Два Веронца (Шекспир; Миллер)/1902 (ДО)/Действие второе
| ← Дѣйствіе первое | Два Веронца — Дѣйствіе второе | Дѣйствіе третье → |
| Оригинал: англ. The Two Gentlemen of Verona. — См. Содержаніе. Перевод созд.: 1591, опубл: 1623/1902. Источникъ: В. Шекспиръ. Два Веронца // Полное собраніе сочиненій Шекспира / подъ ред. С. А. Венгерова — СПб.: Брокгаузъ-Ефронъ, 1902. — Т. 1. — (Библіотека великихъ писателей). |
- Википроекты
Синьоръ, перчатка ваша?
Не моя:
Мои при мнѣ.
Взгляните хорошенько.
А покажи-ка. Да, она моя.
О, дивная! божественный предметъ
Объемлешь ты! О, Сильвія!
Спидъ. Синьора Сильвія! синьора Сильвія!
Валентинъ. Чего ты кричишь, дуракъ?
Спидъ. Да ея не докличешься.
Валентинъ. Да кто же тебѣ приказалъ ее кликать?
Спидъ. Вы сами, синьоръ; или я ослышался.
Валентинъ. Ты всегда черезчуръ торопливъ.
Спидъ. А намедни вы бранили меня за мѣшкотность.
Валентинъ. Довольно. Скажи, знаешь ты синьору Сильвію?
Спидъ. Это та, которую вы любите, синьоръ?
Валентинъ. Да тебѣ кто сказалъ, что я ее люблю?
Спидъ. Я узналъ это по особеннымъ примѣтамъ. Во-первыхъ, вы выучились, какъ синьоръ Протей, ломать себѣ руки, будто вѣчно чѣмъ-то недовольны; пѣть любовныя пѣсни, точно снигирь; искать уединенія, какъ зачумленный; вздыхать, какъ школьникъ, потерявшій азбуку; хныкать, какъ дѣвочка, схоронившая бабушку, поститься, какъ больной, посаженный на діету; бодрствовать, какъ бѣднякъ, боящійся, что его обокрадутъ; клянчить, какъ нищій въ праздникъ Всѣхъ Святыхъ[1]. Прежде вы смѣялись громче горластаго пѣтуха; выступали, точно левъ, постились только сейчасъ послѣ обѣда, и грустили только тогда, когда у васъ не было денегъ. А теперь ваша возлюбленная такъ преобразила васъ, что я часто гляжу и не узнаю моего господина.
Валентинъ. И это все ты во мнѣ замѣтилъ?
Спидъ. Да все это замѣтно помимо васъ.
Валентинъ. Какъ — помимо меня? Это невозможно.
Спидъ. Помимо васъ — это вѣрно: кто помимо васъ будетъ такъ простоватъ? Да никто. Вы до того внѣ себя отъ этихъ сумасбродствъ, что они въ васъ поселились и просвѣчиваютъ, какъ моча въ стаканѣ, такъ что всякій, кто только на васъ ни взглянетъ, сейчасъ же, точно докторъ, пойметъ вашу болѣзнь.
Валентинъ. Однако, знаешь ли ты, въ самомъ дѣлѣ, синьору Сильвію?
Спидъ. Ту, на которую вы вѣчно пялите глаза за ужиномъ?
Валентинъ. Такъ и это ты замѣтилъ? Да, ее.
Спидъ. Нѣтъ, не знаю, синьоръ.
Валентинъ. Какъ — замѣтилъ, что я не свожу съ нея глазъ — и не знаешь?
Спидъ. Да это не она ли, такая нелюбезная?
Валентинъ. Напротивъ, она еще болѣе любезна, чѣмъ прекрасна.
Спидъ. А, понимаю.
Валентинъ. А что ты понимаешь?
Спидъ. Что она не такъ хороша, какъ вамъ любезна.
Валентинъ. Ты не понялъ. Я говорю: ея красота верхъ совершенства, а любезность безцѣнна.
Спидъ. Потому что первая поддѣльна, а вторая ничего не стоитъ.
Валентинъ. Какъ поддѣльна? какъ ничего не стоитъ?
Спидъ. Да такъ, синьоръ; она такъ наштукатурена, что никто не можетъ оцѣнить ея красоты.
Валентинъ. За кого же ты меня считаешь? Я умѣю цѣнить ея красоту.
Спидъ. Да вѣдь вы не видали ея съ тѣхъ поръ, какъ она подурнѣла.
Валентинъ. А съ какихъ поръ она подурнѣла?
Спидъ. Да съ тѣхъ, синьоръ, какъ вы въ нее влюбились.
Валентинъ. Я полюбилъ ее съ тѣхъ поръ, какъ увидѣлъ, и до сихъ поръ она прекрасна въ моихъ глазахъ.
Спидъ. Да если вы любите, то не можете видѣть ее.
Валентинъ. Это почему?
Спидъ. А потому, что любовь слѣпа О, еслибъ вамъ да мои глаза, или хоть ваши, но съ тою проницательностью, какую они имѣли, когда вы, помните, бранили синьора Протея за то, что онъ разгуливаетъ безъ подвязокъ![2]
Валентинъ. Что же бы я тогда увидѣлъ?
Спидъ. Свое настоящее сумасбродство и ея страшное безобразіе. Синьоръ Протей, когда влюбился, забывалъ надѣвать подвязки, а вы, влюбившись, забываете и панталоны[3].
Валентинъ. Такъ, стало быть, и ты влюбленъ, потому что вчера забылъ вычистить мнѣ башмаки?
Спидъ. Правда, синьоръ, я былъ влюбленъ въ мою постель, и очень вамъ благодаренъ, что вы вздули меня за эту любовь, это даетъ мнѣ смѣлость журить васъ за вашу.
Валентинъ. Въ заключенье — я ею очарованъ.
Спидъ. Въ заключеніе — вамъ бы нужно было разочароваться.
Валентинъ. Вчера вечеромъ она поручила мнѣ написать стихи къ одному лицу, будто бы ей милому.
Спидъ. Ну, а вы?
Валентинъ. Написалъ.
Спидъ. А стихи не хромые?
Валентинъ. Напротивъ, написалъ какъ только могъ лучше. Молчи! Вотъ она.
Спидъ (про себя). Что за кукольная комедія! О, прекрасная куколка! она заставляетъ его подсказывать себѣ.
Валентинъ. Синьора и повелительница, желаю вамъ тысячу добрыхъ утръ!
Спидъ (про себя). И добрый вечеръ въ придачу, и милліонъ комплиментовъ.
А вамъ двѣ тысячи, синьоръ служитель[4]!
Проценты бы ему платить, не ей.
Какъ приказали вы, я написалъ
Письмо отъ васъ къ неназванному другу;
Хоть я надъ нимъ трудился неохотно,
Но долгъ служенья мнѣ повелѣвалъ.
Благодарю васъ, благородный рыцарь:
Прекрасная работа.
Но, повѣрьте,
Она досталась мнѣ съ большимъ трудомъ:
Не вѣдая, къ кому она пойдетъ,
Я наобумъ писалъ и наудачу.
Вы тяготились, можетъ быть, трудомъ?
О, нѣтъ, синьора! Если вамъ угодно,
Я напишу хоть тысячу подобныхъ,
А всетаки…
Періодъ хоть куда;
И я сама скажу вамъ заключенье:
И все-таки зачѣмъ? и все-таки не стоитъ,
И все-таки письмо назадъ возьмите,
И все-таки васъ утруждать не стану.
(про себя).
И буду все-таки, и все-таки опять.
Синьора, вамъ не нравится оно?
О, нѣтъ! стихи написаны прекрасно,
Но нехотя — итакъ, назадъ возьмите;
Возьмите же!
Они для васъ, синьора!
Да, я просила васъ ихъ написать
Но мнѣ не нужно ихъ — они для васъ;
Я съ большимъ бы ихъ чувствомъ написала.
Я вамъ другое напишу, синьора,
Лишь прикажите.
И потомъ прочтите
Его одни. Понравится оно —
Такъ хорошо, а нѣтъ — такъ все равно.
А какъ понравится, то что жъ тогда?
Тогда за трудъ себѣ его возьмите.
Но до свиданія, синьоръ служитель!
Престранная вещь эти скрытыя шашни,
Какъ носъ на лицѣ, или флюгеръ на башнѣ!
За нею онъ вьется, она его учитъ,
Пока онъ наставника съ ней не разучитъ:
Вотъ штука! О лучшей никто не услышитъ!
Онъ самъ къ себѣ письма, какъ писарь, все пишетъ.
Валентинъ. О чемъ ты тамъ разсуждаешь?
Спидъ. Я плету вирши, синьоръ; вотъ вамъ такъ надобно поразсудить.
Валентинъ. О чемъ?
Спидъ. Да о томъ, что вы ходатайствуете за синьору Сильвію.
Валентинъ. Передъ кѣмъ же?
Спидъ. Предъ самимъ собою. Она объяснилась съ вами аллегоріей?
Валентинъ. Какъ аллегоріей?
Спидъ. Иначе сказать — письмомъ.
Валентинъ. Да, вѣдь, она не писала ко мнѣ.
Спидъ. И не нужно: она васъ заставила писать къ себѣ. И вы не поняли шутки?
Валентинъ. Признаюсь, нѣтъ.
Спидъ. Не поняли шутки и не поняли, въ чемъ дѣло?
Валентинъ. Я понялъ только гнѣвное слово.
Спидъ. Вѣдь, она отдала вамъ письмо.
Валентинъ. Но оно написано къ ея другу.
Спидъ. И это письмо она вручила вамъ — поняли?
Валентинъ. Желалъ бы, чтобъ было такъ!
Спидъ. Ручаюсь въ этомъ, такъ какъ иначе и быть не можетъ.
Вы часто ужъ писали къ ней; однако изъ стыдливости
Она не отвѣчала вамъ, а можетъ, изъ трусливости:
Боялась, чтобы посланный ей тутъ не измѣнилъ;
Ей мысль заставить васъ писать къ себѣ Амуръ внушилъ.
Я говорю, какъ книга, потому что вычиталъ это изъ книги. О чемъ задумались, синьоръ? Пора обѣдать.
Валентинъ. Я ужъ обѣдалъ.
Спидъ. Послушайте, синьоръ, хотя любовь — хамелеонъ и питается воздухомъ, но я одно изъ тѣхъ существъ, которыя питаются пищею — и потому охотно бы перекусилъ. Не будьте же такъ суровы, какъ ваша возлюбленная: троньтесь, троньтесь моей мольбою! (Уходятъ).
Имѣй терпѣнье, Юлія моя!
Должна имѣть: другого средства нѣтъ.
Я возвращусь, какъ только будетъ можно.
Не увлечешься — такъ вернешься скоро.
Возьми вотъ это отъ меня на память.
Мы обмѣняемся — возьми мое.
И поцѣлуемъ договоръ скрѣпимъ.
И вотъ моя рука тебѣ на вѣрность.
И если въ днѣ хоть часъ одинъ пройдетъ,
Въ который я о Юліи не вспомню,
Пусть въ слѣдующій часъ меня постигнетъ
Мученье за забывчивость въ любви.
Но ждетъ меня отецъ. Не отвѣчай!
Пора ужъ въ путь, но не пора для слезъ:
Онѣ меня заставятъ опоздать.
Прощай же, Юлія! (Юлія уходитъ).
Какъ? вышла молча?
Да, — чувство сильное не знаетъ словъ,
А вѣрность украшается дѣлами.
Васъ ждутъ, синьоръ.
Иду. Ступай. Увы,
Слова любви нѣмѣютъ при разлукѣ!
Лаунсъ. Нѣтъ, я и въ часъ не наплачусь вдоволь. Вся порода Лаунсовъ имѣетъ этотъ порокъ: я получилъ мое наслѣдство, какъ блудный сынъ[5] — и отправляюсь съ синьоромъ Протеемъ ко двору императора. Но Краббъ, моя собака, я полагаю, самая же стокосерднѣйшая изъ собакъ на землѣ. Матушка плачетъ, отецъ рыдаетъ, сестра рюмитъ, работница реветъ, кошка ломаетъ руки, весь домъ въ страшномъ горѣ, а этотъ жестокосердый песъ хоть бы слезинку выронилъ. Онъ просто камень — настоящій булыжникъ и любви къ ближнему въ немъ меньше, чѣмъ въ собакѣ. Жидъ бы расплакался, увидя наше разставанье; даже моя слѣпая бабушка — и та всѣ глаза себѣ выплакала, отправляя меня въ путь-дорогу. Да вотъ я сейчасъ вамъ представлю, какъ было дѣло. Этотъ башмакъ будетъ батюшка; нѣтъ, вотъ лѣвый башмакъ пусть будетъ батюшка; нѣтъ, пусть матушка будетъ лѣвый башмакъ; нѣтъ, не такъ; или такъ… да, такъ: у него подошва похуже. И такъ, этотъ башмакъ съ дырою — моя матушка, а этотъ — батюшка. Теперь такъ, совершенно такъ; ну а палка пусть будетъ моя сестра — видите ли, она бѣла, какъ лилія, и тонка, какъ жердь; эта шапка — Нэнъ, наша работница, а я — собака; нѣтъ собакой будетъ она сама. Да, я буду — собака; или нѣтъ — собака будетъ я, а я — я буду самъ. Да, такъ, совершенно вѣрно. Вотъ я и подхожу къ батюшкѣ: „батюшка, батюшка, благословите!“ Вотъ башмакъ не можетъ словечка вымолвить отъ слезъ; вотъ я его цѣлую, а онъ такъ и заливается. Теперь подхожу къ матушкѣ. О, еслибъ этотъ башмакъ могъ говорить, какъ обезумѣвшая женщина! Вотъ я ее цѣлую — вотъ такъ. Вотъ мать моя совсѣмъ задыхается. Теперь — къ сестрѣ. Слышите, какъ она рыдаетъ? А этотъ безчувственный песъ во все время не проронилъ слезинки и не вымолвилъ слова, тогда какъ я — видите, я прибиваю пыль моими слезами?
Пантино. Ступай, бѣги, Лаунсъ. Твой господинъ ужъ на кораблѣ — тебѣ придется догонять его въ лодкѣ. Что съ тобою? О чемъ плачешь, парень? Ступай, оселъ; не то потеряешь[6]…
Лаунсъ. Не бѣда, если его и потеряю; безчувственнѣе его я не встрѣчалъ.
Пантино. Безчувственнѣе кого?
Лаунсъ. Да вотъ Крабба, моего пса.
Пантино. Болванъ, я хотѣлъ сказать, что потеряешь приливъ, а потерявъ приливъ, потеряешь возможность поѣхать, а потерявъ возможность поѣхать, потеряешь господина, а потерявъ господина, потеряешь мѣсто. Да что ты мнѣ зажимаешь ротъ?
Лаунсъ. Боюсь, чтобъ ты не потерялъ языкъ.
Пантино. Да какъ же я могу потерять его?
Лаунсъ. Болтая чепуху[7].
Пантино. Какая же это чепуха?
Лаунсъ. Будто я прозѣваю приливъ, господина и мѣсто. Приливъ? Да знаешь ли ты, если рѣка высохнетъ, я наполню ее моими слезами; если спадетъ вѣтеръ, я стану надувать паруса моими вздохами.
Пантино. Да ступай же, болванъ: меня прислали звать тебя.
Лаунсъ. Посмотримъ, какъ ты меня назовешь.
Пантино. Да пойдешь ли ты, наконецъ?
Лаунсъ. Такъ и быть, пойду. (Уходятъ).
Сильвія. Служитель!
Валентинъ. Госпожа?
Спидъ. Баринъ, синьоръ Туріо на васъ косится.
Валентинъ. Это отъ любви.
Спидъ. Но не къ вамъ.
Валентинъ. Такъ къ синьорѣ.
Спидъ. Хорошо бы вамъ его отдуть.
Сильвія. Служитель, вы грустны?
Валентинъ. Да, кажется, грустенъ, синьора.
Туріо. Такъ вы только кажетесь грустнымъ.
Валентинъ. Можетъ-быть.
Туріо. Слѣдовательно, вы только прикидываетесь.
Валентинъ. Такъ же, какъ и вы.
Туріо. Чѣмъ, позвольте узнать?
Валентинъ. Умнымъ.
Туріо. Чѣмъ вы это докажете?
Валентинъ. Вашею глупостью.
Туріо. Въ чемъ же вы замѣтили мою глупость?
Валентинъ. Въ вашей курткѣ.
Туріо. Она на мнѣ двойная.
Валентинъ. Такъ и вы вдвойнѣ глупы.
Туріо. Что вы сказали?
Сильвія. Какъ — вы сердитесь, синьоръ Туріо? измѣняетесь въ лицѣ?
Валентинъ. Пусть его, синьора: онъ принадлежитъ къ породѣ хамелеоновъ.
Туріо. И притомъ такихъ, которымъ нужна ваша кровь, а не ваше общество.
Валентинъ. Вы сказали, синьоръ?
Туріо. Сказалъ синьоръ — и кончено!
Валентинъ. Знаю, знаю, синьоръ: вы всегда кончаете прежде, чѣмъ начнете.
Сильвія. Да это настоящая перестрѣлка словами, синьоры: просто — бѣглый огонь!
Валентинъ. Вы правы, синьора. Спасибо тому, кто намъ далъ его.
Сильвія. Кто же это?
Валентинъ. Вы сами, синьора. Синьоръ Туріо заимствуетъ свое остроуміе изъ вашихъ свѣтлыхъ взоровъ и потомъ любезно расточаетъ его въ вашемъ обществѣ.
Туріо. Если вы будете тягаться со мною слово за слово, я какъ-разъ заставлю обанкрутиться ваше остроуміе.
Валентинъ. Знаю, синьоръ, что вы богаты словами, и, вѣроятно, только ими платите своей прислугѣ, если судить по ея потертой ливреѣ.
Сильвія. Довольно, синьоры, довольно, сюда идетъ отецъ мой.
Э, Сильвія, ты въ правильной осадѣ!
Синьоръ, вашъ батюшка вполнѣ здоровъ.
Что скажете на письма отъ своихъ,
Когда я вамъ доставлю ихъ — на письма
Съ пріятными вѣстями?
Благодарность
Моя вамъ, герцогъ, за такую вѣсть.
Знакомъ вамъ донъ-Антоніо, землякъ вашъ?
Да, герцогь, онъ знакомъ мнѣ коротко,
Какъ человѣкъ, достойный уваженья —
И свой почетъ вполнѣ онъ заслужилъ.
Онъ, кажется, синьоръ, имѣетъ сына?
И этотъ сынъ достойнѣйшій наслѣдникъ
Отцовскаго почета и значенья.
Такъ вы давно и близко съ нимъ знакомы?
Его я знаю такъ же, какъ себя;
Мы, какъ друзья, воспитывались вмѣстѣ.
Я былъ тогда порядочный повѣса,
И слишкомъ мало обращалъ вниманья
На усвоенье разныхъ совершенствъ;
Протей же — такъ зовутъ его — старался
Все дѣльное усвоить съ раннихъ лѣтъ.
Годами молодъ онъ, но старъ развитьемъ
И зрѣлостью обдуманныхъ сужденій;
Ну, словомъ — такъ какъ похвалы мои
Далеко ниже всѣхъ его достоинствъ —
Онъ образецъ наружностью, умомъ,
И всѣмъ богатъ, что краситъ дворянина.
Да, если онъ дѣйствительно таковъ —
Достоинъ онъ любви императрицы
И чести быть въ совѣтѣ государя.
Такъ видите-ль, онъ съ письмами ко мнѣ
Отъ лицъ весьма значительныхъ явился
И думаетъ здѣсь погостить недолго.
Надѣюсь, эта новость вамъ пріятна.
Мнѣ ничего желать не остается.
Примите же, какъ слѣдуетъ, его —
Ты, Сильвія, а также вы, синьоръ;
Васъ, Валентинъ, просить о томъ не нужно.
Я къ вамъ его немедленно пришлю.
Я вамъ ужъ говорилъ о немъ, синьора.
Со мной бы онъ пріѣхалъ, но глазами
Прикованъ былъ къ возлюбленной своей.
Но, кажется, теперь глаза свободны,
Иль, можетъ-быть, онъ далъ залогъ другой.
О, нѣтъ! они еще въ плѣну остались.
Тогда слѣпымъ онъ былъ бы, а слѣпой
Не могъ бы къ вамъ, синьоръ, найти дорогу.
Любовь имѣетъ сорокъ глазъ, синьора.
Напротивъ, говорятъ, она безъ глазъ.
Да, для такихъ поклонниковъ, какъ вы;
Но ясно видитъ тѣхъ, кто ей пріятенъ.
Довольно спорить! вотъ и нашъ пріѣзжій.
Ахъ, здравствуй, другъ Протей! Прошу, синьора,
Васъ подтвердить привѣтъ мой словомъ ласки.
Онъ самъ увидитъ, что ему здѣсь рады,
Когда онъ тотъ, о комъ вы такъ скучали.
Да, это онъ, синьора! О позвольте
Ему служить вамъ наравнѣ со мной!
Но я слуги такого недостойна.
О, нѣтъ, синьора — недостоинъ онъ
Быть на глазахъ синьоры, столь достойной!
Пусть недостойность будетъ въ сторонѣ;
Ему позвольте вамъ служить, синьора.
Гордиться буду преданностью вамъ.
А преданность всегда награды стоитъ,
Служитель, вамъ привѣтъ отъ госпожи,
Васъ недостойной.
О, я всякаго убилъ бы,
Кто мнѣ сказалъ бы это, кромѣ васъ!
Что вамъ привѣтъ?
Нѣтъ, что вы недостойны.
Синьора, герцогъ видѣть васъ желаетъ.
Сейчасъ. (Слуга уходитъ. Къ Туріо).
Синьоръ, прошу васъ, проводите
Меня къ отцу. Вамъ, новый мой служитель,
Еще привѣтъ. Мы оставляемъ васъ
Поговорить о родинѣ о близкихъ;
Затѣмъ надѣюсь видѣть васъ опять.
И онъ, и я готовы вамъ служить.
Ну, разскажи жъ какъ всѣ тамъ поживаютъ?
Здоровы всѣ и шлютъ тебѣ поклоны.
Ну, а твои какъ?
Были всѣ здоровы.
Что Юлія, и что твоя любовь?
Всегда скучалъ ты отъ такихъ разсказовъ;
Я знаю, ты до нихъ, вѣдь, не охотникъ.
Да, былъ, Протей, но все перемѣнилось!
Наказанъ я, что презиралъ любовь;
Теперь она меня поработила
Душевной мукой, тягостнымъ постомъ,
Слезами ночью, вздохами весь день.
Да, за мое презрѣнье отомщая,
Она лишила сна мои глаза
И сдѣлала ихъ стражами тоски.
О, дорогой Протей! Амуръ всесиленъ;
Онъ подчинилъ меня — и сознаюсь,
Нѣтъ горя равнаго его оковамъ,
Нѣтъ счастья выше, чѣмъ ему служить.
Лишь о любви могу я говорить;
Одно ея названье замѣняетъ
Мнѣ завтракъ мой, обѣдъ и сонъ, и ужинъ.
Довольно; по глазамъ я вижу счастье,
Не эта ли — кумиръ твоей души?
Она, она! Не ангелъ ли небесный?
Нѣтъ, красота ея вполнѣ земная.
Небесная вполнѣ!
Зачѣмъ ей льстить?
Польсти хоть мнѣ; хвала — любви отрада.
Меня лѣчилъ ты горькою микстурой,
Теперь я тѣмъ же потчую тебя.
Такъ правду говори. Не божество,
Но первая она межъ женщинъ въ мірѣ[8],
И всѣхъ земныхъ созданій превосходитъ.
Всѣхъ, кромѣ Юліи.
Безъ исключеній!
Не то — мою любовь ты оскорбишь.
Но правъ и я, мою предпочитая.
Я помогу тебѣ ее возвысить:
Ее высокой чести удостоимъ
Мы — шлейфъ носить возлюбленной моей,
Чтобъ грубая земля не возгордилась,
Облобызавъ края ея одежды,
И, въ пищѣ отказавъ цвѣтамъ душистымъ,
Осталася подъ вѣчною зимой.
Мой другъ, къ чему напыщенность такая?
Прости, Протей; предъ нею все — ничто,
И рядомъ съ ней всѣ совершенства блекнутъ;
Она одна!
Такъ пусть одной и будетъ.
Нѣтъ, ни за цѣлый міръ! Она моя!
Я съ ней богаче двадцати морей,
Когдабъ пески ихъ въ жемчугъ превратились,
Утесы — въ золото, а воды — въ нектаръ.
Прости же мнѣ, что я тебя забылъ:
Ты видишь, я дышу одной любовью.
Соперникъ мой, глупецъ, очаровавшій
Ея отца обширностью владѣній,
Пошелъ отсюда съ нею; я за ними;
Любовь, ты знаешь, ревности полна.
Но ты любимъ?
Да, мы ужъ обручились,
Назначенъ даже самый день вѣнчанья;
Условились и въ средствахъ для побѣга:
Обдумали, какъ я взберусь въ окно
По лѣстницѣ веревочной; ну, словомъ,
Готово все для моего блаженства.
Пойдемъ со мною въ комнату мою:
Я знаю, ты поможешь мнѣ совѣтомъ.
Ступай впередъ — я отыщу тебя;
Теперь отправлюсь въ гавань, чтобы тамъ
Лишь о моихъ вещахъ распорядиться;
Потомъ приду немедленно къ тебѣ.
Такъ поспѣши же.
Да, потороплюсь.
Какъ пылъ одинъ другой уничтожаетъ[9],
Какъ выбиваютъ клиномъ клинъ другой —
Такъ память чувства прежняго во мнѣ
Померкла вдругъ предъ новымъ впечатлѣньемъ.
Мои ль глаза, хвалы ли Валентина,
Ея ли красота, моя ли лживость
Къ безумнымъ помысламъ меня влекутъ?
Она прекрасна; Юлія не хуже,
Но къ ней моя растаяла любовь,
Какъ предъ огнемъ статуя восковая
Теряетъ прежній образъ понемногу.
И вмѣстѣ охладѣлъ я къ Валентину.
Я больше не люблю его, какъ прежде;
Но, ахъ, зато люблю его невѣсту!
И это мнѣ любить его мѣшаетъ.
О, какъ ее любить я буду послѣ,
Когда теперь, безумный, такъ люблю!
Лишь внѣшнія ея черты я видѣлъ,
И ужъ онѣ мой разумъ помрачили;
Но если всѣ увижу совершенства,
Я сдѣлаюсь безумнымъ, иль ослѣпну.
Коль страсть мою я подавить смогу,
То подавлю; не то — на все пойду!
Спидъ. Лаунсъ, клянусь моей честью, ты желанный гость въ Миланѣ[10]!
Лаунсъ. Не клянись ложно: я вовсе не желанный гость. Я всегда говорю, что человѣкъ никогда не пропалъ, пока не повѣшенъ, и никогда не будетъ желаннымъ, пока не заплатитъ счета, и хозяйка не скажетъ ему: „милости просимъ“.
Спидъ. Ахъ, ты дура-голова! пойдемъ-ка лучше въ кабакъ, тамъ за пять пенсовъ ты услышишь пять тысячъ „милости просимъ“. Ну, какъ же разстался твой господинъ съ синьорой Юліей?
Лаунсъ. Сошлись-то серьезно, а разошлись шутя.
Спидъ. Но женится ли онъ на ней?
Лаунсъ. Нѣтъ.
Спидъ. Значитъ, она за него пойдетъ?
Лаунсъ. Опять-таки нѣтъ.
Спидъ. Стало-быть у нихъ разрывъ?
Лаунсъ. И этого нѣтъ; оба цѣлы, какъ рыбы.
Спидъ. Такъ въ чемъ же дѣло, наконецъ.
Лаунсъ. Да ни въ чемъ; если ей хорошо, такъ и ему не хуже.
Спидъ. Вотъ оселъ! Я ничего не возьму въ толкъ[11].
Лаунсъ. Вотъ чурбанъ безтолковый! У меня и палка съ толкомъ.
Спидъ. Что ты тамъ мелешь?
Лаунсъ. Чего молоть-то? Вотъ упрусь въ тебя и толкну.
Спидъ. То толканье, дуралей, а не толкъ.
Лаунсъ. Толканье ли, толкъ ли — все едино. Не въ словѣ дѣло.
Спидъ. Да говори же, какъ слѣдуетъ — будетъ свадьба?
Лаунсъ. Спроси вотъ у моей собаки; скажетъ „да“ — такъ будетъ; „нѣтъ“ — такъ не будетъ; а не скажетъ ничего и хвостомъ завиляетъ — опять-таки будетъ.
Спидъ. Слѣдовательно — будетъ.
Лаунсъ. О такихъ тайнахъ я говорю только иносказательно.
Спидъ. Говори, какъ хочешь, только понятно. А что скажешь, Лаунсъ — вѣдь и мой господинъ отъ любви-то ошалѣлъ[12].
Лаунсъ. Я всегда зналъ его такимъ.
Спидъ. Какимъ?
Лаунсъ. Шальнымъ, какъ ты назвалъ его самъ.
Спидъ. Вотъ оселъ! Опять меня не понялъ.
Лаунсъ. Да я говорю не про тебя, а про твоего господина.
Спидъ. Я тебѣ говорю, что господинъ мой сгораетъ отъ любви.
Лаунсъ. А мнѣ что за дѣло? пусть его сгораетъ! Вотъ, если хочешь завернуть со мною въ кабакъ, такъ ладно, а нѣтъ, такъ будешь евреемъ, жидомъ[13], недостойнымъ названія христіанина.
Спидъ. А почему?
Лаунсъ. Да потому, что въ тебѣ и настолько нѣтъ любви къ ближнему, чтобъ зайти съ христіаниномъ въ кабакъ[14]. Пойдешь, что-ли?
Спидъ. Идемъ, идемъ. (Уходятъ).
И Юлію оставить — вѣроломство,
И Сильвію любить мнѣ — вѣроломство,
Измѣна жъ другу — хуже вѣроломства.
И сила та, которою я клялся,
Влечетъ меня къ тройному вѣроломству:
И клятва, и измѣна — отъ любви.
О дивно-вдохновительная страсть!
Я согрѣшилъ, тобою соблазненный,
Такъ научи-же, чѣмъ мнѣ оправдаться!
Сначала я боготворилъ звѣзду,
Теперь молюсь блистательному солнцу.
Подумавъ, мы нарушить можемъ клятву
Безумную — и глупъ, кто не стремится
На лучшее дурное обмѣнять.
Стыдись, языкъ! Ее-ль назвать дурною,
Которой власть ты признавалъ такъ часто
И легіоны клятвъ ей расточалъ?
Я разлюбить не въ силахъ — и однако
Тамъ разлюбилъ я, гдѣ любить бы долженъ:
Отвергъ я Юлію и Валентина;
Ихъ сохранивъ, себя отвергну я,
А потерявъ ихъ, я найду взамѣнъ
Себя — за друга, Сильвію — за Юлью.
Я самъ себѣ дороже Валентина:
Любовь во всемъ всегда себялюбива.
Предъ Сильвіей — тому свидѣтель небо,
Создавшее ее — та негритянка.
Забуду я, что Юлія жива,
Но буду помнить, что угасло чувство.
Врага я буду видѣть въ Валентинѣ,
Надѣясь друга въ Сильвіи найти.
Теперь я не могу остаться вѣрнымъ
Себѣ, не измѣняя Валентину.
Онъ въ эту ночь въ окно ея забраться
По лѣстницѣ веревочной задумалъ —
И мнѣ, сопернику, онъ ввѣрилъ тайну.
Я тотчасъ разскажу ея отцу
О тайнѣ ихъ и о ночномъ побѣгѣ —
И въ гнѣвѣ онъ изгонитъ Валентина.
А безъ него я хитростью разстрою
Искусно планы Туріо глупца.
Дай крылья мнѣ осуществить мечты,
Любовь: вѣдь планъ мой мнѣ внушила ты.
Ахъ, посовѣтуй, помоги, Лючетта!
Любовью заклинаю я тебя —
Ты тотъ листокъ, гдѣ всѣ мои желанья
Записаны и вырѣзаны ясно
Наставь меня теперь, придумай средство,
Чтобъ я могла, не возбуждая толковъ,
Увидѣться съ Протеемъ дорогимъ.
Но путь къ нему и длиненъ и тяжелъ.
Не устаетъ же въ рвеньи пилигримъ,
Пройдя полсвѣта слабыми ногами.
Не утомлюсь и я, летя на крыльяхъ
Любви къ тому, кого люблю такъ нѣжно,
Къ прекрасному, безцѣнному Протею.
Дождитесь лучше, чтобъ онъ самъ вернулся.
Ты знаешь, взоръ его мнѣ пищей былъ.
Тебѣ не жаль, что я должна поститься,
Лишенная той пищи такъ давно.
О, если бъ знала ты всю силу страсти,
То лучше бъ снѣгомъ стала раздувать
Огонь, чѣмъ пылъ любви тушить словами.
Я вовсе не хочу его тушить,
Но лишь умѣрить жаръ, чтобъ за предѣлъ
Благоразумія онъ вдругъ не вышелъ.
Чѣмъ больше гасишь, тѣмъ сильнѣй горитъ онъ!
И тихій ручеекъ, когда преграду
Себѣ найдетъ, неистово кипитъ;
А если нѣтъ преградъ его теченью,
Гармоніей звучитъ по гладкимъ камнямъ
И ласково лобзаетъ онъ осоку,
Которую встрѣчаетъ на пути.
Такъ мчится онъ, по нивамъ извиваясь
И весело играя, въ океанъ.
Оставь же и меня въ моемъ теченьи.
Я терпѣлива буду, какъ ручей;
И каждый трудный шагъ сочту отрадой,
Пока съ послѣднимъ къ милому приближусь;
Тамъ отдохну я послѣ треволненій,
Подобно праведной душѣ въ раю.
Въ какомъ же платьѣ вы хотите ѣхать?
Не въ женскомъ только: этимъ я избавлюсь
Отъ приставаній всѣхъ гулякъ распутныхъ.
Достань мнѣ платье, милая Лючетта,
Въ какое одѣваются пажи.
Такъ вы должны и волосы обрѣзать[15].
Нѣтъ, милая, я подвяжу ихъ снизу,
А сверху двадцать бантовъ приколю:
Такой уборъ не будетъ страненъ даже
На юношѣ и старѣе меня.
Какой покрой для панталонъ, синьора?
Ахъ, какъ смѣшно! вотъ точно кто сказалъ бы:
„Какъ широко, синьоръ, пустить вамъ юбку?“
Мнѣ все равно — какой тебѣ по вкусу.
Такъ спереди ужъ нуженъ бантъ, синьора,
Нѣтъ, нѣтъ, Лючетта — это будетъ гадко.
Штаны безъ банта ничего не стоютъ;
Вамъ нуженъ бантъ, чтобъ въ немъ носить булавки[16].
Лючетта, если любишь, постарайся,
Чтобъ было все со вкусомъ и прилично
Но ты скажи — меня осудитъ свѣтъ
За то, что я въ такой пустилась путь?
Боюсь, чтобъ мнѣ позора не нажить.
Боитесь вы, такъ оставайтесь дома.
Нѣтъ, не хочу остаться.
Такъ идите
И бросьте мысль о всякихъ пересудахъ.
Лишь былъ бы радъ Протей, что вы пришли,
Пусть осуждаетъ свѣтъ, что вы ушли;
Но самъ Протей едва ли радъ вамъ будетъ.
Объ этомъ я нисколько не забочусь:
Потоки слезъ, безчисленныя клятвы
И увѣренья въ вѣрности любви
Ручаются, что мнѣ онъ будетъ радъ.
Но тѣ же средства служатъ и къ обману.
Да, людямъ низкимъ и для цѣли низкой;
Но онъ родился подъ созвѣздьемъ правды,
Его слова — обѣтъ, оракулъ — клятва,
Любовь правдива, мысли безупречны,
А слезы — сердца вѣрнаго залогъ.
Онъ лжи далекъ, какъ небо отъ земли.
Дай Богъ, чтобъ вы такимъ его нашли.
О, изъ любви ко мнѣ не оскорбляй
Его сомнѣньемъ въ вѣрности, Лючетта!
Лишь тотъ мнѣ милъ, кто любитъ и его.
Пойдемъ со мною въ комнату мою
Обдумать все, что нужно для дороги.
Все, все мое тебѣ я поручаю —
Имущество, владѣнія и честь;
Взамѣнъ того меня лишь снаряди
Скорѣе въ путь. Пойдемъ, не возражай —
Я на себя за медленность сердита.
Примѣчанія[править]
- ↑ Стр. 18. Клянчить какъ нищій въ день Всѣхъ Святыхъ. Въ Англіи былъ обычай раздавать въ этотъ день нищимъ милостыню ввидѣ особаго пирога-Soul-cake (пирогъ за упокой души).
- ↑ Стр. 18. Спидъ …вы, помните, бранили синьора Протея, что онъ разгуливаетъ безъ подвязокъ!
Тотъ же несомнѣнный признакъ влюбленности приводитъ и Розалинда, во второй сценѣ третьяго дѣйствія комедіи «Какъ вамъ будетъ угодно», утверждая, что у влюбленнаго «чулки должны быть безъ подвязокъ». Нѣчто подобное существуетъ и въ нашихъ русскихъ народныхъ повѣрьяхъ: когда молодая женщина теряетъ подвязку (или когда у нея подвязка развязывается), то о ней говорятъ, что «по ней миленькій истосковался». - ↑ Стр. 18. Забываете и панталоны — гипербола совершенно въ стилѣ Спида. Въ нѣкоторыхъ изд. сдѣлана поправка «put on your shoes» (забываете надѣтъ сапоги) — ввиду того, что Валентинъ не является, конечно, на сценѣ безъ панталонъ. Но эту фразу нужно понимать какъ намѣренное преувеличеніе.
- ↑ Стр. 18. Сильвія. А вамъ двѣ тысячи, синьоръ служитель…
«Синьоръ служитель» (gentle servant) называли дамы въ Шекспирово время своихъ поклонниковъ. У французовъ и до сихъ поръ сохранилось это прозваніе любезнаго мужчины — cavalier servant. - ↑ Стр. 20. Блудный сынъ — въ оригиналѣ Лаунсъ вмѣсто «prodigal son» (блудный сынъ) говоритъ «prodigios son» (чудо-сынъ). У Шекспира комическіе персонажи постоянно искажаютъ слова (ср. особенно миссиссъ Квикли въ «Генрихѣ IV»).
- ↑ Стр. 20. Не то ты потеряешь. По-англійски игра словъ: you loose the tide — упустишь время прилива, и to loose the tied, — потерять привязаннаго (подразумѣвая свою собаку, которую онъ ведетъ на привязи).
- ↑ Стр. 21. Болтая чепуху. Въ подлинникѣ игра словъ: tale — сказка (т.-е. выдумка, вранье) и tail хвостъ: Лаунсъ говоритъ: твоими выдумками ты потеряешь языкъ, а Пантино отвѣчаетъ: моимъ хвостомъ?
- ↑ Стр. 24. Но первая она изъ женщинъ въ мірѣ — по-англ. let her be a principality — опредѣленный рангъ въ іерархіи ангеловъ и небеснаго воинства.
- ↑ Стр. 24. Какъ пылъ одинъ другой уничтожаетъ. Это мѣсто Шекспиръ повторилъ потомъ въ «Коріоланѣ».
- ↑ Стр. 26. Желанный гость въ Миланѣ. Въ Folio 1623 г. сказано въ «Падуѣ». Попъ замѣнилъ Падую Миланомъ, исправляя ошибку Шекспира, который часто путаетъ въ этой комедіи обозначенія мѣстностей.
- ↑ Стр. 26. Я ничего не возьму въ толкъ — по англ. тутъ игра словъ: understand — понимать и stand under — стоять, находиться подъ чѣмъ нибудь. Скабрезные намоки не переданы переводчикомъ, вставившимъ тутъ каламбуры на тему «толкъ» и «толканіе», которыхъ нѣтъ въ оригиналѣ.
- ↑ Стр. 26. Отъ любви то ошалѣлъ. По-англійски игра словъ: lover — влюбленный, и lubber — болванъ, увалень.
- ↑ Стр. 26. Будешь евреемъ, жидомъ (a Hebrew, a Jew). Въ Англіи временъ Шекспира дѣлали различіе между этими двумя опредѣленіями; — второе было усугубленіемъ. Фальстафъ въ «Генрихѣ IV» для большей выразительности соединяетъ ихъ: or I am a Jew else, an Ebrew Jew (Henry IV, I часть, II, 4, 198).
- ↑ Стр. 26. Пойти съ христіаниномъ въ кабакъ. По англ.: go to ale with a Christian. Игра словъ: ale — пиво или портерная, и ale — христіанскій народный праздникъ, въ которомъ еврей не можетъ принять участія. На такихъ праздникахъ пиво, приготовленное духовенствомъ, для народа продавалось на кладбищахъ, а для высшихъ классовъ въ церквахъ. Выручка шла на ремонтъ церквей. Пиво называлось по мѣстностямъ и временамъ года: Lamb-ale, Bride-ale, Church-ale, Whitesun-ale.
- ↑ Стр. 27. Лючетта. Такъ вы должны и волосы обрѣзать.
Юлія: Нѣтъ, милая, я подвяжу ихъ снизу,
А сверху двадцать бантовъ приколю:
Такой уборъ не будетъ страненъ даже
На юношѣ и старѣе меня.
Въ Шекспирово время и мужчины убирали свои волосы косичками и бантами, какъ это видно изъ нижеслѣдующаго рисунка, воспроизведеннаго въ изданіи Найта по гравюрѣ XVI в. - ↑ Стр. 28. Вамъ нуженъ бантъ, чтобъ въ немъ носить булавки, по-англ. a codpiece to stick pins on. Насмѣшка надъ современной Шекспиру модой носить панталоны съ толстой подбивкой впереди (у того мѣста, которое растегивается). Другіе поэты временъ Шекспира называли эту часть панталонъ подушкой для булавокъ.