Доктор Струэнзе (Низе)/ДО

Доктор Струэнзе
авторъ Шарлотта Низе, пер. Шарлотта Низе

Оригинал: нем. Doktor Struensee, опубл.: 1909. — Источникъ: az.lib.ru • Исторический роман.
Перевод А. Б. Михайлова (А. М. Белова).
Текст издания: журнал «Историческій Вѣстникъ», тт. 127—128, 1911.

Ш. Низе.

ДОКТОРЪ СТРУЭНЗЕ.

Историческій романъ ПЕРЕВОДЪ СЪ НѢМЕЦКАГО А. Б. МИХАЙЛОВА. С.-ПЕТЕРБУРГЪ

1912

I.

Въ началѣ октября 1766 г. городокъ Альтона на Эльбѣ сильно страдалъ отъ дождей и вихрей. Западный вѣтеръ дулъ съ такой силой и постоянствомъ, что рѣка съ гнѣвомъ вышла изъ береговъ и маленькіе домики въ гавани были залиты водой, а въ подвалахъ можно было ловить рыбу.

Для молодежи это доставляло большое удовольствіе, но старики покачивали головой и говорили о заразѣ и чумѣ, которыя должны послѣдовать за такой погодой. И хотя оберъ-пасторъ Рейхенбахъ въ своей проповѣди въ церкви Св. Троицы и доказывалъ, что такая скверная погода стоитъ на всемъ земномъ шарѣ и что изъ-за этого не слѣдуетъ терять вѣру, тѣмъ не менѣе въ городѣ нашлось немало обывателей, которые, съ сомнѣніемъ покачивая головой, не хотѣли вѣрить ни въ милость Божію, ни въ хорошую осень, а вытаскивали изъ сундуковъ теплые плащи и мѣховыя шапки. Послѣ того, какъ шведскій генералъ Стенбокъ лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ приказалъ подпалить городъ со всѣхъ четырехъ концовъ и сжегъ его до тла, съ того времени домики города стали строиться изъ драни съ глиной. Въ нихъ дѣйствительно можно было замерзнуть, и только въ домахъ самыхъ именитыхъ людей можно было встрѣтить теплыя кафельныя печи. Остальные обыватели должны были довольствоваться широкими каминами для топки торфомъ, причемъ вся теплота улетучивалась наружу сквозь широкую дымовую трубу. Только тогда, когда въ городѣ появились съ тачками рабочіе съ голштинскихъ торфяныхъ болотъ, да и со стороны Ганновера понавезли торфа въ Альтону, только тогда солнце сообразило, что, несмотря на туманы, оно еще въ силахъ свѣтить довольно ярко, и потому появилось на небѣ, разогнало своими лучами пару-другую легкихъ облачковъ и стало весело и беззаботно улыбаться на красивыя крыши и остроконечныя колокольни городка, какъ будто бы оно и не подозрѣвало о сѣромъ туманѣ, который цѣлыми днями лежалъ на Эльбѣ и ея берегахъ.

Въ самомъ дѣлѣ было хорошо, что надъ городкомъ раскинулось теперь голубое небо. Деревья заблистали золотомъ, и природа казалась теперь благонравной и покорной. Развѣ 18-го октября этого года пользовавшаяся любовью народа мать отечества не должна была здѣсь впервые ступить на землю своего государства?

Не одну ночь провелъ безъ сна бургомистръ Бауръ, думая о Каролинѣ-Матильдѣ Британской, которая въ это время была заочно повѣнчана въ Лондонѣ съ юнымъ государемъ Даніи Христіаномъ VII и теперь черезъ Голландію и Ганноверъ ѣхала въ свое новое царство.

Въ Альтонѣ ей предстояло впервые ступить на датскую почву и выслушать привѣтствія своихъ новыхъ подданныхъ. Если небо такъ же откроетъ свои шлюзы, какъ это было нѣсколько дней тому назадъ, то, очевидно, впечатлѣніе получится очень печальное и, быть можетъ, никогда потомъ уже не изгладится. Однако солнце вспомнило о своей обязанности, и пасторъ Рейхенбахъ, по всей вѣроятности, напрасно досаждалъ Господу Богу своей проповѣдью. Во всякомъ случаѣ бургомистръ рѣшилъ не говорить своей рѣчи, но напечатать ее на городской счетъ, навелъ порядокъ въ пріютѣ и школѣ съ Латынью, подтянулъ городскую гвардію и въ указанный день 18-го октября въ сопровожденіи чиновъ магистрата и другихъ уважаемыхъ въ городѣ лицъ отправился на пристань, гдѣ готовилась встрѣча молодой государыни. За нимъ двинулась огромная толпа народу, который разсѣялся по берегу и по стоявшимъ на немъ домамъ и товарнымъ складамъ. Вѣдь не каждый день пріѣзжаетъ въ Альтону государыня, которая на этотъ разъ изъявила желаніе остаться здѣсь цѣлую недѣлю. Нѣтъ ничего мудренаго, что въ Альтону повалилъ народъ изъ окрестныхъ городовъ, изъ Киля и Рендсбурга и изъ многочисленныхъ въ Шлезвигѣ имѣній. Всѣмъ хотѣлось взглянуть на ту, на которую возлагали надежды страны. Рѣдко въ городѣ бывало столько народу, какъ на этотъ разъ. У кого имѣлась комната для гостей, — а у кого ея не было въ тѣ времена, тотъ помѣщалъ въ ней гостей втрое больше, чѣмъ въ обыкновенное время. Гостиницы были переполнены, и многіе, привыкшіе спать на простыняхъ голландскаго полотна, должны были радоваться, если для нихъ находилась постель на соломѣ, гдѣ-нибудь въ конюшнѣ. И мѣстные жители и пріѣзжіе — всѣ вышли къ рѣкѣ, чтобы посмотрѣть, какъ британская яхта, имѣя на борту дорогую гостью, будетъ медленно и величаво подниматься вверхъ по рѣкѣ.

Въ два часа дня судно должно было быть у моста, однако народъ ждалъ уже цѣлый часъ, а не показывался еще и сигнальный, который сидѣлъ на мачтѣ на Овельгоннонской отмели и смотрѣлъ внизъ по Эльбѣ. При первыхъ же признакахъ приближенія яхты онъ долженъ былъ спѣшить въ Альтону.

Такимъ образомъ, публикѣ приходилось ждать. Ждали и ученики латинской школы, которымъ предстояло пропѣть гимнъ. Ждали и питомцы пріюта, долженствовавшіе изо всѣхъ силъ своихъ крѣпкихъ глотокъ кричать ура.

Приходилось запастись терпѣніемъ и именитымъ гражданамъ — благороднымъ господамъ и дамамъ, пріѣхавшимъ изъ своихъ имѣній и нашедшимъ для себя хорошія мѣстечки у оконъ товарныхъ складовъ и купеческихъ конторъ, чиновнымъ представителямъ городка и всѣмъ, кто былъ здѣсь по обязанности и службѣ, кому приходилось встрѣчать королеву глубокими поклонами или привѣтственными рѣчами.

— Какъ-то не вѣрится, что Каролина-Матильда стала уже королевой, хотя она никогда еще не видѣла короля, — сказала Адамина фонъ-Золенталь своему двоюродному брату камеръ-юнкеру Эневальду фонъ-Брандту.

Оба смотрѣли у широкаго окна товарнаго склада, изъ котораго виденъ былъ не только мостъ черезъ Эльбу съ ожидавшими королеву сановниками, но и народъ и окна противоположныхъ домовъ.

— Она еще не королева, а дядя говоритъ, что ее нужно называть «ваше величество», — продолжала дѣвушка и крѣпко прижала платкомъ мушку, которая никакъ не хотѣла держаться на ея розовомъ личикѣ. Мушка изображала собою сердце, пронзенное стрѣлой. Ей наконецъ удалось укрѣпить ее на вискѣ возлѣ густо напудренныхъ волосъ, а эта мушка удивительно хорошо шла къ ней.

Такъ, по крайней мѣрѣ, находилъ Эневальдъ Брандтъ, который, залюбовавшись на кузину, даже забылъ ей отвѣтить и глядѣлъ съ оттѣнкомъ серьезности въ ея веселые, смѣющіеся глаза.

— Ma mie, — тихо сказалъ онъ: — вы сегодня прелестны…

Она покраснѣла, вскинула на него свои коричневые глаза и послала ему воздушный поцѣлуй.

— Monsieur, вы не смѣете говорить со мной такимъ образомъ. Вы знаете, что на это скажетъ ваша матушка.

— Да, я знаю, — отвѣчалъ юнкеръ, дѣлая нетерпѣливое движеніе. — Матушка этого не хочетъ, а я хочу, а вѣдь любви нельзя приказывать.

— Позвольте, мы говорили о королевѣ Каролинѣ, — сказала Адамина, улыбаясь. — Итакъ, сударь, объясните мнѣ, почему ее называютъ королевой, когда она еще не королева?

— Она сочеталась бракомъ per procuratio. Какой-нибудь вельможа при англійскомъ дворѣ замѣнялъ собою нашего короля. Поэтому она теперь королева и останется королевой до скончанія жизни.

— Надо надѣяться, что это скончаніе еще очень далеко! — воскликнула съ испугомъ Адамина.

— Кто знаетъ, — со смѣхомъ сказалъ Эневальдъ. — Вотъ и я молодъ, а навѣрно скоро прикажу всѣмъ долго жить, если вы не будете моей!

— Насъ слышатъ!

Адамина робко взглянула на сосѣднее окно, гдѣ собралось большое оживленное общество. Но Эневальдъ только пожалъ плечами.

— Любовь не преступленіе. Я васъ люблю и разсчитываю ввести васъ къ себѣ въ домъ, несмотря на то, что мнѣ очень не везетъ.

Онъ нахмурился было, но молодая дѣвушка, вздохнувъ, протянула ему руку, и онъ опять улыбался и цѣловалъ ея пальчики.

— У васъ нѣтъ храбрости, дорогая моя, у меня же ея хватитъ на насъ двоихъ. Клянусь вамъ. Хотя мнѣ сегодня приходится видѣть на моемъ мѣстѣ другого, но скоро наступитъ время, когда его величеству будетъ ясно, что графъ Голькъ лукавъ и неискрененъ, не то, что я…

Онъ вдругъ остановился и сдѣлалъ по направленію къ толпѣ привѣтственный жестъ рукой.

— Здравствуйте. Занимайте скорѣе мѣстечко, господинъ медику съ. Тутъ еще есть мѣсто для васъ.

Онъ крикнулъ эти слова довольно громко. Тотъ, къ кому они относились, высокій крупный человѣкъ, ведшій подъ руку молодую дѣвушку, въ отвѣтъ махнулъ шляпой.

— Благодаря васъ, господинъ камеръ-юнкеръ, мѣсто для меня уже занято.

Онъ смѣшался съ толпою и вынырнулъ на деревянной трибунѣ, которая была построена возлѣ самаго моста

Тамъ сидѣла мѣстная знать — штатгальтеръ Гольштейна, высшіе военные чины и между прочимъ жена бургомистра. Всѣ были въ яркомъ одѣяніи, съ большими париками и, было пріятно глядѣть на эту картину.

— Какъ вы думаете, удастся доктору Струэнзе найти мѣстечко на этихъ важныхъ скамьяхъ? — спросила Минетта Золенталь, также здоровавшаяся съ докторомъ. — Кого это онъ ведетъ подъ руку?

Эневальдъ вздохнулъ.

— Кого онъ ведетъ подъ руку? Свою невѣсту, mademoiselle Дорхенъ Небелунгъ, дочь аптекаря съ Принцевой улицы. Вотъ вамъ отвѣтъ на вашъ второй вопросъ. Что касается перваго, то могу только сказать, что нашъ докторъ-физику съ въ нашемъ добромъ городѣ имѣетъ несомнѣнное право занять здѣсь мѣсто, хотя, какъ вы уже сами видите, на самомъ краю.

— Вотъ идетъ Карстенсъ, — перебила его Адамина или сокращенно Минетта, указывая на пестро одѣтаго человѣка, который, запыхавшись, торопливо пробирался сквозь толпу къ эстрадѣ.

То былъ сигнальщикъ. Онъ остановился передъ трибуной, снялъ свою пеструю фуражку и что-то доложилъ выступившему впередъ бургомистру. Послѣдній выслушалъ его съ серьезнымъ видомъ и, отвѣсивъ глубокій поклонъ штатгальтеру барону Дену, передалъ ему слова сигнальщика. Скоро весь собравшійся народъ зналъ уже, что яхта ея величества прошла Чортовъ мостъ на Эльбѣ и при такомъ хорошемъ вѣтрѣ черезъ полчаса будетъ у Судоваго моста.

— Ну, эти полчаса промелькнутъ такъ, что и не замѣтишь, не правда ли? — обратился Струэнзе къ своей невѣстѣ.

Имъ обоимъ удалось занять небольшое мѣстечко на трибунѣ, хотя великосвѣтскія барыни и смотрѣли не очень привѣтливо на молодую дѣвушку въ пестромъ ситцевомъ платьѣ и зеленой шелковой шляпѣ, изъ-подъ которой выглядывало круглое веселое личико. Большинство этихъ дамъ знало доктора и относилось къ нему благосклонно: никто не умѣлъ такъ хорошо, какъ онъ, излечивать ихъ «vapeurs» и всякія другія болѣзни, которымъ подвержены и знатные люди. Но поэтому-то и не слѣдовало ему приводить сюда свою невѣсту, дочь какого-то аптекаря изъ Принцевой улицы. Впрочемъ, никто не сказалъ ни слова, а нѣкоторые изъ мужчинъ, какъ, напримѣръ, старый штатгальтеръ даже привѣтливо улыбнулись Дорхенъ. Какой-то высокій офицеръ уступилъ ей даже свое мѣсто.

— Вамъ будетъ спокойно сидѣть здѣсь, mademoiselle, — сказалъ онъ. — Когда ея величество прибудетъ, мы должны будемъ всѣ устремиться къ мосту, чтобы принести ей присягу на вѣрность. Духовенство уже тамъ, и попъ готовитъ свою рѣчь. Дай-то Богъ, чтобы она была покороче.

Дорхенъ покраснѣла и взглянула на доктора, который не слыхалъ этого разговора. Сидѣвшая рядомъ съ нимъ съ другой стороны жена члена магистрата г-жа Пиннебергь обратилась къ нему въ это время съ вопросомъ, слѣдуетъ ли ей привить оспу своимъ дѣтямъ, — вопросъ о прививкѣ волновалъ въ это время всѣхъ матерей, и всякая мать, встрѣчая доктора, непремѣнно заговаривала объ этомъ.

— Высшій представитель духовенства тамъ на мосту — генералъ-суперинтендентъ. Это отецъ моего жениха, — пробормотала молодая дѣвушка.

Офицеръ разсмѣялся, отчего его сердитое лицо сдѣлалось привѣтливѣе.

— Попъ всегда останется попомъ, mademoiselle. Я знаю это по Пруссіи. Если же г. физикусъ приходится ему сыномъ, то я не хочу женировать васъ больше своими мыслями.

Онъ отвернулся и сталъ разглаживать руками свои огромные усы. Дорхенъ украдкой наблюдала за нимъ. На немъ былъ красивый мундиръ, на которомъ красовалось нѣсколько орденовъ. Въ Альтонѣ были тоже военные, но изъ мѣстныхъ гражданъ. Они отличались бравою выправкою и особенной ловкостью въ танцахъ. Но все же говорить съ настоящимъ военнымъ было гораздо пріятнѣе.

— Не можете ли вы указать мнѣ кабинетъ-министра графа Берншторфа? — спросила Дорхенъ своего сосѣда.

Тотъ быстро обернулся.

— Его нѣтъ здѣсь, онъ въ Копенгагенѣ при его величествѣ королѣ. Король Христіанъ ждетъ тамъ свою супругу. А почему вы хотѣли его видѣть?

— У него живетъ г. Клопштокъ. Нашъ божественный Клопштокъ! — съ живостью заговорила Дорхенъ. — Мой отецъ говоритъ…

— Я писаками не интересуюсь, — проворчалъ офицеръ. — Я солдатъ, mademoiselle, и долженъ обучать своихъ молодцовъ. Я полагалъ бы, что Даніи не мѣшало бы имѣть побольше солдатъ и не тратить деньги на бумагу и чернила.

Офицеръ, очевидно, былъ не въ духѣ, и Дорхенъ хотѣла уже извиниться. Но въ это время сосѣдка доктора успѣла уже наговориться объ оспопрививаніи и поднесла къ носу флаконъ съ освѣжающей солью.

Струэнзе повернулся къ невѣстѣ.

— Замѣтила ты въ окнѣ склада камеръ-юнкера?

— Г. фонъ-Врандтъ! — воскликнула Дорхенъ. — А рядомъ съ нимъ сидитъ фрейлейнъ фонъ-Золенталь, племянница администратора Ранцау.

— У тебя хорошіе глаза, и я радъ, что ты начинаешь знать въ лицо свѣтскихъ людей. Бѣдный г. фонъ-Брандтъ попалъ въ немилость у короля. Онъ вето жизнь прожилъ при дворѣ, и король очень благоволилъ къ нему. Но явились недоброжелатели и мало-по малу оттѣснили его отъ короля. Теперь онъ сидитъ здѣсь не у дѣлъ у своего вотчима фонъ-Золеиталя и не смѣетъ даже принять участіе въ пріемѣ королевы!

— Бѣдный! — сказала Дорхенъ и сострадательно посмотрѣла на окно, гдѣ виднѣлся темный силуэтъ камеръ-юнкера. Онъ наклонился къ своей спутницѣ и улыбался, но его лицо носило отпечатокъ глубокой меланхоліи.

— Бѣдный! — еще разъ повторила Дорхенъ. — Это его невѣста?

— Не знаю. У нихъ нѣтъ ничего, на что они могли бы жить. Нѣтъ ни дохода, ни приданаго. Фрейлейнъ фонъ-Золенталь сирота и живетъ у родственниковъ только изъ милости.

— Несчастная! — вздохнула Дорхенъ и стала смотрѣть на молодую дѣвушку. Виденъ былъ, однако, только одинъ ея напудренный парикъ. — Почему король не смилуется надъ г. фонъ-Брандтомъ и не возьметъ его опять ко двору?

— На этотъ счетъ я ничего не могу тебѣ сказать. У короля немало всякихъ совѣтниковъ, и одинъ говоритъ одно, другой другое. Тутъ трудно найти правду. Нужно только благодарить Бога, что мы стоимъ такъ далеко отъ двора!

— Конечно! — вздохнула Дорхенъ: — хотя mademoiselle Рейхенбахъ, племянница главнаго пастора, говорила мнѣ, что при дворѣ иной разъ бываетъ очень весело. Вамъ извѣстно, что mademoiselle Рейхенбахъ занимаетъ должность камерфрау ея величества королевы Юліаніи-Маріи. Въ прошломъ году она была здѣсь и много поразсказала намъ. Хотя вдовствующая королева живетъ теперь въ полномъ уединеніи, но все-таки и у нея кое-кто бываетъ, и фрейлейнъ Рейхенбахъ говорила, что, если я когда-нибудь буду въ Копенгагенѣ у.своего двоюроднаго брата, придворнаго аптекаря, то непремѣнно должна заѣхать къ ней. Зимою она живетъ съ королевою всегда въ городѣ, лѣтомъ же въ замкѣ, который называется Маріенлюстъ. Мѣстоположеніе его на озерѣ Орезундѣ очень красиво.

Струэнзе уже не слушалъ ея болтовни. Жена члена магистрата фонъ-Пиннебергъ снова вступилась въ разговоръ и пустилась разсказывать о томъ, какъ на прошлой недѣлѣ у нея былъ насморкъ и что ей теперь дѣлать. Не успѣла она еще получить отвѣтъ, какъ послышались пушечные выстрѣлы, и народъ разразился громкими привѣтственными криками. Власти поспѣшно направились къ Судовому мосту. Генералъ-суперинтендентъ поднялъ, благословляя, руку, регентъ взмахнулъ своей палочкой, церковные колокола зазвонили. Слабонервные люди поспѣшили приложить платокъ къ глазамъ, на которыхъ уже выступали слезы.

Показалась гордая яхта съ королевой. Она шла подъ британскимъ флагомъ, съ бѣлоснѣжными парусами. На носу ея стояла высокая дѣвушка въ голубомъ шелковомъ платьѣ и привѣтливо раскланивалась во всѣ стороны.

— Да здравствуетъ Каролина-Матильда! — кричалъ народъ.

Октябрьское солнце весело смѣялось и набрасывало золотое покрывало изъ лучей на нѣжное личико и бѣлокурые волосы датской королевы.

II.

— Развѣ вы что-нибудь замѣтили, милая Эммелина? — спросила г я свѣтлость герцогиня Плонъ-Гольштейнъ.

Она овдовѣла не такъ давно и ей не было, собственно говоря, никакой надобности тащиться въ старой коляскѣ изъ Плона въ Альтону съ единственною цѣлью взглянуть на прибытіе королевы Каролины-Матильды. Но нѣкоторая перемѣна обстановки освѣжительно дѣйствуетъ и на вдовъ, въ особенности когда приходится жить въ замкѣ, имѣя очень ограниченныя средства и довольствуясь очень маленькимъ штатомъ, который состоитъ, собственно говоря, изъ двухъ лицъ — гофмейстерины, не получающей никакого жалованья и живущей у герцогини только изъ привязанности къ ней, и шута-карлика, который, говоря по правдѣ, вовсе не карликъ, а горбатый портной.

При такихъ обстоятельствахъ не приходится долго размышлять о своей жизни. Гораздо лучше наслаждаться сладостями жизни, гдѣ къ тому представится случай. Не каждый день можно видѣть въѣздъ королевы, а почтмейстеръ въ Плонѣ соглашается дать лошадей безъ предъявленія за то счета.

Въѣздъ только что совершенъ. Смолкли колокола и пушки, люди, кричавшіе ура, промачивали себѣ горло. Хотя герцогиня и не кричала ура, а только кивала головой и всхлипывала, тѣмъ не менѣе въ своей гостиницѣ возлѣ ратуши она также чувствовала потребность промочить горло. Выпивъ чашку кофе, она бесѣдовала съ своей добровольной гофмейстериной, фрау фонъ-Тоттъ.

— Видѣли въѣздъ? — еще разъ задала она этотъ вопросъ и, не дожидаясь отвѣта фрау фонъ-Тоттъ, стала задумчиво намазывать себѣ хлѣбъ масломъ.

— Не очень хорошо, ваша свѣтлость. На ней было голубое шелковое платье и плащъ на красной подкладкѣ. Возлѣ нея была фрау фонъ-Плессенъ. Она все вертѣла глазами, давая знать, что школьники, стоявшіе направо и налѣво, должны отвѣшивать поклоны. О, Плессенъ — хитрая особа, которая не выпуститъ изъ своихъ рукъ бразды правленія. Теперь она стала гофмейстериной и привезла съ собой какую-то дѣвчонку.

— Эммелина, — сказала герцогиня, задумчиво откусывая приготовленный гофмейстериной буттербродъ: — я полагаю, что датскую королеву нельзя называть дѣвчонкой.

— Господи, Боже мой! Почему же нельзя? — добродушно спросила фрау фонъ-Тоттъ. — Вѣдь ей всего пятнадцать лѣтъ. А ея супругу семнадцать лѣтъ и, кромѣ того, онъ странный чудакъ. Ума-то у него немного, да и все то, чему его научили, не всегда бывало хорошо. Придворные…

— Милѣйшая Эммелина, — прервала ее со страхомъ герцогиня: — не будемъ распространяться объ этомъ. Ахъ, какъ хорошо и убѣдительно говорилъ суперинтендентъ. Недурно говорили также штатгальтеръ и бургомистръ. Г. Бауръ за словомъ въ карманъ не полѣзетъ, и то обстоятельство, что оберъ-президентъ Альтоны фонъ-Гелеръ еще не вернулся изъ Турціи и не вступалъ въ свою должность, вовсе не повредило торжеству. Какъ вы думаете, Эммелина, будемъ мы представлены ея величеству сегодня же, или намъ придется терпѣть до завтра.

— Само собою разумѣется, — поспѣшно отвѣчала Эммелина. — Вспомните, ваша свѣтлость, что сегодня въ семь часовъ назначенъ парадный обѣдъ. До него королева должна еще отдохнуть хоть немного: сегодня вечеромъ ей придется все время улыбаться, пока не сведетъ ей ротъ. Я это знаю по себѣ и знаю, какъ это утомительно. Значитъ, сегодня объ этомъ нечего и думать!

Герцогиня откинулась на своемъ стулѣ и стала смотрѣть сквозь узкія окна на рынокъ, на людей, которые тамъ ходили, на торговцевъ, которые тамъ стояли съ лотками. Веселенькое житье — сидѣть въ неважной гостиницѣ или цѣлые дни прятаться въ своемъ Плонскомъ замкѣ!

Герцогинѣ было лѣтъ около шестидесяти, а метрическое свидѣтельство Эммелины удалось видѣть только священнику, вѣнчавшему ее съ камеръ-юнкеромъ фонъ-Тоттомъ. Господинъ фонъ-Тоттъ давно уже отправился къ праотцамъ, и его вдовѣ пришлось вести довольно бродячій образъ жизни, пока наконецъ она не осѣла въ Плонѣ и не стала тамъ прочно на якорь. Обѣ дамы какъ нельзя лучше подходили другъ къ другу. Герцогиня была серьезнѣе и боязливѣе по натурѣ, что, можетъ быть, объяснялось тѣмъ, что она происходила изъ стариннаго рода Ревентловыхъ, хотя и не была прирожденной княгиней. Въ тѣ времена не княжеское происхожденіе считалось чуть не преступленіемъ. Герцогинѣ то и дѣло приходилось убѣждаться въ этомъ, и потому она рѣшила уединиться отъ свѣта.

Фрау фонъ-Тоттъ, напротивъ, очень хотѣлось еще наслаждаться жизнью и срывать розы удовольствія, находить которыя она была большая мастерица. Она сохранила въ себѣ юное сердце и кому случалось заглянуть въ ея веселые свѣтлые глаза, тотъ безъ труда могъ подмѣтить въ нихъ юношескій блескъ, столь противорѣчившій ея слегка сморщенному лицу.

Она уже покончила съ своимъ кофе и также смотрѣла изъ окна.

— Какая толпа, — весело промолвила она. — Наше длинное путешествіе изъ Плона вполнѣ вознаграждено, ибо здѣсь и мысли другія. Сегодня я, съ вашего изволенія, сдѣлаю нѣкоторыя закуски. Анисовый ликеръ у насъ на исходѣ, и лучше всего его купить у Небелунга въ улицѣ Принцевъ. Это тотъ самый Небелунгъ, который далъ намъ для чтенія «Клариссу» и романъ Руссо. Онъ человѣкъ ученый, знается съ писателями и раза два получалъ письма отъ самого профессора Геллерта. Я закажу ему также настойки отъ подагры, которая такъ хорошо помогла вашей свѣтлости въ прошломъ году. Послѣднюю бутылку этой настойки мы подарили старому графу Ашебергу, который прислалъ намъ за нее дикую козу и окорокъ дикой свиньи. Настойка отъ подагры сослужила намъ добрую службу, и я поблагодарю за нее Небелунга.

— Поблагодарите и за романы. Если у него найдется еще два-три томика, и онъ согласится одолжить намъ ихъ, то я буду ему сердечно благодарна и при случаѣ не премину вернуть ихъ ему.

— Конечно, г. Небелунгъ долженъ считать за особую честь, если ему представляется случай содѣйствовать нашему образованію. Онъ знаетъ, что зимніе вечера въ маленькихъ городахъ гораздо длиннѣе, чѣмъ въ большихъ. Отъ него я отправлюсь къ своей племянницѣ Минеттѣ фонъ-Золенталь. Она теперь живетъ у дяди съ отцовской стороны, Ранцау. Такъ какъ ея мать приходилась мнѣ родной сестрой, то я считаю своимъ долгомъ освѣдомиться о томъ, какъ ей живется.

— Золентали живутъ здѣсь, въ Альтонѣ? — спросила герцогиня.

— Только теперь, ваша свѣтлость. Около замка Ранцау слишкомъ сыро, и владѣлица его схватила лихорадку. Медикъ посовѣтовалъ ей перемѣнить обстановку и провести нѣкоторое время въ Альтонѣ. Ея домъ находится на Длинной улицѣ, недалеко отъ улицы Принцевъ, такъ что я могу посѣтить ихъ обѣихъ безъ особой потери времени.

— Я тоже хочу ѣхать съ вами, — начала было герцогиня, но г-жа фонъ-Тоттъ поспѣшно закачала головой.

— Ваша свѣтлость! Это нарушаетъ всякій этикетъ. Герцогиня не можетъ первая дѣлать визиты простымъ людямъ, наоборотъ, ей должны представиться съ надлежащей почтительностью. Если же вы желаете видѣть аптекаря, то я пошлю за нимъ и за моей племянницей Минеттой, которая, однако, слишкомъ горда и не захочетъ цѣловать руку вашей свѣтлости.

— Въ такомъ случаѣ возвращайтесь скорѣе, Эммелина! — уныло промолвила герцогиня.

Гофмейстерина поспѣшила успокоить ее, но когда она очутилась на площади рынка и вдохнула въ себя мягкій осенній воздухъ, ей стало въ высшей степени пріятно, что она идетъ одна. Герцогиня была забыта. Ну, да и то сказать, она была герцогиня, пользовалась подобающими ей почестями, не грѣхъ теперь и поскучать немного.

Еще не совсѣмъ стемнѣло. На небѣ еще горѣли послѣдніе отблески вечерней зари, и серебряный серпъ луны едва началъ подниматься надъ остроконечными крышами домиковъ. По случаю высочайшаго посѣщенія кое-гдѣ была зажжена иллюминація, и въ окнахъ свѣтился яркій свѣтъ. По рынку ходило впередъ и назадъ множество всякаго люда. Разговоръ шелъ о молодой королевѣ, спорили о томъ, будетъ ли она послѣ параднаго обѣда бросать деньги народу. Такъ какъ она должна была выйти для этого на балконъ, то не худо было всякому заранѣе запастись удобнымъ мѣстечкомъ.

Г-жа фонъ-Тоттъ не обращала вниманіе на толкотню, погруженная въ мысли о томъ, что она скажетъ своей племянницѣ, какъ вдругъ передъ ней появился карликъ Іонасъ съ запиской.

— Что тебѣ нужно? — спросила она, отрываясь отъ своихъ мыслей.

— Отъ королевскаго двора, ваша милость. Я бѣжалъ за каретой до Большой улицы, и дама, которая сидѣла возлѣ королевы, замѣтила меня. И когда я продвинулся еще немного къ воротамъ дворца, зажгли уже смоляные факелы и толкотня была такая, что должны были вмѣшаться солдаты. У окна стояла г-жа фонъ-Плессенъ. Она громко назвала меня по имени, дала мнѣ эту записку и сказала, чтобы я сейчасъ же бѣжалъ къ вамъ.

Г-жа фонъ-Тоттъ стояла уже около одного изъ горящихъ фонарей и пристально всматривалась въ поспѣшно нацарапанныя буквы. Затѣмъ она позвала человѣка съ носилками и быстро удалилась.

Карликъ Іонасъ посмотрѣлъ ей вслѣдъ.

— Г-жа Плессенъ, видимо, торопилась, — пробормоталъ онъ про себя. — Иначе она могла бы почтить меня парой шиллинговъ.

Онъ промычалъ еще что-то, затѣмъ началъ рѣшительно проталкиваться сквозь толпу и занялъ мѣсто подъ балкономъ ратуши.

Хотя онъ могъ перебиваться въ качествѣ портного и игралъ роль придворнаго карлика только изъ честолюбія, тѣмъ не менѣе онъ считалъ своей обязанностью занять такую позицію, чтобы шиллинги, брошенные королевской рукой, могли бы упасть и на его голову.

Между тѣмъ г-жа фонъ-Тоттъ, сидя на носилкахъ, приближалась къ Большой улицѣ, гдѣ остановилась королева, и полушопотомъ повторяла слова, которыя были написаны на запискѣ:

«Дорогая тетя! Я замѣтила васъ и карлика герцогини, когда вы въѣзжали въ городъ. Не найдется ли у васъ нѣсколько свободныхъ минутокъ, чтобы удѣлить мнѣ. Господинъ фонъ-Келлеръ знаетъ, въ чемъ дѣло, и проводитъ васъ ко мнѣ. Преданная вамъ Л. Плессенъ».

Г-жа фонъ-Тоттъ улыбнулась задумчиво, прочитавъ эти слова, и по своей привычкѣ что-то заговорила про себя. Ей почему-то пришли на умъ разные княжескіе дворы, при которыхъ она живала, и княжескія дѣти, которыхъ она обучала. Ни она, ни ея мужъ никогда не принадлежали къ числу владѣтельныхъ людей, которые могутъ жить и наслаждаться жизнью въ своихъ собственныхъ замкахъ. Съ раннихъ поръ имъ приходилось искать счастья тамъ, гдѣ можно было разсчитывать на княжескую щедрость. Кельнъ, Гота, Вольфенбюттель и множество другихъ названій встало у ней въ памяти. Отъ Вольфенбюттеля судьба привела ее на родину. Хотя принцесса Вольфенбюттельская, теперешняя вдовствующая королева датская, принадлежала къ числу особъ, характеръ которыхъ ея камердама никогда не могла понять вполнѣ, тѣмъ не менѣе она была вполнѣ предана ей.

А безъ княжескаго благоволенія г-жѣ фонъ-Тоттъ обойтись было трудно даже теперь, когда маленькій пенсіонъ давалъ ей полную возможность жить независимо. Свобода не имѣла для нея никакой цѣны.

Носильщики спустили свои носилки

— Прочь отсюда! Посторонніе сюда не допускаются! — закричалъ грубый голосъ.

Г-жа фонъ-Тоттъ высунула голову изъ окна носилокъ.

— Позовите ко мнѣ полковника Коллера! — повелительно сказала она часовому, который невольно отдалъ ей честь.

Скоро появился бряцавшій оружіемъ офицеръ. Бросивъ на нее пристальный взглядъ, онъ поклонился ей.

— Считаю особой честью для себя проводить васъ, милостивая государыня, къ гофмейстеринѣ, — сказалъ онъ.

Слѣзая съ носилокъ, г-жа фонъ-Тоттъ еще разъ оглянулась кругомъ. Длинные смоляные факелы отбрасывали красный отблескъ на узкія улицы съ высокими домами и на солдатъ въ блестящихъ мундирахъ, стоявшихъ цѣпью вокругъ дома оберъ-президента. За ними волновалась масса простого народу — рыбаковъ, матросовъ, мелкихъ обывателей. Много было здѣсь и женщинъ. Онѣ кричали и старались какъ-нибудь протискаться впередъ, такъ что солдатамъ стоило большого труда оттѣснять ихъ. Получивъ толчокъ, онѣ разражались ругательствами, а мужчины смѣялись. Хотя ничего привлекательнаго въ этой картинѣ не было, но г-жа фонъ-Тоттъ съ улыбкой смотрѣла на эту толчею. Ей всегда было пріятно смотрѣть на какое-нибудь зрѣлище: въ Плонѣ все было тихо и однообразно.

— Давненько мы не видались съ вами, — сказала она офицеру, когда они стали подниматься по дубовой лѣстницѣ. — Довольны вы своей службой при новомъ государѣ?

— Почему же мнѣ быть недовольнымъ? — спросилъ онъ, пожимая плечами. — Мы одинаково служимъ королю, зовутъ ли его Фридрихомъ, или Христіаномъ. Но Юліанія-Марія нерѣдко впадаетъ въ недовольство…

— Отчего? — начала было Эммелина, но въ это время ея спутникъ отворилъ какую-то дверь. Высокая дама лѣтъ сорока быстро двинулась имъ навстрѣчу.

— Mon Dieu, какое счастье, что вы здѣсь въ Альтонѣ! Я буду вамъ очень благодарна за ваше посѣщеніе.

— Какъ вы поживаете, дорогая? — г-жа фонъ-Тоттъ была нѣсколько взволнована и тяжело опустилась на стулъ. — Изволите знать, какъ мнѣ трудно отлучиться отъ ея свѣтлости. Да къ тому же я стала уже стара и глупа.

Оберъ-гофмейстерина сдѣлала жестъ сожалѣнія.

— Боже мой! Не сердитесь на меня, дорогая тетя, и дайте мнѣ лучше совѣтъ, какъ быть. Она плачетъ и не хочетъ одѣваться къ столу. Представьте, она хочетъ спать. А на обѣдъ приглашены вся высшая знать страны и сенаторы Гамбурга. Такъ какъ мнѣ не удалось уговорить ее одѣться, то завтра утромъ я буду уволена въ отставку. Графъ Ботмеръ, сопровождающій ея величество, знать ничего не хочетъ.

— Вамъ бы слѣдовало хорошенько поговорить съ ней, — сказала, помолчавъ, г-жа Тоттъ.

Оберъ-гофмейстерина сѣла въ кресло и провела рукой по взбитымъ и напудреннымъ волосамъ. На нихъ покачивалась цѣлая корзина съ цвѣтами, а на корзинѣ сидѣла птичка съ длиннѣйшимъ хвостомъ. Одно перо этого хвоста свѣшивалось почти до плечъ. Пока гофмейстерина проливала обильныя слезы, г-жа фонъ-Тоттъ внимательно разсматривала ее.

— Неужели я не говорила ей, тетя? Я все пробовала. Я указывала ей на религію, философію, любовь къ отечеству, но все это не произвело на нее никакого впечатлѣнія. Она хочетъ, чтобы около нея была ея прежняя подруга, миссъ Мьюрачъ, которая сопровождала ее до Гааги и подарила ей собачку, постоянно находящуюся при ней даже въ постели. Она плакала и во время переѣзда сюда, но ея англійская камерфрау утѣшала ее разными англійскими бездѣлушками. Къ несчастью, она наткнулась на ящики съ ромомъ, который былъ предназначенъ для прислуги. Трудно сказать, много ли она выпила. Еще недавно она пустилась пѣть во все горло, и королева громко смѣялась этому. А теперь она спитъ, какъ убитая, и я не хочу отливать ее водой. Она уже не первой молодости и можетъ заболѣть. Тогда опять я буду виновата. Вотъ я и сижу здѣсь въ полномъ отчаяніи. Вѣдь если королева не выйдетъ къ парадному обѣду…

Она заплакала такими горючими слезами, что все тѣло ея затряслось и двѣ мушки, приклеенныя на щекѣ и изображавшія амуровъ, были смыты этимъ слезнымъ потокомъ.

Г-жа Тоттъ торжествовала про себя, не показывая, впрочемъ, и виду. Г-жа фонъ-Плессенъ горда и вчера еще могла пройти мимо нея, едва удостоивъ ее снисходительнаго кивка головы.

О г-жѣ фонъ-Тоттъ никто и слышать не хотѣлъ и призывали ее лишь тогда, когда отъ нея ждали какой-нибудь услуги. Впрочемъ, для того, кто дышалъ придворнымъ воздухомъ, въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго.

— Могу я представиться ея величеству? — спросила г-жа фонъ-Тоттъ, медленно вставая. Оберъ-гофмейстерина быстро вышла въ сосѣднюю комнату и такъ же быстро вернулась обратно.

— Она говоритъ, что не надо! — прошептала она. — Умоляю васъ, тетя, попробуйте уговорить ее.

Въ небольшой уютно убранной комнатѣ, освѣщенной нѣсколькими свѣчами, лежала на кушеткѣ молодая дѣвушка. Она едва вышла изъ дѣтскаго возраста, фигура ея еще не развилась, а лицо имѣло совершенно дѣтское выраженіе. Ея прекрасные голубые глаза были полны слезъ, и длинные пепельнаго цвѣта волосы съ серебристымъ отливомъ разсыпались, какъ волны, по ея плечамъ.

При входѣ фонъ-Тоттъ она не двинулась съ мѣста.

— Не нужно, — сказала она по-нѣмецки съ сильнымъ англійскимъ акцентомъ. — Пусть Плессепъ обѣдаетъ одна. Я не могу ѣсть, я должна плакать.

— Ваше величество, я вполнѣ это понимаю. — привѣтливымъ голосомъ начала фонъ-Тоттъ. — Какъ должно быть тяжело вамъ въ чужой странѣ. Къ тому же и собачка убѣжала. Она была черная или бѣлая? У меня тоже была собачка — отвратительное животное съ большой головой и толстымъ хвостомъ. Но она брала пищу только отъ меня и стерегла меня, какъ хорошій сторожъ.

Молодая королева поднялась и посмотрѣла въ лицо г-жѣ фонъ-Тоттъ, откидывая со лба волосы и отирая глаза. Такъ какъ г-жа фонъ-Тоттъ замолчала, королева сдѣлала ей знакъ.

— Я хочу слушать дальше. У тебя пріятный голосъ.

— Я стара уже, ваше величество, и немного хорошаго видѣла я въ жизни, — сказала старушка, садясь и оправляя свое толстое шелковое платье. Но я радуюсь всегда, когда мнѣ приходится видѣть молодыя лица, особенно когда они смѣются. Плакать-то приходится рано.

Она посмотрѣла на Каролину-Матильду своими ласковыми глазами. Та вздохнула.

— Мнѣ уже и теперь приходится плакать, потому что я одинока. Мьюрачъ также оставила меня, графъ Ботмеръ не хотѣлъ, чтобы она пріѣхала сюда. Но она умѣла играть на арфѣ и танцевать менуэтъ, могла кричать пѣтухомъ и крякать, какъ утка. А теперь около меня эта Плессенъ, которая читаетъ мнѣ нотаціи о томъ, что я теперь королева и должна сидѣть, какъ кукла, что сегодня я должна обѣдать съ разными пожилыми господами, когда у меня нѣтъ никакого аппетита и…

Она остановилась и задумалась.

— Я не люблю эту Плессенъ.

Г-жа фонъ-Тоттъ потихоньку взяла свѣсившуюся руку этой королевы-ребенка.

— Ваше величество, гофмейстерина фонъ-Плессенъ хочетъ вамъ добра. Кто хочетъ быть королевой, тотъ иногда долженъ принуждать себя. Не даромъ же королева стоитъ выше всѣхъ въ странѣ. Развѣ это не пріятно, когда народъ ликуетъ только потому, что ему улыбнутся или ласково съ нимъ поздороваются?

Г-жа фонъ-Тоттъ говорила съ одинокой королевой, словно мать. Хотя ребенокъ-королева сначала не очень-то охотно слушала ея рѣчи, тѣмъ не менѣе мало-по-малу мрачное выраженіе исчезло съ ея лица. Она вздыхала и оглядывалась кругомъ себя, какъ будто отыскивая что-то.

— Ты добрая; можетъ быть, и Плессенъ добрая, но она говоритъ, какъ епископъ. Но вы стары, довольно стары. Неужели я не увижу ни одной молодой женщины? Гдѣ моя Мьюрачъ, которая отличалась такимъ весельемъ и играла на арфѣ.

И опять полились слезы. Въ полуотворенной двери показалась фонъ-Плессенъ съ умоляюще сложенными руками. До параднаго обѣда оставался всего часъ. Парикмахеры дожидались уже давно, нарчевне, вышитое розами платье было уже готово, а королева не выказывала никакого желанія снять съ себя капотъ, который мягко облегалъ ея плечи. Эммелина подумала съ минутку и снова взяла королеву за руку.

— Ваше величество, у меня есть племянница, она живетъ здѣсь и очень еще молода. Она — веселая дѣвушка и знаетъ музыку. Если ваше величество изволите быть сегодня на обѣдѣ, то Минетта завтра явится къ вамъ завтра утромъ, а теперь ужъ разрѣшите войти парикамахеру. Если ваше величество выйдете сегодня на балконъ и будете бросать деньги, то вспомните о бѣдномъ карликѣ, который ждетъ тамъ уже цѣлую вѣчность.

— Карликъ? — широко раскрывъ глаза, съ изумленіемъ спросила королева.

Продолжая спокойно говорить, Эммелина сдѣлала знакъ въ дверь.

— Да, ваше величество, настоящій карликъ. Можетъ быть, онъ теперь выросъ немного, но у него такая большая голова и острый горбъ. Онъ находится въ услуженіи у герцогини фонъ-Плонъ, при которой и я состою.

— Карликъ!

Королева даже не замѣтила, какъ въ комнату вошелъ парикмахеръ, какъ онъ подошелъ къ ней сзади и тихонько взялъ ея волосы.

— У моего дѣдушки также былъ карликъ, а у герцога Нортумберландскаго былъ карликъ, который становился на пуддингъ. Однажды онъ съѣлъ его слишкомъ много и отъ этого умеръ.

— Но нашъ еще живъ и когда вы будете бросать деньги, то не забудете и его, ваше величество?

Каролина-Матильда кивнула головой. Ей было трудно сдѣлать это, потому что парикмахеръ уже работалъ изо всѣхъ силъ.

— Не забуду карлика, а завтра пошлю за твоей племянницей.

Такимъ образомъ королева спустя два часа стояла на балконѣ ратуши и слушала привѣтственные крики народа. Яркій свѣтъ падалъ на ея стройную фигуру и отражался въ ея глазахъ. Терпѣливо дожидавшійся ея народъ съ криками двигался туда и обратно, пока она доставала изъ шелковаго кошелька шиллинги и бросала ихъ внизъ по разнымъ направленіямъ. Происходила давка, немало лицъ уже было въ крови, а придворные, стоявшіе за королевой, только весело смѣялись.

Карликъ Іонасъ также получилъ порядочный тумакъ въ лицо, который заставилъ его взвыть отъ боли. Какъ разъ въ это время шиллингъ упалъ ему прямо въ ротъ, такъ что онъ едва не подавился. Это было ужасно, и онъ взвылъ было опять, но на этотъ разъ безъ всякаго результата. Тогда онъ собрался съ силами и, кусаясь и царапаясь, выбрался изъ толпы, потирая бока и радуясь, что ему удалось заполучить шиллингъ. Не всѣмъ сошло такъ удачно, и на другой день утромъ полиція нашла около ратуши двоихъ раздавленныхъ на смерть.

Но все шло очень красиво, и г-жа фонъ-Тоттъ, наблюдая толпу изъ окна своей гостиницы, громко смѣялась вмѣстѣ съ герцогиней. Хотя она была и невысокаго мнѣнія о людской благодарности, но все-таки надѣялась, что гофмейстерина фонъ-Плессенъ замолвитъ за нее словечко королю. А король могъ дать порядочно — дукатовъ двадцать, которые отлично могутъ заткнуть нѣкоторыя дыры въ ея бюджетѣ.

III.

Пока Эммелина фонъ-Тоттъ хлопотала около королевы, у аптекаря Нибелунга были гости. Чай былъ сервированъ съ обильными закусками. Вѣдь въ гавани пришлось ждать цѣлый день, и чай въ тонкихъ китайскихъ чашкахъ былъ теперь особенно вкуснымъ и освѣжающимъ послѣ такого напряженія. Не менѣе вкусно было и миндальное печенье, приготовленное ручками Дорхенъ Небелунгъ.

Его похвалилъ даже докторъ Струэнзе. Онъ смаковалъ его, сидя у окна въ большомъ покойномъ креслѣ.

— Ты очень хорошо его сдѣлала, хвала тебѣ за это — говорилъ онъ невѣстѣ. — Нѣтъ ничего полезнѣе для женщины, какъ заняться возможно раньше хозяйствомъ, особенно въ нашемъ состояніи, когда все приходится дѣлать самому. Но я горжусь своимъ состояніемъ и очень радъ, что не принадлежу къ числу придворныхъ прихвостней, которыхъ мы видѣли сегодня дюжинами.

— Между ними были очень красивые господа, — осмѣлилась замѣтить Дорхенъ.

Женихъ съ невѣстой были предоставлены самимъ себѣ, и самъ Небелунгъ велъ бесѣду съ гостями въ глубинѣ комнаты. Два канделябра, которые должны были освѣщать комнату, были еще не зажжены и въ комнатѣ царилъ полумракъ, отчего она казалась еще уютнѣе.

— Ты, Дорхенъ, не должна заглядываться на придворныхъ, — серьезно сказалъ Струэнзе своей невѣстѣ. — Между ними немало испорченныхъ людей, которые только и ищутъ случая, какъ бы оскорбить молодую дѣвушку изъ горожанокъ. Не слѣдовало также молодой дѣвушкѣ вступать въ разговоръ съ офицеромъ, который сидѣлъ рядомъ. Я знаю его въ лицо, онъ не пользуется моимъ уваженіемъ. Это нѣкто Келлеръ, одинъ изъ тѣхъ, которые ѣдутъ въ чужія страны, чтобы зарабатывать тамъ деньги. Репутація у него не особенно важная.

Дорхенъ, до сихъ поръ спокойно слушавшая своего жениха, раскрыла было ротъ, по вдругъ опять смолкла и сѣла около жениха.

— Ты что-то хотѣла сказать? — спросилъ докторъ, который скорѣе почувствовалъ, чѣмъ замѣтилъ ея намѣреніе.

— Я спрашивала офицера о нашемъ Клопштокѣ, — отвѣчала она поспѣшно. — Онъ вѣдь живетъ въ Копенгагенѣ, и кабинетъ-министръ графъ Берншторфъ взялъ его къ себѣ въ домъ. Мой отецъ часто говоритъ о немъ и полагаетъ, что нѣмецкій поэтъ долженъ былъ бы жить въ Германіи. Но датчане даютъ ему деньги, а нѣмцы нѣтъ. Мой отецъ говоритъ…

— Послушай, Дорхенъ, — перебилъ ее Струэнзе, кладя ей руку на плечо: — ну, что можетъ понимать въ такихъ дѣлахъ молодая, да еще неопытная дѣвушка? Если Клопштоку хорошо живется въ Копенгагенѣ, то и пусть онъ живетъ тамъ, сколько угодно. Не думаю, впрочемъ, чтобы у знатныхъ господъ жилось хорошо. Я бы, по крайней мѣрѣ, предпочелъ разбить эти оковы и вырваться на свободу, но Клопштокъ лишь мастеръ писать о свободѣ, ну, а это онъ можетъ дѣлать гдѣ угодно.

Докторъ говорилъ довольно громко, и Небелунгъ всталъ съ явнымъ намѣреніемъ подойти къ нему.

— Вы говорите про нашего Клопштока? — спросилъ онъ. — Мнѣ хотѣлось бы, чтобы онъ былъ здѣсь поближе и снова прочелъ бы намъ свою «Мессіаду». Это ни съ чѣмъ несравнимое удовольствіе. Сегодня на меня произвела сильное впечатлѣніе рѣчь вашего отца. Впрочемъ, это вѣдь очень торжественный моментъ, когда приходится взглянуть въ лицо королевѣ!

— Но вѣдь она настоящій ребенокъ, — полупрезрительно сказалъ Струэнзе.

Аптекарь поспѣшно приложилъ палецъ къ губамъ.

— Тише, тише! О такихъ вещахъ разговаривать не приходится, особенно, когда можно разсчитывать, что дѣти скоро станутъ настоящими людьми.

Небелунгъ любилъ самъ себя слушать. Онъ сталъ по срединѣ комнаты, заложилъ правую руку за жилетъ и жестикулировалъ одной лѣвой.

Лицо у него было веселое, круглое. Онъ носилъ небольшой парикъ съ косичкой, которая нерѣдко сбивалась на сторону. Но никто не рѣшился бы посмѣяться надъ нимъ. Онъ пользовался всеобщимъ уваженіемъ, а его аптека приготовляла лучшія лекарства, кромѣ того, онъ велъ торговлю колоніальными товарами: чаемъ, сахаромъ и кофе, и старался сдѣлать изъ своего дома литературный центръ Альтоны. Небелунгъ поддерживалъ переписку съ Геллертомъ и Рабенеромъ, читалъ вслухъ въ своей семьѣ Руссо и Грандиссона и обращался съ вопросами къ Лафатеру. Всякій, кто хотѣлъ знать, что есть новаго въ литературномъ мірѣ, старался попасть на литературныя чаепитія у Небелунга. Немногіе, правда, интересовались такими вопросами, большинство думало о томъ, какъ бы заработать себѣ кусокъ хлѣба и расширить свои торговые обороты. Но все-таки нерѣдко бывало, что люди, жаждавшіе духовной пищи, стучались въ двери къ аптекарю, который давалъ всякому, что ему было нужно.

Такимъ же путемъ попалъ къ Небелунгамъ и докторъ Струэнзе, и аптекарь былъ очень радъ, что его новый гость быстро сумѣлъ снискать расположеніе Дорхенъ. Выдающихся людей въ городкѣ было не такъ-то много, а докторъ Іоганнъ-Фридрихь Струэнзе пользовался большимъ уваженіемъ и у знати и у городскихъ обывателей. Правда, какъ городской врачъ, онъ получалъ жалованья всего сорокъ талеровъ, зато частная практика приносила ему гораздо больше.

Такимъ образомъ, Дорхенъ Небелунгъ могла только гордиться, что ей сдѣлалъ предложеніе такой выдающійся и такой красивый человѣкъ. Подруги, съ которыми она обыкновенно читала за чаемъ стихи, ей сильно завидовали.

Становилось уже темно, и Небелунгъ послалъ дочь въ кухню зажечь служившую вмѣсто спичекъ восковую свѣчку отъ пылавшаго тамъ очага и принести огонь въ гостиную. Однако Дорхенъ направилась сначала не къ камину, гдѣ подъ пепломъ тлѣли горячіе угли, а въ аптеку. Тутъ уже ярко горѣла масляная лампа, и у прилавка, который отдѣлялся отъ квартиры аптекаря стеклянной перегородкой, тараторили нѣсколько женщинъ, пришедшія за какимъ-то чаемъ изъ травъ. За прилавкомъ стоялъ провизоръ синьоръ Феррони и манипулировалъ своими аптекарскими вѣсами.

Синьоръ Феррони былъ родомъ изъ Падуи. Это былъ молодой еще человѣкъ, довольно слабаго сложенія, съ темными мечтательными глазами и черными, слегка вьющимися волосами. Городскія модницы не разъ мечтали о провизорѣ, который умѣлъ играть на лютнѣ и пѣть пріятныя пѣсни. Дорхенъ тоже гордилась итальянцемъ, который умѣлъ привлекать въ аптеку немало покупательницъ. Онъ говорилъ по-нѣмецки настолько хорошо, что каждый безъ труда могъ понимать его, и отличался услужливостью и предупредительностью.

— Много у васъ работы, синьоръ? — спросила Дорхенъ, входя въ кухню. Покупательницы уже ушли, и провизоръ складывалъ мѣдныя деньги въ ящикъ прилавка. Онъ вскинулъ на нее глазами и улыбнулся.

— У меня много времени, фрейлейнъ, очень много, хотя плохая осень принесла съ собою много болѣзней, а это недурно для вашего отца и господина доктора.

— Такъ приходите теперь къ намъ и выпейте чашку чаю. А я пока побуду въ аптекѣ.

Она сѣла на деревянный стулъ, раздула щеки, стараясь придать себѣ важный видъ, какъ школьникъ, копирующій учителя.

— Идите и поддержите тамъ умные разговоры. Скоро долженъ прійти и генералъ-суперинтендентъ. Какъ вамъ понравилась его рѣчь сегодня утромъ? Всѣ эти датскіе господа зѣвали, только королева стояла прямо и не двигалась. Вы видѣли ея лицо? Она на два года моложе меня и уже замужемъ.

— Скоро и вы будете замужемъ, — промолвилъ Феррони съ оттѣнкомъ грусти, заставившимъ Дорхенъ покраснѣть.

— О, нѣтъ, синьоръ. Отчего вы такъ думаете? Я должна ждать еще три года, мой отецъ находитъ, что мнѣ еще рано выходить замужъ. Да и мой женихъ каждый день даетъ мнѣ понять, какъ онъ уменъ и какая я еще дурочка.

— Г. Струэнзе дѣйствительно очень уменъ! — отвѣчалъ Феррони.

Дорхенъ въ отвѣтъ только сморщила свой носикъ.

— Вы любите умныхъ людей, синьоръ! Что касается меня, то я слишкомъ глупа для нихъ.

— Дорхенъ! — послышался сверху голосъ Небелунга. — Куда ты пропала? Мы здѣсь ждемъ свѣту, какъ земля въ дни творенія міра.

— Синьоръ, несите скорѣе имъ восковую свѣчу и наслаждайтесь тамъ чаемъ! — вскричала Дорхенъ, почти выталкивая молодого человѣка изъ аптеки. Феррони поспѣшилъ исполнить ея приказъ.

Когда провизоръ зажегъ свѣчу и исчезъ за дверью, Дорхенъ нѣсколько разъ энергично кивнула ему вслѣдъ головой. Пусть они теперь сидятъ тамъ и разсуждаютъ о своихъ отцахъ, о городскихъ дѣлахъ, о налогахъ Прусскаго королевства и о королевѣ, которая участвовала сегодня на парадномъ обѣдѣ и была, видимо, очень, очень счастлива.

Дорхенъ сидѣла не двигаясь. Въ аптекѣ все было совершенно тихо, только гдѣ-то капалъ кранъ, да постукивали стѣнные часы, висѣвшіе въ передней.

Вдругъ снаружи донесся громкій гулъ. То шумѣлъ народъ, собравшійся вокругъ ратуши, чтобы видѣть молодую королеву. А что эта королева такой же человѣкъ, какъ всѣ другіе, или нѣтъ?

Дверь тихонько скрипнула, и Дорхенъ очнулась отъ своихъ мыслей и быстро подошла къ прилавку.

— Это ты, Гина Зальбей? Твоя барыня вчера получила уже пять склянокъ микстуры и двѣсти штукъ пилюль. Неужели этого не довольно? Или она уже кончилась?

— Что ей дѣлается! — отвѣчала покупательница, дѣвушка почти такого же возраста, какъ и Дорхенъ. — Что ей дѣлается, — повторила она еще разъ и показала на шрамъ, который тянулся по ея лѣвой щекѣ. — Она сегодня исколотила меня и чуть не сбросила меня съ лѣстницы. Только слабость ея и помѣшала.

— Что бы такое могло быть съ ней? — спросила дочь аптекаря. — Можетъ быть, изъ-за барышни? Да она дѣйствительно помолвлена съ камеръ-юнкеромъ Брандтомъ?.. Я видѣла ихъ сегодня въ окнѣ склада. Мы сидѣли на трибунахъ, а они совсѣмъ въ другомъ мѣстѣ. Это все оттого, что камеръ-юнкеръ впалъ въ немилость.

— Развѣ я этого не знаю? Барышня плачетъ цѣлый день. Самъ баринъ говоритъ, что на все воля Божія, а камеръ-юнкеръ утверждаетъ, что все поправится. Кто можетъ это знать? Короли довольно капризны — это говоритъ и мой Кришанъ, который теперь стоитъ съ полкомъ въ Глюкштадтѣ.

Гина говорила такъ быстро, что Дорхенъ должна была напряженно прислушиваться. Обѣ дѣвушки были знакомы между собою со времени конфирмаціи.

— Мой Кришанъ говоритъ то же! — повторила Гина выразительно. — Онъ вѣдь служитъ въ королевской лейбъ-гвардіи и, можетъ быть, проѣдетъ въ Копенгагенъ. Это за то, что онъ такого высокаго роста. Полковникъ фонъ-Келлеръ такъ ему и сказалъ. Киршанъ говорилъ мнѣ, что онъ видѣлъ королеву вблизи и что она не такъ красива, какъ mademoiselle Дорхенъ.

Гина говорила такъ скоро, что едва не задыхалась. Чтобъ успокоить ее, Дорхенъ дала ей анисовую конфетку.

— Не нужно такъ волноваться! — сказала она. — Сядь здѣсь и разскажи еще что-нибудь о твоей барышнѣ. Итакъ, она еще не помолвлена съ камеръ-юнкеромъ!

Гина пожала плечами.

— Я ничего не знаю. Знатные господа не станутъ, какъ мы, расцѣловываться при людяхъ. Старая барыня хочетъ, чтобы ея сынъ женился на богатой невѣстѣ.

Звонокъ на двери звякнулъ. Въ аптеку вошелъ молодой изящно одѣтый господинъ и безъ церемоніи присѣлъ у одного изъ стоявшихъ тутъ небольшихъ столиковъ.

— Дайте мнѣ анисоваго ликера, пожалуйста, — сказалъ онъ, вытягивая красиво обутыя ноги.

Дочка аптекаря сильно покраснѣла, но подошла къ шкапу и вынула оттуда небольшую бутылочку и рюмку. Наполнивъ ее до краевъ, она подала ее гостю. Въ тѣ времена въ аптекахъ продавались среди лекарствъ и ликеры и тонкія вина.

Посѣтитель сразу осушилъ рюмку и опять протянулъ ее Дорхенъ.

— Еще одну, ma belle, а если вы дадите мнѣ поцѣлуй, то будетъ еще лучше.

— Сударь! — вскрикнула Дорхенъ, оглядываясь на Гину, которая не могла удержаться отъ крика.

Молодой человѣкъ съ тонкими чертами лица и голубыми глазами улыбнулся.

— Это дѣлаетъ только честь дѣвушкѣ, если графъ Голькъ проситъ у нея поцѣлуй. Многія придворныя дамы считали бы себя счастливыми, если бы онъ проявилъ къ нимъ такую нѣжность. Итакъ, ma belle, — и онъ протянулъ руку, какъ бы желая схватить Дорхенъ, которая съ испугу бросилась отъ него назадъ.

— Monsieur, — пробормотала она, испуганная и польщенная одновременно: вѣдь о графѣ Голькѣ была цѣлая статья въ газетѣ «Альтонскій Меркурій». Говорилось здѣсь о томъ, что графъ — любимецъ короля, что онъ устраиваетъ всѣ балы и что всякій, кто хочетъ добиться чего-нибудь при дворѣ, долженъ обращаться къ нему. Самъ аптекарь Небелунгъ, прочитавшій эту статью, прибавилъ, что, по достовѣрнымъ слухамъ, именно графъ Голькъ оттѣснилъ Брандта отъ короля. По этому поводу сидѣвшій въ это время у аптекаря Струэнзе не замедлилъ замѣтить, что онъ счастливъ, стоя вдали отъ двора, гдѣ сегодня человѣкъ поднимается, а завтра падаетъ внизъ.

— Ну, милочка, — продолжалъ графъ, потягиваясь на своемъ креслѣ развѣ это такъ трудно сдѣлать мнѣ любезность и неужели мнѣ придется стучаться въ другую, болѣе гостепріимную дверь?

При этихъ словахъ онъ кивнулъ на Гину, которая начала громко смѣяться, показывая блестящіе, ровные зубы. Однако она не сдѣлала ни шагу къ нему и покачивала головой такъ, что ея густые каштановые волосы разсыпались вокругъ ея лица.

— Я даю поцѣлуи только моему Криштану, благородный господинъ! И у mademoiselle есть человѣкъ, который ее цѣлуетъ, и съ нея этого достаточно.

Молодой графъ смотрѣлъ по очереди то на ту, то на другую.

— Ну, ваши дѣвицы ужасно нравственны. Mon Dieu! Гдѣ же искать удовольствіе?

Съ этими словами онъ въ послѣдній разъ протяпулъ свой стаканъ.

— Превосходный ликеръ! Онъ подкрѣпляетъ силы на предстоящее тяжелое испытаніе.

— Графу предстоитъ участвовать въ обѣдѣ въ честь королевы? — осмѣлилась спросить Дорхенъ.

Посѣтитель снисходительно кивнулъ ей головой.

— Это, милочка, очень скучная вещь. Тамъ будутъ одни старые парики. Но король желаетъ, чтобъ я могъ поразсказать ему объ его супругѣ.

— А король очень любопытенъ? — спросила опять Дорхенъ.

Графъ щелкнулъ пальцемъ по своему бѣлому атласному жилету.

— Ma foi, не знаю, — тягуче отвѣчалъ онъ. — Въ Даніи найдется немало красивыхъ дѣвушекъ, да и въ этомъ городкѣ…

Онъ вдругъ вскочилъ и схватилъ Дорхенъ за талію.

— Только три поцѣлуя! — смѣясь, кричалъ онъ.

Гина стояла на своемъ мѣстѣ неподвижно, какъ бы обвороженная блестящимъ кавалеромъ.

Но прежде, чѣмъ Дорхенъ успѣла вскрикнуть, чья-то сильная рука вырвала ее изъ объятій графа.

— Нахалъ, — загремѣлъ гнѣвный голосъ Струэнзе, который рѣзко оттолкнулъ молодого повѣсу. — Вы осмѣливаетесь насильственно цѣловать честную дѣвушку въ ея собственномъ домѣ.

— Позвольте, monsieur! — быстро оправился графъ: — кто вы такой и какъ вы смѣете налагать руку на приближеннаго вашего короля?

Онъ схватился за шпагу и до половины вытащилъ ее изъ ноженъ.

— Это графъ Голькъ, — въ ужасѣ прошептала Дорхенъ.

Докторъ овладѣлъ собой.

— Прошу васъ, графъ, оставить ухаживанія за моей невѣстой.

Графъ равнодушно вложилъ шпагу въ ножны и смѣрилъ противника высокомѣрнымъ взглядомъ.

— Кажется, въ этомъ городѣ люди не привыкли понимать шутокъ. Я не хотѣлъ причинить никакого зла, а поцѣлуй дать — не Богъ знаетъ что. Можетъ быть, вы позволите мнѣ узнать, кто вы такой. Я не имѣю обыкновенія говорить съ людьми, мнѣ незнакомыми.

— Меня зовутъ докторъ Струбизе.

— Ага — вы городской врачъ?

И графъ отвѣсилъ ему насмѣшливый поклонъ.

— И эта дѣвица — ваша невѣста? Желаю вамъ полнаго счастья во всѣхъ отношеніяхъ. Bon soir, monsieur, имѣю честь кланяться, а васъ, mademoiselle, благодарю за прекрасный напитокъ.

Онъ поклонился и, выходя изъ аптеки, ущипнулъ Гину за щеку. Когда дверь закрылась за нимъ, оставшіеся въ аптекѣ смущенно смотрѣли другъ на друга. Это вѣдь не шутка — грубо обойтись съ королевскимъ любимцемъ. Струэнзе, которому приходилось вращаться среди придворныхъ, понималъ это очень хорошо.

Онъ стоялъ и въ досадѣ кусалъ себѣ губы. Ему необходимо было сорвать на комъ-нибудь свой гнѣвъ, и ему показалось, что это лучше всего сдѣлать на Дорхенъ.

— Не слѣдуетъ тебѣ сидѣть здѣсь одной въ аптекѣ. — строго сказалъ онъ: — особенно въ такой поздній часъ!

— Всего еще шесть часовъ, — оправдывалась Дорхенъ. — Долженъ же синьоръ Феррони налиться чаю.

— Незачѣмъ ему распивать чай.

Докторъ слегка топнулъ ногой.

— Итальянецъ долженъ оставаться здѣсь, пока его не замѣнитъ твой отецъ. Моя невѣста не должна быть торговкой.

Дорхенъ была такъ испугана, что не могла сказать ни слова. Она только бросала умоляющіе взоры на Гину, которая забилась въ самый дальній уголъ.

Струэнзе и не ожидалъ никакого отвѣта. Онъ ходилъ большими шагами по аптекѣ и когда итальянецъ явился къ своему прилавку, разнесъ его еще сильнѣе, чѣмъ свою невѣсту.

— Вы не должны оставлять вашего мѣста, — накинулся онъ на него: — неужели выдумаете, что вы здѣсь для того, чтобы распивать чай съ людьми, стоящими выше васъ? Если я еще разъ замѣчу такое неисполненіе вами своихъ обязанностей, то буду требовать, чтобы васъ уволили!

Синьоръ Феррони хорошо говорилъ по-нѣмецки, но онъ не могъ возразить на этотъ потокъ словъ. Онъ какъ-то безпомощно осматривался, какъ будто ища человѣка, который бы ему помогъ. Но Небелунга здѣсь не было, а Дорхенъ могла защищаться только слезами. Поэтому итальянецъ ограничился только тѣмъ, что холодно поклонился и пошелъ за прилавокъ, гдѣ ждали его рецепты. Однако губы его дрожали и взглядъ, который онъ бросилъ на доктора, былъ остръ, какъ ножъ. Но гнѣвъ Струэнзе уже погасъ, и, слегка обнявъ свою невѣсту, онъ гладилъ ее по головкѣ.

— Пойдемъ въ комнату, я хочу съ тобой поговорить. Времени у меня немного, надо спѣшить домой и ко всему приготовиться. Послѣ этого параднаго обѣда не одна голова будетъ въ крови, особенно если королева сдѣлаетъ глупость и станетъ бросать деньги въ народъ.

Дорхенъ покорно послѣдовала за своимъ женихомъ, усѣлась на диванъ и четверть часа слушала, что онъ говорилъ, не понимая при этомъ ни слова. Впрочемъ, Струэнзе, несмотря на свое намѣреніе, началъ разговоръ не съ ней, а съ будущимъ тестемъ и его гостями.

Дорхенъ бросала иногда взгляды на широкое лицо и смѣлые глаза своего жениха, и мысль ея какъ-то невольно уносилась къ королевской четѣ. Какъ, должно быть, любятъ они другъ друга! Правда, ни тому, ни другому не было еще тридцати лѣтъ, какъ медику изъ Альтоны, удостоившему избрать ее своей невѣстой. О, конечно, она должна чувствовать себя совершенно счастливой.

— Мой Кришанъ гораздо лучше этого доктора, — говорила между тѣмъ Гина, обращаясь къ провизору-итальянцу. Она купила у него снадобья противъ веснушекъ и теперь наблюдала, какъ онъ тщательно завертывалъ коробочку.

— Вотъ ужъ не хотѣла бы его имѣть своимъ мужемъ, — продолжала она по секрету. — Да онъ и самъ не возьметъ меня, я вѣдь для него человѣкъ маленькій. Впрочемъ, я этому очень рада.

Итальянецъ вскинулъ на нее глаза, но не отвѣтилъ ничего, только плечами пожалъ какимъ-то особеннымъ, только ему свойственнымъ образомъ. Гина продолжала беззаботно болтать.

— Скажите, какой онъ поднялъ шумъ изъ-за того только, что чужой графъ хотѣлъ поцѣловать фрейлейнъ! А я знаю, что самъ-то г. физикусъ не разъ строилъ куры! Но таковы ужъ мужчины — имъ все позволено! А этотъ графъ — настоящій кавалеръ. Его пальцы, которыми онъ ущипнулъ меня за щеку, такъ хорошо пахнутъ розовымъ масломъ! Кришанъ ничего бы не имѣлъ противъ этого. Я знаю, что онъ за знатныхъ, а этотъ медикусъ…

Не зная, что сказать дальше, Гина остановилась, но итальянецъ быстро подхватилъ разговоръ.

— Я ненавижу его отъ всего сердца, — сказалъ онъ, ударяя рукой по прилавку.

IV.

Оберъ-гофмейстерипа фонъ-Плессенъ не обнаружила той благодарности, на которую разсчитывала тетка Эммелина. Зайдя на другой день къ племянницѣ, она должна была довольно долго дожидаться въ передней. Гофмейстерина появилась въ напудренномъ парикѣ и желтомъ, довольно неудобномъ плащѣ.

— А, милѣйшая Тоттъ, — начала она снисходительно: — здѣсь мы всѣ проспали — вчерашнее празднество затянулось до поздней ночи. Но ея величество веселилась отъ всей души. Ея величество только что изволила заказать шоколадъ. Впрочемъ, камеръ-юнкеръ полагаетъ, что она еще хочетъ спать, и я очень рада, мы хотимъ посмотрѣть сегодня на воздушный шаръ, который сегодня будутъ пускать, а также на гіенъ и дромадеровъ на Гамбургской горѣ, гдѣ находится кукольный театръ, а завтра…

Гофмейстерина сыпала словами, какъ горохомъ и, повидимому, не замѣчала, что около Эммелины фонъ-Тоттъ появилась молодая красивая дама. Она уже два раза отвѣсила церемонный поклонъ, но не получала отъ гофмейстерины отвѣта.

Госпожа фонъ-Тоттъ закашляла такъ энергично, что оберъ-гофмейстерина вдругъ смолкла. На третій поклонъ Адамины она едва отвѣтила надменнымъ кивкомъ.

— Это моя племянница, Минетта фонъ-Золенталь. Я обѣщала ея величеству привести ее съ собой сегодня, — спокойно сказала старая Эммелина.

— Золенталь? — переспросила оберъ-гофмейстерина. — Она не родня губернатору въ Ранцау?

— Его превосходительство — мой дядя, — отвѣчала Минетта снова отвѣшивая поклонъ.

Оберъ-гофмейстерина начала громко вздыхать.

— Ахъ, губернаторъ прекрасный человѣкъ и его супруга тоже. Но какое горе имѣть такого сына! Король лишилъ его своей благосклонности.

— Господина Эневальда оклеветали передъ королемъ, — возразила почтительнымъ тономъ Минетта. — Когда-нибудь правда выйдетъ наружу.

Оберъ-гофмейстерина пожала плечами.

— О, ma chère, каждый утверждаетъ, что его оклеветали, когда его постигаетъ немилость. Но короли справедливы, и не слѣдуетъ въ такихъ случаяхъ говорить о несправедливости.

Она наклонила голову, какъ будто желая показать, что она отпускаетъ обѣихъ дамъ, по старая Эммелина не двинулась съ мѣста.

— Прошу доложить обо мнѣ и о моей племянницѣ ея величеству. Я уже говорила вамъ, что вчера я обѣщала привести къ ней племянницу.

— Ея величество еще спитъ!

Въ голосѣ гофмейстерины послышалось раздраженіе.

— Я прошу васъ, милѣйшая госпожа Тоттъ, избрать для визита болѣе удобное время.

— Я уже проснулась, — раздался веселый голосъ, и Каролина-Матильда внезапно появилась въ двери, ведшей въ сосѣднюю комнату. На ней былъ свѣтлый шелковый капотъ, а на ногахъ туфли, изъ которыхъ одну она высоко подбросила на воздухъ.

— Хорошо, что ты пришла, madame, я уже стала по тебя скучать. Ты очень добра, гораздо добрѣе этой Плессенъ.

— Ваше величество, — начала было оберъ-гофмейстерина, но королева, смѣясь, закивала ей головой.

— Нельзя сердиться. Отъ гнѣва становишься некрасивой. Не правда ли, фрейлейнъ?

Она вдругъ остановилась передъ Минеттой и взглянула ей въ глаза.

— Ты красива, очень красива. Хочешь быть моей компаньонкой въ этомъ скучномъ городѣ?

— Ваше величество, — воскликнула оберъ-гофмейстерина, поднимая обѣ руки, но Каролина-Матильда не обращала на нее никакого вниманія.

— Вчера было довольно весело. Я говорю о бросаніи денегъ и о толкотнѣ. Но карлика я не видала. Видѣла только какого-то горбуна въ красномъ одѣяній.

— Эти и былъ онъ, ваше величество. Ему тоже удалось получить шиллингъ, и при этомъ онъ влетѣлъ ему прямо въ тѣло.

— Неужели онъ умеръ? — смущенно спросила королева.

Тетка Эммелина покачала головой.

— У кого настоящій голштинскій желудокъ, тотъ можетъ перенести еще и не то. У насъ въ семьѣ былъ старый слуга, который однажды взялъ да и проглотилъ свои деньги, опасаясь, какъ бы ихъ кто не укралъ у него. Кромѣ того, онъ проглотилъ еще золотой наперстокъ. О, старый Каспаръ по любилъ, чтобы у него что-нибудь проплывало мимо рукъ.

— И что же съ нимъ потомъ было? — спросила королева, усѣвшись на ручку кресла и жадно слушавшая.

Г-жа фонъ-Тоттъ пожала плечами.

— Онъ дожилъ до девяноста двухъ лѣтъ и тихо почилъ во Господѣ Передъ смертью онъ сознался духовнику, куда онъ спряталъ деньги, и когда онъ умеръ, то цирульникъ его вскрывалъ. Все оказалось въ цѣлости, и мы опять получили свой наперстокъ.

— А дальше?

Каролина-Матильда спросила это съ такимъ любопытствомъ, что Эммелина не могла не улыбнуться.

— А дальше ничего, ваше величество. Впрочемъ, несчастный и въ гробу не могъ найти себѣ покоя. Я не думаю, чтобы онъ ходилъ по землѣ, однако находились такіе люди, которые вѣрили, что изъ него вынуты не всѣ деньги, и еще три раза выкапывали, чтобы взглянуть, не осталось ли въ немъ золота. Да, люди теперь стали злы и думаютъ только о своей выгодѣ.

— Только не я, — быстро сказала королева, схвативъ за руку Минетту. — Я хочу быть доброй къ тебѣ, еслиты будешь около меня и поѣдешь со мной смотрѣть воздушный шаръ и верблюдовъ. А, кромѣ того, ты будешь меня учить говорить по-нѣмецки, чтобы старики не смѣялись надо мною, когда я говорю. Я хочу быть веселой и довольной, а Плессенъ пусть читаетъ нотаціи самой себѣ.

Она увлекла Минетту въ сосѣднюю комнату, и слышно было, какъ она еще долго говорила. Вдругъ раздался рѣзкій голосъ ея камерфрау мистриссъ Рутвелль, проснувшейся отъ шума голосовъ. Она постоянно вышучивала передъ королевой и страну, и людей, и маленькій городокъ съ его скучными сановниками, которые никогда не пьютъ до того, чтобы ихъ выносили замертво, какъ это нерѣдко бываетъ въ Англіи.

Старая Эммелина поднялась съ мѣста.

— Разрѣшите ужъ мнѣ уйти, госпожа фонъ-Плессенъ. Мнѣ еще нужно сдѣлать кое-какія закупки для моей герцогини. А потомъ мнѣ, вѣроятно, придется ѣхать съ ней въ Гамбургъ къ барону Шиммельману. Завтра или послѣзавтра мы разсчитываемъ вернуться въ Плонъ. Но до этого ея свѣтлость хочетъ представиться ея величеству. Надѣюсь, что насъ извѣстятъ заранѣе, когда это можно будетъ сдѣлать.

Госпожа фонъ-Плессенъ поспѣшила отвѣтить, что завтра утромъ при дворѣ будетъ большой пріемъ, на которой, конечно, получитъ приглашеніе и ея свѣтлость.

Оберъ-гофмейстерина постаралась скрыть свою досаду. Ея лицо было неподвижно и высокомѣрно.

Простились обѣ дамы холодно и натянуто.

— Я знаю, отчего она разсердилась, — говорила Эммелина фонъ-Тоттъ, разсказывая обо всемъ герцогинѣ. — Она не хотѣла допустить Минетту къ королевѣ. И все это потому, что Эневальдъ Брандтъ — пасынокъ стараго Золенталя и отбываетъ свою опалу здѣсь.

— Опала всегда есть опала, — торжественно возвѣстила герцогиня. — Мой покойный супругъ подвергъ однажды опалѣ плонскаго бургомистра. Тотъ такъ огорчился этимъ, что скоро отдалъ Богу душу.

Госпожа фонъ-Тоттъ стала надѣвать свой черный токъ.

— О такихъ ужасныхъ послѣдствіяхъ немилости мнѣ что-то не приходилось слышать. Хорошее было время, когда королева Юліанія-Марія вдругъ разгнѣвалась на меня, вообразивъ, что я допущу, чтобы въ моемъ присутствіи учитель смѣлъ бить маленькаго наслѣднаго принца. Мнѣ не понравилось тогда при датскомъ дворѣ, ни быстро убралась оттуда. Но отъ немилости я не умерла, ибо жизнь-то вѣдь коротка. А теперь, ваша свѣтлость, не мѣшаетъ подумать, принимать ли намъ завтра приглашеніе баронессы Шиммельманъ пріѣхать къ ней въ Гамбургъ и не слѣдуетъ ли обшить ваше бархатное платье серебрянымъ позументомъ? Хотя серебро и потемнѣло, но золотыхъ дѣлъ мастеръ можетъ опять сдѣлать его блестящимъ.

Герцогиня серьезно возразила, что, оставшись неутѣшной вдовой, она не находитъ удовольствія въ свѣтской суетности. Тѣмъ не менѣе она быстро принесла маленькую шкатулку, гдѣ хранились двѣ серебряныя пряжки съ брильянтами, которыя могли оживить черное платье.

Пока герцогиня любовалась игрою брильянтовъ, ея придворная дама говорила то о томъ, то о другомъ: о господинѣ Небелунгѣ, который считаетъ за честь одолжить знатнымъ дамамъ свои книги, о господинѣ Лессингѣ, который недавно написалъ премилую пьесу, о Геллертѣ, который составилъ исторію о нѣкоей шведской графинѣ, отъ которой можно плакать, о новомъ рецептѣ изъ травъ, который очищаетъ кровь.

Герцогиня внимательно слушала свою подругу и радовалась, что прибытіе молодой королевы дало ей поводъ пріѣхать сюда и услыхать столько новостей.

У датскаго посланника въ Гамбургѣ фрейгерра фонъ-Шиммельмана было довольно весело. Октябрьское солнышко весело освѣщало большой городъ, по узкимъ улицамъ котораго герцогиня всегда, начиная съ ранняго дѣтства, проѣзжала съ нѣкоторымъ страхомъ. Какъ старая благородная дама, она звала жителей Гамбурга не иначе, какъ купчишками. Однако она знала, что не одинъ высокомѣрный юнкеръ сидитъ въ своемъ родовомъ замкѣ только благодаря этимъ купчишкамъ и что датскій король долженъ уже милліоны Гамбургу и собирается занять еще. По крайней мѣрѣ, вчера объ этомъ говорилъ полковникъ Келлеръ, посѣтившій ее. Эммелина также была знакома съ нимъ еще со времени пребыванія при брауншвейгскомъ дворѣ, когда онъ былъ еще молодымъ офицеромъ. Теперь онъ иногда пріѣзжалъ въ Гольштейнъ по дѣламъ и охотно навѣщалъ герцогиню въ ея Плонскомъ дворцѣ. Онъ былъ довольно рѣзокъ въ манерахъ и не имѣлъ такого лоска, какъ датскіе придворные. Не даромъ онъ происходилъ изъ Помераніи, которая находится чуть ли не въ Россіи, и его король носилъ заштопанные чулки. Конечно, датскій король не могъ позволить себѣ ничего подобнаго, и когда ему нужны были деньги на игру и на шелковые камзолы, то онъ отправлялся въ Гамбургъ и занималъ здѣсь нѣсколько милліоновъ. Полковникъ ничего не имѣлъ противъ этого, такъ какъ иначе онъ не могъ бы получить своего жалованья, а его солдаты — своего довольствія.

Но и онъ, пожимая плечами, жаловался на хозяйничанье разныхъ любимцевъ, которые обходятся королю слишкомъ дорого.

Герцогиня была совершенно поглощена всѣми этими новостями, которыя пришли какъ разъ въ то время, когда она собиралась просить короля увеличить ея содержаніе. Пока старая парадная карета тихо плелась изъ Плона въ Гамбургъ, а карликъ Іонасъ въ бѣломъ парикѣ важно сидѣлъ рядомъ съ кучеромъ, госпожа фонъ-Тоттъ размышляла о всемъ, что ей пришлось за послѣднее время слышать. Она была достаточно умна и видѣла, что семнадцатилѣтній король не можетъ управлять страной самостоятельно. Ей было небезызвѣстно, что въ странѣ замѣтно недовольство, даже въ дворянствѣ, которое все-таки настроено въ тысячу разъ лучше, чѣмъ горожане и крестьяне.

У Шиммельмана былъ блестящій пріемъ, и обѣ дамы встрѣтили здѣсь не мало знакомыхъ, пріѣхавшихъ изъ своихъ мѣстъ по случаю прибытія королевы. Нашлось даже нѣсколько дальнихъ родственниковъ. Госпожа фонъ-Тоттъ весело болтала со многими изъ гостей, исторія которыхъ ея была такъ же хорошо извѣстна, какъ и имъ ея собственная.

Фрейгерръ фонъ-Шиммельманъ былъ радушный хозяинъ. Его большой домъ съ огромной залой и галереей въ первомъ этажѣ былъ раскрытъ настежь для гостей. На множествѣ столиковъ были накрыты приборы. Жаркія, пироги и вино въ такомъ количествѣ, что даже у герцогини запылали щеки, а глаза засверкали, чего уже давно съ ней не бывало. Она сидѣла за-столомъ высшей знати. Рядомъ съ ней сидѣлъ Карлъ Ранцау, сынъ ея сосѣда по Плону. То былъ высокомѣрный человѣкъ съ холоднымъ темнымъ лицомъ и безпокойно блестящими глазами. То, что о немъ разсказывали, было не особенно хорошо. Его жена ушла отъ него, онъ преслѣдовалъ чужихъ женъ и имѣлъ долговъ столько же, сколько волосъ іы головѣ. Но онъ отличался острымъ умомъ, служилъ по дипломатической части и успѣлъ добиться въ Россіи у императрицы Екатерины значительныхъ выгодъ для Даніи.

Такъ, по крайней мѣрѣ, увѣрялъ сегодня онъ самъ, сильно нападая при этомъ на датскаго кабинетъ-министра графа Берншторфа, который, по его мнѣнію, потерялъ умѣнье управлять страной.

— Но надѣюсь, они не думаютъ, графъ, что и дворянство должно платить налоги? — спросила герцогиня, для которой такого рода разговоръ былъ крайне непріятенъ и даже не совсѣмъ понятенъ.

Графъ Ранцау взглянулъ на нее своими колющими глазами.

— Вы полагаете, что у дворянства нѣтъ никакихъ обязанностей относительно государства? При чемъ же оно останется, если крестьяне не будутъ арендовать его земель, потому что ему приходится работать только на начальство и ему самому не остается ни одного шиллинга?

Герцогиня вздохнула. Прежде всего ей было прискорбно то, что ее не назвали «ваша свѣтлость», а потомъ ей и самой не хотѣлось думать о томъ, что сказалъ Ранцау.

— Мнѣ думается, что и дворянъ, и крестьянъ создалъ Господь Богъ, и ему было лучше извѣстно, что надо дѣлать. Если вашъ батюшка уничтожилъ у себя въ Ашбергѣ крѣпостное право, то это опасный экспериментъ, который не совпадаетъ съ божественной Премудростью. Нужно держаться разъ установленныхъ порядковъ, тѣмъ болѣе, что въ нашей страны всѣ были счастливы.

— Ну, не всѣ! — вскричалъ графъ, презрительно пожимая плечами.

Герцогиня ограничилась лишь негодующимъ взглядомъ и закрыла ротъ, который открыла только тогда, когда подали паштетъ изъ дичи.

Графзг Ранцау не разговаривалъ больше со своей сосѣдкой. Въ Килѣ недавно подвергли жестокому наказанію человѣка, осмѣлившагося сказать: горе этой странѣ! А въ Копенгагенѣ повѣсили другого за какой-то пасквиль. Онъ долженъ былъ висѣть на висѣлицѣ цѣлый годъ для того, чтобы отпугивать своимъ видомъ тѣхъ, кто вздумалъ бы послѣдовать его примѣру. Тѣмъ не менѣе по рукамъ ходило стихотвореніе о томъ, какъ одинъ человѣкъ сдѣлался изъ королевскихъ лакеевъ надворнымъ совѣтникомъ и потомъ увѣрялъ всѣхъ, чти изъ королевскаго лакея можно сдѣлать кого угодно.

Нѣкоторые изъ гостей находили, что наказаніе было слишкомъ сурово, другіе одобряли образъ дѣйствія графа Берншторфа. Министръ, но ихъ словамъ, отличался добрымъ сердцемъ, но оскорбленіе государства и излюбленныхъ имъ учрежденій считалъ почти святотатствомъ.

— То-то онъ и пріютилъ у себя Клопштока, воспѣвающаго свободу, — замѣтилъ своимъ рѣзкимъ голосомъ графъ Рапцау.

Всѣ разсмѣялись, а баронъ Шиммельманъ, сидѣвшій за тѣмъ же столомъ, осторожно потеръ себѣ руки.

— Поэтамъ можно спустить многое, — сказалъ онъ, какъ бы извиняясь. — Имъ иногда приходитъ въ голову нѣчто такое, что потомъ доставляетъ удовольствіе многимъ, но чему никто не будетъ подражать. Господинъ Клопштокъ написалъ немало хорошихъ стихотвореній. И то, что его съ честью принимаетъ Данія, служитъ только честью этому государству.

Разговоръ о политикѣ пресѣкся. Молодые люди, сидѣвшіе за сосѣдними столами, также были очень далеки отъ подобныхъ важныхъ матерій.

Госпожа фонъ-Тоттъ нечаянно попала за столъ молодежи и потому могла слышать все, о чемъ тутъ заходили рѣчи. Особенно распространялся графъ Голькъ, который, не принадлежа ко двору королевы, тѣмъ не менѣе участвовалъ съ тайной миссіей при всемъ церемоніалѣ ея прибытія. Онъ былъ очень красивъ въ своемъ бѣломъ атласномъ одѣяніи, и пальма первенства, безспорно, принадлежала ему. Онъ, очевидно, сознавалъ это, и манера, съ которой онъ держался, сидя напротивъ красивой молодой дѣвушки, показывала, что онъ зналъ себѣ цѣну.

Онъ разсказывалъ о празднествахъ, которыя онъ устраивалъ для Короля, о французскихъ театральныхъ новинкахъ, которыя только что появились въ Парижѣ, о комнатахъ, которыя онъ приготовилъ для короля въ увеселительномъ замкѣ Фредериксборгъ, стараясь при этомъ показать, что онъ незамѣнимъ. Чѣмъ больше пилъ онъ французскаго вина, тѣмъ больше развязывался у него языкъ.

— Король Христіанъ желалъ, чтобы я пріѣхалъ сюда взглянуть на молоденькую англичанку, — продолжалъ онъ, слегка запинаясь. — Ma foi, у него вкусъ недуренъ. Въ Христіансборгѣ у насъ была одна дѣвица, у которой были также бѣлокурые волосы, какъ и у англичанки, по она была несравненно красивѣе. Впрочемъ, я думаю, что Каролина еще разовьется. Это еще младенецъ. Плессенъ старается молчать, но я знаю, что въ первый же день Каролина плакала, такъ какъ ей не хотѣлось присутствовать на парадномъ обѣдѣ. Король лопнетъ отъ смѣха, когда я разскажу ему всю эту исторію.

При этихъ словахъ онъ снова выпилъ стаканъ краснаго вина и уставился глазами на госпожу.фонъ-Тоттъ, которая сидѣла какъ разъ напротивъ него.

— Отчего вы смотрите на меня такъ странно? — съ неудовольствіемъ спросилъ онъ.

Ему хотѣлось вступить съ кѣмъ-нибудь въ споръ. Кромѣ того, у него было какое-то предчувствіе, что онъ имѣетъ дѣло съ очень уступчивой особой.

Она кивнула ему головой и ласково отвѣчала:

— Я смотрю на васъ потому, что вспоминаю время, когда я носила васъ на рукахъ. То было лѣтъ двадцать слишкомъ тому назадъ. Дѣла вашей матушки были тогда не блестящи, и деньги были очень рѣдки въ вашемъ домѣ. Теперь обстоятельства перемѣнились. Милость короля, какъ солнце, позлащаетъ все. Ваша матушка имѣла сострадательное сердце. Она благодарила бы Всевышняго, если бъ ей пришлось жить около молодой королевы и устранить съ ея пути всѣ препятствія. Вѣдь для принцессы другой страны здѣсь не такъ-то легко оріентироваться.

Другіе гости, сидѣвшіе за столомъ, были очень довольны, что заносчивый фаворитъ получилъ наконецъ отпоръ. Самъ онъ лишь ворочалъ глазами, обдумывалъ отвѣтъ, но отвѣтъ этотъ вышелъ довольно плоскимъ.

— Англичанка говоритъ по-нѣмецки плохо, а это признакъ глупости, — промолвилъ онъ.

— Ну, языку она можетъ и научиться, — возразила старушка и засмѣялась, видя, что молодой человѣкъ грозно уставился на нее глазами.

— Вы изволили видѣть камеръ-юнкера Брандта? Онъ пользуется расположеніемъ короля и слыветъ весьма учтивымъ кавалеромъ.

Фаворитъ стукнулъ стаканомъ по столу.

— Я не знаю его! — вскричалъ онъ. — Да и расположеніемъ короля онъ вовсе не пользуется. Этотъ жалкій человѣкъ воображаетъ, что онъ знаетъ французскій языкъ. А между тѣмъ онъ не имѣетъ понятія о театрѣ. Прямо скажу вамъ, сударыня, что если бы вы были мужчиной, я вызвалъ бы васъ на дуэль, ибо фамилія, которой не хочетъ слышать его величество, есть оскорбленіе для моего уха.

Онъ кричалъ такъ громко, что даже гости, сидѣвшіе за другими столами, стали оглядываться. Одинъ изъ молодыхъ камергеровъ подошелъ къ нему и сталъ успокаивать. Но Голькъ кричалъ еще сильнѣе. Вдругъ онъ зарыдалъ. Его отвели въ другую комнату и оставили тамъ одного.

Скоро всѣ забыли объ этомъ маленькомъ происшествіи. Всѣ привыкли къ тому, что мужчины отъ вина приходятъ въ возбужденіе и не взвѣшиваютъ, какъ слѣдуетъ, свои слова.

За другимъ столомъ также произошелъ шумъ. Два кавалера поссорились изъ-за молодой дѣвушки, которая робко прижималась къ матери. А баронъ Шиммельманъ только ходилъ, потирая руки, по комнатамъ и радовался, глядя, какъ вездѣ уничтожали жаркое, паштеты и вино. Потомъ онъ съ поклономъ проводилъ до кареты герцогиню и ея придворную даму, выражая сожалѣніе, что онѣ не захотѣли немножко сыграть въ карты. Обѣ дамы были очень польщены.

— Я всегда проигрываю, — сказала герцогиня своей спутницѣ, когда карета тронулась домой. — Знаете, мнѣ пришлось бы продать свою брильянтовую брошку, чего мнѣ не хотѣлось бы дѣлать. Мой браслетъ и двѣ золотыхъ шпильки перешли уже къ евреямъ.

Госпожа Тоттъ пробормотала про себя что-то не совсѣмъ понятное и закуталась въ шаль. Она также любила рискнуть въ карты, но играла очень расчетливо и нерѣдко выигрывала нѣсколько талеровъ. И на этотъ разъ она была бы не прочь перекинуться въ картишки, но она знала, что, сѣвъ за зеленый столъ, герцогиня забывала все на свѣтѣ и вела весьма рискованную игру. Поэтому для нея благоразумнѣе было воздержаться отъ игры, тѣмъ болѣе, что, съ одной стороны, у ней дѣйствительно не было денегъ, а съ другой — даже для поѣздки въ Альтону пришлось продать большую серебряную чашу.

Доморощенныя плонскія лошади бѣжали домой скорѣе обыкновеннаго. Въ Гамбургѣ ихъ поставили въ конюшню, устроенную на англійскій манеръ, но не сочли нужнымъ дать имъ овса или сѣна; это обстоятельство привело ихъ въ дурное настроеніе, и старая парадная карета совершала такіе скачки, которые были небезопасны въ ея возрастѣ. Старинныя, плохо освѣщенныя гамбургскія улицы быстро неслись мимо. Скоро показались и городскія ворота, которыя пора было запирать. Часы на колокольнѣ пробили уже девять часовъ. Тѣмъ не менѣе карета изъ Плона успѣла проѣхать въ ворота. Старый бранчливый кучеръ гордо выпрямился на своемъ мѣстѣ и такъ громко защелкалъ бичомъ, что нѣсколько пьяныхъ матросовъ, сидѣвшихъ въ кабакахъ на Гамбургской горѣ и наслаждавшихся свѣжимъ воздухомъ, разразились бранью. Одинъ изъ нихъ хотѣлъ даже вскочить на подножку, но кучеръ успѣлъ его оттолкнуть.

Но вотъ показалась и Альтона, вотъ и рынокъ возлѣ ратуши, вотъ караулъ, отдающій честь обѣимъ дамамъ, при выходѣ ихъ изъ кареты, вотъ и хозяинъ гостиницы, встрѣчающій ихъ съ поклонами.

— Въ такое позднее время, собственно говоря, не стоитъ пускаться въ путь, — заговорила герцогиня, не на шутку перепугавшаяся въ дорогѣ, но ея гофмейстерина въ отвѣтъ позвала карлика и велѣла ему нести наверхъ шаль и вѣера.

— Шутъ бы его побралъ, — съ досадой проворчалъ кучеръ. — У Шиммельмана онъ только и дѣлалъ, что сидѣлъ за бутылкой. И если онъ еще не пьянъ, то скоро напьется.

И съ этими словами плонскіе одры двинулись отъ подъѣзда. Ни ея свѣтлость, ни госпожа фонъ-Тоттъ не нашли въ этомъ ничего грубаго: вѣдь и кучера, и лошадей имъ одолжилъ плонскій почтмейстеръ, и отъ нихъ нечего было ожидать хорошихъ манеръ.

Не безъ огорченія, однако, обѣ дамы отыскали занятыя ими комнаты. Герцогиня даже лишилась сна. А между тѣмъ завтра утромъ ей нужно было представиться королевѣ. Ей было досадно, что она не попытала счастья въ игрѣ. Поѣздка въ Альтону обошлась гораздо дороже, чѣмъ она это предполагала, и плонскому почтмейстеру придется еще долго ждать, пока ему заплатятъ за карету и лошадей.

Госпожа фонъ-Тоттъ спала лучше. Она поднялась на другой день довольно рано и, подойдя къ окну, увидѣла карлика Іонаса, который тихонько пробирался домой, грязный и ободранный. Она быстро сбѣжала внизъ и схватила карлика за шиворотъ какъ разъ въ тотъ моментъ, когда онъ собирался шмыгнуть въ свой подвалъ.

— Гдѣ ты шатался? — рѣзко спросила она.

— Ахъ, ты, Господи! — карликъ готовъ былъ расплакаться и почесывалъ себѣ голову. Бѣлаго парика на ней уже не было. — Надо же когда-нибудь повеселиться, ваша милость, и выпить красненькаго винца, если представится случай. Вѣдь въ Плонѣ не получишь ни вина, ни денегъ для его покупки. А когда получишь шиллингъ отъ самой королевы, то ужъ, конечно, безъ этого нельзя.

Онъ пытался было захныкать, но старая Эммелина стала разспрашивать его такъ добродушно, что онъ скоро выболталъ все. У Шиммельмана, послѣ ихъ отъѣзда, произошла за картами ссора, и графъ Голькъ, бывшій въ нетрезвомъ видѣ, вызвалъ на дуэль графа Ранцау. Поединокъ состоялся тутъ же на дворѣ, и хотя шпаги имъ были даны совершенно безопасныя, тѣмъ не менѣе Голькъ ранилъ противника въ лѣвое плечо.

Разсказавъ обо всемъ, карликъ опять хотѣлъ было улизнуть, но госпожа фонъ-Тоттъ держала его крѣпко.

— А потомъ что было?

Онъ робко оглянулся кругомъ.

— Графъ Ранцау повѣситъ меня, если узнаетъ, что я говорю объ этомъ дѣлѣ. Онъ очень золъ, что ему…

— Гдѣ теперь графъ Ранцау?

— Здѣсь, въ Альтонѣ, ваша милость. Я провожалъ его вмѣстѣ съ человѣкомъ графа Шиммельмана и бѣгалъ за городскимъ врачомъ. Едва ли бы я разыскалъ его среди ночи, но мнѣ указалъ дорогу къ нему городской сторожъ.

— Что же сказалъ медикъ?

— Онъ искусно зашилъ рану, и графъ остался очень доволенъ имъ. А какъ меня-то самого отдѣлали, ваша милость! Панталоны въ лохмотьяхъ, а камзолъ — сплошная дыра.

Карликъ началъ громко вздыхать, но госпожа фонъ-Тоттъ, недолго думая, запустила руку въ его карманъ и вытащила оттуда цѣлую горсть серебра.

— По дѣломъ тебѣ и досталось, — сказала она, возвращая ему деньги. — Ты портной и легко можешь все это починить. Кстати зашей себѣ и ротъ на это время, а я ужъ тебя не выдамъ. А что было съ господами, то насъ не касается.

V.

На другое утро герцогиня Христина была принята королевой. Каролина-Матильда уже не плакала. Она встрѣтила ее очень благосклонно и сказала ей нѣсколько милостивыхъ словъ, бросая время отъ времени взоры по направленію къ окну, гдѣ стояла теперешняя ея любимица Минетта фонъ-Золенталь. Госпожа фонъ-Тоттъ, неизмѣнно сопровождавшая свою покровительницу, направилась тѣмъ временемъ къ племянницѣ.

— Все идетъ хорошо? — спросила она.

Минетта улыбнулась.

— Великолѣпно, тетя. Ея величество такъ милостива ко мнѣ, какъ никто, даже…

Она оборвала фразу и покраснѣла.

Эммелина посмотрѣла на племянницу съ видомъ полнаго удовлетворенія, но не сказала ей ни одного ободряющаго слова.

— Я очень рада, что моя рекомендація пригодилась тебѣ. Но счастливые дни проходятъ скоро, а у королей память очень коротка.

— Ихъ величество обѣщали мнѣ…-- начала было Минетта, но въ эту минуту около нихъ зашуршало ярко-красное платье оберъ-гофмейстерины, которая доложила, что явилось духовенство привѣтствовать королеву. Аудіенцію герцогини пришлось сократить, такъ что госпожа фонъ-Тоттъ едва успѣла поцѣловать руку королевы, которая кивнула ей, какъ старой знакомой.

— Спасибо за Минетту, — сказала она и хотѣла еще что-то прибавить, но оберъ-гофмейстерина посмотрѣла на нее холодно и повелительно. Молодой королевѣ каждый день приходилось чему-нибудь учиться. Такъ и на этотъ разъ она поняла, что она не принадлежитъ самой себѣ. Сдѣлавъ движеніе рукой, какъ бы отпуская обѣихъ дамъ, она придала своему лицу офиціальное выраженіе, какъ полагается при пріемѣ духовенства.

Герцогиня осталась очень довольна своей аудіенціей: пока ее несли назадъ, она пустилась разсказывать о томъ, что ея величество обѣщала посѣтить ее въ Плонѣ.

— Дай-то Богъ, чтобы она не вздумала остановиться надолго у насъ въ замкѣ, — не могла не замѣтить госпожа фонъ-Тоттъ.

Лицо герцогини приняло смущенное выраженіе. Плонскій замокъ представлялъ собою огромное зданіе, но со времени смерти послѣдняго владѣльца онъ принадлежалъ по договору датской коронѣ, и вдовѣ владѣльца тамъ отводилось всего нѣсколько комнатъ. Остальныя помѣщенія были отведены подъ квартиры нѣсколькимъ старымъ чиновникамъ и придворнымъ съ очень пышнымъ родословнымъ древомъ и очень скуднымъ кошелькомъ.

Герцогиня, очевидно, не могла принять у себя короля съ супругой, по она быстро утѣшилась надеждой, что Каролина-Матильда и не пріѣдетъ.

Чемоданы были уже уложены. Карликъ Іонасъ, проспавшійся послѣ вчерашнихъ похожденій, показалъ свои портновскіе таланты и очень ловко запаковалъ туда и атласное платье герцогини и тяжелый парчевой костюмъ ея спутницы.

Госпожа фонъ-Тоттъ прежде, чѣмъ двинуться въ обратный путь, еще долго странствовала по городу. Сначала она посѣтила мать Минетты, но тамъ ее не приняли: хозяйка дома страдала «вапорами». Отправившись дальше, старая Эммелина только плечами пожимала. Она знала эту даму еще тогда, когда она была дѣвицей и носила фамилію Брандтъ. Въ то зремя никакихъ «вапоровъ» за ней не водилось, да и держалась она много проще. Но, выйдя замужъ за такое важное лицо, какъ администраторъ Ранцау, она нашла болѣе правильнымъ поскорѣе отказаться отъ прежнихъ своихъ знакомыхъ. Кромѣ того, ему, можетъ быть, было неловко передъ Эммелиной фонъ-Тоттъ послѣ того, какъ онъ, не стѣсняясь, далъ понять, что ея племянница Минетта фонъ-Золенталь — нищая и что онъ держитъ ее у себя только изъ милости. Однако ея племянница была ему очень полезна по хозяйству. Но такъ ужъ устроены люди: они обращаютъ вниманіе на внѣшній лоскъ и не спрашиваютъ о добротѣ сердца.

Съ такими мыслями старая дама путешествовала изъ улицы въ улицу. Октябрьское солнце свѣтило весело. Въ томъ мѣстѣ, гдѣ берегъ круто опускался въ рѣку, Эльба казалась голубой, а паруса розовыми. Но Альтона съ ея кривыми улицами и маленькими домишками не стала отъ этого краше. Впрочемъ, тамъ и сямъ возвышались изрѣдка довольно красивыя зданія, а церковь св. Троицы своей колокольней какъ бы призывала всѣхъ глядѣть на небо.

Тотъ, кто попадалъ въ Альтону изъ еще болѣе миніатюрнаго городка Плона, невольно испытывалъ удовольствіе при видѣ оконъ магазиновъ и даже аптеки Небелунга, гдѣ были выставлены напоказъ нѣсколько флаконовъ съ красною жидкостью, набитое чучело бобра и скелеты какихъ-то рыбъ.

Госпожа фонъ-Тоттъ вдругъ вспомнила, что ей нужно спросить у аптекаря какого-то особеннаго чаю. И, не долго думая, она вошла въ аптеку.

Самого Небелунга здѣсь не было. Провизоръ-итальянецъ вѣжливо обратился къ ней и спросилъ, что ей угодно. Какъ разъ въ эту минуту вошелъ слуга въ ливреѣ Рапцау и взялъ у аптекаря цѣлый пакетъ бинтовъ, воды для промыванія ранъ и тому подобныхъ матеріаловъ. Феррони о чемъ-то пошептался съ нимъ, и человѣкъ исчезъ такъ же быстро, какъ и вошелъ.

Госпожа фонъ-Тоттъ внимательно смотрѣла за всѣмъ, что происходило въ аптекѣ. Она долго жила въ свѣтѣ и привыкла все видѣть и все слышать.

— Графъ раненъ серьезно? — спросила она.

Итальянецъ отрицательно покачалъ головой.

— Не очень серьезно, насколько я знаю.

Онъ оглянулся и приложилъ палецъ къ губамъ.

— Господинъ городской докторъ запретилъ говорить объ этомъ случаѣ.

— А вы, конечно, не осмѣлитесь ослушаться приказанія этого господина доктора?

Въ глазахъ Феррони блеснулъ огонекъ.

— Я обязанъ, исполнять его приказанія, ваша милость, — отвѣчала онъ. — Я здѣсь чужой человѣкъ, а Струэнзе скоро станетъ зятемъ хозяина.

— Онъ, говорятъ, очень искусный врачъ, — сказала, помолчавъ немного, госпожа фонъ-Тоттъ.

— Очень искусный, очень умный и очень…

Итальянецъ прошепталъ послѣднее слово. Госпожа фонъ-Тоттъ поспѣшила перемѣнить разговоръ. Она спросила о Дорхенъ, о книгахъ, которыя Небелунгъ читалъ своимъ гостямъ, и своимъ добродушнымъ видомъ мало-по-малу завоевала сердце молодого человѣка. Онъ какъ будто растаялъ и пустился говорить ей о себѣ, о своей прекрасной родинѣ и о всемъ, что лежало у него на душѣ. Ясно было, что онъ любилъ Дорхенъ и ненавидѣлъ ея будущаго мужа.

— Не только свѣта въ окошкѣ, что въ Альтонѣ, — сказала Эммелина, вглядываясь въ его красивое смуглое лицо. — Въ Плонѣ тоже есть хорошая аптека, есть аптека и въ Килѣ. Кромѣ того, въ Копенгагенѣ…

Она запнулась, какъ будто она что-то внезапно вспомнила. Общимъ правиломъ при дворѣ было — давать совѣты только тогда, когда о нихъ просятъ, а Феррони не заикался объ этомъ ни слова.

Когда госпожа фонъ-Тоттъ добралась наконецъ до своей гостиницы, тамъ сидѣлъ молодой человѣкъ, котораго она оглядѣла довольно недружелюбно.

— Камеръ-юнкеръ Голькъ, вѣроятно, желалъ бы сдѣлать визитъ ея свѣтлости герцогинѣ? — освѣдомилась она.

Тотъ, кого она спрашивала, долженъ быть волею-неволею отвѣчать.

— Я ищу здѣсь одного человѣка, — кратко отвѣчалъ онъ, — и не собираюсь безпокоить достопочтенную даму.

Госпожа фонъ-Тоттъ разсмѣялась.

— Карликъ Іонасъ сидитъ въ своемъ подвалѣ и чинитъ свой костюмъ, который ему изорвали вчера ночью въ Гамбургѣ. Онъ едва ли можетъ предстать передъ вами въ такомъ видѣ.

«Я въ немъ не нуждаюсь», хотѣлъ было сказать камеръ-юнкеръ, но слова засѣли у него въ горлѣ, и онъ только посмотрѣлъ на свои розовые ногти.

— Вы никогда не были такъ злы на меня, какъ теперь, хотя я не сдѣлалъ вамъ ничего дурного. Наоборотъ, я могъ бы сдѣлать вамъ много хорошаго, ибо его величество оказываетъ мнѣ свою благосклонность и я надѣюсь сохранить ее.

Онъ говорилъ плохо и быстро. Госпожа фонъ-Тоттъ пристально смотрѣла на него.

— Для меня лично не нужно никакихъ королевскихъ милостей, а если бъ я вздумала просить ее для себя, то никто не обратилъ бы вниманіе на мою просьбу. Если вы обратитесь ко мнѣ съ просьбой, то я постараюсь ее исполнить. Ваша мать была очень добрая и умная женщина, о которой я люблю вспоминать.

Графъ Голькъ подошелъ къ ней поближе.

— Моя просьба въ томъ, чтобы вашъ слуга-карликъ какъ-нибудь не разболталъ чего-нибудь и не распространялъ нелѣпыхъ слуховъ, которые уже ходятъ по городу. Въ Гамбургѣ ничего особеннаго не случилось.

— Только Карлъ Ранцау долженъ былъ обратиться за помощью къ хирургу, — сухо отвѣчала госпожа фонъ-Тоттъ, — Вы создали себѣ опаснаго врага, юнкеръ Голькъ. Онъ никогда ничего не забываетъ. Онъ генералъ-лейтенантъ, а вы только камеръ-юнкеръ.

— Да, только камеръ-юнкеръ!

И графъ Голькъ гордо закинулъ назадъ голову.

— Я пользуюсь благосклонностью короля, и пусть графъ Ранцау бережется, хотя онъ и генералъ. Его величество изволилъ прислать меня сюда для того, чтобы я могъ наблюдать со стороны за его супругой. А графъ Ранцау здѣсь только изъ любопытства и давно долженъ былъ бы находиться въ Норвегіи, куда его величество назначилъ его намѣстникомъ.

— Такимъ образомъ, вамъ нужно повидать въ этомъ домѣ не карлика Іонаса, а кого-то другого, — нетерпѣливо прервала его старая Эммелина и хотѣла пройти мимо него, но онъ крѣпко схватилъ ее за платье.

— Если вамъ уже извѣстно, что графу Ранцау пришлось прибѣгнуть къ помощи хирурга, то вы могли бы узнать еще больше. Только чтобы объ этомъ не разболтать. Этого не хочетъ самъ графъ, да и я далъ клятву блюсти тайну!_

— Вы глупцы, — съ гнѣвомъ воскликнула старая дама. — Честный поединокъ у насъ всегда считался хорошимъ дѣломъ, о которомъ смѣло можно говорить, и я не позволю никому замыкать себѣ ротъ, ни камеръ-юнкеру, ни генералъ-лейтенанту. Неужели мнѣ отрубятъ голову, если я буду разсказывать въ Плонѣ о поединкѣ у Шиммельмана и прибавлю, что тамъ разные юнцы проигрываютъ сотни талеровъ, которыми ихъ наградилъ король.

Конрадъ Голькъ въ гнѣвѣ хотѣлъ было возражать, но въ это время къ нимъ подошелъ какой-то молодой красивый человѣкъ и низко поклонился госпожѣ фонъ-Тоттъ.

— Благоволите, ваша милость, разрѣшить мнѣ представиться вамъ и спросить, какъ изволитъ чувствовать себя ея свѣтлость герцогиня? Меня зовутъ Эневальдъ Брандтъ, — прибавилъ онъ, замѣтивъ, что старая дама пристально смотритъ на него.

Услышавъ его имя, она улыбнулась и протянула ему руку.

— Mon Dien! Я васъ и не узнала! Я часто видѣла васъ, когда вы были еще мальчикомъ. То было хорошее время, когда годы еще не давали себя чувствовать! Да и при дворѣ были тогда лучшія времена. Какъ поживаетъ моя племянница Минетта?

Госпожа фонъ-Тоттъ говорила очень весело и продолжала крѣпко держать руку.камеръ-юнкера, на лицѣ котораго невольно отражалось пріятное изумленіе.

— Вы очень добры, встрѣчая меня такъ привѣтливо, — началъ онъ. — Я уже отвыкъ… «

Тутъ онъ замѣтилъ юнкера Голька, который стоялъ въ сторонѣ, и остановился.

Госпожа фонъ-Тоттъ улыбалась еще веселѣе.

— Не желаете ли, господа, посѣтить меня и выпить чашку чаю? Ея свѣтлости это тоже доставитъ удовольствіе. Она любитъ общество молодежи, и вы, господа, можете поговорить съ ней о Копенгагенѣ. Вы вѣдь, кажется, друзья между собою?

Она съ улыбкой смотрѣла то на одного, то на другого, но графъ Голькъ ограничился только сухимъ поклономъ.

— Ваша милость позволитъ мнѣ откланяться?

И онъ вышелъ припрыгивающими шагами, не кланяясь Эневальду Брандту. Онъ, видимо, старался даже не задѣть какъ-нибудь его шелковаго камзола.

— Какой тупица! — сказала госпожа фонъ-Тоттъ, когда Голькъ удалился. — Но теперь такъ ужъ повелось: кого не взлюбитъ король, тому всякая дрянь старается вспрыгнуть на шею. Пойдемте-ка въ мою комнату, поболтаемъ на досугѣ; я старуха любопытная и люблю все знать.

Скоро юнкеръ сидѣлъ уже въ уютной комнаткѣ старушки передъ чашкой чаю и болталъ о разныхъ дѣлахъ. Какъ ни охотно поддерживалъ онъ разговоръ, съ лица его не сходило сумрачное выраженіе.

— Я ни въ чемъ не виноватъ, — говорилъ онъ. — Я только предостерегалъ короля противъ Голька и его друзей. Христіанъ слабъ и забавляется мишурой и игрой.

— Вамъ бы лучше поискать счастья гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, — добродушно говорила старая дама. — При дворѣ можно попасть въ большую честь, но можно и пажить много непріятностей. Въ какомъ-нибудь Шлезвигѣ живется гораздо лучше. Можно подыскать себѣ жену и спокойно зажить своей семьей.

Камеръ-юнкеръ лишь тяжело вздохнулъ.

— Вы забываете, что человѣку, впавшему въ опалу, не такъ-то легко получить мѣсто въ провинціи. Кромѣ того, у меня больше десяти тысячъ талеровъ долговъ, и я просто не знаю, какъ я ихъ уплачу. Нѣтъ, жизнь полна всякихъ огорченій. Лучше всего было бы вкусить напитка, послѣ котораго люди не просыпаются, а спятъ вѣчнымъ сномъ.

— А моя племянница Минетта?

Голосъ госпожи фонъ-Тоттъ звучалъ рѣзко. Юнкеръ въ отвѣтъ опустилъ голову на грудь.

— Да, все это очень печально, — промолвилъ онъ.

— Рохля, — чуть было не сорвалось у старой дамы, по она подавила восклицаніе.

Разговоръ велся односложно. Госпожа фонъ-Тоттъ уже не выказывала желанія сообщить герцогинѣ о томъ, что у нея сидитъ юнкеръ. Послѣдній скоро поднялся и, сказавъ нѣсколько цвѣтистыхъ комплиментовъ, удалился.

— А время прошло очень пріятно! — говорила на другой день герцогиня, пока ея старая карета мелкой рысцой подвигалась по мягкой, песчаной голштинской дорогѣ къ маленькой родной столицѣ. Даже ворчливый кучеръ сдѣлалъ довольное лицо, а сидѣвшій рядомъ съ нимъ карликъ Іонасъ, по своему обыкновенію, надулъ щеки и снисходительно поглядывалъ внизъ, когда какой-нибудь крѣпостной крестьянинъ, поравнявшись съ каретой, отвѣшивалъ низкій поклонъ.

Госпожа фонъ-Тоттъ не отвѣчала на вопросъ, и герцогиня начала снова:

— Прекрасно мы провели время. Я полагаю, что ея величество сумѣетъ занять подобающее мѣсто. Какъ вы думаете?

— Я полагаю, что сумѣетъ, — отвѣчала госпожа фонъ-Тоттъ. Она не продолжала разговоръ, и герцогиня прислонила голову къ изъѣденной молью подушкѣ и погрузилась въ мысли, перешедшія скоро въ глубокій сонъ: она устала отъ всего, что ей пришлось за послѣднее время пережить, отъ жесткихъ постелей гостиницы, отъ дурныхъ мостовыхъ большого города, словомъ, отъ всего, что прошло передъ ней.

На голштинскомъ ландшафтѣ ложился уже туманъ. Крупными каплями висѣлъ онъ на пожелтѣвшихъ листьяхъ буковъ и дубовъ и на соломенныхъ деревенскихъ крышахъ. Дорога тянулась черной грязной лентой. Она была не мощена, и на ней валялись груды камней. Большая часть деревень имѣли бѣдный, жалкій видъ: на крестьянскомъ сословіи чувствовалась тяжелая рука государства, отбиравшаго въ видѣ налоговъ у своихъ нижнихъ слоевъ все; что тѣ зарабатывали. А что не успѣвало отобрать государство, то оставалось въ пользу благороднаго помѣщика и шло на пользу его пастуховъ и стадъ. Горе крестьянину, который рѣшился бы побить на своемъ полѣ господскаго пастуха или заколоть господскую свинью. За это онъ долженъ былъ умереть и притомъ иногда мучительной смертью.

Не лучше жилось и горожанину изъ мелкихъ обывателей, который былъ недоволенъ рѣшительно всѣмъ. Не только юнкеромъ, который обращался съ нимъ подчасъ довольно грубо, но и чиновниками, которые положительно мучали его. Высокомѣрный окружный начальникъ, большею частью изъ важныхъ баръ, заботился о дѣлахъ своей округи очень мало; для этого существовали актуаріи, церковные смотрители, бургомистры. И всѣ эти чинуши, начавшіе свою жизненную карьеру лакеями какого-нибудь важнаго барина, выжимали изъ населенія все, что только могли.

Да, плохія тогда были времена и проповѣдники могли съ какой угодно елейностью говорить съ каѳедры о премудрости Всевышняго, который установилъ всѣ эти порядки: — результатъ былъ тотъ, что многіе изъ слушателей сжимали потихоньку кулаки и не находили ничего хорошаго въ томъ, что какой-нибудь церковный смотритель ставилъ на ставку все свое имущество, которое досталось ему по наслѣдству отъ родителей. Жаловаться, впрочемъ, никто не рѣшался, ибо всякій зналъ, -что правды искать негдѣ.

Темныя были времена. Тяжело жилось тогда мелкому люду. Но сильные міра сего жили въ свое удовольствіе, не зная никакихъ заботъ и твердо помня, что такой порядокъ установленъ самимъ Богомъ. И если Онъ иногда и посылалъ непогоду, все же за пасмурными днями опять должно было заблестѣть солнце.

Такъ думала и госпожа фонъ-Тоттъ, пока почтмейстерскія клячи медленно и задумчиво тащились по болотистой дорогѣ. Хотя она немножко и досадовала на то, что ей не удалось еще разъ повидаться передъ отъѣздомъ съ своей племянницей, тѣмъ не менѣе въ ея характерѣ было надѣяться на лучшее и полагаться во всемъ на волю Всевышняго въ твердомъ упованіи, что Онъ пошлетъ всякія блага ей и ея приснымъ.

VI.

Герцогиня Христина и ея спутница были не единственные голштинцы, прибывшіе на торжество и теперь уѣзжавшіе изъ Альтоны. Дня черезъ четыре разъѣхалось немало дворянъ-помѣщиковъ, которыхъ уже сталъ тяготить придворный блескъ. Пребываніе въ городѣ было для всѣхъ накладно, особенно для тѣхъ, кто по вечерамъ садился за зеленое поле и беззаботно спускалъ денежки.

Впрочемъ, въ Альтонѣ оставалось еще много пріѣзжихъ, чѣмъ горожане были очень довольны. Юнкера держались по обыкновенію довольно заносчиво и грубо толкали горожанъ, если тѣ не успѣвали дать имъ дорогу на улицѣ. Зато они не скупились на покупки и нерѣдко оживляли затихавшую было торговлю.

Радовался дѣламъ и аптекарь Небелунгъ. Особенно его веселили нѣсколько крупныхъ покупокъ, сдѣланныхъ въ его аптекѣ. Такъ, юнкеръ фонъ-Алефельдъ купилъ у него попугая изъ китайскаго фарфора, который уже нѣсколько лѣтъ стоялъ у него на окнѣ.

— Я ужъ хотѣлъ было его выбросить въ кухню, — улыбаясь, говорилъ аптекарь городскому врачу, — эта глупая бестія надоѣла мнѣ своими вѣчно вытаращенными глазами; но юнкеръ выигралъ въ карты двѣсти талеровъ и выбросилъ мнѣ тридцать изъ нихъ на прилавокъ. Нужно, видите ли, привезти женѣ что-нибудь порядочное. А г. фонъ-Руморъ взялъ у меня двѣ головы сахару и десять фунтовъ чаю и точно также сейчасъ же заплатилъ за нихъ. Десять фунтовъ чаю! Да этого хватило бы на цѣлый годъ и самому гамбургскому бургомистру!

Небелунгъ хотѣлъ бы продолжать дальше, но вдругъ замѣтилъ, что Струэнзе его не слушаетъ. Онъ стоялъ за конторкой, на которой писались рецепты, и въ задумчивости игралъ гусинымъ перомъ. Его лицо носило несвойственное ему выраженіе свѣтлой радости, и Небелунгъ обратилъ вниманіе на то, что его будущій зять былъ облаченъ въ сѣрый камзолъ со свѣтлыми стальными пуговицами. На шеѣ у него красовалось жабо изъ брабантскихъ кружевъ, которое ему было подарено въ знакъ благодарности какой-то богатой паціенткой.

Небелунгъ слегка ударилъ его по плечу.

— У васъ сегодня нарядный видъ. Видно, что у васъ сегодня хорошо на душѣ. Сегодня я имѣлъ честь быть принятымъ графомъ Ранцау. Онъ съ признательностью говорилъ о васъ и о вашемъ искусствѣ. Его рана заживаетъ, лихорадка почти прекратилась. Это онъ приписываетъ вашему леченію.

— Вы видѣли графа? — сдержанно спросилъ Струэнзе.

— Конечно, конечно! — захихикалъ аптекарь. Мнѣ нужно было обдѣлать съ нимъ одно маленькое дѣльце, и онъ присылалъ за мной.

Онъ нѣсколько высокомѣренъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ очень милъ и ужъ баринъ съ головы до ногъ. Если бы онъ самъ не вспомнилъ о двухстахъ талерахъ, которые я ему далъ взаймы года два тому назадъ, то, конечно, я никогда не рѣшился бы ему объ этомъ напомнить. Онъ скоро получитъ прекрасное имѣніе Ашебергъ, которое расположено въ глубинѣ Гожитейна среди лѣсовъ и водъ. Если вы тамъ не бывали, то совѣтую какъ-нибудь туда съѣздить. Особенно когда женитесь на Дорхенъ и захотите наслаждаться деревенской тишиной.

— Графъ приглашалъ меня къ себѣ въ Ашебергъ.

Голосъ штатъ-физика звучалъ довольно холодно, по Небелунгь не замѣтилъ этого и самодовольно погладилъ себя по гладко выбритымъ щекамъ.

— Это приглашеніе — немалая честь. Ранцау — это такая семья, которая не всякому идетъ навстрѣчу. Я очень радъ за васъ и за мою Дорхенъ, которую вы, конечно, возьмете съ собой. Разумѣется, въ томъ случаѣ, если и ее пригласятъ, какъ я надѣюсь. Графъ очень расположенъ ко мнѣ, что онъ сегодня явно далъ мнѣ понять. За пятьсотъ талеровъ, которые онъ выигралъ у Голька, ему пришлось заплатить раненымъ плечомъ…

— Графъ не желаетъ, чтобы объ этихъ пустякахъ говорили, — съ такимъ раздраженіемъ прервалъ его Струэнзе, что аптекарь невольно поднялъ брови.

— Я знаю, знаю, господинъ штатъ-медику съ, но въ своей аптекѣ я могу говорить о чемъ мнѣ угодно, да и кромѣ того…

Появленіе итальянца заставило его замолчать. Онъ занялся рецептами, читая ихъ съ большимъ вниманіемъ и дѣлая при этомъ нужныя указанія провизору.

— Вотъ рецептъ бальзама для кожи. Онъ присланъ оберъ-гофмейстериной фонъ-Плессенъ съ отмѣткой, что здѣшній воздухъ вредно дѣйствуетъ на ея лицо и что этотъ бальзамъ нужно приготовить самымъ тщательнымъ образомъ. Повидимому, имъ будетъ пользоваться и ея величество королева, а также и настойкой изъ мяты. Нѣтъ ничего удивительнаго, что высокопоставленнымъ людямъ приходится прибѣгать къ микстурамъ. Они очень вредятъ себѣ излишней ѣдой и питьемъ. Вчера въ Гамбургѣ былъ парадный обѣдъ, который продолжался съ двухъ часовъ дня до четырехъ часовъ утра. Ихъ величества со свитой возвратились довольно рано, но выпито и съѣдено было немало. Позаботьтесь, синьоръ, о томъ, чтобы у насъ былъ запасъ настойки изъ сливъ. Она понадобится многимъ!

Такъ болталъ аптекарь, обращаясь къ своему провизору, который давалъ ему односложные отвѣты. А Струэнзе стоялъ у окна и съ неудовольствіемъ смотрѣлъ на Принцеву улицу. Она казалась ему сегодня особенно некрасивой съ ея маленькими островерхими домишками и изрытой мостовой. А между тѣмъ она была не хуже, чѣмъ была вчера. Напротивъ, теперь солнце ярко играло на окопныхъ стеклахъ, за которыми красовалась горшки съ розами.

Конечно, здѣсь было несравненно лучше, чѣмъ, напримѣръ, на большой Эльбской улицѣ, гдѣ пахло сырымъ кофе и селедками и гдѣ въ „Лондонской тавернѣ“ бражничали матросы. Впрочемъ, въ „Лондонской тавернѣ“ въ тѣ времена останавливались и знатные господа, и самъ графъ Ранцау дожидался тамъ, пока подживала его рана, которую такъ искусно лечилъ Струэнзе.

Штатъ-физику впервые пришлось имѣть дѣло съ настоящимъ вельможей Даніи, который былъ посланникомъ въ Петербургѣ и теперь отправлялся намѣстникомъ въ Норвегію.

Правда, графъ Ранцау до сихъ поръ не былъ озаренъ королевской милостью или, точнѣе говоря, его недолюбливалъ кабинетъ-министръ графъ Берншторффъ. Но сегодня его судьба круто измѣнилась, и въ будущемъ году графъ могъ разсчитывать сдѣлаться министромъ въ самомъ Копенгагенѣ. Тотъ, кто сумѣетъ ему понравиться, тоже можетъ подняться высоко.

— Намъ нужно также запастись валеріановыми каплями, — продолжалъ Небелунгъ. — Дамамъ онѣ очень нужны. Вчера еще приходили за ними отъ жены пріора…

При этихъ словахъ Струэнзе сдѣлалъ столь рѣзкое движеніе, что стеклянная воронка упала съ прилавка и разбилась вдребезги.

— О, о! — съ сожалѣніемъ воскликнулъ аптекарь, глядя на куски.

— Пусть подберетъ все это провизоръ, — сказалъ Струэнзе, безъ церемоніи отталкивая своего будущаго тестя. — Это его дѣло. За этимъ онъ здѣсь и приставленъ.

Слегка кивнувъ всѣмъ головой, онъ собирался уже выйти на улицу, какъ вдругъ ему навстрѣчу показалась Дорхенъ. Она со служанкой ходила на рынокъ и теперь несла полную корзину провизіи и зелени. Подъ широкой англійской шляпой она казалась такой юной и свѣжей, что даже угрюмое лицо Струэнзе просвѣтлѣло.

— Ты не лѣнишься, — покровительственно сказалъ онъ. — Надѣюсь, что и свое хозяйство ты будешь вести хорошо. Можетъ быть, сегодня вечеркомъ я зайду еще разъ взглянуть на тебя.

Онъ погладилъ двумя пальцами по щекамъ Дорхенъ и ушелъ такъ быстро, что даже не замѣтилъ Гину Сольбей, которая тоже шла съ рынка и сопровождала Дорхенъ до угла. Она только насмѣшливо поглядѣла ему вслѣдъ.

— Ну, если бъ мнѣ навстрѣчу попался мой Кришанъ, то онъ такъ бы поцѣловалъ меня, что по всей улицѣ было бы слышно. Вотъ какова настоящая-то любовь!

— Но въ нашемъ кругу это не принято, — возразила Дорхенъ, остановившаяся на ступенькахъ лѣстницы поболтать.

— А это принято давать къ ужину вчерашнюю пригорѣвшую кашу, какъ дѣлаетъ моя хозяйка? Я набила себя кашей, потому что была голодна, но скоро буду жаловаться на нее оберъ-пастору. Да и бьетъ она меня здорово. Ну, отчего же иной разъ не доставить себѣ удовольствія, но побои каждый день… да еще каша… это ужъ черезчуръ много для христіанской души!

— Гина, ты не должна говорить такъ про своихъ господъ, — увѣщевала ее Дорхенъ, но та только качала головой.

— Ахъ, Господи, и знатные люди говорятъ о своихъ господахъ. Вчера ея милость громко бранила короля за то, что онъ знать не хочетъ юнкера Брандта. И то, что она говоритъ о королѣ, я могу говорить о ней самой. А о королевѣ она говоритъ, что она совсѣмъ еще глупый ребенокъ. А все это происходитъ оттого, что ея милость была допущена къ королевской рукѣ всего одинъ разъ, а ея племянница каждый день выѣзжаетъ съ королевой. Вчера она получила въ подарокъ шелковую ленту, а позавчера кольцо.

— Мнѣ очень бы хотѣлось посмотрѣть на королеву, — со вздохомъ сказала Дорхенъ. — Но намъ недоступна такая честь.

— Разумѣется, недоступна. Хотя есть такіе горожане, которымъ приходится быть около королевы. Развѣ вы не видѣли фрейлейнъ Раухенбахъ, которая состоитъ при королевѣ въ Копенгагенѣ? А вѣдь когда-то она жила здѣсь! Господи, тамъ идетъ юнкеръ Брандтъ! Если онъ меня увидитъ и пожалуется своей матери, то быть мнѣ опять битой!

Гина бросилась въ сторону. Юнкеръ Брандтъ подошелъ къ Дорхенъ и вѣжливо ей поклонился. Онъ зналъ ее, зналъ и то, что докторъ Струэнзе собирается жениться на ней.

— Какъ пріятно видѣть m-lle Небелунгъ столь свѣжей и веселой, — галантно сказалъ онъ. — А какъ свадьба? Господинъ штатъ-физикъ долго еще будетъ ждать!

Дорхенъ была смущена. Однако ей было пріятно, что ее знаетъ такой важный господинъ.

— Докторъ Струэнзе больше думаетъ о другихъ дѣлахъ, чѣмъ о своихъ личныхъ обстоятельствахъ, — отвѣчала она поспѣшно. — Ему много приходится хлопотать не только съ графомъ Ранцау, но и съ другими паціентами.

Эневальдъ Брандтъ сначала хотѣлъ было только пройти мимо аптеки и заговорилъ съ Дорхенъ такъ, мимоходомъ. Но теперь онъ остановился и пристально сталъ смотрѣть на нее своими темными глазами.

— Графъ Ранцау заболѣлъ?

— Насколько я знаю, онъ слегка раненъ. Впрочемъ, объ этомъ нельзя говорить.

— Конечно, нельзя, — весело улыбаясь, сказалъ Брандтъ. — О такихъ вещахъ всегда лучше помалкивать.

И онъ сдѣлалъ такое лицо, что Дорхенъ вдругъ почувствовала къ нему полное довѣріе.

— И подумать только, что такого высокопоставленнаго человѣка ранилъ графъ Голькъ! — продолжала она далѣе. — Онъ совсѣмъ еще молодой человѣкъ. Однажды онъ пилъ ликеръ у насъ въ аптекѣ. Я была очень рада, когда онъ ушелъ. Ну, а тотъ вѣдь генералъ-лейтенантъ и скоро будетъ намѣстникомъ. И замокъ Ашебергъ у Плонскаго озера скоро достанется ему.

— Да, онъ, конечно, знатный баринъ, но лучше быть отъ него подальше.

Эневальдъ все еще стоялъ у аптеки и мимо лица Дорхенъ смотрѣлъ на пустынную улицу. Наконецъ онъ отвѣсилъ ей низкій поклонъ, словно какой-нибудь знатной дамѣ, послалъ ей воздушный поцѣлуй и съ задумчивымъ видомъ пошелъ дальше своей дорогой, навстрѣчу полковнику Киллеру съ нѣсколькими офицерами, которые нарушили тишину улицы своими громкими разговорами и бряцаніемъ сабель. Обыватели робко давали имъ дорогу. Нѣсколько любопытныхъ мальчишекъ шли за ними по пятамъ.

Эневальдъ, холодно поклонившись, хотѣлъ было пройти мимо, но полковникъ Коллеръ остановился посреди улицы и окликнулъ его.

— Неужели мы видимъ васъ, господинъ камеръ-юнкеръ? Я уже давно ищу васъ, но вы словно въ мышиную норку спрятались.

— Домъ г. фонъ-Золенталя не мышиная норка, — сухо отвѣчалъ Брандтъ.

Онъ остановился на зовъ, но ясно видѣлъ, что другіе офицеры, бросавшіе на него холодные взгляды, съ удовольствіемъ прошли бы мимо.

Но полковникъ крѣпко держалъ его за плечи.

— Sacré nom de Dieu, развѣ мы не встрѣчались съ вами въ Копенгагенѣ, когда вы были еще пажомъ у Юліаніи-Маріи, а я держалъ дворцовый караулъ у Фридриха Пятаго? Развѣ то не были хорошія времена, когда люди не забавлялись еще подобными дѣтскими игрушками? Если я тогда могъ здороваться съ вами, то, конечно, могу сдѣлать это и теперь, несмотря на то, что вы сидите въ мышиной норѣ и никуда оттуда не выглядываете. Почему жъ бы я не могъ поступать такъ? Развѣ потому, что…

И съ этими словами онъ поглядѣлъ вслѣдъ своимъ товарищамъ, которые уже повернули въ одинъ изъ переулковъ. Полковникъ былъ одинъ.

— Чортъ возьми! — пробормоталъ онъ недовольно. — Они уже поспѣшили скрыться. А вѣдь король не будетъ спрашивать, не разговаривали ли они съ вами? Онъ можетъ вспомнить объ этомъ только тогда, когда другіе напоютъ ему объ этомъ въ уши. Итакъ, какъ поживаете? Не собираетесь ли опять перебраться въ Копенгагенъ? Тамъ будетъ очень весело. Нашей молодой королевѣ нужно показать, что въ Даніи только и дѣлаютъ, что поютъ и танцуютъ. А вы на это большой мастеръ. Помните, какъ въ Киршгольмѣ играли въ барашки и король Фридрихъ насъ стадо, а королева Юліанія-Марія бѣгали за нимъ, словно комнатная собачка? Она была ревнива, да и справедливо. Но мы всѣ смѣялись и не предавались мрачнымъ мыслямъ. Теперь все перемѣнилось на свѣтѣ.

— Почему же? — спросилъ Эневальдъ Брандтъ.

Онъ шелъ рядомъ съ полковникомъ, который, однако, не пошелъ на оживленную Мельничную улицу, какъ, повидимому, сначала хотѣлъ, а завернулъ въ одинъ изъ переулковъ, круто спускавшійся къ гавани. Можетъ быть, это произошло безсознательно, по Брандтъ, впавшій въ немилость, почувствовалъ себя обиженнымъ, и лицо его приняло мрачный оттѣнокъ.

А полковникъ Коллеръ продолжалъ болтать.

— Почему все перемѣнилось-то? Да потому, что на престолѣ теперь другой король, почти мальчикъ, который нерѣдко можетъ поступать совершенно, какъ ребенокъ, и радоваться, какъ дитя, разнымъ штукамъ, которыя продѣлываютъ его друзья. Sacré nom, мнѣ-то это все равно — я солдатъ и обучаю своихъ молодцовъ, но и мнѣ непріятно все-таки, что король едва подаетъ руку своей мачехѣ. Она не была зла къ нему, когда онъ былъ еще ребенкомъ. Напротивъ…

Онъ запнулся, отставъ въ сторону и по военному поднявъ свою треуголку. Эневальдъ также снялъ шляпу и сдѣлалъ низкій поклонъ.

Оба они пришли въ гавань, гдѣ повозки торговцевъ перегоняли одна другую. Былъ какъ разъ день, когда изъ окрестностей съѣзжались рыбаки и крестьяне. Первые привозили только что пойманную свѣжую рыбу, а тѣ уголь и фрукты. Среди этой суеты двигался открытый придворный экипажъ, въ которомъ сидѣла молодая дама, весело смотрѣвшая на все окружающее. Она была не одна. Рядомъ съ ней неподвижно сидѣла пожилая дама, а напротивъ нея молодая дѣвушка и пышно одѣтый господинъ, на лицѣ котораго было написано высокомѣріе и скука.

Одна изъ телѣгъ съ зеленью опрокинулась по срединѣ дороги, и ея товаръ валялся какъ разъ передъ придворнымъ экипажемъ. Кучеру пришлось даже пріостановить лошадей. Столпившійся народъ узналъ молодую королеву и закричалъ ура. Она кланялась на обѣ стороны и привѣтливо улыбалась. Городовой стражъ тѣмъ временемъ успѣлъ расчистить дорогу, и экипажъ двинулся дальше.

Полковникъ Коллеръ надѣлъ свою треуголку и погладилъ свои нафабренные усы.

— Красивая женщина! — снисходительно промолвилъ онъ, — И какъ привѣтливо кланяется! Данія можетъ поздравить себя, да и его величество король тоже. Но Плессенъ, видимо, ворчитъ себѣ подъ носъ. Веселѣе всѣхъ мнѣ показалась молоденькая фонъ-Золенталь, сидѣвшая напротивъ. Это ваша родственница, господинъ камеръ-юнкеръ? Плессенъ пригласила ее въ качествѣ комнатной служанки и, кажется, удачно. По крайней мѣрѣ, Каролина-Матильда повеселѣла.

— Служанка — это не совсѣмъ удачное выраженіе, — строго сказалъ Брандтъ.

Полковникъ пожалъ плеча мн.

— Ну, скажемъ — камерфрау. Будетъ все то же самое. Но я радъ, что фрейлейнъ довольна. Старая фонъ-Тоттъ ужъ постаралась объ этомъ. Она-то ужъ знаетъ всю подноготную придворной жизни и настолько умна, что, кромѣ маленькаго пенсіона и комнаты въ Плонскомъ дворцѣ, уже не требуетъ ничего отъ жизни.

— И ваше честолюбіе ограничивается только этимъ? — насмѣшливо спросилъ Брандтъ.

Полковникъ опять пожалъ плечами.

— Не совсѣмъ! Я бы хотѣлъ подняться еще немного на служебной лѣстницѣ, а тамъ послѣ трудовъ можно будетъ и отдохнуть. Однако мнѣ нужно догонять моихъ офицеровъ. Очень радъ былъ васъ встрѣтить. Можетъ быть, скоро опять увидимся.

Полковникъ впалъ въ разсѣянность. Можетъ быть, видъ оживленной гавани далъ другое направленіе его мыслямъ, заставивъ его вспомнить, что не совсѣмъ безопасно разгуливать съ опальнымъ, или, можетъ быть, это произошло оттого, что ему захотѣлось показать Эневальду, что онъ ему теперь не пара. Онъ вдругъ сдѣлалъ крутой поворотъ, снисходительно поклонился и быстро пошелъ вверхъ по улицѣ.

Эневальдъ остался въ гавани. Онъ смотрѣлъ на лѣнившуюся у пристани воду и слѣдилъ глазами за караваномъ купеческихъ судовъ, которыя на всѣхъ парусахъ выходили въ Сѣверное море. Когда-то ему очень хотѣлось самому совершить морское путешествіе. Но ему это не подобало. Онъ долженъ былъ учиться носить шлейфъ придворнымъ дамамъ и танцевать съ ними менуэтъ. Морской воздухъ и запахъ дегтя — это удѣлъ простого народа въ непромокаемыхъ сапогахъ и толстыхъ курткахъ, съ загорѣлыми отъ вѣтра лицами.

Когда Эневальдъ вернулся въ домъ своего вотчима, къ нему навстрѣчу попалась его мать, еще красивая женщина съ мягкими чертами лица и красноватыми глазами. Сынъ хотѣлъ посторониться и избѣгнуть встрѣчи: мать всегда жаловалась, что онъ испортилъ ея жизнь. На этотъ разъ она взяла его за руку и повела въ свою комнату.

— Я получила письмо отъ Погвичеи изъ Бимолена, — сказала она. — Они приглашаютъ тебя на охоту на оленей и кабановъ. Съ ихъ стороны это очень любезно, что они вспомнили обо мнѣ и не спрашиваютъ о томъ, въ милости ли мы при дворѣ.

Госпожа фонъ-Золенталь говорила довольно быстро. Она откинулась на свое канапе и нюхала флаконъ, висѣвшій у нея на поясѣ на серебряной цѣпочкѣ. Она сдѣлала глубокое вдыханіе и промолвила:

— Черезъ недѣлю ты уже долженъ быть въ Бимоленѣ.

Оневальдъ не распространялся много. Между нимъ и матерью никогда не существовало особой близости. Она отдала его въ чужія руки, кода онъ былъ еще мальчикомъ. Отца онъ едва зналъ. Съ вотчимомъ его связывали только чисто внѣшнія отношенія. Отчимъ радушно открылъ Брандту свой домъ и ничѣмъ не показывалъ, что юнкеръ, впавшій въ немилость, для него не то же самое, что юнкеръ, бывшій въ силѣ. Онъ былъ настоящимъ джентльменомъ и хотѣлъ имъ быть всегда. Было ли когда-нибудь такое время, когда Эневальдъ сидѣлъ на колѣняхъ у матери, которая гладила бы его волосы? Увы! Этого не было. Другіе придворные часто говорили о своихъ матеряхъ, разсказывая, какъ они вмѣстѣ играли и молились, — Эневальду нечѣмъ было вспомнить свое дѣтство.

— Отвѣчай же на мой вопросъ, Эневальдъ, — сказала госпожа фонъ Золенталь. — Годится ли для охоты твой зеленый костюмъ и шелковые чулки? У Погвичей есть дочери, да, вѣроятно, будутъ и постороннія дамы. Тамъ найдутся невѣсты для тебя съ хорошимъ приданымъ, а ты долженъ самъ приглядывать себѣ невѣсту. Тебѣ уже пора и жениться, а у кого есть хорошее имѣніе, тотъ не нуждается въ королевскихъ милостяхъ.

— Я не желаю высматривать, — коротко отрѣзалъ Брандтъ.

Мать зорко взглянула на него.

— Tant pis pour vous, monsieur! Не мѣшало бы постараться свить себѣ собственное гнѣздо. Годы идутъ, а отъ ожиданія не молодѣютъ.

Эневальдъ не отвѣчалъ. Только брови у него сдвинулись.

Госпожа Золенталь встала и подошла къ окну, изъ котораго была видна вся улица.

— Вотъ стоитъ докторъ Струэнзе, — сказала она такимъ тономъ, который ясно показывалъ, что ей хотѣлось говорить совсѣмъ о другомъ. — Прекрасный человѣкъ, которому я обязана своимъ здоровьемъ. Жаль, что онъ не изъ дворянъ, а то онъ былъ бы подходящимъ женихомъ для нашей Минетты.

— Онъ уже помолвленъ! — раздраженно замѣтилъ сынъ.

— Ну, не онъ одинъ бывалъ помолвленъ съ одной, а женился на другой, — отвѣчала мать, пожимая плечами. Впрочемъ, для него дѣйствительно лучше жениться на какой-нибудь простой дѣвушкѣ изъ Альтоны.

— Минетта…-- началъ было Эневальдъ, но мать только руками замахала.

— Не будемъ лучше говорить о ней. Она прекрасная дѣвушка, и я рада, что она сумѣла снискать благоволеніе королевы. Впослѣдствіи ея величество будетъ, конечно, обходиться и безъ нея. Вѣдь ея придворный штатъ ждетъ ее въ Копенгагенѣ. Объ ней забудутъ, какъ и о всѣхъ. Дай Богъ, чтобъ для нея нашелся мужъ, который бы взялъ на себя заботу о ней. Но позволь опять вернуться къ прежнему. Въ порядкѣ ли твой зеленый костюмъ? Не позвать ли портного, чтобы осмотрѣть его?

— У меня нѣтъ денегъ на покупку другого, если этотъ окажется плохъ, — съ плохо скрываемыхъ раздраженіемъ крикнулъ Эневальдъ.

Мать тяжело вздохнула.

— Mon Dien! Придется просить за тебя у моего мужа. Ахъ, Эневальдъ! Поѣзжай на охоту и присмотри себѣ дѣвушку побогаче.

VII.

Пока юнкеръ Брандтъ съ неудовольствіемъ слушалъ рѣчи матери, королева и Минетта фонъ-Золенталь бесѣдовали о любви. Дворъ только что вернулся изъ Гамбурга, гдѣ ея величеству были показаны всѣ достопримѣчательности. Шиммельманъ принималъ здѣсь горячее участіе. Дѣло не обошлось, конечно, безъ крѣпкихъ винъ и горячихъ блюдъ, которыя такъ подѣйствовали на гофмейстерину фонъ-Плессенъ, что, по примѣру графу Ботмера, она сочла за лучшее немного прилечь.

Каролина-Матильда и ея фрейлина сидѣли однѣ въ небольшой комнатѣ, выходившей окнами на Эльбу. Тѣ нѣсколько дней, пока Каролина-Матильда была королевой, уже наложили на нее особую печать. Она держалась бодрѣе и не обнаруживала уже тоски по родинѣ, по крайней мѣрѣ передъ своей гофмейстериной. Но, оставаясь наединѣ съ Минеттой, она забывала о своемъ достоинствѣ, танцовала по всей комнатѣ и любила говорить о забавныхъ или страшныхъ происшествіяхъ. Королева не разъ описывала забавныя увеселенія при англійскомъ дворѣ и разсказывала своей фрейлинѣ о тамошнихъ пирушкахъ и пѣтушиныхъ бояхъ. Ея братъ, король Англіи, пилъ много, а его пэры и лэди не отставали отъ него, истребляя пиво кружка за кружкой и смѣясь грубымъ шуткамъ, которыя королева повторяла, не отдавая себѣ отчета въ ихъ смыслѣ. Но и страшные разсказы сильно занимали его. Тутъ главную роль играли привидѣнія и любовь.

— Несомнѣнно, Минетта, существуютъ такіе духи, которые заботятся о влюбленныхъ, — говорила королева. — У насъ есть замокъ, въ которомъ умираютъ всѣ мужчины, если они перестаютъ быть вѣрными своимъ женамъ. Не что, чтобы они были убиты. Но у нихъ появляется болѣзнь, отъ которой они уже не могутъ вылечиться. А болѣзнь эта происходитъ оттого, что на нихъ кладетъ свою руку умершій старый графъ.

— А если жены не сохраняли вѣрности? — спросила Минетта, съ улыбкой всматриваясь въ выразительное лицо королевы, которая сидѣла на креслѣ, глядя передъ собой широко раскрытыми глазами.

Королева покачала головой.

— Мужчины чаще нарушаютъ вѣрность, говорила моя мать. А ей лучше было знать. Ну, такъ вотъ. Если они нарушали вѣрность, старый графъ приходилъ къ нимъ въ Чеквудскій замокъ и клалъ имъ на сердце свою руку.

— Но, можетъ быть, они дѣйствовали осторожно и уже не возвращались въ этотъ замокъ, — со смѣхомъ замѣтила Минетта.

Королева посмотрѣла на нее съ упрекомъ.

— Ты не должна быть такой легковѣрной, Минетта. Впрочемъ, я замѣтила, какъ ты покраснѣла, когда тамъ остановился молодой человѣкъ съ полковникомъ. Онъ не очень красивъ и у него печальные глаза, а между тѣмъ твои щеки стали красны, какъ кровь.

— Я люблю его, ваше величество, — отвѣчала Минетта: — хотя онъ и не красивъ и хотя король удалилъ его отъ себя. Но любовь не спрашиваетъ, красивъ ли человѣкъ, или нѣтъ, въ чести онъ, или въ опалѣ.

Ея голосъ задрожалъ. Каролина-Матильда придвинулась къ ней поближе.

— Это правда, Минетта. Истинная любовь не справляется о такихъ мелочахъ. Моя подруга Гвендолина также говоритъ это. Она любитъ одного человѣка, котораго король, мой братъ, выслалъ изъ Лондона, потому что онъ ему непріятенъ. Но Гвендолинѣ это все равно и тебѣ, должно быть, все равно. А я скажу моему мужу о твоемъ возлюбленномъ. Онъ вернетъ ему свое благоволеніе, и ты опять будешь весела. Только не плачь, Минетта. На что же я и королева, если я не могу помочь тебѣ?

— Я бѣдна, — рыдая, говорила Минетта. — И его мать никогда не согласится на нашъ бракъ

— Ахъ, вотъ какъ!

И королева гордо подняла голову.

— Я скажу королю, что я этого желаю, и онъ долженъ будетъ пополнить мое желаніе. Онъ дважды писалъ мнѣ, одинъ разъ по-нѣмецки, другой разъ по-французски, что онъ очень любитъ меня. И вотъ теперь онъ долженъ будетъ доказать свою любовь. Не плачь же, Минетта.

Минетта уже овладѣла собой.

— Извините, ваше величество, мое волненіе, — начала было она.

Королева прервала ее движеніемъ руки.

— Мнѣ и самой приходилось не разъ плакать. Не отъ любви, а потому, что пришлось разстаться съ моей родиной и очутиться среди чужихъ людей.

Она снова омрачилась, но Минетта вспомнила свою обязанность — утѣшать ее.

— Ваше величество будете очень счастливы въ бракѣ, — поспѣшно сказала она. — Король очень милостивъ. Если онъ удалилъ отъ двора камеръ-юнкера Брандта, то это, можетъ быть, не его вина. Около него много придворныхъ, которые добиваются его милости. Да, король очень милостивъ, — повторяла она, видя, что Королина-Марія смотритъ на нее вопросительно.

— Очень ли буду я любить его? — спросила шопотомъ королева. Она схватила сдѣланный на слоновой кости и оправленный въ золото портретъ, стоявшій около нея на столѣ. Портретъ представлялъ молодого человѣка въ пышномъ придворномъ платьѣ, со звѣздой на груди. Онъ смотрѣлъ еще мальчикомъ. Лицо его носило холодное выраженіе и не говорило ничего.

Королева смотрѣла на него съ почтеніемъ и механически повторяла:

— Король очень милостивъ, очень милостивъ…

Вдругъ онѣ обѣ разсмѣялись, хотя смѣшного ничего не было. Изъ сосѣдней комнаты раздался сухой кашель, означавшій, что оберъ-гофмейстерина оправилась наконецъ отъ сладкихъ гамбургскихъ винъ. Хотя въ томъ, что старая дама среди дня принесла свою жертву Морфею, не было ничего забавнаго, тѣмъ не менѣе королева захлопала въ ладоши отъ удовольствія и разсказала, какъ поступаютъ при англійскомъ дворѣ съ лордами, которые чувствуютъ слабость, когда это не должно быть. Самое меньшее ихъ обливали холодной водой, а если королю приходила фантазія, то онъ изыскивалъ для нихъ другія наказанія. Однажды онъ велѣлъ одѣть провинившагося въ саванъ и положить въ уставленный свѣчами гробъ. Когда лордъ пришелъ въ себя, онъ закричалъ отъ ужаса и хотѣлъ выскочить изъ гроба, но опрокинулъ на себѣ горящую свѣчу. Стружки, на которыхъ онъ лежалъ, вспыхнули, и прежде, чѣмъ успѣли подать ему помощь, онъ получилъ такіе ожоги, что на слѣдующій день скончался.

Исторія была не изъ веселыхъ, и королева, разсказывая ее, не разъ замолкала. Она призналась, что король потомъ весьма раскаивался въ этой продѣлкѣ, но все-таки онъ былъ король, и все, что онъ дѣлалъ, было хорошо.

Минетта также разсказала какую-то исторію, не съ столь печальной развязкой, такъ что, когда гофмейстерина появилась, наконецъ, съ заспаннымъ лицомъ, королева и ея фрейлина весело смѣялись. Гофмейстерина не любила, чтобы смѣялись за ея спиной, и хотя и терпѣла присутствіе Минетты, зная, что никто другой не можетъ облегчить ей ея службу, тѣмъ не менѣе твердо рѣшила про себя, что ея величество должна забыть о Минеттѣ, лишь только она покинетъ Альтону.

Два дня спустя докторъ Струэнзе снималъ повязку съ руки графа Ранцау. Рана хорошо заживала, и черезъ нѣсколько дней отъ нея не должно было быть и слѣда. Врачъ искусно вытянулъ раненую руку, массировалъ нѣсколько ослабѣвшіе мускулы, показывая слугѣ, какъ нужно это дѣлать. Онъ весь ушелъ въ свое дѣло, и его лицо хранило спокойное сосредоточенное выраженіе.

Время отъ времени графъ стискивалъ отъ боли зубы и вполголоса произносилъ бранныя слова. Какой-нибудь мускулъ еще долго будетъ болѣть, — читалъ онъ на лицѣ врача и нарочно улыбался.

— Вы отлично сдѣлали свое дѣло, — сказалъ онъ наконецъ, когда рука опять висѣла на перевязкѣ. — Sapristi! Такой уколъ — и можетъ причинить такую чертовскую боль. Я рекомендую васъ другимъ придворнымъ, которымъ какой-нибудь олухъ проткнетъ животъ. Эта каналья Голькъ, — тутъ графъ пустилъ громкое ругательство, показавъ свои острые зубы. — Придетъ время, и я покажу этому господинчику…

Струэнзе поспѣшилъ успокоить его.

— Eh bien, monsieur, за картами это часто случается. Я выигралъ у Голька пятьсотъ талеровъ, и у него были причины сердиться на меня. Но я ничѣмъ не провинился передъ нимъ. Да, наконецъ, я много старше его; я уже сановникъ, — а онъ лишь франтъ, у котораго молоко на губахъ не обсохло. Но юнцамъ принадлежитъ міръ, какъ это мы видимъ на нашемъ королѣ, котораго я еще недавно держалъ на колѣняхъ и спасалъ его отъ воспитателя Ревентлова, который каждый день грозилъ ему плеткой. А теперь этотъ юнецъ уже король и супругъ. Да, господинъ медикъ, времена мѣняются, и у кого на плечахъ четыре десятка лѣтъ, тому нельзя показываться на бѣлый свѣтъ.

— Въ такомъ случаѣ, у меня еще впереди десять лѣтъ, въ теченіе которыхъ солнце должно свѣтить для меня, — отвѣчалъ Струэнзе.

Ранцау посмотрѣлъ на него еще болѣе покровительственно.

— Вамъ тридцать лѣтъ? Кто знаетъ? Въ этомъ городкѣ вы, можетъ быть, еще долго будете разъѣзжать съ своей докторской сумкой. Старитъ придворная жизнь.

— Ну, меня бы она не состарила, — возразилъ Струэнзе.

Графъ сдѣлалъ знакъ слугѣ, который что-то дѣлалъ около окна.

— Принеси графинъ портвейну и два стакана.

Октябрьская погода измѣнилась. Солнце скрылось, и дождь хлесталъ въ окна „Лондонской гостиницы“. Въ хорошіе дни въ нихъ была видна вся Эльба, но сегодня надъ ней висѣлъ густой туманъ.

Съ рѣки то и дѣло неслись звуки сиренъ или звонъ колокола, привязаннаго къ мачтѣ судна.

— А votre santé, — сказалъ графъ, наливая стаканъ вина и чокаясь съ докторомъ. — Эта марка недурна. Это очень полезно для здоровья. Ужъ повѣрьте мнѣ. Не дѣлайте такого лица, какъ будто я вливаю въ себя какой-нибудь ядъ. Итакъ, вы полагаете, что жизнь при дворѣ не могла бы состарить васъ?

— Я это такъ сказалъ, не вдумываясь, — въ смущеніи отвѣчалъ Струэнзе.

Графъ насмѣшливо посмотрѣлъ на него.

— Съ виду это очень красиво, не правда ли? Шелковые камзолы, ордена и каждый день ѣшь и пей до отвалу. Народъ на улицахъ кланяется до земли. Словомъ, придворные чувствуютъ себя какими-то богами.

— Конечно, вы не изволите думать, чтобы я имѣлъ на это какіе-нибудь виды, — сталъ оправдываться Струэнзе.

Паціентъ слегка ударилъ его по плечу.

— Mon Dieu, почему же нѣтъ? При дворѣ бываютъ люди, которые начинаютъ свою карьеру самымъ удивительнымъ образомъ, напримѣръ, придворными лакеями. Кто умѣетъ вертѣться во всѣ стороны и кланяться…

— Это искусство мнѣ незнакомо, — рѣзко отвѣчалъ докторъ и хотѣлъ что-то еще прибавить, но въ это время дверь отворилась, и лакей громко доложилъ:

— Полковникъ фонъ-Коллеръ!

Графъ Ранцау, развалившійся было въ своемъ креслѣ, едва успѣлъ выпрямиться, какъ полковникъ вошелъ въ комнату.

— Какой пріятный сюрпризъ, г. полковникъ!

— Я хотѣлъ освѣдомиться о вашемъ здоровьѣ, г. генералъ-лейтенантъ. Прошу извинить, что не сдѣлалъ этого раньше, но служба при дворѣ очень тяжела и не скоро освободишься.

Графъ и полковникъ обмѣнялись нѣсколькими любезностями. Фонъ-Коллеръ присѣлъ къ столику. Принесли еще одинъ графинъ и третій стаканъ.

Тутъ графъ замѣтилъ, что Струэнзе стоялъ въ сторонѣ и никто не обращалъ на него вниманія.

— Это мой докторъ, г. Струэнзе, — небрежно промолвилъ онъ. — Благодаря ему, моя подагра, которая, какъ вамъ извѣстно, вдругъ меня схватила, теперь уже прошла.

Выпуклые глаза Коллера скользнули по рукѣ графа, которая была на перевязи. Онъ тяжело приподнялся со стула и сдѣлалъ легкій поклонъ.

— Очень радъ познакомиться съ вами. Можетъ быть, вы и мнѣ пропишите что-нибудь противъ этой мерзкой подагры, которая засѣла у меня въ большомъ пальцѣ. Ну, знаете, этотъ портвейнъ имѣетъ свои достоинства.

Онъ сдѣлалъ большой глотокъ, вытянулъ ноги и сталъ разглядывать комнату. Дождь продолжалъ съ силою хлестать въ окно. Въ комнатѣ пылалъ огонь. Мебель въ комнатѣ была краснаго дерева и очень опрятна.

— Вамъ, графъ, живется здѣсь недурно, — сказалъ онъ. — Лучше, чѣмъ намъ въ этомъ оберъ-президентскомъ домѣ, гдѣ всѣ комнаты биткомъ набиты народомъ. Я буду очень радъ, когда мы наконецъ доставимъ королеву въ объятія ея супруга. Каждый день сыплются все новые приказы, а оберъ-гофмейстерина надувается, какъ, съ позволенія сказать, ворона въ павлиньихъ перьяхъ, а графъ Ботмеръ, сопровождающій ея величество, едва отвѣчаетъ на поклонъ.

— Вотъ прелести придворной жизни, — отвѣчалъ графъ, пожимая плечами. — Что же вы, докторъ, не садитесь? Да и стаканъ вашъ пустъ! Подвиньтесь немного, полковникъ, и дайте мѣстечко моему милому эскулапу.

— Съ удовольствіемъ.

Полковникъ втянулъ въ себя свои длинныя ноги, которыя онъ вытянулъ было передъ стуломъ Струэнзе, и не то насмѣшливо, не то добродушно взглянулъ на доктора. Видно было, что у того мысли витаютъ гдѣ-то далеко. Впрочемъ, онъ быстро встрепенулся и сталъ извиняться, что онъ долженъ оставить ихъ. Онъ не допилъ своего вина, хотя графъ самъ подалъ ему стаканъ, и такъ быстро простился, что это бросилось въ глаза полковнику.

— Этотъ господинъ, должно быть, за что-то сердитъ на васъ, графъ, — сказалъ онъ, снова дѣлая глотокъ изъ стакана.

Ранцау громко засмѣялся.

— Вы просто великолѣпны, полковникъ. Неужели вы думаете, что, прервавъ мою бесѣду съ. врачомъ и не оказавъ ему должной учтивости, вы не могли взбѣсить его?

— Что же я ему сдѣлалъ?

Полковникъ сдѣлалъ удивленное лицо.

— Вы протянули ноги передъ его стуломъ, такъ что онъ даже не могъ сѣсть.

— Какой-нибудь фельдшеръ…-- началъ было полковникъ, но графъ быстро перебилъ его:

— Полковникъ, мы здѣсь не въ Пруссіи, а въ Даніи. Кромѣ того, этотъ господинъ мой докторъ и потому имѣетъ право на вѣжливое обращеніе.

Лицо полковника налилось кровью. Онъ проглотилъ отвѣтъ и забормоталъ что-то такое, что походило на извиненіе. Затѣмъ онъ съ искусственной живостью заговорилъ о дворѣ, о скандальныхъ исторіяхъ, составлявшихъ въ то время въ Копенгагенѣ злобу дня. Сначала графъ Ранцау слушалъ его довольно невнимательно, но мало-по-малу заинтересовался сплетнями и сталъ смѣяться.

Ранцау и Коллеръ познакомились давно, когда полковникъ только еще вступилъ въ датскую службу. Ранцау иногда помогалъ этому померанскому юнкеру и словомъ и дѣломъ.

Полковникъ не долго засидѣлся въ гостяхъ. Въ изысканныхъ выраженіяхъ онъ скоро простился съ графомъ, пожелавъ ему скорѣйшаго выздоровленія отъ подагры, и вышелъ на мокрую отъ дождя и грязную улицу.

День начиналъ уже меркнуть, и въ дверяхъ „Англійской гостиницы“ былъ зажженъ масляный фонарь, который вѣтеръ раскачивалъ во всѣ стороны. Онъ давалъ весьма слабое освѣщеніе, и полковнику не разъ пришлось споткнуться прежде, чѣмъ онъ достигъ собственнаго жилища. Онъ шелъ и бранился на то, что ему пришло въ голову посѣтить графа Ранцау. Надобности въ этомъ для него никакой не было, ибо Ранцау долженъ былъ ѣхать въ Норвегію, и графъ Берншторффъ будетъ очень недоволенъ, когда узнаетъ, что онъ еще сидитъ въ Альтонѣ. По всей вѣроятности, будетъ недоволенъ и король, если это дѣло будетъ представлено ему въ надлежащемъ освѣщеніи. Стало быть… тутъ полковникъ поскользнулся и во всю длину растянулся на грязной улицѣ. Испуская ругательства, онъ хотѣлъ было быстро вскочить на ноги, но снова поскользнулся и опять очутился бы въ грязи, если бы его но поддержала чья-то сильная рука.

— Ventre saint gris!

Полковникъ, когда бывалъ въ раздраженіи, бранился всегда по-французски.

— Проклятая погода и анаѳемская грязь! Тутъ можно сломать себѣ шею прежде, чѣмъ сообразишь, въ чемъ дѣло. Благодарю тебя, мой другъ. Не можешь ли ты мнѣ помочь обчиститься. Я грязенъ, какъ свинья!

— Если г. полковнику угодно будетъ посѣтить скромное жилище фельдшера, то я прикажу своей служанкѣ привести ваше платье въ порядокъ, — отвѣчалъ Струэнзе съ легкой насмѣшкой.

Полковникъ продолжалъ сердиться на него, хотя сердиться было не на что.

— Благодарю васъ, милостивый государь! Я не буду утруждать васъ своимъ присутствіемъ, тѣмъ болѣе, что я уже дома.

Между тѣмъ Струэнзе при свѣтѣ фонаря отыскалъ треуголку полковника, валявшуюся въ грязи, и съ легкимъ поклономъ подалъ ее владѣльцу. Тотъ, въ свою очередь, вѣжливо поклонился ему.

— Покорнѣйше благодарю.

И, несмотря на скользкую дорогу, онъ быстро пошелъ впередъ, пока наконецъ не достигъ съ ругательствами дома президента, гдѣ ему была отведена комната.

— Терпѣть не могу этого фельдшера!

То же самое думалъ и Струэнзе про полковника. Сойдя внизъ къ Эльбѣ, онъ въ гнѣвѣ остановился и подставилъ подъ дождь свое разгоряченное лицо. Онъ привыкъ, чтобы и знатные люди обращались съ нимъ вѣжливо, а тутъ явился какой-то офицеришко, который вздумалъ показывать надъ нимъ свою спесь. Докторъ мрачно смотрѣлъ на безпокойно бившіяся волны. Вдругъ неизвѣстно откуда у него явилось желаніе богатства, почестей, славы, которыхъ никто не могъ доставить здѣсь въ Альтонѣ.

Раздраженный, онъ повернулъ въ одну изъ улицъ и скоро увидѣлъ красный фонарь, висѣвшій у аптеки Небелунга. Это успокоило его, и ему даже стало пріятно погрузиться въ спокойную жизнь простого горожанина.

Прежде, чѣмъ войти въ аптеку, Струэнзе остановился передъ окномъ въ свинцовой оправѣ и сталъ смотрѣть въ аптеку. За однимъ изъ столиковъ сидѣлъ какой-то молодой щеголь и наливалъ себѣ изъ двухъ бутылокъ по очереди ликеръ. Струэнзе не долго смотрѣлъ на этого посѣтителя и перевелъ глаза на провизора Феррони, который стоялъ за прилавкомъ и показывалъ какую-то картину Дорхенъ, стоявшей около него.

Ровный свѣтъ масляной лампы освѣщалъ всю эту сцену. Глубокія тѣни ложились на личико Дорхенъ, которое казалось отъ этого старше и таинственнѣе. У нея были даже какъ будто заплаканные глаза, или, можетъ, это только такъ казалось.

Струэнзе большими шагами вошелъ въ аптеку и, ни слова не говоря, взялъ картину.

— Что тутъ такое? — строго спросилъ онъ. — Неужели нѣтъ ни пилюль вертѣть, ни пластырей намазывать.

Итальянецъ молча устремилъ на него испытующій взоръ, а Дорхенъ смущенно засмѣялась.

— Господинъ Феррони и я разсматривали видъ Копенгагена. Графъ…-- и она указала на молодого человѣка за столикомъ, насмѣшливо смотрѣвшаго на всю эту сцену.

— Да, да, любезнѣйшій, — прогнусилъ онъ. — Это моя картинка, и я принесъ ее показать этой дѣвушкѣ и этому черномазому малому. Въ Копенгагенѣ не весело, но если этотъ провизоръ пожелаетъ катать свои пилюли тамъ, то я охотно возьму его съ собой. Онъ умѣетъ приготовлять хорошія румяна и пудру съ пріятнымъ запахомъ. Такіе люди всегда могутъ мнѣ пригодиться.

Струэнзе узналъ въ немъ графа Голька, любимца короля, который осмѣлился ранить самого графа Ганцау и которому за это ровно ничего не было.

Онъ сухо поклонился.

— Моей невѣстѣ незачѣмъ разсматривать виды чужихъ городовъ, тѣмъ болѣе, что это отвлекаетъ провизора отъ работы!

Графъ Голькъ посмотрѣлъ на него высокомѣрно.

— Повидимому, г. медикъ довольно строгъ. Мнѣ кажется, что такая прелестная особа заслуживала бы лучшаго обращенія, а провизоръ самъ сумѣетъ приготовить хорошіе духи…

Струэнзе повернулся къ нему спиной.

— Дорхенъ, пойдемъ наверхъ къ твоимъ родителямъ.

И онъ увелъ ее изъ аптеки.

Голькъ хотѣлъ вскочить и уже схватился за кинжалъ, но, овладѣвъ собою, сѣлъ и осушилъ еще стаканъ.

— Это грубіянъ, — сказалъ онъ провизору, пожимая плечами: — на вашемъ мѣстѣ, любезнѣйшій, я бы…-- и онъ сталъ смѣяться, говоря что-то шепотомъ.

— Дѣвушка не любитъ его, — вдругъ прибавилъ онъ. — Она для него слишкомъ проста.

Синьоръ Феррони отвѣчалъ не сразу.

— Я ненавижу его! — тихо промолвилъ онъ наконецъ.

— Въ такомъ случаѣ поѣзжайте въ Копенгагенъ. Тамъ вы скоро забудете ваши непріятности. Хорошенькихъ женщинъ и тамъ сколько угодно. Онѣ живо вытѣснятъ у васъ изъ памяти и хозяина и этого медика. Если вы не получите мѣсто въ придворной аптекѣ, то найдется другое мѣсто. Король — мой другъ.

Онъ говорилъ снисходительнымъ тономъ, какъ будто желая утѣшить провизора. Конрадъ Голькъ не былъ дурнымъ человѣкомъ, но его испортило пребываніе при дворѣ. Итальянецъ забавлялъ его.

Феррони стоялъ передъ нимъ неподвижно.

— Ну, какъ же? — спросилъ онъ его, слегка дотронувшись пальцемъ до его груди. — На дняхъ я черезъ Киль возвращаюсь ко двору. Хотите ѣхать со мной? Тогда дайте мнѣ знать.

Когда онъ вышелъ, Феррони долго не трогался съ мѣста. Опомнившись, онъ сталъ за прилавокъ и съ яростью началъ катать пилюли и составлять микстуры.

Онъ не слыхалъ, какъ кто-то тихими шагами вошелъ въ аптеку и положилъ ему руку на плечо. То была Дорхенъ.

— Не сердитесь, синьоръ, — прошептала она. — Докторъ не думаетъ о васъ ничего дурного. Онъ только очень разстроенъ.

Итальянецъ не отвѣчалъ, и она подошла поближе.

— Уѣзжайте съ графомъ, — поспѣшно прошептала она. — Вы тамъ разбогатѣете и пріобрѣтете извѣстность. Ужъ повѣрьте мнѣ.

— А вы? — спросилъ Феррони, глубоко заглядывая ей въ глаза.

Дорхенъ тяжко вздохнула.

— Я? Я должна оставаться здѣсь, готовить приданое и ждать, пока доктору будетъ угодно назначить свадьбу. Можетъ быть, будущей весной я тоже пріѣду въ Копенгагенъ. Тамъ у меня есть родственникъ въ придворной аптекѣ. Кромѣ того, можетъ быть, оберъ-насторъ дастъ мнѣ рекомендательное письмо къ своей сестрѣ, которая состоитъ при вдовствующей королевѣ. Тогда мнѣ, пожалуй, удастся заглянуть и во дворецъ.

Ея розовое личико потянулось къ итальянцу, который вдругъ схватилъ ее за голову и покрылъ ее поцѣлуями.

— Синьоръ! Синьоръ!

Дорхенъ едва могла освободиться отъ итальянца, но тотъ радостно улыбался.

— Не сердитесь, фрейлейнъ! Когда-нибудь это должно было случиться, ибо я люблю васъ и люблю сильнѣе, чѣмъ эта холодная тварь. И…

Слова застряли у него въ горлѣ. Дорхенъ окаменѣла: по срединѣ комнаты стоялъ Небелунгъ и изумленными глазами смотрѣлъ на эту сцену. Казалось, у него тоже слова замерли на языкѣ. Воспользовавшись этимъ, Дорхенъ выскользнула изъ аптеки, такъ что оба мужчины замѣтили ея отсутствіе тогда, когда ея уже не было.

— Синьоръ, вы должны оставить мой домъ! — строго сказалъ аптекарь.

Итальянецъ пробормоталъ что-то въ свою защиту, но Небелунгъ поднялъ руку.

— Молчите, синьоръ. Складывайте ваши вещи и благодарите Бога, что я мягкій человѣкъ и не люблю скандаловъ, а то…

Феррони прервалъ его:

— Благодарите Бога, если медикъ не женится на вашей дочери! Возьмите меня вмѣсто него! Я сумѣю сдѣлать ее счастливою и буду носить на рукахъ. Я буду дѣлать эссенціи и вкусные ликеры лучше васъ!

— Вкусные ликеры! — разсердился было Небелунгъ, но быстро овладѣлъ собою. — Вы съ ума сошли. Убирайтесь отсюда, какъ можно скорѣе.

На слѣдующее утро Дорхенъ заперлась въ своей комнатѣ и не вышла проститься съ итальянцемъ. Аптекарь холодно разсчитался съ нимъ.

— Желаю вамъ найти гдѣ-нибудь лучше мѣсто, чѣмъ у меня, — не безъ ехидства сказалъ онъ.

Феррони связалъ свои узелки и укатилъ съ Голькомъ въ Копенгагенъ.

Королева также простилась съ Альтоной. Кареты, доверху нагруженныя чемоданами и корзинами, потянулись изъ приэльбскаго городка къ мѣстечку Пинненбергу, гдѣ бургомистръ уже приготовилъ для королевскаго кортежа обѣдъ. Такъ было и дальше, и въ каждомъ городкѣ ждалъ королеву уже приготовленный столъ. Чиновники побогаче платили за пышные обѣды изъ своего кармана, у кого не было своихъ денегъ, тѣ старались ихъ выжать изъ горожанъ и крестьянъ. И всякій, кому приходилось принимать королеву, требовалъ для себя повышенія или ордена.

Ничего этого Каролина-Матильда не замѣчала. Въ Альтонѣ она успѣла отдохнуть отъ продолжительнаго морского путешествія, и настроеніе ея сдѣлалось опять веселымъ. Но когда дѣло дошло до прощанія съ Минеттой, она стала горько плакать. Не помогла и маленькая нотація, которую ей прочла по этому поводу Плессенъ, напоминавшая ей о прощальной рѣчи, которую она должна была сказать высшему духовенству, явившемуся проводить ее. КаролинаМатильда плакала и просила, чтобы Минетта сопровождала ее въ Копенгагенъ! Но объ этомъ не могло быть и рѣчи. Въ Копенгагенѣ ее ждали придворныя дамы, а Минетта должна была оставаться у своихъ родныхъ. Оберъ-гофмейстерина говорила съ ней очень сухо, и королевѣ приходилось подчиниться. Она обняла Минетту, съ которой успѣла подружиться, поклонилась духовенству, бургомистру и народу и поспѣшно сѣла въ карету.

Стоявшіе кругомъ еще разъ прокричали привѣтствіе, конные гвардейцы пришпорили лошадей, и блестящій кортежъ двинулся въ путь. За нимъ долго еще бѣжалъ народъ, и много лѣтъ спустя пожилые люди вспоминали еще, какъ ласково глядѣла на нихъ королева, какое на ней было платье — зеленое, бархатное, и какая шляпа съ перомъ.

Минетта фонъ-Золенталь съ минуту постояла у окна оберъ-президентскаго дома и стала медленно сходить по лѣстницѣ. Блестящіе дни миновали, наступали опять сѣрые будни. Но королева обѣщала не забыть о Минеттѣ въ Копенгагенѣ, и, конечно, короли свято держатъ свои обѣщанія!

— Изволите скучать? — спросилъ ее полковникъ Коллеръ. Онъ стоялъ въ дверяхъ и почтительно поклонился, когда молодая дѣвушка появилась на порогѣ.

Минетта отвѣтила не сразу. Она взглянула на его обгорѣлое отъ вѣтра лицо и плотнѣе надѣла свой плащъ.

— Было очень весело, — сказала она на половину безсознательно

Полковникъ молча подошелъ къ ней.

— Городъ можетъ себя поздравить, что все сошло такъ хорошо, — говорилъ онъ.

Минетта не отвѣчала, комкая свой плащъ. Ей было холодно и хотѣлось плакать.

— Да, наступаетъ ужъ зима, и скоро здѣсь опять все затихнетъ, — продолжалъ онъ. — Вамъ слѣдовало бы побывать въ Копенгагенѣ, гдѣ есть всякія развлеченія.

Его грубый голосъ звучалъ добродушно, и молодая дѣвушка чувствовала, что онъ къ ней расположенъ. Но самъ онъ не имѣлъ для нея ничего привлекательнаго.

Она-остановилась и стала смотрѣть кругомъ.

— За мной хотѣлъ зайти Эневальдъ Брандта.

— Знаете, — конфиденціально началъ онъ; — оставьте въ покоѣ этого господина. Въ немъ мало проку, по крайней мѣрѣ для васъ. Это просто вѣтреникъ.

— Вы говорите такъ потому, что Брандтъ попалъ въ немилость, поспѣшно сказала Минетта; но офицеръ громко разсмѣялся.

— Parbleu! Я вѣдь не изъ придворныхъ! Мнѣ самому приходилось бесѣдовать съ юнкеромъ. Увѣряю васъ, что онъ не представляетъ для васъ ничего завиднаго.

Тутъ ему пришлось прекратить бесѣду: по улицѣ медленно шелъ къ нимъ навстрѣчу Эневальдъ Брандтъ. Онъ былъ одѣтъ очень нарядно и держалъ въ рукахъ палку съ золотымъ набалдашникомъ.

Полковникъ рѣшилъ свернуть въ другую улицу.

— Au revoir, мы, вѣроятно, еще увидимся съ вами. Я не забуду о васъ.

Онъ яростно зашагалъ въ сторону, а Эневальдъ Брандтъ, поздоровавшись съ Минеттой, спросилъ:

— Что нужно этому померанскому медвѣдю? Вѣроятно, онъ хотѣлъ полакомиться медомъ съ вашихъ губокъ?

— Не знаю, — отвѣчала Минетта. — Онъ предостерегалъ меня противъ васъ.

— Противъ меня? — засмѣялся камеръ-юнкеръ. Что же такое онъ говорилъ?

— Я не помню теперь, Эневальдъ. Не бойтесь, я не вѣрю ему. Мы вѣдь принадлежимъ другъ другу, не такъ ли?

Она съ любовью взглянула ему въ глаза.

— Конечно, конечно, дорогая моя, — отвѣтилъ Брандтъ, схватывая ея руку. — Какъ только я освобожусь отъ звѣрей и охоты, я сейчасъ же напишу вамъ. Я вѣдь долженъ проститься съ вами. Разумъ говоритъ, что я долженъ слушаться матери.

Его голосъ звучалъ ласково.

— Вы уѣзжаете? Вы уѣзжаете отъ меня? И какъ разъ тогда, когда я остаюсь въ одиночествѣ?

Эневальдъ пожалъ плечами.

— Я долженъ ѣхать. Впрочемъ, я, можетъ быть, скоро и вернусь, на радость намъ. Вы, вѣдь, говорили обо мнѣ королевѣ. Можетъ быть, облака, омрачающія мою жизнь, разсѣются.

Минетта поникла головой.

— Я хотѣла было поговорить о васъ, Эневальдъ, но королева не поняла меня и перешла на другія вещи. Но она обѣщала мнѣ…

— Вы не подумали обо мнѣ!

Брандтъ пожалъ плечами.

— Вамъ было хорошо, вы и не вспомнили обо мнѣ, на котораго никто не обращаетъ теперь вниманія. Всѣ женщины таковы.

Эневальдъ чувствовалъ себя обиженнымъ или дѣлалъ видъ, что онъ обиженъ, и не слушалъ того, что ему говорила Минетта. Молодой дѣвушкѣ приходило въ голову, что онъ уже не любитъ ее болѣе, ей становилось досадно, и она горделиво подняла голову.

Тихій осенній денекъ мягко освѣщалъ красныя крыши домиковъ. На Эльбѣ медленно плыли суда, направляясь къ ея устью. Въ воздухѣ слышенъ былъ крикъ улетавшихъ журавлей. Все было какъ-то печально и уныло.

Минетта стояла у окна и потускнѣвшими глазами смотрѣла на улицу. На ней было ея обычное будничное платье. Все, что она видѣла и слышала, было также будничное. Пока племянница ея мужа удостаивалась быть при королевѣ, госпожа фонъ-Золенталь молча сносила ея присутствіе, но теперь, когда все миновало, безъ церемоніи давала ей понять, что она бѣдная дѣвушка и зависитъ всецѣло отъ ея расположенія къ ней.

— Я рада, что и тебѣ удалось повеселиться, — говорила она. — Но, надѣюсь, ты понимаешь, въ чемъ теперь заключаются твои обязанности. Нужно будетъ сварить варенье изъ айвы, а сливы посолить. Надѣюсь, ты сдѣлаешь это, какъ слѣдуетъ. Мое здоровье не совсѣмъ хорошо, да, кромѣ того, я безпокоюсь за сына, которому нужно будетъ поѣхать къ богатымъ помѣщикамъ, гдѣ есть богатыя невѣсты. Да, жизнь не такъ-то легка и налагаетъ на насъ много обязанностей.

Минетта отлично понимала тетку. Все должно быть кончено между Эневальдомъ и ею. Въ то время, пока она была у королевы, тетка, очевидно, подготовила, какъ слѣдуетъ, Эневальда. Онъ понялъ, что для него лучше жениться на богатой и перестать говорить о любви.

Пока эти мысли одолѣвали Минетту, въ кухнѣ слышенъ былъ веселый смѣхъ Гины Сольбей. Еще недавно хозяйка отхлестала ее плетью. Но она опять была весела и довольна. Впрочемъ, у нея былъ ея Еришанъ, и она была увѣрена въ его крѣпкой любви.

Минетта закрыла лицо руками и горько заплакала. Впрочемъ, тетка скоро опять позвала ее и прочла ей цѣлую лекцію о томъ, какими качествами должна отличаться всякая бѣдная племянница.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Четыре зимы пронеслись надъ Датскимъ королевствомъ. Четыре раза расцвѣтали на лугахъ желтые кувшинчики и прилеталъ изъ Египетской земли аистъ Адебаръ, на обязанности котораго лежали заботы о продленіи человѣческаго потомства. Въ королевской колыбели къ радости всей страны лежалъ маленькій принцъ. Ольденбургскій королевскій домъ, состоявшій до сихъ поръ изъ короля Христіана и его брата, далъ новый отпрыскъ и можно было надѣяться, что у королевской четы будетъ еще много принцевъ и принцессъ.

Такъ говорили пасторы съ своихъ каѳедръ, такъ говорили высшіе чиновники на публичныхъ засѣданіяхъ. Въ „Меркуріи“, издававшемся въ Альтонѣ, и въ „Датской Королевской Газетѣ“ писалось о томъ, какъ счастлива Данія и какъ прекрасно она управляется. Никто, конечно, не рѣшался съ этимъ спорить.

Госпожа фонъ-Тоттъ тихо ковыляла подъ руку со своей племянницей Минеттой фонъ-Золенталь по направленію къ замку Плонъ. Иногда она громко вскрикивала, ибо ее жестоко мучала подагра. Но такъ какъ она знала, что при подагрѣ дѣлается легче, если не обращать на нее вниманія, то она нарочно преодолѣвала себя и только испускала иногда недостойныя христіанской души проклятія.

— Не морщись, Минетта, — говорила она, стоная. — Иногда побранишься и станетъ легче, ч: о отъ твоего лекарства. Только это обходится дешевле. Надѣюсь, что Господь Богъ не прогнѣвается за то на меня, ибо Онъ знаетъ, что я твердо исполняю христіанскій долгъ въ наши злыя времена. Надѣюсь также попасть со временемъ въ небесныя обители, гдѣ, навѣрно, будетъ не такъ холодно, какъ въ Плонскомъ замкѣ.

— Но зима ужъ прошла, тетушка. Теперь чудная весна, соловьи поютъ, и растенія уже въ цвѣту.

Голосъ Минетты сталъ мягче, чѣмъ былъ прежде, четыре года тому назадъ. На ея красивомъ, немного постарѣвшемъ лицѣ лежала тѣнь скорби. Ея длинные бѣлокурые волосы не были напудрены, а простое ситцевое платье, плотно облегавшее ея стройную фигуру, не блистало свѣжестью. Но на нее пріятно было смотрѣть, какъ она вела старую даму, стараясь, чтобы та не попала въ какую-нибудь ямку и шла по солнышку. Вотъ почему молодой человѣкъ, одѣтый во все черное и повстрѣчавшійся имъ навстрѣчу, мечтательно посмотрѣлъ на нее своими черными глазами и хотѣлъ было заговорить съ нею. Госпожа фонъ-Тоттъ готова была уже остановиться, но племянница мягко повлекла ее далѣе.

— Почему такъ? — съ досадой бормотала тетя Эммелина. — Ты могла бы отнестись къ претенденту по любезнѣе. Это сынъ хорошихъ родителей, и у него есть свое состояніе, которымъ по нынѣшнимъ временамъ пренебрегать не приходится.

— Раньше вы утверждали что претендентъ на руку это ужъ послѣднее средство для женщины благороднаго происхожденія, — попыталась отшутиться Минетта. — Къ тому же г. Писторіусъ мнѣ не пара. Въ него уже давно влюблена дочь бургомистра, и ему слѣдовало бы обратить взоры въ другую сторону.

— Послѣднее средство! Quelle idée!

И г-жа фонъ-Тоттъ двинулась такъ быстро, что едва не задыхалась.

— Развѣ мы всѣ не замѣтили, какъ на Рождествѣ пріѣзжалъ въ Плопъ, только ради тебя, полковникъ фонъ-Колдеръ… и жилъ у насъ три дня чуть не въ передней, пока твоя угрюмая физіономія не заставила его удалиться въ Ашебергь къ графу Ранцау, съ которымъ онъ и устроилъ страшную попонку? Мужчина всегда начинаетъ дѣлать глупости, если женщина не направитъ его на путь истинный.

— Тетушка, вы знаете, что я терпѣть не могу фонъ-Коллера.

— Да, да, тетушка знаетъ, что одна глупая дѣвушка все еще вздыхаетъ по камеръ-юнкерѣ, о которомъ ни слуху, ни духу съ тѣхъ поръ, какъ умеръ его вотчимъ, а мать переселилась въ Киль, гдѣ она и выставила падчерицу за дверь. Боже всемогущій! Если бы я могла предвидѣть, что надворная совѣтница Брандтъ, превратившись въ г-жу фонъ-Золенталь, окажется столь жестокосердой, то я бы не помогала ей деньгами, да и подарки отъ королевы Юліапіи ко дню второго брака она не получила бы. Я думаю, что она изъ числа тѣхъ новомодныхъ дамъ, которыя не будутъ посыпать себѣ главу пепломъ по случаю кончины супруга.

Тетушка Эммелина любила поговорить, и Минеттѣ оставалось только спокойно ее слушать. На этотъ разъ она невольно замѣтила, что старушка никакъ не могла отдышаться, и на углу улицы должна была сдѣлать передышку. Тутъ стоя, та скамейка, на которую она и опустилась, устремивъ свои взоры на маленькій городокъ, среди котораго возвышался замокъ, на рѣку, лѣса и луга. Майское солнышко весело играло на молодой зелени, птицы громко пѣли, чайки съ крикомъ носились надъ водной поверхностью. Можно ли было ходить съ печальнымъ лицомъ тамъ, гдѣ природа облекалась въ праздничный нарядъ, и скорбѣть о томъ, что было уже четыре года тому назадъ?

Г-жа фонъ-Тоттъ отерла покраснѣвшее лицо, надвинула на глаза свою широкую шляпу и прислонилась. Лицо ея было еще свѣжо, по кожа, уже обвисала. Она закрыла глаза и задремала на четверть часика. Минетта сѣла рядомъ съ ней и, глядя на Блонскій замокъ, была довольна, что можетъ теперь предаваться своимъ собственнымъ мыслямъ. Свободнаго времени у ней было немного. Г-жа фонъ-Золенталь усердно всегда заботилась, чтобы племянница. не сидѣла безъ дѣла съ утра до вечера, и для Минетты было счастьемъ предложеніе госпожи фонъ-Тоттъ поселиться съ нею. Золенталь отпустила ее отъ себя, съ одной стороны, неохотно, такъ какъ лишалась дарового труда, а съ другой — не безъ радости при мысли, что ея сынъ не будетъ больше видѣться съ нею. Эневальдъ все еще считалъ себя ея женихомъ, но какъ обстояло дѣло съ возвращеніемъ ему королевскаго благоволенія, было никому неизвѣстно.

Въ положеніи Минетты не произошло особой перемѣны. Теперь она ухаживала за госпожой фонъ-Тоттъ. А такъ какъ и герцогиня, вся прислуга, которой состояла изъ одной дряхлой старухи, тоже стала прихварывать, то, конечно, Минетта должна была помогать, сколько было силъ, имъ обѣимъ.

Впрочемъ, ея труды вознаграждались наиболѣе пріятнымъ для нея образомъ, и обѣ старушки относились къ ней съ теплой любовью. Не будь огорченія, которое ей причинилъ Эневальдъ своей измѣной, Минетта чувствовала бы себя теперь счастливѣе, чѣмъ прежде. Но не легко забыть того, кому отдаешь свое сердце.

Старая Эммелина проснулась было, но опять задремала, бормоча что-то во снѣ по своему обыкновенію.

Все было погружено въ дремоту, и мысли Минетты приняли спокойное теченіе.

Давно уже не слыхала она о королевѣ. Въ газетахъ, впрочемъ, много писали о ней и о пышныхъ празднествахъ, которыя она задавала. Потомъ у нея родился сынъ, и народъ ликовалъ. Можно ли думать, что она вспомнитъ о подругѣ, съ которой она проводила часы своего одиночества. Минетта почти стыдилась этого времени и вспоминала почти съ упрекомъ о королевѣ, которая сначала была такъ добра къ ней. Когда она говорила объ этомъ съ Эммелиной, та принималась смѣяться надъ нею. Что она знаетъ о короляхъ? Вѣдь они то добры, то совершенно забываютъ о человѣкѣ.

Минетта убѣдилась, что и о ней давно забыли. Но и другимъ пришлось не лучше ея. Оберъ-гофмейстерина фонъ-Плессенъ давнымъ-давно впала, въ немилость и была удалена, отъ двора. Она ѣздила по всей странѣ, стараясь найти доброжелателя, который помогъ бы ей вернуть расположеніе короля, но доброжелателя что-то не находилось. Всѣ боялись графа Голька, который дѣлалъ съ королемъ, что хотѣлъ, и въ двадцать шесть лѣтъ былъ уже тайнымъ совѣтникомъ. Дворомъ управляла молодежь.

Докторъ Струэнзе переселился въ Копенгагенъ и здѣсь переходилъ отъ одной почести къ другой: онъ былъ хорошій врачъ, а королю то и дѣло случалось прибѣгать къ врачебной помощи. Доктора Струэнзе ему рекомендовалъ графъ Ранцау. Онъ же устроилъ такъ, что Струэнзе сопровождалъ короля во время его поѣздки въ Лондонъ и Парижъ, которую онъ предпринялъ черезъ два года послѣ женитьбы.

При дворѣ боролись двѣ партіи. Центромъ одной изъ нихъ былъ Ранцау, другая — группировалась вокругъ Голька. Многочисленные родственники герцогини, занимавшіе въ Копенгагенѣ крупныя мѣста, или только претендовавшіе на эти мѣста, аккуратно сообщали ей о всѣхъ новостяхъ, и за чашкой чая въ Плонскомъ замкѣ живо обсуждались всѣ перипетіи этой борьбы. Но газеты боязливо молчали о всемъ происходящемъ, и народъ удивлялся только одному — какимъ образомъ простой горожанинъ, какъ Струэнзе, могъ возвыситься при дворѣ.

Госпожа фонъ-Тоттъ принялась что-то бормотать во снѣ. На этотъ разъ это былъ знакъ, что она хочетъ проснуться. И, дѣйствительно, она скоро поднялась и стала всматриваться въ старую карету, которая медленно двигалась по направленію къ городку. Лошадьми правилъ по-мужицки одѣтый кучеръ, а по каретѣ видно было, что она не-разъ была опрокинута.

— Кто это ѣдетъ тамъ? — спрашивала Эммелина. — Неужели это моя пріятельница, настоятельница Кларелина Ранцау? Она все хотѣла меня навѣстить и все никакъ не можетъ собраться? Или это…

Въ это время карета остановилась, и изъ нея быстро вышла просто, вся въ черномъ одѣтая дама.

— Тетушка Эммелина! Минетта! Судьба благосклонна ко мнѣ сегодня, и я васъ вижу обѣихъ.

Дама говорила очень быстро. Госпожа фонъ-Тоттъ, по своему обыкновенію, привѣтливо улыбалась.

— Фортуна намъ дѣйствительно благоволитъ, ибо къ намъ, простымъ людямъ, жалуетъ сама Луиза фонъ-Плеесемъ! Впрочемъ, кто высоко сидитъ, тотъ больно и падаетъ.

— Ахъ, tante, со мной сыграли ужасную шутку, — вскричала бывшая оберъ-гофмейстерина дрожащимъ голосомъ. — Если бъ вы знали, какъ все это произошло…

— У насъ въ Илонѣ очень внимательно прислушиваются ко всему, что иногда доходитъ до насъ. Не такъ ли, Минетта? А теперь садитесь опять въ карету и поѣзжайте въ городъ, къ почтмейстеру, тамъ для васъ и для вашего экипажа найдется убѣжище. Если вамъ угодно будетъ пожаловать сегодня ко мнѣ на чашку чаю, то я увѣрена, это доставитъ удовольствіе и ея свѣтлости герцогинѣ.

Госпожа фонъ-Плессенъ послушно сѣла въ карету, которая при громкихъ крикахъ кучера снова пришла въ движеніе. Эммелина быстро схватила Минетту за руку и заковыляла по направленію къ городу.

— Такъ-то, дитя мое. То люди и знать насъ не хотятъ, то вдругъ мы имъ нужны. И такъ всегда бываетъ и такъ всегда и будетъ на свѣтѣ. Ты удивлена, вижу это но твоему лицу, но придетъ время и ты сама будешь находить это въ порядкѣ вещей.

— Вы были еще слишкомъ добры къ ней, тетя, — сказала Минетта.

— Можетъ быть, дитя мое. Но зачѣмъ мнѣ относиться къ ней съ презрѣніемъ, какъ дѣлаютъ это ея враги? Я также однажды впала въ немилость при дворѣ, и это было несладко. Луиза была когда-то доброй дѣвушкой, а объ ея спеси въ Альтонѣ я не хочу и вспоминать.

Въ полдень бывшая гофмейстерина поднималась по лѣстницѣ въ небольшую комнатку госпожи фонъ-Тоттъ. Она опять была вся въ черномъ и казалась покорной и печальной. Но, усѣвшись на канапе возлѣ кипѣвшаго кофейника, ароматъ котораго придавалъ комнатѣ какую-то уютность, она отерла привыкшіе къ слезамъ глаза и стала благодарить за радушную встрѣчу.

— Я была прежде довольно горда, но это было у меня напускное. Всевышнему угодно было ниспослать на меня испытаніе, хотя я старалась, какъ только могла. При дворѣ Христіана все дѣлается весьма легкомысленно и мнѣ хотѣлось уберечь королеву отъ многаго. Поэтому я была съ ней строгой, графъ Голькъ успѣлъ разставить мнѣ ловушку. Я попала въ нее, но Господь еще накажетъ его за меня.

Она стала изливаться въ жалобахъ на друзей короля и на него самого.

Госпожа фонъ-Тоттъ слушала ее, качая головой, но у Минетты были ушки на макушкѣ: пріятно было узнать что-нибудь о Божьемъ свѣтѣ, гдѣ люди смѣялись и плакали, любили и ненавидѣли, о томъ свѣтѣ, къ которому когда-то принадлежалъ Эневальдъ и въ которой бочкомъ входилъ и полковникъ Коллеръ, хотя онъ и увѣрялъ, что онъ солдатъ, а не придворный.

Фонъ-Плессенъ много разсказывала о королевѣ. Она любила ее горячо, дай Каролина-Матильда не прочь была удержать ее при себѣ, но она была безсильна противъ Конрада Голька и его клевретовъ.

— Отчего это Струэнзе не разгонитъ всю эту компанію? — спросила госпожа Тоттъ. — Вѣдь онъ теперь въ большой силѣ.

— Когда меня уволили, онъ жилъ еще въ Альтонѣ. Но, конечно, онъ никогда не будетъ въ такой силѣ, какъ Голькъ.

Тутъ къ обществу присоединилась герцогиня. Она сильно постарѣла за послѣдніе четыре года, но попрежнему любила общество, любила послушать, что на бѣломъ свѣтѣ дѣлается.

Она добродушно протянула руку госпожѣ фонъ-Плессенъ и пожалѣла, что ей теперь приходится вести кочевой образъ жизни.

— Впрочемъ, вѣчная родина ждетъ васъ, — сказала она въ видѣ утѣшенія. Но госпожа фонъ-Плессенъ, не имѣя большого желанія попасть туда, залилась слезами.

Время послѣ обѣда прошло довольно пріятно. Оберъ-гофмейстерина живо изображала, какъ постепенно возвышался Струэнзе, какъ вдругъ карликъ Іонасъ, призванный теперь къ отправленію своей торжественной обязанности, доложилъ, что пріѣхала госпожа фонъ-Кваленъ изъ Киля. Эммелина поспѣшно пошла навстрѣчу маленькой дамѣ, которая приходилась сестрой ея умершему мужу.

— Chère Claudine, c’est une surprise!

Герцогиня милостиво привѣтствовала вошедшую. Госпожа фонъ-Кваленъ поцѣловала ей руку и сказала нѣсколько подходящихъ къ случаю словъ. Затѣмъ она подняла свои глаза на госпожу фонъ-Плессенъ.

— Я много слышала о васъ и очень рада познакомиться съ вами. Я не принадлежу къ числу людей, которые ко всему относятся съ точки зрѣнія милости двора.

Она отказалась отъ кофе, считая его заморскимъ напиткомъ, и попросила стаканъ воды. Сидя въ креслѣ, она принялась осматривать Минетту, которая подала ей воды.

— Это твоя племянница? Очень рада съ нею познакомиться.

Она важно поднялась съ мѣста, сдѣлала легкій поклонъ и снова сѣла. Минетта едва удерживалась отъ смѣха. Однако въ оберъ-гофмейстеринѣ не было ничего смѣшного: она только исполняла строго то, что отъ нея требовали.

Хотя ей не было еще и пятидесяти лѣтъ, но на видъ она казалась гораздо старше. Ея глаза при случаѣ еще могли блестѣть, а по ея пожелтѣвшему лицу изрѣдка пробѣгала улыбка всякій разъ, какъ разговоръ заходилъ о большомъ свѣтѣ, отъ котораго онѣ были теперь такъ далеко.

Это видно было по ихъ разговору. Герцогиня и Эммелина безпрестанно заговаривали о своихъ родственникахъ, съ которыми онѣ били такъ дружны въ молодости и которые теперь давно покоились въ могилѣ. Онѣ все обращали свой взоръ къ прошлому, тогда такъ Плессенъ старалась говорить о настоящемъ, что могло быть пріятнѣе для госпожи фонъ-Кваленъ. Но старушекъ нельзя было остановить никакими силами. Поэтому гостья мало-по-малу смолкла, а Плессенъ скоро стала прощаться Она заняла комнатку на почтовой станціи и хотѣла разложить свой чемоданъ.

Минетта, по желанію госпожи Плессенъ, пошла съ нею. Когда онѣ проходили черезъ дворъ замка, имъ навстрѣчу попался карликъ Іонасъ, отвѣсившій имъ глубокій поклонъ.

— Онъ кланяется мнѣ, какъ будто не зная, что я уже больше не оберъ-гофмейстерина, — сказала Плессенъ спутницѣ.

— Мнѣ это извѣстно, — фамильярно отвѣчалъ карликъ. — Но это ничего не значитъ: сегодня оно такъ, завтра иначе. Развѣ мы не были свидѣтелями? Кто мигъ это думать о Струэнзе? Я его, можно сказать, стащилъ съ постели для графа Ранцау. Около его кровати стоялъ скелетъ и скалилъ на меня зубы. А теперь этотъ Струэнзе чуть ли не такая же важная персона, какъ и министръ. Если онъ пріѣдетъ когда-нибудь въ Ашебергъ, ужъ я добьюсь того, чтобы взглянуть на него.

Оберъ-гофмейстерина разсѣянно слушала рѣчи портного, но при послѣднихъ его словахъ она насторожилась.

— Г. Струэнзе пріѣдетъ сюда, въ окрестности Ашеберга?

— И король тоже! — сообщилъ карликъ, принимая важный видъ. — И королева съ нимъ, отъ которой у меня сохранился шиллингъ. Пока это еще секретъ, по скоро объ этомъ будетъ объявлено. Управляющій замкомъ въ Ашебергѣ отдалъ мнѣ привести въ порядокъ всѣ ливреи, и я сижу надъ ними день и ночь. Но я очень радъ этому. Самое теперь время для короля заѣхать въ Плонъ. Этотъ городокъ будетъ почище, чѣмъ Альтона или Киль. Не правда ли, ваша милость?

Отъ удовольствія его глаза даже заблестѣли. Фонъ-Плессенъ невольно разсмѣялась, но Минеттта была сосредоточена.

— Онъ выдаетъ мнѣ всѣ секреты, такъ какъ онъ зналъ меня еще ребенкомъ, хотя его розсказни не вѣрны. Правда, я слышала, что король и королева предполагали совершить поѣздку въ Шлезвигъ — въ городъ Шлезвигъ и въ замокъ Травенталь. Неужели Ранцау вдругъ оказался въ такой чести, что король собирается удостоить его своимъ посѣщеніемъ?

Минетта молчала. О графѣ Ранца.у ей приходилось слышать немного. То былъ большой вельможа, который довольно рѣдко проѣзжалъ по узкимъ улицамъ Плона. О немъ только и было извѣстно, что большею частью живетъ онъ въ Даніи. Онъ не обращалъ никакого вниманія на герцогиню. Если онъ дѣйствительно ждетъ королевскаго визита, то это событіе никоимъ образомъ не коснется Плона.

Госпожа фонъ-Плессенъ продолжала свою рѣчь. Мысленно она опять жила въ большомъ свѣтѣ и не могла понять, какъ тамъ могли о ней забыть. Минетта разсѣянно слушала соловья, который пѣлъ свою чудную пѣснь на берегу озера. Когда-то она прислушивалась къ ней съ замираніемъ сердца. То было время, когда около нея стоялъ Эневальдъ Брандтъ, они оба вели ту полушутливую бесѣду, за которой скрывается взаимное нѣжное чувство. Теперь сердце ея дрожало отъ горя, и она едва имѣла силы удерживать на своемъ лицѣ привѣтливое выраженіе.

Золотой майскій день былъ еще далекъ отъ заката. Надъ озеромъ лежала красноватая вечерняя тѣнь, а сто зеленые берега, терялись въ голубоватомъ туманѣ.

Госпожа фонъ-Плессенъ взглянула на этотъ красивый пейзажъ и сѣла на скамейку подъ зеленымъ вязомъ, возлѣ террасы замка.

— Тамъ дальше находится мой маленькій замокъ, господинъ камергеръ, — раздался въ эту минуту рѣзкій голосъ графа. Ранцау. — Онъ нѣсколько запущенъ, и по коридорамъ его бродитъ ночью привидѣніе. Но это привидѣніе такъ невѣжливо, что ни разу не показалось мнѣ. хозяину дома. Но мои слуги видятъ его въ ночь подъ новый годъ. Я надѣюсь, что это привидѣніе не посмѣетъ побезпокоить ихъ величествъ.

Госпожа фонъ-Плессенъ быстро поднялась съ мѣста и пошла навстрѣчу графу.

— Monsieur le comte, я очень рада видѣть васъ здѣсь среди этихъ тихихъ полей. Вы, кажется, упоминали объ ихъ величествахъ? Стало быть, высочайшія персоны собираются сдѣлать вамъ визитъ?

Хотя Ранца у и былъ крайне озадаченъ этой неожиданной встрѣчей, но не показалъ и виду и вѣжливо поклонился.

— Я также чрезвычайно радъ, что вижу васъ въ добромъ здоровьѣ. Вы правы, жить въ идиллической обстановкѣ лучше, чѣмъ при дворѣ.

— Я не скажу этого, графъ. Но я надѣюсь на вашу помощь. Конрадъ Голькъ заставилъ меня удалиться, а вѣдь вы ненавидѣли его такъ же, какъ и я.

Ранцау улыбнулся.

— Не слѣдуетъ питать ни къ кому ненависти. Это противно христіанскому ученію. Самое лучшее на свѣтѣ быть довольнымъ тѣмъ, что дается Богомъ и государемъ. Поэтому и вамъ нужно быть довольной своимъ положеніемъ.

И, поклонившись, онъ повернулся отъ нея въ другую сторону. Госпожа. фонъ-Плессенъ поднесла платокъ къ глазамъ. Такъ было всегда. Всѣ тѣ, которые прежде обращались съ нею почтительно и даже заискивали въ ней, теперь отходили отъ нея, какъ этотъ Ранцау, несмотря на то, что онъ держалъ себя гораздо независимѣе, чѣмъ другіе придворные.

Пока бывшая оберъ-гофмейстерина разговаривала съ графомъ Голькомъ, къ Минеттѣ подошелъ какой-то господинъ.

— Chère cousine, quelle bonheur! — сказалъ онъ, протягивая руку въ кружевномъ обшлагѣ.

Она едва вѣрила своимъ глазамъ.

Эневальдъ Брандтъ!

— Это я, Эневальдъ Брандтъ, живъ и невредимъ. Я думаю, что вамъ пріятно будетъ увидѣться со мной.

— Я очень рада, — сказала она машинально. Ее душилъ гнѣвъ. — Для меня вы давно уже умерли.

Онъ сѣлъ рядомъ съ нею. играя шпагой.

— Вы не должны такъ отчуждаться отъ меня. Всякая прелестная женщина должна умѣть прощать. Мы были добрыми друзьями и останемся ими.

Онъ схватилъ ее за руку. Ей хотѣлось ударить его.

Эневальдъ не замѣтилъ этого движенія. Онъ началъ разсказывать о себѣ и о своихъ дѣлахъ. Теперь онъ опять въ милости у короля. Это произошло внезапно. Онъ произведенъ въ камергеры и теперь ищетъ здѣсь помѣщенія, въ которомъ могли бы остановиться ихъ величества.

— Я только сегодня пріѣхалъ въ Киль и рѣшилъ поѣхать съ графомъ Ранцау въ Ашебергь, — сказалъ онъ. — Въ этомъ замкѣ ихъ величества пробудутъ дольше, и, если вы скажете мнѣ хоть одно слово, я постараюсь устроить такъ, чтобы король посѣтилъ и Плонъ. Каролина-Матильда была когда-то благосклонна къ вамъ. Можетъ быть, она теперь вспомнитъ о васъ.

Минетта встала.

— Сомнѣваюсь въ этомъ, — холодно сказала она. — Она забыла меня, какъ и всѣ другіе. Я дѣвушка бѣдная и гожусь только для забавы на полчаса.

Она догнала госпожу фонъ-Плессенъ и пошла рядомъ съ нею. Въ кустахъ около озера заливался соловей, верхушки деревьевъ слегка колыхались отъ вѣтерка. Но ни Плессенъ, ни ея спутница не замѣчали прелестной весны. Одна была охвачена тоской по придворной жизни, въ другой бушевалъ гнѣвъ. Мало-по-малу Минетта справилась съ собой, боясь обнаружить свое негодованіе. Небогатая дѣвушка не смѣла сердиться: она должна была только терпѣть и радоваться тому, что для нея нашелся уголъ, въ которомъ она могла укрыться отъ бурь и непогоды. Сегодня этотъ уголъ — въ замкѣ Плонъ, а завтра неизвѣстно гдѣ.

II.

Эммелина фонъ-Тоттъ съ удовольствіемъ выслушала разсказъ о томъ, какъ Минетта встрѣтила Ранца у и Брандта. Герцогиня также пожелала выслушать всѣ подробности этого событія, въ особенности заинтересовавшись тѣмъ, что ихъ величества могутъ посѣтить Плонъ.

Она была уже слишкомъ стара и больна, и это сообщеніе не слишкомъ ее взволновало.

— Итакъ, Брандтъ сталъ камергеромъ? — спрашивала Эммелина племянницу, усѣвшись въ ея комнатѣ и принимаясь за вязанье.

Минетта кивнула головой. Она нарочно разсказала объ этой встрѣчѣ потому, что завтра сообщила бы обо всемъ Плессенъ! Къ тому же она уже привыкла говорить объ Эневальдѣ какъ о постороннемъ человѣкѣ.

Старая фонъ-Тоттъ нѣкоторое время работала молча.

— Гм…-- промолвила она наконецъ. — При дворѣ въ Копенгагенѣ есть, стало быть, новости. Моя невѣстка Клодина подтверждаетъ это. А ей это должно быть хорошо извѣстно — у ней столько знакомыхъ при дворѣ. Да, она иногда получаетъ письма отъ самой вдовствующей королевы. Она очень любитъ полковника Коллера, хвалитъ его и говоритъ, что онъ очень порядочный человѣкъ, хотя, конечно, онъ и не такъ отшлифованъ, какъ наши придворные.

— Тетя, я его терпѣть не могу! — воскликнула съ раздраженіемъ Минетта.

Госпожа фонъ-Тоттъ взяла табакерку, стоявшую возлѣ нея на столикѣ, и задумчиво понюхала.

— Дитя мое, на твоемъ мѣстѣ я бы не упускала такого случая. Когда закроются мои старые глаза, ты, по крайней мѣрѣ, была бы не одна.

Спускались уже сумерки, и красноватыя крыши городскихъ домиковъ словно подернулись туманомъ. Здѣсь наверху, въ замкѣ было еще свѣтло, и угасавшій свѣтъ мягко ложился на старческое лицо Эммелины. Лицо это носило отпечатокъ такой доброты и кротости, что Минеттѣ вдругъ стало грустно. Она нагнулась къ теткѣ и поцѣловала ея руку.

— Будемъ надѣяться, что мы еще долго не разстанемся съ вами.

— Кто знаетъ!

Старушка задумчиво смотрѣла впередъ и вдругъ тряхнула головой, какъ бы желая отогнать назойливыя мысли.

— Брандтъ былъ совсѣмъ не для тебя, — заговорила она обычнымъ своимъ тономъ. — Я замѣтила это сейчасъ, какъ только я поговорила съ нимъ въ Альтонѣ. Не вѣрь ему. Онъ теперь въ милости у короля, по это вѣдь не долго будетъ продолжаться. Такъ-то. Помоги-ка мнѣ лучше приготовить комнату для невѣстки. Она ѣдетъ къ теткѣ Бухвальдъ и здѣсь поселится.

Черезъ четверть часа госпожа фонъ-Кваленъ вернулась обратно. Она сдѣлала въ городѣ кое-кому изъ родственниковъ визиты, но ей не удалось устроиться ни у кого. Одна изъ комнатъ Эммелины, предназначавшаяся для пріѣзжающихъ, была быстро приведена въ порядокъ, и госпожа фонъ-Кваленъ съ удивленіемъ смотрѣла, какъ быстро Мппетта сумѣла обтесать ея неуклюжую деревенскую прислугу.

Передъ тѣмъ, какъ всѣмъ итти спать, разъяснилась и причина, заставившая гостью пріѣхать изъ Киля. На слѣдующій день въ женскомъ монастырѣ въ Прецѣ должно было состояться большое торжество, и у настоятельницы предполагался большой обѣдъ, къ которому были приглашены многіе высшіе чиновники, духовенство и дворянство. Получили приглашеніе также и герцогиня, госпожа фонъ-Тоттъ и гостья изъ Киля. Послѣдней не хотѣлось ѣхать одной, и вотъ она завернула въ Плонъ, чтобы обезпечить себѣ хорошую компанію.

— Кромѣ того, мнѣ хотѣлось повидать и тебя, — говорила она, обращаясь къ невѣсткѣ.

Госіюжа фонъ-Тоттъ говорила очень мало, но на слѣдующее утро, когда ея гостья, выспавшись хорошенько, появилась въ пестромъ капотѣ и стала съ аппетитомъ уничтожать утренній завтракъ, Оммелина произвела диверсію въ сторону.

— Рѣчи суперинтендента Струэнзе мнѣ не нравятся. Онъ какъ-то разъ сказалъ у насъ въ Плонѣ ужасную проповѣдь о страшномъ судѣ, хотя въ церкви была сама ея свѣтлость и не совсѣмъ удобно было объ этомъ говорить.

— Mon Dieu, Эммелина, неужели ты думаешь серьезно, что знатные люди недоступны искушенію дьявола и что короля и князья не подлежатъ осужденію?

— Да, я убѣждена въ этомъ, — и старушка боязливо оглянулась вокругъ себя.

— А мнѣ только пріятны такія проповѣди. Да и монастырскимъ дѣвицамъ не мѣшаетъ послушать, какъ горячо въ аду. А то онѣ такія веселыя и больше думаютъ о разныхъ празднествахъ, чѣмъ о спасеніи своей души.

Обѣ невѣстки долго еще бесѣдовали между собою.

Въ воскресенье утромъ у подъѣзда замка появилась старая почтмейстерская карета. Въ нее сѣли только фонъ-Кваленъ и Минетта, а госпожа фонъ-Тоттъ осталась дома и махала уѣзжающимъ платкомъ съ террасы замка.

— Постарѣла Эммелина, — сказала фонъ-Кваленъ, усаживаясь поудобнѣе въ карету. — Да и не удивительно! Вѣдь ей ужъ за семьдесятъ лѣтъ. А мнѣ еще нѣтъ шестидесяти. Вотъ почему я и не боюсь Адама Струэнзе, хотя его сынъ сталъ могущественнѣе самого кабинетъ-министра графа Берншторфа.

Она закуталась въ платокъ и махнула рукой на ворона, перелетѣвшаго черезъ дорогу.

— Прежде у Эммелины было больше мужества, чѣмъ у меня. Да и свѣтъ она знала лучше. Она живала при четырехъ дворахъ, а я только и видѣла, что Копенгагенъ. Но она сдѣлала одну ошибку. Она должна была оставаться въ Килѣ или Копенгагенѣ.. Когда состаришься, то трудно гнуть шею передъ кѣмъ бы то ни было, хотя бы передъ герцогиней Христиной Армгардтъ.

Госпожа Кваленъ долго еще продолжала говорить и все въ томъ же сухомъ тонѣ.

Женскій монастырь въ Прецѣ былъ расположенъ въ очень живописной мѣстности, среди лѣсовъ и луговъ. Въ то время, какъ карета тихо плыла между полей, даже сухая душа фонъ-Кваленъ была растрогана.

— Ахъ, дорогое дитя мое, здѣсь я бѣгала, когда была еще дѣвочкой съ бѣлокурой косой и въ кружевномъ платьицѣ. Мы смѣялись надъ обитательницами монастыря и дѣлали имъ разныя гримасы.

Сдѣлавъ крутой поворотъ, карета вдругъ остановилась передъ домикомъ настоятельницы, которая собиралась уже итти въ церковь. Она была въ черномъ шелковомъ платьѣ съ настоящими брабантскими кружевами.

Графиня Кларели Ранцау отличалась настоящими аристократическими манерами и дѣлала строгое различіе между молодыми дѣвицами, которыя желали поступить въ монастырь.

Настоятельница ввела пріѣзжихъ въ небольшую, заросшую плющемъ церковь. Минетта отошла къ молодымъ монастыіжамъ, а фонъ-Кваленъ, какъ почетная гостья, пошла по правую руку отъ настоятельницы.

Въ церкви было уже довольно много народу. Алтарь былъ украшенъ розами.

— Пришлось для отца Струэнзе приготовиться какъ можно лучше, — сказала одна изъ монастырокъ Минеттѣ.

Раздались тихіе звуки органа. Двѣ дѣвушки раскрыли толстый молитвенникъ и чистымъ голосомъ запѣли псалмы. А посѣтительницы шептались между собою, передавая всякія городскія сплетни. Минеттѣ то и дѣло слышались имена короля, Голика, Струэнзе, Брандта.

Сначала она пыталась думать о чемъ-нибудь другомъ, о поселянахъ, которые сидѣли въ церкви и которымъ предстояло выслушать строгую проповѣдь, о важныхъ дамахъ въ шелковыхъ платьяхъ, съ мушками на лицѣ и въ огромныхъ шляпахъ. То она радовалась, что услышитъ отца того человѣка, о которомъ въ Даніи съ каждымъ днемъ говорили все больше и громче. Простой врачъ, жившій при дворѣ всего года два и отличавшійся такимъ могуществомъ, какого не имѣлъ и самъ кабинетъ-министръ, былъ, конечно, любимой темой всѣхъ разговоровъ.

Докторъ Струэнзе! Тотъ самый, который не одному юнкеру бросалъ кровь и выдергивалъ зубы и котораго за его заслуги удостаивали снисходительнаго разговора,! А теперь онъ совѣтникъ короля, и любой вельможа, которому удавалось привлечь на себя его вниманіе, чувствовалъ себя польщеннымъ.

Органъ продолжалъ играть, сквозь открытое окно лился въ душную церковь теплый лѣтній воздухъ, розы у алтаря благоухали, и Христосъ между ними улыбался ласково и всепрощающе.

Вдругъ на каѳедрѣ поднялась высокая фигура суперинтендента. Онъ поднялъ руки и произнесъ текстъ:

— Блажешш страждущіе, ибо они утѣшатся.

По церкви прошло движеніе изумленія. Всѣ думали, что здѣсь они встрѣтятъ укоры, а не утѣшеніе, предполагали услышать Ветхій Вавѣтъ съ его пламенными словами покаянія. Что же должны были значить такія неподходящія къ случаю слова?

Одна Нинетта, сложивъ руки, внимательно прислушивалась къ сухому голосу проповѣдника. Лицо его было мрачно, а глаза угрюмы. Въ немъ не было ничего привлекательнаго. Онъ рубилъ слова, какъ будто желая поскорѣе отъ нихъ отдѣлаться. И вдругъ она почувствовала, что она давно уже носитъ въ себѣ страданіе и что будетъ день, когда она утѣшится.

Всѣ слушатели были, видимо, разочарованы, и не одна госпожа фонъ-Кваленъ понюхивала табачокъ и сокрушенно качала головой. Многіе, впрочемъ, стали тереть себѣ глаза, воображая, что это они-то и есть страдающіе и что они только не догадывались объ этомъ.

Около часу говорилъ Струэнзе, но проповѣдь не понравилась, хотя никто не могъ сказать, чѣмъ именно.

Госпожа фонъ-Кваленъ поспѣшила выразить свое мнѣніе.

— Отличное время, — шепнула она настоятельницѣ. — Лучше было бы, если бы онъ говорилъ еще грубѣе, чѣмъ заставлять другихъ думать о такихъ грѣхахъ, которые мы и не замѣчаемъ.

Настоятельница разсѣянно кивнула головой.

Но когда кончилась служба и у настоятельницы собрались всѣ приглашенные къ обѣду, всѣ стали подходить къ пастору, говоря при этомъ какую-нибудь любезность, потому ли, что это было такъ принято, или потому, что никто не рѣшался быть непривѣтливымъ съ отцомъ королевскаго любимца.

Подошла къ нему и госпожа фонъ-Кваленъ.

— Достопочтенный отецъ когда-то гремѣлъ противъ грѣшниковъ гораздо сильнѣе, — сказала она.

Тотъ посмотрѣлъ на нее своими глубоко всаженными глазами.

— Вамъ хотѣлось бы проповѣди посильнѣе?

Собесѣдница принялась разглаживать кружевной воротникъ своего платья.

— Всѣхъ насъ слѣдовало бы хорошенько выдрать за уши, — отвѣчала она откровенно. — Отчего вы пропустили такой случай?

— Неужели оттого, что ихъ выдрать за уши, они будутъ грѣшить меньше? — сухо спросилъ онъ.

— Конечно, нѣтъ, но совѣсть у нихъ спокойна.

— Никогда этого не будетъ, — отрѣзалъ онъ и отвернулся.

Госпожа фонъ-Кваленъ смущенно посмотрѣла на его спину, и не безъ удовольствія хлопнула по крышкѣ своей табакерки.

— Однако, онъ порядочно-таки грубъ, — сказала она Минеттѣ, подходя къ ней. — Это мнѣ, впрочемъ, нравится. Такъ суперинтенденту и подобаетъ.

Отецъ королевскаго любимца, въ самомъ дѣлѣ, не былъ придворнымъ. Смѣло и холодно бросалъ онъ правду въ лицо людямъ. Сидя между настоятельницей и монастырскимъ священникомъ, онъ, ко всеобщему удивленію, не сказалъ ни слова о своемъ сынѣ и дѣлалъ недовольный видъ, когда другіе говорили о немъ комплименты. Наоборотъ, онъ рѣзко обрывалъ собесѣдниковъ, когда тѣ пытались навести разговоръ на теперешняго любимца короля.

Когда монастырскій священникъ заговорилъ съ нимъ о счастьѣ, которое проливаетъ на каждаго королевская милость, онъ произнесъ стихотвореніе, начинавшееся словами:

Не вѣрь князьямъ,

Они, какъ тонкій лучъ, непрочны.

Онъ говорилъ громко, и слова эти были слышны всѣмъ присутствующимъ. Даже наиболѣе беззаботные казались смущенными. Только госпожа фонъ-Кваленъ, осушившая большой стаканъ вина, сухо усмѣхнувшись, сказала сосѣду:

— Онъ не такъ ужъ неправъ. Большинство королей оправдываютъ поговорку: variatio delectat!

Остальные присутствующіе заговорили о болѣе безопасныхъ вещахъ — объ охотѣ, о глупыхъ крестьянахъ, которые на нихъ жалуются, о графѣ фонъ-Ашебергѣ, который недавно поселился въ своемъ замкѣ и ждетъ посѣщенія короля. Датскій дворъ въ тѣ времена былъ совершенно нѣмецкимъ. Каждый изъ шлезингъ-голштинскихъ бароновъ имѣлъ тамъ родственниковъ или самъ живалъ нѣкоторое время въ непосредственной близости къ королю. Король и королева говорили по-нѣмецки или по-французски. Люди же, говорившіе по-датски, считались невоспитанными. Немудрено, что нѣмецкіе подданные находили вполнѣ естественнымъ и эти пріѣзды короля въ Шлезвигъ.

Минетта сидѣла между двумя молодыми дѣвушками, которыя съ самаго начала стали ухаживать за ней самымъ внимательнымъ образомъ, стараясь, чтобы она получала каждаго кушанья, которыя подавались въ изобиліи. Онѣ подливали ей и вина, не забывая при этомъ и себя.

— Кушайте и пейте, сколько вамъ угодно, — чуть не въ сотый разъ повторяли онѣ, — За все заплатитъ монастырскій казначеи, который потомъ разложитъ на насъ всѣ расходы.

Обѣ дѣвушки весело болтали, а Минетта съ завистью вглядывалась въ ихъ оживленныя, молодыя, свѣжія лица. Ни одиночество, ни заботы еще не успѣли наложить на нихъ своихъ слѣдовъ.

Оберъ-пасторъ говорилъ о страдающихъ: они будутъ утѣшены. Но когда? Когда умрутъ? И Минетта съ какимъ-то недоумѣніемъ стала смотрѣть на оберъ-пастора, съ которымъ настоятельница вела о чемъ-то оживленный разговоръ.

За столомъ становилось все веселѣе. Одинъ изъ обѣдавшихъ поднялся и сказалъ рѣчь, благодаря настоятельницу за гостепріимство. Вдругъ одинъ изъ слугъ подошелъ къ настоятельницѣ и что-то шепнулъ ей на ухо. Та быстро встала съ мѣста, вышла и вскорѣ вернулась въ сопровожденіи блѣднаго молодого человѣка, при появленіи котораго все общество почтительно поднялось.

Пожаловалъ графъ Конрадъ Гилькъ. Это было великолѣпно и почти невѣроятно. Но такъ какъ у его сіятельства была въ монастырѣ родственница, то проѣздомъ изъ Киля въ Шлезвигъ любимецъ короля рѣшилъ освѣтить лучами своей особы и монастырь въ Прецѣ. Онъ довольно грубо повернулся спиной къ суперинтенденту, но понравился всѣмъ дамамъ — старымъ и молодымъ.

По окончаніи стола, молодежь удалилась въ залитый солнцемъ монастырскій садъ, а старшіе остались за стаканомъ вина. Мужчинамъ были предложены трубки, которыя они и раскурили. Графъ Голькъ отказался и отъ вина и отъ трубки, выслушивалъ обращенія къ нему съ высокомѣрной миной и свысока шутилъ съ дамами, съ большинствомъ которыхъ онъ былъ, повидимому, знакомъ. На Минетту онъ, разумѣется, не обращалъ вниманія, но она хорошо помнила его блѣдное лицо и высокомѣрную осанку. Четыре года тому назадъ онъ обратилъ на себя всеобщее вниманіе своими богатыми нарядами и тѣмъ еще, что нанесъ рану графу Ранцау. Эта безумно-дерзкая выходка не повредила ему. Оба противника, повидимому, примирились, ибо безъ содѣйствія своего любимца король Христіанъ едва ли рѣшился бы посѣтить Ашебергъ.

Какъ въ полуснѣ думала о всемъ этомъ Минетта. Монастырки оставили ее въ покоѣ и теперь устроили на лугу веселыя игры. Въ одной изъ аллей ходилъ пасторъ Струэнзе, о чемъ-то бесѣдуя съ монастырскимъ священникомъ. На него уже никто не обращалъ вниманія. Придворный воздухъ, который принесъ съ собой графъ Голькъ, вскружилъ всѣмъ голову.

Минетта сидѣла одна на возвышенномъ мѣстѣ сада и скучала о тихомъ плонскомъ замкѣ. Къ сожалѣнію, госпожа, фонъ-Кваленъ удалилась въ покои настоятельницы, рѣшила тамъ отдохнуть хорошенько и, видимо, не думала о возвращеніи.

— Могу я поговорить съ вами? — вдругъ раздался сзади ея чей-то голосъ.

Передъ нею стоялъ господинъ съ черными глазами. Онъ былъ одѣтъ въ костюмъ ученаго. Хотя на немъ и не было шелковаго одѣянія, тѣмъ не менѣе Внѣшность его была довольно красива. Видимо, онъ хорошо зналъ себѣ цѣну.

— Вы не изволите меня знать, — прибавилъ онъ. замѣтивъ вопросительный взглядъ Минетты. — Я имѣлъ, однако, случай продавать вамъ лекарства изъ аптеки въ Альтонѣ. И больше всего разныя микстуры для госпожи фонъ-Золенталь, которая, слава Богу, наслаждается сильнымъ здоровьемъ.

— Синьоръ Феррони, какимъ образомъ вы здѣсь? — спросила она съ удивленіемъ.

Бывшій провизоръ изъ аптеки Небелунга только разсмѣялся, усаживаясь противъ Минетты на обрубокъ дерева.

— Изъ аптекаря я сдѣлался секретаремъ! — сказалъ онъ. — До послѣдняго времени я былъ на службѣ у графа Голька. Теперь онъ предоставилъ мнѣ мѣсто. Я назначенъ на службу въ кильскую таможню.

— Жаль, что вы бросили ваше занятіе, — невольно проговорила его собесѣдница. По Феррони не обратилъ вниманіе на ея Лова.

— Графъ Голькъ не отказывалъ мнѣ въ своемъ покровительствѣ. Вчера я узналъ, что онъ будетъ сегодня здѣсь въ монастырѣ, и я хочу сообщить ему одну новость. Меня послали въ садъ, но я не рѣшаюсь присоединиться къ обществу столь прекрасныхъ дамъ.

Онъ посмотрѣлъ на лужайку, гдѣ веселилась молодежь. Въ центрѣ ея были графъ Голькъ и настоятельница.

— Онъ держится словно король! — невольно сказала Минетта.

Феррони только глубоко вздохнулъ.

— Мнѣ нужно шепнуть ему одно словечко. Прошу васъ, помогите мнѣ!

Минетта удивилась сначала тому, что итальянецъ такъ хорошо говоритъ по-нѣмецки, а потомъ ее поразило то чувство, которое онъ питаетъ къ этому щеголю, у котораго на лицѣ было написано высокомѣріе и своеволіе. Впрочемъ, ей некогда было заниматься высокомѣріемъ. По лугу шелъ тотъ самый человѣкъ, котораго она любила. На немъ былъ роскошный костюмъ, и самъ онъ былъ украшенъ лентой, какъ и графъ Голькъ. Танцующей походкой онъ прошелъ мимо дамъ, направляясь къ суперинтенденту, который покончилъ свой разговоръ съ монастырскимъ священникомъ и, видимо, хотѣлъ съ нимъ распроститься.

— Какое счастье, достопочтенный отецъ, что я могу привѣтствовать васъ и кстати сообщить вамъ, что вашъ достоуважаемый сынъ находится въ добромъ здоровьѣ и пребываетъ теперь съ ихъ величествами въ Килѣ и на дняхъ прибудетъ въ здѣшнія мѣста.

Брандтъ нарочно говорилъ громко. Дамы, молодыя и уже въ лѣтахъ, тѣснились вокругъ него, стараясь не проронить ни одного слова изъ этого, что онъ говорилъ. Только суперинтендентъ смотрѣлъ на придворную выскочку совершенно равнодушно.

— Я прошу Господа Бога только объ одномъ чтобы мой сынъ вспомнилъ о безсмертной душѣ своей, — кратко отвѣчалъ онъ.

Брандтъ поклонился.

— Не премину передать ему ваше пожеланіе. Я увѣренъ, что ваши слова падутъ на благодатную почву.

Онъ сталъ вынимать изъ кармана записную книжку и, повидимому, только теперь замѣтилъ графа Голька.

— Monsieur le comte, вы здѣсь? Его величество думаетъ, что вы точно поняли его желаніе.

— Какое желаніе?

Графъ Голькъ медленно направился къ нему, а Брандтъ смѣющимися глазами осматривалъ стоявшее вокругъ него общество, къ которому присоединились теперь настоятельница и болѣе пожилыя дамы…

— Мои Dein, его величество соизволилъ уволить васъ отъ вашихъ почетныхъ должностей. Мнѣ третьяго дня король приказалъ увѣдомить васъ о своемъ рѣшеніи

— Его величество, вѣроятно, изволилъ пошутить, — сказалъ Голькъ, блѣднѣя, какъ полотно.

Брандтъ съ улыбкой передалъ ему пакетъ, запечатанный большою печатью.

— Здѣсь все написано чернымъ по бѣлому, графъ. Можетъ быть, впослѣдствіи его величество еще призоветъ васъ на службу и дастъ вамъ какое-нибудь мѣсто, хотя я не посовѣтовалъ бы ему этого.

— Злодѣй!

И павшій любимецъ въ ярости схватился за свою шпагу.

— Въ этомъ убѣжищѣ мира нельзя прибѣгать къ оружію, — строго сказалъ ему монастырскій священникъ.

Графъ Голькъ опустилъ руки.

— Вы правы, мой часъ еще не пробилъ.

Онъ вложилъ шпагу въ ножны и, не удостоивъ взглянуть на Брандта, прошелъ съ высоко поднятой головой мимо гостей, которые еще нѣсколько минутъ тому назадъ толпились вокругъ него, а теперь всѣ отхлынули отъ него. Только суперинтендентъ поспѣшилъ къ нему и схватилъ его за расшитый золотомъ камзолъ.

— Благодарите Господа Бога за то, что у васъ теперь будетъ время подумать о своей безсмертной душѣ.

Павшій любимецъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на этого человѣка, съ которымъ еще недавно онъ обошелся такъ высокомѣрно, и, пожавъ плечами, пошелъ дальше. Никто не вернулъ его, никто не пошелъ за нимъ: немилость короля была хуже смерти.

Между тѣмъ Эневальдъ Брандтъ извинился передъ настоятельницей за то, что явился въ ея обитель съ такимъ дурнымъ извѣстіемъ. Но король желалъ, чтобы увольненіе графа состоялось какъ можно скорѣе и притомъ публично.

Всѣ были довольны. Тамъ, гдѣ часъ тому назадъ былъ центромъ всего графъ Голькъ, царилъ теперь Брандтъ, который болталъ всякія глупости съ молодежью и говорилъ почтительно со старшими.

Онъ держалъ себя очень любезно, и даже Минетта, наблюдавшая всю сцену издали, должна была признать это. Синьоръ Феррони наблюдалъ восходящее свѣтило съ большимъ вниманіемъ. Онъ не рѣшался подойти къ графу и, казалось, тоже былъ доволенъ всѣмъ совершившимся. Онъ только замѣтилъ, что хотѣлъ шепнуть своему покровителю о томъ, что ему готовится, и такимъ образомъ снасти его отъ посрамленія. Онъ не пошелъ, однако, за нимъ и все время упорно держался недалеко отъ Минетты, даже въ ту минуту, когда Брандтъ обратилъ на нее вниманіе и сталъ раскланиваться весьма непринужденно.

— Милѣйшая кузина, вы здѣсь. Я въ восторгѣ отъ того, что вижу васъ, и благословляю боговъ, которые привели меня въ этотъ прелестный уголокъ. Что можетъ быть лучше этого цвѣта нашего дворянства. И, какъ контрастъ съ намъ — высшее наше духовенство! Говорятъ, суперинтендентъ сказалъ дивную проповѣдь.

Эневальдъ говорилъ нарочно громкимъ голосомъ и слѣдилъ глазами за суперинтендентомъ, который въ эту минуту какъ разъ прощался со всѣми гостями.

Настоятельница проводила его до воротъ. По дорогѣ дамы усердно пожимали ему руку: съ первымъ духовнымъ лицомъ въ округѣ не мѣшаетъ жить въ мирѣ и согласіи.

Адамъ Струэнзе принималъ всѣ эти любезности, какъ должное, бормоталъ въ отвѣтъ кое-какія благодарности и хотѣлъ уже выйти изъ сада, какъ вдругъ передъ нимъ предсталъ Эневальдъ Брандтъ.

— Могу я передать поклонъ вашему сыну? — вкрадчиво началъ онъ. — На дняхъ я опять буду съ нимъ вмѣстѣ.

— Вы дружны съ Іоганномъ? — спросилъ Струэнзе.

Брандтъ поклонился.

— Мы знакомы уже много лѣтъ. Онъ по своей добротѣ теперь вспомнилъ обо мнѣ, и я горжусь тѣмъ, что могу сдѣлать ему какое-нибудь одолженіе;

— Въ такомъ случаѣ отвлеките моего сына отъ той пропасти, которая передъ нимъ зіяетъ, — отвѣчалъ пасторъ, быстро повертываясь отъ него.

Странный онъ былъ человѣкъ, и счастье сына, видимо, доставляло ему больше непріятности, чѣмъ радости.

Впрочемъ, о немъ скоро забыли, и вниманіе всѣхъ опять направилось на Брандта, который всячески старался всѣмъ понравиться. Онъ бродилъ два-три слова Минеттѣ и подозвалъ къ себѣ бывшаго провизора.

— Я, кажется, гдѣ-то видалъ васъ? — спросилъ онъ.

— Къ вашимъ услугамъ. Я удостоился вашего вниманія еще въ аптекѣ Небелунга въ Альтонѣ, гдѣ я имѣлъ честь приготовлять микстуры для вашей матушки.

— А теперь что вы варите? — спросилъ камеръ-юнкеръ, вставляя монокль, и принялся разглядывать красивое лицо итальянца.

Тотъ почтительно поклонился.

— Теперь я служу секретаремъ въ нильской таможнѣ.

— Желаете опять попасть въ Копенгагенъ?

— Прежде всего я желалъ бы служить вамъ.

— Très bien! Я подумаю о васъ, — снисходительно бросилъ ему Брандтъ.

Феррони исчезъ, продолжая отвѣшивать поклоны.

— Ловкій малый! — сказалъ Брандтъ. — А въ Альтонѣ онъ жилъ почти съ вами, дорогая Минетта. При видѣ его я вспоминаю свою юность и часы, которые я провелъ около васъ.

— Да, часы эти прошли, — сказала тихо Минетта.

— Hélas, oui! Прошли!

III.

— Это было одно наслажденіе, Эммелина. Очень жаль, что вамъ не пришлось попробовать пирога съ дичью. Это было гораздо лучше, чѣмъ проповѣдь Струэнзе. Да, старинные пасторы умѣли куда сильнѣе говорить объ адскихъ мукахъ! Но времена измѣнились, и теперь ужъ и обыкновенныя-то наказанія не употребляются. Вотъ недавно въ Килѣ поймали вора и вмѣсто того, чтобы сначала отрубить ему руки, его просто повѣсили. Ничего подобнаго не бывало прежде въ благоустроенномъ государствѣ.

Госпожа фонъ-Тоттъ и ея невѣстка сидѣли за утреннимъ супомъ, пока Минетта ходила по комнатѣ и стирала пыль и поливала цвѣты на окнахъ. У нея всегда было довольно дѣла. Деревенская дѣвушка, служившая у госпожи фонъ-Тоттъ, была слишкомъ неотесана, и потому употреблялась только для черной работы. На Минеттѣ, между прочимъ, лежала и кухня, ибо хотя Эммелина и значилась придворной дамой герцогини, но обѣдала она у нея только по воскресеньямъ. Старая повариха, герцогини Паулина не была расположена черезчуръ напрягать свои силы, да и деньги на стряпню ей выданалисыіе часто.

— Все было чудесно, — повторяла госпожа фонъ-Кваленъ, кладя ложку на столъ.

Шелъ дождь. Надъ моремъ и надъ городкомъ лежала сѣрая пелена, но въ мягкомъ воздухѣ, который гналъ въ окно западный вѣтеръ, пахло уже весной.

Госпожа фонъ-Кваленъ выглянула въ окно, потомъ перевела свой взглядъ на лицо невѣстки. Та сидѣла въ своемъ большомъ креслѣ и старалась сохранить обычное выраженіе лица, на которомъ, однако, проступала какая-то новая черта. Съ величайшею точностью она перебирала въ памяти всѣ событія вчерашняго дня, разсказывала и о томъ, какъ Брандтъ швырнулъ въ лицо графу Гольку немилость, въ которую тотъ впалъ у короля.

— Такіе случаи я знаю еще въ Копенгагенѣ. Тотъ, кто пользуется фаворомъ, не станетъ дожидаться и живо выставитъ за дверь другихъ.

— По дѣломъ Гольку! — вставила Эммелина.

Минетта вышла изъ комнаты, и госпожа фонъ-Кваленъ подвинулась поближе къ невѣсткѣ.

— Скажите, кажется, что-то было между Эневальдомъ Брандтомъ и вашей племянницей? Она хорошая дѣвушка и отлично ухаживала за мною во время поѣздки. Ея скромность очень понравилась и настоятельницѣ, а монастырки отъ нея прямо въ восторгѣ!

— Они, кажется, любили другъ друга и я отъ души желала, чтобы эти чувства въ нихъ сохранились навсегда. Но obstacles были слишкомъ велики.

Госпожа фонъ-Кваленъ дернула бѣлыя ленты своего чепца.

— Да, не всегда можно добиться своего. Твой мужъ, а мой покойный братъ, не разъ разсказывалъ мнѣ, что ты была обручена съ однимъ изъ Горановъ и что вы безумно любили другъ друга. И тѣмъ не менѣе ты стала госпожой фонъ-Тоттъ.

Тетка Эммелина покраснѣла.

— Ну, объ этой старинѣ лучше было бы не говорить, — сказала она. — Все это принесло мнѣ много сердечнаго горя. Вотъ почему я желала, чтобы бѣдная дѣвушка встрѣтила горячую любовь. Но съ Брандтомъ ничего не вышло.

— Да, конечно. Впрочемъ, мы могли бы позаботиться…

Въ эту минуту въ комнату вошла Минетта, и обѣ старушки заговорили о другомъ.

Въ этотъ день въ Киль отправлялся дилижансъ, и госпожа фонъ-Кваленъ охотно воспользовалась бы имъ. Но въ немъ же собиралась ѣхать и госпожа фонъ-Плессенъ, надѣясь добиться въ Килѣ аудіенціи у Каролины-Матильды. Эммелина докладывала объ этомъ своей невѣсткѣ, а. та только качала головой и безпрестанно нюхала табакъ.

— Знаешь что. Ихъ величества, конечно, не примутъ эту Плессенъ, и у меня нѣтъ ни малѣйшаго желанія ѣхать съ нею вмѣстѣ. Я женщина простая и не хочу, чтобы говорили, будто Плессенъ моя пріятельница. Отъ этого для меня можетъ только выйти вредъ.

Едва успѣла она сказать эти слава, какъ дверь отворилась, и въ комнату влетѣла та, о которой только что шелъ разговоръ.

— Pardon, извините мою смѣлость! Но я такъ поражена этими новостями, что хотѣла бы поговорить съ вами. Какое счастье можетъ мнѣ принести это происшествіе!

— Вы говорите какими-то загадками, chère madame, — холодно сказала фонъ-Кваленъ, а Эммелина поспѣшила усадить гостью въ кресло и послала Минетту за успокаивающимъ порошкомъ.

— Что такое случилось?

Фонъ-Плессенъ бросила на столъ свою некрасивую черную шляпу.

— Голькъ палъ! — торжественно возвѣстила она, — Весь штатъ уволенъ, въ томъ числѣ и сестра Голька, которая заняла мое мѣсто. Слава Богу, справедливость восторжествовала, и я опять займу свое мѣсто. Сегодня ночью я видѣла во снѣ, будто я стою около королевы. Завтра или послѣзавтра ихъ величества будутъ въ гостяхъ у графа Карла, а потомъ, — тутъ она остановилась, чтобы взять стаканъ воды, который ей подала Минетта. — потомъ ихъ величества пріѣдутъ въ Плонъ. Въ паркѣ будетъ устроенъ сельскій праздникъ. Бургомистръ говорилъ мнѣ объ этомъ вчера. Графъ Карлъ далъ ему объ этомъ знать черезъ своего камердинера. Ахъ, mesdames, какое счастье будетъ для всѣхъ насъ!

И фонъ-Плессенъ протянула Минеттѣ пустой стаканъ, прося дать ей еще воды. Лицо ея сіяло, и она казалось помолодѣвшей лѣтъ на десять.

— Голькъ палъ! — повторяла она. — Тотъ самый Голькъ, который такъ преслѣдовалъ меня. Когда я увижу его въ такомъ униженіи, я постараюсь найти для него слово утѣшенія.

Долго еще говорила бывшая гофмейстерина. Она была твердо увѣрена, что она будетъ возстановлена въ своей должности, и строила всякіе планы, къ которымъ кисло прислушивалась фонъ-Кваленъ. Тетка Эммелина незамѣтно исчезла и предстала передъ своей герцогиней, которая возбужденно ходила по комнатѣ.

— Это вы, милая Тоттъ? Что вы скажете объ этомъ письмѣ?

И она протянула своей придворной дамѣ письмо на большомъ

листѣ, которое она передъ тѣмъ внимательно читала. То было извѣщеніе отъ камергера Брандта о томъ, что ихъ величества пріѣдутъ въ Плонъ.

— Вашей свѣтлости не придется дѣлать никакихъ расходовъ, какъ пишетъ камергеръ, а ваше шелковое платье еще совсѣмъ новое. Придется только почистить серебряныя украшенія.

— Отлично!

Герцогиня разомъ успокоилась и принялась смѣяться.

— Въ такомъ случаѣ распорядитесь обо всемъ. Увы! Сколько лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ мой покойный супругъ принималъ въ этомъ паркѣ своихъ друзей!

— Нужно достать изъ сундука лучшую ливрею для карлика Іонаса. Онъ долженъ будетъ итти за вашей свѣтлостью.

— Конечно, конечно! — закачала головой герцогиня. — Хорошо было бы, если бы онъ былъ еще немножко меньше. Я замѣчаю, что его руки и ноги какъ будто продолжаютъ расти? Не правда ли, вѣдь противъ этого нѣтъ никакихъ средствъ? — спросила она и съ жаромъ принялась хлопотать. Словно лучъ яркаго солнца освѣтилъ обитателей плонскаго замка.

Пришелъ въ движеніе и маленькій городокъ. Школьники разучили привѣтственныя стихотворенія, молодыя дѣвушки плели гирлянды, бургомистръ въ сотый разъ вбѣгалъ въ паркъ. Обитатели Плона рѣдко посѣщали его, предпочитая сидѣть у дверей своихъ домиковъ и толковать о тѣхъ временахъ, когда плонскій герцогъ разбивалъ этотъ паркъ на французскій манеръ, всадивъ въ него массу денегъ.

По всему городу вытаскивались парадные камзолы, вынимались изъ сундуковъ давно не тронутыя подвѣнечныя платья. Всѣ были довольны оказанной городку милостью. Это было дѣломъ рукъ Струэнзе, такъ, по крайней мѣрѣ, увѣряли всѣ. „Струэнзе великій человѣкъ“, изрекъ сапожникъ, жившей на Угловой улицѣ. То же подтвердилъ и парикмахеръ, жившій напротивъ. Ему именно предстояло реформировать государство такъ, чтобы въ немъ пользовались уваженіемъ не одни знатные люди, но и простые обыватели. Да и налоги не мѣшало бы понизить. Хорошо было бы отдать подъ судъ и взяточниковъ, отъ которыхъ такъ терпѣлъ народъ.

Знать, жившая въ замкѣ и въ городѣ, была на этотъ счетъ другого мнѣнія. Для нихъ все дѣло было въ королѣ, и пріѣздъ его величества создавалъ для нихъ приснопамятное событіе.

Не одна госпожа фонъ-Кваленъ посылала въ Киль за параднымъ платьемъ, — со всѣхъ сторонъ тянулись люди въ Плонъ, въ надеждѣ принять участіе въ готовившемся торжествѣ. Больше всего надѣялась фонъ-Плессенъ, къ которой уже успѣло вернуться ея высокомѣріе и которая теперь уже не величала госпожу фонъ-Тоттъ тетей Эммелиной, какъ прежде.

Второй разъ Минеттѣ приходилось быть свидѣтельницей приближенія королевы. Кругомъ и сердца и умы были возбуждены въ высшей степени. Но. какъ и четыре года тому назадъ, она чувствовала, что она не принадлежитъ къ числу людей, которые стараются попасться на видъ королевской четѣ. Какъ и въ Альтонѣ, она была чужда всему происходящему. Но-тогда около нея былъ Эневальдъ Брандтъ, котораго теперь она видѣла, какъ во снѣ. А если Эневальдъ уже не любитъ ее, то что ей холодность забывшей о ней королевы? И она была совершенно равнодушна къ суетнѣ, и только къ мыслямъ ея о Каролинѣ-Матильдѣ примѣшивалось что-то непочтительное.

Но о мысляхъ ее никто не спрашивалъ, даже фонъ-Тоттъ, казавшаяся спокойнѣе остальныхъ. Напротивъ, герцогиня волновалась, словно молоденькая дѣвушка.

Много было всякихъ развлеченій, начиная отъ каретъ и повозокъ окрестной знати, которыя почти каждый день стучали по мостовой Плона, и кончая скороходами и лакеями графа Ашеберга, которыхъ можно было видѣть всюду.

Въ одно прекрасное утро черезъ Плонъ пронесся рядъ красивыхъ экипажей и всадниковъ. Въ центрѣ этой группы ѣхала красивая бѣлокурая дама, сидѣвшая на лошади по-мужски, рядомъ съ нею Струэнзе, а сзади камергеръ Брандтъ. Впереди и сзади ихъ ѣхали разодѣтые кавалеры и дамы. Словно вѣтеръ, неслась эта кавалькада съ развѣвающимися перьями и вуалями.

Въ ней участвовалъ и графъ Ранцау. Онъ показывалъ всадникамъ дорогу въ паркъ. Лошади разсыпались по аллеямъ и стали пить изъ водопоенъ.

Минетта въ это время стояла на террасѣ замка и смотрѣла на всю эту картину. Она узнала королеву по пепельнымъ волосамъ, увидѣла Струэнзе, Брандта и графа Ранцау. Остальныя лица были ей незнакомы.

Что-то кольнуло ее въ сердце, когда она увидѣла, какъ Брандтъ нагнулся къ одной красивой молодой особѣ.

Въ одинъ мигъ все исчезло, пронеслось дальше. Только щелкали вдали копыта, да слышны были веселые голоса.

Это посѣщеніе парка было началомъ приближающихся торжествъ. Многочисленные глашатаи, разосланные во всѣ концы, приглашали на сельскій праздникъ, который будетъ устроенъ въ паркѣ Ашебергъ и на которомъ милостиво изъявили согласіе присутсвовать и ихъ величества.

Всѣ получившіе приглашеніе ринулись со своихъ мѣстъ потокомъ. Уже наканунѣ маленькія гостиницы городка были переполнены. Госпожа фонъ-Плессенъ, отказавшаяся отъ комнаты почтмейстера и перебравшаяся было въ замокъ къ одной старой дамѣ, чуть не съ плачемъ вернулась къ Эммелинѣ фонъ-Тоттъ.

— Боже мой! Они не пріѣдутъ по такой погодѣ! Тетя, что же будетъ со мной, если мнѣ не удастся представиться королевѣ?

— Тише ѣдешь, дальше будешь! — отвѣчала фонъ-Кваленъ, сидѣвшая у окна и вязавшая чулокъ, — Завтра можетъ быть яркое солнышко

Фонъ-Плессенъ не слушала ея. Она бросилась дальше и влетѣла безъ доклада въ спальню герцогини, гдѣ плонскій парикмахеръ усердно завивалъ и пудрилъ волосы своей герцогинѣ.

Бывшая гофмейстерша разсыпалась въ извиненіяхъ и хотѣла было удалиться, но герцогиня дружески кивнула, ей головой.

— Это очень хорошо, что вы зашли, — сказала она. — Какъ вы думаете, вплести мнѣ въ волосы улей, какъ совѣтуетъ мой добрый Хаушильдъ, или мнѣ больше пойдетъ телѣга съ зерномъ? Я уже не разъ надѣвала ее, и это всегда производило сильный эффектъ.

— Все, что вашей, свѣтлости угодно будетъ надѣть, все будетъ хорошо, — поспѣшила отвѣтить Плессенъ. — Господинъ Хаушильдъ не долженъ забывать, что ему надо будетъ побывать сегодня и у меня. За эту услугу я, конечно, сумѣю его отблагодарить потомъ.

Ея голосъ звучалъ повелительно, и бѣдный парикмахеръ поспѣшилъ дать ей всякія обѣщанія. Но когда она удалилась, онъ разсмѣялся.

Герцогиня увидѣла его лицо въ зеркалѣ, передъ которымъ сидѣла

— Чему вы смѣетесь? — спросила она.

Парикмахеръ, маленькій толстенькій человѣчекъ съ хитрымъ выраженіемъ лица, только пожалъ плечами. Герцогиня знала его давно и потому относилась къ нему нѣсколько фамильярно.

— Боже мой! Да какъ же мнѣ не смѣяться надъ госпожой фонъ-Плессенъ? Она опять хочетъ попасться на глаза королевѣ, по дѣло это ей не удастся. Мнѣ объ этомъ вчера говорилъ лейбъ-егерь графа Ашеберга, а онъ знаетъ это отъ Моранти, съ которымъ король говоритъ обо всемъ.

— Моранти, Моранти, — повторяла про себя герцогиня, стараясь запомнить это.

— Да, ваша свѣтлость, Моранти, негръ, съ которымъ его величество часто изволитъ говорить и которому даже позволяетъ себя бить. Онъ въ одномъ возрастѣ съ королемъ. Кто хочетъ быть освѣдомленнымъ о чемъ-либо, тотъ долженъ дать Моранти шоколаду и коринки. Такъ, по крайней мѣрѣ, совѣтуетъ графскій лейбъ-егерь, который приходится двоюроднымъ братомъ моей женѣ. Еще вчера онъ выпилъ у насъ цѣлую кружку пива. Ему страшно хотѣлось пить, потому что теперь всѣхъ закармливаютъ въ Ашебергѣ…

— И Моранти говорилъ…-- осторожно начала герцогиня.

— Да, Моранти полагаетъ, что у госпожи фонъ-Плессенъ нѣтъ никакой надежды вернуться опять ко двору. Хотя графъ Голькъ и его сторонники уволены, но господинъ конференцъ-совѣтникъ Струэнзе приспособилъ уже другихъ на его мѣсто, и въ число ихъ не попала госпожа фонъ-Плессенъ. Король терпѣть ее не можетъ.

И ловкими пальцами парикмахеръ продолжалъ работать, не закрывая рта. Онъ могъ рдзсказать о многомъ, ибо онъ уже два дня какъ переходилъ изъ одного дома въ другой и едва находилъ время для сна. Онъ разсказывалъ о томъ, что жена бургомистра устроила себѣ прическу съ башней, что госпожа Бухвальдъ выписала себѣ изъ Парижа новое крестьянское платье, которое она надѣвала уже вчера и которое оказалось ей тѣсно въ груди. Герцогиня слушала его весьма внимательно. Когда наконецъ ему удалось прикрѣпить на ея головѣ цѣлый улей, она велѣла позвать къ себѣ госпожу фонъ-Тоттъ и объявила ей, что она не желаетъ, чтобы фонъ-Плессенъ являлась къ королевѣ въ ея свитѣ.

Эммелина сдѣлала большіе глаза.

— Она просила меня объ этомъ, — раздраженно сказала герцогиня; — и я обѣщала ей сдѣлать это для нея. Но такъ какъ г. Струэнзе терпѣть не можетъ ее, то я не хочу произвести на него непріятное впечатлѣніе.

На другой день утромъ былъ легкій туманъ. Вскорѣ, однако, онъ разсѣялся, и выглянуло яркое солнце. Маленькій городокъ просто не могъ вмѣстить въ себя массу экипажей и людей. Только и разговоровъ было, что о человѣкѣ, который руководилъ королемъ, какъ ребенкомъ. Народъ радовался, что бразды правленія попали теперь въ сильныя руки и что теперь граждане стоятъ рядомъ со знатью.

Вокругъ парка были разставлены солдаты. Со стороны Ашебергской улицы безпрестанно подъѣзжали украшенные цвѣтами экипажи. За ними появились наконецъ двѣ раззолоченныя кареты. Въ первой сидѣлъ въ костюмѣ крестьянина-король, его супруга и Струэнзе, во второй ѣхали Эневальдъ Брандтъ и графъ Ранцау.

Струэнзе! Это имя переходило изъ устъ въ уста, и хотя народъ и привѣтствовалъ короля и его юную супругу, однако глаза многихъ были устремлены на человѣка, который сидѣлъ въ красной крестьянской курткѣ на шелковыхъ подушкахъ и задумчиво смотрѣлъ вдаль.

Сотни людей были впущены въ паркъ, тысячи остались у входа. Этотъ день, когда врачъ изъ Альтоны вступилъ въ Плонъ, какъ побѣдитель, остался въ памяти обитателей.

Герцогиня Христина стояла съ своей гофмейстериной госпожой фонъ-Тоттъ и Минеттой въ бесѣдкѣ изъ краснаго кирпича въ началѣ парка, служившей въ добрыя старыя времена для чаепитія. Заброшенная въ теченіе долгаго времени, она теперь по приказанію короля была богато разукрашена. Здѣсь ихъ величества должны были со свитой освѣжить свои силы.

Всѣ приготовленія дѣлались графомъ Ранцау, а та, которая когда-то была здѣсь хозяйкой и принимала гостей, лишь оглядывалась съ грустной улыбкой.

Впрочемъ, раздумывать было некогда. Вдругъ передъ ней оказалась королева. Хотя она была, одѣта въ простое крестьянское платье, всякій зналъ, что это королева.

Графъ Ранцау подвелъ королеву къ герцогинѣ. Онъ былъ счастливъ и весь сіялъ отъ радости. Минетта, стоявшая сзади, стала смотрѣть на него и на Брандта, который шелъ за нимъ. Вдругъ Брандтъ отвѣсилъ низкій поклонъ и далъ дорогу королю. Юный король поклонился привѣтливо герцогинѣ и привѣтствовалъ рукой госпожу фонъ-Тоттъ. Въ первый разъ Минетта увидѣла его узкое лицо съ безпокойно блестящими глазами, и ей было удивительно, какъ это тетя Эммелина такъ спокойно отвѣчаетъ на быстро вылетавшія слова короля.

Старушка знала его съ дѣтства, да и онъ, повидимому, сохранилъ о ней хорошую память.

Графъ Ранцау слегка тронулъ Минетту за плечо.

— Ваше величество изволите помнить эту дѣвушку, которая имѣла честь состоять при васъ въ бытность вашу въ Альтонѣ?

Его голосъ привелъ въ себя Минетту, она почти безсознательно поклонилась королевѣ, которая разсѣянно протянула ей руку для поцѣлуя.

— Конечно, конечно, это было превосходно, — сказала она, проходя дальше и смотря своими голубыми глазами на тѣснившихся около нея дамъ.

Каролина-Матильда держала себя великолѣпно. Она уже не говорила, какъ прежде, на ломаномъ нѣмецкомъ языкѣ, но пересыпала свою рѣчь французскими словами, какъ дѣлали въ то время всѣ знатные люди. Съ учтивой улыбкой пропустила она мимо ушей тысячи разныхъ именъ, умѣла каждому сказать ласковое слово и наконецъ, справившись съ своей обязанностью, отдыхая незамѣтно для посторонняго взгляда, остановилась въ саду передъ павильономъ, возлѣ котораго играли искусственные водопады и благоухали розы. Этотъ садъ былъ окруженъ съ трехъ сторонъ высокими кустами, между которыми блестѣла вода, ярко освѣщенная солнцемъ. Вдали ворковали дикіе голуби, а по озеру носились водяныя птицы, тяжело взмахивая своими крыльями.

Старая герцогиня также стояла на террасѣ павильона и затуманившимися глазами смотрѣла на эту пеструю картину.

— Да, дорогая Эммелина, міръ сильно измѣнился съ тѣхъ поръ, какъ хозяиномъ всего этого былъ мой мужъ, — сказала она со вздохомъ. — Тогда тоже было очень весело, хотя, можетъ быть, и не такъ великолѣпно.

Госпожа фонъ-Тоттъ, на которую опиралась герцогиня, не отвѣтила ничего. Она смотрѣла на крестьянина, который говорилъ съ королевой, а потомъ повелъ ее въ аллею, деревья которой выступали, словно боковыя кулисы. Здѣсь долженъ былъ состояться пастушескій праздникъ, героиней которая была Каролина-Матильда. Со всѣхъ сторонъ тѣснились здѣсь зрители, въ надеждѣ занять удобное мѣсто. Герцогиня сдѣлала знакъ карлику Іонасу, который несъ сзади нея вѣеръ и умѣлъ лучше пробираться сквозь толпу, чѣмъ госпожа фонъ-Тоттъ.

Послѣдняя осталась одна въ этомъ человѣческомъ потокѣ и поскорѣе постаралась свернуть на боковую дорожку. Она была обсажена густыми кустами, и шумъ толпы лишь глухо доносился сюда. Въ концѣ ея стояла маленькая скамеечка, и она хотѣла присѣсть. Вдругъ она сдѣлала движеніе въ сторону и принялась извиняться.

Молодой крестьянинъ, сидѣвшій на скамейкѣ, быстро вскочилъ и пустился ее догонять.

— Пожалуйте сюда, тетя Эммелина. Вы мнѣ нисколько не мѣшаете, и я радъ буду поговорить съ вами.

— Ваше величество очень милостивы ко мнѣ.

Какъ ни сопротивлялась старушка, король повелъ ее къ скамейкѣ

— Садитесь. Вы были добры ко мнѣ въ то далекое время, когда гувернантки били меня.

Госпожа фонъ-Тоттъ уже успѣла овладѣть собою.

— Вы были очень избалованы тогда, — сказала она ласковымъ голосомъ. Христіанъ, сидѣвшій рядомъ съ нею, разсмѣялся.

— Ахъ, тетя Эммелина, мальчикъ всегда долженъ былъ рѣзвъ и непослушенъ. Вотъ увидите, я и сегодня выкину штуку.

При этихъ словахъ его лицо приняло злое выраженіе. Старушка подняла руку.

— Теперь вы уже король, а король долженъ быть всегда благороденъ.

— Вы думаете? — спросилъ Христіанъ, прищуривая глаза. — Я тоже благороденъ, — прибавилъ онъ насмѣшливо. — Вы знаете его? Онъ еще недавно ставилъ піявки какимъ-нибудь старухамъ въ Альтонѣ, и мои любимцы обращались съ нимъ, какъ съ сапожникомъ. А теперь они дрожатъ передъ нимъ. А вѣдь это все только потому, что я такъ захотѣлъ, ибо я знаю, что этотъ человѣкъ имѣетъ благородный образъ мыслей и что онъ хочетъ такъ же, какъ и я, сдѣлать народъ счастливымъ. Впрочемъ, иногда мнѣ хочется свернуть шею всѣмъ людямъ.

— Эти мысли внушаетъ вашему величеству дьявола., — съ непоколебимымъ спокойствіемъ отвѣчала госпожа фонъ-Тоттъ.

Христіанъ робко оглянулся.

— C’est vilain, madame. Объ этомъ не нужно говорить, особенно своему королю. Я не хочу объ этомъ думать, иначе я не буду спать всю ночь и…

Тутъ онъ запнулся и взглянулъ на госпожу фонъ-Плессепъ, которая пробиралась къ королю по боковой дорожкѣ. Она была одѣта во все черное, и ея лицо можно было назвать даже красивымъ. По король съ гнѣвнымъ крикомъ вскочилъ со скамейки.

— Эневальдъ, гдѣ вы?

Брандтъ уже стоялъ передъ нимъ.

Христіанъ схватилъ его за руку и увлекъ съ собою, но удостоивъ бывшую гофмейстерину ни одного взгляда.

Госпожа фонъ-Тоттъ тяжело встала.

— Нужно уходить, милая Луиза, — сказала она.

Фонъ-Плессенъ ломала себѣ руки.

— Король ненавидитъ меня, а я только и стараюсь о томъ, чтобы служить ему и его супругѣ.

— Не горюйте очень-то, — сказала ой въ утѣшеніе старушка. — Жизнь при дворѣ не всякому дается въ удѣлъ. Да вѣдь и въ другомъ мѣстѣ можно быть счастливымъ.

Фонъ-Плессенъ горько разсмѣялась.

— И другіе будутъ утѣшать меня тѣмъ же. Ахъ, если бъ вы знали, что говорятъ о королѣ и о чемъ я должна молчать…

— Я не хочу ничего знать! Я стара и устала. Зачѣмъ мнѣ знать, что люди болтаютъ?

Камергеръ Брандтъ поспѣшно вернулся назадъ. Онъ былъ изъ тѣхъ, которые остались въ своемъ придворномъ костюмѣ, блестѣвшемъ золотымъ шитьемъ. Онъ вѣжливо раскланялся съ бывшей гофмейстериной.

— Извините, госпожа фонъ-Плессенъ…-- начала, онъ.

Та поднялась съ гордой осанкой.

— Я понимаю васъ, г. фонъ-Брандтъ, король желаетъ, чтобы я удалилась съ празднества. Я исполню его желаніе.

И, не обращая никакого вниманія на камергера, который все продолжалъ кланяться, она ушла. Онъ обратился къ госпожѣ фонъ-Тоттѣ.

— C’est bien désagréable…-- началъ было онъ, улыбаясь, но старушка гнѣвно перебила его:

— Мнѣ сдается, г. фонъ-Брандтъ, что вы смотрите на все происшедшее, какъ на комическій эпизодъ. Мнѣ кажется, что человѣкъ, который когда-то самъ готовъ былъ покончить съ собою, могъ проявить большую жалость.

Эневальдъ сильно покраснѣлъ.

— Фонъ-Плессенъ не очень-то жалѣла меня, когда меня постигла немилость.

— И вы платите зломъ за зло! Да, конечно, въ свѣтѣ такъ и ведется. Нечего удивляться этому. Но все-таки я думаю, что люди когда-нибудь станутъ лучше.

Вновь испеченный камергеръ ничего не отвѣтилъ на эту сентенцію и только улыбнулся, не то смущенно, не то насмѣшливо. Старушка повернулась къ нему спиной и тихо пошла прочь туда, гдѣ пастушескій праздникъ былъ въ самомъ разгарѣ, гдѣ пастухи и пастушки, крестьяне и крестьянки декламировали звучные стихи, чинно ходили и задорно смѣялись.

Между рядами зрителей сновали слуги, предлагая разныя угощенія.

Старая Эммелина грустно смотрѣла на всю эту суетню, на королеву, которая носилась въ вихрѣ танцевъ, на короля, бѣгавшаго за кокетливыми пастушками и старавшагося ихъ поцѣловать, на широкоплечаго крестьянина, который танцовалъ большею частью съ Каролиной-Матильдой, почтительно держа ее въ своихъ объятіяхъ!

Да, теперешній свѣтъ не очень-то нравился теткѣ Эммелинѣ, хотя солнце свѣтило такъ же ярко, какъ и прежде, а вѣтеръ такъ же привѣтливо шелестѣлъ въ кустахъ. Все осталось попрежнему, но гдѣ тѣ люди, которые умѣли сдѣлать землю уютной, такъ что всѣмъ жилось хорошо и весело?

Со вздохомъ взглянула старушка на свою герцогиню, которая съ растеряннымъ видомъ озиралась на всю эту суетню, потомъ перевела глаза на Минетту, которая осталась въ тѣни и упорно слѣдила глазами за королевой и Струэнзе.

Взвизгнули скрипки, затѣмъ рожокъ. Королева на возвышенномъ мѣстѣ и всѣ пастушки и крестьянки закружились въ танцѣ вокругъ нея. Всѣ разразились рукоплесканіями…

Этотъ праздникъ прошелъ, словно пестрый волшебный сонъ.

Минетта Эоленталь стояла у себя въ комнатѣ и смотрѣла на красныя крыши маленькаго городка… Да, то былъ сонъ…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.

Датское почтовое судно „Магдалина“ стояло на якорѣ въ нильской гавани въ ожиданіи почтовыхъ тюковъ и пассажировъ изъ Гамбурга. Собственно говоря, оно должно было уже выйти въ море часовъ въ восемь или въ десять, но не прибылъ еще почтовый дилижансъ изъ Гамбурга, а полковникъ фонъ-Келлеръ, производившій въ Гольштейнѣ рекрутскій наборъ, велѣлъ капитану непремѣнно дождаться его, хотя бы изъ-за этого пришлось потерять цѣлый день.

И вотъ капитанъ, котораго звали Маккенирангъ, поджидалъ теперь своихъ пассажировъ.

Надъ кильской гаванью ярко свѣтило іюльское солнце, лѣса, идущіе по обѣимъ сторонамъ гавани, отчетливо поднимались къ яркому небу. Въ деревушкѣ Эллербенъ, гдѣ коптятъ рыбу, тянулся до самаго неба прямой столбъ густого дыма, а по голубой поверхности гавани шныряли лодки и челноки.

Корабельный экипажъ разсѣлся весь на верхней палубѣ и смотрѣлъ то на блестѣвшую воду, то на. городъ съ его колокольнями, то на дворецъ, который подступалъ почти къ самой водѣ и какъ будто хотѣлъ слѣдить за гаванью всѣми своими глазами — окнами.

Молодая пестро одѣтая дѣвушка, стоявшая на кормѣ и съ любопытствомъ слѣдившая за всѣмъ, что происходило кругомъ, вдругъ удивленно вскрикнула и быстро спряталась за висѣвшую на борту лодку.

Минетта не обращала на нее никакого вниманія. Она шла за капитаномъ, который по крутой лѣсенкѣ велъ госпожу фонъ-Кваленъ въ ея каюту, гдѣ было только двѣ деревянныхъ кровати.

— Просторнѣе у меня каютъ нѣтъ, ваша милость, — говорилъ шкиперъ. — Сегодня все будетъ переполнено. Всѣ хотятъ ѣхать въ Копенгагенъ.

Онъ щелкнулъ языкомъ и засмѣялся.

— Милѣйшій Маккенирангъ, я васъ хорошо понимаю, — разсмѣялась и пассажирка. — Да, люди всегда стремятся туда, гдѣ пахнетъ жаренымъ. А вы думаете, что я ради этого ѣду въ Копенгагенъ? Нѣтъ, заболѣлъ мой родственникъ, камергеръ Блихеръ, и мнѣ хочется его навѣстить.

Капитанъ, старавшійся втиснуть въ каюту всѣ дорожныя вещи, произнесъ, въ знакъ своего участія, нѣсколько словъ, вопросительно глядя на молодую даму, въ присутствіи которой велся весь этотъ разговоръ.

Это не укрылось отъ госпожи фонъ-Тоттъ.

— Это фрейлейнъ фонъ-Золенталь, милѣйшій Маккенирангъ. Она знаетъ, что мы съ вами старые знакомые и не разъ ѣзжали вмѣстѣ.

Морякъ устремилъ свой острый взоръ на Минетту.

— Фрейлейнъ въ траурѣ?

— По моей невѣсткѣ Эммелинѣ, — отвѣчала за нее госпожа фонъ-Тоттъ. — Это была ея единственная родственница. Я просила ее проводить меня: я уже стала стара, а прислуги никуда не годятся. Скажите, Маккенирангъ, вы насъ хорошо повезете, и мы не заболѣемъ морской болѣзнью?

Шкиперъ почесалъ за ухомъ.

— Что можно будетъ, ваша милость, я все сдѣлаю. Только бы поскорѣе выбраться изъ гавани.

— Такъ выбирайтесь! — вскричала г-жа фонъ-Тоттъ, но капитанъ только пожалъ плечами.

— Еще не прибылъ почтовый дилижансъ изъ Гамбурга. Да и полковникъ фонъ-Коллеръ еще не явился… Онъ уже два раза присылалъ мнѣ сказать, чтобы я его дожидался, а властямъ нужно повиноваться, ваша милость. Я прикажу вынести для васъ на палубу два стула. Нашъ поваръ можетъ приготовить кофе, супъ и кашу. Вамъ только нужно сказать, что вы желаете.

Шкиперъ ушелъ, а госпожа фонъ-Кваленъ принялась вылѣзать изъ своего плаща, необыкновенно теплаго для такой погоды.

— Этотъ капитанъ — славный малый. Не думайте, что намъ не подобаетъ говорить съ нимъ. Онъ знакомъ со всей нашей знатью, такъ какъ онъ постоянно ѣздитъ отъ Киля до Копенгагена. А лѣтомъ такая поѣздка восхитительна, особенно теперь, когда король такъ щедръ на милости, конечно, пока этого желаетъ Струэнзе. Мнѣ страшно хочется взглянуть опять на Копенгагенъ и дворъ. Прежде всего я явлюсь къ Юліаніи-Маріи и васъ захвачу съ собой. Нельзя знать, на что можетъ пригодиться такой визитъ. Я хотѣла бы сдѣлать что-нибудь для васъ, хотя у васъ есть крупный недостатокъ: вы небогаты. Найдутся, впрочемъ, мужчины, которые обращаютъ больше вниманія на добрыя качества, чѣмъ на кошелекъ съ деньгами. Будемъ надѣяться на хорошее. А теперь идите спокойно на палубу и дышите свѣжимъ воздухомъ. Я останусь здѣсь и хочу немножко отдохнуть.

Г-жа фонъ-Кваленъ прилегла на постель, а Минетта потихоньку пошла кверху.

Жизнь перемѣнилась для нея быстро, словно во снѣ. Черезъ нѣсколько дней послѣ плонекихъ празднествъ тетя Эммелина слегла въ постель, а черезъ недѣлю уже покоилась на городскомъ кладбищѣ. Умерла она совершенно тихо и передъ смертью успѣла сказать Минеттѣ нѣсколько ласковыхъ словъ. Смерти она не ожидала и все строила планы на зиму, — говорила о вареньѣ и сушкѣ зелени: въ ней была хорошая хозяйка, заботившаяся о томъ, чтобы не обмануть довѣрія своей герцогини.

Минетта не могла больше оставаться въ Плонскомъ замкѣ. Занять тутъ мѣсто придворной дамы она не могла по крайней бѣдности. Герцогинѣ нужно было имѣть около себя болѣе пожилую особу, и вотъ Минетта опять оказалась безъ пристанища и принуждена была согласиться на предложеніе госпожи фонъ-Кваленъ сопровождать ее сначала до Киля, а потомъ до Копенгагена.

Минетта сидѣла на палубѣ подъ тѣнью, отбрасываемой парусомъ, который капитанъ Маккенирангъ нарочно велѣлъ поднять ради пассажировъ. Тутъ же стояло нѣсколько кавалеровъ, громко разговаривавшихъ между собой и сердившихся на задержку.

— Кого мы еще ждемъ? — вскричалъ одинъ изъ нихъ. — Ma foi, я найму себѣ рыбачью лодку и отправлюсь на ней въ Корсоръ. Держу пари, что я буду тамъ раньше этого судна, которое совершенно не отвѣчаетъ своему королевскому имени.

— Королевы не всегда бываютъ такъ юны и прекрасны, какъ наша теперешняя королева, — сказалъ другой, подсмѣиваясь.

Въ это время съ пристани пробирался на палубу какой-то весьма просто одѣтый человѣкъ, робко озиравшійся по сторонамъ.

— Долженъ еще пожаловать господинъ полковникъ. Да и почта изъ Гамбурга еще не прибыла, — вступилъ въ разговоръ вновь прибывшій пассажиръ. — Но, съ Божьей помощью, кончится когда-нибудь и наше ожиданіе.

Собравшіеся смотрѣли на него сверху внизъ.

— Почему вы это знаете? — спросилъ одинъ изъ бесѣдовавшихъ.

— Нѣтъ надобности вмѣшиваться въ нашъ разговоръ. — прибавилъ другой.

Новый пассажиръ снялъ шляпу и почтительно поклонился.

— Прошу прощенія за мою дерзость!

Съ этими словами онъ отошелъ къ тому мѣсту, гдѣ сидѣла Минетта, давно уже смотрѣвшая на него съ любопытствомъ.

То былъ сухощавый человѣкъ, съ гладко выбритымъ, ничего не выражавшимъ лицомъ, въ одеждѣ ученаго. Онъ вытащилъ изъ кармана книгу и принялся внимательно читать, какъ будто бы вокругъ него никого не было.

Около судна становилось оживленно. Большой дилижансъ съ шумомъ подкатилъ по мостовой къ пристани. Изъ него вышло нѣсколько человѣкъ, вслѣдъ за ними понесли на палубу чемоданы и саквояжи. То былъ почтовый дилижансъ изъ Гамбурга.

У двоихъ его пассажировъ голова была забинтована: по пути дилижансъ опрокинулся три раза. Времена были такія, что тотъ, кто путешествовалъ на почтовыхъ, долженъ былъ рисковать своей жизнью.

Наконецъ появился и полковникъ Коллеръ. Онъ пріѣхалъ верхомъ на огромной лошади. Съ нимъ было еще нѣсколько человѣкъ, съ которыми онъ громко распрощался. Лица у всѣхъ были красныя.

— И изъ-за такого пьянаго животнаго мы должны были ждать цѣлые часы, — пробормоталъ одинъ изъ юнкеровъ, но другой быстро дернулъ его за руку.

— Оставь, вѣдь и намъ случалось бывать навеселѣ. Мы еще сыграемъ въ картишки съ полковникомъ. Вотъ когда онъ раскается въ своемъ поведеніи!

На бортъ взошло еще нѣсколько человѣкъ. Стоялъ изрядный шумъ и толкотня, но капитанъ умѣлъ поспѣвать всюду и каждому указать его мѣсто. Всѣ требовали для себя отдѣльныхъ каютъ.

Минетта не могла сначала понять, почему всѣ такъ стараются получить для себя каюту. Но когда „Маргарита“, поставивъ всѣ паруса, вышла изъ кильской гавани и полетѣла по волнамъ Нѣмецкаго моря, тогда ей стало ясно, почему каждый такъ заботился только о самомъ себѣ.

Датскій почтовый корабль былъ построенъ прекрасно, но качка на немъ была ужасная. Юнкера, еще недавно державшіе себя столь высокомѣрно, теперь сидѣли нахохлившись вокругъ главной мачты. Лица ихъ были блѣдны. Госпожа фонъ-Кваленъ возстала отъ сна и стонала. Со всѣхъ сторонъ громко жаловались и кряхтѣли.

Минетта не страдала морского болѣзнью и хотѣла была помочь старушкѣ, но та приняла ее съ раздраженіемъ, и Минетта опять вышла на палубу. Дулъ сильный вѣтеръ, и по морю бѣгали бѣлые барашки.

— Если дѣло будетъ такъ продолжаться, то мы скоро будемъ уже въ Зеландѣ, — громко объявилъ капитану полковникъ Коллеръ. Но капитанъ не отвѣтилъ ему ничего и только устремилъ свой острый взоръ на западъ, гдѣ небо стало совсѣмъ сѣрымъ.

Въ эту минуту полковникъ увидалъ Минетту, и суровое лицо его прояснилось.

— Sapristi, quelle hoiieur de vous voir, mademoiselle!..^[1] Ваша тетушка тоже здѣсь? Можетъ быть, и герцогиня съ вами?

Минетта отвѣчала довольно кратко. Она знала, что покойная тетка желала, чтобы она вышла замужъ за этого полковника, но въ немъ было что-то такое, что отталкивало ее отъ него. Къ тому же съ того времени, какъ Эневальдъ Брандтъ оставилъ ее, въ ней развилось какое-то озлобленіе противъ мужчинъ вообще.

Вѣтеръ трепалъ ея вуаль, она сняла его, и ея темные ненапудренные волосы пышно раскинулись вокругъ ея лица. Она была прелестна въ эту минуту. Капитанъ молча любовался ею издали, полковникъ крутилъ усы и искалъ подходящихъ словъ, но его мозгъ не освободился еще отъ винныхъ паровъ, и онъ принялся искать глазами ученаго человѣка, который сидѣлъ, скромно уткнувшись въ книгу. Вдругъ онъ повернулъ голову. Крикъ изумленія вырвался у полковника.

— Неужели это вы, профессоръ Гульдбергъ? Неужели принцъ Фридрихъ уже не будетъ пользоваться вашими уроками?

Профессоръ поднялся съ мѣста, снялъ шляпу и вѣжливо поклонился.

— Ея величество королева Юліанія-Марія соизволила дать отпускъ вашему покорному слугѣ. У меня умерла сестра въ Килѣ, и мнѣ нужно было позаботиться объ ея дѣтяхъ.

Воспитатель брата короля, профессоръ Гульдбергъ все время стоялъ передъ полковникомъ въ самой почтительной позѣ. Фонъ-Коллеръ сдѣлалъ снисходительное движеніе рукой.

— Садитесь! Когда вы уѣхали изъ Копенгагена и нѣтъ ли у васъ новостей? Я уже три мѣсяца скитаюсь по Шлезвигу и Гольштейну.

Гульдбергъ продолжалъ стоять.

— Я выѣхалъ изъ Копенгагена недѣлю тому назадъ. Поѣздка была очень удачная, и я пріѣхалъ въ Киль на другой день.

— Никакихъ происшествій?

Профессоръ пожалъ плечами.

— Ихъ величества вернулись изъ путешествія, и народъ ликовалъ. Изъ Парижа выписанъ новый театральный директоръ. Король объѣзжаетъ новую лошадь, а королева обучаетъ соколовъ охотѣ.

— Новый совѣтникъ тоже ѣздитъ съ нею на охоту? — спросилъ съ язвительнымъ смѣхомъ полковникъ.

Гульдбергъ посмотрѣлъ мимо него на бурлившую воду.

— Такъ какъ графъ Берншторфъ теперь уже не министръ, то у его превосходительства кабинетъ-министра Струэнзе не такъ много времени, чтобы разъѣзжать по охотамъ.

— А, чортъ! — подпрыгнулъ полковникъ. — Если вы хотите шутить. то выберите для шутокъ кого-нибудь другого.

Воспитатель принца Фридриха снова поклонился.

— Ваша милость скоро изволите сами увидать, шучу ли я, или говорю правду.

Коллеръ схватилъ его за руку.

— Извините меня. Я немного возбужденъ, и мой языкъ болтаетъ лишнее. Но такихъ вещей никогда еще не бывало. Нашъ заслуженный министръ графъ Берншторфъ долженъ уступить мѣсто какому-то авантюристу?

Профессоръ поднялъ руку.

— Ваша милость не должны говорить такъ громко. Васъ могутъ услышать даже здѣсь на кораблѣ. У новаго министра немало сторонниковъ, и камергеръ Брандтъ, другой фаворитъ короля…

Минетта не слушала больше, что говорилъ профессоръ. Она отошла на носъ, гдѣ волны казались еще болѣе безпокойными и брызги летѣли ей прямо въ глаза. Ей не хотѣлось прислушиваться къ тому, что возбуждало такой интересъ въ обоихъ собесѣдникахъ. Что ей Струэнзе или Брандтъ?

Полуденное солнце ярко сіяло надъ Нѣмецкимъ моремъ. Вдали синѣлъ гольштинскій берегъ, а къ востоку вырисовывался изъ воды островъ.

— Это Лоландъ! — сказалъ капитанъ Минеттѣ, которая стояла неподвижно на носу, погрузившись въ свои мысли.

— Мы хорошо идемъ, — прибавилъ онъ. — Сегодня вѣтеръ надуваетъ всѣ паруса.

— А завтра этого не будетъ? — спросила молодая дѣвушка.

Капитанъ пожалъ плечами.

— Кто можетъ поручиться за это? Этой дорогой я ходилъ больше ста разъ, и каждый разъ выходило по разному.

Маккенирангъ подошелъ къ рулевому колесу, поговорилъ съ рулевымъ и взялся за рукоятку колеса. Минетта радовалась соленой пѣнѣ, которая летѣла ей въ лицо и отгоняла ея мрачныя мысли.

Вдругъ чья-то рука схватила ее за платье.

— Я умираю! Да смилуется надо мной Всевышній!

Около снастей корчилась та самая женщина въ пестромъ платьѣ, которую Минетта видѣла при входѣ на корабль и о которой потомъ совсѣмъ забыла. Ея лицо было красиво. Но теперь оно было сине-зеленое, а глаза мутны. Тѣмъ не менѣе въ Минеттѣ шевельнулось какое-то воспоминаніе.

— Гезина Зальбей, ты ли это?

Та застонала и стала вытирать лицо рукой.

— Да, это я. Какъ я раскаиваюсь, что тогда ночью я сбѣжала отъ барыни, боясь ея побоевъ. Богъ меня теперь наказалъ! О, ихъ, охъ!

И она принялась громко плакать.

Минетта почти забыла о Зальбей, почти съ того утра, какъ постель служанки была найдена утромъ не смятой и оказалось, что Гезина сбѣжала. Это случилось вскорѣ послѣ смерти господина фонъЗоленталя. На это дѣло никто не обратилъ вниманія, и только пасторъ Ризенбахъ вздохнулъ два-три раза, когда фонъ-Золенталь разсказала ему о неблагодарности служанки, да Дорхенъ Небелунгъ, сокрушаясь объ ея судьбѣ, рѣшилась было заговорить о ней съ Минеттой. Но та была не расположена говорить съ дочерью аптекаря по поводу сбѣжавшей служанки.

Все это произошло года три тому назадъ, когда Минетта еще крѣпко держалась за надежду, которая теперь уже умерла.

Гезина Зальбей продолжала стонать.

— Если бъ я только знала, я бы осталась въ Килѣ, гдѣ у меня было хорошее мѣсто въ студенческой столовой. Но всѣ говорили, что въ Копенгагенѣ будетъ лучше. Да и доктора Струэнзе я знаю немножко. Черноватый господинъ изъ аптеки уже переселился сюда.

— Ну, языкъ-то твой совершенно здоровъ, — сухо сказала Минетта.

Гезина медленно поднялась и тяжело дышала.

— Говорить здорово, фрейлейнъ. Кажется, мои внутренности перестали качаться изъ стороны въ сторону.

Дѣйствительно, волны стали успокаиваться. Вѣтеръ спалъ, и паруса бились о мачты. Капитанъ испускалъ проклятія, а рулевой съ гнѣвомъ поглядывалъ на сѣрую стѣну тумана, которая шла отъ берега и закутывала „Маргариту“ словно бѣлымъ саваномъ.

Да, на морѣ поднимался туманъ. Нерѣдко бывало, что онъ разсѣивался съ такою же быстротою, съ какой подвигался. Но хорошо ужъ было то, что прекратилась эта несносная качка.

Такого мнѣнія была г-жа фонъ-Кваленъ, заказавшая повару горячій супъ. У нея былъ хорошій аппетитъ, и вообще она быстро оправлялась отъ всякихъ невзгодъ.

— Идите на палубу, Минетта, — ласково сказала она. — Я знаю что полковникъ фонъ-Коллеръ уже говорилъ съ вами. Да тамъ есть и другіе кавалеры. По нынѣшнимъ временамъ дѣвушка должна поддерживать знакомство.

— Полковникъ говорилъ съ профессоромъ Гульдбергомъ о политикѣ

Услышавъ имя Гульдберга, г-жа фонъ-Кваленъ отодвинула на половину опустошенную тарелку.

— Ове Гульдбергъ, воспитатель принца Фридриха?

— Да, они дѣйствительно говорили о принцѣ Фридрихѣ, — начала было Минетта, но ея патронесса уже двинулась на палубу.

Становилось уже темно, а два фонаря, привѣшенные къ мачтамъ, немного давали свѣта. Полковникъ и профессоръ сидѣли вмѣстѣ, курили и пили пуншъ. Поднявшись наверхъj Минетта стала за мачту, гдѣ ея не было видно. Юнкера разговаривали между собою о Струэнэе и Брандтѣ и смѣялись надъ теперешнимъ министромъ, который еще такъ недавно былъ простымъ врачомъ. Полковникъ испускалъ ругательства и гремѣлъ саблей.

— Господа, смѣяться тутъ нечего. Если бъ я былъ королемъ…

— Король вѣдь еще мальчикъ! — вскричалъ одинъ изъ юнкеровъ. — Когда-нибудь онъ придетъ въ разумъ.

— Дай-то Богъ!

Полковникъ осушилъ свой бокалъ и подробно разсказалъ, какъ онъ встрѣчался съ Струэнзе въ Альтонѣ, когда тотъ былъ еще простымъ врачомъ.

— Его пустилъ въ ходъ графъ Ранцау, котораго онъ лечилъ отъ подагры.

— Эту подагру Ранцау схватилъ, вѣроятно, отъ Голька? — спросилъ со смѣхомъ одинъ изъ юнкеровъ.

— Ну, это неизвѣстно, — загремѣлъ полковникъ. — Я солдатъ и служу его величеству. Я тогда пріѣзжалъ въ Альтону для встрѣчи королевы. Она была тогда совсѣмъ ребенокъ и не отличалась величавыми манерами…

— Королевы измѣнчивы! — вскричалъ другой голосъ.

Минетта невольно кивнула головой.

Лѣтняя ночь мягко ложилась на море. Туманъ разсѣялся, вѣтеръ окончательно стихъ. Волны тихо плескались вокругъ корабля, медленно бѣжавшаго по волнамъ. Вдали то вспыхивалъ, то опять исчезалъ свѣтъ.

Госпожа фонъ-Кваленъ подсѣла къ Минеттѣ, передъ ней на ящикѣ усѣлся профессоръ Гульдбергъ. Оба оживленно бесѣдовали между собою на датскомъ языкѣ, котораго Минетта не понимала. Какъ будто вспомнивъ объ этомъ, Гульдбергъ вѣжливо спросилъ Минетту по-нѣмецки, бывала ли она когда-нибудь въ Копенгагенѣ.

Молодая дѣвушка отвѣчала очень охотно; хотя она и не любила говорить теперь о себѣ, но съ ученымъ, голосъ котораго звучалъ гораздо мягче, чѣмъ полковника, она разговорилась не безъ удовольствія.

Полковникъ въ это время затянулъ старинную солдатскую пѣсню, которая громко раздавалась среди тихаго моря. Ее подхватили и другіе пассажиры.

— Полковникъ фонъ-Коллеръ лихой офицеръ, — прошептала Зальбей.

Было уже поздно, и г-жа фонъ-Кваленъ удалилась на покой въ свою тѣсную каюту. Минетта просто боялась этой душной норы и въ раздумьѣ остановилась около люка съ лѣстницей.

Гезина подошла къ ней и подняла голову, втягивая въ себя свѣжій воздухъ.

— Фрейлейнъ хорошо, — сказала она. — Вы ѣдете съ знатной дамой, и никто не осмѣлятся ни щипнуть васъ, ни поцѣловать. Но нашей сестрѣ все приходится спускать.

— Честная дѣвушка не будетъ ничего спускать, — отвѣчала Минетта.

Гезина только вздохнула.

— Можетъ быть, это и правда. Но, знаете; это очень скучно — быть всегда честной. Сидѣть въ кухнѣ, дѣлать всякую черную работу, а тутъ тебя еще хозяйка бьетъ. Ахъ, если бъ вы видѣли моего кавалера въ Килѣ, то вы, пожалуй, не разсердились бы, если бы онъ васъ даже и поцѣловалъ. На прощанье онъ подарилъ мнѣ два дуката, на которые я и вздумала прокатиться. Говорятъ, въ Копенгагенѣ хорошо. Полковникъ фонъ-Коллеръ то же говоритъ, а ужъ онъ-то долженъ знать. Онъ даже поднесъ мнѣ стаканчикъ пунша. Вѣдь эти морскіе переѣзды вредны для здоровья.

— Развѣ у тебя не было жениха? — спросила Минетта.

— Вылъ. Его звали Кришанъ Абель. Онъ теперь гдѣ-то въ драгунахъ. Я очень ему благодарна и, если бъ пришлось еще встрѣтиться, я бы, пожалуй, вышла за него замужъ. Но онъ не умѣетъ писать, да и я тоже. Вотъ мы и не знаемъ, встрѣтимся ли мы опять когда-нибудь. Если это случится, буду очень рада;не случится, тоже плакать не буду. Не только у насъ, но и у людей получше насъ не все-то идетъ такъ, какъ они хотятъ. Вотъ Дорхенъ Небелунгъ два года готовила себѣ приданое, а свадьбы такъ и не вышло. А господинъ докторъ вмѣсто того, чтобы жениться, попалъ къ королю. Служанка Небелунговъ передавала мнѣ, что самъ аптекарь былъ огорченъ гораздо больше, чѣмъ его дочь, и все читалъ какія-то толстыя книги, чтобы утѣшиться.

Такъ разсказывала Гезина Зальбей. Минетта только диву давалась, какъ это она, сирота, всѣмъ чужая, можетъ сохранять такую веселость и не чувствовать никакого страха за свою судьбу.

Голоса на передней палубѣ стали тише. Собесѣдники, очевидно; завернулись въ свои плащи и улеглись спать подъ теплымъ открытымъ небомъ.

Къ утру стало холоднѣе. Думая, что они вотъ-вотъ поползутъ внизъ по крутымъ лѣстницамъ, Минетта поспѣшила въ свою каюту и быстро скрылась за перегородкой.

Судно попрежнему было почти безъ движенія. Волны слегка плескались объ его бока. Высунувъ голову изъ маленькаго окошка, Минетта увидѣла надъ собой яркія звѣзды, которыя не разъ уже утѣшали ее.

II.

Минетта была разбужена отъ крѣпкаго сна какимъ-то трескомъ, бѣготней и суетней. Когда она, едва придя въ себя, хотѣла подняться, какая-то невидимая рука отбросила ее къ стѣнѣ, гдѣ она съ трудомъ поднялась на ноги.

Сверху неслась громкая команда Маккениранга, крикъ и ругательства. Налетѣла буря. Словно воръ ночью, подкралась она къ судну и охватила его. Паруса бились подъ вѣтромъ, мачты угрожающе скрипѣли. Судно поднималось наверхъ, какъ будто собираясь летѣть, потомъ падало внизъ, все глубже и глубже. То былъ несчастный день, о которомъ Минетта впослѣдствіи немного могла разсказать. Госпожа фонъ-Кваленъ просила привязать ее къ постели и безпрестанно шептала молитвы. Кое-кто изъ веселыхъ франтовъ тоже опустился на колѣни и молился о спасеніи.

Полковникъ Коллеръ держалъ въ своихъ объятіяхъ Минету и что-то пытался сказать ей. Гезина Зальбей также хваталась за него и кричала. Время отъ времени сквозь шумъ бури слышались рѣдкіе крики. То капитанъ Маккенирангъ кричалъ что-то рулевому, но тотъ все-таки не могъ его слышать. Раздался страшный трескъ, и самая большая мачта упала, какъ столбъ забора.

Судно сдѣлалось игрушкой вѣтра и волнъ. Если бы капитанъ не поспѣшилъ схватиться за колесо и не поставилъ корабль по вѣтру, волны сорвали бы его обшивку.

Ярость бури постепенно улеглась. Черезъ часъ капитанъ надвинулъ на затылокъ свою мокрую зюдвейку и сошелъ внизъ къ госпожѣ фонъ-Кваленъ.

— Я былъ увѣренъ, что на этотъ разъ мы не выскочимъ благополучно. Мы сбились совершенно съ курса и дай Богъ, если мы пройдемъ около острововъ Фемернъ. Но на этотъ разъ мы еще не пожалуемъ къ рыбамъ въ гости.

Госпожа фонъ-Кваленъ не отвѣчала. Она была слишкомъ измучена, но Минетта провела рукой по лбу и пригладила растрепавшіеся волосы.

Цѣлую ночь прыгало судно по разъяреннымъ волнамъ. Команда боролась изо всѣхъ силъ, измученные пассажиры сидѣли въ полномъ отупѣніи. Опять изъ юнкеровъ, знакомый съ морскимъ дѣломъ, смѣнилъ рулевого, пришибленнаго во время бури. На него упала снасть и нанесла ему глубокую рану, изъ которой сочилась кровь. Если бы не подоспѣла Гезина и не наложила ему повязку съ уксусомъ, онъ не могъ бы держаться на ногахъ.

— Ловкая бабенка! — сказалъ полковникъ Минеттѣ. Оба сидѣли на полуразрушенной передней палубѣ, прислушивались къ вою вѣтра и глядѣли на блѣдный дискъ луны. Въ эту ночь всѣ были такъ разбиты, что никому не хотѣлось итти спать.

— Ловкая бабенка! — повторилъ полковникъ.

Между тѣмъ Гезина принесла наверхъ изъ кухни чашку съ дымившейся кашей и громко разсказывала, что сварила ее сама.

Минетта молчала и какъ-то невольно отодвинулась отъ полковника, который не замѣтилъ этого движенія и все смотрѣлъ на Гезину.

Около Минетты усѣлся профессоръ Ове Гульдбергъ, который не струсилъ во время бури, но и храбрости особенной не показывалъ. Онъ переносилъ все молча.

— Нужно благодаритъ Бога, что онъ избавилъ насъ отъ яростныхъ волнъ, — началъ онъ. — Онъ пошлетъ намъ навстрѣчу корабль, который доставить насъ наконецъ на мѣсто.

Профессоръ указалъ на темное пятно, которое мало-по-малу выдѣлялось среди волнъ. Свѣтила луна, небо было сѣраго цвѣта. На темномъ предметѣ время отъ времени мелькали свѣтлыя точки.

— Видите? Это фемернскіе береговые разбойники, которые стараются заманить насъ на свои рифы. Но они не догадываются, что нашъ капитанъ тоже оттуда и знаетъ всѣ ихъ хитрости.

— Развѣ обитатели Фемернскихъ острововъ — злые люди? — спросила, оробѣвъ, Минетта.

Профессоръ Гульдбергъ въ отвѣтъ пожалъ плечами.

— Конечно, нѣтъ. Они такіе же грѣшники, какъ и мы всѣ. На берегахъ Зеландіи люди дѣйствуютъ такъ же, какъ и въ Мекленбургѣ или Гольштейнѣ. Но для путешественниковъ такіе обычаи не очень-то пріятны, ибо тутъ можно лишиться не только всего имущества, но и жизни.

Профессоръ заговорилъ о другихъ вещахъ, о дворѣ королевы Юліаніи-Маріи, гдѣ онъ былъ въ качествѣ воспитателя. Вдовствующая королева отличалась серьезнымъ направленіемъ и любила дѣлать добрыя дѣла. При ея дворѣ не было ни баловъ, ни увеселеній, но зато бѣдняки больше знали ее, вдовствующую королеву, чѣмъ Каролину-Матильду, нынѣ царствующую.

Минетта уже едва слышала этотъ ровный голосъ. Она заснула, а когда проснулась, солнце свѣтило ей прямо въ лицо. Кто-то закуталъ ее въ плащъ и положилъ ей подъ голову мѣшокъ.

— Хорошо я васъ прикрыла? — спросила ее веселымъ голосомъ Гезина. — А вотъ вамъ и супъ!

Минетта не сказала ни слова. Но когда она поднесла къ губамъ чашку съ дымящимся теплымъ супомъ, въ ней невольно шевельнулось чувство благодарности къ своей благодѣтельницѣ.

„Магдалину“ понемногу прибивало къ Фемернскимъ островамъ. Въ полдень показалась рыбачья деревушка, лежавшая въ узкой бухтѣ. Она называлась Лемкенгафенъ. Пассажиры, никогда не слыхавшіе этого имени, рады были высадиться около этой кучки домиковъ, такъ какъ, къ довершенію бѣды, въ корпусѣ судна открылась течь, и вода поднималась все выше и выше.

Капитанъ Маккенирангъ показалъ рукой на судно, которое качалось на водахъ гавани.

— „Наяда“ здѣсь. Славу Богу, что ей удалось избѣгнуть шторма.

„Наяда“ была вторымъ датскимъ почтовымъ судномъ, которое должно было итти изъ Копенгагена въ Киль, но укрылось сюда отъ бури. „Наяда“ пострадала гораздо меньше, чѣмъ „Магдалина“: у ней былъ снесенъ только бугшпритъ и разорваны паруса, которые чинили матросы.

Маленькое суденышко перевезло на берегъ пассажировъ „Магдалины“. Мужчины были возбуждены и искали глазами разбойниковъ, о которыхъ они такъ много наслушались. Но въ гавани стояла кучка крестьянъ съ равнодушными лицами и нѣсколько разодѣтыхъ господъ, при видѣ которыхъ полковникъ Колдеръ и профессоръ Гульдбергъ поспѣшили отвѣсить почтительные поклоны.

Одинъ изъ этихъ господъ, богато одѣтый, подошелъ къ вновь прибывшимъ, спросилъ, какъ они себя чувствуютъ, и далъ нѣсколько совѣтовъ, которые полковникъ выслушалъ почтительно.

Госпожа фонъ-Кваленъ стояла, опираясь на руку Минетты.

— Если это не графъ Берншторфъ, то пусть я не называюсь больше Клодиной Кваленъ. Стало быть, что сказалъ Гульдбергъ, вѣрно. Берншторфъ ѣдетъ въ свои помѣстья, его вытѣснилъ Струэнзе, а маленькій господинъ около него — это поэтъ Клопштокъ.

Она приставила лорнетъ къ глазамъ и взялась за табакерку, изъ которой она черпала, когда была возбуждена. Минетта почтительно смотрѣла на. государственнаго человѣка, который до сихъ поръ мудро правилъ Даніей.

— Боже мой! — вздохнула госпожа фонъ-Кваленъ. — Теперь всѣ эти господа разберутъ лучшія помѣщенія. Что же останется намъ, бѣднымъ женщинамъ?

Не успѣла она сказать, какъ Берншторфъ повернулся и быстро направился къ ней.

— Я слышалъ, кузина, что ивы сдѣлались жертвою Нептуна, — началъ онъ. — Вы позволите предложить вамъ мою помощь? Я здѣсь уже второй день.

— Буря была дѣйствительно жестокая, мы едва не погибли, — отвѣчала госпожа фонъ-Кваленъ.

Графъ едва замѣтно улыбнулся.

— Нашъ часъ еще не пришелъ. Позвольте васъ проводить на мою квартиру, гдѣ найдется мѣсто и для васъ и для вашей прекрасной спутницы.

— Онъ называетъ меня кузиной, хотя я только въ родствѣ съ его женой, — сказала старушка Минеттѣ.

Обѣимъ женщинамъ была отведена обширная комната, и госпожа фонъ-Кваленъ осталась очень довольна.

— Во время морскихъ путешествій какъ-то освѣжаешься, — говорила она, развѣшивая на солнцѣ свои букли, порядочно пострадавшія отъ морской воды.

— Да, тутъ есть и, своя доля непріятности, но разъ мы сохранили свою жизнь, то жаловаться нечего.

Минетта, увидѣвъ Гезину Зальбей, кивнула ей головой, приглашая ее подойти ближе.

— Послушай, можетъ быть, ты можешь устроиться у здѣшней хозяйки.

Гина съ благодарностью схватила ее за руку.

— Какъ вы добры, фрейлейнъ. Позвольте мнѣ остаться съ вами.

Мало-по-малу море успокоилось, и яркое солнце освѣтило прибрежную деревеньку. На водѣ качалось нѣсколько лодокъ, и босоногіе ребятишки ловили на берегу морскихъ раковъ. За деревней разстилались обширныя поля, а съ луговъ въ утренней тишинѣ неслось звяканье косъ.

Въ деревенькѣ было тихо. Только теплый вѣтерокъ шумѣлъ вокругъ крестьянскаго домика, въ которомъ жили пассажирки „Магдалины“. Минеттѣ казалось, что она попала въ какую-то заколдованную страну. Развѣ это не было колдовство — видѣть воочію могущественнѣйшаго въ Даніи человѣка, гуляющаго по полю съ знаменитѣйшимъ изъ поэтовъ? Оба они держались отдѣльно, лишь изрѣдка удостаивая разговоромъ профессора Гульдберга. Впрочемъ, госпожѣ фонъ-Кваленъ также удавалось перекинуться ежедневно съ ними нѣсколькими словами.

Полковникъ фонъ-Коллеръ и другіе сумѣли устроить для себя нѣкоторое разнообразіе. Они наняли телѣгу, ѣздили въ сосѣдній городокъ и деревни и даже хотѣли было устроить танцы съ дочерьми фемернскихъ обывателей. Впрочемъ, это имъ не удалось. Въ нѣкоторыхъ деревняхъ ихъ насмѣшили выспрашиванія, не хотятъ ли они принять участіе въ уборкѣ хлѣба. Гина, какимъ-то образомъ узнававшая рѣшительно обо всемъ, увѣряла, что, когда полковникъ вздумалъ просить одну дѣвушку поцѣловать ее, ему тоже предложили лучше возить хлѣбъ.

— Здѣсь поцѣлуи не въ модѣ! — со смѣхомъ прибавила она. — Вотъ ужъ гдѣ я не хотѣла бы оставаться.

Минетту передернуло отъ этого признанія, но даже фонъ-Кваленъ равнодушно засмѣялась и принялась разсказывать о Струэнзе, о которомъ она думала все чаще и чаще. И чѣмъ больше думала она объ этомъ выскочкѣ, тѣмъ сильнѣе становился ея гнѣвъ.

Полковникъ фонъ-Коллеръ привезъ изъ ближайшаго городка извѣстіе, что новый министръ съ каждымъ днемъ пріобрѣтаетъ все большее вліяніе на короля. Каждый день онъ или издаетъ новый законъ, или устраняетъ какой-нибудь безпорядокъ. Знать должна теперь платить налоги, крѣпостное право уничтожается, и каждый можетъ писать и печатать, что ему угодно. Всего годъ тому назадъ писакъ вѣшали или бросали въ тюрьму, а теперь никто не могъ имъ ничего сдѣлать.

Слыша все это, госпожа фонъ-Кваленъ предсказала скорый конецъ міра. Когда она заговорила о новыхъ возмутительныхъ законахъ съ графомъ Берншторфомъ, тотъ только пожалъ плечами.

— Можетъ быть, и я сталъ бы проводить тѣ же взгляды, — говорилъ онъ. — Только я не сталъ бы такъ спѣшить. Но теперь всѣ торопятся, и господинъ Струнэзе хорошо угадываетъ вѣянія нашего времени.

Это было первый разъ, что онъ заговорилъ о человѣкѣ, который вызвалъ его паденіе. Минетта была удивлена его сдержанности и не прочь была послушать, что онъ скажетъ дальше, но графъ уже обратился къ Клопштоку, который стоялъ около, и заговорилъ съ нимъ объ одахъ.

Скоро настало время проститься случайнымъ сожителямъ.

Съ Фемерискихъ острововъ должна была отойти съ пшеницею въ Норвегію прекрасная яхта, и ея капитанъ вызвался взять съ собой пассажировъ и высадить ихъ въ Копенгагенѣ. Въ тотъ же день графъ, Клопштокъ и одинъ изъ служителей направились въ Киль.

Послѣ бури настали тихіе дни, проведенные на этомъ маленькомъ островкѣ. Ожесточеніе, овладѣвшее было Минеттой, смягчилось подъ вліяніемъ того спокойствія и благородства, съ какими Берншторфъ и Клопштокъ переносили постигшую ихъ невзгоду, лишавшую ихъ отечества., Министръ ѣхалъ въ свое помѣстье, а Клопштокъ не могъ уже оставаться при немъ: пожалованный ему въ Даніи пансіонъ былъ бы у него отнятъ, если бы онъ рѣшился воспользоваться гостепріимствомъ графа.

Объ этомъ сообщилъ Минеттѣ профессоръ Гульдбергъ. Онъ же раздобылъ для обѣихъ дамъ единственную отдѣльную каюту на небольшомъ суднѣ. Въ бесѣдахъ онъ не разъ, но очень осторожно заговаривалъ о дворѣ Юліаніи-Маріи, намекая на то, что вдовствующая королева должна будетъ искать себѣ новую гофмейстерину, такъ какъ ея прежняя вышла замужъ.

— Ея величество ведетъ тихую жизнь, — прибавлялъ онъ, — Вѣчныя удовольствія и разнообразія даются въ удѣлъ не всякому.

Минетта большею частью молчала, сидя на передней палубѣ. Вокругъ нея мужчины, подъ предводительствомъ полковника, сражались въ карты, а изъ кухни неумолчно доносился звонкій голосъ Гезины, варившей судъ для госпожи фонъ-Кваленъ, которая навьючивала теперь на нее всякую работу.

Все время, пока говорилъ профессоръ, Минетта почему-то думала объ этой дѣвушкѣ. Ѣдетъ она въ столицу, гдѣ у нея нѣтъ ни души знакомыхъ и гдѣ, быть можетъ, ее ждутъ многія опасности. И тѣмъ не менѣе она радуется жизни, несмотря на вздохи о покинувшемъ ее въ Килѣ юнкерѣ.

— Если вы пожелаете, я могу почтительнѣйше доложить о васъ ея величеству, — услышала Минетта голосъ профессора и очнулась.

— Вы очень добры, профессоръ, но у ея величества, вѣроятно будетъ большой выборъ лицъ, желающихъ занять эту должность, Я же бѣдна и не имѣю никакой протекціи.

Профессоръ слегка улыбнулся.

— Можетъ быть, моя маленькая рекомендація и поможетъ вамъ. Нельзя знать впередъ, что будетъ.

При этихъ словахъ онъ широко раскрылъ глаза, — такая у него была привычка, — и Минетта увидѣла, что глаза эти были голубые, очень красивые.

— Чортъ побери! — гремѣлъ полковникъ — Я скоро проиграю здѣсь послѣдній грошъ. Гульдбергъ, садитесь сзади меня и держите меня за правое плечо. Это приносить счастье.

Профессоръ покорно исполнилъ это требованіе. Минетта осталась одна на передней палубѣ, прислушивалась къ шуму и гаму и задумчиво смотрѣла на тихія волны.

Черезъ два дня показался берегъ Зеландіи. Вѣтеръ все время былъ благопріятный, и поѣздка прошла безъ приключеній. Госпожа фонъ-Кваленъ была весела и обходилась съ Минеттой ласково.

— Въ общемъ наша поѣздка была недурна, несмотря на постигшую насъ непріятность, — говорила она Минеттѣ. — По крайней мѣрѣ, мы можетъ теперь разсказывать о томъ, чего другіе не переживали. Кромѣ того, мы видѣли графа Берншторфа. Можетъ быть, Клопштокъ напишетъ какую-нибудь оду о Фемернскихъ островахъ или даже о васъ самой. Мнѣ казалось, что онъ частенько посматривалъ на васъ.

Минетта только улыбалась.

— Я не замѣтила, чтобы поэтъ смотрѣлъ на меня. Для меня большая честь уже и въ томъ, что я имѣла случай лично стать ему извѣстной.

Госпожа фонъ-Кваленъ понюхала табаку.

— Certainement, такими знакомствами нельзя пренебрегать. Я знаю, что вдовствующая королева любитъ бесѣдовать о піитикѣ и тому подобныхъ вещахъ.

Минетта взглянула на нее съ изумленіемъ.

— Мнѣ не предстоитъ чести бесѣдовать объ этомъ съ ея величествомъ.

— Но…

Госпожа фонъ-Кваленъ стукнула по крышкѣ своей табакерки.

— Мы уже все устроимъ. Профессоръ Гульдбергъ будетъ такъ добръ и рекомендуетъ васъ. А вы ужъ не должны упускать изъ рукъ такого случая.

— Позвольте…-- начала было Минетта, но госпожа фонъ-Кваленъ прервала ее.

— Chиre enfant. Профессоръ хочетъ вамъ добра. Мнѣ очень хотѣлось бы, чтобы вы еще побыли со мной. Но г. Клопштокъ сообщилъ мнѣ, что мой родственникъ Блихеръ сталъ совершеннымъ скрягой и держитъ себя съ гостями самымъ невоспитаннымъ образомъ. Вы видите, я сама не знаю, сколько времени я могла бы продержать васъ при себѣ. А тутъ такой случай! Ахъ, если бы жива была Эммелина. Ну, а теперь давайте поговоримъ о дѣлахъ. Въ Копенгагенѣ въ таможнѣ есть такіе безстыдные чиновники, которые рѣшаются осматривать чемоданы даже знатныхъ дамъ. Подите сюда, Минетта, и сдѣлайте привѣтливое лицо. Полковникъ Коллеръ стоитъ сзади насъ и смотритъ на васъ. Онъ славный человѣкъ. Вчера онъ снова отыгралъ все, что было проиграно имъ раньше. Да, счастье очень измѣнчиво, и нужно умѣть его удержать.

III.

Былъ чудный лѣтній день. Верхушки буковъ слегка шумѣли, солнце отливало золотомъ на ихъ гладкихъ стволамъ. По лѣсу тихо двигалась придворная карета.

— Я словно во снѣ, — сказала Минетта пожилой дамѣ, сидѣвшей рядомъ съ нею. Та ласково улыбнулась.

— Иногда въ жизни бываетъ, какъ во снѣ. Но я очень рада, если этотъ сонъ вамъ нравится. Профессоръ далъ о васъ очень хорошій отзывъ.

Камерфрау королевы Юліаніи-Маріи, m-lle Рейхенбахъ, поплотнѣе закуталась въ шаль и прислонилась къ подушкѣ съ видимымъ намѣреніемъ слегка вздремнуть: тихое движеніе экипажа укачивало ее.

Минетта предалась своимъ мыслямъ.

Вчера она имѣла аудіенцію у Юліаніи-Маріи, а сегодня она уже ѣхала къ ней на службу въ ея загородный дворецъ Маріенлюстъ, подаренный ей ея пасынкомъ.

Минетта прожила у родственниковъ госпожи фонъ-Кваленъ всего восемь дней, и, благодаря Бога, дѣло ограничилось только этими восьмью днями. Старикъ встрѣтилъ ихъ не очень-то радушно, а его экономка еще менѣе. Даже госпожа фонъ-Кваленъ стала заговаривать объ отъѣздѣ.

Счастье было, что она взяла съ собой Резину, которая исполняла всѣ работы, ухитряясь въ то же время собирать всѣ городскія новости.

Однажды вечеромъ она вбѣжала въ комнату Минетты въ крайнемъ волненіи.

— Я сейчасъ ходила въ аптеку, и знаете, кого я тамъ встрѣтила? Ни за что не угадаете! Дору Небелунгъ! Она пріѣхала къ женѣ, придворнаго аптекаря, которая давно уже болѣетъ. Теперь господинъ Струэнзе, если встрѣтится, не станетъ и смотрѣть на нее! Еще бы! онъ теперь около самого короля, а она въ придворной аптекѣ! Она такъ обрадовалась мнѣ. Ей нужна служанка, и я думаю поступить туда. Пріѣхалъ къ ней и итальянецъ и теперь сильно за ней ухаживаетъ. Теперь уже онъ не дѣлаетъ пилюль, а служитъ чиновникомъ въ таможнѣ, носитъ парикъ и шпагу.

Такъ болтала Гина, помогая Минеттѣ укладывать чемоданъ. Та почти не обращала вниманія на ея слова, думая только о королевѣ Юліаніи-Маріи, которой она представлялась утромъ и которая, перекинувшись съ нею нѣсколькими словами, назначила ее своей придворной дамой. Судьба Минетты зависѣла теперь отъ этой невысокой худощавой дамы съ мало выразительнымъ лицомъ и выцвѣтшими глазами.

Замокъ Христіанборгъ былъ довольно угрюмъ. Особенно мрачно было въ верхнемъ этажѣ, гдѣ жила вдовствующая королева. Этажомъ ниже помѣщался королевскій дворъ. Тутъ всегда царили стуки и веселье. Передъ порталомъ замка стояла стража, играла музыка. Безпрестанно подъѣзжали и отъѣзжали кареты. На среднемъ балконѣ нерѣдко можно было видѣть Каролину-Матильду, которая иногда шутила съ офицерами, парадировавшими передъ нею верхомъ по двору замка.

Такъ разсказывала Минеттѣ фрейлейнъ Рейхенбахъ, которая привезла ее ко двору. То же подтверждала и госпожа фонъ-Кваленъ, усердно посѣщавшая въ Копенгагенѣ своихъ прежнихъ пріятельницъ и всегда приносившая съ собой кучу всякихъ новостей.

— Теперь вамъ не слѣдуетъ много говорить, — поучала она Минетту. — Ея величество не отличается говорливостью, не любитъ, когда ея придворныя дамы даютъ волю своему языку. Не забудьте почтительно привѣтствовать наслѣднаго принца Фридриха. Ему скоро будетъ семнадцать лѣтъ. Хотя онъ немного горбатъ, зато очень уменъ, и мать любитъ его страстно. Гульдбергь преподаетъ ему всѣ науки и имѣетъ на него большое вліяніе, хотя онъ и изъ датчанъ, которыхъ такъ не любитъ Струэнзе.

Эти слова приходили Минеттѣ на память именно теперь, когда такъ тихо катился экипажъ, а ея спутница тихо дремала.

Все было тихо. Тишина прерывалась только фырканьемъ лошадей. Съ берега моря долетали чайки. Гдѣ-то кричала хищная птица.

Вдругъ въ лѣсу раздался охотничій рожокъ, и какіе-то всадники окружили экипажъ, и громкій голосъ приказалъ кучеру остановиться.

— Стой! тутъ дама упала съ лошади и повредила себѣ ногу. Нужно свезти ее въ Эльсиноръ. Venez, Leocadie, es soyez raisonable!

Такъ говорила Каролина-Матильда. Она сидѣла верхомъ на лошади въ мужскомъ костюмѣ изъ зеленаго бархата. На рукѣ у нея былъ соколъ.

Королева дѣлала знаки какой-то молодой дамѣ, которую одинъ изъ кавалеровъ осторожно снималъ съ сѣдла. Дама была блѣдна, ея лицо подергивалось отъ желанія заплакать, но окружающіе ее громко смѣялись надъ нею.

— Фрейлейнъ фонъ-Тиненъ попала въ пещеру мачехи, — сказалъ чей-то дерзкій голосъ.

— Дай Богъ, чтобы она вернулась оттуда живой, — прибавилъ другой.

Каролина-Матильда весело взглянула на говорящаго.

— Левенорнъ, не пугайте нашу Леокадію. Она поѣдетъ только въ Эльсиноръ. Струэнзе постарается, чтобы она вернулась живой и невредимой. Не правда ли, ваше превосходительство?

Она взглянула на богато одѣтаго человѣка, сидѣвшаго на прекрасной лошади и съ видимымъ равнодушіемъ глядѣвшаго на всю эту сцену.

Упавшая съ лошади была посажена на мѣсто Рейхенбахъ, которая скромно усѣлась на переднюю скамейку. Лошади тронули.

Нѣкоторое время королева и Струэнзе ѣхали около экипажа. Королина-Матильда шутила съ своей пострадавшей дамой, но ея глаза безпокойно бѣгали кругомъ. Минетта могла незамѣтно слѣдить за нею. Королева ни разу не взглянула на нее, да и некогда ей было: приходилось сдерживать лошадь и слѣдить за соколомъ, который недвижимо сидѣлъ у нея на рукѣ. Струэнзе что-то тихо сказалъ ей, и королева засмѣялась. Кивнувъ еще разъ своей придворной дамѣ, она свернула съ дороги въ лѣсъ. Ея спутники послѣдовали за нею.

Сначала въ экипажѣ всѣ молчали. Леокадія фонъ-Тиненъ откинулась на спинку сидѣнья и закрыла глаза. Рейхенбахъ дремала, Минетта нѣсколько растерялась, очутившись въ неожиданномъ положеніи. Она была разсержена и не могла понять почему. Леокадія фонъ-Тиненъ громко застонала.

— Вамъ больно? — спросила ее Минетта.

Та откинула со лба растрепавшіеся волосы и сняла съ головы шляпу.

— Конечно, мнѣ больно, — коротко отвѣчала она. — Когда падаешь съ лошади и всѣ кругомъ начинаютъ смѣяться, и когда и самой нужно смѣяться, такъ какъ ея величество не любитъ унылыхъ лицъ…

Тутъ она спохватилась и взглянула на Минетту.

— Боже мой! Неужели это вы, фрейлейнъ Золенталь. Такъ это вы та новая дама, которую проныра Гульдбергъ привезъ изъ Германіи. Неужели вы будете шпіонить и доносить обо всемъ, что дѣлается при нашемъ дворѣ?

Фонъ-Тиненъ, казалось, забыла о своей боли. Минетта взглянула на нее почти со злобой.

— Я не шпіонка и не понимаю, что значитъ быть шпіонкой. Меня рекомендовалъ ея величеству профессоръ Гульдбергъ, и я не знаю, чтобы онъ былъ пронырой.

— Извините меня, — жалобно начала фонъ-Тиненъ. — У насъ при дворѣ всѣ говорятъ открыто, какъ думаютъ. Ея величество собирается даже основать орденъ правдивости. Ахъ, Боже мой! Нога моя! Буланый испугался телѣги, а то я усидѣла бы въ сѣдлѣ.

Неудачная всадница застонала снова. M-lle Рейхенбахъ наклонилась съ ней.

— Можетъ быть, вы позволите мнѣ осмотрѣть вашу ногу.

И, не дожидаясь позволенія, она сняла съ нея сапожокъ. Леокадія закричала отъ боли. Но когда удалось снять чулокъ и наложить на ногу компрессы, боль утихла и паціентка даже стала смѣяться.

— Вы умѣете ухаживать. Мнѣ сразу стало легче. Завтра утромъ назначена увеселительная прогулка въ саду замка Киршхбльмъ. И мнѣ непремѣнно нужно будетъ танцовать. Этотъ банщикъ въ Эльсинорѣ, должно быть, хорошій костоправъ. Онъ, вѣроятно, сумѣетъ дать мнѣ хорошую мазь.

— Хотя онъ вѣчно не совсѣмъ трезвъ, тѣмъ не менѣе онъ искусенъ.

— Это самое главное. У насъ при дворѣ мужчины тоже нерѣдко бываютъ навеселѣ, но тѣмъ не менѣе исполняютъ все, что они должны дѣлать.

Фонъ-Рейхенбахъ замолчала, и Леокадія снова обратилась къ Минеттѣ. Видно было, что ей трудно молчать.

— Какъ это удивительно, что мы съ вами здѣсь встрѣчаемся! Мы видѣлись съ вами въ Прецѣ, а потомъ въ Плонѣ. Мнѣ всегда хотѣлось попасть ко двору, и моя кузина, графиня Гольштейнъ, устроила это для меня. Она хорошо знакома съ Эневальдомъ Брандтомъ, а камергеръ всесиленъ при дворѣ. Королева отличается привѣтливостью, и у насъ при дворѣ живется очень весело. Это не то, что слушать проповѣди отца его превосходительства.

Такъ болтала Леокадія. Хотя лицо ея иногда и сморщивалось отъ боли, тѣмъ не менѣе она успѣла разсказать, что дворъ живетъ теперь въ Христіанборгѣ и каждый день ѣздитъ на охоту и что скоро всѣ переѣдутъ на лѣтнее жительство въ великолѣпно расположенный замокъ Киршхольмъ. Тамъ въ паркѣ на пруду устроены настоящія чудеса.

— Вы наслаждаетесь жизнью, — замѣтила Минетта.

Ея собесѣдница только разсмѣялась.

— Конечно! Королева говоритъ, что мы на то и появились на свѣтъ, чтобы весело пожить.

Экипажъ медленно подвигался впередъ. Было уже далеко за полдень, когда онъ въѣхалъ въ маленькій городокъ Эльсиноръ. Вышло все такъ, какъ говорила фонъ-Рейхенбахъ. Банщикъ, лечившій по всей округѣ переломы и вывихи, лежалъ, но словамъ его жены, мертвецки пьяный и могъ проспаться только къ завтрашнему утру.

— Вы хорошо сдѣлаете, если поѣдете съ нами, — предложила фонъ-Рейхенбахъ. — Около Маріенлюста живетъ одна женщина, которая тоже умѣетъ лечить отъ вывиховъ и переломовъ.

— А что скажетъ ваша королева о моемъ посѣщеніи?

— Она будетъ этому очень рада.

— Ну, этому я не вѣрю, — по-французски отвѣчала Леокадія. — Она злится на насъ за то, что мы весело живемъ. Ну, пусть. А все-таки ей придется принять меня.

Между тѣмъ экипажъ проѣхалъ по буковой аллеѣ и остановился возлѣ простого бѣлаго дома. Фонъ-Рейхенбахъ съ помощью нѣсколькихъ слугъ перенесла больную во флигель, который былъ связанъ съ домомъ крытымъ ходомъ. Минетта была рада, что не одна вступаетъ въ чужой домъ.

Леокадія относилась къ Минеттѣ нѣсколько свысока, какъ подобало придворной дамѣ царствующей королевы, смѣялась надъ Рейхенбахъ, которая, по ея словамъ, отъ старости впала въ дѣтство, тѣмъ не менѣе онѣ обѣ составляли для нея все общество и размѣстились въ сосѣднихъ съ нею комнатахъ.

Первой обязанностью, которую Минеттѣ приходилось исполнить на другой день утромъ, это доложить королевѣ Юліаніи о случаѣ съ Леокадіей фонъ-Тиненъ.

— Повидимому, она сломала себѣ ногу.

— Стало быть, завтра ей не удастся танцевать въ Киршхольмѣ, — замѣтила королева, выслушавъ докладъ.

Она сидѣла на возвышенномъ мѣстѣ около окна въ своей просто, но со вкусомъ обставленной, комнатѣ и смотрѣла на блестѣвшее озеро, на виднѣвшіеся вдали шведскіе берега и на темный замокъ, который, казалось, уходилъ въ воду.

На ней было темное полотняное платье, а на головѣ бѣлый кружевной платокъ, отъ котораго ея лицо казалось удлиненнымъ. Въ рукѣ она держала молитвенникъ, перебирая руками его серебряныя застежки.

— Мы начнемъ день молитвою, а потомъ позаботимся о бѣдняжкѣ, которая нашла пріютъ подъ моей крышей. Передайте фонъ-Тиненъ, что я вспомню ее въ своихъ молитвахъ. Дѣвушкѣ, которая до сего времени жила только для веселья, нелегко, конечно, знакомиться съ серьезной стороной жизни. Каролина-Матильда, конечно, о ней и не спроситъ. Она любитъ только веселыхъ людей, а не тѣхъ, кому приходится страдать.

При этихъ словахъ она взглянула на Минетту, какъ будто ожидая отъ нея отвѣта.

— Сначала казалось, что ея величество обладаетъ добрымъ сердцемъ, — замѣтила она робко.

— Вы знаете ее?

— Очень мало.

Минетта была очень недовольна, что затѣяла этотъ разговоръ, но, повинуясь знаку королевы, она должна была разсказать ей о томъ, что произошло съ нею въ Альтонѣ послѣ встрѣчи королевы.

Юліанія-Марія слушала ее очень внимательно, откинувшись на сгнику своего высокаго стула. Узнавъ, что Минетта приходится родственницей отчиму Брандта и что она хорошо знаетъ Эневальда, королева сложила руки на колѣняхъ и какъ-то задумчиво устремила взоръ на блестѣвшее озеро.

— Поговоримъ лучше о чемъ-нибудь другомъ, — сказала она. — Я хотѣла бы послать своей сестрѣ въ Потсдамъ связку книгъ, которыя я попрошу васъ отыскать для меня. Послѣ обѣда вы пойдете со мной въ Кронборгъ. Мой докторъ всегда рекомендуетъ мнѣ тѣлесныя упражненія, когда меня начинаютъ одолѣвать грустныя мысли. Но раньше побудьте около фонъ-Тиненъ и прочтите мнѣ рѣчь о наградѣ, которую Богъ посылаетъ справедливымъ.

Заглянувъ къ Леокадіи, Минетта застала ее въ слезахъ.

— Я тутъ совершенно одна! — рыдала она. — Эта старая дама только смѣется, когда я говорю о танцахъ. Ахъ, зачѣмъ я упала съ лошади.

Минетта постаралась утѣшить свою паціентку. И та скоро опять стала смѣяться.

— Богъ дастъ, я скоро выздоровлю и тогда успѣю вознаградить себя за потерянное. При нашемъ дворѣ такъ весело! Бѣдная вы! приходится вамъ торчать здѣсь. Но, можетъ быть, вы попадете къ намъ потомъ! Я поговорю о васъ съ королевой.

Послѣ обѣда Минетта шла съ королевой по берегу въ замокъ Кронборгъ, мрачно поднимавшійся изъ воды. Юліанія-Марія не задавала ей никакихъ вопросовъ. Она осмотрѣла въ замкѣ мѣста заключенія плѣнниковъ, разсказывая при этомъ, какъ датчане защищали его и какъ шведы его разграбили. На камень, на которомъ былъ обезглавленъ одинъ изъ датчанъ, она положила свою руку Глаза ея вдругъ потемнѣли.

Выйдя на дворъ замка, она остановилась и стала его осматривать кругомъ. Въ это время ворота растворились, и на дворѣ показался молодой, богато одѣтый человѣкъ съ тонкимъ деликатнымъ лицомъ, которое тѣмъ не менѣе носило отпечатокъ чего-то мрачнаго.

— Chère maman! Вы здѣсь изучаете исторію датчанъ? Она красива и трогательна, не правда ли?

Кронпринцъ Фридрихъ поцѣловалъ матери руку.

— Я очень рада, что и ты пришелъ сюда. На исторіи старины нужно воспитываться. Не правда ли, г. Гульдбергъ?

И она улыбнулась профессору, который шелъ сзади кронпринца и почтительно кланялся.

— Здѣсь схороненъ несчастный датскій принцъ! — вскричалъ Фридрихъ.

— Милый мой! ты не долженъ быть такимъ, какъ этотъ чудакъ Гамлетъ, у котораго были такія странныя воззрѣнія.

Профессоръ Гульдбергъ подошелъ къ Минеттѣ.

— Богу было угодно устроить васъ, — сказалъ онъ вѣжливо.

— Я должна поблагодарить васъ, — начала было Минетта, но профессоръ покачалъ головой.

— Нисколько!

Онъ долженъ былъ прервать свою рѣчь: Юліанія-Марія сдѣлала ему знакъ приблизиться.

— Къ намъ залетѣла чужая птица — Леокадія фонъ-Тиненъ, придворная дама ея величества. Она сломала себѣ ногу. Можетъ быть, вы извѣстите объ этомъ камергера Брандта, чтобы тамъ знали, что мы не задерживаемъ ее здѣсь противъ ея воли.

Гульдбергъ поклонился.

— Я не премину исполнить желаніе вашего величества. Я только позволю себѣ замѣтить, что г. Брандту поручено устройство увеселеній и что едва ли онъ захочетъ знать о чемъ-нибудь другомъ.

Принцъ Фридрихъ ударилъ въ ладоши.

— Это вѣрно! Эта обезьяна Брандтъ думаетъ только объ увеселеніяхъ, а не о серьезныхъ вещахъ. Сегодня вечеромъ будетъ праздникъ въ Киршхольмѣ, но онъ и не подумалъ пригласить меня, наслѣднаго принца. Онъ уже давно оскорбляетъ меня, но…-- принцъ поднялъ руку, и лицо его приняло непріятное выраженіе.

Мать положила ему pyкy на плечо.

— Поговоримъ лучше о чемъ-нибудь другомъ. Человѣкъ никогда не можетъ быть обезьяной, и Всевышній, можетъ быть, выведетъ Бранда на другую дорогу. Не правда ли, фрейлейнъ фонъ-Золенталь!

Минетта густо покраснѣла при этомъ вопросѣ, но королева не дала ей возможности отвѣчать. Ея сынъ пріѣхалъ сегодня изъ замка Зоргенфрей, который король подарилъ своему брату, и ЮліаніяМарія стала разспрашивать о расположеніи этого замка и о томъ, какъ новый владѣлецъ думаетъ устроиться тамъ. Она спрашивала, не нужно ли ему будетъ управляющаго и былъ ли уже у него король.

— Струэнзе еще не позволилъ ему! — вскричалъ принцъ.

Королева, какъ умная женщина, поспѣшила дать разговору другой оборотъ.

— Ея величество замѣчательная женщина, — говорилъ профессоръ Гульдбергъ, возвращаясь съ Минеттой домой. — Весьма замѣчательная, и какъ жаль, что…-- тутъ онъ запнулся и осторожно оглядѣлся вокругъ себя.

— О чемъ вы жалѣете? — спросила Минетта.

Но профессоръ уже заговорилъ о другомъ и сталъ распространяться о красотѣ природы.

Было дѣйствительно очень красиво. Кругомъ стоялъ лѣсъ, отражающійся въ озерѣ, взоръ терялся въ его дали, пѣжная полоса розовыхъ кустовъ сплеталась съ зеленью луговъ.

Даже Леокадія фовъ-Типопъ, лежавшая около окна, съ удовольствіемъ глядѣла на пышныя розы и высокія деревья, хотя и увѣряла, что въ Фреденсборгѣ гораздо лучше.

Послѣ нѣсколькихъ дней лихорадки она стала поправляться и могла на нѣсколько часовъ вставать съ постели. Она сильно скучала и не могла понять, какъ это королева Каролина-Матильда не пришлетъ кого-нибудь справиться объ ея здоровьѣ.

— Неужели ни у кого нѣтъ времени вспомнить обо мнѣ? — спрашивала она Минетту. Та не могла ей дать какой-нибудь отвѣтъ, такъ какъ легкомысленный молодой дворъ былъ ей извѣстенъ только по наслышкѣ. Зато фрейлейнъ фонъ-Рейхенбахъ, постоянно навѣшавшая ее, неуклонно повторяла, что короли не любятъ имѣть дѣло съ больными.

— Съ ними вѣдь нельзя веселиться, — прибавляла она, склоняясь надъ шитьемъ: на ея обязанности лежало шить для королевы платья.

— Моя королева не такая, какъ другія. Она будетъ меня лю бить, если я даже заболѣю, — возражала Леокадія.

— Почему же въ такомъ случаѣ она не пришлетъ вамъ кого-нибудь? — спрашивала камерфрау. Леокадія только дѣлала нетерпѣливое движеніе.

— Ей некогда. Тутъ этотъ Струэнзе, балы, праздники… и многое другое.

Минетта не принимала участія въ разговорѣ, прилежно занимаясь своимъ вышиваніемъ. Теперь она не нужна была королевѣ, которая довольствовалась обществомъ своего сына и ходила по бѣднымъ хижинамъ, разбросаннымъ на морскомъ берегу.

Дни быстро летѣли, и Минетта не могла даже написать письмо г-жѣ фонъ-Кваленъ, какъ обѣщала. Въ воскресенье, послѣ долгаго богослуженія въ Эльсинорскомъ замкѣ, она наконецъ улучила свободный часъ. Но едва она дописала первую страницу, какъ въ комнату вбѣжала ея служанка, сильно взволнованная.

— Какая-то богатая дама желаетъ видѣть фрейлейнъ фонъ-Тиненъ! — сказала она.

Сердце Минетты сильно забилось. Не успѣла она кинуть въ зеркало взоръ на свою прическу, какъ въ комнату вошла молодая дама.

— Pardon, я васъ потревожила, — сказала она громкимъ голосомъ, съ аффектаціей. — Я графиня фонъ-Голынтейнъ, родственница Леокадіи фонъ-Тиненъ, которая была такъ глупа, что упала съ лошади. Mon Dieu! Это было довольно нелѣпо, и я жалѣю, что я рекомендовала ее королевѣ.

Графиня говорила очень быстро. Она безцеремонно опустилась на стулъ, обмахивалась вѣеромъ и нюхала изъ флакона.

— Скажите пожалуйста, долго еще это можетъ продолжаться? Въ такомъ случаѣ ей лучше не возвращаться ко двору, и королева возьметъ себѣ другую даму. У меня много родственницъ въ Гольштейнѣ, которыя лучше сидятъ на лошади.

— Фрейлейнъ фонъ-Тиненъ оправится окончательно черезъ нѣсколько недѣль, — отвѣчала Минетта.

Графиня стала нетерпѣливо стучать ногой.

— Черезъ нѣсколько недѣль! Это слишкомъ долго, и при томъ жить въ этомъ замкѣ! Ея величество не имѣетъ ни малѣйшаго желанія быть обязанной чѣмъ-либо вдовствующей королевѣ. Поняли?

— Нѣтъ, не совсѣмъ.

Минетта смѣло взглянула на красивое, нарумяненное и усаженное мушками лицо графини.

— Я не понимаю. По желанію ея величества царствующей королевы мы должны были взять съ собой фрейлейнъ фонъ-Тиненъ.

— Въ Эльсиноръ! — вскричала графиня.

— Банщикъ былъ нетрезвъ.

— Да, но вѣдь на другой день онъ могъ проспаться. Это не оправданіе. Вы поступили противъ воли вашей государыни.

— Я состою на службѣ у королевы Юліаніи-Маріи и кромѣ того…

— Довольно! Я не желаю съ вами спорить. Вы ведете себя безтактно. Это вамъ велѣла передать черезъ меня королева. А теперь я желаю говорить съ фрейлейнъ фонъ-Тиненъ.

Съ этими словами графиня встала и бросилась вонъ изъ комнаты, оставивъ Минетту въ полнѣйшемъ изумленіи. Она не сдѣлала ничего дурного, а между тѣмъ Каролина-Марія называетъ ее безтактной. Это была форменная королевская немилость, выраженная отъ лица королевы, которая давно забыла и думать о ней.

Минетта бросила писать письмо къ г-жѣ фонъ-Кваленъ и побѣжала въ садъ, надѣясь встрѣтить тамъ кого-нибудь, съ кѣмъ можно было бы поговорить о всемъ происшедшемъ. Она разсчитывала встрѣтить фонъ-Рейхенбахъ или профессора Гульдберга, или, наконецъ, самое Юліанію-Марію.

Вмѣсто нихъ къ ней навстрѣчу плылъ, весело улыбаясь, баловень счастья Эневальдъ Брандтъ.

Увидѣвъ Минетту, онъ поспѣшилъ снять шляпу.

— Кузина, вы еще живы, и львица не гонится за вами, желая растерзать васъ своими когтями.

Она взглянула на него серьезно.

— Графиня Гольштейнъ только что объявила мнѣ, что королева ко мнѣ немилостива. Но я рѣшительно ничего ей не сдѣлала. Не виновата же я, что сюда пріѣхала фрейлейнъ фонъ-Тиненъ и что мы должны были взять ее съ собой!

Брандтъ поднялъ свой лорнетъ.

— Ну, что же! Кто-нибудь да долженъ впасть въ немилость! Почему жъ бы и вамъ не испытать этого? Это вамъ не повредитъ.

— Но тутъ для меня какая-то загадка!

Брандтъ пожалъ плечами.

— Кто-нибудь да долженъ быть въ немилости. Съ ЮліаніейМаріей не хотятъ поддерживать отношеній. Не хотятъ быть ей обязанными. А между тѣмъ здѣсь лежитъ и пользуется уходомъ придворная дама королевы. Это раздражаетъ.

— Но вѣдь королева сама приказала, чтобы упавшую взяли въ экипажъ.

Брандтъ осмотрѣлся кругомъ и прошепталъ Минеттѣ на ухо:

— Ея величество, вѣроятно, забыла объ этомъ, и никто не смѣетъ ей объ этомъ напомнить. Кто-нибудь долженъ оказаться виновнымъ во всей этой исторіи. Почему бы и не вамъ?

Онъ быстро отскочилъ отъ Минеттѣ и ринулся навстрѣчу графинѣ Гольштейнъ, которая выходила изъ флигеля.

— Сегодня или завтра я возьму отсюда Леокадію, — громко заговорила она. — Она уже совершенно здорова и можетъ опять нести свою службу.

— Теперь надо посѣтить Юліанію-Марію и поблагодарить ее за уходъ. — сказалъ Брандтъ.

— Какъ вы учтивы, господинъ камергеръ, — замѣтила графиня, слегка ударяя его по щекѣ. — Ну, идемъ. Придется поцѣловать руку у этой старой вѣдьмы! Она не виновата въ этой исторіи и вела себя прилично. Нѣтъ хуже, какъ имѣть неловкихъ придворныхъ дамъ.

Она повлекла Брандта за собой. Тотъ даже не повернулся къ Минеттѣ и продолжалъ весело болтать съ графиней.

Оставшись одна, Минетта схватила себя за голову: ей казалось, что она сходитъ съ ума.

А солнце продолжало сіять въ небесахъ, бѣлый замокъ вдовствующей королевы рѣзко выдѣлялся на зеленомъ фонѣ деревьевъ, а вдали шумѣло море.

IV.

Черезъ нѣсколько дней придворный экипажъ увезъ изъ Эльсинора фрейлейнъ фонъ-Тиненъ. Ея нога еще не совсѣмъ поправилась, и умная Кристель пожала плечами, когда та объявила, что она хочетъ вернуться къ себѣ.

— Въ такомъ случаѣ я слагаю съ себя всякую отвѣтственность, — сказала она на своемъ полунѣмецкомъ полудатскомъ нарѣчіи.

— Отвѣтственность!? — повторила Леокадія, откидывая голову, — Вы знаете сами, что я должна была дѣлать.

Послѣ встрѣчи Минетты съ графиней Леокадія стала относиться къ ней непривѣтливо. Она словно смущалась ея. Только прощаясь съ ней, она сказала ей нѣсколько словъ, которыя были похожи на признаніе.

— Не всегда можешь распоряжаться самимъ собою, и я должна слѣдовать совѣту другихъ. Иначе меня отправятъ обратно въ Гольштейнъ, и моя жизнь будетъ кончена. Впрочемъ, можетъ быть, и хорошо, что я здѣсь пожила. Но вы вѣдь знали, что меня къ этому уговорили.

Минетта не знала этого. Она стала спокойнѣе. Ей стало ясно, что здѣсь очень скользкая и опасная почва. Каждый думалъ только о себѣ, и такъ какъ королева Юліанія-Марія не пользовалась расположеніемъ юной королевской четы, то должно было доставаться и тѣмъ, кто былъ у нея на службѣ.

Г-жа фонъ-Кваленъ подтвердила это и старалась ее утѣшить. Она пріѣхала еще- разъ въ Эльсиноръ, чтобы откланяться вдовствующей королевѣ. Гостить у родственника оказалось не очень пріятно.

— Вотъ уже не думаю еще разъ попасть въ Данію, — заговорила она, удалившись послѣ обѣда въ комнаты Минетты. — Прежде тутъ было лучше и веселѣе. Люди не кивали головой другъ на друга и не переговорили между собою только о скандалахъ. Вы должны мнѣ писать почаще, Минетта. Это будетъ для васъ упражненіемъ. Сдается мнѣ, что вы не сильны въ писаніи писемъ.

Минетта вынула изъ стола начатый листокъ и разсказала о странномъ посѣщеніи графини Гольштейнской, которая назвала ее безтактной.

Г-жа фонъ-Кваленъ понюхала табачку и сухо засмѣялась.

— Когда Каролина-Матильда сердится, то кто-нибудь долженъ быть козломъ отпущенія. Можетъ быть, тутъ есть еще люди, которые помнятъ, какъ вы были у нея въ, Альтонѣ, и боятся, что ея величеству придетъ фантазія снова милостиво о васъ вспомнить. А королева не должна лишать благоволенія тѣхъ, кто ее окружаетъ.

— Что за низость — промолвила Минетта.

Старушка только улыбнулась равнодушно.

— Нужно ко всему умѣть приспосабливаться. Держитесь за Юліанію-Марію, профессора и наслѣднаго принца. Ихъ партія не велика и не пользуется вліяніемъ, но вѣдь при дворѣ часто все мѣняется очень быстро. Въ Копенгагенѣ поговариваютъ, будто графъ Ашебергъ не очень ужъ доволенъ Струэнзе, а полковникъ Коллеръ началъ уже испускать свои ругательства» Этотъ человѣкъ ругается пока очень тихо. Онъ завелъ связь съ какой-то акушеркой, и я боюсь, что онъ совсѣмъ забылъ о моей бѣдной Минеттѣ. Впрочемъ, горевать объ этомъ нечего. Вы еще встрѣтите хорошаго человѣка. Юліанія-Марія ужъ позаботится объ этомъ, если вы будете служить ей вѣрно.

И г-жа фонъ-Кваленъ пустилась разсказывать о придворныхъ дамахъ, которыя составили себѣ хорошую партію. Потомъ она разсказала длинную исторію о Гинѣ Зальбей, которую она хотѣла взять съ собой обратно въ Киль и которая осталась у придворнаго аптекаря кухаркой.

— Даже не спросясь меня, — прибавила она. — А вѣдь привезла-то ее сюда я. Да, свѣтъ полонъ неблагодарности.

Г-жа фонъ-Кваленъ оставалась еще нѣсколько дней въ замкѣ Маріенлюстъ. Королева была къ ней очень милостива. Затѣмъ небольшой корабль повезъ ее обратно въ Копенгагенъ. День былъ чудный, Юліанія-Марія пожелала сама проводить старую пріятельницу и вмѣстѣ съ нею поѣхала на пристань. Минетта, наслѣдный принцъ и Гульдбергъ пошли пѣшкомъ. Фридрихъ съ его воспитателемъ уже успѣлъ вернуться изъ своего владѣнія, гдѣ онъ чувствовалъ себя какъ-то неуютно. Оно лежало слишкомъ близко къ увеселительнымъ мѣстамъ, гдѣ проводила теперь время молодая королевская чета. Въ лѣсахъ несся шумъ охоты, то тутъ, то тамъ устраивались празднества, на которыя наслѣдный принцъ не былъ ни разу приглашенъ. Это было очень непріятно для молодого самолюбиваго человѣка, который къ тому же имѣлъ самое преувеличенное представленіе о своемъ рангѣ.

Онъ былъ чрезвычайно любезенъ съ Минеттой и разсказывалъ ей о всякой всячинѣ, что ему приходилось слышать и читать.

— У моего брата опять былъ эпилептическій припадокъ, — разсказывалъ онъ между прочимъ. — Струэнзе поливалъ его холодной водой, а Брандтъ растиралъ его тѣло. Онъ кричитъ иногда при этомъ, какъ дикій звѣрь. Теперь у насъ, кажется, будетъ война съ Алжиромъ. Струэнзе отправилъ въ мавританскія воды два фрегата въ наказаніе за то, что алжирскіе разбойники захватили два датскихъ корабля. Можетъ быть, придется воевать и съ Россіей, такъ какъ Струэнзе ищетъ сближенія съ Франціей. Онъ золъ на русскихъ. Недавно русскій посланникъ въ театрѣ плюнулъ ему нечаянно на камзолъ. Какъ бы мнѣ хотѣлось взглянуть на эту сцену, но я не люблю ходить въ театръ: мою ложу занялъ Струэнзе.

Такъ болталъ наслѣдный принцъ. Минетта слушала его молча, какъ это дѣлалъ профессоръ Гульдбергъ, шедшій рядомъ съ нимъ. Молчать было удобнѣе всего.

Въ эльсинорской гавани стояло на якорѣ небольшое таможенное судно. Его капитанъ встрѣтилъ безъ шляпы вдовствующую королеву, которая обратилась къ нему съ нѣсколькими милостивыми словами.

То былъ Маккенирангъ, судно котораго еще чинилось и который поступилъ на службу во флотъ и командовалъ теперь таможеннымъ клиперомъ.

Г-жа фонъ-Кваленъ живо заговорила съ нимъ, разсказала королевѣ о приключеніи у Фемерискихъ острововъ и о графѣ Берншторфѣ, котораго они тамъ встрѣтили.

Юліанія-Марія прислушивалась къ ея словамъ, но лицо хранило то же самое выраженіе

Вдругъ она указала на какого-то человѣка, который шелъ рядомъ съ Минеттой.

— Кто этотъ господинъ? — спросила она.

Фонъ-Кваленъ не могла дать отвѣта, и за нее отвѣтилъ Маккенирангь.

— Это г. Феррони, итальянецъ. Раньше онъ былъ аптекаремъ, а теперь онъ совѣтникъ таможни.

— Ставленникъ Струэнзе? — спросила фонъ-Кваленъ, но Маккенирангъ отрицательно покачалъ головой.

— Нѣтъ, ваша милость. Онъ пріѣхалъ въ Копенгагенъ съ графомъ Голькомъ и занялся здѣсь другимъ дѣломъ. У него было хорошее мѣсто въ Килѣ, которое отъ него отняли, здѣсь онъ получаетъ гораздо меньше. Онъ золъ на Струэнзе, — тихо прибавилъ капитанъ.

Фонъ-Кваленъ пожала плечами.

— Не онъ одинъ золъ на него.

Она говорила довольно громко. Королева, стоявшая недалеко, бросила долгій взглядъ на "чисто одѣтаго таможеннаго чиновника, который почтительно прощался съ Минеттой. Онъ также возвращался въ Копенгагенъ.

Послѣ отъѣзда г-жи фонъ-Кваленъ въ Маріенлюстѣ стало еще тише. Наслѣдный принцъ и профессоръ Гульдбергъ совершили маленькую поѣздку въ Ирландію и Шлезвигъ. Королева жила почти въ полномъ уединеніи. Только однажды сдѣлалъ ей визитъ полковникъ Коллеръ, заѣзжавшій по дѣламъ въ Кронборгъ. Онъ очень вѣжливо поздоровался съ Минеттой, но былъ какъ-то смущенъ при этомъ. Вѣроятно, это происходило потому, что, не имѣя силы оставаться въ одиночествѣ, онъ привезъ съ собою и свою актрису. Онъ даже какъ будто дѣлалъ намеки, что въ этомъ виновата Минетта сама.

Полковникъ много разсказывалъ о Струэнзе, который обращался съ нимъ самымъ высокомѣрнымъ образомъ, но только онъ, полковникъ, смѣетъ выражать свое неудовольствіе. Всякій другой, — будь то придворная дама или смѣщенный чиновникъ, рѣшившійся добывать у вдовствующей королевы, — не смѣлъ уже жаловаться. Правда, Струэнзе уничтожилъ цензуру и хвастался тѣмъ, что на него пишутъ сатирическіе стишки, которые ходятъ по рукамъ, но зато онъ умѣетъ наказать всякаго, кто стоитъ даже выше его, если ему вздумается дать о немъ правдивый отзывъ. Нѣсколько молодыхъ людей были уже высланы изъ столицы за то, что они распускали слухи, что бывшій докторъ когда-то вырывалъ имъ зубы. Нѣкоторымъ изъ придворныхъ дамъ, получавшимъ за исполненіе мелкихъ обязанностей большое жалованье и позволившимъ себѣ свысока третировать любимца, было дано понять, что въ ихъ услугахъ болѣе не нуждаются.

Какъ ни скромно жила вдовствующая королева и какъ ни старалась она хранить упорное молчаніе, тѣмъ не менѣе всѣ эти слухи доходили до нея. Когда она, съ приближеніемъ зимы, покинула Маріенлюстъ и вернулась въ холодные, мрачные аппартаменты Христіанборгскаго дворца, то каждый изъ принадлежащихъ къ ея двору отлично зналъ и чувствовалъ, что ихъ только терпятъ и что каждый пажъ большого двора имѣетъ право относиться къ нимъ свысока.

Тихо шла жизнь Минетты. Къ ея обычнымъ обязанностямъ придворной дамы присоединились еще дѣла по благотворительности. Развлеченій не было никакихъ. Только въ театрѣ у вдовствующей королевы была своя ложа, въ которой обыкновенно сидѣли ея придворныя дамы.

Минетта не любила бывать здѣсь. Тяжело было смотрѣть издали, какъ веселится большой дворъ, и сознавать, что ты не принадлежишь къ нему. Тяжело было видѣть Брандта въ числѣ первыхъ фаворитовъ, который даже не замѣчалъ Минетты. Всѣ старались представиться ему и Струэнзе. На короля и королеву обращали гораздо меньше вниманія, чѣмъ на ихъ любимцевъ, даже тогда, когда король появлялся въ своей ложѣ, а королева блистала молодостью и красотой. Эта молодая женщина была прелестна съ ея веселыми, смѣющимися глазами. Глядя на ея бѣлокурые волосы и цвѣтущее лицо, Минетта невольно испытывала къ ней какую-то нѣжность. Но королева ни разу не обратила на нее вниманія, даже въ тотъ моментъ, когда она попалась ей на дорогѣ и прямо посмотрѣла ей въ лицо. Каролина-Матильда быстро прошла мимо. Такъ же поступила и Леокадія фонъ-Тиненъ, несшая вѣеръ и нюхательный флакончикъ королевы.

Леокадія хромала. Нога, хотя и зажила, осталась вывихнутой. Казалось, какъ будто она сердится за это на Минетту: по крайней мѣрѣ, она ни разу не заговорила съ нею.

Придворной дамѣ Юліаніи-Маріи приходилось привыкать ко всѣмъ такимъ вещамъ. Въ концѣ концовъ она, дѣйствительно привыкла къ своему положенію и, пожимая плечами, прислушивалась къ музыкѣ, которая почти каждый вечеръ неслась со стороны замка, гдѣ каждый день устраивались празднества и увеселенія.

Весело жилось при дворѣ Христіана и Каролины-Матильды. Управленіе страной взялъ на себя Струэнзе, устройство увеселеній — Эневальдъ Брандтъ. Около нихъ всегда вился цѣлый рой прислужниковъ и искателей мѣстъ, которые старались завоевать себѣ счастье при помощи этихъ двухъ любимцевъ.

Бывшій городовой врачъ управлялъ, можетъ быть, и не худо. Онъ даже покончилъ съ нѣкоторыми старинными злоупотребленіями, ввелъ болѣе справедливое распредѣленіе податей. Но онъ не давалъ времени, чтобы его мѣропріятія могли пустить корни и созрѣть и отъ одного закона переходилъ къ другому. Въ странѣ оставалось впечатлѣніе какой-то неувѣренности, всѣмъ было какъ-то не по себѣ.

Медленно шла зима. Однажды, когда Минетта ѣхала со своей королевой изъ церкви, передъ ней остановился горбатый человѣчекъ, весь въ лохмотьяхъ, умоляюще смотрѣвшій ей въ лицо. Минетта невольно сдѣлала къ нему нѣсколько шаговъ.

— Іонасъ, неужели это ты? — крикнула она.

Горбунъ молча поклонился.

— Да, это я. Ахъ, если бы я остался въ Плонѣ, — и онъ сталъ вытирать себѣ глаза.

Юліанія-Марія, видѣвшая всю эту сцену, бросила долгій взглядъ на несчастнаго портного. Минетта, постоявъ съ минуту передъ горбуномъ, обратилась къ королевѣ и спросила ее, можетъ ли этотъ бѣднякъ навѣстить ее. Юліанія молча кивнула головой. Она старалась быть милосердной и придавала этому большую цѣну. Теперь, когда у входа въ церковь стояло немало обывателей изъ Копенгагена, ей особенно хотѣлось показать свою милость.

Іонасъ бѣжалъ за медленно ѣхавшимъ экипажемъ и попалъ на подъѣздъ замка одновременно съ королевой. Дорогой Минетта разсказала о карликѣ, который звался карликомъ только изъ вѣжливости, и королева, которой, видимо, втайнѣ хотѣлось продолжать бесѣду, велѣла позвать его къ себѣ въ комнату. Минетта разсказала здѣсь его судьбу во всѣхъ подробностяхъ. Іонасъ не испытывалъ особаго смущенія. Онъ старался прислужиться къ королевѣ, но въ то же время давалъ понять, что онъ привыкъ вращаться въ обществѣ владѣтельныхъ особъ.

— Никогда я не пріѣхалъ бы въ Копенгагенъ, если бъ мнѣ всѣ не твердили, что здѣсь я могу хорошо устроиться, — началъ онъ свою исповѣдь. — То же говорилъ и самъ господинъ министръ, которому я имѣлъ честь оказать когда-то услугу. Именно я привелъ его къ графу Ранцау, когда тотъ былъ раненъ графомъ Толькомъ. А графъ Ранцау представилъ доктора королю. Это говорятъ всѣ въ Плонѣ, даже сама герцогиня. Ея свѣтлость очень больна и не нуждается теперь во мнѣ. А въ Плонѣ явился еще другой портной, и мой заработокъ такъ упалъ, что я рѣшился искать счастья въ Копенгагенѣ.

— И раскаялся въ этомъ? — спросила королева.

Бѣдный карликъ вздохнулъ.

— Ваше величество, на землѣ нѣтъ благодарности. Я такъ и не могъ проникнуть къ господину министру и понялъ, что мнѣ у него искать нечего, у него и безъ меня немало всякихъ ходатайствъ изъ Альтоны. А когда я заговорилъ о молодой королевѣ, меня просто выбросили за дверь, какъ будто я не умѣю себя держать въ обществѣ высочайшихъ особъ! Всѣ здѣсь пляшутъ вокругъ Вельзевула, и ихъ златой телецъ — Струэнзе!

Монетта предостерегающе подняла руку. Ей казалось, что Іонасъ ужъ слишкомъ заговорился, но Юліанія смѣялась.

— Глупо было, старикъ, разсчитывать на людскую благодарность. Такъ ты вѣчно будешь голодать!

Іонасъ потеръ свое исхудавшее тѣло и посмотрѣлъ на свой оборванный костюмъ.

— Ваше величество, я уже проѣлъ всѣ свои сбереженія и принужденъ теперь нищенствовать, все по милости этого Струэнзе.

Королева дала ему талеръ.

— Завтра приходи сюда опять, — сказала она, давая ему понять движеніемъ руки, что аудіенція кончена.

Мшіетта не дождалась вторичнаго появленія карлика. Ночью заболѣла престарѣлая Рейхенбахъ и просила навѣстить ее.

Скорчившись, сидѣла она на своей постели. Ея лицо совершенно измѣнилось.

— Я боюсь, что я умру, — шептала она. — Умру именно теперь, когда мнѣ удалось накопить кое-что и я могла бы удалиться на покой, уѣхавъ въ Альтону.

Мшіетта старалась утѣшить ее, но старушка только покачивала головой.

— Что дѣлать! Придется удалиться отсюда. Не хотѣлось бы мнѣ этого, но смерть ждать не станетъ.

Она вынула изъ стола сложенный листокъ.

— Пошлите это придворному аптекарю.омъ человѣкъ осторожный и приготовитъ все какъ слѣдуетъ. Если вы отнесете его сами, то сдѣлаете мнѣ этимъ большое одолженіе! Здѣсь, — она быстро оглянулась кругомъ: — скоро пойдетъ по иному. Вы не вѣрите этому, но я пережила трехъ королевъ и кое-чему научилась.. Впрочемъ, наше дѣло молчать. Это главное при дворѣ.

Да, лучше всего было, дѣйствительно, молчать. Въ тотъ же день Минетта отправилась въ придворную аптеку и по дорогѣ встрѣтила Каролину-Матильду, ѣхавшую въ открытомъ экипажѣ. Возлѣ нея сидѣла Леокадія фонъ-Тиненъ. Обѣ онѣ кивали головой всаднику, который, въ сопровожденіи служителя, ѣхалъ къ нимъ навстрѣчу. То былъ Струэнзе. Остановивъ свою лошадь возлѣ королевскаго экипажа, онъ довольно фамильярно поздоровался съ королевой и сейчасъ же вступилъ съ нею въ оживленный разговоръ.

Экипажъ остановился. Вокругъ высокихъ особъ собралась небольшая толпа, и когда Минетта хотѣла пройти мимо, какой-то пьяный такъ притиснулъ ее къ лошади Струэнзе, что она невольно вскрикнула. Королева и Леокадія повернули къ ней голову, и тотчасъ же обѣ отвернулись. Казалось, что онѣ никогда и не видали Минетты.

Послѣдняя тихо продолжала свой путь. Она знала, что ее оклеветали и называли шпіонкой Юліаніи-Маріи. Она знала, что царствующіе король у- королева ненавидѣли и Гульдберга, который далъ ей мѣсто, и потому рѣшила терпѣливо сносить все.

Столпившійся народъ подшучивалъ надъ Струэнзе и надъ королевой. Неужели некому было предостеречь Каролину-Матильду?

Напрасно фохты грозили дерзкимъ языкамъ палкой и тюрьмою: на одной сторонѣ смѣшки стихали, на другой начинались.

Дверь придворной аптеки открыла Гина Зальбей. При видѣ Мгнетты она вскрикнула отъ радости.

— Неужели это вы? Вотъ рада-то будетъ моя барышня. И г-нъ Небелунгъ, который теперь здѣсь.

При этихъ словахъ она залилась слезами. Пока она вытирала глаза, Минетта вошла въ уютно обставленную квартиру аптекаря, гдѣ ее почтительно встрѣтили Небелунги, отецъ и дочь. Самъ Небелунгъ разсыпался въ любезностяхъ, а его дочь не спускала съ важной гостьи веселаго, Привѣтливаго взгляда.

Исполняя порученіе, Минетта передала Небелунгу запечатанный пакетъ.

— Это, должно быть, завѣщаніе г-жи фонъ-Рейхенбахъ, — сказалъ онъ. — У нея есть небольшой капиталъ въ Альтонѣ, и онъ будетъ хорошо помѣщенъ. Будемъ, впрочемъ, надѣяться, что ей станетъ лучше.

Потомъ онъ сталъ говорить о постороннихъ вещахъ — о литературѣ и литераторахъ, о томъ, что Клопштокъ уѣхалъ, повидимому, въ Гамбургъ, что Лесингъ начинаетъ входить въ моду съ своими пьесами. Отсюда онъ перешелъ къ театру, которымъ такъ хорошо управляетъ г. фонъ-Брандтъ.

Упомянувъ это имя, онъ вдругъ покраснѣлъ и сразу перевелъ разговоръ на другія темы: на то, что скоро наступитъ весна, что онъ еще посмотритъ, какъ Дорхенъ будетъ чувствовать себя въ большомъ городѣ, хотя ей и нужно быть при своей больной теткѣ, которая до сихъ поръ не поправляется и т. д.

Минетта машинально подавала нужныя реплики. Слушая этого милаго человѣка, она чувствовала какую-то тоску: ей вспомнился Гольштейнъ, то время, когда она жила еще въ Альтонѣ. Все это теперь давно прошло. Она теперь была одинока на чужой сторонѣ, у нея не было друга, который могъ бы протянуть ей руку.

Исполнивъ порученіе, Минетта вышла въ переднюю. Здѣсь ее опять встрѣтила Гина, и опять глаза ея были полны слезъ.

— Мой Кришанъ умеръ! — рыдала она. — Его Струэнзе послалъ вмѣстѣ съ другими солдатами на сѣверъ, и тамъ онъ сложилъ свои косточки! Теперь ужъ у меня не будетъ мужа!

Минетта совершенно забыла, кто такой Кришанъ, но Небелунгъ, провожавшій ее до дверей, поспѣшилъ объяснить ей, въ чемъ дѣло.

— Это былъ женихъ нашей Гины, — сказалъ онъ. — Придется покориться волѣ Всевышняго, — добавилъ онъ равнодушнымъ тономъ человѣка, который не заинтересованъ въ событіи.

Идя по узкимъ оживленнымъ переулкамъ датской столицы, Минетта невольно жалѣла эту бѣдную дѣвушку. Не легко потерять друга. Въ эту минуту, какъ нарочно, мимо нея проѣхалъ щегольской экипажъ камергера Брандта. Онъ сидѣлъ на шелковыхъ подушкахъ, и возлѣ него сидѣла графиня Гольштейнская. Оба смѣялись такъ весело, какъ будто у нихъ на душѣ ничего и не было. А между тѣмъ ради Брандта графиня бросила своего мужа, а Брандтъ забылъ свою прежнюю любовь и забылъ настолько, что едва поздоровался съ нею, когда она прошла мимо.

V.

Госпожа Рейхенбахъ не умерла на этотъ разъ. Но она такъ расхворалась, что не могла исполнять свои обязанности при королевѣ. На ея мѣсто была взята пожилая дама, родомъ изъ Норвегіи. Юліанія-Марія, переселившись на лѣто въ ея лѣтнюю резиденцію, не взяла съ собой Рейхенбахъ, но устроила ее недалеко отъ аптеки, въ одной почтенной семьѣ, которая должна была ухаживать за ней.

Королева очень заботилась о своей престарѣлой дамѣ и, пока была въ городѣ, ежедневно посылала къ ней Минетту справиться объ ея здоровьѣ. Пользуясь этимъ, она нерѣдко заглядывала въ аптеку, чтобы часокъ-другой поболтать съ Дорхенъ, причемъ въ разговорѣ иной разъ принимала участіе и Гина. Служанка все еще оплакивала своего Кришана и утѣшала себя рѣзкими выходками противъ Струэнзе, котораго она считала виновникомъ смерти своего жениха. Впрочемъ, такія вещи она позволяла себѣ говорить лишь тогда, когда оставалась наединѣ съ Минеттой, въ присутствіи же Дорхенъ она молчала о могущественномъ министрѣ.

Минетта вся ушла въ свою службу. И теперь, когда она снова очутилась въ этомъ маленькомъ лѣтнемъ замкѣ и снова смотрѣла на блестѣвшее передъ ней море, въ ней заговорило какое-то родственное чувство, и мѣстность поразила ее своей красотой.

Въ это лѣто въ Маріенлюстъ съѣхалось больше народу, чѣмъ въ прошлый. Полковникъ Коллеръ сталъ здѣсь постояннымъ гостемъ. Нерѣдко онъ привозилъ съ собой своего знакомаго, полковника фонъ-Эйкштеда. Оба были сильно недовольны неограниченнымъ господствомъ Струэнзе. Сидя за столомъ, они сильно бранили выскочку, который командовалъ всѣми ими и приказаніямъ котораго никто не рѣшался сопротивляться. Не менѣе ихъ сердился и принцъ Фридрихъ, которому Струэнзе запретилъ недавно ѣхать въ Парижъ на томъ основаніи, что его высочество еще слишкомъ юнъ, да и государственное казначейство пусто. Принцъ съ пѣною у рта разсказывалъ, что самъ Струэнзе не скупится покупать себѣ на казенный счетъ великолѣпныхъ лошадей и дорогія платья, отдѣлывать свои покои, которые ему недавно были отведены на антресоляхъ дворца въ Христіанборгѣ, и устраивать великолѣпныя празднества. Онъ могъ брать изъ того же казначейства денегъ сколько ему было угодно. Брандтъ тоже тратилъ немало, и все это дѣлалось за счетъ государства.

Наслѣдный принцъ не могъ подыскать достаточно сильныхъ бранныхъ словъ, и, профессоръ Гульдбергь напрасно старался успокоить его. Онъ все еще былъ при наслѣдникѣ, велъ съ нимъ научныя занятія и совершалъ небольшія путешествія. Высшіе воинскіе чины относились къ профессору вѣжливо, снисходительно, а онъ, какъ и подобаетъ простому наставнику, держался скромно и почтительно

Въ іюнѣ у королевской четы родилась дочь. Въ іюлѣ въ замкѣ Киршхольмъ происходили торжественныя крестины, на которыя, ко всеобщему удивленію, въ качествѣ крестной матери была приглашена Юліанія-Марія.

Передать это торжественное приглашеніе было поручено камергеру фонъ-Брандту, который явился къ вдовствующей королевѣ весь въ розовомъ шелку. Держался онъ непринужденно и любезно, какъ будто бы король и королева и не думали обижать маленькій дворъ своимъ полупрезрительнымъ отношеніемъ. Между прочимъ, онъ не забылъ упомянуть, что сопровождать вдовствующую королеву должна была фрейлейнъ фонъ-Золенталь.

Минетта надѣялась, что ея покровительница найдетъ какой-нибудь предлогъ и откажется, но Юліанія-Марія, не долго думая, приняла предложеніе и даже пригласила посланца къ своему столу. Такимъ образомъ Минетта могла увидаться и говорить съ человѣкомъ, котораго она когда-то любила. Она напустила на себя видъ холоднаго равнодушіе, а Брандтъ велъ оживленную бесѣду съ королевой по поводу предстоящаго торжества, разсказывалъ о концертѣ, который долженъ былъ, слѣдовать за церемоніей крещенія, и о новой французской пьесѣ, которая будетъ сыграна. Онъ разсказалъ далѣе, что у короля много еще всякихъ затѣй, но что королева не раздѣляетъ вкусовъ своего супруга.

Юліанія-Марія внимательно вслушивалась въ его слова и лишь время отъ времени задавала ему вопросъ, такъ что Минетта имѣла полную возможность тихонько наблюдать за гостемъ. Она нашла, что Брандтъ поблѣднѣлъ и что онъ имѣлъ очень усталый видъ.

Еще разъ пришлось ей видѣть его на празднествѣ въ Киршхольмѣ, которое представляло самый разгаръ торжества.

Былъ теплый лѣтній день. Солнце свѣтило не очень сильно, небо было покрыто тучками. Въ прилегающемъ къ пруду паркѣ, разбитомъ въ англійскомъ вкусѣ, сотнями цвѣли розы, все оживляя и придавая чарующій видъ парку. Среди розъ, смѣясь и болтая о разныхъ разностяхъ, ходили во всѣхъ направленіяхъ дамы и кавалеры.

Вдругъ показалась торжественная процессія. Вдовствующая королева принесла новорожденнаго. Мать сѣла на высокій золоченый стулъ и, закрывъ глаза, слушала привѣтственную рѣчь проповѣдника. Струэнзе стоялъ сзади, опираясь на ея стулъ. Поодаль, въ углу, стоялъ король, держа за руку маленькаго сына.

Когда проповѣдникъ произнесъ аминь, король громко разсмѣялся и обхватилъ стоявшаго возлѣ него камергера Брандта, стараясь повалить его на землю. Тотъ сердито оборонялся. Струэнзе быстро поспѣшилъ къ нимъ и что-то поспѣшно сказалъ королю. Христіанъ, наклонивъ голову, повлекъ за собою въ садъ сына. Это маленькое происшествіе прошло почти незамѣченнымъ, только Минетта успѣла его увидѣть. Ее удивило странное поведеніе короля.

Сегодня она имѣла случай замѣтить, какъ перемѣнчива королевская милость. Сегодня королева милостиво улыбалась ей, и Леокадія фонъ-Тиненъ удостоила ее долгой бесѣдой. Нога у нея еще болѣла и ей было больно отъ ортопедической обуви. Но что дѣлать! Приходится ее носить: она еще молода и не хочетъ, какъ старуха, ходить въ бархатныхъ сапогахъ. Минеттѣ очень хотѣлось спросить ее, чего ради она теперь бесѣдуетъ съ нею, но Леокадія заговорила уже о томъ, какъ новорожденная принцесса похожа на своего отца, короля.

— Всѣ говорятъ, что сходство поразительное, — прибавила она.

Минетта промолчала. Онѣ ходили по саду между двумя шпалерами цвѣтущихъ розъ. Издали слышна была музыка, шутки и смѣхъ высшаго общества. На лужайкѣ показался король съ Брандтомъ. Онъ взялъ подъ руку своего любимца и поникъ головой, какъ будто на сердцѣ у него было какое-то горе. Брандтъ что-то оживленно говорилъ ему и смѣялся.

При видѣ этой пары Минетта почувствовала, что кто-то тащитъ ее въ полутемную бесѣдку, гдѣ никого не было.

— Не надо встрѣчаться съ ними, — прошептала ей Леокадія и спряталась въ бесѣдкѣ.

Къ бесѣдкѣ подходила Каролина-Матильда. Она была одѣта въ бѣлое атласное платье съ золотымъ шитьемъ и опиралась на высокую палку съ золотымъ набалдашникомъ. На ея отливающихъ матовымъ оттѣнкомъ волосахъ былъ кружевной чепчикъ, въ которомъ, словно капли росы, блистали брильянты. Ея лицо было слегка напудрено, а свѣтлые глаза подведены, вслѣдствіе чего имѣли какой-то особенный блескъ. Она разговаривала со Струэнзе, который шелъ возлѣ нея. Онъ тоже былъ одѣтъ въ парадное платье, и на груди у него красовалось множество орденовъ, а рукоятка шпаги блестѣла брильянтами. Онъ оживленно говорилъ что-то королевѣ, смѣялся и пожималъ плечами, какъ будто бы ему приходилось говорить о такихъ вещахъ, которыхъ его спутница не понимала. Королева шла съ опущенной головой и какъ-то безсмысленно смотрѣла кругомъ. Казалось, что она не замѣчаетъ, какъ всѣ бѣгутъ отъ нея и смотрятъ на нее лишь издали.

Леокадія вздохнула, когда она прошла мимо бесѣдки, и пробормотала что-то, чего Минетта не поняла. Она переспросила свою спутницу, но отвѣта отъ нея не получила.

На другой день новая придворная дама королевы ѣздила въ Копенгагенъ и вернулась въ Маріенлюстъ въ полномъ недоумѣніи. Послѣ богослуженія былъ благодарственный молебенъ. Вдругъ всѣ присутствовавшіе поднялись со своихъ мѣстъ и толпами стали выходить изъ церкви. Она хотѣла было распространиться о тѣхъ намекахъ, которые она слышала насчетъ Каролины-Матильды и Струэнзе, но Минетта, вспыхнувъ, вышла изъ комнаты.

Однообразно тянулись дни въ Маріенлюстѣ, не смущаемые болѣе появленіемъ кого-либо изъ королевскихъ придворныхъ. Приходилъ лишь синьоръ Феррони, который просилъ королеву замолвить за него словечко: у него отняли мѣсто въ таможнѣ только потому, что Струэнзе какъ-то спросилъ о немъ. Когда онъ говорилъ о могущественнѣйшемъ человѣкѣ Даніи, его глаза какъ-то особенно блестѣли.

Королева Юліанія объявила ему, что она помочь ему не можетъ, и посовѣтовала остаться въ Эльсинорѣ, пока не наступятъ лучшія времена.

Онъ такъ и сдѣлалъ. И такъ какъ онъ опять вернулся къ своему прежнему занятію, приготовлялъ лекарства и средства для сохраненія красоты, а иногда давалъ и совѣты крестьянамъ, то дѣла его пошли недурно и онъ зарабатывалъ даже больше, чѣмъ когда служилъ въ таможнѣ.

Снѣгъ и холодъ заставили Юліанію-Марію спѣшить съ переѣздомъ въ городъ. Большой дворъ продолжалъ веселиться. Брандтъ и Струэнзе были возведены въ графское достоинство. Это, впрочемъ, никого не удивило. Только полковникъ Коллеръ пожималъ плечами, да принцъ Фридрихъ смѣялся громко и язвительно.

Бѣдный принцъ, какъ замѣчалъ профессоръ Гульдбергъ, послѣднее время былъ постоянно недоволенъ. Его уже давно мучилъ сильный кашель, который никто не могъ вылечить. Къ счастью, вдовствующая королева вспомнила о Феррони, который умѣлъ приготовлять какую-то особенную пасту отъ кашля. Къ нему былъ посланъ верховой, привезшій нѣсколько флаконовъ, которые были розданы всѣмъ придворнымъ, страдавшимъ кашлемъ. Даже графъ Ранцау, который имѣлъ какъ-то очень продолжительную аудіенцію у вдовствующей королевы, выпросилъ себѣ флаконъ, который и просилъ Минетту прислать ему.

Какъ на дипломата и военнаго на него возлагали много надеждъ. Думали, что онъ будетъ оказывать большое вліяніе на ходъ управленія страной, но сегодня его тонкое лицо было мрачнѣе обыкновеннаго

— Въ мірѣ мало хорошаго, фрейлейнъ, — сказалъ онъ Минеттѣ, — и онъ не очень-то мнѣ нравится.

— Я думала, что ваше превосходительство въ состояніи измѣнить міръ такъ, какъ это вамъ нравится, — замѣтила Минетта.

Его глаза сердито вспыхнули.

— Вы такъ полагаете? Конечно, я имѣю, по своимъ заслугамъ, нѣкоторое право на это. Но кто въ наше время справляется съ правомъ?

Минетта посмотрѣла на него, чувствуя, что не особенно хорошо придется тому, кто будетъ имѣть его въ числѣ своихъ враговъ.

На другой день наслѣдный принцъ разсказывалъ, что Ранцау и Струэнзе поссорились. Графъ Отруэнзе распустилъ нѣсколько датскихъ полковъ, солдаты которыхъ произвели бунтъ и разрушили нѣсколько домовъ.

Графъ Ранцау вздумалъ было доказывать неправильность этого роспуска, на что Струэнзе высокомѣрно замѣтилъ ему, что это касается его одного.

Когда полковникъ Коллеръ рѣшился высказать то же самое мнѣніе, то и онъ получилъ отвѣтъ, что ему объ этомъ говорить не приходится.

— Струэнзе ненавидитъ Коллера, — прибавилъ наслѣдный принцъ, — и тотъ не знаетъ, какъ ему держаться.

— Онъ, вѣроятно, выучится этому, — возразила Юліанія-Марія.

Принцъ привелъ еще нѣсколько примѣровъ дерзости и высокомѣрія Струэнзе. Онъ сказалъ, что недавно король сдѣлалъ распоряженіе, что подпись Струэнзе должна имѣть такое же значеніе, какъ и его собственная, — распоряженіе, которое возбудило сильное безпокойство въ широкихъ слояхъ населенія.

Разсказывая объ этомъ, принцъ даже поблѣднѣлъ отъ волненія. Мать взяла его за руку и стала успокаивать.

Прошли святки. Улицы были засыпаны снѣгомъ. Какъ-то послѣ праздниковъ Минетта собралась пойти навѣстить больную Гейхенбахъ. Солнце ярко блестѣло на покрытыхъ снѣгомъ крышахъ и на ребятахъ, катавшихся на ногахъ около каждаго жолоба.

Минетта быстро шла вдоль домовъ. Ей, какъ придворной дамѣ, не полагалось итти одной, но старому придворному лакею ходить было трудно, а дѣвушка, которая ходила за нею, заболѣла. Пришлось итти одной, и она была даже рада этой свободѣ.

Навстрѣчу ей попался какой-то маленькій человѣкъ. Онъ шелъ очень осторожно и опирался на палку. Увидѣвъ Минетту, онъ остановился.

— Фрейлейнъ не должна ходить одна! — строго сказалъ онъ.

Минетта кивнула ему головой.

— Здравствуй, Іонасъ. Дѣла твои, кажется, устраиваются. Я слышала, что полковникъ Коллеръ далъ тебѣ мѣсто. Смотри, постарайся оправдать нашу рекомендацію.

— Фрейлейнъ, — отвѣчалъ бывшій карликъ, раздувая по обыкновенію щеки: — я уже перемѣнилъ мѣсто. Сначала полковникъ пристроилъ меня у себя дома, а теперь я въ цитадели.

— Что же ты тамъ дѣлаешь? — спросила Минетта, которой приходилось видѣть копенгагенскую крѣпость лишь снаружи.

— Что я тамъ дѣлаю? — повторилъ Іонасъ, стряхивая съ себя снѣгъ, который какой-то шалунъ бросилъ ему на голову. — Въ крѣпости содержится нѣсколько плѣнныхъ, и старый Торвартъ такъ плохъ ногами, что не можетъ ходить. Вотъ я и хожу съ лѣстницы на лѣстницу и наблюдаю за отопленіемъ и освѣщеніемъ. Мѣстечко недурное, фрейлейнъ. Я получаю харчи и квартиру, а иной разъ и талеръ перепадетъ.

Минетта подошла къ дому, въ которомъ жила Рейхенбахъ. Попрощавшись съ карликомъ, она быстро вошла въ домъ, но Іонасъ остался стоять передъ домомъ, видимо, ее поджидая.

Съ большимъ достоинствомъ сопровождалъ онъ ее вплоть до самаго замка.

— Нехорошо, что вы ходите одна, фрейлейнъ, и я очень радъ, что у меня теперь свободное время и я могу васъ сопровождать. Мнѣ бы хотѣлось поблагодарить ея величество. Она очень добра, и графъ Струэнзе поступаетъ съ нею не очень хорошо. Но онъ это дѣлаетъ со всѣми. Я только что былъ въ аптекѣ, въ которой теперь живетъ одна особа изъ Альтоны. Она была невѣстой графа, когда онъ былъ еще городскимъ врачомъ. Теперь, конечно, онъ о ней и думать забылъ, и люди говорятъ, что онъ хочетъ жениться на нашей молодой королевѣ. Можетъ ли это быть, фрейлейнъ? Онъ, видно, совсѣмъ помѣшался.

— Попридержи свой языкъ, Іонасъ! — сказала Минетта, но горбунъ только пожалъ плечами.

— Объ этомъ вездѣ говорятъ, фрейлейнъ, — въ трактирахъ и на улицахъ. Такъ чего же мнѣ молчать? Мнѣ очень жаль королеву, — она вѣдь мнѣ подарила шиллингъ, и мнѣ хотѣлось бы, чтобы кто-нибудь отговорилъ ее отъ этой глупости. Вѣдь у нея есть уже мужъ, и, хотя онъ немножко и чудакъ…

Іонасъ не успѣлъ договорить. Изъ-за угла показались два взвода драгунъ, сопровождавшихъ два придворныхъ экипажа. Они махали саблями, и кто не успѣвалъ посторониться, того награждали ударами

Въ первомъ изъ нихъ сидѣла Каролина-Матильда и графъ Струэнзе, во второмъ маленькій наслѣдный принцъ съ няней. Передъ главнымъ крыльцомъ дворца экипажи остановились, драгуны образовали кругъ, такъ что не видно было, какъ королева съ ея спутникомъ вышли изъ экипажа.

Но народъ, оттѣсненный драгунами, ворвался во дворъ и сталъ швырять въ драгунъ снѣгомъ.

Іонасъ, качая головой, смотрѣлъ издали на эту сцену.

— Удивительныя дѣла теперь дѣлаются — сказалъ онъ, вздыхая, и исчезъ такъ быстро, что Минетта. не успѣла его поблагодарить.

Нехорошо у ней было на душѣ. На улицѣ играло зимнее солнце, въ замкѣ же было темно и неуютно. Словно какое-то затишье передъ грозой легло по всему замку: не видно было даже служителя, на обязанности котораго лежало стоять на лѣстницѣ на стражѣ. Онъ былъ уже старъ и иногда не выходилъ на дежурство и прежде. Но Минетта какъ-то не замѣчала этого. Теперь же ей бросилось въ глаза его отсутствіе. Она была страшно испугана, когда, поднявшись во второй этажъ, она вдругъ увидѣла передъ собой какого-то господина въ напудренномъ парикѣ.

То былъ король Христіанъ, пугливо озиравшійся по сторонамъ.

— Вы — Золенталь? Я хочу видѣть свою мачеху.

Минетта поклонилась. Этотъ странный король, позволявшій своимъ любимцамъ такъ грубо обходиться съ собой, не внушалъ ей никакого страха.

— Я сейчасъ доложу о вашемъ величествѣ.

Она хотѣла итти, но король удержалъ ее.

— Онъ укусилъ меня за палецъ, — жалобно сказалъ онъ, показывая средній паленъ, который потомъ быстро сунулъ въ ротъ и принялся сосать. — Кромѣ того, онъ еще толкнулъ меня! И я скажу объ этомъ моей мачехѣ.

— Кто же этотъ злодѣй? — улыбаясь спросила Минетта. Король производилъ на нее совершенно дѣтское впечатлѣніе.

— Кто этотъ злодѣй? Конечно, Брандтъ. Я его сдѣлалъ графомъ, а онъ теперь кусаетъ меня за это.

— Онъ, вѣроятно, не думалъ причинить вамъ зло.

Едва Минетта успѣла произнести эти слова, какъ въ коридорѣ послышались шаги, и передъ королемъ предсталъ профессоръ Гульдбергъ.

— Вашему величеству угодно посѣтить эту часть замка? — спросилъ онъ, отвѣшивая поклонъ.

Король показалъ рукою на полуотворенную дверь, за которой пилась внизъ винтовая лѣстница.

— Я пришелъ оттуда, — сказалъ онъ. — У моей матери ключъ отъ этой двери и у меня тоже есть. Прежде я часто бѣгалъ наверхъ. Теперь Струэнзе не позволяетъ мнѣ этого, а Брандтъ укусилъ мнѣ палецъ, — добавилъ онъ довольно неожиданно

Профессоръ Гульдбергъ почтительно взялъ его за пораненный палецъ.

— Лейбъ-медикъ сейчасъ явится, ваше величество. Можетъ быть, прикажете поставить въ извѣстность объ этомъ ея величество королеву?

— Королеву? Она ѣздила кататься со Струэнзе и только что вернулась домой. Когда я показалъ ей палецъ, Струэнзе сталъ смѣяться. Струэнзе всегда только и разговариваетъ съ моей супругой.

Въ голосѣ короля послышались слезы.

— Брандтъ тоже смѣется надо мной. Милый Гульдбергъ, отведите меня къ матери. Вы тоже будете статскимъ совѣтникомъ. Струэнзе этого не хочетъ, а Брандтъ говоритъ, что вы были бы интриганомъ, но наслѣдный принцъ васъ любитъ, а я тоже вашъ другъ!

Профессоръ осторожно повелъ короля въ аппартаменты Юліаніи-Маріи. Минетта шла сзади этой удивительной пары.

Осмотрѣвъ пораненную руку пасынка, Юліанія-Марія послала въ придворную аптеку за Феррони. Итальянецъ сейчасъ же явился и, мягко и вкрадчиво приступивъ къ дѣлу, сталъ тереть руку какой-то утишающей боль мазью. Кромѣ пальца, и на головѣ у короля оказалась кровоточившая ранка, которой также пришлось заняться. Феррони такъ угодилъ королю, что тотъ готовъ былъ сейчасъ же дать ему титулъ совѣтника. Отъ этого его удержала Юліанія-Марія. Вмѣсто того она заставила короля подписать какой-то указъ, который она съ улыбкой передала Гульдбергу. Тотъ опустился на колѣни и поцѣловалъ у королевы руку.

Онъ былъ сдѣланъ совѣтникомъ.

Минетта видѣла все то, что происходило. Ей не пришло въ голову удалиться, хотя она и сознавала, что при этомъ дворѣ все дѣлается совершенно иначе, чѣмъ при другихъ дворахъ.

Вновь назначенный статскій совѣтникъ отвелъ короля въ его аппартаменты. Феррони остался еще у вдовствующей королевы, а Минетта сочла за лучшее удалиться къ себѣ. Въ ея комнатѣ стояла Гина Зальбей.

— Фрейлейнъ, не можете ли вы оказать мнѣ одну большую услугу? — спросила она, поздоровавшись. — Въ аптекѣ я не могу больше служить, и фрейлейнъ Дорхенъ уволила меня. Она смѣшна, да и отецъ ея толю! Только за то, что я сказала, что желаю Струэнзе всего худшаго и чти онъ хотъ бы постыдился играть такую роль у королевы, — объ этомъ всѣ говорятъ въ народѣ! — и только за то они не стали меня держать! Придворный аптекарь называетъ Струэнзе великимъ человѣкомъ, фрейлейнъ Дорхенъ, которую онъ бросилъ, тоже! Она увѣряетъ, что она слишкомъ ничтожна для него. Она рѣшительно спровадила отъ себя итальянца, который заходилъ раньше въ аптеку и ухаживалъ за ней, только за то, что онъ сказалъ, что онъ терпѣть не можетъ Струэнзе. Я его тоже ненавижу за то, что онъ погубилъ моего Кришана, съ которымъ я, навѣрно, была бы счастлива.

Этотъ потокъ словъ завершился слезами. Это было какъ разъ кстати, такъ какъ Минетта никакъ не могла остановить свою посѣтительницу и прослушала, какъ кто-то постучалъ въ дверь. Въ комнату вошелъ профессоръ Гульдбергъ и внимательно смотрѣлъ на Гину. Солнце золотило ея растрепанные волосы, а слезы, которыя текли по ея щекамъ, совсѣмъ не подходили къ ея веселому, чисто дѣтскому лицу.

Профессоръ извинился за то, что онъ вошелъ въ комнату Минетты: онъ пришелъ попросить ее сохранить въ тайнѣ то, чему ей пришлось быть свидѣтельницей полчаса тому назадъ. Перейдя на французскій языкъ, онъ спросилъ, что привело сюда эту миловидную дѣвушку. Минетта отвѣчала, что она ищетъ мѣста. Профессоръ вызвался довести объ этомъ до свѣдѣнія королевы, которой нужна была вторая горничная.

Минетта была очень довольна такимъ оборотомъ дѣла: сама она не могла, да и не хотѣла сдѣлать что-нибудь для Гины, которая отличалась большимъ своеволіемъ. Теперь, когда она попадетъ въ руки Юліаніи-Маріи, на нее будетъ впервые въ жизни наложена узда.

Черезъ нѣсколько минутъ Гина, которую профессоръ увелъ съ собою, вернулась сіяющая.

— Я буду служить у королевы! Боже мой! Если бы я только оказалась годной!

— Ты должна стараться, — кратко отвѣтила Минеттъ

Гина только тяжело вздохнула.

VI.

16-го января 1772 года во дворцѣ былъ большой маскарадный балъ. Юліанія-Марія должна была принять приглашеніе и приказала своимъ придворнымъ дамамъ сопровождать ее въ домино.

Въ этотъ періодъ времени она жила уже не такъ уединенно, какъ прежде. За обѣдомъ у нея нерѣдко появлялись гости. Чаще другихъ пріѣзжали Коллеръ и Эйкштедъ. Былъ нѣсколько разъ и графъ Ранцау, подолгу о чемъ-то бесѣдовавшій съ вдовствующей королевой.

Минетта не знала, о чемъ шло дѣло, но по нѣкоторымъ выраженіемъ, вырвавшимся у наслѣднаго принца, она поняла, что графъ замышляетъ свергнуть Струэнзе. Но его сила была еще велика, король и любилъ, и боялся его. Кромѣ того, его поддерживала Каролина-Матильда. Такимъ образомъ, слова наслѣднаго принца могли оказаться и простымъ юношескимъ хвастовствомъ.

Минетта сильно простудилась. Въ день этотъ у нея была такая лихорадка, что она принуждена была просить у королевы разрѣшенія остаться дома.

Юліанія-Марія-посмотрѣла на нее острымъ взоромъ.

— Сегодня вы непремѣнно должны ѣхать со мной. Мнѣ необходимо быть на балу, Я останусь тамъ не долго.

Такимъ образомъ, Минеттѣ пришлось закутаться въ розовое домино и итти по множеству всякихъ лѣстницъ и переходовъ въ театральный залъ. Здѣсь была уже цѣлая толпа замаскированныхъ гостей. Голова Минетты болѣла ужасно, она съ трудомъ могла смотрѣть на веселую картину придворнаго бала. Однако высокая фигура Струэнзе невольно бросилась ей въ глаза, хотя его окружала цѣлая толпа придворныхъ. Далѣе она различала королеву, которая была въ черной маскѣ. Ея тяжелое парчевое платье было прикрыто розовымъ домино. Сначала она танцовала со Струэнзе, затѣмъ съ Брандтомъ, потомъ съ нѣкоторыми другими кавалерами.

Графъ Брандтъ неожиданно остановился передъ Минеттой и заговорилъ съ ней, какъ въ прежнія добрыя времена:

— И вы здѣсь, кузина, съ вашей злой королевой?

— Моя королева вовсе не зла, ваше превосходительство, — отвѣчала Минетта.

— Très bien, вы не должны позволять, чтобы нападали на вашу королеву. Юліанія-Марія преопасная женщина. Если бы я могъ разсказать вамъ…

Въ это время между Минеттой и графомъ появилась графиня Гольштейнская.

— Вы цѣлый вечеръ не взглянули на меня, — сердито сказала она Брандту.

Тотъ поцѣловалъ ей руку.

— Я только и думаю о васъ, — сказалъ онъ:

Она взяла его подъ руку, и Брандтъ, не взглянувъ даже на Минетту, пошелъ съ нею дальше.

Минетта осталась одна въ самой толчеѣ. Къ ней приблизился какой-то красивый господинъ, въ которомъ она узнала перваго бургомистра Копенгагена, статскаго совѣтника Маттейсена, и сказалъ:

— Разрѣшите, ваше сіятельство, сказать вамъ нѣсколько словъ?

Прежде, чѣмъ Минетта успѣла отойти, Струэнзе стоялъ уже около нея.

— Я знаю, что привело васъ сюда, — сказалъ онъ, обращаясь къ бургомистру. — Вы хотите сдѣлать поѣздку въ Шлезвигъ и получить отпускъ. Отлично! Поѣзжайте и возвращайтесь въ добромъ здоровьѣ. У меня множество работы, и каждый вѣрноподданный долженъ помогать мнѣ.

Онъ небрежно кивнулъ ему головой и обернулся къ королевѣ, которая покорно пошла за нимъ.

Вернувшись въ свою тихую комнату, Минетта разсчитывала отдохнуть, но визгъ скрипокъ доносился и сюда. Минетта сняла свое шелковое платье, закуталась въ капотъ и сѣла возлѣ камина. Было холодно и въ золѣ тлѣло нѣсколько углей. Она подбросила дровъ и стала смотрѣть, какъ разгоралось пламя. Она была слишкомъ утомлена и не могла спать и прислушивалась къ бою башенныхъ часовъ.

Пробило два часа. Валъ кончился, оставивъ послѣ себя угаръ. Завтра за нимъ долженъ былъ слѣдовать другой.

Вдругъ кто-то постучалъ въ дверь. Минетта едва очнулась отъ тяжелой дремоты и открыла дверь.

Передъ ней стояла Леокадія фонъ-Тиненъ.

Она была еще въ бальномъ платьѣ, съ цвѣтами въ волосахъ. Лицо ея было блѣдное, глаза погасли.

— Королева!

Это было единственное слово, которое она могла произнести. Она схватила Минетту за руку и потащила ее съ собой по маленькой тайной лѣстницѣ, освѣщавшейся вонючей масляной лампой, черезъ цѣлый рядъ комнатъ, темныхъ и молчаливыхъ. Минетта шла за ней, какъ во снѣ.

Она чувствовала, что грозитъ какая-то опасность, что наступаетъ какой-то ужасъ, но когда она вступила въ комнату, слабо освѣщенную восковыми свѣчами, у нея пропалъ голосъ.

Въ длинномъ ночномъ одѣяніи стояла передъ кроватью Каролина-Матильда. Ея свѣтлые волосы разметались вокругъ лица, глаза метали искры.

— Графъ, я не понимаю вашего поведенія! — кричала она голосомъ, дрожащимъ отъ гнѣва.

Около серебрянаго стѣнного зеркала стоялъ графъ Ранцау въ парадной формѣ, весь усѣянный орденами, съ треуголкой въ рукахъ.

— Одѣвайтесь и слѣдуйте за мной, — рѣзкимъ голосомъ отвѣчалъ онъ.

— Невѣжа!

Ранцау вынулъ изъ кармана бумагу и развернулъ ее передъ глазами королевы.

— Вотъ приказъ его величества — немедленно отправить васъ въ Кронборгъ. Потрудитесь одѣваться скорѣе, иначе я позову сюда солдатъ помочь вамъ одѣваться.

За дверью послышался лязгъ сабель и вполголоса отдаваемая команда.

Каролина-Матильда оглядывалась безпомощно.

— Въ такомъ случаѣ, уйдите отсюда и дайте мнѣ одѣться.

— Я буду держать передъ глазами шляпу, — отвѣчалъ графъ Ранцау, поднимая къ лицу своею треуголку.

Минетта и Леокадія фонъ-Тиненъ набросили на королеву верхнее платье и привели въ порядокъ ея волосы.

За дверями послышался плачъ: прибѣжала няня съ маленькой принцессой. Королева страстно схватила ребенка.

Графъ Ранцау обнажилъ шпагу.

— Скорѣе! Торопитесь! Фрейлейнъ фонъ-Тиненъ можетъ ѣхать съ королевой.

И вотъ Минетта осталась одна въ комнатѣ, гдѣ догорали уже свѣчи и валялись въ безпорядкѣ цвѣты и наряды. Она безпомощно посмотрѣла кругомъ.

Вдругъ послышались чьи-то шаги. Вошелъ профессоръ Гульдбергь, ведя за руку полусоннаго маленькаго наслѣднаго принца. Увидѣвъ Минетту, онъ дружески кивнулъ ей головой.

— Позаботьтесь о томъ, чтобы отсюда чего-нибудь не унесли. Я скоро пришлю людей, которые васъ смѣнятъ.

И онъ исчезъ. На дворѣ замка послышалось хлопанье бича, стукъ колесъ и громкій крикъ.

Сзади Минетты раздался чей-то хохотъ. Обернувшись, она увидѣла Христіана, который стоялъ въ дверяхъ и потиралъ себѣ руки. Онъ былъ въ голубомъ халатѣ и въ лентѣ.

— Уѣхала она? — захихикалъ онъ. — Уѣхали! Всѣ уѣхали! Ура!

Онъ бросился въ кресло и весь затрясся отъ смѣха.

— Что-то скажетъ Струэнзе, когда его посадятъ въ цитадель. Ура! Брандтъ укусилъ меня за палецъ, всѣ они хотѣли меня провести, но я оказался умнѣе ихъ — я король! Я написалъ королевѣ хорошенькое письмецо!

— Ложитесь, ваше величество, — сказала Гина Зальбей, появившаяся вслѣдъ за королемъ. — Королева сейчасъ придетъ, она только переодѣнется.

— Пусть явится моя мачеха! — кричалъ король, дико озираясь по сторонамъ. — Пусть она меня спасетъ.

— Успокойтесь, ваше величество, — мягко заговорилъ вошедшій Гульдбергь, почтительно наклоняясь къ королю.

Вдругъ дверь отворилась, и въ комнату вошла Юліанія-Марія въ черномъ, шитомъ золотомъ платьѣ. Ея лицо носило такое повелительное выраженіе, какого раньше никто у нея не видалъ.

Она обняла дрожавшаго короля и прижала къ себѣ его голову.

— Бѣдный! — сказала она.

Король зарыдалъ, какъ ребенокъ.

Минеттѣ стало казаться, что вся комната пошла кругомъ, что всѣ свѣчи кружатся въ какомъ-то дикомъ танцѣ…

Кто-то провелъ ее мимо разставленныхъ рядами солдатъ, мимо придворныхъ, оживленно бесѣдовавшихъ между собой. Ей показалось, какъ будто тутъ былъ Феррони, показывавшій на склянку съ ядомъ, которую онъ отнялъ у Струэнзе, слышался какъ будто голосъ полковника Коллера, хвалившаго его за это. Вдали какъ будто стоялъ бургомистръ Копенгагена, державшій въ рукахъ ключи отъ города. Его подняли съ постели и приказали взять эти ключи у коменданта, котораго также подвергли заключенію. На его лицѣ было написано безпокойство и огорченіе. Но бургомистръ былъ единственный человѣкъ, настроенный серьезно. Всѣ остальные смѣялись.

А гдѣ же былъ Эневальдъ Брандтъ?

Гина Зальбей сильной рукой поддерживала Минетту, готовую упасть въ обморокъ, и она вела ее въ комнату.

— Ложитесь въ постель, — говорила она, раздѣвая Минетту. — Уже вчера у васъ былъ нехорошій видъ. Я извинюсь за васъ передъ королевой. Да вы ей и не нужны, теперь у ней дѣлъ немало и безъ васъ.

Замѣтивъ каминъ, Гина поставила на огонь маленькій чайникъ.

Бросившись въ постель, Минетта, однако, не могла сомкнуть глазъ. Долго тянулась зимняя ночь и въ окнахъ не видно было просвѣта. Вездѣ былъ мракь и уныніе. Только лицо Гины было весело. Она нагнулась къ маленькой лампочкѣ, прибавила огня, потомъ сѣла на кресло и заснула.

Стало разсвѣтать.

Явился лакей и позвалъ Минетту къ королевѣ.

Она повиновалась машинально и стала около королевы. Вдругъ дверь, ведущая на большой балконъ, широко отворилась и при брезжищемъ свѣтѣ наступающаго дня король и его мачеха вышли къ народу.

На дворѣ замка стояла огромная толпа, громко и радостно привѣтствовавшая короля.

Христіанъ кланялся на всѣ стороны. Онъ былъ въ полной парадной формѣ, слезы и страхъ были уже забыты.

— Долой Струэнзе и Брандта! — раздались голоса.

Довольная улыбка скользнула по лицу короля. Юліанія-Марія, стоявшая возлѣ него, велѣла Гульдбергу привести ея сына Фридриха, который точно также кланялся народу.

Черезъ два часа послѣ этой сцены король съ наслѣднымъ принцемъ ѣхали по городу въ парадной каретѣ, запряженной четверкой лошадей. Народъ бурно привѣтствовалъ ихъ, какъ будто избавившись отъ какой-то огромной опасности. Король и принцъ, улыбаясь, благодарили за вѣрноподданническія чувства.

А въ это время въ тронной залѣ дворца Юліанія-Марія принимала дворъ и высшихъ сановниковъ военныхъ и дворянство, которое давно уже знало, что Струэнзе предатель, а Брандтъ почти убійца короля.

Все это пришлось переживать и Минеттѣ. Голова ея страшно болѣла, всѣ члены какъ будто окоченѣли. Но она была не въ состояніи оставаться въ одиночествѣ. Ей необходимо было видѣть людей, слышать ихъ голоса, не хотѣлось ни думать, ни плакать и жаловаться. Всѣ вокругъ нея были довольны. Вотъ графъ Ранцау, стоя около трона, докладывалъ Юліаніи-Маріи, что графъ Струэнзе отказался слѣдовать за полковникомъ фонъ-Коллеромъ въ холодную зимнюю ночь и оказалъ даже сопротивленіе. Но его быстро смирили при посредствѣ нѣсколькихъ солдатъ. Графъ Брандтъ держалъ себя нѣсколько мужественнѣе, но и онъ разстался съ своей шелковой постелью съ большою неохотой. Его забралъ генералъ фонъ-Эйкштедъ.

Прислушиваясь къ словамъ графа, придворные смѣялись съ такимъ же усердіемъ, съ какимъ нѣсколько дней тому назадъ встрѣчали каждою остроту Струэнзе. Смѣялась и графиня Гольштейнская — та самая, которая была любовницей Брандта. Теперь она стояла около королевы, щеки ея были размалеваны, глаза горѣли. Одной изъ первыхъ она поцѣловала руку Юліаніи-Маріи и стала увѣрять ее въ своей неизмѣнной преданности. Королева улыбалась и разсказывала о томъ, какъ сегодня ночью нѣсколько дамъ было арестовано и увезено въ крѣпость по обвиненію въ томъ, что вмѣстѣ съ Струэнзе онѣ составили заговоръ противъ государства. Той же участи подверглись два брата Струэнзе, которыхъ онъ выписалъ къ себѣ въ Данію, затѣмъ нѣсколько офицеровъ и чиновниковъ, которыхъ, вѣроятно, скоро выпустятъ на свободу.

Голосъ Юліаніи-Маріи дрожалъ, когда она говорила. Всѣ тѣснились около нея и внимательно прислушивались къ словамъ королевы, которую еще вчера встрѣчали безъ всякаго почтенія.

Только Гульдбергъ не старался протиснуться впередъ. Онъ стоялъ поодаль, облокотившись на кресло, и, казалось, удивлялся всякій разъ, когда знатные господа, проходя мимо, здоровались съ нимъ съ изысканной вѣжливостью.

Минетта кое-какъ протискалась къ нему. Профессоръ посмотрѣлъ на ея блѣдное лицо.

— Вамъ нужно успокоиться, — дружески сказалъ онъ.

Минетта покачала головой.

— Я не нахожу себѣ покоя. Что теперь будетъ съ Брандтомъ и Струэнзе? Что будетъ съ королевой?

Голосъ ея осѣкся.

— Нашъ государь милосердъ, — почти прошепталъ Гульдбергъ. — Вамъ нечего тужить.

Графъ Рандау поманилъ къ себѣ Гульдберга. Всѣ давали ему дорогу, всѣ кланялись низко. Въ теченіе ночи онъ сталъ могущественнѣйшимъ человѣкомъ и былъ единственнымъ лицомъ, скрывавшимъ свою радость.

А въ это время въ крѣпости сидѣли люди, еще вчера ворочавшіе дѣлами государства, а въ замкѣ Кронборгъ заливалась слезами прекрасная королева, которая такъ оживленно танцовала всего нѣсколько часовъ тому назадъ.

Въ тронномъ залѣ стояла новая королева Юліанія-Марія. Она протягивала руку графу Ранцау и говорила ему:

— Вы будете вознаграждены за вѣрную службу, любезный графъ.

— Я не требую никакихъ наградъ. Все, что я сдѣлалъ, я сдѣлалъ для блага государства. Брандтъ и Струэнзе…

— Смерть имъ! — громкимъ голосомъ закричалъ Коллеръ.

Эйкштедъ самодовольно погладилъ усы.

Профессоръ Гульдбергъ подбѣжалъ къ Минеттѣ и подхватилъ ее въ свои объятія.

— Фрейлейнъ Золенталь дурно! — сказалъ онъ.

Вечеромъ того же дня Каролина-Матильда стояла, въ низенькой комнаткѣ Кронборгскаго замка и смотрѣла на югъ, въ ту сторону, гдѣ лежалъ Копенгагенъ. На темномъ синемъ небѣ стояло яркое зарево и она спрашивала, что можетъ горѣть въ городѣ.

Маленькая горничная, плакавшая цѣлый день, протерла себѣ глаза.

— Это горятъ факелы по случаю сверженія графа Струэнзе и еще потому, что…

И она заплакала снова.

Королева дала ей такую пощечину, что она зашаталась.

VII.

Прошло два мѣсяца. Минетта тихо лежала въ постели. Ей казалось, что время не мѣняется, а мѣняются только ея мысли. Вотъ она сидитъ съ Эневальдомъ Брандтомъ въ гавани въ Альтонѣ и смотритъ на въѣздъ молодой королевы, вотъ она является передъ глазами въ мужскомъ костюмѣ. Вотъ Брандтъ, который проѣзжаетъ мимо и не кланяется Минеттѣ.

Около самаго окна стоялъ старый вязъ. Когда вѣтеръ качалъ его, какая-то вѣтвь его стучала въ окно, то тихо, то громко. Какъ въ полуснѣ видѣла Минетта черный сукъ, который, казалось, стучалъ въ самое ея сердце и будилъ въ немъ воспоминанія.

И вдругъ около постели очутилась госпожа фонъ-Кваленъ, стукнула пальцами по крышкѣ табакерки и взяла понюшку табаку.

— Минетта, да скажите же что-нибудь. Вчера вы тоже лежали въ постели съ открытыми глазами и, когда я заговаривала съ вами, вы ихъ упорно закрывали. Для чего? Я вѣдь вамъ ничего дурного не дѣлаю и въ пятый разъ навѣщаю васъ. Ея величество очень озабочена вашимъ положеніемъ и явилась бы еще разъ навѣстить васъ, если бъ только не фрейлейнъ Небелунгъ…

Она вдругъ смолкла и въ смущеніи стала теребить ленты своего чепца.

Минетта съ трудомъ привстала на постели.

— Фрейлейнъ Небелунгъ?

— Да развѣ вы не знаете, что вы находитесь въ квартирѣ придворнаго аптекаря? Въ замкѣ вамъ было бы слишкомъ безпокойно: у ея величества много дѣла по управленію страною, такъ что она не можетъ удѣлить для васъ вниманія. Добрѣйшая Рейхенбахъ была здѣсь же; нѣсколько времени тому назадъ она тихо почила. Гина Зальбей и Феррони очень хвалили аптеку, къ тому же тутъ была свободная комната. Поэтому ея величество приказала перенести васъ сюда. Ваше мѣсто останется за вами. Въ январѣ, послѣ смерти моего двоюроднаго брата я пріѣхала въ Копенгагенъ и явилась ко двору. Тутъ мнѣ снова пришлось увидѣть мою королеву въ полномъ блескѣ.

Госпожа фонъ-Кваленъ дышала очень тяжело и, опустившись на стулъ, сдѣлала глотокъ воды. Оправившись, она взглянула на исхудавшее лицо Минетты.

— Не нужно предаваться мрачнымъ мыслямъ, и вы скоро поправитесь. Ея величество даетъ вамъ еще цѣлый мѣсяцъ на поправленіе, а затѣмъ вамъ нужно будетъ ѣхать съ ней въ Киршхольмъ.

И вотъ Минетта остается опять одна. Издали съ лѣстницы доносится звонкій голосъ госпожи фонъ-Кваленъ.

— Отлично. Фрейлейнъ Минетта уже поправляется и скоро встанетъ. Событія послѣдняго времени слишкомъ сильно потрясли ее.

Когда Дорхенъ Небелунгъ вошла въ комнату Минетты, та сидѣла на постели и протягивала къ ней руки.

— Дорхенъ, Дорхенъ, ты должна сказать мнѣ всѣ; иначе я умру.

Голосъ звучалъ твердо, глаза смотрѣли ясно. Дорхенъ сѣла около кровати и разсказала ей о томъ, что занимало теперь весь Копенгагенъ.

Брандтъ и Струэнзе и ихъ приверженцы сидѣли въ крѣпости. Интрига противъ нихъ велась въ тайнѣ, распускали слухъ, что временщикъ злоумышляетъ противъ жизни короля, чтобы потомъ захватить всю власть въ свои руки: Струэнзе хочетъ быть королемъ.

— Этому я не вѣрила, — продолжала фрейлейнъ, слегка покраснѣвъ. — Невѣроятно мнѣ казалось, будто Струэнзе хочетъ соблазнить королеву. Но онъ всегда отличался высокимъ умомъ. Я была слишкомъ не пара ему. Хотя онъ обошелся со мной, быть можетъ, и не совсѣмъ хорошо, но когда я слышала, какъ всѣ его проклинали, какъ духовенство благодарило Бога за то, что этотъ гордый человѣкъ въ тюрьмѣ, когда я видѣла, какъ раскупались карикатуры на него, тогда я чувствовала, что онъ для меня дороже, чѣмъ когда-либо.

Она остановилась, не имѣя силъ говорить дальше.

Минетта поднялась на кровати.

— Я должна выздоровѣть, и мы обѣ постараемся спасти ихъ.

Она думала объ Эневальдѣ, котораго теперь любила, какъ никогда прежде.

Прошло два дня. Былъ темный вечеръ.

По крѣпостному двору шелъ карликъ Іонасъ и, держа въ рукѣ фонарь, освѣщалъ путь двумъ закутаннымъ фигурамъ.

— Фрейлейнъ хочетъ видѣть арестанта Брандта, — говорилъ онъ сердито самъ съ собой. — Я обѣщалъ ей устроить это, потому что когда-то она тоже сдѣлала для меня доброе дѣло. Но арестанта Струэнзе нельзя видѣть, никакъ нельзя, фрейлейнъ.

— Іонасъ…

Минетта схватила его за плечо, но онъ вырвался отъ нея.

— Вы можете итти со мной, а другая фрейлейнъ должна остаться тутъ.

Минетта очутилась въ небольшой холодной комнатѣ, которая едва освѣщалась небольшой лампой.

— Кто здѣсь? — вскричалъ чей-то веселый голосъ.

Минетта бросилась на него и упала въ объятія Эневальда Брандта.

— Какъ! это вы? И въ такомъ одѣяніи? Что случилось?

Эневальдъ подвелъ Минетту къ лампѣ и, улыбаясь, сталъ ее разсматривать.

— Вы похудѣли, кузина. И волосы у васъ не такъ ужъ пышны, какъ были прежде. Отчего вы стали пренебрегать своей внѣшностью.

Не отвѣчая ни слова, она сняла съ себя плащъ и надѣла его на Брандта.

— Если придетъ сторожъ, слѣдуйте за нимъ по лѣстницѣ черезъ дворъ, а затѣмъ выходите за ворота. Тамъ стоить шкиперъ, по имени Маккенирангъ. Вы пойдете съ нимъ въ гавань, гдѣ стоить готовое къ отплытію судно, которое васъ привезетъ въ Любекъ.

Брандтъ широко раскрылъ глаза.

— Дорогая моя, вы добры, какъ всегда. Но неужели вы думаете, что я стану бѣжать изъ тюрьмы, какъ мелкій воришка? Мои друзья знаютъ, что я не измѣнникъ.

— У васъ нѣтъ больше друзей!

— Явятся опять! — пожалъ онъ плечами. — Король вѣдь милостивъ ко мнѣ.

— Говорятъ, что вы злоумышляли противъ его жизни.

Брандтъ засмѣялся.

— Какія глупости! По желанію короля, мы боролись. Онъ сунулъ мнѣ палецъ въ ротъ, а я нечаянно его укусилъ. Юліанія-Марія и Гульдбергъ сдѣлали изъ этого оскорбленіе величества.. Ахъ, Минетта, зачѣмъ вы перешли въ лагерь моихъ враговъ. Впрочемъ, я вамъ это прощаю. Струэнзе всегда называлъ васъ шпіонкой. Мы, т. е. я и королева, вѣрили этому. Что дѣлать! Придворная жизнь богата недоразумѣніями. Теперь я вижу, что вы расположены ко мнѣ.

Онъ взялъ ея руку и поцѣловалъ -ее.

— Вы должны бѣжать и сію же минуту! Умоляю васъ! — рыдала Минетта.

Онъ выпустилъ ея руку.

— Полноте! Вы видите какіе-то ужасы! Никто не посмѣетъ коснуться графа Брандта! Кромѣ того, развѣ я могу оставить Струэнзе одного? Онъ меня возвысилъ, и я буду стоять за него и буду свидѣтельствовать; что онъ не измѣнникъ.

Минетта бросилась къ его ногамъ.

— Эневальдъ! Послушайся меня! Бѣги, пока не поздно.

Онъ поднялъ ее и поцѣловалъ.

— До свиданья. Когда я буду выпущенъ отсюда, тогда мы вмѣстѣ будетъ смѣяться подъ вашими ужасами.

Іонасъ уже стоялъ въ двери. Минетта вышла на дворъ. Онъ пристально посмотрѣлъ ей въ лицо и вздохнулъ съ облегченіемъ.

— Другая фрейлейнъ уже вышла изъ крѣпости. Ее посадилъ на телѣгу шкиперъ, который стоялъ тутъ, у воротъ.

— Она не видалась съ графомъ Струэнзе.

Іонасъ загремѣлъ связкой ключей.

— Относительно посѣщенія арестанта Струэнзе я, видитъ Богъ, не могъ этого устроить. Съ Брандтомъ мнѣ порядочная возня. И все это потому, что мой непосредственный начальникъ, капитанъ Ганзенъ, со вчерашняго дня слегъ въ постель отъ подагры и, можетъ быть, не встанетъ и завтра. Арестантъ же Струэнзе…

Тутъ онъ остановился и пожалъ плечами.

— Много вчера перебывало у него народу. Но я терпѣть не могу итальянца, по фамиліи Феррони. Вчера онъ дѣйствовалъ здѣсь тисками и щипцами. Не смотрите на меня такими ужасными глазами, фрейлейнъ. Конечно, въ Плонѣ такихъ вещей не бывало, но, знаете, когда обвиняешься въ оскорбленіи величества и когда въ дѣло замѣшана молодая королева, когда нужно добыть правду, а арестантъ не хочетъ нечего говорить…

Снаружи кто-то постучалъ бъ дворъ. Сторожъ загремѣлъ ключами.

— Они ждутъ васъ, фрейлейнъ, и вамъ надо спѣшить. Я очень жалѣю, что сказалъ о тискахъ и щипцахъ Той, другой фрейлейнъ; но я не зналъ, что она такъ предана этому Струэнзе.

Когда Минетта сѣла въ экипажъ, тамъ уже сидѣла Дорхенъ Небелунгъ. Она словно окаменѣла и не раскрывала рта все время, пока экипажъ не остановился возлѣ аптеки, дверь которой привѣтливо освѣщалась большимъ фонаремъ. Обѣ дѣвушки вышли изъ экипажа и на лѣстницѣ были встрѣчены синьоромъ Феррони, весело имъ улыбавшимся.

— Имѣю честь представиться: вновь назначенный его величествомъ королемъ надворный совѣтникъ, — произнесъ онъ.

Минетта молча прошла мимо него, Дорхенъ, остановившись на секунду, съ размаха ударила его рукой по лицу.

Золотой весенній день поднимался надъ датской столицей. Солнце съ улыбкой заглядывало въ ея извилистыя улицы и заливало свѣтомъ замокъ и цитадель съ ея круглой башней. По улицамъ толпами шелъ народъ къ тому мѣсту, гдѣ зеленѣли луга, деревья стояли въ цвѣту, а въ кустахъ пѣли птицы.

Но кому пришло бы въ голову прислушиваться къ ихъ голосамъ и любоваться красотою мѣстности? Звонили колокола, солдаты строились рядами, тысячи любопытныхъ тѣснились около эшафота, на которомъ будутъ на глазахъ всего народа казнить Струэнзе и Брандта.

Ихъ везли въ открытой телѣгѣ. Брандтъ, какъ менѣе виновный, долженъ былъ подняться первымъ на эшафотъ, а Струэнзе долженъ былъ смотрѣть, какъ будутъ ломать шпагу графа и отрубать ему сначала руку, затѣмъ голову, а потомъ колесовать его тѣло.

Брандтъ до послѣдней минуты не вѣрилъ въ свою казнь. Онъ вошелъ на эшафотъ съ веселымъ лицомъ и ожидалъ помилованья, по палачъ сталъ снимать съ него сюртукъ. Тѣ, кто видѣлъ смерть обоихъ могущественнѣйшихъ людей Даніи, разсказывали потомъ, что Брандтъ до послѣдней минуты сохранилъ самообладаніе, Струэнзе же отправился въ путь, съ котораго никто еще не возвращался, дрожа и блѣднѣя. Надѣясь на помилованіе короля, онъ далъ показаніе, падавшее тяжкимъ обвиненіемъ на Каролину-Матильду и дѣлавшее невозможнымъ ея возвращеніе къ мужу и дѣтямъ. Напрасно увѣряла королева, что она невинна. Кто изъ нихъ говорилъ правду? Струэнзе, измученный пытками, или женщина, съ которой обращались, какъ съ преступницей? Отвѣтъ на этотъ вопросъ до сего времени сокрытъ въ документахъ тайнаго архива въ Копенгагенѣ.

Головы Струэнзе и Брандта были воткнуты на колъ около висѣлицы. Народъ, пораженный ужасомъ, возвращался въ городъ молча. Всѣ не любили и даже ненавидѣли временщика, но такая развязка ужаснула всѣхъ.

Въ замкѣ Христіанборгъ король, сидя на креслѣ, игралъ съ мальчикомъ-негромъ. Вдругъ онъ всталъ и поспѣшно пошелъ съ сосѣднюю комнату.

Тамъ у окна стояла Юліанія-Марія. Площадь передъ дворцомъ была пустынна. Тишину нарушали только воробьи и скворцы, да часовой, чѣмъ-то недовольный, ходилъ взадъ и впередъ.

— Мнѣ скучно! — вскричалъ Христіанъ. — Пусть позовутъ ко мнѣ графа Брандта.

Мачеха пристально посмотрѣла на него

— Его только что казнили за оскорбленіе вашего величества..

Христіанъ равнодушно зѣвнулъ и сѣлъ.

— C’est ennuyeux! — пробормоталъ онъ. — Брандтъ бы теперь очень пригодился.

Глаза его остановились на госпожѣ фонъ-Кваленъ, которая только что вошла въ комнату. На ней была большая черная шляпа и плащъ.

— Madame де-Кваленъ! Вы похожи на привидѣніе. Хотите сыграть со мной въ карты?

Старая дама низко поклонилась.

— Сегодня послѣ обѣда идетъ въ Киль почтовое судно, и я хотѣла откланяться вашему величеству.

Королева быстро отошла отъ окна.

— Любезная Кваленъ, вы должны нѣкоторое время остаться при мнѣ. Золенталь все еще нездорова, и я не знаю, кого мнѣ взять въ качествѣ придворной дамы.

Госпожа фонъ-Кваленъ покачала головой.

— Ваше величество, извините меня, но я должна ѣхать домой.

Она остановилась на минуту и взглянула Юліаніи-Маріи въ лицо.

— Я не принадлежала къ числу друзей этихъ двухъ лицъ. Они надѣлали немало зла и должны были понести наказаніе. Но мнѣ думается, что наказаніе это было слишкомъ сурово, да и народу не слѣдовало давать такое зрѣлище. Оба они были графами и кавалерами высшихъ орденовъ, а теперь ихъ головы торчатъ, словно головы обыкновенныхъ преступниковъ.

— Милая Кваленъ, — мягко начала королева: — оставимъ этотъ вопросъ обсуждать мужчинамъ. Для васъ, моей старой пріятельницы, готово уже мѣсто настоятельницы монастыря въ Валло.

Лицо старушки попрежнему оставалось мрачнымъ.

— Я слышала, что графство Валло долженъ былъ получить Струэнзе.

— Теперь оно ему не нужно — воскликнула Юліанія-Марія съ улыбкой.

— Валло не дастъ мнѣ особой выгоды, ваше величество. Я хочу сойти въ могилу съ миромъ и желаю того же и другимъ.

Она вышла. Королева сидѣла неподвижно. Ея пасынокъ громко зѣвалъ.

— Mon dieu! Какая скучная вещь — жизнь!

Дверь снова отворилась, и вошла Гина Зальбей. Она была въ шелковомъ платьѣ, съ высоко взбитыми волосами. На рукахъ у нея былъ наслѣдный принцъ, оглядывавшій все кругомъ своими не дѣтски умными глазами.

— Мы были на башнѣ, ваше величество, — торжественно доложила Гина. — Хотя мы и не все видѣли, однако было великолѣпно, не правда ли?

Она погладила мальчика но кудрявымъ волосамъ. Онъ серьезно кивнулъ ей головой.

— Много солдатъ.

— Да, много солдатъ. Сначала пошелъ тонкій, потомъ, толстый. А какой былъ барабанный бой! Сколько офицеровъ! Струэнзе послалъ на смерть моего Кришана Абеля, а теперь поплатился и самъ.

Гина торжествующе разсмѣялась. Юліанія-Марія тяжело вздохнула.

— Ты должна оставаться при мнѣ, Гина!

Почтовое судно уже два раза отправлялось изъ Копенгагена въ Киль, и капитанъ Маккенирангь каждый разъ посылалъ въ придворную аптеку спросить, не оставить ли для фрейлейнъ Золенталь лучшую каюту. Она уже давно ее заказала. По отвѣтъ получался одинъ и тотъ же: фрейлейнъ еще не съ состояніи ѣхать. Минетта снова заболѣла. Безучастно сидѣла она въ своей комнатѣ. Когда ей сообщили, что старушка Рейхенбахъ оставила ей все свое скромное состояніе, она только вздохнула. Жизнь стала такъ тяжела для нея, и она уже ничему не могла радоваться.

Однажды ей доложили, что пріѣхалъ профессоръ Гульдбергъ. Онъ держалъ въ рукахъ букетъ розъ.

— По порученію королевы Юліаніи-Маріи я долженъ освѣдомиться о вашемъ здоровьѣ, — началъ онъ.

— Развѣ ея величество не получила моей просьбы объ отставкѣ? — въ свою очередь, спросила Минетта.

— Получила, фрейлейнъ, и отставка вамъ дана; но ея величество надѣется еще видѣть васъ при дворѣ.

Минетта подняла глаза.

— Развѣ ея величество не знаетъ, что я охотно отдала бы жизнь за Эневальда Брандта?

Розы въ рукахъ Гульдберга задрожали.

— Нѣтъ, фрейлейнъ. Объ этомъ знали только вы да я. Я всегда любилъ васъ, Минетта, и только ради васъ хотѣлъ возвыситься. Эневальдъ Брандтъ былъ недостойный васъ человѣкъ, и стоитъ ли вамъ говорить о немъ? Если бы вы пинали въ бѣду, онъ и не подумалъ бы навѣстить васъ въ темницѣ. Вамъ нужно надѣяться на лучшее будущее.

Голосъ его звучалъ настойчиво, и Минетта махнула рукой.

— Будущность бокъ о бокъ съ вами? Развѣ я не буду постоянно вспоминать объ Эневальдѣ? Развѣ я не буду всегда слышать его голосъ?

— Вы нездоровы.

Гульдбергъ положилъ розы ей на колѣни.

— Теперь я ухожу и вернусь завтра утромъ. Я люблю отечество и старался освободить его отъ тѣхъ, кто его угнеталъ. Королевская фамилія для меня священна. Поэтому Каролина-Матильда должна оставить наше государство. Я хочу водворить спокойствіе и счастье, и то и другое вы должны раздѣлить со мной.

Минетта бросила розы ему подъ ноги.

— Отнесите вашъ подарокъ Гинѣ Зальбей! — сказала она рѣзко. — Я однажды уже видѣла, какъ вы ее цѣловали. Она не будетъ освѣдомляться о томъ, не въ крови ли у васъ руки.

Гульдбергъ постоялъ съ минуту молча, беззвучно шевеля губами. Молча поднялъ онъ розы, молча вышелъ изъ комнаты.

Въ тотъ же день у Минетты была гостья — бывшая гофмейстерина Луиза Плессенъ. Она почти влетѣла въ комнату и упала въ кресло, почти безъ дыханія.

— Вы удивлены, что я опять въ Копенгагенѣ? — спросила она, едва поздоровавшись. — Когда я услышала, что произошло съ моей королевой, я не могла больше оставаться въ Гольштейнѣ! Моя королева опозорена и брошена въ тюрьму.

И она залилась слезами.

— Я была у Ранцау, и онъ разрѣшилъ мнѣ посѣтить ея величество. Она заключена въ маленькой низенькой комнаткѣ. Фонъ-Тиненъ вернулась въ Гольштейнъ. При Каролинѣ-Матильдѣ находятся только одна дама и маленькая принцесса. Скоро прибудетъ англійское судно, которое доставитъ ее къ англійскому двору. Такимъ образомъ, все пережитое въ Даніи будетъ ей казаться сномъ.

Госпожа фонъ-Плессенъ встала и сняла съ себя черный платокъ.

— Каюсь, Минетта, я относилась къ вамъ ревниво, но потомъ вамъ и самой пришлось испытать, что значитъ благодарность королевъ. Васъ оклеветали, какъ и меня. Королева сама сказала мнѣ объ этомъ. Не сказала только кто. Можетъ быть, это былъ Струэнзе. Онъ всегда боялся постороннихъ вліяній. Королева продолжаетъ молиться за своего супруга, какъ за короля, она молится за всѣхъ, кто даже сдѣлалъ ей зло. Mon dieu, она была слишкомъ весела, а король ужъ нѣсколько лѣтъ страдаетъ душевнымъ разстройствомъ…

Она вдругъ закрыла ротъ руками.

— Что я говорю? Можетъ быть, я приготовляю себѣ путь на висѣлицу! К іроль былъ бы этому очень радъ: онъ всегда ненавидѣлъ меня, я вѣдь не могла устраивать для него всякія увеселенія. Я вотъ зачѣмъ явилась сюда. Я хочу спросить васъ, куда вы пойдете, когда М жкенирангь благополучно доставитъ васъ въ Киль?

— Меня пригласила къ себѣ въ Альтону Дора Небелунгъ, — отвѣчала Мніетта. — Я получила небольшое наслѣдство и, можетъ быть, еще сумѣю быть полезной.

— Что же, вы хотите катать пилюли, какъ Феррони, о которомъ теперь говоритъ весь Копенгагенъ? Онъ вошелъ въ милость у Юліаніи-Маріи и, вѣроятно, станетъ у нея лейбъ-медикомъ, какъ Струэнзе, котораго, какъ говорятъ, онъ пыталъ раскаленными щипцами.

Минетта вскрикнула. Фонъ-Плессенъ положила ей руку на лобъ.

— Извините, что я взволновала васъ. Я хотѣла сообщить вамъ, что я пріѣхала сюда изъ Альтоны съ нѣкіимъ конректоромъ Ланге, который уже дважды сватался за Дорхенъ Небелунгъ и теперь хочетъ сдѣлать это въ третій разъ. Она благоговѣла передъ Отруэнзе, но никогда не любила его. Поэтому не будетъ же она отказывать ему вѣчно. А вы, Минетта, будете чувствовать себя въ Альтонѣ очень одиноко, и я хочу вамъ предложить слѣдующее: не хотите ли поѣхать со мною въ Ганноверъ, ко мнѣ, въ городъ Целле? Наша королева будетъ жить въ замкѣ. Ея дворъ англійскій, но сама она уже перестала быть англичанкой. Будемъ служить ей вѣрой и правдой. Мы будемъ разсказывать ей о Даніи, объ ея дѣтяхъ. Я уже просила ее объ этомъ. Она выслушала меня молча, расплакалась и сказала, что она этого не сдѣлаетъ, что она показала себя неблагодарной къ Миноттѣ Золенталь. Она во всемъ обвиняетъ себя, но мы простимъ ее, не правда ли?

Минетта слушала оживленную рѣчь фонъ-Плессенъ съ горящими глазами.

— Да, я останусь вѣрной королевѣ, — сказала она, молитвенно складывая руки.

Замолкла исторія о Струонзе и Брандтѣ, прошли веселые дни Каролины-Матильды. Въ Целле спитъ она послѣднимъ сномъ, и ея печальный-образъ возстаетъ передъ посѣтителемъ, который остановится передъ ея гробницей и прочтетъ, что житія ея было всего двадцать четыре года.

Сильно постарѣла Минетта фонъ-Золенталь. Послѣ смерти королевы она оставалась нѣкоторое время у госпожи фонъ-Плессенъ, а когда та скончалась, снова удалилась въ Альтону. Здѣсь она жила въ полномъ уединеніи. Ее видали только въ обществѣ жены пастора Ланге, рожденной Доры Небелунгъ,

Наступило другое время. Съ запада стекались въ Альтону и Гамбургъ французскіе эмигранты, а за нами но пятамъ шла война съ ея бѣдствіями.

Однажды въ тихій домикъ, гдѣ жила Мнистта, постучался какой-то старикъ.

— Если мы встрѣчаемся съ вами, фрейлейнъ фонъ-Золенталь, то не слѣдуетъ отъ меня отворачиваться, — угрюмо сказалъ онъ.

Минетта взглянула на него своими ясными глазами.

— Господинъ фонъ-Коллеръ, намъ не о чемъ говорить съ вами.

— Не о чемъ говорить? — переспросилъ генералъ-лейтенантъ, безъ церемоніи усаживаясь на кресло; — а я хотѣлъ бы сказать вамъ многое.

Онъ вздохнулъ и посмотрѣлъ на стѣну, увѣшанную портретами.

— Вы, кажется, довольны теперь, а я, Минетта, не удовлетворенъ. Меня сначала украсили орденами, а потомъ потихоньку отправили въ ссылку. Alors c'était fini. И всѣ они почти перемерли. Графъ Ранцау удалился въ добровольное изгнаніе и умеръ на югѣ Франціи. У него въ изобиліи было и орденовъ и денегъ, ему была дана большая пенсія, и все-таки онъ умеръ въ долгахъ.

— Чего ради вы пріѣхали въ Альтону? — спросила Минетта, когда генералъ смолкъ.

— Такъ мнѣ захотѣлось, — угрюмо отвѣчалъ онъ. — У меня здѣсь свой домъ, въ которомъ время отъ времени меня навѣщаютъ друзья. Ихъ становится все меньше и меньше, но вы должны быть въ числѣ ихъ. Помните о пашемъ морскомъ путешествіи? Вы не знаете, что Гульдбергъ давно уже получилъ дворянское званіе и сталъ превосходительствомъ? Его жена, рожденная Гина Зальбей, очень дорожитъ тѣмъ, чтобы ее называли «ваша милость». Но когда правленіе перешло къ принцу Фридриху, Гульдбергъ былъ отправленъ въ ссылку въ свое имѣніе въ Ютландіи. Его жена отправилась съ нимъ, къ великой ея досадѣ.

Коллеръ смолкъ и взглянулъ на Минетту. Та откинулась на спинку кресла и сложила свои старыя, исхудавшія руки.

Генералъ опять заговорилъ:

— Недавно я ѣздилъ въ Киль, а оттуда въ Прецъ и Плонъ. Въ Килѣ я встрѣтилъ Голька, котораго катали въ креслѣ. Онъ теперь тамъ попечителемъ университета. Ему повезло, но зато онъ не можетъ ходить, дай зрѣніе измѣняетъ ему. Онъ спрашивалъ меня, дѣйствительно ли король сошелъ съ ума и правда ли, что Юліанія-Марія отравила сыновей кронпринца, чтобы открыть дорогу къ трону для дѣтей принца Фридриха. Говорятъ, что она созналась въ этомъ, когда умирала. Я, впрочемъ, не былъ при этомъ, ибо давно уже впалъ въ немилость. Феррони, приготовлявшій ей порошки, теперь умеръ. А когда я былъ въ Прецѣ, тамъ при мнѣ по хоронили Леокадію финъ-Тиненъ. Она вела очень строгій образъ жизни и должна была сдѣлаться настоятельницей.

Фонъ-Колеръ провелъ рукой по сѣдымъ волосамъ, какъ бы желая отогнать невеселыя мысли. Потомъ онъ поднялся и, остановившись передъ небольшимъ портретомъ, сказалъ:

— А, это Эневальдъ Брандтъ, когда онъ былъ молодъ. Похожъ, очень похожъ.

— Этотъ портретъ я получила въ даръ отъ его матери, — сказала Минетта.

Генералъ покрутилъ свои сѣдые усы.

— Отчего вы не спасли его тогда, при посѣщеніи крѣпости? Мы всѣ смотрѣли сквозь пальцы, даже самъ Гульдбергъ, сгоравшій отъ ревности.

— Брандтъ не хотѣлъ бѣжать, — отвѣчала Минетта. — Онъ не вѣрилъ въ людскую злобу.

Коллеръ пробормоталъ нѣсколько невнятныхъ словъ, потомъ, помолчавъ немного, онъ взялся за фуражку.

— Я ухожу. Не могу вспоминать эти имена, всѣ эти событія.

Минетта опять осталась одна. Догорающее солнце заглянуло въ ея узкую комнатку.

Видѣть Киллера ей уже не пришлось. Въ одну изъ тяжелыхъ минутъ онъ покончилъ съ собой. И ей пришлось стоять на его могилѣ и молиться за него.

Скоро сошла въ могилу и она. Друзья поддерживали ея могилку. И тамъ, гдѣ она лежала, играли дѣти и деревья простирали къ небу свои зеленыя вѣтви.

"Историческій Вѣстникъ", тт. 127—128, 1911

---

1. Чортъ возьми; я имѣю честь видѣть васъ, сударыня!