Декамерон (Боккаччо; Трубачёв)/1898 (ДО)/Седьмой день/Новелла VIII

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
[407]
НОВЕЛЛА VIII.
Оправданная жена.

Мужъ начинаетъ ревновать жену; онъ замѣчаетъ, что молодая женщина привязываетъ ночью къ своему пальцу бичевку, чтобы чувствовать, когда къ ней приходитъ возлюбленный. Мужъ бросается за возлюбленнымъ жены; въ это время она кладетъ вмѣсто себя въ постель другую женщину; мужъ бьетъ ту и обрѣзаетъ ей косы: вслѣдъ за этимъ онъ зоветъ братьевъ жены, которые, придя къ нему и замѣтивъ, что онь имъ сказалъ неправду, бранятъ и оскорбляютъ его.

 

Слишкомъ злостной показалась всѣмъ хитрая выдумка Беатриче; каждый представлялъ себѣ, какъ страдалъ Аникино, когда красавица, не выпуская его руки, разсказывала своему мужу о томъ, что онъ признался ей въ любви. Король, увидѣвъ, что Филомена окончила свою новеллу, обратился къ Неифиле со словами: «Теперь разсказывайте вы». Съ улыбкой она начала такъ:

— Мои красавицы! Трудно мнѣ будетъ разсказать вамъ такую же прекрасную исторію, какъ тѣ, что вы уже слышали; однако, я не сомнѣваюсь, что мнѣ удастся исполнить возложенную на меня обязанность.

 

Скажу вамъ, что въ нашемъ городѣ нѣкогда жилъ одинъ богатѣйшій купецъ по имени Арригуччіо Берлингьери; онъ, какъ это и теперь часто случается съ купцами, забралъ себѣ въ голову глупую мысль, [408]облагородить себя женитьбой и взялъ себѣ въ жены молоденькую, совсѣмъ не подходившую ему дворянку, которую звали Сисмондой. Купецъ все разъѣзжалъ по дѣламъ, мало бывалъ дома, а потому скучавшая молодая женщина полюбила одного юношу Руберто, давно влюбленнаго въ нее. Они были долгое время счастливы, но вотъ обстоятельства перемѣнились. Или влюбленные вслѣдствіе сильной страсти не умѣли хорошенько скрывать своей тайны, или почему-либо другому, но въ Арригуччіо проснулись подозрѣнія, и онъ сталъ страшно ревновать свою жену. Купецъ пересталъ уѣзжать изъ города, бросилъ всѣ дѣла и думалъ только о томъ, какъ бы ему хорошенько оберечь Сисмонду. Онъ никогда не засыпалъ раньше, чѣмъ она ложилась спать. Сисмонда сильно горевала о происшедшей въ мужѣ перемѣнѣ, такъ какъ теперь ей стало невозможно видѣться съ Руберто. Молодая женщина перебирала всевозможныя средства, которыя помогли бы ей встрѣчаться со своимъ возлюбленнымъ, страстно молившимъ ее о свиданіи. Наконецъ, вотъ что она придумала: спальня ея выходила на улицу, а мужъ хотя и засыпалъ поздно, но заснувъ, погружался въ крѣпкій сонъ; молодая женщина рѣшила попросить Руберто придти ко входной двери въ полночь, самой потихоньку прокрасться ко входу въ домъ и впустить своего друга. Чтобы Руберто могъ дать ей знать о своемъ приходѣ, она задумала выбросить изъ окна на улицу тонкую бичевку; другой же ея конецъ привязать къ большому пальцу своей ноги, положивъ ту часть веревочки, которая будетъ находиться въ комнатѣ, на полу. Сисмонда послала сказать обо всемъ этомъ своему Руберто, велѣвъ ему, придя къ дому, дернуть за бичевку; она обѣщалась, если мужъ будетъ спать, отворить ему дверь, если же къ тому времени безсонница не перестанетъ мучить Арригуччіо — въ свою очередь сильно дернуть за бичевку. Это, по ея словамъ, должно было служить Руберто знакомъ, чтобы онъ не ждалъ долѣе и уходилъ домой. Планъ Сисмонды понравился Руберто и онъ воспользовался имъ. Съ этихъ поръ молодой человѣкъ сталъ часто приходить къ своей возлюбленной; иногда ему удавалось видаться съ нею, иногда же нѣтъ. Однажды Сисмонда заснула, а Арригуччіо не спалъ; вытянувъ ногу, онъ вдругъ почувствовалъ веревочку; схвативъ ее рукой, купецъ замѣтилъ, что она привязана къ большому пальцу ноги его жены и мысленно сказалъ себѣ: «Тутъ кроется какой-то обманъ». Прослѣдивъ направленіе бичевки, Арригуччіо увидѣлъ, что она выходитъ за окно. Это подтвердило его подозрѣніе. Осторожно отвязалъ Арригуччіо бичевку отъ пальца Сисмонды, привязалъ къ своему и сталъ ждать, что будетъ дальше. Вскорѣ пришелъ Руберто и по своему обыкновенію дернулъ за бичевку. Арригуччіо почувствовалъ это. Веревочка была привязана недостаточно крѣпко, а Руберто сильно потянулъ за нее и потому она отвязалась отъ пальца и очутилась вся въ рукахъ возлюбленнаго Сисмонды. Руберто принялъ это за указаніе ждать. Арригуччіо же вскочилъ съ постели, схватилъ оружіе и побѣжалъ ко входной двери; онъ желалъ посмотрѣть, кто тамъ стоитъ и намѣревался жестоко проучить этого ночного посѣтителя, потому что, несмотря на свое купеческое званіе, былъ горячимъ и гордымъ человѣкомъ. Арригуччіо сталъ отпирать замокъ совсѣмъ не такъ осторожно и нѣжно, какъ дѣлала это Сисмонда; Руберто понялъ, что купецъ догадался объ ихъ продѣлкѣ и подошелъ къ двери вмѣсто своей жены. Руберто бросился бѣжать, Арригуччіо, вышедшій на улицу, погнался за нимъ. Наконецъ, Руберто, видя, что его преслѣдователь не отстаетъ, [409]остановился и выхватилъ шпагу. Арригуччіо напалъ на него, и завязалась борьба.

Сисмонда услышала стукъ двери и проснулась; замѣтивъ, что бичевка отвязана отъ ея пальца, она тотчасъ сообразила, что мужъ открылъ ея тайну. Увидавъ же, что Арригуччіо бросился въ погоню за Руберто, молодая женщина скоро рѣшила, какъ слѣдовало ей дѣйствовать; она призвала свою служанку, бывшую за-одно съ ней, упросила ее лечь вмѣсто нея въ постель и терпѣливо перенести всѣ толчки и удары Арригуччіо. Молодая женщина обѣщалась щедро наградить ее за такое самопожертвованіе. Сисмонда потушила свѣтильникъ, горѣвшій въ спальнѣ, спряталась въ другой части дома и стала ждать.

Руберто и Арригуччіо дрались на улицѣ; шумъ ихъ ссоры разбудилъ сосѣдей, которые встали и принялись бранить дравшихся за то, что они не даютъ людямъ спокойно спать по ночамъ. Арригуччіо не желалъ, чтобы посторонніе видѣли его, прекратилъ драку, не узнавъ имени своего противника и не ранивъ его. Онъ вернулся въ домъ и, войдя въ спальню, сразу закричалъ:

— Гдѣ ты, безчестная женщина? А, ты потушила свѣтъ, думая, что я тебя не найду, но ты ошиблась!

Внѣ себя отъ гнѣва купецъ бросился къ постели, кулаками и ногами билъ онъ служанку такъ, что не только все ея тѣло, но и лицо сплошь покрылось волдырями и синяками; наконецъ, онъ обрѣзалъ ей волосы, осыпая самой ужасной, самой унизительной бранью. Бѣдняжка горько плакала, постоянно повторяя: «Довольно! Сжалься Бога ради!» Арригуччіо не могъ замѣтить, что съ нимъ говоритъ не его жена: ярость мѣшала ему хорошенько слышать, да къ тому же дѣвушка охрипла отъ слезъ и рыданій. Наконецъ, купецъ сказалъ:

— Безсовѣстная женщина! Я не стану долѣе бить тебя, а пойду къ твоимъ братьямъ и разскажу про твои хорошія дѣла! Пусть они возьмутъ тебя къ себѣ и сдѣлаютъ съ тобой то, что имъ укажетъ ихъ честь и совѣсть. У меня же въ домѣ ты, конечно, не останешься!

Арригуччіо поспѣшилъ выйти изъ комнаты и заперъ ее снаружи. Сисмонда слышала рѣшительно все; узнавъ, что мужъ ея ушелъ изъ дому, она открыла дверь въ спальню, вошла въ нее и снова зажгла свѣтильникъ.

Избитая служанка горько плакала; Сисмонда постаралась утѣшить бѣдную дѣвушку, отвела ее въ ея помѣщеніе и дала другимъ слугамъ тайное приказаніе, какъ можно лучше ухаживать за ней. За все это, потомъ она въ достаточной мѣрѣ отплатила Арригуччіо. Позаботившись о служанкѣ, молодая женщина вернулась въ спальню, привела комнату въ порядокъ, одѣлась, сдѣлала постель и придала всему такой видъ, будто въ эту ночь еще никто и не думалъ ложиться. Засвѣтила она также другой свѣтильникъ, взяла работу и сѣла подлѣ лѣстницы, спокойно ожидая, чѣмъ окончится все происшедшее.

Арригуччіо очень поспѣшно направился къ братьямъ своей жены. Онъ такъ громко стучался въ дверь, что его впустили въ домъ. Три брата Сисмонды и ея мать, узнавъ, что къ нимъ явился Арригуччіо, встали, велѣли зажечь свѣтъ и вышли къ своему родственнику, спрашивая его, зачѣмъ онъ пришелъ одинъ и такъ поздно. Въ отвѣтъ на это Арригуччіо разсказалъ имъ все, начиная съ той минуты, когда онъ замѣтилъ, что къ пальцу ноги его жены привязана бичевка, [410]и кончая тѣмъ, какъ онъ поступилъ съ Сисмондой. Наконецъ, чтобы убѣдить родственниковъ своей жены въ томъ, что онъ сказалъ совершенную правду, купецъ отдалъ имъ волосы, которые, какъ ему казалось, онъ срѣзалъ съ головы Сисмонды. Въ заключеніе, онъ попросилъ ихъ сходить за Сисмондой, взять ее къ себѣ въ домъ и поступить съ нею такъ, какъ имъ укажетъ ихъ честь и совѣсть, потому что оставить у себя невѣрную жену онъ не желалъ. Братья Сисмонды повѣрили Арригуччіо; они страшно разсердились на сестру; немедленно зажгли факелы и вмѣстѣ съ купцомъ поспѣшили къ его дому, собираясь очень круто поступить съ молодой женщиной. Ихъ мать, заливаясь слезами, также пошла за Арригуччіо; она умоляла то одного, то другого изъ сыновей не вѣрить голословнымъ обвиненіямъ Арригуччіо, а самимъ хорошенько узнать въ чемъ дѣло: мужъ могъ разсердиться на Сисмонду по какой-нибудь другой причинѣ и взвести на нее небывалую вину въ извиненіе себѣ; потомъ старуха говорила, что она не можетъ допустить мысли, чтобы женщина, которую она знаетъ съ дѣтства, которой она дала отличное воспитаніе, могла себя вести такимъ образомъ; еще многое, многое говорила мать Сисмонды.

Когда братья, мужъ и мать Сисмонды вошли въ домъ купца и начали подниматься по лѣстницѣ, молодая женщина спросила: «Кто тамъ?» Одинъ изъ братьевъ отвѣтилъ ей:

— Ты это скоро узнаешь, злая женщина!

— Что это значитъ? Что случилось, Господи Боже мой! — проговорила Сисмонда; вставъ, она сдѣлала нѣсколько шаговъ навстрѣчу братьямъ и снова сказала: — Братья мои, добро пожаловать, но что васъ привело ко мнѣ въ такой поздній часъ?

Братья удивились, видя, что Сисмонда только-что спокойно работала, что на ея лицѣ нѣтъ никакихъ слѣдовъ побоевъ, тогда какъ Арригуччіо говорилъ, что все ея лицо и тѣло испещрено синяками; они сдержали свой гнѣвъ и стали спрашивать, какъ произошло все то, на что имъ жаловался Арригуччіо; молодые люди грозили жестоко обойтись съ сестрой, если она что-нибудь утаитъ отъ нихъ.

— Право, я не понимаю, — сказала Сисмонда, — о чемъ вы говорите и какую вину взвелъ на меня Арригуччіо.

Арригуччіо смотрѣлъ на жену, точно окаменѣвъ; онъ отлично помнилъ, что колотилъ ее по лицу, а между тѣмъ передъ нимъ стояла, молодая женщина безъ малѣйшихъ слѣдовъ побоевъ. Въ короткихъ словахъ братья разсказали, въ чемъ заключалась жалоба Арригуччіо, упомянули о бичевкѣ, о побояхъ, обо всемъ.

Сисмонда же, обернувшись къ мужу, сказала:

— Горе мнѣ, мужъ мой! Что я слышу о тебѣ? Какъ могъ ты къ своему безславію сказать обо мнѣ, что я дурная женщина, когда я честна; какъ могъ ты выставить себя жестокимъ, грубымъ человѣкомъ, когда ты не грубъ и не жестокъ? Сегодня ночью ты не былъ дома, не былъ въ моей спальнѣ, а между тѣмъ увѣряешь, что ты меня избилъ. Я, право, этого не помню!

— Какъ, — вскрикнулъ Арригуччіо, — ты еще хочешь лгать, безсовѣстная! Развѣ мы не легли въ одно и то же время? Развѣ я не погнался за твоимъ любовникомъ? Развѣ я не избилъ тебя и не обрѣзалъ твоихъ волосъ?

— Ты не ночевалъ дома, — отвѣтила Сисмонда. — Однако, оставимъ это [411]въ сторонѣ, потому что я ничѣмъ нс могу нодтвердить моихъ правдивыхъ словъ. Посмотримъ лучше, правду ли ты говоришь. Ты увѣряешь, будто исколотилъ меня и обрѣзалъ мнѣ волосы. Но ты не билъ меня; посмотри самъ, пусть также и родные мои взглянутъ, есть ли у меня на тѣлѣ или на лицѣ хоть одинъ знакъ отъ удара. Да я и не совѣтую тебѣ когда-нибудь поднять на меня кулакъ: тогда я разорву тебя моими собственными руками. Волосъ моихъ ты тоже не трогалъ, насколько я помню. Впрочемъ, можетъ быть, ты тайкомъ обрѣзалъ ихъ? Посмотримъ, цѣлы они или нѣтъ?

Сисмонда сбросила съ головы покрывало и всѣ увидѣли, что ея волосы не обстрижены. Услышавъ слова молодой женщины и увидѣвъ, что на ней нѣтъ синяковъ, что волосы ея цѣлы, братья и мать Сисмонды стали спрашивать Арригуччіо:

— Что же ты скажешь теперь, Арригуччіо? Все, что мы видимъ и слышимъ, не сходится съ твоимъ разсказомъ. Трудно тебѣ будетъ доказать справедливость твоего обвиненія.

Арригуччіо былъ какъ во снѣ. Онъ хотѣлъ заговорить, но всѣ доказательства, которыми онъ надѣялся подтвердить свои обвиненія, перестали существовать; Арригуччіо потерялъ даръ рѣчи. Сисмонда обратилась къ братьямъ и сказала имъ:

— Братья мои, очевидно, самъ онъ желаетъ, чтобы я сдѣлала то, чего я никогда не рѣшалась сдѣлать прежде, т. е. разсказать вамъ о его порочной жизни; хорошо же, пусть будетъ такъ. Я твердо вѣрю, что съ Арригуччіо дѣйствительно произошло то, о чемъ онъ разсказалъ вамъ, и предполагаю какимъ именно образомъ: этотъ прекрасный, честный человѣкъ, которому вы не въ добрый часъ отдали меня, желаетъ слыть порядочнымъ купцомъ, старается казаться всѣмъ людямъ воздержаннѣе монаха и цѣломудреннѣе дѣвушки; между тѣмъ рѣдкій вечеръ онъ не напивается въ тавернахъ и не остается то у одной, то у другой изъ падшихъ женщинъ, возвращаясь домой или далеко за полночь, пли подъ самое утро и заставляя меня ждать его, какъ сегодня. Я увѣрена, что онъ въ пьяномъ видѣ замѣтилъ шнурокъ, привязанный къ ногѣ одной изъ этихъ несчастныхъ, и потомъ надѣлалъ всѣ тѣ позорные поступки, которыми только-что хвалился. Наконецъ, вѣроятно, онъ вернулся къ ней, избилъ ее и обрѣзалъ ей волосы. Сдѣлавъ это еще не въ полномъ сознаніи, онъ воображалъ, да и теперь еще, безъ сомнѣнія, воображаетъ, что все происшедшее случилось со мной. Взгляните на него хорошенько и вы по его лицу увидите, что до сихъ поръ хмель еще не вполнѣ вышелъ у него изъ головы. Все, что онъ наговорилъ обо мнѣ, можно лишь приписать его опьянѣнію, а потому вполнѣ прощаю его и прошу васъ сдѣлать то же!

Услышавъ рѣчи дочери, мать Сисмонды возвысила голосъ и произнесла:

— Клянусь крестомъ Господнимъ, дочь моя, это невозможно! Гораздо лучше было бы убить этого негоднаго, неблагодарнаго пса, который недостоинъ имѣть такую жену, какъ ты. Право, можно подумать, что онъ тебя подобралъ на улицѣ! Прекрасно было бы, если бы ты покорно слушала слова этого купчишки, явившагося изъ деревни, вышедшаго изъ грязи. Эти нищіе люди приходятъ къ намъ въ города въ грубыхъ суконныхъ одеждахъ, въ плохой обуви, съ перьями, приставшими къ ихъ спинѣ. Наживъ нѣсколько сольдовъ, они берутъ себѣ въ жены дочерей [412]вліятельныхъ людей или дворянъ, украшаютъ себя гербами и говорятъ: «Я всегда былъ такимъ, и домъ мой знатенъ». Ахъ, если бы сыновья послушались меня! Ты бы отлично, хотя и скромно, жила въ домѣ графа Гвиди. Но нѣтъ, они пожелали, чтобы ты стала женой этого достойнаго человѣка, который, несмотря на то, что лучше и честнѣе тебя нѣтъ женщины въ цѣлой Флоренціи, не стыдится называть свою жену развратницей, точно мы тебя не знаемъ! Право, его слѣдовало бы жестоко наказать!

Обернувшись къ сыновьямъ, она прибавила:

— Дѣти мои, я вамъ сказала, что всему этому слѣдуетъ положить конецъ. Слышали ли вы, какъ вашъ зятекъ, жалкій купчишка, обходится съ вашей сестрой? Если бы я была на вашемъ мѣстѣ и онъ клеветалъ при мнѣ на нее, да вдобавокъ поступалъ такъ, какъ онъ поступаетъ, я не успокоилась бы, пока не стерла его съ лица земли. И если бы я была мужчиной, а не женщиной, то никому не позволила бы отнять у меня возможности отмстить ему. Накажи Богъ этого жалкаго пьяницу, не знающаго ни стыда, ни совѣсти!

Молодые люди выслушали мать, потомъ осыпали Арригуччіо низкой бранью и оскорбленіями и въ концѣ концовъ сказали:

— Мы прощаемъ тебя на этотъ разъ, потому что ты пьянъ. Только берегись и, если жизнь тебѣ дорога, воздержись на будущее время отъ сочиненія такихъ разсказовъ. Если ты еще разъ рѣшишься выдумать что-либо въ томъ же родѣ, мы отплатимъ тебѣ за все сразу!

Съ этими словами они ушли. Арригуччіо былъ совершенно ошеломленъ; онъ не зналъ, дѣйствительно ли произошло то, о чемъ онъ разсказалъ братьямъ своей жены, или онъ видѣлъ все это во снѣ. Онъ ничего не возразилъ Сисмондѣ и оставилъ ее въ покоѣ. Такъ молодая женщина, благодаря своей хитрости, не только избѣгла опасности, но и получила возможность жить, какъ ей угодно, не заботясь болѣе о своемъ мужѣ.