Обида — действие, в котором проявляется неуважение к чужой личности. В более тесном смысле под О. разумеется лишь непосредственно нанесенное лицу оскорбление, в отличие от клеветы (см.). В Моисеевых законах О. как самостоятельное преступление в общей форме не встречается. Однако О. следует видеть в казусе, описанном во Второз., 25, 11, 12 ("Если во время драки двух мужчин жена одного подойдет, чтобы отнять мужа своего из рук бьющего, и, протянув руку свою, схватит его срамные части, — то отсеки руку ее; да не пощадит ее глаз твой"). Так как наказание назначено по принципу возмездия, то законодатель, очевидно, не имел в виду в этом преступлении один только элемент нарушения общественной нравственности, а потому следует признать правильным толкование Талмуда, видящее в этом преступлении также посягательство на честь, личное оскорбление. Во всяком случае, этот библейский текст служит для Талмуда исходным пунктом для постановлений об оскорблении. Осторожное отношение к человеческой личности и ее достоинству проявляется еще в библейских постановлениях о телесном наказании (Второз., 25, 3 и 21, 22, 23; см. Наказание). Посягательство на честь в форме клеветы также предусматривается Библией (Второз., 22, 13—19). Более законченную и более стройную форму имеет понятие о чести в Талмуде. В противоположность римскому воззрению, по которому честь (existimаtio) есть проявление идеи полноправности римского гражданина, вследствие чего лица, не пользующиеся правами римского гражданства, а тем более рабы, чести не имеют, — в противоположность этому, по Талмуду, в основе понятия чести лежит идея человеческой личности и ее достоинства, и потому она присуща всякому человеку. Даже раб инородческого происхождения, ינענכ דבע, вообще рассматриваемый как вещь, как собственность своего хозяина, имеет честь, и постороннее лицо, оскорбившее его, платит "бесчестье", תשב (ср. Мишна, Б. Кама, VIII, 3; по этому поводу имеется и противоположное мнение Р.-Иуды, не принятое, впрочем, к руководству). По вопросу о сравнительной оценке чести лиц разного общественного положения характерно мнение р. Акибы. Он говорит: "Даже беднейших евреев следует в отношении чести рассматривать как обедневших аристократов; ведь они потомки Авраама, Исаака и Якова". Для иллюстрации Мишна приводит следующий случай: "Однажды некто обнажил голову женщины (снял с нее платок) в публичном месте, она пожаловалась р. Акибе, и он присудил с оскорбителя в ее пользу 400 зузов "бесчестия", תשב, но, по просьбе виновного, отсрочил ему уплату этой суммы. Виновный стал следить за оскорбленной им женщиной, и однажды, заметив ее стоящей у порога своего жилища, вылил в ее присутствии наземь из сосуда немного масла, стоимостью в исар (аssаrion — мелкая монета). Женщина тотчас же обнажила голову и стала руками собирать с земли разлитое масло и мазать им свои волосы. Тогда он привел свидетелей этой сцены к р. Акибе и спросил: неужели же такой (которая ради одного исара готова сама обнажить голову) я должен уплатить 400 зузов бесчестья? Законоучитель отверг значение этого факта. Пренебрежение человека собственной честью не дает другим права оскорблять его, и даже не уменьшает его ответственности" (Мишна, Б. Кама, VIII, 6). На практике взгляд на равноценность людей не мог быть принят к руководству, потому что духовные вожди народа должны были считаться с правосознанием широких народных масс. Преобладание получило следующее практическое правило: לכה שיבתמהו שיבמה יפל — размер бесчестия определяется каждый раз особо, соответственно общественному положению оскорбителя и оскорбленного (там же, VIII, 1). Обида может проявляться в словах или в действии. В первом случае О. не может быть предметом суда. Этот взгляд Талмуда следует объяснить тем, что право древних народов (между прочим, и римского) вообще не придавало слову того значения, какое оно имеет в современной жизни. И при заключении гражданских сделок одних слов без действия, хотя бы и символического, было недостаточно в большинстве случаев для возникновения обязательств. Тем более в уголовном праве для того, чтобы какое-либо лицо было наказано, требуется, чтобы оно совершило какое-либо осязательное действие. Мускульный труд царил в тогдашней жизни, а духовная деятельность играла еще очень скромную роль, почему и юриспруденция лишь с трудом стала связывать те или иные правовые последствия с одними разговорами, אמלעב םירבד. Но Талмуд сознавал, как сильно можно обидеть человека даже и словом, какие глубокие душевные страдания можно ему причинить, и потому, не назначая наказания, он с особенной силой подчеркивает религиозно-нравственный запрет словесной обиды. Словесная обида признается более тяжким преступлением, чем имущественная недобросовестность, во-первых, потому, что в одном случае затрагиваются чисто имущественные интересы, а в другом предметом посягательства является личность, הזו ופוגב הז ונוממב (так высказывается р. Элиезер); во-вторых, потому, что имущественный вред может быть возмещен, ןובשיהל ןתינ; личная же обида, по самому свойству своему, невознаградима (р. Самуил бар-Нахмани). Признается, что словесное оскорбление наряду с прелюбодеянием (следовательно, оба преступления одинаковой тяжести) влечет за собой лишение участия в благах загробной жизни, אבה םלועל קלח ול ןיא. Пользуясь библейским рассказом о Тамаре (Бытие, 38, 25), Талмуд доказывает, что следует предпочесть идти на верную смерть, чем решиться оскорбить человека. Бог всегда отзывается немедленно на молитвы обиженных (имущественно и лично) и расправляется с обидчиками сам, а не через ангелов. Всеми подобными изречениями и представлениями Талмуд старается внушить массам то высокое понятие о человеческой личности и о ее праве на признание и уважение всеми, которое составляет основу талмудической этики. Как примеры словесных оскорблений в Талмуде приводятся следующие характерные случаи: 1) раскаявшемуся грешнику нельзя напоминать о грехах прошлого; 2) прозелиту — о его прежнем поклонении языческим богам; 3) потомку прозелита — о его иноверном происхождении; 4) несчастному нельзя сказать, что Бог наказывает его за грехи; 5) нельзя именовать человека презрительной кличкой, хотя бы он привык к ней (Б. Мец., 58б, 59а). Маймонид (Hilch. Mechirа, ХIV, 14) приводит еще следующий пример: нельзя задать человеку вопрос в той области, в которой он заведомо несведущ, потому что таким образом обнаружится его незнание. Все это показывает, какие тонкие формы О. признаны Талмудом преступными. Хотя принципиально словесные О. не подлежат наказанию, но практически обидчики не оставались безнаказанными. Если оскорбленным был человек ученый, םכח דימלת, то налагался нормальный штраф в 35 зузов (об этом имеются упоминания уже в иерусалимском Талмуде); в прочих случаях суд подвергал виновного телесному наказанию или отлучению (ниддуй; см. Анафема), пользуясь этими двумя средствами как мерами воздействия для принуждения виновного удовлетворить оскорбленного путем денежного вознаграждения и извинения. Последнее должно быть публичное, в присутствии не менее 9 человек (Иома, 87а). Таким образом, отлучение и телесное наказание были такими мерами, к которым суд прибегал, когда действующие нормы не достаточно ограждали жизненные интересы. С другой стороны, обиженному рекомендуется не упорствовать и прощать обиды. "Кто прощает нанесенную обиду, тому прощаются все его грехи" (ibid., 87б). "Оскорбленные, но не оскорбляющие, слушающие поношение, но не отвечающие, — называются боголюбцами, о которых сказано (Суд., 5, 31), что они будут сиять, как солнце в могуществе своем" (ibid., 23а). Когда же О. проявляется во внешнем, так сказать, осязаемом действии, виновный приговаривается в нормальном судебном порядке к уплате денежного вознаграждения потерпевшему. Имущественный и притом частноправовой характер наказания за оскорбление является естественным для той ступени развития права, когда кровная месть и jus tаlionis были заменены денежными платежами. Данное положение выводится Талмудом из толкования библейского текста — "И отсеки руку ее", по объяснению Талмуда, значит "возьми с нее деньги" (о мотивировке такого толкования — см. Наказание). Однако в талмудическую эпоху стали уже сознавать, что оскорбленный не может чувствовать себя нравственно удовлетворенным получением той или иной денежной суммы; поэтому, сверх имущественного вознаграждения, обидчик должен просить у обиженного прощения, иначе ему не прощается грех (Мишна, Б. Кама, VIII, 7). Современные законодательства рассматривают как оскорбление действием лишь такие посягательства на телесную неприкосновенность, главной целью которых является выражение презрения, пренебрежения; если же такие посягательства имеют в своей основе желание отмстить, причинить физическую боль, а тем более расстройство здоровья, то при наказании за такие преступления принимаются во внимание именно эти стороны деяния, а оскорбительный для чести характер этих деяний, как второстепенный элемент, совершенно игнорируется. По Талмуду же во всяком посягательстве элемент оскорбительности рассматривается отдельно. Как ни серьезно причиненное телесное повреждение, которое виновный должен возместить, все же за оскорбление он должен платить особо. Размер "бесчестья", как сказано было выше, определяется судом сообразно обстановке деяния; размер этот бывает тем больше, чем выше общественное положение обиженного и чем ниже положение обидчика. Для некоторых деяний Мишной установлены максимальные ставки бесчестия, которые судом по обстоятельствам могут быть уменьшены, но не увеличены. Так, за удар по уху полагается "села" (4 зуза); за удар ладонью по лицу — 200 зузов; за удар кулаком по лицу — 400 зузов; столько же должен уплатить всякий, кто потянет другого за ухо, либо вырвет у него волос, либо плюнет в кого-нибудь, либо снимет с кого одежду, или, наконец, обнажит голову женщины в публичном месте (в то время показываться на улице с открытой головой считалось позорным; ср. Мишна, Б. Кама, VIII, 6). Все эти нормы о вознаграждении, однако, могут применяться только палестинскими судами. Внепалестинские суды не имеют права творить суд по делам уголовным (хотя речь идет лишь о денежном вознаграждении, но оно имеет характер штрафа, а не возмещения убытков). Однако не имея права творить нормальный суд, внепалестинские суды добиваются целей правосудия мерами чрезвычайными. Они грозят виновным телесным наказанием или отлучением и тем принуждают его добровольно вознаградить потерпевшего и пойти с ним на мировую сделку — пешару (см. Мировая сделка).
Ср.: Б. Мец., 58б, 59а; Шулхан-Арух, Хошен га-Мишпат, 420, 421, 422, 228, §§ 4, 5; Mаyer, Geschichte der Strаfrechte, §§ 64 и 68.
Ф. Дикштейн.3.