Анан бен-Давид, основатель караимства. — Колоссальное умственное движение, вызванное повсеместно на Востоке успешными завоеваниями арабов и столкновением победоносного ислама с древней мировой религией, имело последствием возникновение многочисленных религиозных сект, главным образом в Персии, Вавилонии и Сирии. Общее брожение коснулось и иудаизма; саддукеи и ессеи, жалкие остатки старых сект, примкнули к новому движению, сильно заволновавшись перед своим окончательным исчезновением. В иудаизме, кроме того, возникли и новые секты. Главнейшими из них были исавиты (названы так по имени основателя секты, Абу-Исы), иудганиты и шадганиты (последователи Иудгана и Шадгана). Однако все эти еретические школы очень скоро исчезли бы, ассимилировавшись с раввинским иудаизмом, если бы условия политической жизни евреев в Восточном халифате не вызвали появления энергичного и решительного человека, который стал во главе нового движения. Так велико было влияние этого лица, что ему удалось объединить под своей властью все разнородные и разрозненные антираввинские элементы, образовав из них одно могущественное целое. Этот человек, Анан бен-Давид, выступил претендентом на высшую почетную должность, существовавшую у евреев того времени, — на пост эксиларха. Когда около 760 года эксиларх, по всей вероятности Исаак Искави, умер, то два брата из его ближайших родственников, Анан и Иосия (Гассан), стали ближайшими кандидатами на получение высокого и почетного сана реш-галуты. Первый был старше и богаче второго богословскими познаниями и имел, по-видимому, все преимущества перед младшим и менее ученым Иосией; тем не менее, выбор пал на последнего. Иосия был избран в эксилархи начальниками вавилонских школ (гаонами) и старейшинами главных еврейских общин; выбор этот был утвержден багдадским халифом. — Причины такого неожиданного результата, если верить древним историкам, были следующие: во-первых, Анан был самонадеянного и властолюбивого характера, тогда как его брат отличался мягкостью и скромностью. Кроме того, говорили, что А. относится равнодушно и даже презрительно к традиционному иудаизму; брат же его был человеком благочестивым, питавшим неограниченное уважение к закону. Отношение Анана к раввинскому иудаизму частью проистекало из его продолжительного пребывания в пограничных с Месопотамией странах, находящихся к востоку от Багдада и служивших главным очагом антираввинских сект. Как бы то ни было, но человек с таким гордым характером, как Α., никоим образом не мог покорно снести подобную тяжкую обиду и признать над собой власть младшего брата. Политические приверженцы Α., которые, по-видимому, были с ним солидарны в вопросах религиозных, конечно, не покинули его, вследствие чего Анан рискнул провозгласить себя антиэксилархом. Мусульманское правительство, конечно, не могло не усмотреть в этом шаге признаков восстания против священной особы халифа, который формально облек Иосию властью; такой проступок со стороны «дзимми» (приверженца религии, терпимой исламом, т. е. еврея или христианина) должен был показаться мусульманским властям чрезвычайно преступным. Поэтому, когда стало известно, что А. провозгласил себя эксилархом, последний был арестован в одно из воскресений 767 года и заключен в тюрьму; в следующую пятницу его должны были казнить как виновного в государственной измене. Но, к своему счастью, А. нашел в темнице очень выдающегося и проницательного товарища по заключению, а именно основателя великой мусульманской казуистической школы ганифитов (доселе их ритуал доминирует в Турции), названных, таким образом, по имени al-Nu’man ibn Thabit с прозвищем Abu Chanifah. Он дал несчастному претенденту на эксилархат следующий мудрый совет, который спасет ему жизнь: Анан должен объяснить все сомнительные и неясные предписания в Торе в духе диаметрально противоположном их традиционному толкованию и сделать свое толкование основанием новой религиозной секты. Анану надлежало немедленно заручиться для своего освобождения приверженцами, а также присутствием самого халифа на суде, причем Абу-Ханифа ему советовал прибегнуть просто к подкупу представителей военно-придворной знати (присутствие халифа было, конечно, более чем весьма уместно в данном случае). Выбрав подходящий момент, Анан должен был броситься к ногам халифа и воскликнуть: «О, повелитель правоверных! повелел ли ты моему брату Иосии, назначив его на столь высокий пост, стать во главе двух религий или же одной?». — Несомненно, халиф ответит: «Только во главе одной». — После этих слов Анану следовало объявить, что его религия не имеет ничего общего с религией брата и евреев-раввинистов и что его последователи совершенно солидарны с ним в вопросах веры. Анану было легко так говорить, потому что большинство его адептов относилось враждебно к раввинистам. Он и его друзья согласились с мудрым советом Абу-Ханифы, и в присутствии халифа Алмансора (754—775) Анан очень искусно реабилитировал себя. Кроме того, он снискал особенное благоволение халифа тем, что отнесся с весьма глубоким уважением к Магомету, как к пророку арабов и всего ислама, и объявил, что его новая религия во многих пунктах совершенно солидарна с исламом. Он привел в доказательство тот факт, что установление праздников и весь календарь основываются у него не на астрономических вычислениях, как у раввинистов, но на непосредственных наблюдениях над луною, как у последователей ислама. Таким образом, попавшему в тюрьму и уже осужденному на смертную казнь А. удалось вернуть себе не только свободу, но даже снискать расположение и заручиться покровительством халифа и всех арабских властей. Обстоятельство это много способствовало тому явлению, что столь оригинальным образом основанная секта уже скоро насчитывала очень много последователей. Анан мог теперь посвятить себя разработке своего нового религиозного учения и составлению соответствующего кодекса. Необходимым условием было одно обстоятельство: проповедуемое новое учение должно было разниться от традиционного иудаизма, потому что это являлось настоящим raison d’être новой секты. Так как большинство последователей А. относилось враждебно к раввинистам, то это было еще более уместно. Его «Sefer ha-Mizwot» («Книга заповедей»), над которой А. работал в течение многих лет и которая была окончена лишь около 770 года, явилась основою молодой ананитской секты. Этот труд ясно показывает, что его автор — все, что угодно, только не оригинальный мыслитель. Он просто применил к старым спорным каноническим правилам новую интерпретацию. Детальное исследование его кодекса приводит к следующим положениям:
I. Отношение Анана к раввинскому или традиционному законодательству можно сравнить с положением путешественника в незнакомой местности, который, несмотря на желание расстаться с проводником, приходит к убеждению, что он не в состоянии самостоятельно ориентироваться и, таким образом, вынужден следовать за своим проводником, не спускать глаз с его следов и в то же время выбирать параллельные боковые дорожки и тропинки, чтобы сохранить свою quasi-самостоятельность. Так, напр., оказывается, что, хотя непризнавание традиции сделалось лозунгом А. бен-Давида, он пользовался тождественными с Талмудом приемами толкования для установления своих религиозных предписаний, напр. так наз. «Mid dot» р. Исмаила. Анан, правда, несколько видоизменяет и во многом толкует их распространительно, но благодаря своим слабым филологическим познаниям он делает из них некоторые довольно странные выводы. Он основывается непосредственно на таких спорных пунктах, которые встречаются в Талмуде, но никак не применимы к религиозной практике (а именно так наз. галахи). Кое-что позаимствовал он из раввинского законодательства, впрочем, с видоизменениями; некоторые положения он взял из Талмуда как неопровержимые и прямо-таки обязательные; эти положения караимы называют своим «наследственным бременем» (sebel hajeruschah). Так как Анан умышленно стал подражать языку и стилю Талмуда, неудивительно, что один гаон IX столетия мог сказать, что схизматик обещал своим последователям дать собственный, исключительно для них предназначенный Талмуд, на самом же деле дал им сочинение чисто подражательное.
— II. Выше было указано, что основатель караимской секты, чтобы снискать расположение всех тех антираввинских сектантов, которые примкнули к нему, дал в своем новом религиозном кодексе место целому ряду принципов и положений, заимствованных у прежних сект. Насколько теперь известно, он многое позаимствовал у старых саддукеев и ессеев, потомки которых еще были живы и сочинения которых или, по крайней мере, сочинения, приписываемые им, все еще находились в обращении. Так, напр., саддукеи и боэтоситы не допускали зажигания огней и выхода из дома в субботу; они также предписывали непосредственное наблюдение луны для определения праздников и установили праздновать день Пятидесятницы постоянно в воскресенье. У еретических сект — иудганитов и шадганитов, непосредственно этому периоду предшествовавших, — А. заимствовал признание и реабилитацию Христа как пророка для последователей христианства и Магомета как пророка мусульман; таким образом, А. заручился расположением последователей и этих учений. От них же он заимствовал и запрещение есть всякое мясо, за исключением мяса оленя и голубя — в знак скорби по поводу разрушения иерусалимского храма.
III. Мусульманский богослов Абу-Ханифа, который дал Анану, как мы видели выше, такой хороший совет, возымел также, по-видимому, значительное влияние на всю эту новую религиозную систему. Следующие слова могут служить характеристикой Абу-Ханифы:
«Все, что нам ниспослано Богом и Его пророком (Магометом), мы принимаем с безусловным и полным смирением. Что касается учений и наставлений, исходящих от последователей и товарищей пророков (так наз. aschab), то из них мы выбираем наилучшие. Что же касается всего остального, завещанного нам другими учителями, их последователями, то мы рассматриваем это как учения людей, нам подобных». — Хотя А. был во многом солидарен с некоторыми более ранними схизматиками разных сект и в некоторых вопросах держался взглядов, противоположных традиционному иудаизму, но он, конечно, не мог пока предъявлять притязания на должность, зависевшую от раввинских академий, и в то же время думать о радикальном перевороте в тысячелетнем институте раввинского иудаизма. Должны были произойти события, подобные вышеописанным, когда вопрос о возникновении новой секты стал вопросом жизни и смерти самого ее основателя и когда чреватая последствиями встреча его с Абу-Ханифою побудила А. приспособить к иудаизму вышеприведенные принципы этого знаменитого мусульманского богослова. Последователем его он стал в следующем: Абу-Ханифа имел обыкновение в некоторых случаях заимствовать слова из Корана не в их буквальном, но в символическом смысле (ta’awil); то же самое стал делать и Анан с еврейским текстом Библии. Примеры этому нередко встречаются, действительно, в самом Талмуде. Так, например, он объяснял запрещение пахать землю в субботу (Hex., 34, 21) как имеющее отношение к супружеской жизни; слово «братья» (achim, Второзаконие, 25, 5) по отношению к левиратному браку он комментировал словом «родственники» и т. д. Чем А. был обязан системе Абу-Ханифы, ясно показывает следующее: важное значение Абу-Ханифы в мусульманской богословской науке заключается, главным образом, в том, что он к трем законодательным основам, составляющим сущность ислама, — Корану, сунне (традиция) и иджме (общее соглашение) — прибавил четвертую, раи (спекулятивная, индивидуальная точка зрения), причем говорил, что в случаях, не предусмотренных в первых трех указанных источниках, законоучителю и судье позволено класть собственную резолюцию по личному соображению, основываясь на фактах аналогичных (ki’as; еврейское bekesch или man mazinu). Многие нововведения Анана, как в настоящее время выяснилось, основаны на аналогии. Но Анан отличался от своего мусульманского наставника тем, что основывался, главным образом, не на аналогии фактов, как Абу-Ханифа, но на аналогии отдельных выражений, слов (равв. gezerah schawah), даже на аналогии отдельных букв; эта система едва ли может считаться шагом вперед. Древнейшие источники говорят также о другой доктрине, заимствованной Ананом у мусульман, именно о веровании в переселение души (metempsychosis). Это учение, представителями которого в Греции, главным образом, являются Эмпедокл и пифагорейцы, всегда пользовалось широким распространением в Индии, где мусульманская секта равендитов усвоила и заимствовала ее и откуда она в середине VIII столетия проникла в Вавилонию (Ирак). Основатель караимства также проникся этим учением и, как говорят, написал в защиту его специальное сочинение.
Характеризуя основателя караимской секты вообще, надо сказать, что он отнюдь не был реформатором в современном смысле слова: вместо того, чтобы ослабить гнет традиционного закона, он сделал его фактически более суровым, как показывает следующее: все установленные раввинами минимумы запрещенных предметов (schi’urim) были отвергнуты Ананом; вместо того чтобы допустить признаваемый Талмудом минимум запрещенного, напр. одну шестидесятую часть (schischim) или объем одной оливы (ke-zait) и т. п., он настаивает на том, что самая малая частица чего-нибудь запрещенного, смешанная с большим количеством дозволенного, вполне достаточна, чтобы последнее стало запрещенным. В своей книге А. говорит, что, пока Израиль находится в изгнании, он не может есть мясо домашних животных, за исключением оленины. В Талмуде говорится, что после разрушения второго (иерусалимского) храма некоторые аскеты (peruschim) пытались запретить употребление мяса и вина, потому что они употреблялись во время храмового богослужения, и что рабби Иошуа бен-Хананья воспротивился осуществлению этой попытки. Схизматику Абу-Исе, предшественнику Анана, удалось заставить своих последователей признать подобный аскетизм законом. Его примеру последовал Α., который, кроме того, запретил употребление мяса домашней птицы и вообще всех птиц, за исключением голубя и горлицы. Посему оказалось бесполезным то, что он отменил запрещение есть мясо вместе с молоком (basar bechalab). К его предписанию, ограничивающему употребление мяса, следует также присоединить распоряжения относительно личности резника, занимающегося убоем животных.
Общераспространенное постановление Талмуда «закалывать (скот) может всякий» А. отменил и, заявив, что видит в убое некоторым образом священнодействие, требовал от лица, занимавшегося этим, безусловного благочестия. Отсюда датирует обычай караимов присоединять изложение догматов веры к законам о резке скота. Наконец, недовольный талмудическим указанием на то, что при убое вполне достаточно делать надрезы в гортани и дыхательном горле, Анан требовал, чтобы, сверх того, перерезаны были также и шейные вены (weridim). Кроме законных постных дней, указанных в Библии, Α. путем аналогии в словах и особых ложных истолкований установил следующие дни: 7-й день каждого месяца, 14-й и 15-й дни Адара вместо раввинского поста 13-го числа со включением праздника Пурим; он также установил семидесятидневный пост от 13-го числа месяца Нисана до 23-го числа Сивана со включением праздников Пасхи и Пятидесятницы как постных сроков, когда нельзя было днем ни есть, ни пить. — Обряд обрезания детей, по мнению Α., должен быть выполняем лишь при помощи ножниц; употребление всякого другого инструмента при этом строго воспрещалось под угрозой смерти (или, по моему мнению, обряд должен повториться). Остальные предписания, касающиеся этого обряда, были столь же суровы, и лишь тот обряд, который был выполняем как следует, с полным соблюдением решительно всех требований, мог считаться закономерным и правильно исполненным. В случае несоблюдения одного из требуемых предписаний обрезание теряло силу и должно было быть произведено снова. Над взрослым (прозелитом) обряд обрезания мог быть совершен только в 11-й день месяца. — Запрещалось по субботам выходить из дома; исключение допускалось лишь для естественных нужд или ради молитвы. То, что обыкновенно носится на плечах благодаря его объему или весу, нельзя, по Α., носить даже по комнате. Анан в своей книге настаивает на том, чтобы в канун субботы (пятницу) не зажигалось огня: огни, которые зажигались в пятницу днем, должны быть потушены в пятницу с наступлением ночи, так как запрещено проводить субботу в искусственно освещенном месте. Стряпать и печь надо в пятницу, не только для пятницы и субботы, но и для последующей ночи, чтобы предупредить нетерпеливое ожидание конца субботы. Мясо, уже приготовленное, предписывается есть холодным, а не теплым. Опреснок (mazzah) должен быть приготовлен из одной ячменной муки, и тот, кто делает его из пшеничной муки, наказывается так же, как те, которые едят кислый хлеб (chamez). Опреснок не должен быть выпечен в печке, но, подобно пасхальному агнцу, жариться на углях. — Несмотря на мнимую терпимость по отношению к основателям христианства и ислама, Анан издал целый ряд правил, имевших целью изолировать членов своей еврейской секты от других народов, главным образом в области диететики. — Что основатель караимства питал мало уважения к науке, ясно видно из его сочинения Sepher ha-Mizwot. Так, напр., он вообще запрещает пользоваться лекарствами и врачебною помощью, ибо сказано (Исход, 15, 26): «Я Господь, твой врач». В этом Анан находит обоснование своему запрещению. Его отвращение к астрономическому определению наступления срока праздников, чем он хвастался перед халифом, побудило его объявить астрономию отраслью астрологии и гаданий, запрещенных Библиею. Таким способом А. подкапывался под основы раввинского календаря. — Вполне установить побудительные причины, заставившие Анана издать его строгие законы, теперь невозможно. Очень может быть, что опыт с сектами исавитов, иудганитов и шадганитов, которые возникли непосредственно перед выступлением А. и отличались большим или меньшим либерализмом (некоторые из них считали весь еврейский ритуал упраздненным с момента разрушения иерусалимского храма), показал Α., что подобный либерализм вреден для простонародья. Это соображение, по-видимому, повлияло на него и заставило его удариться в противоположную крайность. Быть может, некоторую роль сыграли здесь численность и значение саддукейских последователей нового учения. Во всяком же случае строгие предписания А. побудили некоторых караимских писателей причислить его к аскетам (так наз. peruschim) и «Скорбящим о Сионе» (Абелей Цион; см.). — Как бы то ни было, во всяком случае достоверно то, что все законодательство А. скорее подходило для людей, признававших затворничество, чем для лиц свободных. Хотя рассказ о том, что А. переселился в Иерусалим, является преданием более позднего происхождения, однако достоверно, что вскоре после его смерти верные последователи его, ананиты (название «караимы» позднейшего происхождения), избрали своим местопребыванием именно Иерусалим и стали жить там аскетами. Однако затем они мало-помалу исчезли; главнейшие из антираввинистов постепенно отделились от ананитов и создали караимскую секту, менее ригористичную и более приспособленную к обыденной жизни. Как бы то ни было, Анан при жизни пользовался таким огромным влиянием, что, сосредоточив вокруг себя всех антираввинских схизматиков, держал их в полном повиновении. Всеобщее свободное исследование и толкование религиозного закона, открыто им провозглашенное, имело особенную прелесть в глазах всех противников традиционного иудаизма. Известно следующее его положение: «Исследуй основательно закон, не полагаясь на мое мнение». Поэтому неудивительно, что Анан умер, будучи единогласно признан главой новой секты (около 790—800 г.). Он передал свою власть сыну Саулу, потомки которого назывались у караимов князьями (nesiim). — Все древние источники и много новых в рукописном виде были собраны S. Pinsker’ом в его знаменитом труде (не без погрешностей) Likkute Kadmoniot, Вена, 1860, который еще до выхода в свет был использован Иостом в приложении к II тому его «Geschichte des Judenthums und seiner Sekten», Лейпциг, 1859 г., и Grätz’oм в его «Geschichte der Juden», Leipz., 1860 (I изд. V т.), и заключает полезный и лучший по данному вопросу материал. Fürst подробно исследовал деятельность Анана («Geschichte des Karäerthums», Лейпциг, 1862), но, кроме данных, заимствованных у Pinsker’a, у него многое вполне необоснованно и фантастично. Последователем их был Hamburger в «Jüdische Literatur» (Winter und Wünsche). Автору настоящей статьи посчастливилось найти несколько новых рукописных источников с отрывками из кодекса Анана; они напечатаны в «Восходе» (1897—1898), а также на немецком яз. в новом изд. Grätz’a, 1895, в «Ежегод. по евр. ист. и литер.», изд. Карпелесом, 1899 и в VIII т. его Studien u. Mittheil, где помещено все сохранившееся от оригинала сочинения Анана. С. Познанский издал ряд цитат из отрывков А. в Rev. et. juives. А. Гаркави.4.