ЕЭБЕ/Айзман, Давид Яковлевич

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Перейти к навигации Перейти к поиску

Айзман, Давид Яковлевич — русско-еврейский беллетрист; род. в 1869 г. в Николаеве (Херсонской губ.) в интеллигентной семье, горячо интересовавшейся вопросами еврейской жизни. Его старшие братья, из коих Моисей (см.) был писателем, в свое время явились организаторами кружков эмигрантов, направлявшихся в Америку, потом работали как палестинофилы-«билуйцы» (см.). К этой среде и к эпохе ранней молодости относятся те жизненные впечатления Α., которые затем получили преобладающее значение в его творчестве. — С практической стороной жизни А. пришлось познакомиться довольно рано: с 15 лет он уже добывал средства к жизни уроками, а лет с 20 сотрудничеством в одесских газетах, где помещал фельетоны из провинциальной жизни. Он кончил сперва курс Николаевского реального училища, затем Одесского художественного училища, после чего уехал в Париж, где продолжал учиться живописи в École des Beaux Arts, но понемногу стал остывать к кисти. Пластическое искусство влекло его по-прежнему, и процесс работы занимал его, но стала тягостна мысль об относительной бесполезности произведений живописи, менее выразительных, чем литература, и служащих утехой богачам. Еще существеннее было то, что он почувствовал в себе писателя, который только в слове может решить волнующие его вопросы. В колебании между двумя призваниями, служить которым одновременно было невозможно, А. уехал в глухую французскую деревеньку, и здесь был прежде всего написан трогательный рассказ о печальной судьбе типичного еврейского идеалиста, «Немножечко в сторону», — первое произведение Α., до сих пор остающееся одним из лучших («Русск. богатство», 1901 г., V). За ним следовали: «Об одном злодеянии» (Рус. Богат., 1902), «На чужбине» (Образование), «Приятели» («Рус. бог.»), «Раб» («Восход»), «Саван» («Образование»), «Земляки» («Рус. бог.»), «Искупление» («Рус. бог.»), «Враги» («Рус. бог.»), «Ледоход» (V сборн. «Знание» 1905 г.), «Гнев» («Мир Божий»), «Мечты» и «Доброе дело» («Журн. для всех»), «Союзники» (сборн. «Новые веяния»), «Бог всемогущий» («Журн. для всех»). В общем А. не продуктивен: он бережно отделывает свои произведения, и потому даже в том случае, когда они не вполне удачны, в них есть известная значительность. Ему вредят наклонность к шаржу, некоторая надуманность, а подчас и тенденциозность (последняя особенно ярко выразилась в «Рабе», в герое которого легко узнать отрицательное изображение скульптора Антокольского). Но сила А. не в отдельных образах, а в общем мягком лиризме его рассказов, их художественной уравновешенности, в привлекательной сложности мировоззрения, которая сообщает убедительность его тенденциям. Как бытописатель А. не идет в низы еврейской жизни и не углубляется в характеристику ее законченных форм, ее старозаветных типов. Его интересуют по преимуществу нарождающиеся воззрения и настроения, воззрения новой еврейской интеллигенции, поставленной судьбою между своим народом и окружающими. Проблемы отношений интеллигенции к своему народу, отношение ее к русским вопросам и русским людям — тем близким и «чужим», с которыми ей пришлось жить и сжиться, — вот что занимает его, главным образом, в рассказах, собранных в «Черных днях» (изд. «Русск. богатства», СПб. 1904; 2-е доп. изд. «Знания» под заглавием «Рассказы», СПб., 1906). Он редко дает этим сложным и подчас больным вопросам категорическое решение, подкупающее одних и подозрительное другим своей простотой. Он отвечает на них жизненными фигурами, образами живых людей с их душевным миром, с их сложными настроениями, с противоречиями их положения. С интересом останавливается А. также на психологии русского человека, простолюдина и интеллигента, при столкновении его с конкретным еврейством, которое он знал до тех пор только понаслышке. Внешние события еврейской жизни мало занимали А. в первых рассказах; но последние годы придали новую форму его обычным интересам и, оставаясь по-прежнему не столько индивидуальным психологом, сколько художественным историком общественных течений и настроений, он в новейших своих рассказах («Бог всемогущий» и «Сердце Бытия» в ХVI сборн. «Знания» 1907 г.; «Утро Ангела» в «Красн. знамени») ярче и конкретнее отражает недавнюю действительность. Рассказы его обыкновенно написаны просто; лишь иногда они грешат риторикой; интересен их выразительный язык, полный характерных «жаргонизмов» там, где надо оттенить особенности своеобразной русской речи простого еврея. Последние его работы — трагедия «Терновый куст» (Берлин, 1907) и повесть «Кровавый разлив». А. Горнфельд.8.