Мнѣ отвели особую комнату въ громадномъ зданіи, съ очень красивой, причудливой обстановкой, но безъ всякихъ украшеній изъ золота или драгоцѣнныхъ камней, которыя я видѣлъ въ другихъ публичныхъ залахъ. Стѣны ея были покрыты разноцвѣтными матами, сплетенныхъ изъ стеблей и волоконъ растеній; на полу были настланы ковры изъ того же матеріала.
Кровать была безъ занавѣсокъ, и ея желѣзныя ножки опирались на хрустальныхъ шарахъ; одѣяло было изъ какой то бѣлой, тонкой ткани, похожей на бумагу. По стѣнамъ виднѣлось нѣсколько полокъ съ книгами; закрытая занавѣсью дверь сообщалась съ громадною нишею, наполненною пѣвчими птицами, изъ которыхъ ни одна не походила на нашихъ, кромѣ прелестнаго вида голубя, хотя и этотъ отличался отъ надземныхъ большимъ хохломъ изъ синихъ перьевъ. Всѣ эти птицы были выучены пѣть множеству разныхъ музыкальныхъ піесъ, въ извѣстныхъ гармоническихъ сочетаніяхъ; такъ что, слушая ихъ голоса, раздававшіеся изъ моего авіарія, можно было представить себя въ оперѣ: оттуда слышались дуэты, тріо, квартеты и цѣлые гармоническіе хоры. Если я хотѣлъ быть въ тишинѣ, мнѣ стоило только задернуть занавѣсъ, и очутившись въ темнотѣ, птицы прекращали свое пѣніе. Другое отверстіе въ стѣнѣ, впрочемъ безъ стекла, замѣняло окно; но стоило только прикоснуться къ пружинѣ, какъ спускалась ширма изъ какого то полупрозрачнаго вещества, чрезъ которое въ смягченныхъ тонахъ открывался видъ окрестнаго пейзажа. Это окно выходило на большой балконъ или, скорѣе, — на цѣлый висячій садъ, гдѣ росло множество чудныхъ растеній съ ярко окрашенными цвѣтами. Отведенная мнѣ комната со всею ея отчасти странною обстановкою все-же нѣсколько подходила къ нашимъ понятіямъ о роскоши, и привела бы въ восхищеніе англійскую герцогиню или моднаго французскаго романиста. До моего появленія въ ней жила Зи, и она великодушно уступила ее мнѣ.
Чрезъ нѣсколько часовъ послѣ моего пробужденія, описаннаго въ послѣдней главѣ, я лежалъ на своей кровати, стараясь собраться съ мыслями и уяснить себѣ, какой породы и какого происхожденія были тѣ странныя существа, въ средѣ которыхъ я такъ неожиданно очутился, когда въ комнату вошелъ мой хозяинъ вмѣстѣ съ своею дочерью Зи. Продолжая выражаться на моемъ языкѣ, первый съ большою вѣжливостью спросилъ меня, — желаю-ли я говорить съ нимъ, или предпочту остаться одинъ. Я отвѣчалъ, что почту за большое счастье поблагодарить его за тотъ радушный пріемъ, который я встрѣтилъ въ этой незнакомой для меня странѣ и что мнѣ хотѣлось бы настолько познакомиться съ ихъ нравами и обычаями, что-бы не впадать черезъ непониманіе свое въ ошибки, могущія оскорбить ихъ.
Говоря это, я разумѣется всталъ съ кровати; но Зи, къ моему большому смятенію, потребовала, что-бы я легъ опять; въ кроткомъ выраженіи ея глазъ и мягкомъ голосѣ было нѣчто, требовавшее безпрекословнаго повиновенія. Послѣ этого она спокойно сѣла у меня въ ногахъ, а отецъ ея опустился на ближайшемъ диванѣ.
— Но изъ какой же части свѣта ты явился, — спросилъ мой хозяинъ, — если мы можемъ казаться такими странными существами другъ другу? Я видѣлъ представителей почти всѣхъ племенъ, различающихся отъ насъ, за исключеніемъ первобытныхъ дикарей, которые живутъ въ самыхъ отдаленныхъ и дикихъ мѣстахъ невоздѣланной природы, не знаютъ другого свѣта, кромѣ огня вулкановъ и довольствуются жалкой жизнью во мракѣ, подобно многимъ изъ пресмыкающихся и летающихъ животныхъ. Конечно ты не можешь быть членомъ этихъ варварскихъ племенъ; но въ то-же время ты, повидимому, не принадлежишь къ цивилизованнымъ народамъ.
Послѣднее замѣчаніе затронуло мое самолюбіе, и я отвѣчалъ, что принадлежу къ одной изъ самыхъ цивилизованныхъ націй на землѣ и что, хотя я плачу дань удивленія тому искусству, съ которымъ, не взирая на расходы, мой хозяинъ и его соотечественники умудрились освѣтить эти мѣста, куда никогда не проникаетъ лучъ солнца, — но что въ глазахъ человѣка, видѣвшаго свѣтила небесныя, искусственный свѣтъ ихъ никогда не выдержитъ сравненія съ первыми.
Но вѣдь мой хозяинъ упомянулъ, что онъ видѣлъ представителей всѣхъ другихъ расъ, за исключеніемъ первобытныхъ дикарей. Неужели-же онъ никогда не былъ на поверхности земли, или слова его относились только къ подземнымъ жителямъ?
Онъ оставался нѣкоторое время въ молчаніи; на лицѣ его выражалось сильное удивленіе, — столь рѣдкое между членами этой расы, даже при самыхъ исключительныхъ обстоятельствахъ. Но Зи была сообразительнѣе, и воскликнула:
— Вотъ видишь, отецъ — есть доля правды въ старомъ преданіи: во всякомъ преданіи, вѣра въ которое распространена между разными племенами, — всегда скрывается такая доля правды.
— Зи, возразилъ съ кротостью ея отецъ, ты членъ коллегіи ученыхъ и должна быть умнѣе меня; но, какъ глава Свѣто-Хранительнаго Совѣта, я обязанъ — не принимать ничего на вѣру, пока въ этомъ не убѣждены мои собственные чувства.
Потомъ, обратившись ко мнѣ, онъ задалъ мнѣ нѣсколько вопросовъ о поверхности земли и свѣтилахъ небесныхъ, на которые я отвѣчалъ ему, какъ мнѣ казалось, самымъ обстоятельнымъ образомъ; но отвѣты мои повидимому его не удовлетворили и не убѣдили. Онъ тихо покачалъ головою, и сразу перемѣнивъ разговоръ, сталъ меня разспрашивать, — какимъ образомъ я попалъ къ нимъ изъ другого свѣта, какъ онъ называлъ нашу землю. Я сталъ разсказывать ему о рудникахъ, находящихся подъ поверхностью земли, откуда мы добываемъ разные минералы и металлы, необходимые для нашихъ потребностей и промышленности; потомъ я вкратцѣ объяснилъ ему, — какимъ образомъ, изслѣдуя одинъ изъ такихъ рудниковъ, мы съ моимъ злосчастнымъ пріятелемъ случайно открыли существованіе этого новаго міра, куда спустились вдвоемъ, и какъ этотъ спускъ стоилъ ему жизни; въ подтвержденіе правдивости моего разсказа я указывалъ на веревку съ крюкомъ, доставленные ребенкомъ въ тотъ домъ, гдѣ меня въ первый разъ приняли.
Послѣ того мой хозяинъ спросилъ меня о нравахъ и обычаяхъ племенъ, населяющихъ верхній слой земли; особенно же тѣхъ, которые считались между ними самыми цивилизованными. При этомъ онъ опредѣлилъ цивилизацію, какъ «искусство сдѣлать доступнымъ всему обществу то довольство и покой, которымъ пользуется добродѣтельный и благоустроенный семейный домъ». Естественно, мнѣ хотѣлось представить въ самомъ розовомъ свѣтѣ тотъ міръ, въ которомъ я родился, и потому я коснулся только слегка и въ смягченномъ видѣ нѣкоторыхъ изъ отживающихъ учрежденій Европы и распространился о настоящемъ величіи и предстоящемъ первенствѣ Американской республики, которая должна покорить весь старый міръ. {Слѣдуетъ помнить, что авторъ, иронизируя, говоритъ здѣсь отъ лица американца, не чуждаго шовинизма, какъ многіе изъ его соотечественниковъ; хотя теперь подобное самохваленіе встрѣчается значительно рѣже. (Прим. перев.).} Чтобы дать представленіе объ общественной жизни Америки, я остановился на самомъ передовомъ нашемъ городѣ и подробно описалъ нравы и обычаи Нью-Йорка. Замѣтивъ по выраженію лицъ моихъ слушателей, что мой разсказъ не произвелъ ожидаемаго впечатлѣнія, я сталъ распространяться о благахъ демократическихъ учрежденій Америки…
Выслушавъ мой разсказъ, старикъ слегка покачалъ головой и сильно задумался, сдѣлавъ передъ этимъ знакъ рукой, чтобы мы съ его дочерью не прерывали его размышленій. Чрезъ нѣсколько времени онъ сказалъ искреннимъ и торжественнымъ тономъ голоса:
— Если ты дѣйствительно считаешь себя намъ обязаннымъ, какъ говоришь, за нашъ радушный пріемъ, я заклинаю тебя ни говорить ни одного слова кому-либо изъ нашего народа, безъ моего согласія, о томъ мірѣ, изъ котораго ты пришелъ. Исполнишь ли ты мою просьбу?
— Конечно, я даю въ томъ мое слово, воскликнулъ я нѣсколько удивленный, и протянулъ мою руку.
Но, вмѣсто того, чтобы пожать ее, онъ положилъ ее себѣ на голову, а свою правую руку приложилъ къ моей груди.
Такова у этого народа обычная форма клятвы. Затѣмъ, обращаясь къ своей дочери, онъ сказалъ:
— А ты, Зи, не должна повторять никому того, что слышала или услышишь отъ этого чужестранца о другомъ мірѣ.
Зи приблизилась къ отцу и, поцѣловавъ его въ виски, сказала:
— Хотя бы Гай {На языкѣ подземныхъ жителей слово Гай обозначало женщину. (Прим. перев.).} и были слабы на языкъ, но любовь можетъ сковать его. Если тебя безпокоитъ, отецъ, что случайно произнесенное слово можетъ грозить опасностью нашему народу, возбудивъ въ немъ желаніе познакомиться съ невѣдомымъ для него міромъ, то развѣ хорошо направленная волна вриля не можетъ безслѣдно смыть даже самыхъ воспоминаній о томъ, что мы слышали отъ чужеземца?
— Что такое вриль? спросилъ я.
Зи пустилась въ объясненія, изъ которыхъ я однако понялъ очень мало, потому что, сколько я знаю, ни въ одномъ изъ извѣстныхъ языковъ не существуетъ слова, равнозначущаго — вриль. Я назвалъ-бы его электричествомъ, еслибъ выраженіе вриль не соединяло въ себѣ понятія о разныхъ другихъ формахъ энергіи, извѣстныхъ въ наукѣ подъ именами магнетизма, гальванизма и пр. Этотъ народъ считаетъ, что съ открытіемъ вриля онъ нашелъ тотъ общій источникъ энергіи, соединяющій въ себѣ всѣ разнообразныя проявленія силъ природы, котораго, какъ извѣстно, уже давно доискиваются наши ученые и котораго, со свойственною ему осторожностью, касается и Фарадэ, употребляя при этомъ терминъ — соотношеніе {Фарадэ и его открытія. (Воспоминанія Джона Тиндаля). (Прим. перев.)} (correlation):
«Вмѣстѣ съ многими друзьями естествознанія я долго держался мнѣнія — говоритъ этотъ знаменитый изслѣдователь — почти переходящаго въ убѣжденіе, что всѣ различныя формы, въ которыхъ проявляются силы природы, — имѣютъ одинъ общій источникъ; или, другими словами, имѣютъ такое прямое соотношеніе между собою и находятся въ такой взаимной зависимости, что могутъ превращаться одна въ другую и сила ихъ дѣйствія можетъ быть выражена однимъ общимъ эквивалентомъ».
Эти подземные ученые утверждаютъ, что дѣйствіемъ вриля, въ одномъ случаѣ (и Фарадэ назвалъ бы это атмосфернымъ магнетизмомъ), они могутъ вліять на измѣненія температуры, или, просто говоря, на перемѣну погоды; что въ другихъ его примѣненіяхъ, посредствомъ научно построенныхъ проводниковъ, они могутъ оказывать такія вліянія на умъ человѣка, на всякое проявленіе животной и растительной жизни, которыя по результатамъ не уступятъ самымъ причудливымъ фантазіямъ вымысла. Всѣ эти разнообразныя проявленія физической энергіи извѣстны у нихъ подъ именемъ вриля. Зи спросила меня, извѣстно ли въ нашемъ мірѣ, что всѣ способности ума могутъ быть возбуждены до высшей степени посредствомъ транса или магнетическаго сна, во время котораго идеи одного мозга могутъ сдѣлаться достояніемъ другого, причемъ происходитъ быстрый обмѣнъ знаній. Я отвѣчалъ, что у насъ ходитъ много разсказовъ о такихъ видѣніяхъ и что я самъ не одинъ разъ былъ свидѣтелемъ разныхъ опытовъ магнетизма, ясновидѣнія и проч.; но что за послѣднее время всѣ подобныя упражненія стали выходить изъ употребленія и были въ пренебреженіи; частью потому, что они сдѣлались предметомъ самаго грубаго обмана, а также и по той причинѣ, что хотя въ нѣкоторыхъ случаяхъ, при воздѣйствіи на извѣстныхъ ненормальныхъ субъектовъ и получались дѣйствительные результаты, но, по ближайшемъ изслѣдованіи, они не могли быть приняты за основанія для какихъ либо систематическихъ выводовъ; не говоря уже о томъ вредѣ, который они приносили, распространяя разныя суевѣрія между довѣрчивыми людьми. Зи слушала меня съ самымъ благосклоннымъ вниманіемъ, и замѣтила, что подобные же примѣры обмана и злоупотребленій легковѣріемъ знакомы и имъ, когда наука находилась у нихъ еще въ періодѣ дѣтства и не были точно изслѣдованы всѣ разнообразныя свойства вриля; но что, по ея мнѣнію, лучше оставить дальнѣйшія разсужденія по этому предмету, пока я не буду лучше подготовленъ для нихъ. Она добавила въ заключеніе, что именно благодаря дѣйствію вриля; во время моего продолжительнаго сна, я познакомился съ началами ихъ языка; но что она съ отцомъ своимъ, близко слѣдившимъ за этимъ опытомъ, за то же время пріобрѣла еще большія познанія въ моемъ языкѣ; отчасти потому, что послѣдній былъ гораздо проще, не будучи приспособленъ для выраженія сложныхъ идей; а также и вслѣдствіе превосходства ихъ организаціи, болѣе моей подготовленной, путемъ наслѣдственной культуры, къ усвоенію знанія. Въ глубинѣ души я далеко не соглашался съ этимъ послѣднимъ мнѣніемъ; я ни какъ не могъ допустить, чтобы организація моего мозга, всячески изощреннаго въ практической жизни дома и во время моихъ путешествій, сколько нибудь уступала мозгу этихъ людей, которые проводили всю свою жизнь въ потемкахъ, освѣщаемыхъ фонарями. Но пока я раздумывалъ объ этомъ. Зи коснулась своимъ указательнымъ пальцемъ моего лба и опять усыпила меня.