— Чего «назад»? — спросил Герасим. — Видать, что заплутали. У большака теплее ночью-то.
Впереди стоял ровной стеной сосновый лес. По краю шла канава, и у межевой ямы стоял столб, на котором на белом фоне был напечатан жирно-черный орел.
— Казенник, — сказал Караулов.
— Надо полагать, сторожка лесника есть.
— Поди-ка найди, — сомневался Герасим. — Это берендеевы леса! Постой, дровец соберу, хворосту, костер зажжем ночью. Погреемся, с ним веселей. Чайку попьем, надо до темени воды принести.
— Ну, я на это не согласен, — сказал Василий Сергеевич, — мне эти штучки надоели, я не желаю. Ночевать в лесу — благодарю вас: У меня папирос нет. Нет уж, как хотите, пойдем краем леса, может, жилье найдем.
Глухой сосновый темный бор перемешивался с большими елями. Мрачен и глух был лес в осеннем сумраке.
Мы долго шли. За поворотом в гору шла мрачная порубь, на седой горе печально торчали срубленные пни, слева стоял сарай с гнилой крышей. Ни дороги, ни тропки не было.
— Сарай, — сказал Герасим, — все-таки жилище.
Стены сарая были заплетены плетнем, около росла крапива и лопух. Рыжая солома сгнила на крыше. Внутри сарая, сбоку, лежало старое сено.
— Куда идти? — сказал Герасим. — Чего лучше здесь! Дождик пойдет — спрятаться можно.
Кругом было мрачно. Сбоку шел бесконечный лес, заворачивая за пригорок. Брошенные старые лапти валялись у сарая. Лапти и разбитая крынка дополняли печаль вечера.
Надо было оставаться. Василий Сергеевич приуныл. Сучков посмотрел на часы — шесть часов. Кругом уже потемнела окрестность, и в лесу тоскливо и жутко захохотал филин.
— Вот, — сказал Василий Сергеевич, — начинается… филин орет.
Поодаль от сарая зажгли костер, присели около. Герасим ушел искать воду.
— Терпеть не могу этих штук. Того и жди — какая-нибудь чертовщина выйдет…
Герасим долго не возвращался, и в тишине ночи вдали раздался выстрел.
— Это Герасим, — сказал я, — надо выстрелить, может, заплутал.
И я выстрелил из ружья. Послышались шаги Герасима — он бежал.
— Нет воды, — сказал Герасим. — Вон там, с краю, какие-то трое молодцов увидали меня, остановились. Один свистнул, и они побежали в лес. Думаю: «Постой!», я выстрелил, да и сюда, к вам.
— Чего ж ты струсил? — спросил Караулов.
— Чего? В такую пору!.. У них, видать, топоры. Кто его знает, может, это Гришка.
— Какой Гришка? — спросил Василий Сергеевич.
— Гришка острожный, он тут по лесу шляется. Пымать не могут.
— Вот, благодарю вас… — сказал Василий Сергеевич. — Вот поспите теперь.
Стемнело. Костер смутно освещал сарай.
— Надо потушить костер, — сказал Василий Сергеевич, — а то ему нас видно, а нам его нет. Он перестреляет нас, как куропаток.
И Василий Сергеевич шестом стал разбрасывать костер и тушить сапогами головешки.
Стало совсем темно. Мы пошли в сарай и прилегли на сено.
Тихо было в ночи. В лесу покрикивали совы. Долго тянулась ночь.
Герасим заснул.
Вдруг Василий Сергеевич мне говорит: «Слышите?..» И стал будить Герасима.
Неподалеку в лесу раздался резкий свист. Потом другой, третий.
Герасим встал и сказал:
— Идем из сарая.
Поднявшись, мы все вышли наружу. Тьма — зги не видать. Спотыкаясь о пни, мы пошли в гору и, отойдя от сарая, сели на землю. Вдали были слышны шаги. Кто-то подходил к сараю.
Собака моя, Польтрон, заворчала и бросилась с лаем вперед.
— Стреляй… — сказал Герасим.
Мы все выстрелили почти залпом.
— Ишь, стерва! — закричали у сарая.
И мы слышали, как несколько человек побежали от сарая.
Вдали послышался свист.
— Идем, — шепотом сказал Герасим.
Мы тихо шли в ночи. Долго и медленно поднимались в гору.
— Стойте, — сказал Герасим, — нет ли кручи. Я пойду вперед.
Ветви елей стегали нам лицо.
— Шабаш, — сказал, вернувшись, Герасим, — ложись.
Мы легли в траву и вскоре, усталые, все заснули.
Я открыл глаза. Было раннее утро. За небольшими елками, опускавшимися по пригорку вниз, были видны бесконечные леса. Блестела речка среди бурых кустов ольхи. Обрадованные, мы спустились к воде. Весело побежала собака по берегу, заросшему чередой.
— Смотряй — утки, ишь, Польтрон пошел.
Вскоре наши ягдташи наполнились убитой птицей. Разложив костер, мы сварили чай в котелке и изжарили уток.
— Ночью, — говорил Василий Сергеевич, — всегда черт-те что, а вот днем — не страшно. Но только где мы — неизвестно.
Речка вливалась в большое болото. Около, сбоку, шла дорога. Вдали мы увидали телегу. В ней сидел парень. Поравнявшись с нами, он остановился.
— Охотники! Ишь уток настреляли.
— Скажи, любезный, — спрашиваем, — мы заблудились, ночевали в лесу, какое место, не знаем.
— Старая Сеча, — говорит парень. — А вы чьи?
— Из Букова, — говорит Герасим.
— Эк вы откуда. Ведь это верст тридцать отселева.
— А ты не подвезешь нас? — спросил Василий Сергеевич. — Махорки достану покурить.
Мы все сели в телегу, лошаденка едва плелась.
— А к нам ночью Гришка приходил, — сказали мы возчику.
— Ишь, он тут, значит, похаживает, разбойник… Пымать его не могут. Зимой-то он по закутам, по деревням прячется, в трактире Фураева всю зиму служил, — не признали, с урядником водку пил. Гришка ежели свистнет — на неделю оглохнешь. Здоров — чисто лошадь.
— Что ж он — убийца? — спросил Караулов.
— Не… какой убивца, лесом торгует.
— Что за ерунда! — удивились мы. — Как — лесом торгует?
— Ловко торгует. Он завсегда с топором, и с ним подрушные, тоже разбойники, все с топорами. Выберет в лесу эту самую двенашину, срубит и с подрушными ее ночью выволочет из лесу в чисто место. Ну, значит, и продает. А на нее всегда нужда есть в деревне, тому-другому нужно: дом, сарай поправлять. Ну и берут, дешево и ладно…
— Так это не разбойник, а вор, — сказал Караулов.
— Э-э… что ты, разбойник. Ежели за ним казенный объездчик погонится, так ежели Гришка свистнет, тот с лошади — чубрик и бегом от его — голову бы не отрубил. Боятся… Но это что: как веревочке ни виться — кончику быть. Гришке острога не миновать. Беспременно пымают, не уйдет…
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Гришка-разбойник — Впервые: Возрождение. 1937. 29 октября. Печатается по газетному тексту.