Двойное убийство в улице Морг (По; Шелгунов)/ДО

Материал из Викитеки — свободной библиотеки


Двойное убійство въ улицѣ Моргъ.


Аналитическія способности человѣка сами по себѣ весьма мало подходятъ подъ анализъ. Мы цѣнимъ ихъ только по ихъ выводами. Мы знаемъ о нихъ только то, что они доставляютъ человѣку громадный источникъ самыхъ истинныхъ наслажденій. Сильный человѣкъ наслаждается своей физической мощью, любитъ упражненія, въ которыхъ играютъ роль его мускулы, а аналитикъ предпочитаетъ мозговую дѣятельность, дающую ему возможность изслѣдованія. Ему доставляютъ удовольствіе даже самые обыкновенные случаи, представляющіе возможность примѣнить свои способности, даже загадки, ребусы, гіероглифы.

Способность разгадыванія или разслѣдованія зависитъ много отъ математическихъ знаній, но высшую математику называютъ несправедливо анализомъ, потому что не всякій разсчетъ можно назвать этимъ именемъ. Игрокъ въ шашки, напримѣръ, очень удачно разсчитываетъ, не прибѣгая къ анализу.

Оставляя въ сторонѣ абстракціи, обратимся къ примѣру и возьмемъ игру въ шашки, когда дѣйствуютъ только четыре дамки, и, слѣдовательно, нельзя предполагать недостатка вниманія. Очевидно, что побѣда можетъ остаться только на сторонѣ того, — мы беремъ противниковъ равныхъ, — чья тактика ловчѣе или у кого сильнѣе мышленіе. За недостаткомъ обыкновенныхъ средствъ, аналитикъ анатомируетъ мысли своего противника и часто внезапно находитъ единственное средство — иногда до глупости простое — втянуть его въ ошибку или невѣрный разсчетъ.

Вистъ давно приводится въ примѣръ игры, дѣйствующей на способности разсчета; люди весьма высокаго развитія находятъ въ этой игрѣ невыразимое удовольствіе и считаютъ игру въ шахматы игрой пустой. Дѣйствительно, вистъ болѣе другихъ игръ заставляетъ работать аналитическія способности. Хорошій игрокъ въ шахматы только и можетъ быть хорошимъ шахматнымъ игрокомъ; игрокъ, искусный въ вистѣ, выиграетъ во всемъ, гдѣ мысль борется противъ другой мысли.

Способность къ анализу не слѣдуетъ смѣшивать съ обыкновенными умственными способностями, хотя аналитикъ непремѣнно долженъ быть умнымъ человѣкомъ, но умный человѣкъ бываетъ совершенно лишенъ способности къ анализу.

Въ подтвержденіе этой мысли привожу слѣдующій разсказъ.

Я жилъ въ Парижѣ всю весну и часть лѣта 18.. г., и тамъ я познакомился съ нѣкіимъ Огюстомъ Дюпеномъ. Этотъ молодой человѣкъ, изъ хорошей и даже знаменитой фамиліи, вслѣдствіе разныхъ несчастныхъ обстоятельствъ былъ доведенъ до такой бѣдности, что пересталъ показываться въ свѣтъ и даже не пытался возстановить свое положеніе. Благодаря снисходительности кредиторовъ, у него оставалась, однако, часть его наслѣдственнаго имѣнія и доходами съ него онъ могъ, хотя очень скудно, удовлетворять главнымъ потребностямъ жизни. Его единственной роскошью были книги, а въ Парижѣ онѣ пріобрѣтаются легко.

Наше первое знакомство началось въ маленькомъ, неизвѣстномъ кабинетѣ для чтенія въ улицѣ Монмартръ. Первымъ поводомъ къ нему послужило то, что мы искали одну и ту-же книгу, очень замѣчательную и очень рѣдкую; этотъ случай сблизилъ насъ. Мы видѣлись все чаще и чаще. Я былъ глубоко заинтересованъ его семейной исторіей, которую онъ мнѣ подробно разсказалъ съ скромностью и непринужденностью, свойственными французу, когда онъ говоритъ о своихъ собственныхъ дѣлахъ.

Я былъ чрезвычайно удивленъ обширностью всего прочитаннаго имъ и восхищался въ особенности странной пылкостью и возбуждающей свѣжестью его воображенія. Отыскивая въ Парижѣ нѣкоторые предметы, необходимые мнѣ для изученія, я увидѣлъ, что общество подобнаго человѣка будетъ для меня неоцѣненнымъ, и съ тѣхъ поръ искренно привязался къ нему. Мы рѣшили, наконецъ, жить вмѣстѣ, и такъ-какъ мои дѣла не были такъ разстроены, какъ его, то я и взялъ на себя наемъ и меблировку дома, подходящаго къ нашимъ причудливымъ, меланхолическимъ характерамъ. Я нанялъ старый, странный домикъ, въ которомъ не жилъ никто вслѣдствіе какихъ-то предразсудковъ, для насъ, конечно, неимѣвшихъ смысла, — въ самой отдаленной и пустой части Сен-Жерменскаго предмѣстья.

Если-бы нашъ образъ жизни сталъ извѣстенъ, насъ сочли-бы за помѣшанныхъ. Уединеніе наше было полное, къ намъ не ходилъ никто изъ знакомыхъ. Мѣсто нашего жительства никому не было извѣстно, потому что мы тщательно хранили его въ тайнѣ, и жили съ глазу на глазъ.

У друга моего были нѣкоторыя странности, напримѣръ, онъ любилъ ночь изъ любви къ ночи, — ночь была его страстью. Я самъ мало-по-малу вошелъ во вкусъ этой странности, какъ и во многія другія, ему свойственныя. Такъ-какъ мракъ не могъ быть постояннымъ, то мы производили искуственную ночь. Мы закрывали плотно ставни, зажигали лампы, ароматическія свѣчи и занимались или бесѣдовали до тѣхъ поръ, пока часы не давали знать, что дѣйствительная ночь наступила. Тогда мы отправлялись на улицу и, гуляя подъ-руку до разсвѣта, продолжали наши бесѣды.

Поселившись вмѣстѣ съ Дюпеномъ, я не могъ не замѣтить и не восхищаться его аналитическими способностями. Онъ находилъ истинное наслажденіе примѣнять къ дѣлу свою способность и признавался, какое удовольствіе это ему доставляетъ. Онъ съ улыбкою говаривалъ мнѣ, что у многихъ людей для него открыто окошко въ томъ мѣстѣ, гдѣ у нихъ сердце. Свои слова онъ обыкновенно сопровождалъ немедленными доказательствами, поражая меня доводами глубокаго знанія моей собственной особы.

Въ такіе моменты манеры его были холодны и онъ казался разсѣяннымъ; взоръ смотрѣлъ куда-то въ даль, а голосъ, — обыкновенно густой теноръ, — возвышался до фальцета. Я наблюдалъ за нимъ въ такія минуты и думалъ о двойной душѣ — старой философіи…

Разъ вечеромъ мы шли по длинной, грязной улицѣ, недалеко отъ Пале-Рояля. Оба мы, повидимому, углубились въ свои собственныя мысли и съ четверть часа не проронили ни словечка. Вдругъ Дюпенъ проговорилъ слѣдующее:

— Дѣйствительно, онъ слишкомъ малъ ростомъ и былъ-бы болѣе у мѣста въ театрѣ Варьете.

— Это не подлежитъ сомнѣнію, отвѣчалъ я, не думая и не замѣчая сначала, что товарищъ мой вслухъ продолжалъ мою мысль. Черезъ минуту я опомнился.

— Дюпенъ, серьезно сказалъ я, — это выше моего пониманія. Признаюсь, что я пораженъ и едва вѣрю своимъ ушамъ. Какъ могло случиться, что вы угадали, что я думаю о…

Я остановился, чтобы убѣдиться, что онъ точно угадалъ, о комъ я думалъ.

— О Шантильи, сказалъ онъ; — зачѣмъ остановились? Вы мысленно замѣчали, что онъ по-своему маленькому росту не годится для трагедіи.

Я, дѣйствительно, объ этомъ думалъ. Шантильи былъ когда-то башмачникомъ въ улицѣ Сен-Дени и, страстно любя театръ, принялъ роль Ксеркса въ трагедіи Кребильона; претензіи его были выше средствъ, и надъ нимъ потѣшались.

— Скажите мнѣ, ради Бога, методъ, — если только онъ у васъ есть, — какъ вы проникли въ мою душу въ настоящемъ случаѣ?

Дѣйствительно, я былъ болѣе удивленъ, чѣмъ могъ выразить.

— Васъ, отвѣчалъ мой другъ, — довелъ до заключенія, что чеботарь не годится по фигурѣ для роли Ксеркса и вообще для ролей этого рода, зеленщикъ.

— Зеленщикъ? Вы удивляете меня! Я не знаю никакого зеленщика.

— Человѣкъ, который натолкнулся на васъ, когда мы входили въ эту улицу, можетъ быть, съ четверть часа тому назадъ.

Тутъ я вспомнилъ дѣйствительно, что зеленщикъ съ огромной корзиной на головѣ чуть не сбилъ меня съ ногъ, когда мы входили въ ту улицу, по которой теперь шли. Но какое отношеніе имѣло это съ Шантильи? Я не могъ никакъ сообразить.

Въ другѣ моемъ Дюпенѣ не было и тѣни шарлатанства.

— Я вамъ объясню это, сказалъ онъ, — а чтобы вы легче поняли, мы прослѣдимъ всю нить размышленій вашихъ отъ настоящей минуты до встрѣчи вашей съ зеленщикомъ. Главныя звенья вашей цѣпи слѣдуютъ другъ за другомъ такъ: Шантильи, Оріонъ, докторъ Никольсъ, Эпикуръ, стереотомія, мостовая, зеленщикъ.

Очень немногимъ случается прослѣживать обратный ходъ своихъ мыслей и доискиваться, какимъ путемъ мысль ихъ дошла до извѣстнаго вывода. Часто занятіе это представляетъ интересъ, и человѣкъ, дѣлающій пробу въ первый разъ, удивляется несвязности и громадному, повидимому, разстоянію отъ точки отправленія до точки вывода.

Судите-же о моемъ удивленіи, когда я услыхалъ объясненія француза и долженъ былъ сознаться, что онъ сказалъ сущую правду.

Онъ продолжалъ:

— Если не ошибаюсь, мы говорили о лошадяхъ, когда входили въ эту улицу. Это было послѣдней темой нашего разговора. Когда мы вошли въ улицу, зеленщикъ съ громадной корзиной на головѣ быстро прошелъ мимо насъ и столкнулъ васъ на груду камней, приготовленныхъ для исправленія мостовой. Вы ступили на одинъ изъ качающихся камней, оступились, ушибли ногу и разсердились. Вы проворчали что-то, потомъ обернулись, чтобы взглянуть на груду, потомъ молча пошли далѣе. Я не вполнѣ внимательно наблюдалъ за вами, но для меня наблюдательное положеніе давно уже сдѣлалось необходимостью.

— Взоръ вашъ былъ устремленъ на мостовую, и вы съ досадой смотрѣли на ямы и неровности ея (такъ что я видѣлъ, что вы все еще думаете о камняхъ) до тѣхъ поръ, пока мы не дошли до маленькаго прохода подъ названіемъ пассажа Ламартина, гдѣ дѣлается проба деревянной мостовой по системѣ гладкихъ брусьевъ, твердо скрѣпленныхъ между собою. Тутъ выраженіе лица вашего прояснилось, я видѣлъ, какъ губы ваши зашевелились, и я тотчасъ-же догадался, что вы шепчете слово стереотомія — терминъ, которымъ называютъ эту мостовую. Я зналъ, что вы не могли сказать стереотомія, не подумавъ объ атомахъ и не перейдя къ Эпикуру. А такъ-какъ въ разговорѣ, который мы вели недавно съ вами, я вамъ сообщилъ, что предположенія знаменитаго грека странно подтвердились послѣдними теоріями о туманныхъ пятнахъ и послѣдними космогоническими открытіями, то я чувствовалъ, что вы непремѣнно должны были обратить ваши взоры на созвѣздіе Оріонъ. Вы не обманули моихъ ожиданій, и я тогда-же увѣрился, что ухватилъ нить вашихъ мыслей. Во вчерашнемъ отзывѣ о Шантильи критикъ «Музея», дѣлая нелюбезные намеки на башмачника, обувавшаго котурны, цитировалъ латинскій стихъ, о которомъ мы часто говорили:

Perdidit antiquum littera prima sonum.

— Я вамъ говорилъ, что онъ имѣлъ отношеніе къ Оріону, который писался первоначально Уріономъ, а такъ-какъ въ этомъ разговорѣ вы очень горячились, то я былъ увѣренъ, что вы не забыли его. Мнѣ было ясно, что вы должны были соединить мысль объ Оріонѣ и Шантильи. Эту ассоціацію идей я угадалъ по вашей улыбкѣ. Вы думали о паденіи бѣднаго башмачника. До тѣхъ поръ вы шли сгорбившись, но тутъ вдругъ выпрямились во весь ростъ. Я былъ твердо увѣренъ, что въ эту минуту вы думали о маленькомъ ростѣ Шантильи. Въ эту-то минуту я и прервалъ ваши размышленія замѣчаніемъ, что, дѣйствительно, этотъ маленькій недоростокъ Шантильи былъ-бы гораздо болѣе у мѣста въ театрѣ Варьете.

Вскорѣ послѣ этого разговора мы читали вечернюю газету Gazette de tribunaux и слѣдующія слова привлекли наше вниманіе.

"Странное двойное убійство. Сегодня утромъ, часовъ около трехъ, обитатели квартала Сенъ-Рокъ были встревожены страшными криками, повидимому изъ четвертаго этажа одного изъ домовъ въ улицѣ Моргъ, занятаго нѣкоей госпожей Эпене и ея дочерью дѣвицей Камиллой Эпене. Послѣ безполезныхъ усилій отворить дверь, ее пришлось выломать и восемь или десять сосѣдей вошли въ домъ въ сопровожденіи двухъ полицейскихъ.

"Между тѣмъ крики прекратились. Въ ту минуту, какъ народъ въ безпорядкѣ поднимался въ первый этажъ, сверху слышалось два голоса или, можетъ быть, даже болѣе, сердито спорившіе. На площадкѣ второго этажа голосовъ не стало уже слышно и все затихло. Сосѣди разсыпались по комнатамъ. Войдя въ большую комнату, окнами во дворъ, въ четвертомъ этажѣ дома, въ которую тоже пришлось выломать дверь, замкнутую изнутри на ключъ, присутствующіе были поражены ужасомъ и удивленіемъ.

"Комната оказалась въ страшномъ безпорядкѣ, — мебель разбита и разбросана; матрацъ съ кровати стащенъ и брошенъ посреди комнаты. На стулѣ лежала бритва, запачканная въ крови, на очагѣ найдены длинныя пряди сѣдыхъ волосъ, повидимому, силою вырванныхъ изъ головы. На полу валялись два золотыхъ, серьга съ топазомъ, три большія серебряныя ложки, три маленькія ложки накладного серебра и два мѣшка, въ которыхъ оказалось около четырехъ тысячъ золотомъ. Ящики комода были открыты и, вѣроятно, ограблены, хотя многія вещи оказались нетронутыми. Подъ нижнимъ тюфякомъ на кровати найдена маленькая желѣзная шкатулка. Она была открыта торчавшимъ въ ней ключикомъ и въ ней лежали старыя письма и другія ничего незначущія бумаги.

"Г-жи Эпене не оказывалось и слѣдовъ; но на очагѣ было замѣчено необыкновенное количество золы, и когда стали осматривать трубу — страшно сказать! — вытащили тѣло дочери, которое было силою втиснуто въ трубу, головою внизъ, на значительную высоту. Тѣло было еще теплое. При осмотрѣ нашли на немъ множество поврежденій, причиненныхъ, вѣроятно, усиліями, съ какими его впихивали въ трубу и съ какими вытаскивали. На лицѣ виднѣлись большія царапины и глубокіе слѣды отъ ногтей, какъ будто-бы смерть произошла отъ удушенія.

"Послѣ тщательнаго осмотра всего дома, неприведшаго ни къ какому новому открытію, сосѣди пошли на маленькій вымощенный дворъ сзади дома. Тамъ лежало тѣло старухи, горло которой было перерѣзано такъ сильно, что когда тѣло начали поднимать, голова отдѣлилась отъ туловища. Тѣло и голова были страшно изуродованы, и едва имѣли образъ человѣческій.

«Все это дѣло остается страшной тайной, и до сихъ поръ еще по найдено, сколько намъ извѣстно, никакой руководящей нити къ его раскрытію».

Въ слѣдующемъ номерѣ мы прочли добавочныя подробности.

"Драма въ улицѣ Моргъ. Множество свидѣтелей было спрошено, но ничего не открылось, что-бы бросало хотя малѣйшій свѣтъ на это дѣло. Мы сообщимъ, что узнали:

"Полина Дюбуръ, прачка, показала, что она знала обѣ жертвы впродолженіи трехъ лѣтъ и что все это время стирала на нихъ. Старуха и ея дочь, казалось, находились въ хорошихъ отношеніяхъ, и были очень привязаны другъ къ другу. Онѣ были хорошія плательщицы. Объ ихъ образѣ жизни и средствахъ существованія она ничего сказать не можетъ, но полагаетъ, что г-жа Эпене, чтобы имѣть средства къ жизни, занималась гаданьемъ. Про нее говорили, что она имѣетъ деньги. Прачка никогда никого не встрѣчала въ домѣ, когда приносила бѣлье или приходила за нимъ. Она увѣрена, что убитыя не держали прислуги. Ей казалось, что домъ былъ безъ мебели, за исключеніемъ четвертаго этажа.

"Пьеръ Моро, табачный торговецъ, показалъ, что онъ обыкновенно поставлялъ табакъ г-жѣ Эпене, въ небольшомъ количествѣ и иногда растертый въ порошекъ. Онъ родился въ этомъ кварталѣ и постоянно жилъ въ немъ. Покойница и дочь ея болѣе шести лѣтъ живутъ въ домѣ, гдѣ нашли ихъ трупы. Но ранѣе домъ занималъ золотыхъ дѣлъ мастеръ и отдавалъ верхніе этажи въ наемъ различнымъ жильцамъ. Домъ принадлежалъ г-жѣ Эпене. Она оказалась очень недовольной жильцами за неопрятность и переѣхала въ домъ сама. Старуха уже впадала въ дѣтство. Свидѣтель видѣлъ дочь разъ пять-шесть впродолженіи этихъ шести лѣтъ. Обѣ онѣ вели чрезвычайно уединенную жизнь и считались обезпеченными. Онъ слышалъ отъ сосѣдей, будто г-жа Эпене занимается гаданьемъ, но не вѣритъ этому. Свидѣтель никогда не видѣлъ никого, кто-бы входилъ въ домъ, за исключеніемъ старухи и ея дочери, разъ или два посыльнаго и разъ восемь или десять доктора.

"Остальные свидѣтели показали то-же самое. Никто не видѣлъ, входилъ-ли кто-нибудь въ домъ или нѣтъ, и никто не зналъ, были-ли родственники у старухи и ея дочери. Ставни переднихъ оконъ дома открывались весьма рѣдко. Ставни заднихъ оконъ тоже всегда были закрыты, за исключеніемъ большой комнаты четвертаго этажа. Домъ былъ хорошо выстроенъ и не очень старъ.

"Изидоръ Мюзе, полицейскій, показалъ, что, идя обходомъ, около трехъ часовъ утра, онъ увидѣлъ у дверей дома двадцать или тридцать человѣкъ, старавшихся проникнуть въ домъ. Отворить дверь было нетрудно, такъ-какъ она была двухстворчатая, и не была заперта на задвижку ни вверху, ни внизу. Крики продолжались до тѣхъ поръ, пока не выломали дверей; потомъ внезапно прекратились. Можно было подумать, что кричало нѣсколько человѣкъ отъ страшной боли; крики были очень громкіе и протяжные. Свидѣтель поднялся по лѣстницѣ. Войдя на первую площадку, онъ услыхалъ два голоса, громко и злобно кричавшіе; одинъ голосъ очень грубый, другой — рѣзкій и чрезвычайно странный. Свидѣтель разобралъ нѣсколько словъ перваго голоса, очевидно, француза. Но то былъ голосъ не женскій. Свидѣтель слышалъ слова: чортъ и дьяволъ. Рѣзкій-же голосъ принадлежалъ иностранцу, но былъ-ли то голосъ мужчины или женщины, онъ не знаетъ. Словъ разобрать онъ тоже не могъ, но думаетъ, что они говорили по-испански. О состояніи комнаты свидѣтель показалъ то-же, что и предъидущіе.

"Генрихъ Дюваль, сосѣдъ, серебрянникъ, показалъ, что онъ былъ въ числѣ людей, вошедшихъ первыми въ домъ. Вообще, онъ подтверждаетъ показанія Мюзе. Только-что они вошли, они тотчасъ-же заперли за собою дверь, чтобы не пускать толпу, которая начала набираться. Рѣзкій голосъ, по мнѣнію свидѣтеля, принадлежалъ итальянцу; достовѣрно, что это не былъ голосъ француза. Свидѣтель не знаетъ навѣрное, женскій-ли это голосъ или мужской; можетъ быть, и женскій. Свидѣтель не знаетъ итальянскаго языка; онъ не могъ различить словъ, но увѣренъ, что говорившій говорилъ по-итальянски. Свидѣтель зналъ г-жу Эпене и ея дочь и часто говорилъ съ ними; онъ увѣренъ, что рѣзкій голосъ не былъ голосомъ которой-нибудь изъ нихъ.

"Оденгеймеръ, трактирщикъ, явился безъ вызова. Онъ не говоритъ по-французски и показывалъ черезъ переводчика. Свидѣтель родился въ Амстердамѣ. Онъ проходилъ мимо дома во время криковъ; крики длились нѣсколько минутъ, можетъ быть, десять. То были продолжительные, очень громкіе, страшные крики, — крики, раздирающіе душу. Оденгеймеръ былъ въ числѣ свидѣтелей, вошедшихъ въ домъ. Онъ подтверждаетъ предъидущія показанія, за исключеніемъ одного. Онъ увѣренъ, что рѣзкій голосъ былъ голосъ француза. Словъ разобрать онъ не могъ. Говорили громко и скоро, не ровнымъ тономъ, выражавшимъ и страхъ, и гнѣвъ. Голосъ былъ скорѣе хриплый, чѣмъ рѣзкій. Грубый-же голосъ нѣсколько разъ повторялъ: чортъ, — дьяволъ, а разъ сказалъ: Господи!

"Жюль Миньо, банкиръ «дома Миньо и сына», въ улицѣ Делоренъ, — старшій изъ фамиліи Миньо. У г-жи Эпене было состояніе. Весною, восемь лѣтъ тому назадъ, онъ взялъ на себя ея дѣла. Она часто вкладывала къ нему небольшія суммы денегъ и вынула отъ него въ первый разъ сумму въ четыре тысячи, за которой являлась сама. Сумма эта была выплачена ей золотомъ, и отнести деньги было поручено прикащику.

"Адольфъ Лебонъ, прикащикъ у «Миньо и сына», показалъ, что въ указанный день, около полудня, онъ провожалъ г-жу Эпене домой съ четырьмя тысячами франковъ въ двухъ мѣшкахъ. Когда имъ отворили двери, явилась мадемуазель Эпене и взяла отъ него одинъ мѣшокъ, а другой взяла мать. Онъ раскланялся и ушелъ. На улицѣ никого не было. Улица кривая, совсѣмъ глухая.

"Уильямъ Бёрдъ, портной, показалъ, что онъ былъ въ числѣ вошедшихъ въ домъ. Онъ англичанинъ. Два года онъ живетъ уже въ Парижѣ. Онъ поднялся по лѣстницѣ однимъ изъ первыхъ и слышалъ, какъ кто-то бранился. Грубый голосъ былъ голосъ француза. Онъ разслышалъ нѣсколько словъ, но не помнитъ, какихъ. Ясно, однако, слышалъ: чортъ и дьяволъ. Шумъ былъ такой, какъ-будто дрались нѣсколько человѣкъ. Рѣзкій голосъ былъ гораздо громче грубаго голоса. Свидѣтель увѣренъ, что это не былъ голосъ англичанина. Скорѣе это былъ голосъ нѣмца, или женщины. Свидѣтель не говоритъ по-нѣмецки.

"Четверо упомянутыхъ свидѣтелей были вызваны снова и показали, что дверь комнаты, гдѣ было найдено тѣло мадемуазель Эпене, была замкнута изнутри. Все было совершенно тихо; не слышалось ни стоновъ и ничего другого. Выломавъ двери, они никого не видали.

"Окна въ задней комнатѣ и въ передней были закрыты и тщательно задвинуты изнутри. Внутренняя дверь была затворена. Дверь изъ передней комнаты въ корридоръ была заперта на ключъ, и ключъ былъ изнутри; маленькая комната на лицевой сторонѣ дома въ четвертомъ этажѣ, при входѣ въ корридоръ, была отворена почти настежъ; въ этой комнатѣ были свалены старые чемоданы, кровати и т. д. Всѣ эти вещи были тщательно осмотрѣны. Въ домѣ все было тщательно изслѣдовано. Трубочисты лазили въ трубы. Домъ въ четыре этажа и съ мансардами. Слуховое окно, ведущее на крышу, оказалось задѣланнымъ и плотно заколоченнымъ гвоздями; повидимому, его не отворяли уже много лѣтъ. Показанія расходились только въ продолжительности времени съ той минуты; когда слышались бранившіеся голоса, до тѣхъ поръ, пока выломали дверь комнаты. Нѣкоторые свидѣтели опредѣляютъ его въ двѣ или три минуты, другіе въ пять. Дверь отворили съ большимъ трудомъ.

"Альфонсъ Гарціо, гробовщикъ, показалъ, что онъ вошелъ въ домъ однимъ изъ первыхъ. Онъ живетъ въ улицѣ Моргъ, а родился въ Испаніи. Онъ не поднялся на лѣстницу, такъ-какъ у него слишкомъ слабы нервы и онъ боится всякаго сильнаго потрясенія. Кричавшіе голоса онъ слышалъ. Грубый голосъ былъ голосъ француза. Что онъ говорилъ, онъ различить не могъ. Рѣзкій голосъ былъ голосъ англичанина, въ этомъ онъ увѣренъ. Свидѣтель не знаетъ по-англійски, но судитъ по интонаціи.

"Альберто Монтани, кондитеръ, показалъ, что онъ однимъ изъ первыхъ вошелъ на лѣстницу. Онъ слышалъ голоса. Грубымъ голосомъ говорилъ французъ. Свидѣтель разобралъ нѣсколько словъ. Говорившій, казалось, дѣлалъ упреки. Онъ не могъ разобрать, что говорилъ рѣзкій голосъ, но это были звуки быстрые и отрывистые. Свидѣтель принялъ ихъ за говоръ русскаго. Вообще, онъ подтверждаетъ предъидущія показанія. Самъ онъ итальянецъ и никогда не говорилъ съ русскими.

"Нѣкоторые изъ свидѣтелей, вызванные снова, показали, что трубы во всѣхъ комнатахъ четвертаго этажа слишкомъ узки, чтобы въ нихъ могъ пролѣзть человѣкъ, и, слѣдовательно, ни въ одну изъ нихъ, въ то время, какъ свидѣтели поднимались по лѣстницѣ, убійца выскочить не могъ. Тѣло дѣвицы Эпене было такъ втиснуто въ трубу, что четверо или пятеро изъ свидѣтелей едва вытащили его оттуда.

"Поль Дюма, докторъ, показалъ, что на разсвѣтѣ его призвали осмотрѣть тѣло. Оба тѣла лежали на постели въ той комнатѣ, гдѣ была найдена дѣвица Эпене. Тѣло молодой особы было страшно избито и обезображено. Поврежденія объясняются усиліемъ, съ какимъ оно было втиснуто въ трубу. Горло было все исцарапано. Подъ подбородкомъ виднѣлось нѣсколько знаковъ и цѣлый рядъ синихъ пятенъ, очевидно, отъ давленія пальцевъ. Лицо было страшно отекшее и глаза совершенно выкатились. Языкъ разрѣзанъ пополамъ. Около желудка шелъ широкій знакъ, очевидно, происшедшій отъ натиска колѣномъ. По мнѣнію Дюма, дѣвица Эпене была задушена однимъ или нѣсколькими преступниками.

"Тѣло матери было страшно изуродовано. Всѣ кости лѣвой ноги и руки болѣе или менѣе раздроблены; лѣвая голень разбита въ дребезги, также какъ и ребра той-же стороны. Все тѣло страшно изувѣчено и обезображено. Трудно сказать, чѣмъ могли наноситься подобные удары. Только тяжелая деревянная плаха или широкая желѣзная полоса, или какое-нибудь страшно тяжелое орудіе могли-бы произвести такія поврежденія, да и то въ рукахъ необыкновенно-сильнаго человѣка. Никакая женщина, какимъ-бы то ни было орудіемъ, не могла-бы нанести подобныхъ ударовъ. Когда свидѣтель осматривалъ тѣло, голова совершенно была отдѣлена отъ туловища и, подобно всему остальному, страшно изуродована. Горло, по всей вѣроятности, было перерѣзано какимъ-нибудь страшно острымъ орудіемъ, должно быть бритвой.

"Александръ Этьэнъ, хирургъ, призванный въ то-же самое время, какъ и г. Дюма, подтвердилъ всѣ его показанія.

«Полиція совершенно растерялась, — случай слишкомъ необыкновенный, и для раскрытія дѣла нельзя отыскать никакой нити.»

Вечерній номеръ подтверждалъ, что въ кварталѣ Сенъ-Рокъ не переставало царствовать сильное волненіе, что на мѣстѣ преступленія былъ произведенъ второй осмотръ, свидѣтели опрошены еще разъ, и все-таки безъ малѣйшихъ результатовъ. Въ концѣ статьи говорилось, что Адольфъ Лебонъ, прикащикъ банковаго дома, былъ арестованъ и заключенъ, хотя ничто не даетъ повода обвинять его.

Дюпенъ казался необыкновенно заинтересованнымъ этимъ дѣломъ, но ничего не говорилъ. Только послѣ арестованія Лебона онъ спросилъ, какого я мнѣнія объ этомъ двойномъ убійствѣ.

Я долженъ былъ признаться ему, что, подобно всему Парижу, считалъ убійство неразрѣшимою тайной. Я не видѣлъ возможности отъискать слѣды убійцы.

— Намъ и не надо думать о возможныхъ средствахъ, сказалъ Дюпенъ, — особенно при такомъ поверхностномъ слѣдствіи. Парижскую полицію хвалятъ за ея проницательность; правда, она очень хитра, и только. Но развѣ у нея есть какой-нибудь методъ? Впрочемъ, прежде, чѣмъ высказывать свое мнѣніе, нужно осмотрѣть все самимъ. Мы отправимся на мѣсто и собственными глазами осмотримъ все. Я знаю Г…, префекта полиціи, и мы безъ труда получимъ нужное дозволеніе.

Дозволеніе было получено и мы отправились въ улицу Моргъ. Это одинъ изъ жалкихъ парижскихъ переулковъ, соединяющихъ улицу Ришелье съ улицей Сенъ-Рокъ. Мы очень скоро нашли домъ, потому что толпа зѣвакъ съ глупымъ любопытствомъ смотрѣла на его закрытые ставни. То былъ домъ, какъ всѣ дома Парижа, съ входной дверью и съ углубленіемъ въ сѣняхъ для помѣщенія привратника. Прежде чѣмъ войти въ домъ, мы прошли по улицѣ, повернули въ боковой переулокъ и прошли задами домовъ. Дюпенъ осматривалъ домъ и все, что его окружало, съ необыкновеннымъ вниманіемъ, котораго я понять не могъ.

Мы вернулись снова къ лицевой сторонѣ дома; позвонили, показали дозволеніе и вошли. Въ домѣ сохранялось все въ томъ-же безпорядкѣ, въ какомъ было найдено при актѣ осмотра. Дюпенъ тщательно изслѣдовалъ даже тѣла убитыхъ. Обойдя комнаты, мы спустились во дворъ, — конечно, въ сопровожденіи полицейскаго. Нашъ осмотръ тянулся очень долго и мы вышли изъ дома уже ночью. На возвратномъ пути Дюпенъ зашелъ на нѣсколько минутъ въ контору одной ежедневной газеты.

Я уже говорилъ, что у друга моего были всевозможныя странности и что я снисходилъ къ нимъ. Теперь ему пришла фантазія до слѣдующаго дня не говорить ничего объ убійствѣ. И только на слѣдующій день онъ вдругъ спросилъ меня, не замѣтилъ-ли я чего-нибудь особеннаго на мѣстѣ преступленія?

Въ интонаціи его голоса, когда онъ произнесъ особеннаго, было что-то такое, отчего я вздрогнулъ.

— Нѣтъ, ничего особеннаго, отвѣтилъ я, — по крайней мѣрѣ, ничего такого, чего-бы мы не читали вмѣстѣ въ газетахъ.

— Газеты, продолжалъ онъ, — кажется, и не поняли всю наглость этого дѣла. Впрочемъ, что намъ за дѣло до глупыхъ сужденій печати. Мнѣ кажется, что тайну эту считаютъ непроницаемой именно по тѣмъ причинамъ, по какимъ слѣдовало-бы считать ее легко проницаемой: я говорю о характерѣ преступленія. Полиція смущена не видимымъ отсутствіемъ причинъ убійства, а его жестокостію. Кромѣ того, ее сбиваетъ невозможность представить себѣ кричавшіе голоса въ такой комнатѣ, откуда нельзя было выйти, не встрѣтившись на лѣстницѣ съ народомъ, шедшимъ наверхъ. Странный безпорядокъ въ комнатѣ, тѣло, засунутое въ трубу внизъ головою, страшное изуродованіе тѣла старухи, — все это совершенно парализовало полицію и сбило ее съ толку. А между тѣмъ въ случаяхъ, подобныхъ настоящему, нужно доискиваться не того, какимъ образомъ совершилось преступленіе, а надо изучить, чѣмъ оно отличается отъ всего, что бывало до сихъ поръ. Я добрался до разгадки тайны именно тѣмъ, что дѣлало ее неразрѣшаемой въ глазахъ полиціи.

Въ нѣмомъ удивленіи смотрѣлъ я на своего друга.

— Я жду теперь, продолжалъ онъ, взглянувъ на дверь, человѣка, который хотя и не былъ дѣйствующимъ лицомъ въ страшной драмѣ, но тѣмъ не менѣе долженъ быть причастенъ къ ней. Очень можетъ быть, что онъ не виноватъ въ преступленіи. Я надѣюсь, что не ошибаюсь въ своемъ предположеніи, такъ-какъ на немъ я основываю свою надежду разгадать всю загадку. Я жду этого человѣка къ себѣ съ минуты на минуту. Конечно, онъ можетъ и не придти; но есть вѣроятіе, что онъ явится. Если онъ придетъ, надо смотрѣть за нимъ. Вотъ пистолеты. Вы и я знаемъ, что съ ними дѣлать, когда того потребуетъ необходимость.

Я взялъ пистолеты, самъ не зная хорошенько, что дѣлаю, и едва вѣря своимъ ушамъ; Дюпенъ между тѣмъ продолжалъ:

— Голоса, кричавшіе наверху въ то время, какъ свидѣтели поднимались на лѣстницу, были не голоса несчастныхъ женщинъ, — это уже доказано и насъ это избавляетъ отъ попытки дознать, не убила-ли старуха свою дочь и потомъ убилась сама. Я говорю это больше такъ, потому что у г-жи Эпене недостало-бы силы всунуть тѣло дочери въ трубу. Поврежденія-же на ея собственномъ тѣлѣ опровергаютъ предположеніе о самоубійствѣ. Слѣдовательно, убійство совершено третьими лицами, голоса которыхъ и слышались сверху. Теперь позвольте обратить ваше вниманіе на нѣчто особенное въ показаніяхъ, касающихся голосовъ. Что вы замѣтили?

— Я замѣтилъ, что всѣ признавали единогласно грубый голосъ за голосъ француза, а относительно рѣзкаго голоса или хриплаго, какъ опредѣлилъ его одинъ свидѣтель, мнѣнія расходились.

— Это подтверждаетъ только очевидность, замѣтилъ Дюпенъ, — но не особенность очевидности. Вы ничего не замѣтили особеннаго, а между тѣмъ можно было кое-что замѣтить. Всѣ свидѣтели согласны относительно грубаго голоса и всѣ разногласятъ относительно рѣзкаго; но дѣло не въ разногласіи, а въ особенности этого разногласія. Вы замѣтили, что итальянецъ, англичанинъ, испанецъ и голландецъ говорятъ, что слышали голосъ иностранца, но не соотечественника. Всякій говоритъ о національности ему совершенно неизвѣстной. Французъ говоритъ, что слышалъ голосъ испанца, но что испанскій языкъ ему незнакомъ. Голландецъ, незнающій французскаго языка, говоритъ, что слышалъ голосъ француза. Англичанинъ — что это голосъ нѣмца, но прибавляетъ, что онъ не знаетъ по-нѣмецки, и т. д. Всѣ основываются на интонаціи. Страненъ-же долженъ быть голосъ, о которомъ дѣлаются подобныя показанія и въ которомъ представители пяти европейскихъ народовъ не находятъ знакомыхъ звуковъ. Теперь я обращу ваше вниманіе на слѣдующіе три разнорѣчія. Одинъ свидѣтель описываетъ голосъ такъ: «скорѣе хриплый, чѣмъ рѣзкій», другой говоритъ отрывистый и быстрый. Свидѣтели не разобрали словъ, ни даже звука, похожаго на слово.

— Сопоставленіе этихъ показаній совершенно достаточно, чтобы возбудить подозрѣніе и указать путь, по какому надо идти къ открытію тайны.

— Подозрѣніе, явившееся вслѣдствіе показанія о голосахъ, заставило меня дѣлать осмотръ комнаты уже съ извѣстной мыслью.

— Теперь перенесемся въ эту комнату. Прежде всего надо узнать, какимъ образомъ убійцы могли уйти. Двери найдены затворенными, труба оказалась слишкомъ узкою наверху, полиція поднимала полъ, осматривала стѣны, потолокъ и не нашла тайнаго выхода.

— Въ комнатѣ два окна. Одно изъ нихъ не заставлено мебелью и совершенно видно. Нижняя сторона другого заставлена изголовьемъ кровати, очень массивной, приставленной къ самому окну. Осмотръ говоритъ, что первое окно было плотно закрыто изнутри. Оно устояло противъ усилій свидѣтелей, желавшихъ отворить его. Въ раму его съ лѣвой стороны провертѣли большую дыру буравомъ и нашли большой гвоздь, вбитый чуть не до шляпки. Осмотрѣвъ другое окно, нашли вбитымъ такой-же гвоздь; а отворить раму оказалось также невозможнымъ, какъ и съ другой стороны. Полиція увѣрилась, что въ окна нельзя было уйти, и потому не выдергивала гвоздей и не пробовала отворять оконъ.

— Мой осмотръ былъ тщательнѣе: надо было доказать, что невозможность была только кажущаяся.

— Я соображалъ такъ: убійцы убѣжали черезъ одно изъ оконъ, и, слѣдовательно, не могли заперѣть его изнутри, какъ оно было найдено во время осмотра. Окна были хорошо закрыты. Значитъ, они закрывались сами собою. Другого ничего нельзя было вывести. Я былъ увѣренъ, что найду какую-нибудь пружинку, и не ошибся: я ее нашелъ; придавилъ — и, довольный своимъ открытіемъ, не сталъ открывать окна.

— Я вложилъ гвоздь на мѣсто и внимательно осмотрѣлъ его. Если человѣкъ, вылѣзая изъ окна захлопнулъ-бы его, защелка защелкнулась-бы и гвоздь не могъ-бы оказаться на своемъ мѣстѣ. Это соображеніе было ясно и облегчало мои изслѣдованія. Убійцы должны были выйти въ другое окно. Предполагая, что защелки обоихъ оконъ одинаковы, надо было найти разницу въ гвоздяхъ или въ способѣ ихъ укрѣпленія. Я влѣзъ на изголовье кровати и сверху тщательно осмотрѣлъ другое окно. Пропустивъ руку, я нашелъ пружинку защелки, придавилъ ее и увидѣлъ, что она такая-же, какъ и въ другомъ окнѣ. Тогда я началъ осматривать гвоздь. Онъ былъ такой-же большой и точно также вбитъ до самой шляпки.

— Вы, можетъ быть, думаете, что меня смутило мое открытіе? Напротивъ, я не сдѣлалъ ни одного промаха, ни на минуту не выпустилъ изъ виду слѣда, не потерялъ ни одного звена моей логической цѣпи. Я прослѣдилъ секретъ до его послѣдняго момента, и этимъ моментомъ былъ гвоздь. Онъ во всѣхъ отношеніяхъ походилъ на своего товарища въ другомъ окнѣ; но этотъ фактъ становился ничтожнымъ въ виду главной мысли, что на этомъ гвоздѣ оканчивается путеводная нить. Въ гвоздѣ должно быть что-нибудь испорчено. Я сталъ его трогать, и шляпка, съ кусочкомъ гвоздя, осталась у меня въ рукахъ, конецъ-же гвоздя остался въ отверстіи. Этотъ переломъ былъ старый, такъ-какъ края были заржавлены, и переломился онъ, очевидно, отъ удара молотка, вдавившаго шляпку въ раму. Я тщательно вложилъ на старое мѣсто шляпку съ кусочкомъ гвоздя, снова принявшаго видъ цѣльнаго. Я подавилъ пружинку, тихонько открылъ окошко; головка гвоздя подвинулась вмѣстѣ съ рамой; тогда я заперъ окошко и гвоздь вошелъ опять въ свое мѣсто и казался цѣльнымъ.

— Загадка была разгадана: убійца убѣжалъ черезъ окно, примыкающее къ постели. Захлопнулось-ли окно само за убійцей или было заперто, во всякомъ случаѣ, оно задерживалось защелкой, а полиція приписала это гвоздю, и дальнѣйшіе розыски считала лишними.

— Теперь надо рѣшить, какимъ образомъ убійца спустился изъ окна. Я соображалъ это, когда мы обходили зданіе. Футовъ за пять съ половиною отъ окна идетъ громоотводъ; по немъ трудно было-бы кому-бы то ни было добраться до окна, а тѣмъ болѣе влѣзть въ окно.

— Ставни четвертаго этажа совершенно особенныя, вышедшія изъ моды; такія ставни можно видѣть только еще въ Ліонѣ и въ Бордо. Ихъ дѣлаютъ какъ обыкновенную одностворчатую дверь; нижняя часть прозрачная, рѣшетчатая, и за рѣшетины можно ухватиться руками. Ставни шириною фута въ три съ половиною. Когда мы осматривали ихъ, онѣ были открыты на половину, то есть образовывали прямой уголъ со стѣной. Вѣроятно, полиція, осматривая домъ съ задней стороны, не обратила вниманія на ширину ставней или считала это неважнымъ. Когда было рѣшено, что бѣгство изъ оконъ невозможно, полиція стала осматривать спустя рукава.

— Мнѣ тотчасъ бросилось въ глаза, что ставень окна у изголовья кровати, откинутый плотно къ стѣнѣ, пришелся-бы фута за два отъ громового отвода. Для меня было ясно, что, при безумной энергіи и отвагѣ, можно было при помощи отвода влѣзть въ окно, предполагая ставень совершенно открытымъ, и упираясь ногою въ его рѣшетку. Уцѣпившись хорошенько за ставень, преступникъ могъ прыгнуть въ комнату, если только окно было отворено, и отхлопнуть снова ставень.

— Замѣтьте, что я говорю о необыкновенной энергіи, необходимой для такого труднаго и отважнаго предпріятія. Я хочу вамъ доказать прежде всего, что бѣгство возможно, а главное — хочу обратить ваше вниманіе на то, что при этомъ требовалось проворство необыкновенное и почти сверхъестественное. Ясно, что преступникъ вошелъ и вышелъ одною и тою-же дорогой. Теперь вернемся въ комнату. Говорятъ, что ящики комода частью были ограблены, а между тѣмъ платья найдены нетронутыми. Это только предположеніе, и предположеніе весьма глупое. Почемъ мы знаемъ, что вещи, найденныя въ ящикахъ, не всѣ на лицо? Если-бы въ комнатѣ былъ воръ, зачѣмъ-бы онъ оставилъ четыре тысячи франковъ золотомъ и унесъ-бы узелъ съ бѣльемъ? Слѣдовательно, мысли о воровствѣ не было.

— Теперь обратите вниманіе на слѣдующее: странный голосъ, немыслимая ловкость и отсутствіе корыстныхъ видовъ при такомъ жестокомъ убійствѣ. Сообразимъ самое убійство. Вотъ женщина, задушенная руками и втиснутая внизъ головою въ трубу. Обыкновенные убійцы не совершаютъ такихъ убійствъ и не прячутъ такъ своихъ жертвъ. Вы согласитесь, что засунуть подобнымъ образомъ тѣло слишкомъ необыкновенно и несовмѣстно съ людскими поступками, хотя-бы преступники были самые испорченные злодѣи. И какая-же требовалась для того сила, если нѣсколько человѣкъ едва могли вытащить трупъ изъ трубы.

— Обратимъ вниманіе еще и на другія доказательства этой необыкновенной силы. На очагѣ нашли пряди волосъ, очень густыхъ сѣдыхъ волосъ; волоса оказались вырванными съ корнями. Вамъ извѣстно, какую силу нужно имѣть, чтобы вырвать изъ головы двадцать-тридцать волосъ сразу? А эти пряди вырваны съ тѣломъ!..

— Горло старухи не только было надрѣзано, но голова совершенно отдѣлена отъ туловища простой бритвой. Замѣтьте и эту животную жестокость. Я уже не говорю о поврежденіяхъ на тѣлѣ г-жи Эпене, которыя могли произойти отъ паденія изъ четвертаго этажа, на что не обратила вниманія полиція, считавшая, что окна оставались закрытыми.

— Какое впечатлѣніе выносите вы изъ фактовъ: необыкновенной ловкости, животнаго хищничества, безпричинной кровожадности, страннаго голоса, незнакомаго представителямъ пяти націй и неимѣющаго никакихъ внятныхъ словъ?

— Совершилъ убійство какой-нибудь бѣшеный, убѣжавшій изъ сумасшедшаго дома, сказалъ я.

— Недурно, отвѣтилъ Дюпенъ; — мысль ваша почти вѣрна. Но голосъ сумасшедшаго, даже во время припадковъ безумія, не можетъ сравниться съ тѣмъ, что говорили объ этомъ голосѣ. Кромѣ того, волосы сумасшедшаго не походятъ на то, что теперь у меня въ рукѣ. Я вынулъ этотъ клокъ изъ сжатой руки г-жи Эпене. Что вы объ нихъ думаете?

— Дюпенъ! сказалъ я, совершенно ошеломленный, — эти волосы необыкновенные; это не человѣческіе волосы!

— Я и не говорю, что они человѣческіе, но прежде, чѣмъ рѣшить, чьи они, взгляните на рисунокъ, который я снялъ на бумажку. Эти слѣды, очевидно, сдѣланы пальцами.

— Вотъ посмотрите, продолжалъ мой другъ, раскладывая рисунокъ, — не правда-ли, что рука сильная, и незамѣтно, чтобы пальцы скользили; каждый, какъ видно, оставался на своемъ мѣстѣ, пока жертва не умерла. Попробуйте наложить ваши пальцы на рисунокъ.

Я попробовать, но не могъ растянуть на-столько своихъ пальцевъ.

— Можетъ быть, продолжалъ Дюпенъ, — мы не такъ дѣлаемъ опытъ. Бумага разложена на плоской поверхности, а горло имѣетъ цилиндрическую форму. Вотъ круглое полѣно, почти одинаковой толщины съ горломъ. Оберните его рисункомъ и повторите свой опытъ.

Я повиновался, но трудность стала еще очевиднѣе, чѣмъ въ первый разъ.

— Это, сказалъ я, — слѣдъ не человѣческой руки.

— Теперь, сказалъ Дюпенъ, — прочтите это мѣсто у Кювье. То было описаніе большого оранг-утанга. Я сразу понялъ все.

— Описаніе пальцевъ, сказалъ я, прочитавъ, — вполнѣ подходитъ подъ вашъ рисунокъ. Никакое животное, за исключеніемъ оранг-утанга, и именно индѣйскаго, не могло-бы сдѣлать такихъ знаковъ, какіе вы нарисовали. Клокъ темной шерсти тоже подходитъ, подъ описаніе Кювье. Но я не могу хорошенько объяснить себѣ подробностей убійства. Вѣдь свидѣтели слышали два голоса и одинъ изъ нихъ былъ несомнѣнно голосъ француза.

— Справедливо; и вы, конечно, помните, что почти всѣ свидѣтели единогласно приписывали грубому голосу восклицаніе: «Господи!» Одинъ изъ свидѣтелей показалъ, что это слово было произнесено съ упрекомъ и досадой. На этомъ-то словѣ я и основалъ надежду совершенно распутать дѣло. Какой-нибудь французъ зналъ объ убійствѣ. Очень можетъ быть, даже болѣе, чѣмъ вѣроятно, что онъ неповиненъ въ участіи. Оранг-утангъ ушелъ отъ него. Очень можетъ быть, что онъ прослѣдилъ за нимъ до самой комнаты, но не могъ схватить его при совершившихся страшныхъ обстоятельствахъ. Все это только предположенія и ничего болѣе. Если этотъ французъ не принималъ, какъ я предполагаю, участія въ дѣлѣ, то объявленіе, которое я занесъ вчера, когда мы возвращались домой, въ контору газеты «Свѣтъ», — газеты морской и очень распространенной между моряками, — привлечетъ его сюда.

Онъ подалъ мнѣ газету и я прочелъ:

Объявленіе. — Утромъ на… число (день убійства) въ Булонскомъ лѣсу былъ найденъ огромный оранг-утангъ съ острова Борнео. Хозяинъ его — сколько извѣстно, морякъ съ мальтійскаго корабля — можетъ получить животное, представивъ доказательства и заплативъ за его поимку и содержаніе. Адресоваться въ улицу… №… Сен-Жерменскаго предмѣстья, въ третій этажъ".

— Почемъ-же вы знаете, что французъ — морякъ, и даже съ мальтійскаго корабля?

— Я и не знаю, сказалъ онъ, — и вовсе не увѣренъ въ этомъ. Но вотъ небольшой кусочекъ тесемки, который по своему сальному виду, должно быть, служилъ для завязыванія волосъ на головѣ. Такіе узелки дѣлаютъ только одни мальтійскіе моряки. Я нашелъ тесемочку у громоваго отвода. Не можетъ быть, чтобы она принадлежала которой-нибудь изъ убитыхъ. Во всякомъ случаѣ, если я ошибся, думая по тесемкѣ, что французъ — морякъ съ мальтійскаго корабля, то я своимъ объявленіемъ не повредилъ никому. Если-же я не ошибся, то многое выигралъ. Французъ, знающій объ убійствѣ, хотя и неповинный въ немъ, конечно, поколеблется отвѣтить на объявленіе — потребовать своего орангутанга. Онъ будетъ разсуждать такъ: «Я невиненъ; я бѣденъ; а мой оранг-утангъ имѣетъ большую цѣну — это почти цѣлое состояніе при моемъ положеніи; къ чему мнѣ потерять его изъ-за какихъ-то глупыхъ опасеній? Обезьяну нашли въ Булонскомъ лѣсу, — далеко отъ мѣста преступленія. Развѣ кто-нибудь станетъ подозрѣвать, чтобы безсмысленное животное могло надѣлать что-нибудь подобное? Полиція растерялась и не могла напасть ни на какой слѣдъ. Хотя-бы животное и подозрѣвалось, то кто можетъ доказать, что я зналъ объ убійствѣ, или обвинить меня за то, что я зналъ. Если-же я не откликнусь на вызовъ, то скорѣе навлеку на себя подозрѣніе, — ergo, лучше пойду и возьму своего звѣря».

Въ эту минуту послышались поспѣшные шаги человѣка, поднимавшагося по лѣстницѣ.

— Приготовьтесь, сказалъ Дюпенъ, — возьмите пистолеты, но не употребляйте ихъ въ дѣло; не показывайте ихъ до тѣхъ поръ, пока я вамъ не скажу.

Входная дверь была отворенной, посѣтитель вошелъ, не позвонивъ, и поднялся на нѣсколько ступенекъ, но тутъ онъ точно заколебался и мы услышали, какъ онъ началъ спускаться. Дюпенъ бросился къ двери; посѣтитель снова сталъ подниматься. На этотъ разъ онъ постучалъ къ намъ.

— Войдите, весело и добродушно сказалъ Дюпенъ.

Вошелъ человѣкъ, очевидно, морякъ, — сильный, крѣпкій и мускулистый, съ смѣлымъ и пріятнымъ лицомъ, но почти совершенно закрытымъ усами и бакенбардами. При немъ была только толстая палка. Онъ неловко поклонился намъ и сказалъ привѣтствіе простонароднымъ нарѣчіемъ, указывавшимъ, однако, на его парижское происхожденіе.

— Садитесь, почтеннѣйшій, сказалъ Дюпенъ; — я полагаю, что вы пришли поговорить насчетъ вашего оранг-утанга. Я завидую вамъ, онъ замѣчательно хорошъ и, вѣроятно, дорогъ. Сколько ему лѣтъ?

Матросъ глубоко вздохнулъ, съ видомъ человѣка, у котораго свалилась тяжесть съ плечъ, и твердо сказалъ:

— Навѣрное не знаю, но думаю, что ему года четыре или лѣтъ пять… Онъ у васъ здѣсь?

— Конечно, нѣтъ. У насъ нѣтъ удобнаго мѣста и онъ запертъ въ манежной конюшнѣ въ улицѣ Дюбуръ. Вы можете получить его завтра утромъ. Можете вы доказать свои права?

— Да, сударь, конечно.

— Мнѣ, право, жаль разстаться съ нимъ, сказалъ Дюпенъ.

— Я понимаю, сказалъ матросъ, — что вы не даромъ трудились. Я съ удовольствіемъ дамъ вознагражденіе человѣку, поймавшему его, но, конечно, небольшое вознагражденіе.

— Хорошо, отвѣчалъ Дюпенъ, — все это совершенно справедливо. Но что-же вы дадите? А знаете-ли, какую награду я попрошу у васъ? — разскажите мнѣ все, что вы знаете объ убійствахъ въ улицѣ Моргъ.

Дюпенъ произнесъ послѣднія слова тихимъ и спокойнымъ голосомъ. Съ тѣмъ-же спокойствіемъ онъ отправился къ двери, заперъ ее и положилъ ключъ въ карманъ, досталъ изъ-подъ сюртука пистолетъ и такъ-же спокойно положилъ его на столъ.

Лицо матроса побагровѣло, какъ-будто онъ готовъ былъ тотчасъ-же задохнуться. Онъ вскочилъ и схватилъ палку, но черезъ секунду снова опустился на стулъ, сильно дрожа и поблѣднѣвъ, какъ полотно. Онъ не могъ произнести ни слова. Мнѣ стало его жаль.

— Другъ мой, сказалъ Дюпенъ самымъ ласковымъ голосомъ, — вы безпокоитесь напрасно. Мы не желаемъ вамъ зла и честью клянусь, что мы не имѣемъ на васъ никакихъ злыхъ видовъ. Я знаю, что вы невиновны въ убійствѣ въ улицѣ Моргъ. Но это все-таки не значитъ, что вы вовсе не причастны къ дѣлу. Изъ того, что я сказалъ, вы можете судить, что я имѣлъ возможность кое-что узнать. Теперь для насъ все ясно. Вы ничего не могли сдѣлать для избѣжанія преступленія и ни въ чемъ невиноваты. Вамъ нечего скрывать и нѣтъ никакой причины скрываться. Съ другой стороны, вы, какъ честный человѣкъ, обязаны разсказать все, что вы знаете. Въ настоящее время невинный человѣкъ заключенъ въ тюрьму и обвиненъ въ преступленіи, вамъ извѣстномъ.

Пока Дюпенъ говорилъ, матросъ почти совершенно пришелъ въ себя; но вся его первоначальная отвага исчезла.

— Господь да поможетъ мнѣ! сказалъ онъ, помолчавъ немного, — я разскажу вамъ все, что знаю; но не надѣюсь, чтобы вы и въ половину повѣрили мнѣ, да и глупо было-бы надѣяться! А между тѣмъ я невиненъ; я разскажу все, хотя-бы мнѣ это стоило жизни.

Вотъ сущность того, что намъ разсказалъ матросъ. Онъ недавно ѣздилъ на Индѣйскій архипелагъ. Нѣсколько матросовъ, въ числѣ которыхъ былъ и онъ, высадились въ Борнео и пошли во внутрь страны на экскурсію. Онъ съ однимъ изъ товарищей поймалъ оранг-утанга; товарищъ умеръ и онъ одинъ остался владѣтелемъ животнаго. Послѣ многихъ хлопотъ при переѣздѣ, матросъ, наконецъ, перевезъ оранг-утанга въ Парижъ въ свою собственную квартиру и, чтобы не привлекать назойливаго любопытства сосѣдей, тщательно заперъ животное, пока не вылечилъ его отъ раны на ногѣ, которую онъ нанесъ себѣ на кораблѣ. Матросъ хотѣлъ, во что-бы то ни стало, продать своего звѣря.

Разъ ночью или, лучше сказать, утромъ, — въ утро убійства, — возвратившись съ попойки, матросъ нашелъ оранг-утанга въ своей спальнѣ, вмѣсто сосѣдней комнаты, гдѣ онъ считалъ его плотно запертымъ. Съ бритвою въ рукѣ и весь вымазанный мыломъ, оранг-утангъ сидѣлъ передъ зеркаломъ и собирался бриться, потому что, вѣроятно, видѣлъ когда-нибудь за такимъ занятіемъ въ замочную скважину своего хозяина. Въ ужасѣ при видѣ такого страшнаго оружія въ рукахъ животнаго, способнаго употребить его въ дѣло, матросъ въ первыя минуты не зналъ, на что рѣшиться. Обыкновенно онъ усмирялъ обезьяну въ минуты ея самаго сильнаго раздраженія ударами плети, потому и на этотъ разъ хотѣлъ прибѣгнуть къ тому-же средству. Но на этотъ разъ оранг-утангъ прыгнулъ въ дверь, побѣжалъ по лѣстницѣ и выпрыгнулъ черезъ окно на улицу.

Французъ въ отчаяніи бросился за нимъ. Оранг-утангъ, держа бритву, останавливался отъ времени до времени, обертывался, дѣлалъ гримасы бѣжавшему за нимъ хозяину, и когда видѣлъ, что тотъ догоняетъ его, снова убѣгалъ. Эта охота длилась довольно долго. На улицахъ было совершенно пусто. Наконецъ, вниманіе оранг-утанга было привлечено свѣтомъ въ открытомъ окнѣ четвертаго этажа. Онъ бросился къ стѣнѣ, увидѣлъ громовой отводъ, съ невообразимой ловкостью влѣзъ наверхъ, уцѣпился за ставень, совершенно отворенную, и, упираясь въ него, прыгнулъ въ комнату прямо на кровать.

Все это совершилось быстрѣе, нежели въ минуту. Прыгнувъ, оранг-утангъ откинулъ ставень опять къ стѣнѣ.

Матросъ и обрадовался, и испугался: онъ надѣялся поймать звѣря и испугался, что животное можетъ надѣлать какихъ-нибудь бѣдъ. Эта послѣдняя мысль заставила матроса пуститься за своимъ бѣглецомъ. Матросу оказалось нетруднымъ взобраться по отводу, но когда онъ добрался до четвертаго этажа, окно котораго оказалось довольно высоко, онъ затруднился. Онъ могъ только приподняться и взглянуть, что дѣлается въ комнатѣ, и — чуть не упалъ отъ ужаса, взглянувъ въ окно… Въ это-то самое время и начались крики, разбудившіе жителей улицы Моргъ.

Г-жа Эпене и дочь ея, неодѣтыя, вѣроятно, разбирали бумаги въ шкатулкѣ. Шкатулка была отворена и бумаги разбросаны по полу. Женщины сидѣли спиною къ окну и, судя по времени, которое прошло отъ той минуты, какъ оранг-утангъ вскочилъ въ комнату, и до первыхъ криковъ, онѣ, конечно, не замѣтили обезьяны. Хлопанье ставня онѣ, вѣроятно, приписали вѣтру.

Въ то время, какъ матросъ взглянулъ въ комнату, страшный звѣрь ухватилъ за волосы г-жу Эпене, вѣроятно, чесавшуюся, и махалъ бритвой передъ ея лицомъ, подражая движеніямъ цирульника. Дочь лежала неподвижно на полу; она была въ обморокѣ. Крики и усилія старухи, во время которыхъ оранг-утангъ вырвалъ ей волосы, привели въ ярость его, по всей вѣроятности, сначала кроткія намѣренія. Быстрымъ ударомъ онъ почти отдѣлилъ голову отъ туловища и видъ крови привелъ его въ остервѣненіе. Скрежеща зубами и сверкая глазами, оранг-утангъ бросился на тѣло молодой дѣвушки, втиснулъ ей въ шею когти и оставилъ ее только тогда, когда задушилъ. Въ эту минуту оранг-утангъ увидѣлъ искаженное ужасомъ лицо своего хозяина.

Ярость животнаго, хорошо знавшаго страшную плеть, тотчасъ-же перешла въ страхъ. Зная, что оно заслужило наказаніе, оно, повидимому, хотѣло скрыть кровавые слѣды своего преступленія и, прыгая по комнатѣ въ нервномъ волненіи, опрокидывало мебель и раскидывало вещи. Наконецъ, животное схватило тѣло дѣвушки и засунуло его въ трубу, а тѣло старухи выбросило въ окно.

Когда обезьяна приближалась къ окну съ своей изуродованной жертвой, испуганный матросъ наклонился и спустился скорѣе по отводу, боясь послѣдствій этой страшной рѣзни. Слышанные голоса и были его возгласы ужаса и яростное отвѣтное рычанье обезьяны.

Мнѣ нечего болѣе прибавлять. Оранг-утангъ спустился изъ комнаты по отводу раньше, чѣмъ выломали дверь. Пролѣзая черезъ окно, онъ, вѣроятно, затворилъ его. Впослѣдствіи онъ былъ пойманъ самимъ хозяиномъ и дорого проданъ въ Ботаническій садъ.

Мы сообщили подробности дѣла префекту полиціи, и Лебона выпустили.

Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Двойное_убийство_в_улице_Морг_(По;_Шелгунов)/ДО&oldid=5037700