Посвящается А. И. Куприну.
I.
… Когда все уже было съѣдено, выпито, когда всѣ откинулись на спинки стульевъ и задымили папиросами, — Рѣзуновъ хлопнулъ рукой по столу и сказалъ:
— Хотите чего-нибудь остраго?
— Давай! — поощрила компанія.
— Сейчасъ приведу его!
— Кого? Кого?!
Но Рѣзуновъ уже выскочилъ изъ кабинета к помчался въ общій залъ ресторана.
— Этотъ Рѣзуновъ вѣчно придумаетъ какую-нибудь глупость, — укоризненно проворчалъ Тыринъ. — Навѣрное, какую-нибудь дѣвицу притащить.
— Идетъ! — весело крикнулъ Рѣзуновъ, влетая въ кабинетъ.
— Кто?!
— Онъ! Мужъ Дыбовичъ. Сейчасъ будетъ здѣсь! Никто даже не успѣлъ высказать протеста противъ этого нелѣпаго приглашенія. Послѣдніе дни у всѣхъ на устахъ было имя Ольги Дыбовичъ, убитой ея любовникомъ и его сообщникомъ — слугой этого любовника. Трупъ убитой былъ положенъ въ корзину, отправленъ въ Москву, и только тамъ, на вокзалѣ, преступленіе раскрылось. Слѣдствіе скоро добралось до источниковъ преступленія, и любовникъ Темерницкій, вмѣстѣ со слугой Мракинымъ, были арестованы.
Большинство людей, пировавшихъ въ кабинетъ ресторана, было недовольно неумѣстной выходкой
Рѣзунова, притащившаго несчастнаго мужа убитой напоказъ празднымъ людямъ, а двое-трое, наоборотъ, съ жаднымъ любопытствомъ впились глазами въ лицо, вошедшаго за Рѣзуновымъ, господина.
Лицо было розовое, круглое, съ рѣдкими свѣтлыми усиками и выцвѣтшими голубыми глазами.
Толстыя губы не совсѣмъ прикрывали два ряда крупныхъ неровныхъ зубовъ.
Держался онъ неспокойно, все время нервно вертя головой направо и налѣво.
Когда онъ обходилъ столь, пожимая всѣмъ руки и повторяя каждый разъ: «Дыбовичъ, Дыбовичъ, Дыбовичъ»…, всѣ деликатно сдѣлали видъ, что не обращаютъ вниманія на эту фамилію, такъ зловѣще звучащую уже въ теченіе двухъ мѣсяцевъ.
Но Рѣзуновъ, ревниво слѣдившій за успѣхомъ своего «номера», замѣтилъ эту деликатность. Очевидно, онъ находилъ ее не соотвѣтствовавшей его программѣ, потому что сейчасъ же громко и развязно заявилъ:
— Это, господа, тотъ Дыбовичъ, у котораго жену въ корзинѣ нашли убитую. Вы, конечно, всѣ слѣдили за этимъ дѣломъ?
Два пріятеля, сидѣвшіе по бокамъ Рѣзунова, энергично толкнули его въ бокъ, но онъ отмахнулся отъ нихъ и продолжалъ:
— Какъ же, какъ же! Нашумѣвшее дѣльце. Ты, Дыбовичъ, небось совсѣмъ и не думалъ, что въ такія знаменитости попадешь?…
Всѣ притихли, какъ передъ грозой, опасливо слѣдя за фруктовымъ ножомъ, который вертѣлъ въ рукахъ Дыбовичъ, усѣвшійся между Тыринымъ и Капитанаки.
Дыбовичъ улыбнулся, положилъ ножъ и махнулъ рукой.
— Ну, ужъ тоже… Нашелъ знаменитость. Гдѣ намъ… Мы люди маленькіе.
— Послушайте, — тихо спросилъ, наклоняясь къ нему, Тыринъ. — Онъ вѣдь мистифицируетъ насъ, а? Вы не Дыбовичъ?
— Нѣтъ, нѣтъ, что вы… Я Дыбовичъ!
— Но, вѣроятно, однофамилецъ?
— Помилуйте, — горячо воскликнулъ Дыбовичъ. — Какой тамъ однофамилецъ. Я настоящій Дыбовичъ… Тотъ самый, у котораго жену убили. Да вы, вѣроятно, меня видѣли на судъ! Я свидѣтелемъ былъ.
— Я на судѣ не былъ.
— Не были?!. — ахнулъ Дыбовичъ, нервно крутя желтые усики. — Да какъ же вы такъ это!… Вотъ странно.
И лицо его приняло обиженное выраженіе, какъ у актера, который услышалъ отъ пріятеля, что тотъ не попалъ на его бенефисъ.
— Неужели не были? Удивительно! Одинъ изъ самыхъ сенсаціонныхъ процессовъ. Интереснѣйшее дѣло! Господа, кто изъ васъ былъ на судѣ?
— Я… — несмѣло отозвался Капитанаки.
— Вы меня тамъ видѣли?
— Да… видѣлъ. Вы давали показаніе по поводу… друга… вашей жены.
Молодой Дыбовичъ сдѣлалъ рукой торжествующій жесть.
— Ну, вотъ, ну вотъ… Видите! А вы говорите — не тотъ Дыбовичъ!… Зачѣмъ же мнѣ обманывать васъ?
Минута неловкаго молчанія была прервана деликатнымъ Тыринымъ, рѣшившимъ, что необходимо сказать хоть что-нибудь.
— Ужасная трагедія, — прошепталъ онъ. — Вы, вѣроятно, переживали глубокую душевную драму?
— А еще бы не глубокую! Это хоть кому доведись такая исторія… Жена… Гдѣ жена? Нѣтъ! Вотъ-съ только куски въ чемоданѣ — извольте вамъ! Получайте! Прямо подохнуть можно. Самое ужасное, что эти идіоты сыщики стали первымъ долгомъ слѣдить за мной… Какъ вамъ это понравится? Положеньице! Я на поѣздъ — они на поѣздъ, я въ гостиницу — они; въ гостиницу.
— Тяжелая исторія, — вздохнулъ Тыринъ. — Звѣриное время.
— Еще бы не тяжелое, — возмущенно сказалъ Дыбовичъ. — Подумайте, какіе мерзавцы: убить женщину, разрѣзать на куски и отправить въ Москву. Свинство, которому имени нѣтъ. Показываютъ корзину: «Ваша жена?» — «Моя». Положеньице!
Снова всѣ замолчали.
Капитанаки закурилъ новую сигару и тутъ же замѣтилъ, съ цѣлью развеселить присутствующихъ:
— Смотрите-ка, окно открыто. Можно выпрыгнуть и убѣжать, не заплативъ по счету.
Покачавъ сокрушенно головой, Дыбовичъ сказалъ:
— Да-съ… Такое-то дѣло… Взяли и убили. И какое дьявольское самообладаніе! Цѣлую недѣлю не сдавались, пока ихъ не уличили.
— Вы знали Темерницкаго? — спросилъ Капитанаки Дыбовичъ оживился.
— Какъ же, какъ же! Какъ теперь вотъ съ вами сижу, — съ нимъ сидѣлъ. Помилуйте! Пріятелями были. Онъ отхлебнулъ глотокъ вина и сурово добавилъ:
— Ска-атина.
II.
Въ дверь постучались.
— Это Хромоноговъ, — сказалъ Капитанаки. — Вѣчно онъ опаздываетъ.
Дѣйствительно, Хромоноговъ вошелъ, разсыпаясь въ извиненіяхъ, похлопывая пріятелей по плечамъ, пожимая руки.
— Вы, господа, кажется, незнакомы, — сказалъ Тыринъ, указывая на Дыбовича. — Это Дыбовичъ, это — Хромоноговъ.
— Дыбовичъ, — значительно подчеркнулъ Дыбовичъ, глядя Хромоногову прямо въ глаза. — Дыбовичъ!
— Очень радъ, — сказалъ Хромоноговъ, опускаясь на стулъ.
Тыринъ не могъ не замѣтить выраженія легкаго разочарованія въ лицѣ Дыбовича послѣ такого хладнокровнаго отношенія Хромоногова къ его имени.
Поэтому деликатный Тыринъ мягко замѣтилъ:
— Это, милый Хромоноговъ, тотъ самый Дыбовичъ, въ семьѣ котораго случилось такое тяжелое несчастье. Знаешь, нашумѣвшее дѣло Ольги Дыбовичъ.
— А-а, — неопредѣленно протянулъ Хромоноговъ и тутъ же, наклонившись къ сосѣду, прошепталъ:
— Что за толстокожая свинья этотъ Тыринъ!! Ставитъ несчастнаго человѣка въ такое невыносимое положеніе… Какъ можно кричать громогласно веселымъ голосомъ на весь столъ! Никакого участія къ человѣку, несущему такое тяжелое бремя ужаса…
Но «человѣкъ, несущій тяжелое бремя ужаса», сразу оживился, когда упомянули его имя.
— Да, да, — захлопоталъ онъ. — Ужасное дѣло, не правда ли? Убили, дѣйствительно, убили… Какъ же! И трупъ въ корзину засунули. Не негодяи ли? Что имъ женщина худого сдѣлала? А вѣдь я, представьте, этого Мишку Темерницкаго, вотъ какъ его, Рѣзунова, зналъ.
— Пожалуйста, безъ сравненій, — засмѣялся Рѣзуновъ. — Я трупы въ чемоданахъ не экспортирую.
— Кошмарное дѣло, — прошепталъ Хромоноговъ; — Еще бы не кошмарное! Не правда ли? А мое-то тоже положеніе: исчезаетъ жена. Что такое, гдѣ, по чему — неизвѣстно. И вдругъ — на тебѣ! Пожалуйте — трупъ въ корзинѣ. Положеніе — хуже губернаторскаго!…
— Слушай… — шутливо перебилъ его Рѣзуновъ. — А, можетъ быть, это ты ее убилъ, а? Признайся.
— Ты говоришь, братецъ мой, чистѣйшую ерунду, — горячо возразилъ Дыбовичъ. — Ну, посудите сами, господа, — зачѣмъ мнѣ ее было убивать? Денегъ она не имѣетъ, на костюмы тратила немного — зачѣмъ ее убивать? Меня и слѣдователь, когда допрашивалъ, такъ прямо сказалъ, что это только для проформы.
— А, все-таки, — подмигнулъ Тырину Рѣзуновъ, — публика къ Темерницкому на судѣ относилась съ большимъ интересомъ, чѣмъ къ тебѣ.
— Ну, извини, братъ… Не думаю. Я бы такого интереса не пожелалъ. Да и я знаю, что ты это говоришь, чтобы меня только подразнить.
— Ну, ладно, ладно, не обижайся, — нагло похлопалъ его по плечу Рѣзуновъ. — Ты у насъ самый извѣстный, ты у насъ знаменитость!!
— Какъ странно, — замѣтилъ Капитанаки. — Окна открыты, а душно.
— Гроза будетъ, что ли?
— Нѣтъ, небо чистое.
— Накурили сильно.
— Но кого я не понимаю, — неожиданно сказалъ Дыбовичъ, заискивающе глядя на всѣхъ, будто прося, что бы ему позволили говорить, — кого я не понимаю — такъ это слугу его Мракина. Что этотъ болванъ хотѣлъ выиграть?! Выигралъ, нечего сказать. Ха-ха! Выгодное предпріятіе!…
— Послушай, Рѣзуновъ, — потихоньку сказалъ Хромоноговъ, наклоняясь къ товарищу. — Убери ты его или я за себя не ручаюсь. Какъ ты можешь демонстрировать такую омерзительную личность?!…
— Вотъ тебѣ разъ, — фальшиво засмѣялся Рѣзуновъ, — онъ герой, а ты его называешь омерзительной личностью.
— Ради Бога — уведи его.
Рѣзуновъ всталъ и безцеремонно взялъ Дыбовича за плечо.
— Эй, ты, герой! Веселая вдова! Пойдемъ.
— Куда? — удивился тотъ, топорща свои желтые усики.
— Да, такъ, брать. Довольно. Показалъ я своимъ друзьямъ знаменитость — и будетъ.
Пожимая всѣмъ руки, Дыбовичъ сузилъ маленькіе глазки и засмѣялся довольнымъ смѣхомъ:
— Ужъ ты скажешь тоже — знаменитость. Далеко намъ до знаменитостей.
— Ну, пойдемъ, пойдемъ. Нечего тамъ.
Когда Рѣзуновъ вернулся, всѣ на него набросились:
— Чортъ знаетъ, что! Какъ тебѣ не стыдно?! Отравилъ цѣлый вечеръ. Вотъ фрукт-то!! Послушай, онъ не вернется, а?
— Не безпокойтесь, — засмѣялся Рѣзуновъ. — Я его пристроилъ къ столику знакомыхъ дамъ. Они, вѣроятно, будутъ очень довольны другъ другомъ, потому что, услышавъ его фамилію, дамы первымъ долгомъ ахнули: «Какъ?! Вы тотъ самый Дыбовичъ? Ну, скажите, вамъ жалко жены? Вы пережили драму, да?» А онъ имъ сейчасъ же отвѣтилъ: «Еще бы! Это хоть кому доведись… Положеньице! Но подумайте, какіе мерзавцы — убить женщину, да еще ее же и въ корзину положить, а? Каково!» Я увѣренъ, что и дамы, и Дыбовичъ уже очарованы другъ другомъ.