Въ каждомъ домѣ и въ каждомъ покоѣ, на самомъ почетномъ мѣстѣ ставятъ изображенія святыхъ, писанныя или литыя. Когда кто либо приводитъ къ другому, то, вошедши въ комнату, тотчасъ снимаетъ шапку и ищетъ глазами, гдѣ образъ; увидѣвъ его, трижды знаменуется крестомъ и, наклоняя голову, говоритъ: Господи, помилуй. Потомъ здоровается съ хозяиномъ словами: Дай Богъ здоровья. Затѣмъ, взявшись за руку, они цѣлуются и наклоняютъ готовы; потомъ тотчасъ взглядываютъ другъ на друга, чтобы видѣть, кто изъ нихъ ниже поклонился; и такимъ образомъ, три или четыре раза поперемѣнно наклоняютъ головы, оказывая другъ другу честь и какъ бы споря въ этомъ между собою. Послѣ того садятся, и гость, окончивъ свое дѣло, выходитъ прямо на середину комнаты, обращаетъ лице къ образу, снова крестится три раза и, наклоняя голову, повторяетъ прежнія слова. Потомъ, обмѣнявшись прежними привѣтствіями, онъ уходитъ. Если это человѣкъ довольно важный, то хозяинъ слѣдуетъ за нимъ до лѣстницы; если познатнѣе, то онъ провожаетъ дальше, наблюдая мѣру такимъ образомъ по достоинству каждаго. У нихъ соблюдаются удивительныя церемоніи: человѣку съ небольшимъ состояніемъ нельзя въѣзжать на лошади въ ворота дома какого нибудь вельможи. Для людей бѣдныхъ и неизвѣстныхъ труденъ доступъ даже къ обыкновеннымъ дворянамъ: тѣ весьма рѣдко показываются въ публику съ тою цѣлью, чтобы сохранить болѣе вѣсу и уваженія, къ себѣ. Ибо ни одинъ благородный, немного побогаче, не пройдетъ пѣшкомъ черезъ четыре или пять домовъ, если за нимъ не слѣдуетъ лошадь. Въ зимнее же время имъ нельзя употреблять безъ опасности своихъ неподкованныхъ лошадей но причинѣ гололедицы, и когда они собираются или во дворецъ князя, или въ храмъ божій то обыкновенно оставляютъ лошадей дома.
У себя, въ домахъ, господа обыкновенно сидятъ и рѣдко или даже никогда не разсуждаютъ о чемъ либо прохаживаясь. Они весьма удивлялись, когда увидѣли, что мы прохаживались въ своихъ квартирахъ и тѣмъ временемъ часто разсуждали о дѣлахъ.
Въ различныхъ мѣстахъ, по всѣмъ частямъ своего владѣнія, князь держитъ почтмейстеровъ съ извѣстнымъ числомъ лошадей, для того, чтобы царскія гонецъ безъ замедленія имѣлъ готовую лошадь, когда его куда нибудь пошлютъ. Гонцу позволено выбирать лошадь по своему желанію. Когда я торопился изъ Новгорода Великаго въ Москву, то начальникъ почты, который на ихъ языкѣ называется ямщикомъ (Jamschnick), озабочивался приводить мнѣ съ ранняго, утра тридцать, иногда сорокъ и пятьдесятъ лошадей, тогда какъ мнѣ было нужно не болѣе двѣнадцати. Такимъ образомъ каждый изъ насъ бралъ себѣ лошадь, которая казалась ему годною; усталыхъ лошадей мы перемѣняли немедленно по пріѣздѣ на другой постоялый дворъ, который они называютъ ямомъ (Jama), а сѣдло и узда оставались у насъ прежнія. Всякій можетъ гнать лошадей, сколько ему угодно, и если лошадь падетъ или не можетъ продолжать ѣзды, то совершенно безнаказанно можно увести другую изъ каждаго ближайшаго дома или взять отъ перваго попавшагося на встрѣчу, исключая княжескаго гонца. Ямщикъ обыкновенно отыскиваетъ лошадь, выбившуюся изъ силъ и оставленную на дорогѣ, также возвращаетъ лошадь тому, у кого она была взята, и платитъ деньги за дорогу по разсчету. Большею частью за 10 или 20 верстъ (vuerst) платится 6 денегъ. На такихъ почтовыхъ лошадяхъ мой служитель въ 72 часа прибылъ изъ Новгорода въ Москву, между которыми 600 верстъ разстоянія, т. е. 120 германскихъ миль. Это тѣмъ болѣе удивительно, что лошадки у нихъ такъ малы; за ними ухаживаютъ гораздо небрежнѣе, чѣмъ у насъ, и однако онѣ переносятъ такіе труды.