Жид в терновнике (Гримм; Снессорева)/ДО
| ← Саванъ | Жидъ въ терновникѣ | Учоный охотникъ → |
| Оригинал: нем. Der Jude im Dorn. — Источникъ: Братья Гриммъ. Народныя сказки, собранныя братьями Гриммами. — СПб.: Изданіе И. И. Глазунова, 1871. — Т. II. — С. 34. |
Жилъ-былъ богатый человѣкъ; у него былъ батракъ, который служилъ ему вѣрою и правдою: утромъ первый вставалъ, ночью послѣдній ложился. Случалась ли трудная работа, за которую никто не брался, добрый батракъ всегда первый за нее принимался, и что бы такое ни дѣлалось, онъ никогда не ворчалъ и не жаловался, но всѣмъ былъ доволенъ и всегда былъ веселъ. Прошелъ годъ его службы, а господинъ и не думаетъ платить ему жалованья, такъ разсуждая самъ съ собою:
«Всего умнѣе не платить: у меня въ карманѣ все же больше останется, да и хорошій слуга не уйдетъ, а поневолѣ ко мнѣ привязанъ будетъ и пуще прежняго служить будетъ».
Батракъ ни слова не промолвилъ противъ барскаго распоряженія, остался и на другой годъ и работалъ попрежнему. Прошелъ и второй годъ, а жалованья онъ опять и въ глаза не видитъ, однако промолчалъ и тутъ, остался и на третій годъ. Прошелъ и третій; тутъ ужъ господинъ опомнился, схватился за карманъ и ничего не вынулъ; тогда ужь и батракъ заговорилъ:
— Господинъ, три года работалъ я на тебя, и вѣрою и правдою служилъ, будь же милостивъ, заплати мнѣ за труды сколько мнѣ слѣдуетъ по справедливости: мнѣ хочется отойти отъ тебя и посмотрѣть на бѣлый свѣтъ.
— Такъ, такъ, любезный батрачекъ, — отвѣчалъ скряга, — ты отслужилъ мнѣ честную службу и долженъ за то получить достойную награду, — и съ этими словами скряга сунулъ руку въ карманъ, ощупалъ три гроша, вынулъ ихъ и отдавая, продолжалъ, — вотъ тебѣ, любезный, за каждый годъ по цѣлому грошу; это самая высокая и щедрая плата, какую врядъ ли у другого барина получишь.
Честный батракъ мало толку зналъ въ деньгахъ и принимая свой капиталъ, думалъ:
«Ну, сколько же теперь у меня денегъ накопилось! къ чему же теперь мнѣ заботиться и трудиться надъ тяжелой работой?»
Такъ простился батракъ съ господиномъ и пошелъ-себѣ въ путь-дорогу, съ горы на гору, попѣвая и попрыгивая на свободѣ, сколько душѣ хотѣлось. Когда онъ проходилъ мимо кустарниковъ, вдругъ откуда ни возьмись на встрѣчу ему человѣчекъ и кричитъ:
— Куда твой путь лежитъ, братъ-весельчакъ? У тебя я вижу, не тяжела ноша, да и заботы не много.
— Да чего заботиться-то? у меня всего вдоволь; жалованье за цѣлые три года въ карманѣ лежитъ. Слышишь? вонъ какъ звенитъ!
— А какъ велика твоя сохранная казна?
— Какъ велика? Да три гроша чистыми деньгами.
— Послушай, — сказалъ онъ, — я бѣдный-пребѣдный человѣкъ, подари мнѣ твои три гроша. Ты молодъ, здоровъ, можешь заработать себѣ денегъ сколько хочешь, а я ужь не въ силахъ трудиться.
Доброе сердце было у батрака; сжалился онъ надъ бѣднымъ человѣчкомъ и, не долго раздумывая, отдалъ ему три гроша, а самъ говоритъ:
— Ну, съ Божьею помощью я не буду бѣденъ.
А человѣчекъ на то сказалъ:
— А! когда у тебя такое доброе сердце, такъ скажи же три желанія, на каждый грошъ по одному, и чего ты ни пожелаешь, все сбудется, какъ по писанному.
— Ага! — сказалъ батракъ, — такъ стало быть, ты не спроста, а сѣрой пахнешь. Когда такъ, слушай же, чего я желаю: во-первыхъ, охотничье ружье, которое прямо попадало бы въ цѣль, куда бы я ни мѣтилъ; во-вторыхъ, скрипку, подъ которую всѣ бы плясали, какъ только я заиграю; и въ-третьихъ, чтобы ни у кого не было для меня отказа, о чемъ бы я ни просилъ.
— Все будетъ исполнено по твоему желанію, — отвѣчалъ человѣчекъ и нагнулся къ кустарнику, и — о чудо! вынулъ оттуда ружье и скрипку, словно они по заказу приготовлены были.
Онъ подарилъ ихъ батраку съ словами:
— Помни: чего бы ты ни попросилъ, все будетъ исполнено и ни одинъ человѣкъ въ мірѣ не можетъ тебѣ ни въ чемъ отказать.
— Сердце, чего тебѣ еще желать? — спросилъ батракъ у самаго себя и весело пошелъ своею дорогою.
Скоро попался ему на дорогѣ жидъ съ длинною козлиною бородою, который стоялъ на одномъ мѣстѣ и слушалъ пѣніе птички на самой верхушкѣ дерева.
— Боже чудесъ! — воскликнулъ жидъ, — такое крошечное животное и такой могущественный голосъ! Что, еслибъ эта птичка была въ моихъ рукахъ? Ахъ! еслибъ кто могъ посыпать ей соли на хвостъ: была бы она моя!
— За этимъ дѣло не станетъ, если ничего не надо больше, — птичка сейчасъ будетъ въ твоихъ рукахъ, — сказалъ батракъ и съ этимъ вмѣстѣ выстрѣлилъ и ни на волосокъ не промахнулся; птичка упала въ терновую изгородь.
— Ступай, плутъ, — сказалъ батракъ, — и достань себѣ птицу въ руки.
— А ты вотъ что знай: птицѣ не миновать моихъ рукъ, коли ты ее на мѣстѣ подстрѣлилъ.
Жидъ растянулся на земь и сталъ пробираться между кустарниками. Вотъ ужь и въ самую средину терновника попалъ онъ, какъ вдругъ веселому батраку пришла охота пошутить. Онъ хватился за скрипку и давай играть.
Мигомъ ноги у жида кверху и давай скакать, и чѣмъ больше батракъ дудитъ, тѣмъ лучше ноги пляшутъ; но колючки рвутъ истертый кафтанъ, расчесываютъ козлиную бороду, колютъ и терзаютъ тѣло.
— Послушай, пріятель, къ чему ты играешь на скрипкѣ? — кричитъ жидъ, что есть силы, — оставь ее, пожалуйста, въ покоѣ, я совсѣмъ не желаю танцовать.
Но батракъ и ухомъ не ведетъ, а только на умѣ держитъ:
«Да ты, плутъ, давно ужь обираешь бѣдныхъ людей, такъ подѣломъ тебѣ, коли терновникъ тебя пообдеретъ маленько».
И еще пуще батракъ дудитъ, и еще хуже жида подбрасываетъ кверху, на шипахъ такъ и висятъ лохмотья съ его кафтана.
— Горе, горе мнѣ! — кричитъ жидъ. — Добрый господинъ, проси чего хочешь, только перестань играть — дамъ тебѣ весь кошелекъ съ золотомъ.
— Ну, что съ тобою прикажешь дѣлать, когда ужь ты такой щедрый, — сказалъ батракъ, — ужь я, такъ и быть, перестану играть, да и еще повсюду прославлять тебя стану, что такаго танцора какъ ты, со свѣчкой поискать.
Взялъ батракъ кошелекъ полонъ золотомъ и пошелъ своею дорогою.
Жидъ оставался на мѣстѣ, и молча смотрѣлъ ему въ слѣдъ до-тѣхъ-поръ, пока батракъ скрылся изъ виду, тогда-то ужь началъ жидъ кричать во все горло:
— Ахъ, ты дрянной музыкантишка! ахъ, ты грошовый пилякалка! Постой-ка ты у меня, попадешься ты мнѣ одинъ въ руки, не дамъ тебѣ я спуску, буду гоняться за тобой, пока ты подошвы растеряешь. Ахъ, ты мошенникъ! сунь себѣ пятакъ въ горло, такъ будешь стоить пять копѣекъ.
Да и ругалъ же жидъ батрака, откуда прыть взялась. Когда же его пооблегчило и дыханіе посвободнѣе стало, такъ онъ во всю прыть побѣжалъ въ городъ и прямо къ судьѣ.
— Господинъ судья, — кричитъ онъ, — горе мнѣ! горе мнѣ! Посмотрите-ка сами, какъ меня отдѣлалъ безбожный бродяга на большой дорогѣ: ограбилъ меня до-чиста, да еще и увѣчье нанесъ; камень на землѣ, такъ и тотъ бы сжалился надо мною. Платье изорвалъ, все тѣло изранилъ и исцарапалъ, да и еще ограбилъ послѣднюю копейку у нищаго — мой кошелекъ съ червонцами, и съ какими червонцами! все чистая, необрѣзанная монета, одна лучше другой. Ради Бога окажите правосудіе: бросьте этого разбойника въ тюрьму!
— А что, — спросилъ судья, — это вѣрно солдатъ такъ обработалъ тебя своею саблею?
— Боже сохрани! у него не было голой сабли, но на спинѣ висѣло ружье, а на шеѣ скрипка: этого злодѣя легко узнать.
Судья, не долго думая, послалъ за батракомъ въ погоню свою стражу. Онъ преспокойно идетъ своею дорогою. Мигомъ его схватили и вмѣстѣ съ кошелькомъ представили къ судьѣ.
— Я и пальцемъ не коснулся до жида и денегъ у него не отнималъ, — сказалъ батракъ, — а онъ самъ по доброй волѣ подарилъ мнѣ свой кошелекъ съ золотомъ съ тѣмъ только, чтобъ я пересталъ играть на скрипкѣ, потому-что ему не въ терпежъ моя музыка.
— Боже сохрани! — крикнулъ жидъ, — вотъ человѣкъ, которому ложь не почемъ; лгать ему все-равно, что мухъ на стѣнѣ ловить.
Судья тоже не повѣрилъ батраку, говоря:
— Ну, это плохое оправданіе, этого не сдѣлаетъ ни одинъ жидъ, — сказалъ судья и тутъ же присудилъ его къ висѣлицѣ за открытый грабежъ на большой дорогѣ.
Повели батрака на висѣлицу, а жидъ и кричитъ ему вслѣдъ:
— По дѣломъ вору и мука! Этакому собачьему музыканту, этакой медвѣжьей шкурѣ только и плясать на висѣлицѣ.
А батракъ преспокойно шагаетъ-себѣ за палачемъ; вотъ ужь они и на висѣлицѣ, да только на послѣдней ступенькѣ онъ повернулся и сказалъ судьѣ:
— Прежде чѣмъ я умру, прошу исполнить мою послѣднюю просьбу.
— Изволь, — сказалъ судья, — только о жизни не проси.
— Что мнѣ о жизни-то просить? Вы мнѣ только позвольте въ послѣдній разъ на скрипочкѣ поиграть.
А тутъ какъ закричитъ жидъ, словно зарѣзанный:
— Не позволяйте, ради самого Бога, не позволяйте!
Но судья на то сказалъ:
— Отчего же бы ему и не позволить послѣдней радости? Пускай потѣшится въ послѣдній разъ, а тамъ получитъ достойное воздаяніе.
Понятно, судья не могъ отказать батраку, одаренному волшебнымъ даромъ.
— О, горе мнѣ! о, горе мнѣ! — кричитъ жидъ, — свяжите меня, свяжите покрѣпче!
Веселый батракъ взялъ скрипку въ руки, взмахнулъ смычкомъ — и все пришло въ движеніе, зашевелилось и закачалось: судья, писаря, служители и веревка выпала изъ рукъ того, кто, по просьбѣ жида, хотѣлъ его покрѣпче связать; батракъ въ другой разъ провелъ смычкомъ по струнамъ — всѣ ноги поднялись кверху, и палачъ, выпустивъ изъ рукъ батрака, приготовился танцовать, а какъ въ третій разъ взмахнулъ смычкомъ, такъ тутъ все ужь поскакало вверхъ и все пустилось въ плясъ, а судья съ жидомъ очутились впереди всѣхъ и скакали выше всѣхъ. Скоро заплясали и тѣ, которые изъ любопытства собрались на площади, плясали старые и толстые, молодые и худые, и даже сбѣжавшіяся собаки вставали на заднія лапы и туда же подплясывали. И чѣмъ больше батракъ игралъ, тѣмъ выше танцоры подпрыгивали, такъ что головами только постукивались и жалобно кричали. Наконецъ судья, задыхаясь, крикнулъ:
— Дарю тебѣ жизнь, только перестань играть.
Добрый батракъ склонился на его просьбу и, кончивъ музыку, повѣсилъ скрипку на шею и спустился съ лѣстницы. Прямо подошелъ онъ къ жиду, лежавшему въ растяжку на землѣ, едва духъ переводя.
— Признавайся, плутъ, откуда ты взялъ эти деньги, не то я опять за скрипку примусь и заставлю тебя танцовать, — сказалъ батракъ.
— Укралъ, укралъ, — кричалъ жидъ, — а ты-такъ честно заслужилъ мой кошелекъ.
Услышавъ то, судья приказалъ отвести жида на висѣлицу и повѣсить его, какъ сознавшагося вора.