Саладинъ, переодѣтый купцомъ, пользуется гостепріимствомъ синьора Торелло. Когда настаетъ крестовый походъ, Торелло даетъ своей женѣ срокъ для вторичнаго выхода замужъ. Онъ попадаетъ въ плѣнъ и его принимаетъ къ себѣ султанъ въ качествѣ знатока соколиной охоты; узнавъ его и сказавъ ему объ этомъ, султанъ оказываетъ ему великія почести. Торелло заболѣваетъ, помощью волшебства въ одну ночь переносится въ Павію и попадаетъ на свадебный пиръ къ своей женѣ, вторично выходящей замужъ; она узнаетъ его и онъ вмѣстѣ съ нею возвращается къ себѣ домой.
Когда Филомена окончила свой разсказъ, благородная признательность Тита вызвала похвалы всѣхъ слушателей. Оставалось разсказать новеллу только Діонео; оставляя за нимъ обычную льготу, король началъ такъ:
— Прелестныя дамы! Филомена была совершенно права въ своихъ разсужденіяхъ о дружбѣ; въ заключительныхъ словахъ своего разсказа она совершенно основательно жаловалась на недостатокъ вниманія, оказываемаго дружбѣ нынѣшними людьми. И если бы мы здѣсь собрались съ тою цѣлью, чтобы искоренять пороки людей или укорять за нихъ, то я продолжалъ бы ея рѣчи и сказалъ бы самъ цѣлую проповѣдь. Но у насъ цѣль другая; я хочу, въ своей, нѣсколько длинноватой, но интересной исторіи, разсказать вамъ про одинъ изъ подвиговъ великодушія Саладина, чтобы вы видѣли изъ фактовъ, входящихъ въ эту исторію, что дружбу, чью бы то ни было, никакъ нельзя разсчитывать пріобрѣсти пороками; надо умѣть находить удовольствіе въ доставленіи другому всякихъ услугъ, и надѣяться, что эти услуги рано или поздно могутъ получить награду.
Итакъ, повѣдаю вамъ, что, по сохранившемуся преданію, во времена императора Фридриха I христіанскими народами былъ предпринятъ крестовый походъ. Тогдашній могущественный вавилонскій султанъ Саладинъ узналъ объ этомъ походѣ заранѣе и захотѣлъ лично видѣть приготовленія къ нему христіанскихъ властителей, чтобы успѣшнѣйшимъ образомъ подготовить и оказать имъ сопротивленіе. Приведя въ порядокъ всѣ дѣла въ Египтѣ, онъ сдѣлалъ видъ, что отправляется на поклоненіе къ святымъ мѣстамъ, а самъ, взявъ съ собою двухъ своихъ приближенныхъ, людей особо одаренныхъ мудростью, и трехъ служителей, отправился въ свое странствованіе подъ видомъ купца. Онъ посѣтилъ многія христіанскія земли. Однажды, во время пути по Ломбардіи, переходя черезъ горы, ему пришлось переѣзжать изъ Милана въ Павію. При наступленіи вечера онъ повстрѣчался съ однимъ дворяниномъ родомъ изъ Павіи, по имени Торелло д’Истрія, который ѣхалъ въ свое помѣстье на берегу Тичино, въ сопровожденіи слугъ, со сворою собакъ и ловчими птицами. Увидѣвъ путниковъ, Торелло по виду ихъ заключилъ, что они люди знатные и при томъ иноземцы, и пожелалъ оказать имъ гостепріимство. Саладинъ обратился было съ вопросомъ къ одному изъ слугъ Торелло — далеко ли до Павіи и попадутъ ли они туда до ночи, но тотъ не далъ своему слугѣ отвѣтить и самъ отвѣчалъ Саладину:
— Господа! Вамъ теперь въ Павію уже не попасть во-время, васъ не впустятъ въ городъ!
— Въ такомъ случаѣ, — сказалъ Саладинъ. — не благоволите ли указать намъ, такъ какъ мы иноземцы, гдѣ мы могли бы остановиться на ночь?
— Это я охотно сдѣлаю, — отвѣтилъ Торелло. — Я какъ разъ только-что намѣревался послать одного изъ людей въ одно мѣсто по сосѣдству съ Павіею; я пошлю его проводитъ васъ и онъ укажетъ вамъ, гдѣ вы можете съ удобствомъ расположиться.
Онъ подозвалъ одного изъ своихъ расторопныхъ служителей, сказалъ ему, что надо сдѣлать, и отправилъ его съ ними. А самъ быстро направился къ своему помѣстью, приказалъ изготовитъ хорошій ужинъ и накрыть столы у себя въ саду. Распорядившись такъ, онъ сталъ у воротъ поджидать гостей. Проводникъ, отвлекая путниковъ разными разговорами, провелъ ихъ окольною дорогою и проводилъ къ дому своего господина, такъ что они ничего не замѣтили. Торелло, увидѣвъ ихъ, когда они подъѣхали, со смѣхомъ воскликнулъ:
— Милости просимъ, дорогіе гости!
Мудрый Саладинъ тотчасъ разсудилъ, что ихъ хозяинъ боялся ихъ отказа, если прямо пригласить ихъ къ себѣ, потому и прибѣгнулъ къ уловкѣ, чтобы лишить ихъ возможности отказываться. Въ отвѣтъ на привѣтствіе хозяина онъ промолвилъ:
— Если бы было принято жаловаться на вѣжливость, то мы, конечно, жаловались бы на васъ: хотя вы нѣсколько и увеличили нашъ путь, но принудили насъ воспользоваться вашимъ гостепріимствомъ, которое мы рѣшительно ничѣмъ не заслужили, кромѣ простой дорожной встрѣчи!
— Господа, — отвѣчалъ умный и словоохотливый хозяинъ, — все это я дѣлаю изъ особаго къ вамъ почтенія, которое вызвано во мнѣ самою вашею внѣшностью. Остаюсь увѣреннымъ, что оказываемая вамъ учтивость гораздо ничтожнѣе той, на какую вы имѣете право; но дѣло въ томъ, что внѣ Павіи вамъ нигдѣ не найти сноснаго пристанища, а потому не посѣтуйте, что вамъ пришлось нѣсколько свернуть въ сторону съ вашего пути.
Въ это время вся прислуга Торелло собралась вокругъ гостей, и когда они спѣшились, приняла отъ нихъ коней. Торелло отвелъ трехъ путниковъ въ приготовленныя для нихъ комнаты, гдѣ они переодѣлись и освѣжились превосходнымъ виномъ; потомъ онъ занималъ ихъ пріятною бесѣдою вплоть до ужина. Саладинъ, его спутники и слуги знали итальянскій языкъ, такъ что все хорошо понимали и ихъ рѣчь также была понятна; всѣ они нашли своего хозяина самымъ милымъ и любезнымъ человѣкомъ на свѣтѣ, притомъ такимъ радушнымъ и разговорчивымъ, какого они еще не видывали. Торелло, въ свою очередь, былъ радъ гостямъ и, полагая, что они люди очень знатные, только о томъ и горевалъ, что недостаточно оказалъ имъ чести въ этотъ вечеръ, но утѣшался тѣмъ, что завтра сумѣетъ ихъ угостить на славу. Онъ тотчасъ далъ нужныя наставленія одному изъ слугъ и отправилъ его въ Павію, къ своей женѣ, женщинѣ очень умной и великодушной. Послѣ того онъ повелъ гостей въ садъ и спросилъ ихъ, кто они такіе.
— Мы кипрскіе купцы, — отвѣчалъ Саладинъ, — и пріѣхали съ Кипра; ѣдемъ по дѣламъ нашимъ въ Парижъ.
— Дай Богъ, чтобы наша страна, — сказалъ Торелло, — производила на свѣтъ такихъ дворянъ, какихъ Кипръ производитъ купцовъ!
Между тѣмъ за пріятными разговорами подошло время ужина. Торелло пригласилъ ихъ сѣсть за столъ, при чемъ ужинъ, несмотря на то, что онъ не былъ подготовленъ заранѣе, оказался очень хорошимъ. Послѣ ужина, зная, что гости утомлены, Торелло уложилъ гостей въ спокойныя постели и скоро самъ ушелъ почивать.
Слуга, посланный въ Павію, передалъ порученіе его женѣ. Какъ умѣлая и опытная хозяйка, та немедленно собрала всю прислугу, дала знать друзьямъ Торелло, все приготовила къ парадному пріему гостей, позвала также именитыхъ гражданъ, убрала домъ матеріями, вѣтвями, заготовила свѣточи и вообще распорядилась исполнить все, что приказалъ ей черезъ посланнаго мужъ. На утро, когда гости встали, Торелло вмѣстѣ съ ними выѣхалъ на рѣчку и тутъ показалъ, какъ его соколы охотятся за птицею. Когда же Саладинъ попросилъ его дать имъ провожатаго до Павіи, чтобы онъ указалъ имъ лучшую гостинницу въ городѣ, Торелло сказалъ:
— Мнѣ самому нужно быть въ городѣ, и я самъ васъ провожу!
Тѣ, повѣривъ ему, остались очень довольны и пустились въ путь вмѣстѣ съ нимъ. Былъ уже третій часъ, когда они прибыли въ Павію. Торелло направилъ ихъ, по его обѣщанію, въ лучшую гостинницу и привелъ ихъ къ своему дому. Здѣсь гостей встрѣтили до полусотни именитыхъ павійскихъ гражданъ, которые быстро окружили пріѣзжихъ. Саладинъ и его спутники тотчасъ все поняли и сказали:
— Синьоръ Торелло! Мы видимъ, что это совсѣмъ не то, о чемъ мы васъ просили; достаточно и того, что мы провели у васъ эту ночь, даже и того уже для насъ слишкомъ много; поэтому дозвольте намъ продолжать нашъ путь.
— Господа, — отвѣтилъ Торелло, — за то, что мнѣ удалось сдѣлать для васъ вчера, я долженъ благодарить скорѣе случай, чѣмъ васъ самихъ; только случай заставилъ васъ свернуть съ дороги и припять гостепріимство въ моемъ домикѣ. Теперь же прошу васъ самихъ оказать мнѣ честь; прошу васъ объ этомъ вмѣстѣ со всѣми господами, которые стоятъ вокругъ васъ; быть можетъ, вы не откажете сдѣлать намъ всѣмъ честь, отобѣдать съ нами въ компаніи.
Побѣжденные такою вѣжливостью, Саладинъ и его спутники спѣшились; всѣ присутствовавшіе привѣтствовали ихъ и повели въ комнаты, которыя, ради ихъ пріема, были богатѣйшимъ образомъ убраны. Сложивъ путевыя принадлежности и освѣжившись, они прошли въ роскошно убранный залъ. Послѣ омовенія рукъ всѣ сѣли за богато сервированный столъ и кушали изысканныя, обильныя яства; все было сдѣлано съ такою пышностью, что самому императору нельзя было бы оказать болѣе почетнаго пріема. Саладинъ и его спутники были сами люди знатные и видели на своемъ вѣку всякое великолѣпіе, тѣмъ не менѣе были весьма поражены, особенно когда подумали о томъ, что ихъ хозяинъ простой горожанинъ, а не какой-нибудь владѣтельный князь.
Когда обѣдъ окончился, гости нѣкоторое время бесѣдовали между собою; въ это время началась сильная жара и всѣ гости-горожане разошлись на отдыхъ. Торелло же, желая показать имъ все, чѣмъ только онъ владѣлъ и что было особенно дорого ему, повелъ ихъ въ особую комнату и позвалъ свою жену. Она была высокая, видная, красивая женщина; она вошла, одѣтая въ пышныя одежды, ведя двухъ своихъ дѣтокъ, которыя казались настоящими ангелами, и любезно привѣтствовала гостей. При входѣ ея они встали съ мѣстъ, поклонились ей, и, пригласивъ ее сѣсть съ ними, долго восхищались ея прелестными дѣтьми. Когда Торелло вышелъ ненадолго, она вступила съ ними въ бесѣду, спрашивала ихъ, гдѣ они путешествовали и куда теперь направляются; на это они ей отвѣтили то же самое, что́ ранѣе сказали Торелло.
— Я вижу, — сказала она съ привѣтливою улыбкою, — что мои женскія догадки пришлись какъ разъ кстати. Я хочу просить васъ оказать мнѣ особую милость и принять отъ меня небольшіе подарки, которые я для васъ приготовила. Мы, женщины, существа незначительныя; таковы же и наши дары; примите ихъ не по ихъ цѣнности, а ради моего искренняго желанія сдѣлать вамъ удовольствіе!
И она приказала принести каждому изъ нихъ по двѣ пары одежды, одну суконную, другую мѣховую, но не городского и купеческаго, а дворянскаго фасона, три кафтана и панталоны; при этомъ она сказала:
— Примите это отъ меня; я сдѣлала такія же одежды моему мужу. Ваши жены теперь далеко отъ васъ, вы уже сдѣлали большой путь и вамъ еще предстоитъ такой же, а я знаю, что купцы народъ привыкшій къ чистой и опрятной одеждѣ, и потому увѣрена, что эти дары, хотя и ничтожные, будутъ вамъ очень кстати.
Путники были поражены и откровенно признались, что синьоръ Торелло простираетъ свою любезность до того, что предусматриваетъ всѣ ихъ путевыя нужды; видя эти одежды, сдѣланныя по фасону носимыхъ благородными людьми, они подумали, не узналъ ли Торелло кто они такіе; одинъ изъ нихъ сказалъ дамѣ отъ лица своихъ спутниковъ:
— Сударыня, эти дары имѣютъ весьма значительную цѣну, и мы ни на что не рѣшились бы ихъ принятъ отъ васъ, если бы насъ не вынуждали къ тому ваши просьбы!
Вскорѣ послѣ того вернулся Торелло, а его жена, пожелавъ имъ счастливаго пути, ушла и распорядилась, чтобы такіе же подарки были сдѣланы ихъ прислугѣ. Торелло убѣдительно просилъ ихъ остаться у него весь тотъ день. Они пошли отдохнуть, потомъ совершили съ Торелло прогулку верхомъ по городу, а вечеромъ ужинали въ компаніи со многими приглашенными знатными гостями. На другой день утромъ, собравшись въ путь, они увидѣли, что вмѣсто ихъ усталыхъ лошадей, имъ подвели великолѣпныхъ верховыхъ коней, также какъ и ихъ служителямъ. Увидавъ это, Саладинъ обратился къ своимъ спутникамъ и сказалъ:
— Клянусь небомъ, что болѣе щедраго и любезнаго человѣка не было еще никогда на свѣтѣ! И если христіанскіе короли всѣ таковы, какъ этотъ рыцарь, то вавилонскому султану нечего думать оказывать сопротивленіе не только имъ всѣмъ въ союзѣ, но даже и одному изъ нихъ!
Зная, что отказываться будетъ безполезно, гости поблагодарили хозяина и сѣли на коней. Торелло съ компаніею горожанъ проводилъ ихъ далеко за городъ. И хотя Саладину было тяжело съ нимъ разставаться, онъ всетаки, наконецъ, принудилъ Торелло остановиться и вернуться домой. Торелло также не хотѣлось разставаться съ гостями и онъ сказалъ:
— Я вернусь, господа, если вы на этомъ настаиваете; скажу вамъ на прощанье лишь одно: я не знаю, кто вы, и не хочу объ этомъ у васъ выпытывать противъ вашего желанія. Но кто бы вы ни были, вы не увѣрите меня теперь, что вы простые купцы. А затѣмъ — отправляйтесь съ Богомъ!
Саладинъ, уже распрощавшійся со всѣми спутниками Торелло, отвѣчалъ ему:
— Быть можетъ, придетъ время, когда намъ удастся убѣдить васъ въ томъ, что мы дѣйствительно люди, занимающіеся торговлею. Идите съ Богомъ!
Саладинъ съ спутниками двинулся въ путь и мысленно далъ торжественный обѣтъ, если только судьба пощадитъ его жизнь въ предстоящей войнѣ, воздать Торелло не меньшія почести, чѣмъ тѣ, какія самъ отъ него имѣлъ. Долго бесѣдовалъ онъ со своими спутниками о самомъ Торелло, о его женѣ, обо всемъ, что видѣлъ у него, и не могъ нахвалиться имъ и всѣми дѣлами его. Объѣхавъ послѣ многихъ странствій и трудовъ весь Западъ, онъ вновь сѣлъ на корабль и отплылъ въ Александрію, прекрасно, личнымъ опытомъ освѣдомленный о томъ, какъ ему вести свою защиту въ случаѣ войны.
Торелло вернулся въ Павію и тоже долго раздумывалъ объ этихъ трехъ странникахъ, стараясь догадаться, кто такіе могли бы они быть, но ничего не могъ придумать.
Между тѣмъ наступило время сборовъ въ крестовой походъ. Торелло, несмотря на слезы и мольбы своей жены, также рѣшился принять участіе въ походѣ и сдѣлалъ для этого всѣ приготовленія. Передъ отъѣздомъ онъ сказалъ своей женѣ, которую очень любилъ:
— Дорогая моя, ты видишь, что я отправляюсь въ этотъ походъ, ища славы себѣ и спасенія душѣ своей. Поручаю тебѣ всѣ наши дѣла и честь нашего имени. И такъ какъ я знаю навѣрное только то, что отправляюсь, а вернусь или нѣтъ, этого я не могу знать изъ-за тысячи случайностей, какія могутъ встрѣтиться, то и прошу тебя объ одной милости: что бы ты обо мнѣ ни узнала, но если не будешь имѣть вѣсти отъ меня самого, то жди меня одинъ годъ, одинъ мѣсяцъ и одинъ день со дня моего отъѣзда; жди и не выходи замужъ за другого!
— Торелло, — отвѣчала ему горько плакавшая жена, — не знаю, какъ я перенесу горе, въ которомъ ты оставляешь меня. Но если моя жизнь пересилитъ горе и если ты погибнешь, то знай, что будешь ли ты живъ или мертвъ, я буду житъ и умру женою Торелло, вѣрною его памяти!
— Жена, — сказалъ на это Торелло, — я не сомнѣваюсь, что такъ и было бы, если бы это зависѣло отъ тебя одной. Но ты — молодая женщина, ты прекрасна, у тебя обширная родня, твоя добродѣтель всѣмъ извѣстна. Нѣтъ сомнѣнія, что множество благородныхъ и честныхъ мужчинъ, какъ только придетъ вѣсть о моей погибели, станутъ просить твоей руки у твоихъ братьевъ и родственниковъ. Ты рано или поздно принуждена будешь, хотя бы и противъ собственнаго желанія, уступить ихъ настояніямъ. Вотъ почему я и назначаю тебѣ этотъ срокъ.
— Я постараюсь всѣми силами исполнить свой обѣтъ; если же буду вынуждена поступить иначе, то, будь спокоенъ, свято исполню твое желаніе. Молю Бога о томъ, чтобы онъ сохранилъ насъ обоихъ до истеченія этого срока?
Потомъ она горячо обняла Торелло, сняла съ своей руки кольцо, отдала его мужу и сказала ему:
— Если я умру, прежде чѣмъ увижу тебя снова, взглядывай на это кольцо, вспоминай обо мнѣ!
Онъ взялъ кольцо, сѣлъ на коня, распрощался со всѣми и отправился въ путь. Достигнувъ Генуи, онъ съ своею дружиною сѣлъ на корабль, скоро прибылъ въ Акру, тамъ соединился съ другими христіанскими полчищами, среди которыхъ почти тотчасъ начались болѣзни и страшная смертность. Въ это время Саладинъ, благодаря своему военному искусству и удачѣ, которая сопровождала его дѣйствія, забралъ въ плѣнъ, почти безъ боя, большую часть христіанскихъ отрядовъ и всѣхъ ихъ разослалъ партіями по разнымъ городамъ. Въ числѣ другихъ попалъ въ плѣнъ и Торелло и былъ отправленъ въ Александрію. Здѣсь, никѣмъ не узнанный и боясь быть узнаннымъ, онъ, въ силу необходимости, занялся выучкою ловчихъ птицъ; въ этомъ дѣлѣ онъ былъ большимъ мастеромъ, и слава объ его искусствѣ дошла до Саладина.
Онъ далъ ему свободу и сдѣлалъ своимъ сокольничимъ. Всѣ стали называть его «султанскимъ христіаниномъ» и онъ такъ и былъ извѣстенъ подъ этимъ именемъ. Онъ не узнавалъ султана, а султанъ не узнавалъ его. Торелло все тосковалъ о своей Павіи, собирался было бѣжать, но не находилъ удобнаго случая. Случилось, что къ Саладину явились послы изъ Генуи для выкупа своихъ плѣнныхъ согражданъ; когда они уѣзжали, онъ порѣшилъ отправить съ ними письмо къ своей женѣ, съ увѣдомленіемъ, что онъ живъ, вернется, какъ только будетъ возможно, и чтобы она его ждала; такъ онъ и сдѣлалъ. Онъ упросилъ одного изъ пословъ, чтобы тотъ передалъ письмо аббату Санъ Піетро при церкви Златаго Неба, который приходился ему дядею.
Въ такомъ положеніи были дѣла Торелло, когда, бесѣдуя однажды съ Саладиномъ о птицахъ, онъ по какой-то причинѣ разсмѣялся и сдѣлалъ ртомъ особое движеніе, которое Саладинъ хорошо замѣтилъ, когда былъ у него въ гостяхъ въ Павіи. Султанъ тотчасъ вспомнилъ о Торелло, началъ внимательно всматриваться въ своего плѣнника, и ему показалось, что это онъ самый и есть.
— Скажи мнѣ, христіанинъ, — промолвилъ онъ, оставляя прежній разговоръ, — изъ какой страны Запада ты родомъ?
— Государь, — отвѣчалъ Торелло, — я ломбардецъ, родомъ изъ города, называемаго Павіею; я человѣкъ простой, незнатнаго рода.
Услыхавъ это, Саладинъ почти совсѣмъ увѣрился въ своей догадкѣ.
«Богъ послалъ мнѣ случай, — подумалъ онъ про себя, — показать этому человѣку, какъ я былъ доволенъ его привѣтливымъ гостепріимствомъ».
Не говоря болѣе ни слова, онъ приказалъ собрать всѣ свои одежды въ одну комнату, привелъ туда Торелло и сказалъ ему:
— Посмотри, христіанинъ, нѣтъ ли среди этихъ одеждъ такой, которую ты видалъ раньше?
Торелло началъ пересматривать одежды и увидѣлъ тѣ, что его жена дала Саладину; но онъ никакъ не могъ повѣрить, чтобы это были тѣ самыя одежды, и потому сказалъ:
— Государь, я не узнаю ни одной. Правда, вотъ эти двѣ напоминаютъ тѣ одежды, которыя я далъ тремъ купцамъ, гостившимъ у меня въ домѣ.
Тогда Саладинъ, не будучи болѣе въ силахъ сдерживать свою радость, съ чувствомъ обнялъ его и сказалъ:
— Вы — синьоръ Торелло д’Истріа, а я одинъ изъ тѣхъ трехъ купцовъ, которымъ ваша жена дала эти одежды. Пришло, наконецъ, время показать вамъ, каковъ я купецъ, — какъ, помните, я обѣщалъ вамъ при нашемъ прощаніи.
Торелло выслушалъ эти слова съ величайшею радостью, но вмѣстѣ съ тѣмъ и съ не малымъ смущеніемъ; радовался онъ тому, что принималъ у себя такого высокаго гостя, а смущался тѣмъ, что оказалъ ему столь ничтожный, какъ ему казалось, пріемъ.
— Синьоръ Торелло, — сказалъ ему Саладинъ, — если Богъ послалъ васъ сюда ко мнѣ, то помните, что здѣсь уже не я, а вы хозяинъ!
Они долго радовались своей встрѣчѣ; потомъ султанъ приказалъ облачить его въ свои одежды, и, приведя въ собраніе своихъ высшихъ сановниковъ, долго и много говорилъ о немъ, расточая ему хвалы, и повелѣлъ, чтобы каждый, кому дорога его милость, воздавалъ Торелло такія же почести, какъ самому султану. Такъ каждый и старался дѣлать, а особенно тѣ двое сановниковъ, которые вмѣстѣ съ Саладиномъ были у него въ гостяхъ.
Почести, которыми Торелло былъ внезапно окруженъ, заставили его на время забыть о томъ, что дѣлается у него въ Ломбардіи; правда, онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что его письмо дошло до дяди.
Между тѣмъ, въ тотъ день, когда Саладинъ одержалъ большую побѣду надъ христіанами, въ числѣ другихъ палъ на полѣ битвы одинъ мало извѣстный провансальскій рыцарь, по имени Торель де Динь. А такъ какъ Торелло д’Истрія былъ по своей знатности хорошо извѣстенъ всѣмъ христіанамъ, то когда начался говоръ о томъ, что убитъ рыцарь Торель, всѣ и подумали, что погибъ не Торель де Динь, а именно онъ, Торелло д’Истрія. Когда Торелло исчезъ, попавъ въ плѣнъ, слухъ этотъ окончательно утвердился, такъ что многіе итальянцы, вернувшись на родину, разнесли эту вѣсть, а иные такъ поусердствовали, что увѣряли даже, будто сами видѣли его мертвымъ и присутствовали при его похоронахъ. Когда объ этомъ узнала его жена и родственники, они предались величайшей горести, которую съ ними раздѣляли всѣ, близко знавшіе покойнаго. Долго было бы разсказывать о томъ, какъ отчаянно убивалась его вдова; когда, спустя нѣсколько мѣсяцевъ, она начала нѣсколько успокоиваться, за нее стали свататься многіе знатные ломбардцы, а братья и другая родня начали уговаривать ее вступить вторично въ бракъ. Она много разъ съ горькими слезами отказывалась, но, въ концѣ концовъ, была вынуждена покориться настояніямъ родственниковъ, съ тѣмъ условіемъ, что она не выйдетъ замужъ въ промежутокъ времени, завѣщаннаго ей покойнымъ Торелло.
Пока дѣла жены въ Павіи были въ такомъ положеніи и оставалось всего только восемь дней до истеченія назначеннаго срока, въ это время случилось, что Торелло вновь увидѣлся въ Александріи съ однимъ человѣкомъ, который тогда вмѣстѣ съ генузскими послами сѣлъ на корабль, отправлявшійся въ Геную. Торелло позвалъ его и спросилъ, какъ они тогда совершили плаваніе и когда прибыли въ Геную.
— О, сударь, — отвѣчалъ тотъ, — плаваніе было несчастливое. Я тогда остался на островѣ Критѣ, и послѣ слышалъ, что когда судно подошло къ Сициліи, поднялась буря, которая пригнала его къ варварійскимъ берегамъ и разбила; говорятъ, никому не удалось спастись, и въ числѣ другихъ погибли двое моихъ братьевъ!
Давъ полную вѣру этимъ словамъ, которыя были и въ самомъ дѣлѣ вѣрны, и вспомнивъ, что черезъ нѣсколько дней кончается срокъ, данный имъ своей женѣ, соображая, что о немъ до сихъ поръ ровно ничего неизвѣстно въ Павіи и что жена неизбѣжно должна будетъ выдти замужъ за другого, — Торелло впалъ въ такую горесть, что отказался отъ пищи, слегъ въ постель и порѣшилъ умереть. Услышавъ объ этомъ, Саладинъ, искренно его полюбившій, пришелъ къ нему и узнавъ отъ него, послѣ многихъ просьбъ и настояній, причину его горя и недуга, укорилъ его, что онъ ранѣе ничего не сказалъ, а затѣмъ просилъ его утѣшиться; Саладинъ утверждалъ, что если въ этомъ только все дѣло, то онъ ручается, что Торелло будетъ въ Павіи до истеченія срока, и объяснилъ, какъ это будетъ сдѣлано.
Торелло вполнѣ повѣрилъ его словамъ; онъ много разъ слыхалъ, что это вполнѣ возможно и много разъ дѣлалось, тотчасъ утѣшился и только торопилъ Саладина, чтобы тотъ это устроилъ. Саладинъ имѣлъ у себя некроманта, въ искусствѣ котораго не разъ убѣждался; онъ повелѣлъ ему устроить такъ, чтобы Торелло въ одну ночь былъ перенесенъ на кровати къ себѣ въ Павію. Некромантъ отвѣчалъ, что это будетъ сдѣлано, и что нужно только для этого усыпить Торелло.
Распорядившись, Саладинъ вернулся къ Торелло и найдя его попрежнему готовымъ лучше умереть, если нельзя попасть къ сроку въ Павію, сказалъ:
— Торелло, вы любите вашу жену и опасаетесь, чтобы она не досталась другому. Видитъ Богъ, я ничего не имѣю сказать противъ этого: изъ всѣхъ женщинъ, какихъ мнѣ приводилось видѣть, она, по моему мнѣнію, сто́итъ наибольшей похвалы по своимъ обычаямъ, манерамъ, если даже оставить въ сторонѣ красоту, которая, какъ извѣстно, — цвѣтъ, легко увядающій. Послѣ того, какъ судьба привела васъ сюда, я, конечно, льстилъ себя надеждою, что мы будемъ жить вмѣстѣ и будемъ оба полпоправными властителями царства, которымъ я управляю. Если Богъ не судилъ мнѣ этого счастья, и вамъ запало въ душу рѣшеніе либо умеретъ, либо попасть къ сроку въ Павію, то мнѣ остается только пожалѣть, что я не могу устроить вашего возврата домой со всею тою честью, со всѣмъ великолѣпіемъ и пышностью, какіе должны быть вамъ оказаны по вашимъ добродѣтелямъ. Такъ какъ вы желаете возвратиться немедленно, то я это могу устроить только въ томъ видѣ, какъ вамъ сказалъ.
— Государь, — отвѣчалъ ему Торелло, — ваши милостивыя дѣянія даже и безъ словъ вашихъ уже доказали мнѣ ваше благоволеніе, котораго я никогда не заслуживалъ въ такой высокой мѣрѣ; вѣрьте, что я буду всю жизнь вѣрить вамъ и умру съ этою вѣрою! Но такъ какъ мнѣ необходимо отправиться, то прошу васъ, какъ можно скорѣе исполнить обѣщанное вами: завтра послѣдній день назначеннаго мною срока!
Саладинъ обѣщалъ непремѣнно все устроить. На слѣдующій день, имѣя въ виду въ ту же ночь отправить Торелло домой, Саладинъ повелѣлъ соорудить посреди просторной залы большую и роскошную кровать, съ матрацами, которые, по тамошнему обычаю, были сшиты изъ бархата и суконъ съ золотомъ, а надъ кроватью балдахинъ, шитый причудливыми узорами крупнѣйшимъ жемчугомъ и самыми дорогими каменьями, которые оказались впослѣдствіи безцѣннымъ сокровищемъ; такія же богатыя занавѣси были придѣланы въ видѣ полога. Самого Торелло, совершенно уже оправившагося, онъ велѣлъ одѣть въ сарацинскую одежду, самую богатую и роскошную, какую только удавалось кому-либо видѣть, и на голову его возложить его собственную богатую чалму.
При наступленіи вечера Саладинъ со множествомъ своихъ сановниковъ вошелъ въ комнату Торелло и, сѣвъ рядомъ съ нимъ, едва удерживаясь отъ слезъ, началъ говорить ему:
— Торелло, приближается часъ, когда я долженъ буду разстаться съ вами. Я не могу сопровождать васъ въ томъ пути, которымъ вы воспользуетесь, и потому долженъ съ вами проститься сейчасъ, въ этой комнатѣ. И теперь, прежде чѣмъ поручить васъ Богу, чтобы Онъ хранилъ васъ, прошу, во имя нашей дружбы, вспоминать обо мнѣ. Если возможно, то прежде чѣмъ мы покинемъ эту жизнь, я желалъ бы, чтобы вы хоть одинъ разъ пріѣхали сюда навѣстить меня, когда устроите ваши дѣла въ Ломбардіи. Пусть хоть одинъ только разъ я увижу васъ счастливымъ, и тѣмъ вознагражу себя за внезапную теперешнюю разлуку съ вами, къ которой вы меня принуждаете. А до тѣхъ поръ, пока представится возможность сдѣлать это, вамъ не трудно будетъ увѣдомить меня письмомъ обо всемъ, въ чемъ вы можете имѣть надобность, и я все сдѣлаю для васъ охотнѣе, чѣмъ для кого бы то ни было другого.
Торелло не могъ сдерживать горькихъ слезъ и отвѣтилъ только въ немногихъ словахъ, увѣряя Саладина, что онъ никогда не забудетъ всѣхъ его милостей и доблестей и что онъ исполнитъ все, о чемъ тотъ его проситъ, если только судьба продлитъ его дни.
Саладинъ горячо обнялъ и поцѣловалъ его, со слезами пожелалъ ему счастливаго пути, вышелъ изъ комнаты въ сопровожденіи всѣхъ сановниковъ и направился въ ту залу, гдѣ была приготовлена кровать.
Было уже поздно, и некромантъ приготовлялся къ своимъ волхвованіямъ. Пришелъ врачъ и далъ Торелло особое питье для того, чтобы подкрѣпить его; какъ только Торелло выпилъ его, онъ тотчасъ погрузился въ глубокій сонъ. Тогда его соннаго перенесли, по приказу Саладина, на приготовленное ложе, на которое былъ положенъ большой драгоцѣннѣйшій вѣнецъ съ надписью о томъ, что Саладинъ назначаетъ его въ даръ женѣ Торелло. Потомъ онъ надѣлъ на палецъ Торелло перстень съ карбункуломъ (рубиномъ), обладавшимъ такою силою блеска, что отъ него исходилъ свѣтъ, какъ отъ факела; цѣнность же его едва ли возможно было и опредѣлить. Потомъ онъ приказалъ опоясать его мечемъ, покрытымъ безцѣнными украшеніями. Рядомъ съ нимъ онъ велѣлъ поставить ларчикъ съ драгоцѣнными каменьями, а по бокамъ два огромныхъ золотыхъ сосуда, наполненныхъ золотомъ и множествомъ всякихъ драгоцѣнныхъ вещей, которыя долго было бы всѣ перечислять. Сдѣлавъ все это, онъ снова поцѣловалъ Торелло и сказалъ некроманту, чтобы тотъ началъ свое дѣло. И вотъ, ложе, вмѣстѣ съ Торелло и всѣмъ, что было на немъ, на глазахъ Саладина и всѣхъ присутствовавшихъ, вдругъ пропало изъ вида.
Торелло былъ доставленъ, по его просьбѣ, въ церковь св. Петра въ Павіи. Ложе, на которомъ онъ находился и всѣ окружавшія его драгоцѣнности были поставлены среди церкви; самъ Торелло все еще спалъ. Когда прозвонили къ заутрени, въ церковь вошелъ причетникъ со свѣтильникомъ въ рукѣ. Увидѣвъ роскошную кровать, онъ не столько былъ пораженъ, сколько перепуганъ; ни мало не медля, онъ повернулся и выбѣжалъ вонъ. Настоятель и монахи, видя его бѣгущимъ, были удивлены и спросили его, куда онъ бѣжитъ. Причетникъ разсказалъ, въ чемъ дѣло.
— Что ты это! — сказалъ ему настоятель, — вѣдь ты не ребенокъ и не въ первый разъ въ церкви, чтобы такъ легко пугаться всякаго вздора! Пойдемте всѣ вмѣстѣ, посмотримъ, какую буку онъ тамъ видѣлъ.
Зажгли свѣтильники, и вошли всѣ въ церковь, и въ самомъ дѣлѣ увидѣли большую великолѣпную кровать, а на ней спящаго рыцаря. Они остановились въ страхѣ и нерѣшительности, не смѣя подходить близко, и разсматривали нагроможденныя на ложѣ драгоцѣнности. А между тѣмъ сила свотворнаго питья къ этому времени изсякла, и Торелло, испустивъ глубокій вздохъ, проснулся. Монахи вмѣстѣ съ своимъ настоятелемъ, видя это, всѣ въ одинъ голосъ вскрикнули: «Господи, спаси и помилуй!» и пустились бѣжать. Торелло же, открывъ глаза и оглядѣвшись вокругъ, тотчасъ узналъ, что онъ именно туда и попалъ, куда просилъ Саладина доставить его, и остался очень доволенъ. Онъ сѣлъ на ложѣ, посмотрѣлъ еще разъ кругомъ себя и тутъ только убѣдился воочію въ щедрости Саладина. Онъ слышалъ, какъ монахи разбѣжались, понялъ, что ихъ испугало, и началъ громко звать настоятеля и упрашивать его, чтобы онъ успокоился и не боялся, что это онъ, его племянникъ, Торелло. Настоятель, услыхавъ это, еще болѣе испугался, зная, что племянникъ умеръ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Однако, черезъ нѣкоторое время, одумавшись и слыша, что его кличутъ, онъ перекрестился и вошелъ въ церковь.
— Святой отецъ, — сказалъ ему Тарелло, — что же вы сомнѣваетесь? Это я, живой и здоровый, благодареніе Богу, и только-что вернувшійся изъ заморскихъ странствій!
Настоятель, видя его въ сарацинской одеждѣ и съ огромною бородою, что очень измѣняло его наружность, понемногу успокоился, взялъ его за руку и сказалъ:
— Наконецъ-то ты вернулся, сынъ мой! Не удивляйся нашему страху; у насъ не найдешь ты ни единаго человѣка, который не былъ бы твердо убѣжденъ, что ты умеръ. А твоя супруга, госпожа Адаліета, уже уступила настойчивымъ просьбамъ своей родни и противъ воли должна была выдти замужъ за другого; сегодня утромъ она должна идти къ новому супругу, тамъ уже все готово для свадебнаго пира.
Торелло поднялся съ своего великолѣпнаго ложа и съ величайшею радостью поздоровался съ настоятелемъ и братіею. Онъ просилъ ихъ, чтобы они никому не разсказывали о его возвращеніи, пока онъ не уладитъ своихъ дѣлъ. Они убрали драгоцѣнности въ сохранное мѣсто, а потомъ Торелло подробно разсказалъ настоятелю обо всѣхъ своихъ приключеніяхъ, и тотъ, очень обрадованный, вмѣстѣ съ нимъ воздалъ благодареніе Богу. Послѣ того Торелло спросилъ, кто такой новый мужъ его жены; настоятель ему сказалъ.
— Теперь, — сказалъ Торелло, — прежде чѣмъ узнаютъ о моемъ возвращеніи, я хочу видѣть, въ какомъ состояніи духа находится моя жена, какъ она будетъ держать себя на свадебномъ пиру. Духовнымъ не принято пировать на свадьбѣ, но я прошу васъ, отче, ради любви ко мнѣ, устройте такъ, чтобы мнѣ вмѣстѣ съ вами попасть на свадьбу.
Настоятель охотно согласился. Насталъ день, и онъ послалъ сказать новобрачному, что хотѣлъ бы присутствовать у него на свадебномъ пиру съ однимъ знакомымъ. Тотъ отвѣчалъ, что будетъ очень радъ. Итакъ, когда пришло время, Торелло въ той же самой одеждѣ, въ какой прибылъ, пошелъ съ настоятелемъ въ домъ новаго мужа своей жены; всѣ встрѣчавшіе разглядывали его съ удивленіемъ, но узнать никто не могъ; настоятель же всѣмъ говорилъ, что это сарацинъ, отправленный съ посольствомъ отъ султана къ французскому королю.
Торелло сѣлъ за столомъ прямо противъ своей жены и смотрѣлъ на нее съ большимъ удовольствіемъ; по ея лицу онъ видѣлъ, что эта свадьба ей далеко не по душѣ. Она тоже взглядывала на него; конечно, ей и въ голову не приходило, что это онъ, потому что длинная борода и иноземная одежда совершенно перемѣнили его наружность, и притомъ же она была вполнѣ увѣрена въ его смерти.
Наконецъ, Торелло подумалъ, что настало время испытать, помнитъ ли она его? Онъ снялъ съ пальца кольцо, которое она дала ему передъ отправленіемъ въ походъ, подозвалъ мальчика, который прислуживалъ около него и сказалъ ему:
— Скажи отъ меня новобрачной, что въ моей землѣ есть обычай, когда какой-нибудь иноземецъ, какъ я теперь, пируетъ на свадьбѣ у новобрачной, какъ она, то, въ знакъ того, что она рада гостю, пришедшему къ ней на пиръ, посылаетъ ему кубокъ, изъ котораго пьетъ, полный вина; гость отпиваетъ вина, покрываетъ кубокъ, передаетъ ей, а она допиваетъ остатки.
Мальчикъ передалъ это дамѣ, и та, по своей благовоспитанности, считая гостя за человѣка очень знатнаго, чтобы показать ему, что польщена его посѣщеніемъ, приказала сполоснуть и наполнить виномъ большой золотой кубокъ, который стоялъ передъ нею, и подать его гостю.
Торелло взялъ ея кольцо въ ротъ, и въ то время, какъ пилъ вино, опустилъ кольцо въ кубокъ, а затѣмъ, оставивъ въ кубкѣ лишь небольшое количество вина, покрылъ его крышкою и отослалъ дамѣ. Та взяла кубокъ, открыла его, поднесла къ устамъ, увидала кольцо и, не говоря ни слова, разглядывала его. Она тотчасъ признала его за то самое, которое дала Торелло, когда провожала его въ путь, вынула его изъ кубка, пристально всмотрѣлась въ чужеземца и узнала его. Вдругъ, словно обезумѣвъ, она вскочила съ мѣста, опрокинувъ стоявшій передъ нею столъ, и вскричала:
— Это онъ, это мой мужъ, это Торелло!
Она подбѣжала къ нему и, не обращая ни на что вниманія, кинулась къ нему на шею и обняла его такъ крѣпко, что ее ни словами, ни силою нельзя было оторвать отъ него. Наконецъ, уже самъ Торелло, успѣвшій овладѣть собою, началъ ее уговаривать, что у нихъ еще будетъ впереди довольно времени для объятій.
Весь свадебный пиръ пришелъ въ разстройство, но за то всѣ были несказанно рады, что вернулся такой славный рыцарь. Онъ же просилъ всѣхъ, чтобы никто не безпокоился. Торелло тотчасъ разсказалъ всѣ свои приключенія, начиная съ минуты выступленія въ походъ и до его появленія на свадьбѣ. Новобрачнаго онъ просилъ не огорчаться; онъ хотѣлъ взять его жену, считая его мертвымъ, но теперь, когда видитъ его живымъ, долженъ уступить ее законному мужу. Новобрачный, хотя и весьма смущенный, отвѣчалъ въ самомъ дружескомъ тонѣ, что онъ воленъ взять то, что принадлежитъ ему. Невѣста оставила новобрачному кольцо и вѣнецъ, и другіе его дары, а то кольцо, что взяла изъ кубка, надѣла себѣ на палецъ; взяла она также вѣнецъ, посланный ей Саладиномъ. Они вышли изъ дома, гдѣ были, и со всею торжественною свадебною обстановкою перешли въ домъ Торелло. Здѣсь всѣ родственники, друзья и сограждане, горевавшіе о смерти Торелло и считавшіе его возвращеніе чудомъ, утѣшались и радовались за веселымъ пиромъ.
Торелло поднесъ часть своихъ драгоцѣнностей тому, кто потратился на свадебный пиръ, часть дядѣ-настоятелю и многимъ другимъ лицамъ. Саладину онъ отправилъ нѣсколько писемъ съ извѣщеніемъ о своемъ благополучномъ возвращеніи на родину и съ увѣреніями въ своей вѣчной дружбѣ. Много лѣтъ прожилъ онъ въ счастіи со своею достойною женою.
Таковъ былъ конецъ горестныхъ приключеній Торелло и его дорогой жены и такова была награда за ихъ изысканное гостепріимство. Многіе стараются отличиться своею любезностью, да только обыкновенно такъ неумѣло берутся за дѣло, что выходитъ, будто они желаютъ получить награду за нее еще раньше, чѣмъ ее оказали; и если ихъ любезность не увѣнчивается тѣмъ, чего они добивались, то не слѣдуетъ изумляться ни имъ самимъ, ни другимъ.