«И это», сказалъ я, пораженный видѣнной мною сценой, — «ваша обычная форма погребенія?»
«Наша неизмѣнная форма», отвѣчалъ Афъ-Линъ«…
На меня дѣйствуетъ успокоительно самая мысль, что воспоминаніе о близкомъ мнѣ существѣ сохраняется въ предѣлахъ моего дома. Мы какъ бы чувствуемъ, что жизнь его продолжается, хотя и въ невидимой формѣ. Но наше чувство въ этомъ случаѣ, какъ и во всемъ прочемъ, создается привычкой. Ни одинъ разумный Анъ, какъ и ни одно разумное общество, — не рѣшится на перемѣну укоренившагося обычая, не обсудивъ ранѣе всѣ его послѣдствія и не убѣдившись въ необходимости такой перемѣны. Только при подобныхъ условіяхъ, такой перемѣнѣ не грозитъ опасность — превратиться въ легкомысленную перемѣнчивость, и разъ сдѣланная, — она уже стоитъ потомъ твердо».
Когда мы возвратились, Афъ-Линъ позвалъ нѣкоторыхъ изъ находящихся у него въ домѣ дѣтей и разослалъ ихъ между своими родными и друзьями, съ приглашеніемъ на праздникъ, устраиваемый въ его домѣ, во время вольныхъ часовъ дня, по случаю отозванія Всеблагимъ его родственника. Это было самое многолюдное и оживленное собраніе изъ видѣнныхъ мною, во время моего пребыванія между Ана, и оно затянулось до позднихъ часовъ времени отдыха.
Пиръ былъ устроенъ въ громадной залѣ, служившей только для подобныхъ торжествъ. Обстановка его разнилась отъ нашихъ банкетовъ и скорѣе походила на роскошныя пиршества временъ Римской имперіи. Гости сидѣли не за однимъ общимъ столомъ, но отдѣльными группами за небольшими столами, по восьми за каждымъ. Здѣсь считается, что при большемъ числѣ собесѣдниковъ ослабѣваетъ разговоръ и пропадаетъ оживленіе. Хотя Ана никогда громко не смѣются, какъ я уже замѣтилъ, но шумъ веселыхъ голосовъ, за разными столами, доказывалъ оживленіе гостей. Такъ какъ они не употребляютъ опьяняющихъ напитковъ и весьма умѣренны (хотя и крайне изысканны) въ пищѣ, то самый пиръ не былъ продолжителенъ. Столы исчезли сами собою и за тѣмъ слѣдовала музыка для любителей; многіе однако покинули залу: — нѣкоторые изъ молодежи поднялись на своихъ крыльяхъ (крыши здѣсь не было) и съ свойственнымъ имъ весельемъ предались своимъ граціознымъ воздушнымъ танцамъ; другіе разбрелись по разнымъ комнатамъ, разсматривая собранныя въ нихъ рѣдкости, или занялись разными играми; любимою ихъ — была довольно сложная игра, похожая на шахматы, въ которой принимало участіе восемь человѣкъ. Я ходилъ между толпою; но мнѣ не удавалось вступитъ въ разговоръ, потому что все время меня не покидали тотъ или другой изъ сыновей моего хозяина, которымъ было поручено наблюдать, что бы меня не безпокоили излишними вопросами. Но гости вообще мало обращали на меня вниманія, они уже приглядѣлись ко мнѣ на улицахъ и наружность моя перестала привлекать всеобщее любопытство.
Къ моему большому облегченію, Зи избѣгала меня и видимо старалась возбудить мою ревность замѣтною любезностью съ однимъ красивымъ молодымъ Аномъ, который (хотя и отвѣчалъ ей съ тою скромностью, которая отличаетъ молодыхъ дѣвицъ нашихъ образованныхъ странъ, кромѣ Англіи и Америки) былъ видимо очаровалъ этой величавой Гай и готовъ былъ проронить робкое «да», если-бъ она сдѣлала признаніе. Утѣшая себя надеждою, что она поступитъ такъ и еще болѣе проникнутый отвращеніемъ къ «обращенію въ пепелъ» (особенно послѣ созерцанія адскаго процесса, моментально превращавшаго человѣческое тѣло въ горсть золы), — я развлекалъ себя наблюденіемъ нравовъ, окружавшей меня молодежи. Все убѣждало меня, что не одна Зи пользовалась драгоцѣннѣйшею изъ привилегій, принадлежавшихъ здѣсь ея полу. Все что только я видѣлъ и слышалъ несомнѣнно показывало, что здѣсь Гай ухаживаетъ за предметомъ своей страсти; между тѣмъ какъ Анъ, со всею кокетливою скромностью нашей молодой барышни, является болѣе пассивною стороною. Оба изъ моихъ спутниковъ неоднократно подвергались такимъ чарующимъ нападеніямъ, во время нашей прогулки, и оба вышли съ достоинствомъ изъ своего искуса.
Я обратился къ старшему, который предпочиталъ занятія механикой — управленію большимъ имѣньемъ, и отличался философскимъ направленіемъ ума, — и сказалъ: «я просто не въ силахъ понять, какъ при твоей молодости и при всей этой чарующей обстановкѣ звуковъ, свѣта и ароматовъ цвѣтовъ, — ты можешь оставаться равнодушнымъ къ этой любящей молодой Гай, которая только что оставила насъ со слезами на глазахъ, вызванныхъ твоею холодностью».
«Любезный Тишъ», отвѣчалъ мнѣ со вздохомъ молодой Анъ, «нѣтъ большаго несчастія въ жизни, какъ жениться на какой нибудь Гай, въ то время, какъ любишь другую».
«Такъ ты влюбленъ въ другую?»
«Увы! да».
«И она не отвѣчаетъ на твою любовь?»
«Я не знаю. Иногда ея взглядъ, тонъ голоса… даетъ мнѣ надежду; но она ни разу не сказала, что любить меня».
«А развѣ ты самъ не можешь шепнуть ей на ухо, что любишь ее?»
«Что ты! Откуда ты явился къ намъ? Развѣ я могу такъ унизить достоинство моего пола? Развѣ я могу до такой степени позабыть, что я мужчина… забыть всякій стыдъ, и первому признаться Гай въ любви».
«Прошу извинить меня: я не подозрѣвалъ, что скромность вашего пола доходитъ до такого предѣла. Но развѣ никогда не случалось Ану — первому объясниться въ любви?»
«Я не могу отрицать этого; но если и бывали такіе случаи, то Анъ чувствовалъ себя опозореннымъ въ глазахъ другихъ, да и Джай-и относились къ нему послѣ того, со скрытымъ презрѣніемъ. Ни одна хорошо воспитанная Гай не стала-бы разговаривать съ нимъ; такъ какъ, по ея мнѣнію, онъ нарушилъ права ея пола, и въ то-же время уронилъ свое достоинство мужчины. Все это еще тѣмъ досаднѣе», продолжалъ молодой человѣкъ, «что она ни за кѣмъ не ухаживаетъ и мнѣ кажется, что я ей нравлюсь. Иногда мнѣ приходитъ подозрѣніе, — что ее удерживаетъ боязнь слишкомъ подчиниться моимъ требованіямъ. Но если это такъ, то она не можетъ искренно любить меня; потому что если Гай полюбитъ кого, она забываетъ о всѣхъ своихъ правахъ».
«Здѣсь-ли эта Гай?»
«Какъ-же. Вотъ она разговариваетъ съ моею матерью».
Я посмотрѣлъ въ указанномъ направленіи и увидѣлъ молодую Гай, одѣтую въ ярко-пунцовый цвѣтъ, что у нихъ обозначаетъ предпочтеніе дѣвической жизни. Если Гай облекается въ сѣрые или нейтральные цвѣта, то значитъ — она ищетъ себѣ супруга; въ темно-пурпуровый — если выборъ уже сдѣланъ. Пурпуровый и оранжевый цвѣта носятъ замужнія и невѣсты; свѣтло-голубой обозначаетъ разведенную жену или вдову, которая не прочь вторично выйти замужъ. Конечно голубой цвѣтъ встрѣчается очень рѣдко. Среди народа, вообще отличавшагося своею красотою, трудно найти выдающіяся въ этомъ отношеніи личности. Избранная моего друга по красотѣ принадлежала къ среднему уровню; но что мнѣ особенно понравилось въ ея лицѣ — это отсутствіе выраженія того сознанія своихъ правъ и своей силы, которымъ отличались лица другихъ молодыхъ Гай. Я замѣтилъ, что во время разговора съ Бра, она иногда бросала взгляды по направленію моего молодого пріятеля.
«Утѣшься», сказалъ ему я; «эта молодая Гай любитъ тебя».
«Но какая-же мнѣ отъ того выгода, если она ничего не говоритъ?»
««Знаетъ-ли твоя мать объ этой привязанности?»
«Можетъ быть. Я никогда не говорилъ ей объ этомъ. Было бы недостойно мужчины сдѣлать свою мать повѣренною такой слабости. Впрочемъ я говорилъ отцу; можетъ быть онъ передалъ ей».
«Не позволишь-ли ты мнѣ на минуту оставить тебя, и подслушать разговоръ твоей матери и возлюбленной. Я увѣренъ что онѣ говорятъ объ тебѣ. Не бойся. Я обѣщаю, что не допущу никого до разспросовъ».
Молодой Анъ положилъ руку на сердце, въ то время, какъ другою прикоснулся къ моей головѣ и позволилъ мнѣ уйти отъ него. Я незамѣтно подошелъ къ его матери и молодой Гай, и остановившись позади ихъ, сталъ прислушиваться къ ихъ разговору.
«Въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія», говорила Бра; «или мой сынъ будетъ вовлеченъ въ бракъ одною изъ его многочисленныхъ поклонницъ, или онъ присоединится къ эмигрантамъ, и мы навсегда лишимся его. Если ты, въ самомъ дѣлѣ любишь его, милая Лу, отчего-же ты не скажешь ему».
«Я люблю его, Бра; но я боюсь, что мнѣ не удастся сохранить его любовь. Онъ такъ увлеченъ своими изобрѣтеніями и часовыми механизмами; а я не такая умная, какъ Зи и немогу войти въ его любимыя занятія; онъ соскучится со мною и черезъ три года разведется… я немогу выйти за другого… никогда».
"Нѣтъ надобности быть знакомымъ съ устройствомъ часовъ, что бы составить счастье Ана, хотя бы и увлекающагося этимъ занятіемъ; тогда онъ скорѣе броситъ свои часы, чѣмъ разведется съ своей Гай. «Видишь-ли, милая Лу, продолжала эта почтенная женщина, мы господствуемъ надъ ними, потому что мы сильнѣйшій полъ, только не слѣдуетъ показывать этого. Если-бы ты превосходила моего сына въ искусствѣ устройства часовъ и автоматовъ, тебѣ какъ женѣ, никогда не слѣдовало-бы показывать этого. Анъ охотно признаетъ превосходство своей жены во всемъ, кромѣ излюбленнаго имъ занятія. Но если-бъ она стала выказывать равнодушное презрѣніе къ его искусству, — онъ навѣрное охладѣлъ-бы къ ней; можетъ быть, даже развелся съ нею. Когда любовь Гай искренна, — она скоро научится любить и все то, что нравится ея мужу».
Молодая Гай ничего не отвѣчала на это. Нѣсколько времени она оставалась въ задумчивости; потомъ на ее лицѣ появилась улыбка, она встала и подошла къ влюбленному въ нее молодому Ану. Я незамѣтно слѣдовалъ за нею, но остановился въ нѣкоторомъ разстояніи въ созерцаніи этой сцены. Къ моему удивленію (пока я не вспомнилъ о кокетливыхъ пріемахъ, отличающихъ въ такихъ случаяхъ Ана) — влюбленный отвѣчалъ на ея любезности съ напускнымъ равнодушіемъ. Онъ даже отошелъ отъ нея; но она слѣдовала за нимъ, и вскорѣ послѣ того — оба развернули свои крылья и унеслись въ освѣщенное пространство.
Какъ разъ въ это время меня встрѣтилъ правитель страны, ходившій въ толпѣ другихъ гостей. Я еще ни разу не видѣлъ его послѣ моего перваго появленія въ его владѣніяхъ; и при воспоминаніи о тѣхъ колебаніяхъ, которыя онъ (по словамъ Афъ-Лина) обнаружилъ при этомъ, относительно анатомическаго изслѣдованія моего тѣла, — я невольно почувствовалъ холодную дрожь, при взглядѣ на его спокойное лицо.
«Мой сынъ Таэ много разсказываетъ мнѣ объ тебѣ, чужестранецъ», вѣжливо привѣтствовалъ онъ меня, положивъ свою руку на мою голову. «Онъ очень полюбилъ тебя и я надѣюсь, что тебѣ понравились обычаи нашего народа».
Я пробормоталъ нѣсколько неразборчивыхъ словъ, съ выраженіемъ благодарности за доброту Тура и моего восхищенія страною; но мелькнувшее въ моемъ воображеніи лезвіе анатомическаго ножа сковало мой языкъ. «Другъ моего брата долженъ быть дорогъ и мнѣ», произнесъ чей-то нѣжный голосъ, и поднявъ глаза, я увидѣлъ молодую Гай, лѣтъ шестнадцати на видъ, стоявшую около Тура и смотрѣвшую весьма благосклонно на меня. Она еще не достигла полнаго роста и едва была выше меня; должно быть благодаря этому обстоятельству, она показалась мнѣ самою привлекательною изъ всѣхъ, здѣсь видѣнныхъ мною, представительницъ ея пола. Вѣроятно нѣчто подобное сказалось въ моихъ глазахъ; потому что выраженіе ея лица стало еще благосклоннѣе.
«'Таэ говоритъ мнѣ», продолжала она, «что ты еще, не привыкъ къ употребленію крыльевъ. Я сожалѣю объ этомъ, потому что желала-бы летать съ тобою».
«Увы!» отвѣчалъ я, «это счастье недоступно для меня, Зи говоритъ, что пользованіе крыльями у васъ наслѣдственный даръ и что потребуется много поколѣній, прежде чѣмъ кто либо изъ моей бѣдной расы можетъ уподобиться птицѣ въ ея полетѣ».
«Это не должно слишкомъ огорчать тебя, отвѣчала эта любезная принцесса, потому что настанетъ время, когда и намъ съ Зи придется покинуть наши крылья. Можетъ быть, когда придетъ этотъ день, мы обѣ были-бы рады, если-бы избранный нами Анъ не могъ пользоваться своими».
Туръ теперь оставилъ насъ и скрылся въ толпѣ гостей. Я почувствовалъ себя свободнѣе съ очаровательною сестрою Таэ, и даже удивилъ ее неожиданностью моего комплимента: — «что врядъ ли найдется Анъ, способный воспользоваться своими крыльями, что-бы улетѣть отъ нея». Говорить любезности Гай, пока она не призналась въ своей любви и не получила согласіе на бракъ, — до того противно обычаю укоренившемуся между Ана, что молодая дѣвица, послѣ моей фразы, втеченіи нѣсколькихъ секундъ не могла выговорить ни одного слова отъ изумленія. Наконецъ, прійдя въ себя, она пригласила меня пройти, — гдѣ было свободнѣе и послушать пѣніе птицъ. Я послѣдовалъ за него, и она привела меня въ маленькую комнату, гдѣ почти никого не было. По срединѣ ея билъ фонтанъ, кругомъ были разставлены низкіе диваны и одна изъ стѣнъ комнаты открывалась въ оранжерею, откуда доносились очаровательные звуки птичьяго хора. Мы сѣли на одномъ изъ дивановъ.
«Таэ говоритъ мнѣ», сказала она, «что Афъ-Линъ взялъ обѣщаніе, что-бы никто въ этомъ домѣ не разспрашивалъ тебя о твоей странѣ и зачѣмъ ты посѣтилъ насъ. Такъ-ли это?»
«Это правда».
«Могу-ли я, не нарушая даннаго слова, узнать, всѣ ли Джай-и въ твоей странѣ имѣютъ такія-же блѣдныя лица, какъ у тебя, и выше-ли онѣ тебя ростомъ?»
«Я думаю, прелестная Гай, что съ моей стороны не будетъ нарушеніемъ даннаго слова, если я отвѣчу на такой невинный вопросъ. Джай-и на моей родинѣ еще бѣлѣе меня и, покрайней мѣрѣ, на голову ниже ростомъ».
«По этому онѣ должны быть слабѣе Ана въ вашей странѣ. Но вѣроятно онѣ въ большей степени владѣютъ силами вриля?»
«Онѣ не пользуются силами вриля въ томъ видѣ, какъ онѣ извѣстны между вами. Но власть ихъ тѣмъ не менѣе очень велика, и только Анъ, болѣе или менѣе подчиняющійся своей Гай, можетъ разсчитывать на спокойную жизнь».
«Ты говоришь съ чувствомъ», сказала сестра Таэ, съ какимъ то сожалѣніемъ въ голосѣ. «Ты, конечно, женатъ?»
«Нѣтъ».
«И не обрученъ?»
«И не обрученъ».
«Неужто ни одна Гай не сдѣлала тебѣ признанія?»
«Въ моей странѣ въ такихъ случаяхъ первымъ говоритъ Анъ».
«Какое непонятное извращеніе законовъ природы!» воскликнула молодая дѣвица, «какой недостатокъ скромности между вашимъ поломъ! Но развѣ ты самъ никогда не дѣлалъ признанія, никогда не любилъ одну Гай болѣе другихъ?»
Я почувствовалъ крайнее затрудненіе отъ такихъ наивныхъ вопросовъ и сказалъ: «прости меня; но мнѣ кажется, что мы уже нарушаемъ слово, данное Афъ-Лину. Вотъ все, что я могу отвѣтить тебѣ и молю тебя, — не спрашивать меня болѣе. Я дѣйствительно разъ сдѣлалъ такое признаніе, и сама Гай была согласна; но не согласились ея родители».
«Родители! Неужто ты думаешь я повѣрю, чтобы родители могли препятствовать выбору своихъ дочерей?»
«Могутъ и часто препятствуютъ».
"Я не желала-бы жить въ такой странѣ ", сказала простодушно Гай; «но я надѣюсь, что и ты никогда не вернешься туда».
Я опустилъ въ молчаніи голову. Гай приподняла ее своей правой рукой и съ нѣжностію посмотрѣла въ мои глаза. «Останься съ нами», сказала она; «останься и будь любимъ».
Не знаю, что-бы я отвѣчалъ; я трепещу при мысли о той опасности, — превращенія въ пепелъ, — которая теперь уже несомнѣнно грозила мнѣ, когда тѣнь крыльевъ удала на сверкающую струю фонтана, и Зи внезапно спустилась около насъ. Она не произнесла ни одного слова, но, схвативъ меня за руку, увлекла за собою, — какъ матъ своего непокорнаго ребенка, — черезъ цѣлый рядъ комнатъ въ корридоръ; откуда на элеваторѣ мы поднялись въ мою комнату. Когда мы вошли въ нее, Зи подула въ мое лицо, прикоснулась своимъ жезломъ къ моей груди, и я погрузился въ глубокій сонъ.
Когда я проснулся, нѣсколько часовъ спустя, и услышалъ пѣніе птицъ въ сосѣднемъ авіаріи, мнѣ живо припомнилась сестра Таэ, съ ея нѣжными словами и ласкающимъ взглядомъ; и тутъ, благодаря нашему воспитанію, которое съ самаго ранняго возраста вкореняетъ въ насъ идеи честолюбія и мелкаго тщеславія, я невольно сталъ строить самые фантастическіе, воздушные замки.
«Хотя я и Тишъ», — такъ складывались мои мысли, — «ясно, что не одна Зи очарована моей наружностью. Очевидно, меня любитъ принцесса, — первая дѣвица въ странѣ, дочь самодержавнаго монарха, которому они для вида только даютъ названіе выборнаго правителя. Если-бъ не помѣшала эта ужасная Зи дочь, короля навѣрное сдѣлала-бы мнѣ формальное предложеніе своей руки. Пусть Афъ-Линъ, занимающій только подчиненную должность, грозитъ мнѣ смертью, если я приму руку его дочери; но одного слова этого неограниченнаго владыки Тура будетъ достаточно, чтобы уничтожить ихъ безсмысленный обычай, воспрещающій браки съ чуждою расою, который является такимъ противорѣчіемъ съ ихъ хваленою равноправностью».
«Трудно допустить, что бы дочь Тура, только что выражавшаяся съ такимъ презрѣніемъ о вмѣшательствѣ родителей, — не имѣла достаточнаго вліянія на своего отца, что бы спасти меня отъ сожженія, которымъ грозитъ мнѣ Афъ-Линъ. И разъ я породнюсь съ монархомъ… что помѣшаетъ ему избрать меня своимъ преемникомъ. Почему же нѣтъ?.. Немногіе изъ его изнѣженныхъ ученыхъ прельстятся этою тяжелою обязанностью; и, можетъ быть, для нихъ будетъ даже пріятно видѣть высшую власть въ рукахъ чужестранца, знакомаго съ болѣе подвижными формами общественной жизни. Если только меня выберутъ… какихъ реформъ я не введу! Какое оживленіе я могу внести въ эту пріятную, но слишкомъ монотонную жизнь, благодаря моему знакомству съ обычаями цивилизованныхъ народовъ! Я большой любитель охоты; послѣ войны — какая же форма развлеченія для монарха достойнѣе ея? Какое обиліе и разнообразіе дичи въ этомъ подземномъ царствѣ! Что можетъ сравниться съ интересомъ такой охоты за допотопными существами? Но какъ? Неужто при помощи этого ужаснаго вриля, который даже недоступенъ мнѣ. Нѣтъ, мы приспособимъ заряжающуюся съ казны винтовку, которая можетъ быть, значительно усовершенствована здѣшними искусными механиками; да я и видѣлъ такую — въ музеѣ древностей. Какъ неограниченный монархъ, я искореню употребленіе вриля, оставивъ его только для военныхъ цѣлей. Кстати, вспомнивъ о войнѣ … неужели такой способный, богатый и хорошо вооруженный народъ долженъ ограничиться жалкою территоріей, способной прокормить только десять или двѣнадцать тысячъ семей. Развѣ подобное стѣсненіе не есть только результатъ философскихъ фантазій, — противныхъ основнымъ стремленіямъ человѣческой природы, и въ попыткахъ къ осуществленіи которыхъ у насъ на землѣ уже потерпѣлъ такую неудачу покойный м-ръ Робертъ Оуенъ. Конечно, я не начну войны съ сосѣдними націями, которыя также хорошо вооружены, какъ и мои подданные; но вѣдь остается множество народовъ, незнакомыхъ съ употребленіемъ вриля, демократическія учрежденія которыхъ, повидимому, очень похожи на политическую систему моихъ соотечественниковъ. Нисколько не раздражая союзныхъ племенъ Вриль-я, я могу вторгнуться въ страну этихъ народовъ и завладѣть ихъ обширными территоріями… громадными пространствами… можетъ быть до крайнихъ извѣстныхъ предѣловъ земли… и я буду царить надъ имперіею, въ которой никогда не заходитъ солнце (въ своемъ увлеченіи я даже позабылъ, что въ этомъ подземномъ царствѣ вовсе нѣтъ солнца). Что же касается до фантастическаго понятія, будто слава и знаменитость, составляющія между нами неоспоримый удѣлъ выдающагося дѣятеля, разжигаютъ страсти и борьбу и способствуютъ къ нарушенію благъ міра и тишины, — то это дикое понятіе расходится съ основными элементами не только человѣческой, но и животной природы, потому что самое прирученіе животнаго возможно только подъ вліяніемъ похвалы и соревнованія. Какая же слава ждетъ повелителя, завоевавшаго цѣлую имперію! Я сдѣлаюсь для нихъ полубогомъ».
Что касается до другого фантастическаго понятія, что жизнь ихъ во всемъ должна сходиться съ ученіями ихъ вѣры (мы тоже отчасти признаемъ это, но принимаемъ въ соображеніе разныя исключающія обстоятельства), то, подъ вліяніемъ просвѣщенной философіи, я рѣшилъ искоренить это языческое, проникнутое суевѣріемъ ученіе, стоящее въ такомъ противорѣчіи съ современными движеніями мысли и практической жизни.
Занятый этими разнообразными проектами я подумалъ, — какъ бы хорошо было теперь выпить, для проясненія мыслей, хорошій стаканъ грога. Хотя я и не любитель крѣпкихъ напитковъ, но бываютъ моменты, когда небольшое количество алкоголя вмѣстѣ съ сигарою оживляютъ воображеніе. Конечно между ихъ плодами и фруктами найдутся такіе, изъ которыхъ можно получить великолѣпное вино; также, какую вкусную, сочную котлету можно вырѣзать изъ этого откормленнаго подземнаго оленя (какая безсмыслица — отвергать мясную пищу, значеніе которой признается нашими первыми докторами)… при такой обстановкѣ можно пріятно провести лишній часъ за обѣдомъ. Вотъ также эти скучныя устарѣлыя нравы, разыгрываемыя ихъ дѣтьми; когда я буду царствовать, я непремѣнно введу у нихъ оперу и балетъ, для котораго навѣрное можно найти, среди покоренныхъ націй, подходящихъ молодыхъ женщинъ, умѣреннаго роста и безъ такихъ внушительныхъ мускуловъ, какъ у ихъ Джай-и, не угрожающихъ врилемъ и не требующихъ, что бы на нихъ непремѣнно женились.
Я до того погрузился въ созерцаніе этихъ реформъ, — общественныхъ, политическихъ и нравственныхъ, — которыми я думалъ облагодѣтельствовать этотъ подземный народъ, незнакомый съ благами нашей цивилизаціи, что и не замѣтилъ вошедшей Зи, когда ея глубокій вздохъ обратилъ мое вниманіе, и я увидѣлъ ее возлѣ своей кровати.
По обычаю этого народа, Гай, нисколько не нарушая приличій, можетъ посѣтить Ана въ его комнатѣ; хотя обратное считалось бы крайне нескромнымъ поступкомъ со стороны послѣдняго. Къ счастью я былъ совершенно одѣтъ… въ томъ самомъ видѣ, какъ Зи уложила меня на постель. Но все-же, я былъ непріятно пораженъ ея посѣщеніемъ и грубо спросилъ: — что ей отъ меня нужно.
«Умоляю тебя, не сердись, мой возлюбленный», сказала она, «потому что я сильно страдаю! Я не спала съ тѣхъ поръ, какъ мы разстались съ тобою».
«Одного сознанія твоего возмутительнаго поступка съ гостемъ твоего отца было-бы вполнѣ достаточно для этого. Гдѣ-же была та привязанность, которую ты высказывала мнѣ; гдѣ ваша хваленая мягкость обращенія, когда, злоупотребляя ни съ чѣмъ несообразной силой своего пола, ты унизила меня въ присутствіи всѣхъ гостей, въ присутствіи ея высочества, — дочери вашего правителя, я хотѣлъ сказать — и уложила меня въ постель, точно капризнаго ребенка?»
«Неблагодарный! Ты упрекаешь меня за то самое, въ чемъ я проявила мою любовь? Неужели ты думаешь, что даже совершенно свободная отъ того чувства ревности, которое исчезаетъ въ блаженномъ сознаніи обладанія сердцемъ любимаго существа, что я могла быть равнодушнымъ свидѣтелемъ той опасности, которой ты подвергался, благодаря необдуманному поступку этого глупаго ребенка?»
«Остановись! Разъ ты коснулась опасностей, — я долженъ сказать, что самая большая изъ нихъ грозила мнѣ, если-бъ я отвѣчалъ на твою любовь. Твой отецъ прямо объявилъ мнѣ, что въ этомъ случаѣ смерть моя была-бы также неизбѣжна, какъ истребленіе гигантской ящерицы, которую Таэ обратилъ въ пепелъ однимъ взмахомъ своего жезла».
«Неужели это охладило твое сердце!» воскликнула Зи, она опустилась на колѣ ни возлѣ меня и взяла мою правую руку. «Это правда, что такой бракъ, какъ между людьми одной расы, — невозможенъ между нами; наша любовь должна быть также чиста, какъ у двухъ любящихъ сердецъ, соединяющихся въ загробной жизни. Но развѣ недовольно счастія — быть всегда вмѣстѣ, въ тѣсномъ союзѣ сердца и мысли? Слушай: я только-что оставила моего отца. Онъ соглашается на нашъ союзъ при такихъ условіяхъ. Я пользуюсь достаточнымъ вліяніемъ въ коллегіи ученыхъ, что-бы черезъ нихъ испросить невмѣшательство Тура въ свободный выборъ Гай, если ея бракъ съ чужеземцемъ будетъ только — союзомъ душъ. Развѣ для истинной любви недостаточно такого чистаго союза? Сердце мое рвется къ тебѣ не для одной этой жизни, гдѣ я буду дѣлить съ тобою всѣ ея радости и печали: я предлагаю тебѣ вѣчный союзъ, въ мірѣ безсмертныхъ духовъ. Развѣ ты отринешь меня?»
Въ то время, какъ она говорила, ея лицо совершенно измѣнилось; отчасти строгое выраженіе его исчезло, и эти чудныя человѣческія черты сіяли теперь почти небесной красотой. Но она скорѣе наводила на меня трепетъ, какъ ангелъ, предъ которымъ я готовъ былъ преклониться, и не могла пробудить во мнѣ тѣхъ чувствъ, которыхъ требовало сердце женщины. Послѣ неловкаго молчанія, длившагося нѣсколько моментовъ, я сталъ высказывать ей мое чувство благодарности и въ уклончивыхъ выраженіяхъ, соблюдая всякую деликатность, старался дать ей понять всю унизительность моего положенія между ея соотечественниками, какъ мужа, лишеннаго права быть отцомъ.
«Но міръ» сказала Зи, «не ограничивается одною нашею общиной, или племенемъ Врилья. Ради тебя, я готова покинуть мою страну и мой народъ. Мы улетимъ съ тобою въ какую нибудь отдаленную страну, гдѣ ты будешь въ полной безопасности. У меня хватитъ силы, чтобы перенесть тебя на моихъ крыльяхъ чрезъ всѣ дикія пустыни, которыя намъ встрѣтятся на пути. Я съумѣю пробить долину среди скалъ для постройки нашего жилища, гдѣ ты одинъ замѣнишь для меня цѣлый міръ. Но, можетъ быть, ты непремѣнно хочешь возвратиться въ твой дикій міръ, съ его непостояннымъ климатомъ, освѣщаемый его перемѣнчивыми свѣтилами? Только скажи мнѣ слово, — и я открою тебѣ обратный путь; и тамъ я буду вѣрною подругою твоего сердца, пока мы не соединимся въ томъ вѣчномъ мірѣ, гдѣ нѣтъ ни смерти, ни разлуки».
Я былъ до глубины души тронутъ этимъ страстнымъ выраженіемъ самой чистой, искренней любви, этимъ нѣжнымъ голосомъ, доходившимъ до глубины сердца. На мгновенье мнѣ казалось, что я могъ-бы воспользоваться могуществомъ Зи для своего возвращенія на поверхность земли. Но самаго краткаго размышленія было достаточно, что бы показать всю низость такого поступка въ возвратъ за всю ея безконечную преданность; я увлекалъ это удивительное существо изъ роднаго дома, гдѣ меня принимали съ такимъ радушіемъ, въ чуждый и ненавистный ей міръ; и развѣ, ради этой возвышенной духовной любви, я въ силахъ былъ навсегда отказаться отъ привязанности, болѣе близкой мнѣ по природѣ, земной женщины. Но, думая о Зи, я не долженъ былъ забывать при этомъ и о той расѣ, къ которой я принадлежалъ по рожденію.
Развѣ я могъ ввести въ нашъ міръ существо, обладающее такими могучими, почти сверхъ-естественными силами, которое однимъ взмахомъ своего жезла могло обратить въ пепелъ цѣлый Нью-Іоркъ, со всѣми его удивительными учрежденіями? Да кромѣ той опасности, которая въ лицѣ ея угрожала-бы цѣлому міру, развѣ я самъ могъ быть увѣренъ въ своей личной безопасности съ такою подругою, въ случаѣ какой либо перемѣны въ ея привязанности, или малѣйшаго повода къ ея ревности. Всѣ эти мысли быстро пронеслись въ моей головѣ и послужили основаніемъ моего отвѣта.
«Зи», сказалъ я съ чувствомъ, прижимая ея руку къ своимъ губамъ, «у меня нѣтъ словъ, чтобы высказать, — какъ я тронутъ, какъ я почтенъ твоей высокой самоотверженной любовью. Я отвѣчу тебѣ съ полною искренностью. У каждаго народа свои обычаи. Обычай твоего народа не позволяетъ тебѣ быть моей женой; точно также, по условіямъ нашей жизни, я немогу вступить въ подобный союзъ. Съ другой стороны, хотя я и не лишенъ извѣстнаго мужества, при встрѣчѣ съ знакомыми мнѣ опасностями, но я безъ ужаса не могу себѣ представить того брачнаго жилища, о которомъ ты говорила… среди вѣчнаго хаоса борющихся между собою стихій… огня, воды, удушающихъ газовъ… въ постоянной опасности быть съѣденнымъ какой нибудь гигантской ящерицей. Я, слабый Тишъ, недостоинъ любви Гай, — столь высокой, мудрой и могучей, какъ ты. Да, я недостоинъ этой любви, потому что я немогу отвѣчать на нее».
Зи оставила мою руку, встала и отвернулась, чтобы скрыть свое волненіе; она сдѣлала нѣсколько шаговъ къ выходу, и остановилась на порогѣ. Внезапно какая-то новая мысль поразила ее; она вернулась ко мнѣ и сказала шепотомъ:
«Ты сказалъ мнѣ, что слова твои искренны. Такъ отвѣть мнѣ совершенно искренно на этотъ вопросъ. Если ты не можешь любить меня, — не любишь-ли ты другую?»
«Никого».
«Ты не любишь сестру Таэ?»
«Я въ первый разъ видѣлъ ее вчера».
«Это не отвѣтъ. Любовь быстрѣе вриля. Ты колеблешься сказать мнѣ. Не думай, что только одна ревность побуждаетъ меня предостеречь тебя. Если дочь Тура признается тебѣ въ любви… если она, по своей необдуманности, скажетъ своему отцу, что ты отвѣчаешь ей, онъ долженъ немедленно истребить тебя; это его прямая обязанность; по-тому что благо общества не допускаетъ, чтобы дочь Врилья вступила въ бракъ съ сыномъ Тиша (если это не одинъ духовный союзъ). Увы! Тогда уже для тебя нѣтъ спасенья. У нея не хватитъ силъ, чтобы унести тебя на своихъ крыльяхъ; у нея нѣтъ тѣхъ знаній, чтобы устроить ваше жилище въ пустынѣ. Вѣрь мнѣ, что это предостереженіе вызвано только моею дружбою, а не ревностью».
Съ этими словами Зи оставила меня. И съ ея уходомъ, разлетѣлись въ прахъ всѣ мои мечты о тронѣ Врилья, а также и о всѣхъ тѣхъ политическихъ и соціальныхъ реформахъ, которыми я хотѣлъ облагодѣтельствовать эту страну, въ качествѣ ея неограниченнаго государя.