Записки педагога (Великопольский)/ДО

Записки педагога
авторъ Аркадий Александрович Великопольский

Опубл.: 1909. Источникъ: az.lib.ru

Аркадій Велскій.

ЗАПИСКИ ПЕДАГОГА

СЪ ВСТУПИТЕЛЬНЫМЪ письмомъ проф. П. Ф. ЛЕСГАФТЪ. ИЗДАНІЕ т-ва "ОБЩЕСТВЕННАЯ ПОЛЬЗА' ОГЛАВЛЕНІЕ

Вмѣсто предисловія

I. Кошмары

II. Послѣдствія «толстовщины». Очищеніе

III. «Сердечное попеченіе». «Новая школа»

IV. Школьное торжество буржуазіи

V. Первые шаги

VI. Первыя столкновенія

VII. Реальная политика

VIII. Борьба. Наблюденія

IX. Педагогическій эгоизмъ

X. Новые опыты

XI. Исторія съ «волосянкой»

XII. Торжество истины

XIII. Попытка къ созданію новой школы

XIV. 1905 годъ

XV. Отцы и дѣти

XVI. Свободная школа

XVII. Начало реакціи

XVIII. Средства успокоенія молодежи

XIX. Настроенія молодежи. Причины и слѣдствія

XX. Опять попытка, опять разочарованіе

XXI. Несостоятельность буржуазной школы

XXII. «Педагоги». Жертвы вечернія

XXIII. «Либеральные педагоги»

XXIV. Нашъ позоръ

XXV. Педагогическая этика

XXVI. «Нестрашное». Педагогика — искусство

XXVII. Истинные учителя. Заключеніе

Книгу Аркадія Велскаго «Записки Педагога» я прочиталъ и нахожу, что въ ней непосредственно, ярко и правдиво передается состояніе нашей школы въ настоящее время, а также обрисовывается дѣйствующій въ школѣ педагогическій персоналъ.

Книга произвела на меня очень тяжелое впечатлѣніе… «Записки», повидимому, должны привлечь къ себѣ общественный интересъ, хотя и вызовутъ много неудовольствія у педагоговъ.

Но необходимо говорить правду, необходимо прямо указать, что школы у насъ нѣтъ, а существуютъ только одни пенитенціарныя учрежденія.

П. Лесгафтъ.

28 февраля 1909 г.

Вмѣсто предисловія.

Около пятнадцати лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ какъ я окончилъ классическую гимназію, и, хотя дальнѣйшія событія, имѣвшія мѣсто въ моей жизни, казалось, должны были совершенно стереть воспоминанія о школьныхъ годахъ, однако, эти воспоминанія до сихъ поръ не покидаютъ меня. Иногда во снѣ мнѣ привидится, что я воспитанникъ гимназіи, и я просыпаюсь съ тяжелымъ, непріятнымъ чувствомъ… Даже ужасы русской тюрьмы и ссылки, имѣющія столь много общаго съ русской школой, не могутъ ослабить кошмарныхъ впечатлѣній, отравившихъ юную душу на порогѣ сознательной жизни.

Вмѣстѣ съ тѣмъ эти неизгладимыя тяжелыя воспоминанія дали мнѣ возможность полнѣе выяснить положеніе нашей средней школы и имѣли огромное значеніе и вліяніе на мою педагогическую дѣятельность.

Въ отечественной литературѣ, какъ въ художественной, такъ и публицистической, не говоря уже о профессіональной, отводилось и отводится много мѣста учебно-воспитательному вопросу. Читающей публикѣ извѣстны интересныя воспоминанія объ ученическихъ годахъ Гарина, Яблоновскаго, Никонова, художественныя характеристики педагоговъ и школы въ произведеніяхъ Короленко, Чехова, Чирикова. Однако, большинство этихъ писателей, за исключеніемъ Короленко и Чехова, почему-то останавливаютъ, главнымъ образомъ, вниманіе читателя на юмористической сторонѣ школьной жизни. Потому ли, что человѣческому организму свойственно забывать тяжелыя минуты, пережитыя въ дѣтствѣ; потому ли, что вообще мы склонны изъ минувшаго въ настоящемъ пользоваться только тѣмъ, что не можетъ испортить наше хорошее настроеніе и… такимъ образомъ, прошлое, часто весьма тяжелое, дѣлается даже милымъ а трагическое — смѣшнымъ…

По существу же вся жизнь русской школы крайне трагична: съ одной стороны, глубокое внутреннее противорѣчіе между прямымъ назначеніемъ школы и цѣлями, которыя навязываетъ ей правительственная власть, съ другой стороны — постоянное несоотвѣтствіе между желаніями и требованіями, предъявляемыми къ школѣ какъ бюрократіей, такъ и обществомъ и результатами школьнаго воспитанія и обученія. Отсюда вѣчное недовольство положеніемъ школы не только общества, но и самого правительства.

И вотъ за послѣднія 25 лѣтъ многочисленными различными дѣятелями, правительственными и общественными, предпринимались разнообразныя безчисленныя попытки для упорядоченія школьнаго дѣла: печатались и разсыпались министерскіе циркуляры; организовывались просвѣтительныя общества; собирались профессіональные съѣзды, создавались различныя системы, отмѣнялись и вновь вводились одни и тѣ же правила; наконецъ, въ послѣднее десятилѣтіе почти ежегодно мѣнялись министры народнаго просвѣщенія, но, увы, возу все нѣтъ ходу, и положеніе учебно-воспитательнаго дѣла въ средней школѣ, особенно въ правительственной, сдѣлалось во всякомъ случаѣ не лучше, если не хуже, ибо не г. г. Шварцамъ, этимъ ремесленникамъ педагогики, сдвинуть возъ: при ихъ помощи онъ все болѣе и болѣе погрязаетъ въ болотѣ…

Начиная свои записки, я не могу слегка не коснуться печальнаго періода своихъ гимназическихь переживаній и вызвать въ памяти кошмарные призраки школьной жизни. Мнѣ думается, что это дастъ возможность читателю лучше понять и выяснить мои «непедагогичныя» отношенія къ учащимся, мои убѣжденія и поступки, какъ преподавателя и воспитателя дѣтей и юношей.

Въ началѣ 1900 года директоръ П--ой гимназіи, Яковъ Ивановичъ Альбіоновъ, торжественно праздновалъ двадцати-пятилѣтній юбилей своей педагогической дѣятельности. На парадномъ обѣдѣ присутствовали представители различныхъ правительственныхъ учрежденій города П--и. Здѣсь былъ и жандармскій полковникъ, большой другъ юбиляра, и мѣстный архіерей, и много другихъ не менѣе почетныхъ и важныхъ лицъ, только, конечно, не было ни гимназистовъ, ни ихъ родителей. Говорилось много рѣчей, провозглашались тосты, торжество достигало своей кульминаціонной точки… Вдругъ среди обширнаго круга гостей появилось трое новыхъ лицъ, и одинъ изъ нихъ, попросивъ у собравшихся вниманія, отчетливымъ голосомъ прочелъ текстъ адреса, подносимаго юбиляру его бывшими воспитанниками, послѣ чего вновь прибывшіе, оставивъ адресъ, удалились… А черезъ нѣсколько дней въ газетѣ «Уральская Жизнь» адресъ этотъ былъ опубликованъ, а затѣмъ былъ перепечатанъ многими столичными газетами и толстыми журналами {Текстъ этого адреса слѣдующій:

«Милостивый Государь, Яковъ Ивановичъ! Въ настоящій моментъ, когда господствующая система классическаго образованія подвергается уничтожающей критикѣ и претерпѣваетъ рѣзкія нападки всѣхъ общественныхъ направленій, — въ Вашемъ лицѣ чествуется одинъ изъ крѣпкихъ столповъ современной средней школы, подъ непосредственнымъ вліяніемъ которой возрасли всѣ мы.

Въ день юбилея Вашего Превосходительства мы долгомъ своимъ считаемъ засвидѣтельствовать, что, видя въ средней школѣ учрежденіе совершенное, Вы не упускали ни одного случая, чтобы внѣдрить въ наши умы твердое убѣжденіе въ излишествѣ для васъ высшаго университетскаго образованія, которое, поглотивъ наши матеріальныя и физическія силы, приведетъ насъ къ озлобленію противъ окружающей насъ жизни, поставитъ лицомъ къ лицу съ пучиной превратныхъ толкованій. Въ теченіе ¼ вѣка Вы оберегали подрастающія поколѣнія отъ этихъ превратныхъ толкованій, отъ вредныхъ идей и, искореняя ихъ среди учениковъ ввѣренныхъ Вамъ заведеній, Вы, въ служеніи нравственной и умственной благонадежности, въ жертву порядку и школьной дисциплинѣ не задумывались приносить судьбу и будущность тѣхъ изъ вашихъ учениковъ, въ комъ слишкомъ глубокіе корни пущены были свободой мысли и желаніемъ разобраться въ явленіяхъ окружающей жизни. Стойкое и спокойное отношеніе Вашего Превосходительства къ этому явленію школьной жизни особенно обнаружилось въ 1894 году.

Но и независимо отъ сего, совершенно правильно усматривая источникъ непокорности ученической мысли преподаваемымъ въ гимназіи идеямъ во внѣшкольномъ чтеніи гимназическато юношества, Вы неуклонно всѣми зависящими отъ Васъ мѣрами отвлекали учащихся отъ такового, не исключая и того случая, когда предметомъ чтенія были книги гимназическое библіотеки. Своимъ примѣромъ Вы всегда учили насъ почтительности къ лицамъ, облеченнымъ властью, и благоговѣйному преклоненію передъ лицами выдающагося служебнаго положенія. Хотя подъ вліяніемъ реформъ Императора Александра II въ обществѣ уже достаточно укоренилось понятіе о равноправности, Вы были хранителемъ традицій старины и въ своихъ отношеніяхъ съ учениками всегда дорожили общественнымъ положеніемъ ихъ родителей, зная по житейскому опыту, что только черезъ старшихъ и чиновныхъ особъ можно выйти въ люди. Неослабимо памятуя о величіи того поста, на которомъ Вы были поставлены, Вы въ мельчайшихъ проявленіяхъ Вашего отношенія къ учащимся сумѣли поставить себя такъ, что всѣ мы привыкли видѣть въ Васъ не простого гражданина Россійской Имперіи, а начальника заведенія и лицо, удостоенное высокаго чина дѣйствительнаго статскаго совѣтника. Не беря на себя смѣлость отмѣтить Ваши заслуги какъ преподавателя, мы просимъ принять увѣреніе въ томъ, что воспоминаніе о васъ никогда насъ не оставитъ. Въ день юбилея Вашего Превосходительства мы считаемъ пріятнымъ долгомъ пожелать Вамъ, чтобы Вы, неустанно потрудившись цѣлую четверть вѣка, получили возможность вкусить заслуженный покой, даруемый высшимъ начальствомъ».}. Дѣло въ томъ, что этотъ адресъ, съ виду вполнѣ корректный и соотвѣтствующій юбилейному торжеству, содержалъ въ себѣ рѣзкое и смѣлое осужденіе учебно-воспитательной системы сословно-бюрократической школы, яркимъ представителемъ которой по всей справедливости былъ чествуемый юбиляръ Яковъ Ивановичъ Альбіоновъ.

«Съ одной стороны», комментировалъ въ журналѣ «Жизнь» этотъ адресъ Чириковъ, «какъ бы признаніе неоцѣнимыхъ заслугъ, съ другой стороны, однако, хочется послать и за полиціей…».

Таково было приблизительно настроеніе юбиляра и его гостей по выслушаніи адреса…

Я не сталъ бы останавливаться на этомъ инцидентѣ, если бы онъ по существу, даже по формѣ, не являлся столь характернымъ для переживаемаго въ то время момента школьной жизни. Кромѣ того это былъ первый случай, когда люди, давно уже окончившіе гимназію, успѣвшіе прослушать университетскій курсъ, семейные и солидные, не могли забыть и простить того зла, какое причинила имъ гимназія. Что прошло, то не сдѣлалось милымъ для лицъ (въ числѣ, кажется, 20), подписавшихъ адресъ и слишкомъ много, должно быть, горечи и обиды сохранилось въ душѣ ихъ…

Подобно тому, какъ солнце отражается «въ малой каплѣ водъ», такъ въ различныхъ, хотя бы самыхъ маленькихъ, правительственныхъ учрежденіяхъ отражается господствующее направленіе правительственныхъ верховъ. Казенная школа есть своего рода оптическій фокусъ, гдѣ концентрируются всѣ лучи вплоть до ультра-фіолетовыхъ нашего сословно-бюрократическаго режима.

П--я гимназія, считавшаяся образцовой въ О--мъ Округѣ, была наиболѣе типична въ этомъ отношеніи, и въ ней только ярче, благодаря нѣкоторымъ обстоятельствамъ, отразились всѣ отрицательныя стороны учебно-воспитательной системы въ тѣсной и непосредственной связи съ существующимъ государственнымъ строемъ.

Школа рабовъ. Иначе я не умѣю назвать ту школу, гдѣ получилъ я свое образованіе.

Создатель ея — Дмитрій Толстой, бывшій оберъ-прокуроръ святѣйшаго синода, министръ внутреннихъ дѣлъ и, наконецъ, министръ народнаго просвѣщенія (довольно рѣдкое сочетаніе разнообразныхъ административныхъ способностей!) воздвигнулъ ее на фундаментѣ православія, самодержавія и народности. Цѣлью поставилъ выпускать изъ нея политическихъ скопцовъ, умственныхъ и нравственныхъ калѣкъ, людей робкихъ, совершенно обезличенныхъ, годныхъ только для мелкаго разврата и безпрекословнаго исполненія приказаній начальства, безвольныхъ чиновниковъ, рабовъ.

Средствами для этого послужили, такъ называемая, классическая система, терроръ и произволъ. При помощи этихъ средствъ чистые и нѣжные организмы дѣтей развращались, надламывались и отливались въ грубыя формы чиновничьихъ болванокъ, не имѣющихъ собственнаго «я», силы и умѣнья бороться съ природой за свое существованіе. Вытравлялось все смѣлое, свободное, талантливое. Наоборотъ, все мелкое, посредственное, низкое находило себѣ вѣрный и надежный пріютъ въ стѣнахъ казенныхъ учебныхъ заведеній.

I.
Кошмары.

На углу двухъ главныхъ улицъ города П--и, находится большое двухэтажное зданіе, окрашенное въ бѣлый казенный цвѣтъ, подъ зеленой крышей. Это помѣщеніе гимназіи и пансіона съ квартирами для директора и инспектора. Внизу помѣщается, прямо въ коридорѣ, раздѣвальня, канцелярія, квартира директора и нѣсколько классовъ. Въ верхнемъ этажѣ — громадный актовый залъ, окнами на улицу, и раздѣленные коридоромъ классы. Къ главному фасаду примыкало зданіе, въ которомъ находился пансіонъ, церковь, квартира инспектора. При гимназіи — загрязненный дворъ и небольшой запущенный садъ съ поломанной деревянной гимнастикой. Въ садъ и во дворъ учениковъ не пускаютъ, равно какъ и въ актовый залъ, и дѣти принуждены въ перемѣны оставаться въ душныхъ классахъ или чинно ходить по пыльнымъ, узкимъ коридорамъ.

Зданіе старое, сырое, холодное.

Девятый часъ утра. Со всѣхъ сторонъ тянутся къ гимназіи сѣрыя фигурки съ ранцами за плечами. Онѣ исчезаютъ въ дверяхъ еле замѣтнаго бокового входа, такъ какъ въ главный, парадный входъ пускаютъ только начальство и постороннихъ посѣтителей.

Въ нижнемъ коридорѣ сѣрыя фигурки встрѣчаетъ помощникъ класснаго наставника, рыжій нѣмецъ Тинке, по прозвищу гимназистовъ «Кобель».

— Ивановъ! — кричитъ онъ ломаннымъ русскимъ языкомъ, — ты, оселъ, опять несешь ранецъ подъ мышкой. Безъ обѣда! А ты, болванъ, опять не постригся!

Странное дѣло, — Тинке родился и воспитался въ Россіи, въ продолженіе долгихъ лѣтъ былъ воспитателемъ русскаго юношества, а такъ до конца своей жизни не научился правильно говорить по-русски, не искажая словъ и ихъ смысла…

Уже, безъ четверти девять! Раздается оглушительный звонокъ къ утренней молитвѣ. Ученики съ крикомъ и шумомъ выстраиваются въ пары около дверей классовъ.

Въ концѣ коридора появляется рослая фигура инспектора Груздова и вслѣдъ за этимъ раздается его грубый окликъ на все зданіе:

— Молчать!..

Бабье лицо инспектора лишено всякой растительности и все изрыто слѣдами оспы. Безцвѣтные волосы гладко зачесаны назадъ, какъ у женщины. Сквозь стекла очковъ смотрятъ холодные свѣтло-сѣрые, немигающіе глаза.

— Опять съ похмелья, — шепчетъ какой-то гимназистъ, — будетъ гроза.

— Я вамъ говорилъ на молитву надо идти съ «благовоніемъ», — говоритъ ученикамъ Тинке.

Кто-то изъ гимназистовъ не выдерживаетъ и фыркаетъ.

— Кто тамъ смѣется? Я-те научу смѣяться, — инспекторъ, какъ бѣшеный, крича на весь коридоръ, бросается по направленію къ одному изъ старшихъ классовъ.

— Вотъ я тебѣ ужо, негодяй! Сторожъ, въ карцеръ! — И злополучный гимназистъ при гробовомъ молчаніи всей гимназіи отправляется въ карцеръ.

Карцеромъ служитъ большая, холодная умывальная пансіонеровъ, вѣчно сырая и грязная. Въ умывальной находится только одна табуретка, заплеванная и запачканная въ ваксѣ: на ней обыкновенно пансіонеры и сидящіе въ карцерѣ чистятъ обувь.

Молитва совершается въ актовомъ залѣ и продолжается около пятнадцати минутъ. Чтеніе молитвословій чередуется съ пѣніемъ ученическаго хора, и вся процедура завершается чтеніемъ священникомъ евангелія и его толкованіемъ. Обыкновенно молитва для многихъ учениковъ является причиной различнаго рода наказаній за ихъ недостаточно благоговѣйное поведеніе во время ея.

Въ концѣ религіозной церемоніи показывается тучная, упитанная фигура самого директора, Якова Ивановича Альбіонова. Онъ, минуя учениковъ и группу учителей, проходитъ впередъ и останавливается какъ разъ противъ иконы. Толстая короткая шея, подъ машинку обстриженные волосы, широкое румяное лицо съ темнорусой бородой лопатой, толстое брюхо, исподлобья сумрачно глядящіе, заплывшіе жиромъ глаза дѣлаютъ Альбіонова болѣе похожимъ на купца, чѣмъ на начальника учебнаго заведенія. По виду онъ довольно флегматиченъ и какъ бы равнодушенъ ко всему. Говоритъ не много, больше междометіями. Въ гимназіи его замѣтно мало. Онъ рѣдко появляется въ коридорѣ, часто пропускаетъ свои уроки по исторіи. Однако его боятся и трепещутъ всѣ учителя и учащіеся. Говорятъ, что у него громадныя связи и что онъ состоитъ родственникомъ какой-то важной особы изъ Синода. Въ городѣ его не любятъ и опасаются. Онъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ жандармскимъ полковникомъ, съ архіереемъ. Явно и цинично покровительствуетъ дѣтямъ богатыхъ и власть имущихъ въ губерніи людей, но зато дѣти бѣдныхъ и простыхъ родителей терпятъ настойчивыя гоненія и рѣдко доходятъ до старшихъ классовъ, а тѣмъ болѣе кончаютъ гимназію.

Ежегодно въ четвертомъ, шестомъ и восьмомъ классахъ въ серединѣ года выходятъ или исключается нѣсколько человѣкъ, которые затѣмъ, доставляя преподавателямъ доходъ, беря у нихъ частные уроки, держатъ весенніе экзамены въ качествѣ, такъ называемыхъ, экстерновъ. Бывали случаи, когда цифра такихъ несчастливцевъ въ классѣ доходила до десяти. Въ 1894 году Альбіоновымъ было исключено изъ гимназіи около восьми лучшихъ учениковъ трехъ старшихъ классовъ за то, что они вмѣстѣ собирались и читали русскихъ писателей. Узнало объ этомъ гимназическое начальство по доносу начальницы женской гимназіи, конфисковавшей у одной гимназистки полученное ею письмо, въ которомъ упоминалось объ этихъ чтеніяхъ.

Чтенія эти были настолько невинны, что даже жандармскій полковникъ ходатайствовалъ передъ директоромъ о смягченіи участи юношей, но Альбіоновъ остался неумолимъ и настоялъ въ педагогическомъ совѣтѣ на исключеніи любителей отечественной литературы.

— Что стоятъ всѣ эти ваши новыя книжонки, Короленки, Помяловскіе, Михайловскіе! — заявилъ самодовольно Яковъ Ивановичъ гимназистамъ VIII класса. — Любая ода Державина выше ихъ всѣхъ вмѣстѣ!

Альбіоновъ очень любилъ доносы и обыски и часто откомандировывалъ классныхъ наставниковъ или ихъ помощниковъ на квартиры къ ученикамъ старшихъ классовъ. Иногда обыски производились въ то время, когда ученики находились или на молитвѣ или на урокѣ гимнастики.

Съ особой строгостью Альбіоновъ относился къ ученикамъ, обучавшимся безплатно, а тѣмъ болѣе живущимъ еще въ пансіонѣ. Встрѣтя такого ученика, онъ останавливалъ его и, не обращая вниманія на окружающую публику, кричалъ жидкимъ теноркомъ.

— Ты что, а? Начальникъ заведенія тебя, прохвоста, кормитъ, одѣваетъ, обучаетъ, а ты, шалопай, безобразничаешь, не учишься!…

До сихъ поръ я не могу забыть одной сцены.

На креслѣ, важно развалившись, сидитъ Альбіоновъ. Румяное лицо его самодовольно надуто, жирные пальцы небрежно играютъ золотой массивной цѣпью, а передъ нимъ, опустясь на колѣни, плачетъ старая и, увы, интеллигентная женщина, умоляя не исключать ея сына, провинившагося только въ томъ, что онъ дольше, чѣмъ «слѣдовало на то назначенное начальствомъ время» катался на конькахъ на городскомъ каткѣ. Тутъ же стоитъ одиннадцатилѣтній преступникъ, судорожно глотая слезы, дергаетъ мать за рукавъ и шепчетъ:

«Мама, мама, уйдемъ!..!».

Яковъ Ивановичъ охотно даетъ деньги подъ приличный процентъ, нажилъ порядочный капиталъ и уже пріобрѣлъ въ собственность доходный домъ и дачу. Онъ большой семьянинъ, очень любитъ своихъ двухъ дѣтей. Къ несчастью, ихъ мать, жена Якова Ивановича, душевнобольная и находится въ одной изъ психіатрическихъ лечебницъ въ Казани. Маленькія дѣти безъ призора, такъ какъ бонны и гувернантки почему-то не хотятъ жить въ домѣ Якова Ивановича, а одна изъ нихъ даже предъявила ему искъ на содержаніе родившейся у нея дочери. Много стоило хлопотъ и денегъ Якову Ивановичу, чтобы замять эту непріятную исторію…

Среди гимназистовъ и учителей ходитъ очень много разсказовъ насчетъ любовныхъ похожденій директора. Всѣмъ извѣстно, что директоръ еле спасся, заскочивъ въ свою квартиру и заперевъ за собою дверь въ то время, какъ обезумѣвшій отъ ревности сторожъ съ ножомъ въ рукѣ бѣгалъ по зданію гимназіи…

Альбіоновъ преподавалъ въ старшихъ классахъ исторію. Онъ никогда ничего не разсказывалъ, не объяснялъ, а только прочитывалъ гимназистамъ новый урокъ по книжкѣ, — «отъ сихъ до сихъ»; ученики ему тоже обыкновенно отвѣчали урокъ по книжкѣ, вкладывая вырванные листки изъ Иловайскаго въ историческій атласъ и держа его въ рукахъ передъ собой.

Я не думаю, чтобы Альбіоновъ не зналъ про этотъ обманъ, иначе трудно объяснить его поведеніе передъ экзаменомъ исторіи на аттестатъ зрѣлости. Не обращая вниманія на «блестящіе успѣхи» класса по своему предмету, онъ самъ предлагалъ абитуріентамъ составить программу, отводя на каждый билетъ по листу. Такимъ образомъ каждый ученикъ составлялъ подробный конспектъ отдѣльнаго билета, вставляя въ текстъ и собственныя имена и хронологическія данныя. На экзаменѣ всѣ отвѣчали, держа въ рукахъ, соотвѣтствующій вынутому билету листъ обширной программы…

Каковъ попъ, таковъ и приходъ.

Альбіоновъ около пятнадцати лѣтъ пробылъ директоромъ П--ой гимназіи и, конечно, за это время успѣлъ подобрать подходящій для себя педагогическій персоналъ. Онъ въ своемъ заведеніи продѣлывалъ то, что продѣлывало министерство со всѣми тѣми, кто не подходилъ по образу мыслей и поведенію къ опредѣленно выработанной системѣ обученія и воспитанія подростающаго поколѣнія. Изъ высшей школы изгонялись Лесгафты, Мечниковы, Эрисманы, Гамбаровы, гордость и слава нашихъ университетовъ, а ихъ мѣста замѣняли бездарныя тупицы, льстивые лакеи…

Теперь, когда я самъ въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ былъ учителемъ средней школы, вспоминая педагоговъ гимназіи, я пожалуй не сумѣю назвать ни одного, который бы по своимъ качествамъ и отношенію къ учащимся дѣйствительно имѣлъ бы право назваться учителемъ. Мнѣ могутъ возразить, что были исключенія, но, во-первыхъ, исключенія только подтверждаютъ правило, а во-вторыхъ, если и встрѣчались такіе единичные учителя, то они только годъ, maximum два оставались въ одномъ и томъ же учебномъ заведеніи, а затѣмъ или переводились въ другія, странствуя какъ Вѣчный Жидъ, или совершенно оставляли педагогическую дѣятельность.

Инспекторъ П--ой гимназіи Сергѣй Яковлевичъ Груздовъ былъ очень грубый человѣкъ. Недаромъ гимназисты прозвали его «Сипакомъ». Сипакъ, если я не ошибаюсь, слово пермяцкое и означаетъ крайне грубаго, невѣжественнаго человѣка.

Инспекторъ страдалъ запоемъ, который случался съ нимъ довольно часто, и дни его запоя, особенно похмелья, были въ высшей степени тяжелыми днями дли всѣхъ гимназистовъ. Карцеръ переполнялся учениками; въ корридорѣ и классахъ громомъ раскатывался хриплый басъ; слышались бранныя слова, часто матерныя ругательства. Болѣзнь отняла у Груздова чувство стыда, и онъ могъ лгать и давать какія-угодно обѣщанія, не исполняя ихъ. Если въ классѣ случалась какая-нибудь шалость, и виновника ея надзиратели не могли отыскать, въ классъ являлся инспекторъ.

— Это ты сдѣлалъ? — обращался онъ по-очереди къ каждому ученику, и получивъ отрицательные отвѣты, онъ употреблялъ обычный свой пріемъ:

— Ну, сознайся, кто это сдѣлалъ. Ей-богу, ничего не будетъ, не накажу! Вотъ-те крестъ, икону сниму! Ужо не сознаешься, хуже будетъ…

Случалось, что какой-нибудь наивный ученикъ сознавался, Тотчасъ-же картина мѣнялась. Инспекторъ съ налившимися кровью глазами подбѣгалъ къ ученику и, страшно ругаясь и брызжа слюной, стучалъ по лбу виновнаго суставомъ костляваго пальца, а затѣмъ отправлялъ ученика со сторожемъ въ карцеръ или домой, смотря по степени виновности…

Странная вещь, мы гимназисты, почему-то не считали инспектора особенно злымъ и относились къ нему гораздо лучше, чѣмъ ко многимъ другимъ. Быть можетъ, это объясняется тѣмъ, что въ немъ была нѣкоторая доля добродушія и часто, когда у него проходилъ порывъ бѣшенства, съ нимъ можно было столковаться. Кромѣ того, по натурѣ онъ былъ относительно демократиченъ и не допускалъ такого рѣзкаго различія, какъ Альбіоновъ, въ своихъ отношеніяхъ къ гимназистамъ, въ зависимости отъ положенія ихъ родителей.

Преподавалъ онъ греческій языкъ и, какъ учитель, былъ очень строгъ и педантиченъ. Форма для него значила все, и онъ готовъ былъ рычать отъ ярости, если ученикъ ставилъ невѣрное удареніе въ греческомъ словѣ.

За фигурами директора и инспектора, этими крѣпкими столпами гимназіи, которая въ 0-мъ округѣ считалась образцовой, грязными и безцвѣтными пятнами вырисовываются въ моей памяти остальные педагоги.

Вотъ А. С. Хохлачъ, математикъ и воспитатель пансіона, переведенный изъ какой-то женской гимназіи за любовныя похожденія среди гимназистокъ, человѣкъ развратный, нахальный и циничный. Давая на экзаменѣ какой-нибудь гимназисткѣ задачу, которую она рѣшала на обратной сторонѣ доски, онъ съ наглой откровенностью заявлялъ:

— Все равно ничего не знаете, а поцѣлуйте меня — пять поставлю. — И дѣйствительно ставилъ удовлетворительныя отмѣтки нѣкоторымъ слабымъ, запуганнымъ дѣвочкамъ.

Во время своего дежурства въ пансіонѣ, послѣ ужина, онъ собиралъ вокругъ себя гимназистовъ, разсказывалъ имъ скабрезные анекдоты и велъ циничные разговоры о женщинахъ… Утромъ на занятія пансіонеры являлись вялые, съ мутными глазами…

Хотя этотъ педагогъ и воспитатель юношества пользовался особымъ покровительствомъ со стороны Альбіонова, однако трагическая исторія съ одной гимназисткой, заставила его прекратить свою «плодотворную» педагогическую дѣятельность и перейти на службу, кажется, въ акцизъ…

Были учителя, которые на урокъ являлись пьяные. Были абсолютно не знавшіе своего предмета. Напримѣръ, учителю географіи Звѣрькову, когда онъ что-нибудь показывалъ на картѣ, ученики кричали:

— Выше, Александръ Васильевичъ, ниже!

А. С. Поповичъ, золотушный господинъ съ развинченными манерами, входя въ классъ, обыкновенно начиналъ издѣваться надъ учениками. Онъ передразнивалъ ихъ, вышучивалъ манеры и наружность, обзывалъ обидными кличками. Въ своихъ издѣвательствахъ онъ ни съ чѣмъ не считался, затрагивалъ національность и религію ученика, его родныхъ и знакомыхъ.

Вотъ онъ сидитъ небрежно развалившись въ стулѣ. Передъ нимъ ученикъ стоя переводитъ Ксенофонта. Ученикъ-заика; отъ волненія этотъ недостатокъ выступаетъ ярче.

— В-вотъ г-грек-кн и-перешли ч-черезъ ммостъ…

— Н-ну-съ, — передразниваетъ учитель, — ч-черезъ м-мостъ!.. А ч-что, твоя м-мамаша т-тоже и-переходитъ ч-черезъ м-остъ?..

Мнѣ трудно теперь объяснить, откуда у юношей являлось такое адское терпѣніе, выносливость, что они могли довольно хладнокровно переносить всѣ эти униженія и истязанія. Правда, случалось, что у такого учителя, какъ Поповичъ, ночью кѣмъ-то были перебиты окна. Какой-нибудь воспитатель, вродѣ Хохлача, внезапно получалъ хромоту ноги, но эти странные случаи скоро забывались, и развѣ только шопотомъ говорили о нихъ трое-четверо гимназистовъ старшихъ классовъ.

Поголовно всѣ учителя брали взятки. Иначе никакъ нельзя назвать тѣ частные уроки, которые давали они ученикамъ своего класса за довольно высокую плату: не меньше трехъ-пяти рублей за урокъ. Менѣе выгодные уроки предоставлялись учителями своимъ любимчикамъ-гимназистамъ.

Репетиторство, это крайнее зло школы, въ конецъ отнимающее способность самостоятельно заниматься всячески поощрялось педагогами и даже многіе хорошіе ученики, въ угоду начальству, приглашали себѣ репетиторовъ.

Методы преподаванія ограничивались исключительно зубреніемъ скверныхъ учебниковъ. Какія-либо объясненія преподавателя, наглядныя пособія — отсутствовали. Во время урока вызывались къ отвѣту часто одного и того же вопроса столько-то учениковъ, и въ классный журналъ заносилось соотвѣтственное количество отмѣтокъ.

Естественныя науки, этотъ красный призракъ толстовщины, отсутствовали. Преподаваніе математики и физики было сведено на нѣтъ. Одинъ мой товарищъ при окончаніи гимназіи получилъ серебряную медаль, хотя сокращалъ въ числителѣ и знаменателѣ слагаемыя въ экзаменаціонной задачѣ на аттестатъ зрѣлости. Ученики кончали гимназію и не умѣли читать по французски и по-нѣмецки, не говоря уже о правильномъ правописаніи въ этихъ языкахъ. Отечественная литература заканчивалась вступленіемъ въ пушкинскій періодъ. Въ школѣ, намъ не давали никакого понятія о Лермонтовѣ, Тургеневѣ, Гончаровѣ. Темы для сочиненій, задаваемыя въ VIII классѣ, были такія: «Почему русскіе могутъ гордиться своимъ именемъ?» «Ломоносовъ, какъ отецъ литературы», «Трудъ расширяетъ кругъ наслажденій» и т. п. Въ качествѣ источника убѣжденно рекомендовался Смайльсъ и ему подобные авторы. Все сводилось только къ одному зубренію мертвыхъ языковъ. Латинскій и греческій языкъ поглощали все время гимназиста, и только нужно удивляться тому, что и ихъ, какъ слѣдуетъ, не знали ни сами преподаватели ни тѣмъ болѣе ученики. Безсознательное заучиваніе мертвыхъ формъ грамматики и синтаксиса отвлекало вниманіе не только отъ красотъ стиля классическихъ писателей, но и отъ настоящаго смысла текста.

Кончая гимназію я съ трудомъ переводилъ Тита Ливія, совершенно его не понимая и слѣдя только за формой и за согласованіемъ. Четыре года спустя мнѣ надо было готовить по латинскому языку для поступленія въ медицинскій институтъ одну окончившую гимназистку. Въ яти четыре года мнѣ пришлось очень мало упражняться въ латинскомъ языкѣ, а между тѣмъ я приготовилъ дѣвушку въ нѣсколько мѣсяцевъ, причемъ Тита Ливія переводилъ довольно свободно. Объясняю я это тѣмъ, что за четыре года я успѣлъ отвыкнуть обращать исключительно вниманіе на форму латинскаго текста, а старался уяснить мысль автора.

Стремясь преподать учащимся какъ можно больше въ количественномъ отношеніи матеріала, преподаватели вовсе не слѣдили за качественнымъ его усвоеніемъ. Въ такомъ-то классѣ надо пройти столько-то, не меньше, иначе обратное будетъ отнесено насчетъ нерадѣнія преподавателя. Но этому учителя гнали и гнали впередъ, выпуская нерѣдко весьма существенныя части курса. Конечно, при такой постановкѣ учебнаго дѣла экзамены являлись какъ бы необходимостью. Они должны были дать возможность преподавателю повторить весь пройденный курсъ, провѣрить знанія учениковъ и профильтровать ихъ для слѣдующаго класса. Въ это время экзамены были для всѣхъ, и даже лучшіе ученики не освобождались отъ нихъ, хотя бы по болѣзни. Въ четвертомъ, шестомъ и восьмомъ классахъ было около семнадцати экзаменовъ письменныхъ и устныхъ. Въ продолженіе цѣлаго мѣсяца, а иногда и болѣе, дѣти и юноши находились въ крайне нервномъ, напряженномъ состояніи, и не даромъ наше поколѣніе страдаетъ различными нервными заболѣваніями, малокровіемъ и худосочіемъ: физическія и нравственныя силы были подорваны еще въ юные годы.

Я помню съ какимъ трудомъ мнѣ дались экзамены въ четвертомъ классѣ.

Казалось природа, люди и мой собственный молодой организмъ, — все ополчилось противъ меня. Весна была прекрасная. Неудержимо тянуло сѣсть въ лодку и отправиться на рыбалку за Каму или убѣжать въ лѣсъ, почти со всѣхъ сторонъ окружавшій И — ь. Разговоры родныхъ и знакомыхъ — имъ не нужно было держать экзамены — раздражали меня своей восторженностью передъ обновившейся послѣ сѣверной суровой зимы природой. Солнце ярко свѣтило. Ароматъ расцвѣтшей черемухи и рябины туманилъ голову. Хотѣлъ смѣяться, пѣть, бѣгать, рвать цвѣты, лежать въ душистой травѣ и смотрѣть въ небо…

Авторъ книги о «долгѣ», столь любезный сердцу педагоговъ-рептилій, Смайльсъ былъ бы очень доволенъ усердіемъ четырнадцатилѣтняго здороваго мальчугана: я на чердакѣ устроилъ себѣ временное помѣщеніе и здѣсь среди пыли и грязи, пользуясь скуднымъ освѣщеніемъ слухового окна или стеариноваго огарка, отчаянно вслухъ зубрилъ и зубрилъ латинскую грамматику.

Семнадцать экзаменовъ! Причемъ всѣ эти экзамены устраивались въ самой торжественной, пугающей душу ребенка, обстановкѣ. Не мудрено, что во время ихъ случались трагическіе инциденты.

Такъ однажды десятилѣтній мальчикъ, сынъ начальницы мѣстной прогимназіи, получивши на латинскомъ устномъ двойку, кинулся въ пролетъ каменной лѣстницы. Сломавъ нѣсколько реберъ, бѣдняжка заболѣлъ сотрясеніемъ мозга, и умирая, бредилъ латинскими предлогами:

ante, apud, ad, adversus,

circum, circa, citra, cis…

Что думалъ въ это время инспекторъ, посѣтившій больного, сидя съ бабьимъ лицомъ и ничего не выражающими глазами у изголовья умирающаго? Снилась-ли ему потомъ по ночамъ эта маленькая, напрасная жертва латинской грамматики?..

Естественно, что преподаватели и ученики раздѣлялись на два враждующихъ вѣчно лагеря. Съ обѣихъ сторонъ въ этой неравной борьбѣ между дѣтьми и вооруженными всѣми средствами казеннаго формализма и многочисленныхъ регламентацій педагогами допускались всевозможные пріемы. Девизъ: «a la guerre comme a la guerre» дѣйствовалъ во всю…

Родители, разумѣется, держали сторону своихъ дѣтей и, когда нужно было, снабжали ихъ деньгами для подкупа чиновниковъ канцеляріи попечителя округа, доставлявшихъ гимназистамъ экзаменаціонныя темы.

Про мелкіе случаи лжи и подлоговъ говорить не приходится — они достаточно хорошо извѣстны всѣмъ…

Какъ-то студентомъ мнѣ пришлось сидѣть въ тюрьмѣ. Конечно, въ первое мгновеніе она меня испугала. Но вдругъ я замѣтилъ, что вызванныя ею ощущенія для меня не новы, и я въ первый разъ, кажется, и въ послѣдній вспомнилъ съ благодарностью свои гимназическіе годы: тюрьма и гимназія оказались весьма сходны между собой. То же насиліе и произволъ со стороны начальства, та же ложь и изворотливость со стороны заключенныхъ, та же мелкая, опошляющая душу, борьба…

Тюрьма и школа! Какое глубокое разногласіе въ самой сущности этихъ понятій, и какое печальное сходство въ современномъ ихъ положеніи и въ ихъ назначеніи. Невольно вспоминаются торжественно сказанныя съ думской трибуны слова министра народнаго просвѣщенія: "Основная задача педагогики обуздывать дикіе инстинкты природы человѣка!..

Всякіе коментаріи къ этой «дикой» фразѣ совершенно излишни..

Гимназія не давала возможности развиваться отдѣльнымъ способностямъ, Особое увлеченіе какимъ-нибудь предметомъ считалось недопустимымъ. Всякое проявленіе самостоятельности, оригинальности, влеченія къ какому нибудь искусству не находили, положительно, никакой поддержки. Одного ученика, напримѣръ, который въ настоящее время состоитъ приватъ-доцентомъ казанскаго университета, едва не исключили изъ VIII класса за увлеченіе естественными науками. Насмѣшки и издѣвательства учителей надъ другимъ мальчикомъ, увлекавшимся вырѣзываніемъ изъ мѣла фигурокъ и бюстовъ, довели бѣднягу до крайняго нервнаго разстройства. Проявленіе индивидуальности начальствомъ подавлялось. Учащіеся обезличивались.

Всякіе виды спорта: катанье на лодкахъ, купанье, охота, верховая ѣзда жестоко преслѣдовались и считались большимъ проступкомъ, тѣмъ не менѣе несчастные случаи въ этихъ областяхъ спорта были очень часты.

Ученіе кончалось обыкновенно въ началѣ іюня и начиналось 16 августа. За исключеніемъ ваката, когда учащимся разрѣшалось ходить по улицамъ до десяти часовъ, въ остальное время они уже съ шести часовъ должны были быть дома.

Посѣщеніе гимназической церкви было обязательно. Послѣ всенощной и обѣдни учащихся собирали въ классы и дѣлали имъ перекличку, строго наказывая уклонявшихся отъ посѣщенія церковной службы.

Одинъ законоучитель гимназіи, нѣкто Г--ій, страшно нервировалъ учащихся за обѣдней, читая евангеліе съ истерическими выкриками и слезами. Между прочимъ этотъ іерей, окончившій духовную академію, былъ причастенъ нѣсколько къ литературѣ. Онъ выпустилъ какую-то богословскую брошюру, на одной страницѣ которой такъ-таки и напечатана, чернымъ по бѣлому, слѣдующая курьезная фраза: «Нашъ извѣстный русскій соціалъ-демократъ Л. Н. Толстой». Кстати, этотъ академикъ очень любилъ скабрезные анекдоты и частенько разсказывалъ ихъ во время урока ученикамъ старшихъ классовъ…

Гимназическое начальство слѣдило въ высшей степени строго за исполненіемъ религіозныхъ обязанностей учащимися. Всѣ гимназисты на Страстной недѣлѣ обязаны были говѣть и именно въ гимназической церкви, какъ бы далеко не жили они отъ зданія гимназіи. Назойливый контроль, холодъ казенной обстановки, присутствіе нелюбимыхъ педагоговъ и возможность ежеминутныхъ съ ними столкновеній, неуваженіе и даже презрѣніе къ своему законоучителю-духовнику — все это, конечно, не могло создать хотя бы самый слабый намекъ на религіозное настроеніе говѣющихъ. Молиться и каяться изъ-подъ палки не хотѣлось даже самимъ вѣрующимъ… и религіозность постепенно терялась.

Нѣсколько моихъ товарищей, вмѣстѣ съ ними и я, пользуясь тѣмъ, что въ день, назначенный для причастія, вслѣдствіе наплыва постороннихъ посѣтителей, контроль со стороны администраціи былъ очень слабъ, съ V класса прекратили совершать таинства причащенія…

Воспитываясь въ подобныхъ условіяхъ, дѣти и юноши, естественно, ненавидѣли свою школу, и эта ненависть къ общему врагу заставляла ихъ сплачиваться и, несмотря на всѣ усилія начальства изгнать духъ товарищества и внести въ среду учащихся духъ розни національной и сословной, въ большинствѣ случаевъ царило единодушіе и стойкость въ борьбѣ съ педагогическимъ персоналомъ.

Въ стѣнахъ школы гимназисты были чистенькіе воспитанные юноши, приличные и сдержанные. Въ свободное же время, несмотря на усиленный внѣшкольный надзоръ, которому могли бы позавидовать самые ретивые полицейскіе чиновники, гимназисты пьянствовали, развратничали, играли въ карты, пріучаясь къ этому чуть ли не съ младшихъ классовъ. Что касается пьянства и ухаживанія за женщинами, то это иногда даже поощрялось начальствомъ, особенно, когда замѣчался въ студенчествѣ или обществѣ хотя бы слабый признакъ политическаго движенія.

Тяжелое положеніе въ школѣ и заглушенное протестующее негодованіе противъ ея режима, естественно, искали себѣ выходъ особенно у болѣе сильныхъ натуръ и, Боже, въ какія уродливыя формы все это выливалось!

Кружки самообразованія, въ которыхъ юноши могли бы находить удовлетвореніе своимъ умственнымъ запросамъ, или совсѣмъ не существовали или были крайне рѣдки и замкнуты. Мѣстныхъ газетъ не было. Общественныя библіотеки и читальни подъ страхомъ самаго тяжелаго наказанія запрещалось посѣщать, — и гимназисты, за рѣдкимъ исключеніемъ, были неразвиты и невѣжественны.

Поступилъ я въ первый классъ въ числѣ другихъ пятидесяти мальчиковъ. Изъ нихъ, нигдѣ не оставаясь, дошли до VIII класса только трое; весь же выпускъ состоялъ изъ двадцати человѣкъ.

Заканчивая свои печальныя воспоминанія о П--ой гимназіи, я долженъ указать на то, что всѣ приведенныя мною отрицательныя явленія присущи въ большей или меньшей степени вообще всякой казенной школѣ и сохраняются почти въ трогательной чистотѣ, развѣ только нѣсколько варьируя и мѣняя внѣшнюю форму, до настоящаго времени, въ чемъ я убѣдился, будучи самъ преподавателемъ средне-учебныхъ заведеній.

II.
Послѣдствія «толстовщины». Очищеніе.

Послѣ окончанія гимназіи я поступилъ въ петербургскій университетъ на естественное отдѣленіе физико-математическаго факультета.

Наблюдая своихъ товарищей и провѣряя тѣ данныя, съ которыми мы приступили къ слушанію университетскихъ лекцій и къ изученію различнаго рода наукъ, я поражался скудостью умственнаго и нравственнаго багажа окончившихъ гимназистовъ. Исковеркавъ духовныя и физическія силы юношей, гимназія не дала ни знаній, ни умѣнья ихъ самостоятельно пріобрѣтать. Въ затуманенныхъ грамматическими формами мертвыхъ языковъ головахъ юношей безсвязно мелькали какіе-то отрывки математическихъ формулъ, историческіе анекдоты, тексты катехизиса… Разбираться въ университетскихъ курсахъ было страшно трудно. Работоспособности — никакой, методовъ — нѣтъ.

Происходили часто печальные случаи. Молодые люди, не зная совершенно своихъ способностей, не умѣя критически отнестись ни къ жизни ни къ самимъ себѣ, судя по случайнымъ отмѣткамъ своего аттестата, избирали для изученія ту или другую отрасль наукъ.

Нѣкто М.. считавшійся лучшимъ математикомъ въ П--ой гимназіи и окончившій ее съ серебряной медалью, провалившись на конкурсныхъ экзаменахъ въ спеціальные институты, поступилъ на математическій факультетъ. Пробывъ четыре года на первыхъ двухъ курсахъ и не сдавъ полукурсовой экзаменъ, онъ перевелся на юридическій.

И не одинъ М., многіе другіе теряли время, переводясь съ факультета на факультетъ..

Помню, какъ я приступилъ къ изученію курса химіи Менделѣева. Я рѣшительно ничего не понималъ, какъ ни тяжело мнѣ было въ этомъ сознаться. Въ головѣ стоялъ какой-то туманъ; химическія формулы и реакціи казались мнѣ чѣмъ-то недосягаемымъ для пониманія. Я заставлялъ себя работать спокойно, но не могъ, нервничалъ и, наконецъ, отбросивъ книгу, заплакалъ горькими, обидными слезами. Подлое безсиліе — проклятое наслѣдство гимназическаго образованія!

Кое какъ съ грѣхомъ пополамъ перейдя на второй курсъ, я, проѣздомъ черезъ П--ь, зашелъ къ Николаю Александровичу Р-ву, бывшему въ то время преподавателемъ П--ой гимназіи. Съ глубокой благодарностію я вспоминаю этого прекраснаго педагога и человѣка. Онъ мнѣ оказалъ большую моральную поддержку, когда мнѣ пришлось выйти изъ гимназіи и держать экзамены въ качествѣ экстерна. Н. А. встрѣтилъ меня привѣтливо и подробно разспросилъ о моихъ университетскихъ занятіяхъ. Я откровенно сознался, что чувствую полнѣйшую несостоятельность и съ громаднымъ усиліемъ заставляю себя заниматься, часто не понимая того, что учу. Н. А. посовѣтовалъ мнѣ воспользоваться методомъ конспектированія при прохожденіи курса и привелъ въ подтвержденіе слова Тэна:

«Нѣтъ ни одной книжки, содержанія которой нельзя было бы изложить на одной страницѣ, и нѣтъ такой страницы, смыслъ которой нельзя было бы передать въ одной фразѣ».

Совѣтъ Н. А., которымъ я не преминулъ воспользоваться, много помогъ мнѣ въ моихъ университетскихъ занятіяхъ. Будучи преподавателемъ, я пропагандировалъ методъ конспектовъ среди своихъ учениковъ, и результаты получались всегда благопріятные.

На мой вопросъ, какъ можетъ Н. А. состоять преподавателемъ П--ой гимназіи подъ непосредственнымъ начальствомъ Альбіонова, онъ съ нескрываемой радостью сообщилъ, что уѣзжаетъ совсѣмъ въ Москву, гдѣ будетъ работать при университетѣ.

— Теперь я совершенно не боюсь жизни и людей, — сказалъ онъ мнѣ на прощанье, — если сумѣлъ выйти цѣлымъ послѣ двухлѣтняго соприкосновенія съ Альбіоновымъ… Вотъ возьмите-ка, да напишите свои воспоминанія о гимназіи и Яковѣ Ивановичѣ…

---

Шли года… Студенческая жизнь, пробудившаяся послѣ долгой политической спячки, реакціи восьмидесятыхъ годовъ, смыла до нѣкоторой степени ту грязь, которой такъ старательно пачкали насъ въ гимназіи.

Изученіе біологическихъ наукъ, знакомство съ русской и иностранной литературой, борьба марксизма съ народничествомъ, исканіе новыхъ путей и выработка опредѣленнаго міровоззрѣнія, а также первые шаги въ борьбѣ за освобожденіе угнетеннаго народа, — все это цѣликомъ захватило меня и обновило мои духовныя и матеріальныя силы…

Не имѣя опредѣленныхъ средствъ къ существованію, я еще гимназистомъ давалъ частные уроки. Во время моего студенчества мнѣ пришлось познакомиться со многими видами интеллигентнаго труда; больше всего меня привлекало учительство.

Однажды мнѣ пришлось заниматься въ воскресной школѣ. Не имѣя никакого понятія о дидактическихъ пріемахъ и методахъ преподаванія, я съ восторгомъ, доступнымъ только въ молодые годы, весь отдался работѣ. Мои бородатые ученики слушали меня внимательно, а я въ занятіяхъ съ ними получалъ глубокое нравственное наслажденіе. Приходилось мнѣ заниматься съ маленькими дѣтьми, — то же наслажденіе, никакого насилія надъ собой.

Неспособность учениковъ, ихъ лѣность, неинтересъ къ преподаваемому предмету причиняли мнѣ вначалѣ страданія. Но вскорѣ я нашелъ разгадку этимъ явленіямъ. Отложивъ въ сторону сухой учебникъ, я начиналъ говорить съ дѣтьми о природѣ, разсказывалъ о жизни какого нибудь интереснаго человѣка, показывалъ простѣйшіе физическіе опыты… Тупыя дѣти оживлялись, лѣнивыя;начинали работать.

Теперь только стала мнѣ понятна вся та страшная трагедія, которая скрывается въ каменныхъ стѣнахъ казенной школы. Надо быть или автоматомъ, или негодяемъ, или психически больнымъ, чтобы не любя дѣтей, не зная предмета и не обладая способностями, не уважая своего труда и не понимая его значенія и той великой отвѣтственности, какую этотъ трудъ налагаетъ на человѣка, идти въ классъ къ маленькимъ дѣтямъ, юношамъ, и вызывая съ ихъ стороны къ себѣ ненависть и отвращеніе, пытаться учить и воспитывать…

Перенеся на себѣ весь ужасъ и гнетъ учебно-воспитательной системы «толстовщины», провѣривъ нѣкоторыя положенія и выводы на жизни и судьбѣ своихъ товарищей и знакомыхъ, постаравшись, сколько было у меня силъ и возможности, критически и объективно отнестись къ особенностямъ своего характера, привычкамъ и способностямъ, я, послѣ долгихъ сомнѣній и колебаній, рѣшилъ сдѣлаться учителемъ.

Мнѣ казалось, что такіе люди, какъ я, прошедшіе суровую школу жизни, пережившіе, подъ вліяніемъ ненормальныхъ условій гимназіи и антипедагогическаго поведенія учителей, всевозможныя душевныя состоянія и настроенія, могутъ принести нѣкоторую пользу въ своемъ общественномъ служеніи.

Въ это время меня мало смущало отсутствіе профессіональной подготовки и полное незнакомство съ теоріей педагогическаго искусства. (Кстати сказать, таковой у насъ и не существуетъ, ибо педагогическое искусство сведено на роль ремесла, и даже педагогика, какъ ремесло, теоретически совсѣмъ мало и скверно разработана).

Достаточно любить свой трудъ и дѣтей, думалось мнѣ, не насиловать ихъ, предоставляя имъ больше свободы, наконецъ, совершенно не походить на своихъ бывшихъ учителей, вѣчно помня тяжелыя минуты, проведенныя въ гимназіи, и можно быть не только посредственнымъ учителемъ, но даже хорошимъ.

Моя религіозность, вѣра въ Бога были разрушены еще въ дѣтствѣ. Педагогическое начальство очень много посодѣйствовало въ этомъ, правда, причинивъ въ свое время немало горечи и тоски. Однако, Христосъ, съ его ореоломъ борца и мученика за лучшую человѣческую долю, вызывалъ во мнѣ восторженное поклоненіе.

Христосъ былъ для меня символомъ самаго прекраснаго въ жизни, самаго великаго, символомъ — свободы, правды и любви.

Вспоминая великихъ учителей человѣчества, моя мысль невольно останавливалась передъ величіемъ Христа и Сократа, особенно перваго.

Въ безсонныя ночи, когда я предавался мечтамъ о своей педагогической дѣятельности, въ моемъ воображеніи вставала картина, которую я, если бы былъ художникъ, перенесъ на полотно:

Далекая пустынная страна. Огненное солнце высоко стоитъ въ небѣ. Раскаленный песокъ жжетъ голыя ноги. Томительно душно.

Подъ высокимъ кипарисомъ на камнѣ сидитъ Іисусъ. Вокругъ него столпились люди. Тутъ я рабъ, изможденный работою, и сборщикъ податей, и рыбакъ съ ближняго озера, и мѣняла, забывшій свою лавку, и землепашецъ, оставившій ниву. Въ сторонѣ виднѣется жирная фигура купца; возлѣ него, пряча хитрую улыбку, фарисей; опершись тяжело на мечъ, стоитъ воинъ.

Іисусъ говоритъ. Его слова звучатъ мягко и нѣжно и будятъ въ душѣ что-то неясное, томительно-сладкое. Забытъ только что брошенный коварный вопросъ фарисея. Это не диспутъ, а рѣчь великаго учителя жизни, зовущая впередъ къ чему то высокому, свѣтлому…

Всѣ напряженно слушаютъ. Дневныя заботы отошли далеко… Тихо, такъ тихо, что, кажется, все застыло въ глубокомъ вниманіи: и люди, и знойный воздухъ, и далекія горы, голубое небо, солнце — вся природа…

Вдругъ эту великую тишину жаднаго вниманія смѣло нарушилъ громкій дѣтскій крикъ. Послышались голоса, плачъ грудного младенца, беззаботный ребяческій смѣхъ… Слушавшіе досадливо обернулись, и даже фарисей недовольно передернулъ плечами.

По дорогѣ изъ города шла толпа женщинъ. Молодыя матери несли на рукахъ малютокъ, другія вели за руку. Впереди бѣжало нѣсколько ребятишекъ, звонко крича и смѣясь…

Женщины подошли и робко стали вдали, а дѣти начали смѣло пробираться черезъ толпу мужчинъ.

— Зачѣмъ вы пришли? Не мѣшайте намъ слушать Учителя. Уходите! — И кто-то даже грубо оттолкнулъ мальчика, близко подошедшаго къ Іисусу. — Уходите!

Но Іисусъ обнявъ рукою ребенка, громко сказалъ:

— Пустите дѣтей и не препятствуйте имъ приходить ко мнѣ.

Скоро Іисусъ былъ весь окруженъ ребятишками. Одинъ, совсѣмъ маленькій, забрался къ нему на колѣни, другой нетерпѣливо теребилъ его одежду, о чемъ то спрашивая.

Іисусъ ласкалъ дѣтей, тихо смѣялся и говорилъ съ ними объ ихъ маленькихъ дѣтскихъ дѣлахъ… Радостныя матери скромно стояли вокругъ. Недовольно молчали мужчины, а фарисей что-то горячо нашептывалъ толстому купцу…

Передавъ осторожно зардѣвшейся отъ счастья матери заснувшаго на его колѣняхъ ребенка и благословивъ остальныхъ дѣтей, Іисусъ всталъ и пошелъ…

---

Идеалъ учителя былъ найденъ. Цѣль образованія, по моему мнѣнію заключалась въ развитіи духовныхъ и физическихъ силъ человѣка для болѣе успѣшной борьбы съ природой. Дѣло не въ количествѣ пройденнаго матеріала, а въ качествѣ его усвоенія. Учитель долженъ дать методы и пріучить дѣтей къ самостоятельной работѣ. Никакихъ наказаній, ни физическихъ, ни нравственныхъ. Учитель всегда долженъ говорить правду и личнымъ примѣромъ подтверждать свои слова. Меньше запрещеній, больше свободы и любви. Вотъ тѣ педагогическіе принципы, съ которыми готовился я приступить къ педагогической дѣятельности.

III.
«Сердечное попеченіе». «Новая школа».

Назначеніе министромъ народнаго просвѣщенія Ванновскаго, послѣ внезапной смерти Боголѣпова, и крылатыя слова этого простодушнаго генерала о сердечномъ попеченіи учащихся, какъ громомъ разразились надъ нашей казенной школой. Началась крутая ломка «толстовщины».

Какъ изъ рога изобилія посыпались одинъ за другимъ министерскіе циркуляры, — полная отмѣна преподаванія греческаго языка, изученіе латинскаго въ меньшемъ объемѣ, начиная съ третьяго класса. Отмѣнены были переходные экзамены и даже, horribile dictu, обязательное ношеніе ранцевъ на плечахъ.

Впечатлѣніе было громадное. Преподаватели мертвыхъ языковъ, эти доселѣ первыя скрипки въ педагогическомъ оркестрѣ, стушевались. Они злобно острили: «Фельдфебель въ Вольтеры данъ» и пошло иронизировали надъ сердечнымъ попеченіемъ. Нѣкоторые не въ силахъ были мириться съ новшествами и подали въ отставку. Въ волжскомъ городѣ Р. старичекъ — инспекторъ тридцать пять лѣтъ пробывшій педагогомъ и ни разу, по его собственнымъ словамъ, не пропустившій ни одного учебнаго дня, умеръ внезапно отъ разрыва сердца, послѣ полученія одного изъ циркуляровъ Ванновскаго.

Находились прозорливцы, которые успокаивали коллегъ, увѣряя, что такая полоса не долго продлится, и все пойдетъ по-старому.

Ванновскій дѣйствовалъ рѣшительно и круто. Быстрота и натискъ, какъ и подобаетъ старому боевому генералу.

Директоръ П--ой гимназіи Альбіоновъ, успѣвшій уже получить къ этому времени чинъ дѣйствительнаго статскаго совѣтника, былъ неожиданно вызванъ министромъ въ Петербургъ. Возвратился онъ обратно растерянный и жалкій. Въ городѣ разнееся преждевременно радостный слухъ о выходѣ его въ отставку.

Общество, доселѣ покорно и терпѣливо сносившее всѣ безобразія и ужасы школьной системы, воспрянуло духомъ. Стали организовываться семейно-педагогическіе кружки, начались собранія родителей, громко заговорила столичная и провинціальная пресса.

Вмѣстѣ съ поднявшейся открытой борьбой общества со старымъ школьнымъ режимомъ началась подпольная. Педагоги толстовской формаціи въ союзѣ съ нѣкоторыми представителями духовенства и министерства внутреннихъ дѣлъ, не желая уступать своей засиженной позиціи, вели грязную интригу противъ Ванновскаго…

Послѣ окончанія университета я не сразу взялъ должность преподавателя. Занимаясь въ одномъ изъ частныхъ учрежденій Петербурга, я вмѣстѣ съ тѣмъ знакомился съ существующими типами среднихъ учебныхъ заведеній въ Россіи. Ихъ было три — казенныя гимназіи и реальныя училища, частныя, находящіяся въ вѣдѣніи м-ства народ. просвѣщ. и, такъ называемыя, коммерческія учебныя заведенія, учреждающіяся на средства общественныхъ и коммерческихъ предпріятій, подлежащія вѣдомству учебнаго отдѣла м-ства финансовъ^[1].

До распространенія въ Россіи коммерческихъ учебныхъ заведеній образовательные интересы торгово-промышленнаго класса обслуживались по преимуществу реальными училищами и небольшимъ числомъ профессіональныхъ. Реальныя училища или, какъ они одно время назывались, реальныя гимназіи въ старшихъ классахъ имѣли два отдѣленія, изъ которыхъ одно носило названіе коммерческаго, и на немъ преподавались бухгалтерія, счетоводство и нѣкоторыя другія, необходимыя для коммерческаго дѣла, знанія. Хотя реальныя училища возникали иногда всецѣло на средства торгово-промышленнаго населенія городовъ, они, какъ и классическія гимназіи, находились исключительно въ вѣдомствѣ м-ства народ. просвѣщ., и положеніе учебно-воспитательнаго дѣла было также плохо, какъ и въ классическихъ гимназіяхъ, что, конечно, давало одни и тѣ же плачевные результаты.

Молодые люди выпускались невѣжественными, малопригодными къ жизни, къ самостоятельной работѣ. А между тѣмъ большинство оканчивающихъ, дѣти коммерсантовъ и финансистовъ, не шли въ спеціальные институты, а тотчасъ-же по окончаніи училища должны были заниматься своимъ коммерческимъ дѣломъ, требующимъ отъ нихъ знанія жизни и людей, энергіи и иниціативы въ работѣ. Такимъ образомъ въ торгово-промышленномъ сословіи явилась опредѣленная потребность имѣть такія учебныя заведенія, которыя, не подрывая духовныхъ и физическихъ силъ, давали бы возможность получать общее образованіе и нѣкоторыя профессіональныя знанія.

И вотъ русская буржуазія, воспользовавшись услугами Витте, стала открывать коммерческія училища по типу лучшихъ европейскихъ буржуазныхъ школъ. Въ нихъ съ перваго дня открытія было обращено особое вниманіе на физическое воспитаніе дѣтей. Въ то время какъ въ казенныхъ школахъ м-ства народнаго просвѣщенія врачебный надзоръ выражается лишь въ томъ, что докторъ одинъ или два раза въ недѣлю заглянетъ на полчаса, въ коммерческихъ училищахъ есть свой врачъ, который нѣсколько часовъ въ день проводитъ въ училищѣ и нѣсколько разъ въ годъ дѣлаетъ медицинскій осмотръ всѣхъ учениковъ, ведя подробную статистику.

Вмѣсто шведской гимнастики, фронта и маршировки, которые практиковались въ казенной школѣ при помощи сторожей изъ унтеровъ или, въ лучшемъ случаѣ, офицера, коммерческія училища ввели въ программу, какъ обязательный предметъ, подъ руководствомъ педагоговъ-спеціалистовъ, дѣтскія игры и физическія упражненія. Сокращена была продолжительность класснаго урока до 45 минутъ, и увеличено время перемѣнъ. Во всѣхъ училищахъ были введены для дѣтей, на средства родителей, горячіе завтраки.

Отведя много вниманія здоровью и физическому воспитанію учащихся, коммерческія училища значительно расширили, сравнительно съ казенной школой, свою учебную программу, особенно въ отношеніи преподаванія иностранныхъ языковъ и естественныхъ наукъ. Въ старшихъ классахъ введены спеціальные предметы, каковыми считаются: политическая экономія, статистика, торговое право, коммерческая географія, химія, товаровѣдѣніе, бухгалтерія, счетоводство и коммерческая корреспонденція. Кромѣ того обращено много вниманія на изученіе изящныхъ искусствъ: преподаватели-спеціалисты обучали дѣтей лѣпкѣ, рисованію, танцамъ, пѣнію и музыкѣ.

Для того, чтобы привлечь лучшихъ учителей, жалованье преподавателямъ было значительно повышено, сравнительно съ гимназіей. Такъ, общеобразовательные предметы оплачивались по 75 рублей и болѣе за урокъ, а спеціальные — 150 рублей^[2]. Имѣя въ распоряженіи громадныя средства, коммерческія учебныя заведенія обзавелись прекрасными зданіями, отвѣчающими самымъ строгимъ требованіямъ школьной архитектуры и гигіены учебно-воспитательнаго дѣла; организовали богатые кабинеты по естествознанію, физикѣ, химіи и товаровѣдѣнію, пріобрѣли большія цѣнныя библіотеки и обставили преподаваніе всевозможными лучшими наглядными пособіями и руководствами.

Обыкновенно программы и объемъ преподаваемыхъ наукъ, основные принципы учебно-воспитательной системы вырабатывались попечительнымъ совѣтомъ, состоящимъ изъ представителей общественныхъ и промышленныхъ учрежденій. Директоръ избирался попечительнымъ совѣтомъ и лично подыскивалъ для училища педагогическій персоналъ.

Находясь въ лучшихъ и болѣе свободныхъ условіяхъ, чѣмъ казенныя учебныя заведенія, пользуясь новѣйшими методами, коммерческія училища съ гордостью называли себя новой школой и въ первые годы своего существованія привлекали къ себѣ симпатію общества и возбуждали интересъ лучшихъ педагоговъ. Общее вниманіе къ этому новому типу школъ увеличивалось еще и отъ того, что родителямъ, заинтересованнымъ въ учебно-воспитательныхъ вопросахъ, былъ открытъ свободный доступъ къ участію въ школьныхъ дѣлахъ.

Всѣ эти положительныя данныя веденія учебно-воспитательнаго дѣла въ коммерческихъ училищахъ, конечно, должны были заинтересовать меня, и я сталъ мечтать о полученіи мѣста преподавателя въ какомъ-либо изъ коммерческихъ учебныхъ заведеній.

Случайно узнавъ, что въ одномъ изъ волжскихъ городовъ открывается коммерческое училище я, не имѣя никакихъ связей и знакомствъ, долго не раздумывая, отправился къ товарищу министра финансовъ В. И. К-му.

Я нѣсколько разъ добивался его видѣть, но мнѣ все не удавалось. Наконецъ, однажды во время разговора съ секретаремъ въ пріемномъ залѣ изъ дверей кабинета вышелъ К-ій. Секретарь объяснилъ ему, что вотъ, дескать, молодой человѣкъ нѣсколько разъ приходитъ и желаетъ его видѣть. К-ій подошелъ ко мнѣ, извинился, что не можетъ меня сейчасъ принять, но что, если я ничего не имѣю противъ, мы вмѣстѣ поѣдемъ на извозчикѣ до Государственнаго Совѣта, куда надо было ему поспѣшить…

Уже сидя на извозчикѣ, К-ій выслушалъ меня и сдѣлалъ на моемъ прошеніи какую-то помѣтку.

— А что, — обратился онъ ко мнѣ, — въ самомъ дѣлѣ вашъ директоръ Альбіоновъ такой ужасный, какимъ изобразили его въ печати?

И послѣ моего отвѣта, уже прощаясь у зданія Совѣта Министровъ, добавилъ.

— Однако, очень странно, что Альбіоновъ и гимназія не вызвали въ васъ отвращенія къ педагогической работѣ.

Черезъ нѣсколько дней послѣ свиданія съ К-имъ я сидѣлъ въ кабинетѣ у своего будущаго директора Михаила Ивановича Чернухина, бывшаго до этого времени преподавателемъ гдѣ-то на Кавказѣ, а въ послѣдніе годы въ одной изъ Петербургскихъ гимназій.

Освѣдомленный уже кѣмъ-то о моемъ приходѣ Чернухинъ принялъ меня въ высшей степени любезно, спросивъ мимоходомъ, не родственникъ ли я товарищу министра В. И. К ему.

Въ разговорѣ со мною онъ развилъ подробно свой взглядъ на учебно-воспитательное дѣло. Высказанныя имъ основныя положенія близко сходились съ моими. Я не могъ не выразить ему своего удовольствія въ томъ, что мнѣ придется начать свою работу подъ руководствомъ такого опытнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ гуманнаго педагога.

Разстались мы, очевидно, вполнѣ довольные другъ другомъ, а черезъ двѣ недѣли я уже выѣхалъ изъ Петербурга на мѣсто своего новаго служенія.

IV.
Школьное торжество буржуазіи.

Городъ Р., расположенный на Волгѣ, является однимъ изъ важныхъ промышленныхъ пунктовъ по торговлѣ хлѣбомъ. Есть въ немъ биржа, нѣсколько иностранныхъ и русскихъ хлѣбныхъ фирмъ, правительственные и частные банки. Городъ по преимуществу торговый, и мѣстное купечество является господствующимъ элементомъ населенія. Много старообрядцевъ. Но близость къ обѣимъ столицамъ — около 12 часовъ ѣзды и въ Петербургъ и въ Москву — наложила на городъ свой отпечатокъ. Мѣстная жизнь до нѣкоторой степени лишена была той косности, которая такъ обычна въ нашихъ провинціальныхъ городахъ. Правда, пили, играли въ карты, сплетничали, по вмѣстѣ съ тѣмъ выписывали газеты, основали литературно-драматическій кружокъ, и общественная библіотека мѣстнаго земства была богата и содержательна. Въ городѣ имѣлись мужская гимназія, женская и техническое училище. Всѣ они, по постановкѣ учебнаго дѣла и по своему педагогическому составу, заставляли желать лучшаго.

Открытіе въ городѣ коммерческаго училища производило нѣкоторое, вполнѣ понятное волненіе въ обществѣ. Слухи и разговоры о новомъ веденіи учебно-воспитательнаго дѣла съ методами и пріемами, иногда совершенно противоположными тѣмъ, которые практиковались въ казенныхъ школахъ, не могли, конечно, не заинтересовать мѣстныхъ обывателей, тѣмъ болѣе родителей и весь учительскій персоналъ города.

Всѣ съ нетерпѣніемъ ожидали дня открытія.

Небольшой актовый залъ временнаго зданія коммерческаго училища былъ полонъ представителями общественныхъ и казенныхъ учрежденій города, родителями и дѣтьми, поступившими въ приготовительный и первый классъ.

Послѣ торжественнаго молебна, совершеннаго соборнымъ причтомъ, начали говориться рѣчи. Первымъ взошелъ на каѳедру предсѣдатель попечительнаго совѣта, онъ же предсѣдатель биржи, милліонеръ Ж--въ и прочелъ историческую записку возникновенія капитала, на средства котораго открывалось училище. Изъ полупроцентнаго отчисленія Волжско-Камскаго банка съ перваго дня его существованія образовался огромный капиталъ, имѣющій спеціальное назначеніе обслуживать нужды торгово-промышленнаго сословія Поволжья…

Затѣмъ предсѣдателемъ были прочитаны полученныя привѣтственныя телеграммы и вмѣстѣ съ тѣмъ вкратцѣ указаны цѣль и значеніе коммерческаго образованія вообще для страны, въ частности для промышленнаго класса, и сообщенъ выработанный попечительнымъ совѣтомъ уставъ училища.

Вторымъ говорилъ директоръ. Онъ нарисовалъ подробную, яркую картину новаго типа школъ съ ихъ системами и методами; провелъ аналогію съ учебными заведеніями министерства народнаго просвѣщенія; въ трогательныхъ выраженіяхъ изобразилъ важность тѣснаго общенія родителей и педагоговъ и, обращаясь къ дѣтямъ, съ паѳосомъ закончилъ свою рѣчь:

— Милыя дѣти! Здѣсь васъ никто не будетъ ни наказывать, ни давать бранныхъ кличекъ. Вы не услышите ни одного грубаго выраженія. Всегда во мнѣ и моихъ сотрудникахъ вы найдете сердечное отношеніе къ вашимъ запросамъ, отеческое благожелательное. Къ вашимъ ошибкамъ и шалостямъ мы будемъ относиться снисходительно безъ строгости и формализма.

Учитесь, дѣти, работайте! Берите примѣръ съ вашихъ отцовъ, вѣрныхъ сыновъ родины, этихъ честныхъ тружениковъ, составляющихъ оплотъ и гордость Россіи…

Сейчасъ вамъ, дѣти, въ честь этого радостнаго для всѣхъ насъ дня, дадутъ конфекты и фрукты. Будетъ время, когда вы сумѣете разсказать намъ, какъ и изъ чего изготовляются эти конфекты, гдѣ и какъ произрастаютъ эти плоды…

Представительная фигура директора, мягкій тонъ его рѣчи, энергія и паѳосъ произвели въ высшей степени благопріятное впечатлѣніе на родителей. Его тотчасъ окружили матери, жали руки, говорили комплименты, выставляя впередъ и показывая своихъ сыновей.

Михаилъ Ивановичъ сіялъ, разглаживая свои великолѣпныя баки. Онъ улыбался, кланялся, гладилъ по головкѣ дѣтей и даже нѣжно поцѣловалъ одного мальчика.

Въ смежныхъ комнатахъ были накрыты столы съ винами и закусками. Именитое купечество и почетные гости спѣшили занять мѣста, оживленно обмѣниваясь полученными впечатлѣніями. Много смѣялись надъ уходомъ изъ зала во время рѣчи Михаила Ивановича инспектора гимназіи.

— Какъ чортъ отъ ладана, — говорилъ одинъ изъ купцовъ, одѣтый въ старомодный сюртукъ. — Будетъ имъ съ нашего брата деньги тянуть. У насъ свое училище есть, вотъ какъ!

— Однако, выше Бога хотятъ быть, — гнусавилъ желчный и худой священникъ, законоучитель мужской гимназіи, — какъ ребятъ не наказывать? Богъ-отъ самъ наказалъ Адама и Еву; въ священномъ писаніи примѣровъ много…

— Виноватъ, батюшка, — перебилъ чей-то молодой голосъ, — очевидно, боги разные бываютъ. У васъ, напримѣръ, богъ грозный, карающій, богъ Адопай, а у другихъ богъ кроткій, любящій и прощающій — Іисусъ Христосъ…

Публика одобрительно зашумѣла.

— Вотъ такъ здорово… Боги разные!

Священникъ хотѣлъ возражать, но его не слушали. Лакеи разносили шампанское…

— Позвольте, господа, слово сказать, — и плотный мужчина съ энергичнымъ и умнымъ лицомъ поднялся со своего стула.

— Мы, господа, почти всѣ помнимъ то время, когда къ намъ, купцамъ и торговцамъ, относились съ презрѣніемъ. Насъ называли аршинниками, алтынниками. Намъ не довѣряли. Оно и правда. Многіе изъ насъ, чего грѣха таить примѣняли въ торговлѣ правило: «Не обманешь, не продашь». И что же изъ этого? Заграницей бракуютъ нашъ хлѣбъ; прежде Волга-Матушка одна ставила цѣны на заграничномъ рынкѣ, а теперь съ нами конкурируетъ Аргентина. Хлѣбъ-то у ней и хуже нашего по качеству, да зато безъ обману…

Но жива душа у человѣка русскаго. Поняли мы, что торговля и промышленность можетъ процвѣтать только при помощи образованія, что необходима купцу наука, и позвали мы къ себѣ эту самую науку и сказали мы ей: «Учи дѣтей нашихъ и вмѣстѣ съ ними и насъ!..» Предлагаю, господа, выпить за просвѣщеніе, за науку…

Въ крайне смѣшанномъ настроеніи ушелъ я съ этого торжества домой, чтобы со слѣдующаго дня приступить къ своимъ обязанностямъ воспитателя и преподавателя двухъ младшихъ классовъ.

V.
Первые шаги.

Прошло немало времени съ тѣхъ поръ, какъ я началъ учительствовать, но все еще мнѣ памятны эти первые дни моей практической дѣятельности на педагогическомъ поприщѣ.

Я испытывалъ сильное волненіе, даже нѣкоторый страхъ передъ этой большой толпой дѣтей. Мнѣ очень труднымъ казалось запомнить ихъ лица, имена.

Правда, основныя убѣжденія, которыми я долженъ былъ руководствоваться, у меня имѣлись: я прочелъ Песталоцци. Яна Каменскаго, конечно, Пирогова, Стоюнина, Лесгафта, Льва Толстого, но все это мнѣ казалось мало и не разрѣшало моихъ сомнѣній и страховъ передъ дѣйствительностью. Настроеніе было крайне подавленное; оно усиливалось еще тѣмъ, что мнѣ приходилось выступать въ первый разъ въ качествѣ преподавателя географіи. Сохраняя еще въ гимназіи крайне непріязненное отношеніе къ этому предмету, я, по правдѣ сказать, не имѣлъ яснаго представленія, какъ приступить къ его преподаванію. Дѣло въ томъ, что только при свиданіи съ директоромъ въ Петербургѣ, за двѣ недѣли до открытія училища, я узналъ, что буду преподавать географію, а не естествознаніе, которое директоръ почему-то не хотѣлъ вводить съ перваго класса. За это время я еле успѣлъ просмотрѣть методики по географіи Петри и Соколова и выбрать мало-мальски приличный учебникъ для учениковъ.

Со страхомъ и трепетомъ вошелъ я въ классъ на свой первый урокъ. Хорошо, что я еще успѣлъ нѣсколько познакомиться со своими учениками во время пріемныхъ экзаменовъ и на молебнѣ, иначе чувствовалъ бы я себя совсѣмъ скверно, тѣмъ болѣе, что одинъ преподаватель гимназіи предупреждалъ меня относительно нѣкоторыхъ мальчиковъ, бывшихъ гимназистовъ, говоря, что съ ними трудно поладить, если не дѣйствовать на нихъ страхомъ наказанія. Онъ особенно рекомендовалъ обратить вниманіе на Сеню Чудакова, не поддававшагося никакимъ воздѣйствіямъ педагогическаго начальства.

— Трудно вамъ будетъ, трудно, — говорилъ этотъ педагогъ, — черезчуръ ужъ много вы наобѣщали. Поете хорошо — какъ-то сядете. Да и рекламы много, впрочемъ, дѣло коммерческое…

Не разъ впослѣдствіи вспоминалъ я эти слова: они оказались пророческими…

Первый урокъ я посвятилъ болѣе близкому знакомству съ учениками. Дѣти живо интересовались вопросомъ отсутствія отмѣтокъ и наказанія. Разговоръ нашъ принялъ интимный характеръ, и я многое разсказалъ имъ изъ своей гимназической жизни. Мои ли разсказы, или что-либо иное было причиной, но только отношенія наши съ перваго урока стали близкими, явилась взаимная симпатія, и я, хотя уже давно оставилъ это училище, до сихъ поръ не теряю связи съ нѣкоторыми воспитанниками моего перваго класса.

Конечно, и у меня бывали недоразумѣнія съ отдѣльными учениками, но обыкновенно они мирно заканчивались къ нашему взаимному удовольствію.

Такъ, напримѣръ, однажды во время моихъ объясненій, когда вниманіе класса было напряжено, одинъ изъ учениковъ, принадлежавшій къ разряду, такъ называемыхъ, перестарковъ, громкимъ шепотомъ сталъ читать какую-то книгу и, несмотря на мои неоднократныя просьбы, не прекращалъ своего занятія. Тогда я предложилъ ему сѣсть на мой стулъ за учительскій столикъ, въ надеждѣ, что ему сдѣлается стыдно, и онъ перестанетъ.

— Я не пойду.

Классъ насторожился и вопросительно смотрѣлъ на меня. Это было въ первый разъ, когда ученикъ отказывался исполнить мою просьбу. Если бы это случилось теперь, я сумѣлъ бы найти иной выходъ изъ этого труднаго положенія, но тогда я рѣшительнымъ тономъ заявилъ:

— Нѣтъ, ты сядешь на мой стулъ.

— Не хочу, — упрямо повторилъ мальчикъ.

Что было дѣлать? Я всталъ, подошелъ къ нему, взялъ упрямаго мальчугана на руки и, пронеся черезъ всю комнату, при общемъ смѣхѣ учениковъ, посадилъ его на свое мѣсто. Хохоталъ весь классъ, хохоталъ этотъ ученикъ, а вмѣстѣ съ нимъ и я.

Инцидентъ былъ исчерпанъ. Мнѣ казалось, что я поступилъ остроумно, спасая свой педагогическій авторитетъ. Однако мои коллеги были другого мнѣнія на этотъ счетъ, и очень часто я вызывалъ ихъ неодобреніе своими непедагогичными пріемами.

Въ другой разъ произошелъ случай еще болѣе серьезный. Сеня Чудаковъ показалъ одному учителю, когда тотъ выходилъ изъ класса, сзади кулакъ, да и нарвался прямо на меня.

— Какъ тебѣ не стыдно показывать кулакъ, да еще сзади… Если это нужно, пойди и покажи сейчасъ кулакъ въ лицо Антону Антоновичу.

Сеня растерянно топтался на мѣстѣ. Остальные ученики озадаченные молчали…

Конечно, учитель, который, по правдѣ сказать, самъ возстановлялъ противъ себя учениковъ, не былъ поставленъ мною въ неловкое положеніе. Дѣло обошлось, но съ тѣхъ поръ ученики воздерживались отъ подобныхъ трусливыхъ выходокъ…

Случайно зайдя во время уроковъ въ ретирадное мѣсто, я засталъ тамъ одного мальчугана приготовительнаго класса, курящаго какой-то грязный окурокъ. Позвавъ его съ собой въ кабинетъ, я предложилъ ему сѣсть, вынулъ изъ кармана портъ-сигаръ и поднесъ ему, сказавъ:

— Курите, Иванъ Ивановичъ!

Приготовишка сидѣлъ, вытаращивъ глаза, красный, какъ кумачъ.

— Что же ты не куришь? Табакъ хорошій, здѣсь чисто, скипидаромъ не воняетъ и во всякомъ случаѣ здѣсь курить не такъ вредно, какъ тамъ. Кури.

— Мнѣ нельзя…

— Почему?

— Я маленькій…

Тогда я разсказалъ ему, что такое табакъ, какое дѣйствіе производитъ онъ на организмъ и, поговоривъ съ мальчикомъ, отпустилъ его…

Около моей квартиры жилъ одинъ ученикъ крайне проказливый и бойкій мальчикъ. Онъ цѣлыми днями, въ компаніи уличныхъ ребятъ, бѣгалъ по улицѣ и тѣмъ или инымъ способомъ безпокоилъ обывателей. Особенно любилъ звонить въ чужія квартиры. Нѣсколько разъ «таинственный посѣтитель» звонилъ и у меня. Убѣдившись, что дѣло не обходится безъ участія Дегтева, — такъ звали шалуна, — я какъ-то мимоходомъ сказалъ ему.

— У меня есть къ тебѣ просьба. Понимаешь, какіе-то озорные ребята постоянно звонятъ въ квартиру ко мнѣ. Ты, кажется, знаешь всѣхъ мальчиковъ нашей улицы, скажи, пожалуйста, имъ, чтобы перестали баловаться.

Дегтевъ, вскинувъ на меня плутоватыми глазами, предупредительнымъ тономъ сказалъ:

— Хорошо, скажу.

Больше меня звонки не безпокоили.

Разскажу еще одинъ случай, который со мной произошелъ уже въ другомъ городѣ. Я давалъ первый урокъ въ классѣ, считавшемся самымъ распущеннымъ въ училищѣ. Во время моего знакомства по списку съ фамиліями учениковъ, кто-то съ задней парты бросилъ въ меня тряпкой. Но счастью, будучи заранѣе готовъ ко всякимъ выходкамъ, я перехватилъ въ воздухѣ тряпку, отшвырнулъ ее въ уголъ и хладнокровно сказалъ:

— Не умѣешь бросать. Вотъ будемъ играть въ мячикъ, тогда я научу тебя, какъ попадать…

— Развѣ вы играете въ мячъ? — хоромъ спросили меня нѣсколько учениковъ.

— Играю.

Дальнѣйшія мирныя отношенія, такимъ образомъ, были упрочены. Кстати сказать, вообще сближенію съ учениками мнѣ много помогало умѣніе, пріобрѣтенное еще въ дѣтскіе годы, играть въ бабки, городки и лапту. Изъ своего педагогическаго опыта я вынесъ заключеніе, что въ сближеніи съ дѣтьми, въ пріобрѣтеніи ихъ довѣрія и послушанія немалую роль играетъ физическое превосходство ихъ учителя, ловкость и находчивость въ спортѣ и играхъ, знаніе какого-нибудь искусства. Мнѣ приходилось замѣчать, что учителя гимнастики или капельмейстеры военнаго оркестра, обучающіе учениковъ музыкѣ, въ большинствѣ случаевъ пользуются симпатіей и авторитетомъ среди учащихся, если, конечно, они настолько тактичны, что не выходятъ изъ предѣловъ своей компетенціи.

Въ первые свои уроки я дѣлалъ много дидактическихъ ошибокъ. Избавиться отъ нихъ помогъ директоръ. Михаилъ Ивановичъ преподавалъ русскій языкъ. Онъ прекрасно зналъ методику и дидактическіе пріемы, и я рѣдко встрѣчалъ такого умѣлаго преподавателя, какимъ былъ онъ. Присутствуя иногда на моихъ урокахъ, онъ потомъ въ бесѣдѣ указывалъ замѣченные имъ недостатки и въ отношеніи веденія класснаго урока принесъ мнѣ очень много пользы.

Человѣкъ онъ былъ способный и энергичный, и самъ много работалъ, и насъ, преподавателей, заставлялъ работать усиленно. Къ сожалѣнію, онъ былъ крайне деспотиченъ и очень тщеславенъ. Легко оскорбляя чужое самолюбіе, онъ всей своей фигурой, словами, поступками, опредѣленно заявлялъ:

— Училище — это я.

Въ своей работѣ онъ былъ настолько самолюбивъ, такъ много придавалъ значенія своимъ словамъ и дѣйствіямъ, что засѣданія педагогическаго комитета, секретаремъ котораго я состоялъ, были для меня пыткою.

«По иниціативѣ директора введено въ училищѣ то-то; по предложенію директора педагогическій комитетъ постановилъ..; господинъ директоръ произнесъ слѣдующую рѣчь..; господиномъ директоромъ обращено вниманіе…» и т. д. и т. д.

Такимъ образомъ протоколы педагогическаго комитета были очень длинный пестрѣли постоянно именемъ директора, такъ что дѣятельность самого комитета въ нихъ совершенно не была замѣтна.

Не довольствуясь протоколами, онъ завелъ особый школьный дневникъ, куда ежедневно послѣ занятій, въ особыя рубрики, заносилъ свѣдѣнія о своей дѣятельности: «господинъ директоръ посѣтилъ уроки такихъ-то преподавателей, господинъ директоръ пришелъ въ училище въ такомъ-то часу, ушелъ въ столько-то; господинъ директоръ принялъ такихъ-то лицъ» и т. под. Между прочимъ въ этотъ дневникъ заносились свѣдѣнія о пропущенныхъ учителями урокахъ, о посѣщеніяхъ врача и другія событія школьнаго дня.

Благодаря властолюбію съ директоромъ случались иногда курьезныя вещи. Такъ, напримѣръ, полагая, что онъ можетъ воспользоваться безвозмездно для объявленій объ училищѣ страницами «Вѣстника Р-ской биржи», онъ въ отсутствіи предсѣдателя попечительнаго совѣта, въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ, печаталъ длиннѣйшія объявленія на первой страницѣ, пока изъ конторы газеты училище не получило счетъ на двѣ тысячи слишкомъ рублей, а вскорѣ и выговоръ отъ попечительнаго совѣта, въ составъ котораго биржевой комитетъ входилъ почти цѣликомъ. Конечно, биржевой комитетъ ничего бы противъ этого не имѣлъ, если бы директоръ заранѣе обратился къ нему съ просьбой безплатно печатать объявленія объ училищѣ.

VI.
Первыя столкновенія.

Наши хорошія отношенія съ Михаиломъ Ивановичемъ продолжались недолго. Начало недоразумѣній имѣло мѣсто на одномъ изъ засѣданій педагогическаго комитета черезъ полгода послѣ открытія училища.

Дѣло въ томъ, что, не смотря на постановленіе попечительнаго совѣта и педагогическаго комитета обходиться безъ балльной системы и оцѣнивать познанія и поведеніе учащихся при помощи подробныхъ характеристикъ, мы въ серединѣ года получили изъ учебнаго отдѣла министерства финансовъ циркуляръ, предлагавшій оцѣнивать успѣхи и поведеніе учащихся цифрами, пользуясь пятибалльной системой, нѣсколько разъ въ годъ въ зависимости отъ усмотрѣнія педагогическаго комитета.

Мнѣ извѣстно, что многія коммерческія училища вовсе не обратили вниманія на этотъ циркуляръ, тѣмъ болѣе, что пріемъ, рекомендуемый имъ, былъ совершенно непедагогиченъ. Въ самомъ дѣлѣ многіе ученики поступили къ намъ прямо изъ дома и не имѣли ни малѣйшаго представленія объ единицахъ, двойкахъ и пятеркахъ; другіе, перешедшіе изъ разныхъ школъ, гдѣ царитъ балльная система, успѣли отъ нея отвыкнуть.

На первомъ педагогическомъ засѣданіи, если я не ошибаюсь, вмѣстѣ съ родителями учениковъ мы всѣ преподаватели, во главѣ съ директоромъ, рѣшительнымъ образомъ высказались противъ отмѣтокъ, подробно и опредѣленно указывая на развращающее вліяніе и на абсолютный вредъ балльной системы, тѣмъ болѣе, что она, еще быть можетъ терпимая въ казенныхъ учебныхъ заведеніяхъ при общихъ условіяхъ веденія тамъ дѣла, въ нашей школѣ не имѣла никакого смысла и кореннымъ образомъ противорѣчила всѣмъ основнымъ принципамъ.

Однако, у директора не хватило гражданскаго мужества послѣдовать примѣру другихъ коммерческихъ училищъ, и онъ въ угоду высшему начальству поступился интересами дѣтей и школьнаго дѣла. Педагогическій комитетъ, подъ давленіемъ своего предсѣдателя, постановилъ ставить отмѣтки два раза въ годъ, избраны наименьшее изъ золъ.

На одномъ изъ послѣдующихъ педагогическихъ засѣданій мы должны уже были реализировать наше постановленіе, выдавая полугодовыя свѣдѣнія. Продѣлать это было крайне трудно. Обычно отношеніе учащагося къ предмету разбивалось на нѣсколько рубрикъ. Напримѣръ, математика: усвоеніе предмета, знаніе теоріи, умѣнье рѣшать задачи, сообразительность и т. д. Противъ каждой изъ этихъ рубрикъ преподаватель дѣлалъ словами замѣтку, соотвѣтствующую его наблюденіямъ надъ ученикомъ. Конечно, было нелегко свести подобный матеріалъ къ одному, да еще къ выраженному посредствомъ цифры.

Наконецъ, кое-какъ преподаватели справились со своей работой, и педагогическій комитетъ принялся выставлять отмѣтки за поведеніе. Все шло гладко, всѣмъ выставлялось пять, пока не дошли до Сени Чудакова, о которомъ я упоминалъ выше.

Это былъ мальчикъ высокаго роста, съ нескладными манерами, нѣсколько испорченный гимназіей и домашнимъ воспитаніемъ. Впечатлѣніе онъ производилъ запуганнаго, задерганнаго, но вмѣстѣ съ тѣмъ и проказливаго ребенка.

Съ нимъ случилось какъ-то, по моему мнѣнію, большое несчастье. Возясь съ однимъ ученикомъ, онъ не соразмѣрилъ свои силы, уронилъ его и вывихнулъ ему руку. Надо было видѣть растерянный видъ Сени, блѣдное лицо и слезы на глазахъ, чтобы сразу понять отсутствіе злого умысла.

Кромѣ того, мнѣ, какъ воспитателю, особенно послѣ разговора съ отцомъ мальчика, котораго я уговорилъ не примѣнять физическаго наказанія къ сыну, пришлое^ убѣдиться, что Сеня, не встрѣчая ни со стороны преподавателей, ни съ моей никакого недоброжелательства, замѣтно сталъ исправляться, дѣлался серьезнѣе, меньше шалилъ и оказался мальчикомъ остроумнымъ и способнымъ…

И вотъ на засѣданіи, дойдя до фамиліи Сени директоръ заявилъ:

— Ну, ужъ этому, во всякомъ случаѣ, слѣдуетъ поставить четыре.

Я, какъ воспитатель, естественно выступилъ на защиту ученика, подробно изложивъ педагогическому комитету свои соображенія, причемъ высказалъ мнѣніе, что четверка ни въ коемъ случаѣ не улучшитъ, скорѣе, наоборотъ, ожесточитъ мальчика.

— Начались пренія, принявшія довольно острый характеръ; наконецъ, вопросъ объ отмѣткѣ былъ поставленъ на голосованіе. Восторжествовало мнѣніе директора…

Есть вещи, о которыхъ хотѣлось бы умолчать, слишкомъ ужъ онѣ сами по себѣ пошлы. Но… изъ пѣсни слова не выкинешь, и мои записки были бы неполны и даже неточны, если бы я не сумѣлъ подавить чувства нравственной брезгливости къ нѣкоторымъ моментамъ пережитого.

На слѣдующій день, во время большой перемѣны, въ училище пришла супруга директора.

Отведя меня въ сторону, она материнскимъ тономъ заговорила со мной:

— Что вы, что вы дѣлаете, молодой человѣкъ? Какъ вы разстроили вчера Михаила Ивановича! Онъ, конечно, не знаетъ и не долженъ знать объ этомъ разговорѣ. Я говорю съ вами, желая только добра вамъ.

Ахъ, молодой человѣкъ, что вы дѣлаете? Вы должны быть alter ego своего начальника, а вы ему противорѣчите, да еще на совѣтѣ, въ присутствіи другихъ.

Вѣдь, по уставу, черезъ годъ училищу понадобится инспекторъ. Михаилъ Ивановичъ думаетъ представить васъ. Но, если вы будете такъ себя вести, врядъ ли это возможно…

Къ несчастью, я ничѣмъ не могъ утѣшить почтенную даму, а впослѣдствіи еще сильнѣе огорчалъ ее.

Супруга директора вела себя болѣе чѣмъ _странно. Не имѣя никакого прямого отношенія къ училищу, она почти ежедневно посѣщала его, ходила на уроки къ преподавательницамъ иностранныхъ языковъ, давала совѣты, дѣлала замѣчанія учителямъ и очень любила, когда нѣкоторые ученики подходили къ ней къ ручкѣ, что мнѣ категорически, конечно, пришлось имъ запретить.

Однажды, когда директоръ на нѣсколько дней уѣхалъ по дѣламъ въ Петербургъ, она замѣнила его на урокахъ русскаго языка во второмъ классѣ. Я получилъ распоряженіе отъ Михаила Ивановича присутствовать на этихъ урокахъ, въ случаѣ могущихъ возникнуть какихъ либо недоразумѣній.

Замѣстительница читала дѣтямъ съ объясненіями «Шинель» Гоголя. Дойдя до мѣста, гдѣ описываются невинныя развлеченія мелкихъ чиновниковъ, между прочимъ играющихъ въ вистъ по маленькой, она спросила дѣтей:

— Почему мелкіе чиновники не могутъ бывать въ большомъ свѣтѣ? — и сама же отвѣтила:

— Да развѣ какіе-нибудь титулярные совѣтники могутъ бывать тамъ.

— А что такое вистъ по маленькой?

Далѣе встрѣчается выраженіе — смазливое личико. Опять вопросъ:

— Что такое смазливое личико? Ленинъ, скажи ты.

— Это значитъ красивое.

— Нѣтъ, неправда. Такъ себѣ, хорошенькое… А ты, Митинъ, чего улыбаешься? У тебя дурно направленное воображеніе…

VII.
Реальная политика.

Какъ-то во время урока географіи, когда я съ учениками повторялъ пройденный курсъ, директоръ, присутствовавшій на урокѣ, спросилъ меня, умѣютъ ли дѣти изобразить на классной доскѣ Большую Медвѣдицу и Полярную Звѣзду.

Вызванный ученикъ нарисовалъ предложенное, и на мой вопросъ, какъ опредѣляются страны свѣта ночью, сказалъ, стоя противъ доски:

— Найдя на небѣ при помощи Большой Медвѣдицы Полярную Звѣзду, надо стать къ ней лицомъ: сзади будетъ югъ, справа востокъ, слѣва западъ, а передъ глазами сѣверъ.

— Ну, хорошо, — сказалъ директоръ, — а стань-ка ты съ правой стороны доски. Гдѣ теперь у тебя будутъ страны свѣта?

Ученикъ молчалъ, смущенно смотря на меня.

— Ну, а теперь съ другой стороны стань… Вотъ, дѣти, вамъ солнце въ зенитѣ, — продолжалъ онъ, указывая ученикамъ на висящую въ классѣ лампу. — Ты стань здѣсь, ты здѣсь, а ты здѣсь. Гдѣ и какія страны свѣта?

Ученики молчали.

— Продолжайте вашъ урокъ, — обратился директоръ ко мнѣ, сдѣлалъ рукой эффектный жестъ и грузно опустился на стулъ.

Признаться сказать, я въ первую минуту растерялся.

Что это такое, въ чемъ дѣло? Зачѣмъ онъ сбиваетъ дѣтей? Испытываетъ ли онъ мою находчивость, или находчивость учениковъ? Хочетъ ли подорвать мой авторитетъ, какъ преподавателя?

Сдѣлавъ паузу, я обратился къ классу приблизительно съ такими словами:

— Въ такое положеніе, дѣти, въ какое поставилъ васъ господинъ директоръ къ изображенной на доскѣ Полярной Звѣздѣ и висячей на потолкѣ лампѣ вы никогда не попадете въ дѣйствительности по отношенію къ Полярной Звѣздѣ и солнцу потому-то, потому-то, и потому-то…

Въ тотъ же день послѣ занятій я былъ приглашенъ въ директорскій кабинетъ, гдѣ мнѣ было указано, что я преподаю ненаучно, что для опредѣленія странъ свѣта лучше всего пользоваться приборомъ компасомъ. А черезъ нѣсколько дней, послѣ засѣданія педагогическаго комитета, на которомъ я безрезультатно аппеллировалъ къ сослуживцамъ по вопросу о компетентности директора во всѣхъ преподаваемыхъ въ училищѣ наукахъ, я получилъ отъ директора оффиціальную бумагу приблизительно слѣдующаго содержанія.

«Бумага No такой-то. Господину преподавателю географіи. Поставляю вамъ на видъ, милостивый государь, что вы ненаучно ведете преподаваніе ввѣреннаго вамъ предмета географіи. Предмета своего не знаете. Въ моемъ присутствіи, говоря о проливахъ Скагерракѣ и Каттегатѣ, вы исказили эти наименованія, назвавъ первый Скатегатомъ, а второй Кагеракомъ»…

Что-то еще было въ этой бумагѣ, но по вопросу о нахожденіи странъ свѣта предусмотрительно ничего не упоминалось.

Эта бумага была первая ласточка. Послѣ нея я получилъ еще нѣсколько подобныхъ документовъ, адресованныхъ мнѣ, то какъ секретарю педагогическаго комитета, то какъ воспитателю, то какъ преподавателю, которые я и храню до сихъ поръ ради курьеза.

Приведу содержаніе еще одной бумаги, чтобы показать, какія абсурдныя требованія можетъ предъявлять начальникъ своему подчиненному.

Съ перваго дня занятій у насъ былъ заведенъ слѣдующій порядокъ для отправленія утренней молитвы. Въ извѣстное время дѣти, подъ моимъ наблюденіемъ, строились для молитвы въ актовомъ залѣ. Изъ кабинета выходилъ директоръ, молитва начиналась. Иногда онъ запаздывалъ, и за нимъ ходилъ кто-нибудь изъ мальчиковъ.

Въ одинъ прекрасный день я получилъ словесное приказаніе отъ директора каждое утро являться къ нему въ кабинетъ и сообщать, что дѣти стали на молитву. Не придавъ значенію этому предложенію директора, я счелъ болѣе, удобнымъ для себя дѣйствовать попрежнему. Въ результатѣ — бумага изъ-директорскаго кабинета за No такимъ-то:

«Милостивый государь, вы не только не исполнили моего распоряженія ежедневно докладывать мнѣ о томъ, что ученики готовы приступить къ утренней молитвы, но еще позволили небѣ вступить со мною по этому поводу въ неумѣстныя пререканія. Поставляю вамъ на видъ, милостивый государь, что воспитатель, не исполняющій приказаній своего непосредственнаго начальства, не можетъ воспитывать дѣтей въ послушаніи родителямъ и старшимъ».

Между прочимъ, аналогичныя бумаги получалъ не я одинъ, но и нѣкоторые другіе члены педагогическаго комитета.

Кромѣ меня, штатнаго воспитателя, штатнымъ еще былъ только одинъ учитель рисованія, чистописанія и гимнастики. Остальные же преподаватели всѣ были по вольному найму, что, конечно, ставило ихъ еще въ большую зависимость отъ директора. Двѣ молоденькіе дѣвушки, только что окончившіе институтъ, преподавали иностранные языки. Два учителя математики и законоучитель были приглашены изъ гимназіи. Кромѣ того, имѣлся еще училищный врачъ. Такимъ образомъ директору не трудно было подчинить себѣ всецѣло педагогическій комитетъ…

Новые принципы, положенные въ основаніе учебно-воспитательнаго дѣла, требовали очень много труда со стороны преподавателей, ясныхъ и опредѣленныхъ педагогическихъ убѣжденій, терпѣнія и настойчивости. Каждому преподавателю необходимо было серьезно подготавливаться къ каждому уроку, чтобы имѣть возможность обстоятельно и подробно разрабатывать нужный матеріалъ въ классѣ.

Знанія класса и его успѣхи по данному предмету находятся въ непосредственной и прямой зависимости отъ способностей и умѣнья самого учителя за интересовать учащихся и заставить ихъ работать. Короче говоря, въ незнаніи какого-нибудь предмета виновенъ не классъ, а учитель.

Эти вполнѣ справедливыя положенія, конечно, не могли быть не приняты въ «новой школѣ». Но къ какимъ ненормальнымъ явленіямъ въ концѣ концовъ привели они.

Балльной системы не было, но у учениковъ имѣлись классные дневники, куда они записывали задаваемые на домъ уроки. Между прочимъ въ этихъ дневникахъ была рубрика подъ названіемъ «замѣчанія». Попала она въ дневникъ случайнымъ образомъ и чуть ли не была типографской ошибкой.

Когда прошелъ медовый мѣсяцъ увлеченія новыми пріемами, тѣ изъ преподавателей, которые не умѣли заинтересовать своимъ предметомъ учениковъ, пріобрѣсти ихъ расположеніе и послушаніе, въ случаѣ незнанія ученикомъ урока или дурного поведенія въ классѣ, стали писать въ рубрикѣ замѣчаній различныя замѣтки категорическаго содержанія: урокъ не приготовленъ, ученикъ лѣнится, въ классѣ шалитъ и т. п., требуя на другой день подписи родителей подъ замѣчаніями.

Собственно говоря, этотъ пріемъ еще похуже пресловутыхъ единицъ и двоекъ, это откровенное признаніе въ своей педагогической несостоятельности, неумѣнье и нежеланье отнестись серьезно къ своимъ учительскимъ обязанностямъ.

Нужно сказать, что подобное явленіе распространяется почти что на всѣ коммерческія училища, которыя такъ гордо называютъ себя новыми школами. Это есть частный случай лицемѣрія и лжи школы буржуазной — на словахъ одно, на дѣлѣ другое.

Точно также благое намѣреніе педагоговъ перенести всецѣло центръ тяжести занятій съ маленькими дѣтьми на время классныхъ уроковъ и не задавать никакихъ самостоятельныхъ работъ на домъ такъ и осталось въ большинствѣ случаевъ благимъ намѣреніемъ.

По нормальному уставу коммерческихъ учебныхъ заведеній воспитатель или, какъ онъ офиціально называется, наблюдатель получаетъ за свою работу 720 рублей въ годъ, имѣя въ своемъ наблюденіи не болѣе двухъ классовъ. Въ силу того же устава, онъ непремѣнно долженъ преподавать какой-нибудь предметъ въ количествѣ не болѣе 20 уроковъ въ недѣлю, что составляетъ еще 1.500 въ годъ, считая по 75 рублей за урокъ. Остальные же свободные десять часовъ въ недѣлю, при шестичасовомъ рабочемъ днѣ, онъ долженъ отдавать своимъ воспитательскимъ обязанностямъ: вызывать родителей и бесѣдовать съ ними объ ихъ дѣтяхъ, посѣщать въ своемъ классѣ уроки другихъ преподавателей, помогать неуспѣвающимъ ученикамъ, вести подробныя свѣдѣнія объ успѣхахъ и поведеніи своего класса.

Содержаніе въ 2.220 рублей въ годъ, почти при четырехмѣсячпомъ вакатѣ, сравнительно съ жалованьемъ преподавателей другихъ учебныхъ заведеній и заработкомъ представителей другихъ интеллигентныхъ профессій, является вполнѣ приличными. Однако, извѣстно много случаевъ, когда воспитатели имѣютъ болѣе 20 уроковъ въ недѣлю, доводя ихъ до maximum’а, т. е. до 30—36 часовъ. Такимъ образомъ практически не остается времени «воспитывать и наблюдать» своихъ учениковъ. Мѣсто воспитателя является для такихъ педагоговъ синекурой, и весь трудъ сводится къ одному писанію короткихъ замѣчаній въ дневникъ ученика и спѣшному разговору съ родителями во время перемѣнъ.

Я знаю не одинъ случай еще болѣе рѣзкаго злоупотребленія въ области педагогической синекуры. Напримѣръ, штатнымъ воспитателемъ коммерческаго училища состоитъ содержатель и директоръ частной мужской гимназіи, которому, очевидно, въ данномъ случаѣ, не столь важно жалованье, какъ чины. Объ исполненіи воспитательскихъ обязанностей, конечно, здѣсь не можетъ быть и рѣчи.

Подобныя явленія возможны только при явномъ попустительствѣ директора или, что гораздо печальнѣе, педагогическаго комитета, гдѣ онъ пользуется значеніемъ.

Такъ было въ Е--омъ коммерческомъ училищѣ, гдѣ большинство педагогическаго комитета стало якобы на точку зрѣнія классовой борьбы. Признавая себя пролетаріями, эти педагоги заявляли гордо: они ведутъ борьбу на экономической почвѣ съ буржуазіей. Но странное дѣло, дальше лишнихъ уроковъ и незаслуженнаго жалованья за воспитательство, что естественно не увеличивало смѣты, ихъ борьба съ буржуазіей ничѣмъ не выражалась. А настоящіе борцы за интересы рабочаго класса почему-то воздерживались отъ знакомства съ этими самозванными пролетаріями…

Можетъ быть для многихъ будетъ непонятно, почему замѣчанія въ дневникахъ учащихся являются, если не зломъ, то мѣрой во всякомъ случаѣ непедагогичной.

Во-первыхъ, эти замѣчанія, какъ и неудовлетворительныя отмѣтки цыфрами, создаютъ для ребенка въ высшей степени гнетущее психическое состояніе; во-вторыхъ, пріучаютъ его лгать изъ боязни огорчить родителей или изъ страха наказанія, — я могу указать массу примѣровъ, когда дѣти поддѣлывали подъ замѣчаніями подпись родныхъ или вырывали листки изъ дневника.

Когда учитель или воспитатель, написавъ въ дневникѣ ученика обличающее его замѣчаніе, строго говоритъ:

"Покажи родителямъ, пусть прочтутъ и подпишутъ мнѣ вспоминается баринъ, отсылающій своего крѣпостного на конюшню:

«Поди къ кучеру и скажи, что я велѣлъ тебя выдрать», или древній тиранъ, самовластный деспотъ, вродѣ Тиверія, отсылающій своего раба къ палачу съ дощечкой на которой написано:

«Казнить».

Конечно, я отнюдь не желаю назвать гг. родителей палачами или кучерами, а легкомысленныхъ педагоговъ тиранами, но все же душевное состояніе ребятишекъ, несущихъ дневникъ съ роковымъ замѣчаніемъ, близко къ гнетущему настроенію приговореннаго къ наказанію…

Наконецъ, въ-третьихъ, неосмотрительно или несправедливо написанное замѣчаніе, съ одной стороны, вызываетъ у ученика острое чувство незаслуженной обиды, съ другой — приводитъ родителей часто въ недоумѣніе. Чтобы это было понятно, приведу слѣдующій случай нелишенный курьеза.

Начальница одной частной гимназіи любила рекомендовать учительницамъ писать замѣчанія въ дневникахъ ученицъ. Какъ она была удивлена и даже обижена, когда у дѣвочки, съ которой она сама ежедневно занималась самымъ серьезнымъ образомъ, прочла въ дневникѣ категорическую надпись:

«Ничего не знаетъ, очевидно, дома совершенно не занимается».

Помимо замѣчаній, этого непедагогическаго способа для поднятія успѣшности учащихся, въ большинствѣ коммерческихъ училищъ привилось и старое зло казенной школы — репетиторство. А между тѣмъ на первыхъ засѣданіяхъ педагогическихъ комитетовъ и на собраніяхъ родителей оно было признано крайне вреднымъ явленіемъ, съ которымъ школа должна бороться всѣми силами.

Однако въ томъ же Р-омъ училищѣ, уже во второй половинѣ учебнаго года, около 30 % дѣтей занимались съ репетиторами, между прочимъ нѣкоторые даже со своими учителями. Директоръ, какъ это ни странно, самъ предлагалъ родителямъ приглашать репетиторовъ, рекомендуя въ качествѣ таковыхъ то или другое лицо.

Слѣдуетъ отмѣтить, что въ публикуемыхъ отчетахъ коммерческихъ училищъ ни о замѣчаніяхъ въ дневникахъ, ни о репетиторствѣ нѣтъ ни слова. Такъ, напримѣръ, въ отчетѣ Р--аго коммерческаго училища за 1903/4 учебный годъ, изданномъ на очень красивой дорогой бумагѣ, въ рубрикѣ, озаглавленной: мѣры, предпринятыя педагогическимъ комитетомъ для поднятія успѣшности учениковъ, значится слѣдующее: «директоръ, такой-то учитель, такая-то учительница оставались съ неуспѣвающими учениками столько-то разъ для безвозмездныхъ сверхурочныхъ занятій», больше ничего, о репетиторствѣ ни слова.

Когда на одномъ изъ педагогическихъ совѣщаній, въ присутствіи посѣтившаго ревизора М--на, одинъ изъ учителей поднялъ вопросъ о слишкомъ большомъ % учениковъ, занимающихся съ репетиторами, директоръ передъ удивленнымъ ревизоромъ пытался оправдаться тѣмъ, что принятые въ училище ученики оказались плохо подготовленными.

— Явленіе это ненормальное и нежелательное, — сказалъ ревизоръ, — еще нежелательнѣе скрывать его въ отчетахъ. Намъ вы представляете другой отчетъ, а этотъ печатается исключительно для родителей, для общества, которыхъ не обманешь. Подобный отчетъ, какъ реклама, для дѣла вреденъ.

Въ самомъ дѣлѣ, большинство отчетовъ коммерческихъ учебныхъ заведеній, дѣйствительно, печатается только для рекламы. Это вполнѣ очевидно для человѣка, мало-мальски знакомаго съ положеніемъ вещей.

Почти въ каждомъ отчетѣ, помимо не всегда точныхъ статистическихъ данныхъ, есть очень много трогательныхъ словъ объ отсутствіи всякихъ наказаній, о нравственномъ воздѣйствіи на учащихся, о вѣжливомъ, гуманномъ отношеніи….. а между тѣмъ на дѣлѣ существуютъ и обычное оставленіе «безъ обѣда», изгнаніе учениковъ изъ класса во время уроковъ и прочее. Такъ и въ Р-мъ училищѣ самъ директоръ, вообще крайне неровно относившійся къ ученикамъ, позволялъ себѣ грубо кричать на дѣтей, обзывать ихъ бранными словами, и подобное поведеніе появилось довольно скоро, послѣ его знаменитой рѣчи въ день открытія училища.

Ученикъ приготовительнаго класса И. Д-евъ что-то напроказилъ. Директоръ вызвалъ мать и припугнулъ ее исключеніемъ сына. Черезъ нѣсколько дней Д-евъ опять въ чемъ-то провинился.

— Собери свои книги, негодяй, и убирайся вонъ! Мать твоя у меня въ ногахъ валялась, чтобы я тебя не исключалъ, а ты опять безобразничать… Вонъ!

Трепещущій мальчуганъ съ громкими рыданіями упалъ на колѣни и сталъ обнимать ноги директора… Сцена по своему безобразію была достойна П--й гимназіи!

Однажды, когда директоръ во второмъ классѣ обозвалъ какого-то ученика браннымъ словомъ, съ парты поднялся одинъ очень славный, честный мальчикъ Л. К-въ.

— Вы, Михаилъ Ивановичъ, въ своей рѣчи при открытіи училища обѣщали, что насъ никто ругать не будетъ, а сами ругаетесь… Какъ же такъ?

Директоръ былъ сильно озадаченъ. Онъ постарался замять этотъ вопросъ, отдѣлавшись какой-то шуткой,

Родители, въ силу укоренившійся издавна привычки, молчали и не протестовали. Педагогическій комитетъ тоже замалчивалъ подобные факты и своимъ молчаніемъ санкціонировалъ ложь отчетовъ. Попечительный совѣтъ, собиравшійся три-четыре раза въ годъ для составленія смѣты и денежной отчетности, былъ слишкомъ далекъ, отъ внутренней жизни училища, да и не имѣлъ рѣшительно никакой охоты вмѣшиваться. Онъ сдѣлалъ свое дѣло: далъ деньги, пригласилъ директора и отошелъ въ сторону^[3].

VIII.
Борьба. Наблюденія.

Два года я пробылъ преподавателемъ Р-аго училища. Тяжелы были первые шаги моей дѣятельности на педагогическомъ поприщѣ. Мнѣ пришлось выдержать долгую и упорную борьбу за тѣ принципы и убѣжденія, съ которыми я вступилъ въ стѣны школы.

Нѣсколько разъ, когда дѣлалось ужъ очень тяжело, я готовъ былъ бросить свою работу, и только теплое, любовное отношеніе дѣтей, эта высшая награда въ трудной работѣ учителя, давало мнѣ силу продолжать борьбу…

Директоръ желая меня изгнать и не имѣя на то никакихъ фактическихъ данныхъ, предпринималъ различныя мѣры, чтобы заставить меня уйти добровольно. Средствъ и возможности, какъ у всякаго начальника, для этого было у него болѣе чѣмъ достаточно. Не хочется даже и говорить, — все это было такъ лично, пошло, мелко и, что хуже всего, конечно, не могло не отразиться на настроеніи дѣтей…

Въ концѣ концовъ, на слѣдующій годъ моей службы онъ отнялъ у меня часть уроковъ географіи и передалъ ихъ преподавательницѣ французскаго языка, чѣмъ создалъ для меня крайне двусмысленное положеніе. Ученики, по образовавшейся съ перваго дня привычкѣ, часто обращались ко мнѣ за выясненіемъ различныхъ вопросовъ. Новая преподавательница географіи, будучи мало знакома съ предметомъ, и взявшая его, кажется, только въ угоду директору, очень неудачно выбрала учебникъ чуть-ли не Смирнова.

Однажды ко мнѣ на перемѣнѣ подошелъ одинъ изъ лучшихъ учениковъ второго класса Л. К-въ:

— Учительница сегодня намъ говорила, что въ Сахарѣ такой климатъ: днемъ можно испечь яйцо въ пескѣ, а ночью замерзаетъ вода. А я у нея спрашиваю; «А какъ же тамъ растутъ пальмы?» А она говоритъ: «Сиди и не мѣшай!» Какъ же такъ?

Подобные вопросы учениковъ повторялись много разъ. Вскорѣ эта преподавательница отказалась отъ уроковъ географіи, и мѣсто ея занялъ преподаватель гимназіи, окончившій духовную академію. Задалъ онъ какъ-то ученикамъ начертить карту по готовой географической сѣткѣ. Ученики начертили, но получилось что-то странное. Долго учитель разсматривалъ ученическую работу, не понимая въ чемъ дѣло и, наконецъ, обратился за помощью ко мнѣ, какъ къ спеціалисту^[4].

Оказалось слѣдующее. Въ прошломъ году я ввелъ для учениковъ географическій атласъ Петри, пользующійся гринвическимъ меридіаномъ, а географическія сѣтки, предложенныя учителемъ, были Ильина съ главнымъ меридіаномъ черезъ Ферро…

Результатомъ всего этого явилось замѣчаніе директора, сказанное мнѣ угрожающимъ тономъ:

— Вы, кажется, позволяете себѣ возбуждать учениковъ противъ преподавателей географіи. Смотрите, берегитесь!

Во избѣжаніе могущихъ быть серьезныхъ недоразумѣній, я обратился въ учебный отдѣлъ съ офиціальнымъ запросомъ, въ которомъ, опираясь на отсутствіе подробной и точной инструкціи, невыработанной до сихъ поръ для воспитателя педагогическимъ комитетомъ, какъ то слѣдовало по уставу, несмотря на мои просьбы, — ходатайствовалъ, въ виду возникшихъ затрудненій, указать мнѣ мои права и обязанности воспитателя.

Увы, результатъ получался для меня совсѣмъ неожиданный.

На одномъ изъ педагогическихъ засѣданій директоръ, явно торжествуя, прочелъ бумагу изъ учебнаго отдѣла, въ которой предлагалось ему сдѣлать мнѣ замѣчаніе за обращеніе къ учебному отдѣлу не по формѣ, т.-е. не черезъ своего непосредственнаго начальника директора…

Въ декабрѣ 1903 года въ Петербургѣ состоялся съѣздъ дѣятелей по техническому и профессіональному образованію. Подъ предсѣдательствомъ Н. А. Г-за шли засѣданія и работы секціи по коммерческому образованію. Много было различныхъ докладовъ, преній, резолюцій; говорилось очень много хорошихъ словъ о сближеніи школы съ родителями, расширеніи дѣятельности педагогическихъ комитетовъ… Крылатыя слова Ковалевскаго: «Школа по жизни, а не жизнь по школѣ» варьировались на всевозможные лады. Вырабатывались программы и объемы различныхъ курсовъ. Все было очень мило и крайне либерально. Нѣкоторые изъ преподавателей, правда, пытались испортить настроеніе аудиторіи, неоднократно подымая вопросъ о правовомъ положеніи учителя и объ автономіи педагогическихъ комитетовъ. Но опытные руководители засѣданій легко сглаживали подобныя «нетактичности».

На этомъ съѣздѣ я получилъ приглашеніе на слѣдующій годъ перейти учителемъ въ коммерческое училище большого волжскаго города С-ы. Въ виду многихъ причинъ я принялъ это предложеніе.

Не безъ сожалѣнія разставался я со своими первыми учениками и ихъ родителями. За два года мы успѣли сойтись, узнать и привыкнуть другъ къ другу. Не разъ въ моей маленькой квартирѣ собирались ученики, неся жалобы и огорченія своей школьной жизни. Приходили и ихъ родители совѣтоваться со мною по поводу дѣтей…

Еще въ первый годъ своего учительства я обратилъ вниманіе на два ненормальныя, но легко устранимыя, явленія въ жизни дѣтей.

Начиная обучать ребенка грамотѣ, родители, часто весьма состоятельные, приглашаетъ для занятій большею частью невѣжественныхъ и неопытныхъ учителей, тогда какъ первоначальное обученіе грамотѣ въ высшей степени важно для всей послѣдующей жизни ребенка. Изъ экономическаго разсчета или просто по недомыслію родители приносятъ серьезный вредъ дѣтямъ и значительный ущербъ своему карману, такъ какъ съ перваго же года ученія въ школѣ ребенка родители бываютъ вынуждены или сами или по предложенію начальства пригласить репетитора, который въ конецъ испортитъ ребенка, лишивъ его всякой самостоятельности въ работѣ. Такимъ образомъ полезнѣе и выгоднѣе вначалѣ затратить деньги, пригласивъ опытнаго въ первоначальномъ обученіи преподавателя, чѣмъ впослѣдствіи тратить совершенно даромъ деньги на репетиторовъ. Истина, кажется вполнѣ простая, но чуждая сплошь и рядомъ и интеллигентнымъ родителямъ.

Какое важное значеніе имѣетъ то обстоятельство, если съ перваго дня занятій, учитель сумѣетъ заинтересовать ребенка, разовьетъ его любознательность, а дѣти всѣ любознательны, пріучитъ, его къ исполненію маленькихъ самостоятельныхъ работъ, вызоветъ любовь къ природѣ и книгѣ. Къ несчастью, въ большинствѣ случаевъ дѣти попадаютъ въ руки невѣжественныхъ людей, которые едва ли не съ перваго урока заставляютъ ихъ заучивать какіе-то скучные значки и писать палочки и нулики. Естественно, что дѣтскій организмъ не можетъ переносить надъ собою подобныхъ операцій и начинаетъ протестовать всякими правдами и неправдами, пока «дюжее трепало» папеньки или слезливое ворчанье маменьки не принудятъ смириться протестующее маленькое существо.

Большинство нашихъ дѣтей и юношей обоего пола, обучающихся въ школахъ, страдаетъ малокровіемъ и нервностью. Дѣти, какъ мы обыкновенно выражаемся, переутомлены.

Наблюдая одного мальчика, я былъ очень удивленъ, видя, что онъ, начавъ заниматься при помощи опытнаго учителя, сталъ худѣть и блѣднѣть, между тѣмъ какъ его классные успѣхи не повышались.

Приглашенный родителями, я однажды зашелъ къ нимъ во время занятій мальчика. Разспрашивая ребенка о его жизни, я узналъ, что онъ садится за занятія сейчасъ же послѣ обѣда, чтобы сдѣлать нѣкоторую черновую работу до прихода репетитора. А надо сказать, что семья была купеческая, обѣдъ былъ обильный и состоялъ изъ жирныхъ и мучнистыхъ блюдъ. Я посовѣтовалъ репетитору приходить попозже, а мальчика освободить отъ всякихъ занятій часа на полтора послѣ обѣда. Совѣтъ былъ исполненъ. Здоровье и успѣхи рѣзко измѣнились къ лучшему.

Этотъ случай заставилъ меня внимательнѣе отнестись къ домашнимъ занятіямъ учениковъ. Я произвелъ нѣкоторыя наблюденія. Оказалось, что почти всѣ дѣвочки и большинство мальчиковъ младшихъ классовъ начинаютъ заниматься сейчасъ же послѣ обильнаго принятія пищи. Такимъ образомъ только часть той крови, которая необходима для процесса перевариванія пищи, притекаетъ къ желудку и кишечнику, остальная часть крови идетъ на усиленную работу мозга. Въ результатѣ — испорченный желудокъ, малокровіе и переутомленіе.

Во многихъ семьяхъ отцы послѣ обѣда ложатся спать. Матери, чтобы не шумѣли дѣти, засаживаютъ ихъ за занятіе. Обыкновенно лучшіе ученики и большинство дѣвочекъ, наскоро пообѣдавъ, торопятся исполнить заданныя работы и выучить уроки. Имъ, бѣдняжкамъ, все кажется, что они не успѣютъ. Только покончивъ съ уроками, эти добросовѣстные маленькіе труженики предаются отдыху и играмъ.

Рѣдкіе родители слѣдятъ за правильностью занятій своихъ дѣтей. Есть многія весьма образованныя семьи, гдѣ надъ этимъ вопросомъ родители не думали, а когда кто либо объяснитъ имъ его значеніе, эти «дикари культуры» или скептически улыбаются или, что чаще, охотно соглашаются, но не измѣняютъ разъ заведеннаго порядка, пока болѣзненное состояніе дѣтей не вызоветъ серьезнаго опасенія.

Конечно, въ общемъ ходѣ вещей и событій нашей русской печальной дѣйствительности, имѣются болѣе значительные факторы, оказывающіе пагубное вліяніе на физическое и нравственное здоровье подрастающаго поколѣнія. Однако небрежное отношеніе къ воспитанію и судьбамъ ребенка, когда со стороны родителей не требуется какихъ-нибудь особенныхъ усилій и жертвъ, является по крайней мѣрѣ легкомысленнымъ и недобросовѣстнымъ. Слишкомъ еще мало обезпечить матеріальную будущность дѣтей и только въ этомъ видѣть главное исполненіе родительскихъ обязанностей.

IX.
Педагогическій эгоизмъ.

Прощаясь со своими первыми воспитанниками, я съ грустью думалъ, что ихъ дальнѣйшая школьная жизнь будетъ не легка. Многія соображенія давали мнѣ право такъ думать. Нѣсколько лѣтъ спустя я получилъ письмо отъ одного изъ своихъ бывшихъ учениковъ. Въ немъ онъ жалуется на несправедливое отношеніе директора и пишетъ, что въ ихъ классѣ въ настоящее время осталось 25 человѣкъ изъ 42, поступившихъ въ первый классъ. Иначе говоря, за пять лѣтъ отставшихъ, выбывшихъ и исключенныхъ около 40 %. Цифра эта говоритъ сама за себя, и она значительно увеличится, если мы примемъ во вниманіе, что въ продолженіе этихъ лѣтъ классъ пополнялся вновь поступающими. Такимъ образомъ нѣтъ почти никакой разницы въ процентѣ кончавшихъ старую школу, каковой была та же П--я гимназія, и оканчивающихъ новую.

Въ отношеніи количества учащихся всѣ учебныя заведенія рѣзко дѣлятся на двѣ группы. Въ однихъ очень много учениковъ, классы переполнены, въ другихъ наоборотъ, мало, особенно въ старшихъ классахъ. Это странное, ненормальное съ перваго взгляда, явленіе объясняется очень просто: во-первыхъ, матеріальнымъ положеніемъ школы, а во-вторыхъ педагогическимъ эгоизмомъ.

Если школа содержится главнымъ образомъ на деньги, получаемыя со сбора за право ученія, то учащимися естественно дорожатъ, какъ плательщиками, и педагогическій персоналъ, въ силу матеріальныхъ соображеній, легко мирится съ недостатками въ ихъ знаніяхъ и поведеніи. Это наблюдается во многихъ частныхъ гимназіяхъ и въ нѣкоторыхъ коммерческихъ училищахъ, гдѣ пособія промышленныхъ и общественныхъ учрежденій недостаточно велики. Р-ое коммерческое училище, обладая значительнымъ капиталомъ, матеріально не особенно заинтересовано въ количествѣ учениковъ. Педагогическое тщеславіе директора и учителей, вѣрнѣе, педагогическій эгоизмъ, могъ быть вполнѣ удовлетворенъ. Классы возможно было выравнивать, оставляя въ нихъ только желательный для начальства элементъ, постепенно удаляя неспособныхъ дѣтей или вообще почему либо неподходящихъ. Такимъ образомъ, съ одной стороны, съ уменьшеніемъ класса значительно облегчается работа педагогическаго персонала, съ другой стороны, искусственно повышается качественный составъ класса и его успѣшность, — и школа дѣлается «образцовой», къ тому же достигается излюбленное многими педагогами, еще со временъ Дмитрія Толстого положеніе: давать возможно меньшее число молодыхъ людей, оканчивающихъ среднюю школу.

Кстати заговоривъ о педагогическомъ эгоизмѣ, я приведу еще одинъ примѣръ, довольно картинно иллюстрирующій лицемѣріе и эгоизмъ педагоговъ, къ тому же либеральныхъ.

Въ великіе дни освободительнаго движенія, когда все старое, гнилое отдѣльныхъ частей сложнаго соціальнаго механизма подвергалось коренной и всесторонней критикѣ, когда намѣчались новые пути, по которымъ долженъ пойти освободившійся народъ, всероссійскій союзъ учителей при громкомъ сочувствіи либеральнаго общества и педагоговъ призналъ болѣе цѣлесообразнымъ и полезнымъ для страны реформировать школьное дѣло слѣдующимъ образомъ: помимо демократичности, школа должна дѣлиться на три части, органически связанныя между собою, низшую, среднюю и высшую; школьныя программы, содержа въ каждой части относительно законченный курсъ знаній, вмѣстѣ съ тѣмъ даютъ возможность свободнаго перехода всѣмъ желающимъ продолжать дальнѣйшее образованіе.

Во многихъ городахъ, гдѣ есть коммерческія училища, существуютъ и, такъ называемыя, торговыя школы. Торговыя школы трехклассныя и четырехклассныя, при низкой платѣ за право ученія, имѣютъ цѣлью дать общее и отчасти профессіональное образованіе дѣтямъ низшихъ служащихъ промышленныхъ и торговыхъ предпріятій. Такимъ образомъ въ самомъ фактѣ своего существованія онѣ указываютъ на классовое различіе: коммерческія училища даютъ образованіе дѣтямъ капиталистовъ и коммерсантовъ, торговыя школы подготовляютъ для нихъ грамотныхъ служащихъ.

Вполнѣ легко и возможно учебный планъ и программу торговой школы, оставляя за ней и самостоятельное значеніе, сдѣлать соотвѣтствующими четыремъ классамъ коммерческаго училища, т. е. дать возможность кончающимъ торговую школу продолжать свое образованіе въ училищѣ.

Можно предположить, что учебный отдѣлъ ничего не имѣлъ бы противъ подобнаго сближенія, ввиду того, что торговыя школы, какъ чисто искусственное и нежизнеспособное предпріятіе буржуазіи, начали падать и въ большинствѣ случаевъ если не закрываются за недостаткомъ средствъ и малочисленностью учениковъ, еле-еле влачатъ свое существованіе.

Педагогическій комитетъ Е--ой торговой школы, согласуясь съ желаніями и требованіями попечительнаго совѣта и родителей учениковъ, вошелъ въ педагогическій комитетъ коммерческаго училища съ предложеніемъ о пріемѣ учениковъ кончающихъ школу въ соотвѣтствующій ихъ познаніямъ классъ училища.

Назначено было совмѣстное засѣданіе педагогическихъ комитетовъ того и другого учебнаго заведенія. Инспекторъ торговой школы В. В. Я--въ сдѣлалъ собранію докладъ, въ которомъ, указавъ на существующее уже соотвѣтствіе въ программахъ, просилъ дать право ученикамъ свободнаго перехода. Докладчикъ предлагалъ назначить особую коммисію изъ педагогическаго персонала училища, которая присутствовала бы на выпускныхъ экзаменахъ торговой школы и удостовѣрялась бы въ познаніяхъ юношей. Въ случаѣ недостатка свободныхъ мѣстъ, предлагалось открыть параллельный классъ, который всегда себя окупилъ бы, ввиду большого наплыва желающихъ.

Преподаватели коммерческаго училища высказались противъ этого проэкта, не давъ ни одного возраженія по существу и даже ничѣмъ не мотивируя свое отрицательное отношеніе. Только одинъ наивный педагогъ проговорился:

— Со своими учениками-то мы не знаемъ, какъ справиться, а тутъ явятся еще чужіе…

Когда однимъ изъ ораторовъ, защищающихъ проэктъ, было указано, что принять его является въ высшей степени важнымъ не только съ практической стороны въ интересахъ учащихся, но и съ принципіальной, что еще недавно находящіеся Здѣсь педагоги сами горячо привѣтствовали на митингахъ учительскаго союза, засѣданіяхъ семейно-педагогическаго кружка подобные планы соотвѣтствія школъ, что же они теперь отказываются при наличности всѣхъ данныхъ и полной возможности осуществить желаемое, — учителя коммерческаго училища стойко и самоотверженно, безъ боязни показаться лицемѣрными эгоистами, хранили гробовое молчаніе.

Проэктъ былъ проваленъ, — торговая школа прекратила свое существованіе.

X.
Новые опыты.

Переѣхавъ въ С--у, я получилъ воспитательство и уроки природовѣдѣнія въ третьемъ и четвертомъ семестрахъ (первомъ классѣ) коммерческаго училища, а также уроки естествознанія и географіи въ торговой школѣ.

Училище, за неимѣніемъ собственнаго зданія, которое строилось, помѣщалось въ трехъ различныхъ домахъ. Я со своими воспитанниками занималъ совершенно отдѣльное помѣщеніе, кое-какъ приспособленное къ класснымъ занятіямъ, очень сырое, съ холодной лѣстницей, соединяющей раздѣвальную и воспитательскую комнату съ заломъ, куда выходили двери двухъ классовъ.

Ученики произвели на меня впечатлѣніе сильно распущенныхъ дѣтей, что и было въ дѣйствительности, такъ какъ въ продолженіе года у нихъ перемѣнилось три воспитателя.

Предоставленный вполнѣ самому себѣ со своими учениками, не желая прибѣгать ни къ какимъ репрессіямъ — ибо считалъ ихъ безусловно вредными — я долго не зналъ какимъ способомъ подчинить себѣ эту шаловливую и непокорную ватагу дѣтей. А шалости и проступки иногда бывали очень скверные: воровство у товарищей калошъ и классныхъ принадлежностей, безпричинный гвалтъ и вой въ перемѣны, постоянныя драки съ членовредительствами, опаздываніе къ урокамъ и самовольный уходъ съ нихъ. Нѣкоторые учителя, не сумѣвшіе привлечь любовь и уваженіе учениковъ, часто не могли довести свой урокъ до конца, а иногда, какъ безумные, выскакивали изъ класса, а имъ вслѣдъ летѣли мѣлъ, тряпка, шарики изъ мастики…

Директоръ Пичугинъ, съ виду скромный и уклончивый человѣкъ, недостаточно энергичный, слабохарактерный и нерѣшительный, самъ не преподавалъ ни въ одномъ изъ классовъ, имѣя въ распоряженіи все время свободнымъ, вѣчно куда-то торопился, спѣшилъ, забѣгая на нѣсколько минутъ въ одно изъ трехъ помѣщеній училища, или цѣлыми часами сидѣлъ въ учительской центральнаго зданія и печаталъ на ремингтонѣ училищные бланки и бумаги; — это было его излюбленное занятіе.

Человѣкъ онъ былъ еще молодой, не старше 35 лѣтъ, сынъ одного изъ дворцовыхъ священниковъ въ Петербургѣ; попалъ онъ въ директора, благодаря случаю. Попечительный совѣтъ избралъ директоромъ извѣстнаго педагогическаго дѣятеля Г--ва, котораго, въ силу какихъ-то причинъ, учебный отдѣлъ въ этой должности не утвердилъ. Изъ трехъ лицъ, выставившихъ свою кандидатуру въ директора, двое оказались нежелательными по наведеннымъ о нихъ попечительнымъ совѣтомъ справкамъ, а о третьемъ, настоящемъ директорѣ, не было никакихъ данныхъ, кромѣ того, что онъ временно исполнялъ обязанности директора въ одномъ изъ закрывшихся коммерческихъ училищъ Западнаго Края. Но за его избраніе передъ купечествомъ хлопоталъ мѣстный архіерей. Время было горячее, начинались пріемные экзамены, и попечительный совѣтъ избралъ въ директора Пичугина.

Видя, что мнѣ нечего разсчитывать на чью-либо помощь въ исправленіи поведенія своихъ воспитанниковъ, я сталъ дѣйствовать вполнѣ самостоятельно, за свой страхъ и рискъ.

Познакомившись по нѣкоторымъ источникамъ съ постановкой учебно-воспитательнаго дѣла въ Америкѣ, я попробовалъ повліять на дѣтей при помощи тѣхъ средствъ, которыя практиковались въ народной американской, школѣ. Сначала я имѣлъ нѣсколько бесѣдъ съ дѣтьми, въ которыхъ они откровенно признали, что поведеніе ихъ изъ-рукъ вонъ скверно, и что дальше такъ вестись дѣло не можетъ. Они сочли крайне полезнымъ для себя собственными мѣрами бороться съ класснымъ воровствомъ.

Въ продолженіе нѣсколькихъ засѣданій подъ предсѣдательствомъ одного изъ уважаемыхъ товарищей, дѣти учредили товарищескій судъ и выработали рядъ мѣропріятій для искорененія различныхъ золъ ихъ школьной жизни.

Съ своей стороны, я долженъ былъ дать дѣтямъ торжественное обѣщаніе, что буду ихъ защитникомъ и ходатаемъ на педагогическихъ засѣданіяхъ и посредникомъ между ними и учителями и, вообще, какъ формулировалъ одинъ мальчикъ, «не дамъ ихъ въ обиду».

Требуя отъ меня подобное обѣщаніе, дѣти были вполнѣ правы, такъ какъ нѣкоторые учителя часто съ ними поступали несправедливо.

Желая узнать мнѣніе большинства мальчиковъ по какому-нибудь вопросу, я предлагалъ дѣтямъ давать отвѣты письменно, и затѣмъ группировалъ эти отвѣты.

Такъ, однажды я предложилъ имъ отвѣтить на вопросъ, поставленный также въ одной американской школѣ: для чего мы должны пріобрѣтать знанія? Большинство американскихъ мальчиковъ опредѣленно высказались съ матеріалистической точки зрѣнія: для того, чтобы легче было бороться за существованіе. Подобная формулировка была и среди моихъ воспитанниковъ, но ее дали очень немногіе. Громадное большинство подошло къ разрѣшенію вопроса съ этической точки зрѣнія, и отвѣтъ получился безусловно искусственнаго характера: для того, чтобы лучше помогать другимъ.

Когда я имъ разсказалъ объ отвѣтѣ ихъ американскихъ товарищей, они сначала поспѣшили было примкнуть къ ихъ мнѣнію, но вскорѣ разгорѣлся споръ, и большинство вновь стало на этическую точку зрѣнія.

Подобныя анкеты, какъ и собесѣдованія очень нравились ученикамъ, и я сталъ замѣчать у нихъ серьезное желаніе исправиться и освободиться отъ прежнихъ скверныхъ привычекъ.

Желая подкрѣпить дѣтей въ ихъ добромъ намѣреніи, я пользовался малѣйшимъ случаемъ, вродѣ отсутствія кого-либо изъ преподавателей, и читалъ имъ доступныя ихъ возрасту произведенія лучшихъ русскихъ писателей, часто оставаясь по просьбѣ дѣтей оканчивать книжку послѣ уроковъ.

Особой симпатіей моей юной аудиторіи пользовались Некрасовъ, Короленко, Толстой, Гаршинъ.

Некрасовскіе стихи чрезвычайно правились дѣтямъ. Его «Дѣдушка» вызывалъ восторженный интересъ, и они, прослушавъ стихотвореніе, выражали такое же страстное желаніе узнать и сами, какъ маленькій Саша «печальную быль». Фраза

«Выростешъ, Саша, узнаешь»,

скоро приняла въ классѣ право гражданство. Бывало обратится ко мнѣ ученикъ съ какимъ-нибудь вопросомъ, а другой, болѣе старшій товарищъ уже говоритъ: «Выростешь, Саша, узнаешь»…

Крайне сильное впечатлѣніе производитъ разказъ Гаршина «Четыре дня». Я его читалъ какъ разъ во время Японской войны, и это послужило лучшимъ средствомъ для смягченья воинственнаго пыла, который такъ обуревалъ маленькихъ патріотовъ.

Любили слушать дѣти произведенія Л. Н. Толстого, и какъ поражало ихъ и заставляло работать юные умы добытое отъ кого-либо свѣдѣніе, что великій писатель земли русской былъ отлученъ отъ церкви…

Развитіе чувства товарищества, чтеніе лучшихъ произведеній отечественной литературы, классныя собесѣдованія о прочитанномъ, коллективныя обсужденія злободневныхъ школьныхъ вопросовъ, — все это въ высшей степени благотворно дѣйствовало на дѣтей.

Оставаясь смѣлыми, свободолюбивыми и бойкими, дѣти вмѣстѣ съ тѣмъ сдѣлались болѣе сдержанными и серьезными. Къ несчастью только, они не могли никоимъ образомъ побороть свою непріязнь къ учителю французскаго языка, уроки котораго, по выраженію одного отца на родительскомъ собраніи, «походили скорѣе на столпотвореніе вавилонское, чѣмъ на занятія».

Дѣйствительно, дѣти продѣлывали съ этимъ несчастнымъ педагогомъ, чортъ знаетъ что; а онъ не обладалъ ни малѣйшими способностями къ педагогикѣ, къ тому же совсѣмъ не умѣлъ говорить по русски…

Теперь я долженъ разсказать объ одной крупной своей педагогической ошибкѣ, явившейся, быть можетъ, результатомъ излишняго увлеченія американской воспитательной системой.

Въ одинъ несчастный день я вмѣстѣ съ учениками обнаружилъ пропажу изъ своего письменнаго стола принадлежащихъ дѣтямъ денегъ въ размѣрѣ около пятидесяти копеекъ. Столъ я не считалъ нужнымъ запирать, а въ моемъ кабинетѣ постоянно толпились ученики. Давно уже не случалось никакихъ кражъ, и это исчезновеніе денегъ страшно возмутило и дѣтей и меня. Ученики начали высказывать подозрѣніе на нѣкоторыхъ изъ товарищей, но я поспѣшилъ прекратить подобныя догадки, указавъ, какъ не хорошо, не имѣя данныхъ, подозрѣвать кого-либо. Тогда классъ обратился ко мнѣ съ предложеніемъ произвести разслѣдованіе и, если нужно, обыскать всѣхъ поголовно.

Я не полицейскій и не жандармъ, — заявилъ я дѣтямъ и взволнованный ушелъ изъ класса.

Немного спустя, ко мнѣ въ кабинетъ пришли нѣсколько учениковъ и сообщили, что въ классѣ заперты двери, и, при помощи выборныхъ товарищей судей, производится взаимный обыскъ…

Деньги найдены не были.. Я собралъ всѣхъ учениковъ въ залѣ, успокоилъ ихъ и, отпуская, сказалъ:

— Теперь, дѣти, можете итти домой спокойно. Вора среди насъ нѣтъ, а весь этотъ печальный случай лучше предать забвенію.

Однако этотъ инцидентъ имѣлъ свои дальнѣйшія послѣдствія. Нѣкоторые родители и другія лица, большинство которыхъ, конечно, искренно возмущались обыскомъ въ стѣнахъ учебнаго заведенія, обвинили меня въ насиліи надъ дѣтьми. Педагогическій комитетъ счелъ необходимымъ, сдѣлавъ мнѣ замѣчаніе, огласить въ мѣстной газетѣ свое отрицательное отношеніе къ подобному явленію.

Я, съ своей стороны, желая выяснить инцидентъ такъ, какъ онъ произошелъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ принести свои извиненія родителямъ, напечаталъ въ той же газетѣ письмо, въ которомъ, къ большому неудовольствію директора, упомянулъ также и о частомъ воровствѣ въ училищѣ.

На ближайшемъ родительскомъ собраніи я вновь выяснилъ случай съ обыскомъ. Мое искреннее признаніе своей ошибки только упрочило добрыя отношенія съ родителями воспитанниковъ; однако нѣкоторые сослуживцы еще долго пытались повредить мнѣ, злорадно вышучивая «американскую систему воспитанья».

Дѣло въ томъ, что, считая одной изъ обязанностей воспитателя естественное посредничество между своими воспитанниками и учительскимъ персоналомъ, я давно уже навлекъ на себя неудовольствіе нѣсколькихъ преподавателей.

Напримѣръ, съ однимъ у меня вышелъ такой казусъ. Однажды, когда я отпускалъ учениковъ домой послѣ его послѣдняго урока ариѳметики, онъ мнѣ сообщилъ, что шесть учениковъ оставляются имъ въ училищѣ для исправленія домашней работы, выполненной ими очень скверно.

Отводя его въ сторону, чтобы не слышали ученики, я спросилъ, практикуется ли подобный пріемъ въ училищѣ, согласно постановленія педагогическаго комитета, такъ какъ я лично не считаю полезнымъ и педагогичнымъ задерживать усталыхъ учениковъ, хотя бы для исправленія работъ, послѣ занятій, въ душномъ и къ тому же сыромъ помѣщеніи.

— Поступайте, какъ знаете — отвѣтилъ преподаватель, — а работу они должны мнѣ сдѣлать.

Дѣти просили меня отпустить ихъ, а классъ поручился, что работа будетъ исполнена аккуратно. Вмѣстѣ съ тѣмъ ученики показали мнѣ свои тетради по ариѳметикѣ, жалуясь, что учитель очень долго задерживаетъ работы, а иногда возвращаетъ ихъ неисправленными.

Просматривая тетради учениковъ, я увидѣлъ, что учителемъ было пропущено много ошибокъ, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ подчеркнуты совершенно правильныя рѣшенія. Встрѣтивъ его на другой день, я, стараясь быть какъ можно мягче и деликатнѣе, указалъ ему на то, что нельзя строго относиться къ дѣтямъ, когда и самъ дѣлаешь ошибки. Самолюбіе учителя оказалось затронутымъ, и я нажилъ себѣ врага.

Отмѣчу кстати, что на экзаменѣ въ VIII семестрѣ, гдѣ сдавалась вся ариѳметика, ученики отказались экзаменоваться у этого преподавателя, сдѣлавъ заявленіе педагогическому комитету о своемъ незнаніи предмета.

Съ другимъ у меня вышло недоразумѣніе по поводу его педагогическаго пріема выгонять за малѣйшую провинность дѣтей съ урока; между тѣмъ этотъ преподаватель-эгоистъ почему-то считался директоромъ и нѣкоторыми сослуживцами однимъ изъ лучшихъ.

Будучи совершенно несогласенъ съ практикуемыми этими педагогами пріемами и считая ихъ недопустимыми въ новой школѣ, я нѣсколько разъ обращался къ педагогическому комитету за указаніями. Педагогическій комитетъ принципіально былъ со мной согласенъ и даже дѣлалъ соотвѣтствующія постановленія, но за исполненіемъ ихъ никто не слѣдилъ, и каждый учитель продолжалъ поступать такъ, какъ считалъ для себя болѣе удобнымъ.

Обратилъ я также вниманіе педагогическаго комитета на непригодность зданія, въ которомъ находились мои ученики, и просилъ произвести врачебно-санитарный осмотръ. Начались осенніе дожди, сырость въ помѣщеніи увеличилась, со стѣнъ текло, въ классахъ и залѣ стоялъ паръ, конечно, сырость сильно нервировала учениковъ а простудныя заболѣванія стали принимать уже эпидемическій характеръ. Однако директоръ почему-то не хотѣлъ безпокоить попечительный совѣтъ, а училищный врачъ уклонялся отъ офиціальнаго осмотра помѣщенія. Наконецъ, неожиданно пріѣхалъ къ намъ ревизоръ и, зайдя въ зданіе, гдѣ помѣщались мои классы, освободилъ учениковъ отъ занятій до тѣхъ поръ, пока не будетъ найдено новое помѣщеніе или высушено это.

— Напрасно вы, — сказалъ ревизоръ директору, — церемонитесь съ попечительнымъ совѣтомъ. Если купечество захотѣло имѣть училище, то и должно дать приличное помѣщеніе.

Замѣчу мимоходомъ, что большинство ревизоровъ коммерческихъ учебныхъ заведеній довольно серьезно слѣдили за постановкой учебно-воспитательнаго дѣла, указывая при случаѣ достаточно рѣзко на имѣющіеся дефекты. Въ своемъ отношеніи къ попечительнымъ совѣтамъ, къ этимъ, собственно говоря, фактическимъ хозяевамъ училищъ, они были сдержаны и весьма осторожны, но требовательны и взыскательны къ принятымъ ими на себя обязанностямъ. Эти ревизоры очень напоминали англійскихъ фабричныхъ инспекторовъ, извѣстныхъ своимъ корректнымъ отношеніемъ къ исполненію служебнаго долга, что, конечно, не особенно правится англійскимъ капиталистамъ… Подобное отношеніе, но гораздо болѣе строгое и взыскательное, замѣчается и у ревизоровъ министерства народнаго просвѣщенія къ частнымъ учебнымъ заведеніямъ, но отнюдь не къ своимъ, казеннымъ. Тамъ дѣло иное…

Среди преподавателей было нѣсколько лицъ, которыя, опираясь на постановленія бывшаго профессіональнаго союза, пытались провести ихъ въ жизнь нашего училища. Такъ какъ эти постановленія, вродѣ желательности автономіи педагогическаго комитета, ограничивали значеніе директора, онъ, естественно, тормозилъ ихъ осуществленіе, разсматривая всякую подобную попытку, какъ недовѣріе и недоброжелательсто къ нему лично.

Такихъ преподавателей, которые пробовали отстаивать права учителя, было очень мало. Оппозиція въ педагогическомъ комитетѣ состояла всего изъ четырехъ человѣкъ, но въ этомъ числѣ былъ представитель попечительнаго совѣта, нѣкто А. С. М-въ, человѣкъ дѣловой и энергичный. Директора же поддерживало сплоченое большинство въ числѣ семи человѣкъ. Остальные преподаватели представляли инертную колеблющуюся группу и, смотря по обстоятельствамъ, примыкали то къ той, то къ другой изъ крайнихъ сторонъ.

XI.
Исторія съ «волосянкой».

Однажды, придя изъ торговой школы въ свое зданіе, я былъ удивленъ страшнымъ шумомъ и гамомъ, несшимся изъ зала.

— Ну, ужъ сегодня ученики раздѣлываютъ директора, хуже, чѣмъ француза, — сказалъ сторожъ Арсеній, помогая мнѣ раздѣваться.

Я быстро взбѣжалъ по лѣстницѣ и, войдя въ залъ, засталъ слѣдующую картину.

Директоръ, злой и растерянный, кидался изъ стороны въ сторону, а ученики, стоя около стѣнъ, громко кричали, стучали ногами и хлопали въ ладоши всякій разъ, какъ директоръ поворачивался спиной. Увидя меня, дѣти притихли. Директоръ подошелъ ко мнѣ, взялъ подъ руку, и мы стали съ нимъ ходить по залу.

— Однако, они у васъ распущены, — говорилъ директоръ и вскорѣ ушелъ изъ зданія.

Тогда ко мнѣ подошли два лучшихъ ученика, Габленъ и Крючковъ, остальные, видимо еще взволнованные, столпились около насъ.

— Что такое произошло, дѣти?

— Директоръ отодралъ Иванова за волосы, — отвѣчалъ Габленъ.

— Возможно ли это? Быть можетъ это просто шутка.

— Хороша шутка — возразилъ Крючковъ, — Ивановъ заплакалъ!

— Мнѣ-съ больно было, — звонкимъ голосомъ сообщилъ Ивановъ; онъ плакалъ и улыбался въ одно время.

— Вы сами говорили, что всякое физическое наказаніе унижаетъ человѣка, поэтому ученики разсердились и шумѣли, — резюмировалъ Габленъ настроеніе товарищей…

Спустя нѣсколько дней въ мѣстной газетѣ появилось письмо, въ которомъ авторъ, со словъ одного изъ родителей, описывалъ расправу директора съ ученикомъ Ивановымъ.

Придя послѣ занятій въ главное зданіе училища, я засталъ группу учителей, возбужденно разговаривающихъ. На столѣ лежала повѣстка отъ имени нѣсколькихъ преподавателей, приглашавшая остальныхъ на засѣданіе педагогическаго комитета по вопросу объ оскорбленіи директора въ мѣстной газетѣ и объ его реабилитаціи.

Къ сожалѣнію, нѣтъ у меня красокъ, чтобы достойнымъ образомъ изобразить картину засѣданія педагогическаго комитета.

Большой столъ стоялъ по-серединѣ актоваго зала; въ одномъ концѣ его, съ лицомъ невинно оскорбленнаго человѣка, сидѣлъ директоръ; около него его любимые сотрудники: заплывшій жиромъ, похожій на кота, учитель русскаго языка, мечтающій о мѣстѣ инспектора; неразлучная пара — преподаватели новыхъ языковъ, оба вертлявые, оба нелюбимые дѣтьми за свою придирчивость и надменность; школьный врачъ, къ которому ученики боялись обращаться за помощью; законоучитель и другіе. На противоположномъ концѣ сидѣла оппозиція, а въ серединѣ стола, какъ и подобаетъ, размѣстились колеблющіеся.

Учителя были торжественно-печальны. Одинъ, изъ близко сидящихъ къ директору, заговорилъ тихимъ и грустнымъ голосомъ. Секретарь, принадлежавшій къ оппозиціи, внимательно прислушиваясь, поспѣшно заносилъ слова говорившаго въ протоколъ.

— Вы, навѣрно, господа, всѣ прочли глубоко возмутительное по формѣ и лживо-наглое по содержанію письмо какого-то неизвѣстнаго, напечатанное въ одной изъ мѣстныхъ газетъ. Оскорбленіе, нанесенное уважаемому господину директору, нанесено, конечно, и всѣмъ намъ. Но это не важно. Главное, чтобы мы сумѣли всѣ единодушно стать на защиту нашего невинно оскорбленнаго представителя педагогическаго персонала. Какимъ образомъ лучше всего сдѣлать это и является цѣлью нашего засѣданія.

Благородное негодованіе овладѣло членами совѣта. Каждый спѣшилъ высказать свое сочувствіе директору.

— Надо написать опроверженіе и хорошенько выругать этого писаку, — предложилъ кто-то.

— Прискорбно, очень прискорбно, — отозвался батюшка.

— Опроверженіе, непременно опроверженіе. Такъ оставить нельзя, — горячился докторъ. — Дай имъ только возможность, совсѣмъ заклюютъ. Со мной однажды былъ случай…

— Высказываю вамъ горячее соболѣзнованіе, — обратился къ директору воспитатель приготовительнаго класса, — и надѣюсь отъ всего педагогическаго комитета…

Директора окружили, жали ему руки; съ нѣкоторыми онъ расцѣловался.

— Но почему это письмо было напечатано? — спросилъ кто-то изъ оппозиціи, когда послѣ высказаннаго директору сочувствія, всѣ вновь усѣлись по мѣстамъ. — Не было ли чего-нибудь такого, что могло бы дать хоть малѣйшій поводъ къ такимъ инсинуаціямъ?

— Когда я прочиталъ это письмо, — сказалъ директоръ небрежнымъ тономъ, — я долго недоумѣвалъ, глубоко возмущенный его содержаніемъ. Сталъ вспоминать — учениковъ Ивановыхъ у насъ нѣсколько — оказалось, что, какъ-то выводя изъ класса послѣ урока ученика IV-го семестра Иванова, я шутя потрепалъ его за волосенки: «Иди, дескать, поросенокъ, изъ класса!»

— Ну, вотъ видите, можетъ ли нашъ добрѣйшій директоръ причинить ребенку боль! — Докторъ демонстративно задвигалъ стуломъ.

— Охъ-хо-хо! — вздохнулъ батюшка.

— Но, главное, кто это могъ разсказать? — воскликнулъ воспитатель приготовительнаго класса.

— Да, да, — энергично поддержалъ его учитель русскаго языка. — Въ которомъ это случилось семестрѣ, въ четвертомъ? У васъ? — обратился онъ ко мнѣ.

Я, до этого времени сохранявшій молчаніе и съ любопытствомъ наблюдавшій своихъ сослуживцевъ, счелъ невозможнымъ далѣе молчать и сообщилъ педагогическому комитету подробно все, что зналъ объ этомъ инцидентѣ. Не успѣлъ еще я кончить, какъ воспитатель приготовительнаго класса предложилъ выслушать составленный имъ проэктъ письма въ газету.

— Глубоко возмущенные, — такъ начиналось это опроверженіе — оскорбленіемъ, нанесеннымъ нашему уважаемому директору, мы преподаватели… и т. д.

Затѣмъ и другіе стали предлагать свои редакціи. Оппозиція слабо пыталась было протестовать, указывая на то, что важнѣе всего выяснить фактъ, но большинствомъ голосовъ принято было рѣшеніе напечатать въ газетѣ письмо, въ которомъ педагогическій комитетъ высказываетъ свое негодованіе и возмущеніе автору замѣтки.

На слѣдующій день это опроверженіе было помѣщено въ газетѣ, и кромѣ того нѣсколько учениковъ старшаго класса, очевидно, подъ давленіемъ кого-то изъ учителей также напечатали письмо съ выраженіемъ сочувствія директору. Такимъ образомъ въ эту грязную исторію были замѣшаны и дѣти.

Однако авторъ обличительной замѣтки, оказавшійся довольно извѣстнымъ въ городѣ лицомъ, продолжалъ настаивать на дѣйствительности факта. Его поддерживала мѣстная газета, въ фельетонахъ которой очень остроумно вышучивался директоръ и педагогическій персоналъ.

Исторія «съ волосянкой» заинтересовала весь городъ. Общество и родители учащихся раздѣлились на двѣ партіи. Страсти разгорались. Попечительный совѣтъ тщетно пытался замять скандальную исторію. Директоръ продолжалъ лгать, педагогическій персоналъ тоже. Ложь наростала, какъ снѣжный комъ, катящійся съ горы…

Въ это время я не состоялъ уже преподавателемъ коммерческаго училища, такъ какъ на послѣдующемъ засѣданіи педагогическаго комитета, когда нѣкоторые сослуживцы съ директоромъ во главѣ, очевидно считая меня виновникомъ всего происшедшаго, начали травлю, я, глубоко возмущенный всей этой ложью, подлостью и трусостью, назвалъ директора подлецомъ, а остальныхъ трусами, ушелъ изъ засѣданія и на слѣдующій день подалъ прошеніе объ отставкѣ.

Послѣ моего демонстративнаго ухода съ совѣта, ко мнѣ на квартиру, хотя уже было около двухъ часовъ ночи, пришли товарищи и вмѣстѣ съ ними членъ попечительнаго совѣта А. С. М--въ. Они разсказали мнѣ, что, когда я ушелъ, директоръ и его любимчики отъ радости даже цѣловались, а затѣмъ долго спорили, оскорбилъ ли я весь педагогическій комитетъ или только директора…

Итакъ, мнѣ опять пришлось разставаться съ дѣтьми, съ которыми я такъ тѣсно и хорошо сошелся. Мои воспитанники протестовали. Они требовали моего возвращенія. Написали мнѣ крайне курьезное, но вмѣстѣ съ тѣмъ трогательное заявленіе, съ просьбой вернуться и различнымъ образомъ вмѣстѣ съ родителями высказывали мнѣ свое сочувствіе.

Я остался преподавателемъ торговой школы. А черезъ нѣкоторое время былъ избранъ ея инспекторомъ товарищами учителями и попечительнымъ совѣтомъ.

XII.
Торжество истины.

Необходимъ былъ ужасъ и всѣ тѣ страшныя бѣдствія, которыя принесла Россіи Японская война, чтобы общество вышло, наконецъ, изъ спячки, прозрѣло и поняло весь позоръ своего долголѣтняго молчанія. Конецъ 1904 года и начало 1905 были періодомъ первыхъ шаговъ общества на пути къ объединенію отдѣльныхъ разрозненныхъ группъ и элементовъ для борьбы съ общимъ врагомъ…

Дѣлались первыя, вначалѣ робкія, попытки, а затѣмъ болѣе смѣлыя и рѣзкія, чтобы разбить старые идолы, сорвать завѣсу безобразій правительственной системы и дискредитировать власть во всѣхъ ея проявленіяхъ, учесть свои силы и силы врага. Все, что можно было использовать для этого, было использовано.

Невинныя собранія различныхъ просвѣтительныхъ, научныхъ и благотворительныхъ обществъ, вродѣ семейно-педагогическаго кружка, народнаго здравія, учительскаго, мало по малу превращались въ политическіе митинги, на которыхъ, какъ ни боролось училищное начальство, всегда присутствовала многочисленная учащаяся молодежь. Выступали до тѣхъ поръ никому неизвѣстные ораторы, столь пугавшіе вначалѣ публику своими рѣзкими фразами и опредѣленными требованіями.

Общество сразу вспомнило всѣ обиды и притѣсненія, въ продолженіе многихъ лѣтъ наносимыя ему правительствомъ. Исчезъ страхъ и терпимость къ произволу. Высшая бюрократія и ея провинціальные агенты развѣнчивались и порицались при всякомъ удобномъ случаѣ въ печати и на общественныхъ собраніяхъ…

Какъ ни лгали педагоги коммерческаго училища, какъ ни изворачивался попечительный совѣтъ, желая замять скандальную исторію директорской расправы, мѣстныя газеты и общество въ концѣ концовъ все-таки настояли, чтобъ для выясненія этого наболѣвшаго вопроса было назначено особое собраніе родителей, учителей, членовъ попечительнаго совѣта и представителей общественныхъ организацій.

Газеты указывали, что коммерческое училище, учрежденное на общественныя средства, усиленно рекламировало новую постановку учебно-воспитательнаго дѣла, должно же наконецъ успокоить взволнованную общественную совѣсть и выяснить правду. Въ одномъ изъ фельетоновъ чуть ли не цѣликомъ цитировался протоколъ засѣданія педагогическаго комитета, видѣннаго яко бы авторомъ во снѣ.

Попечительный совѣтъ былъ смущенъ и, будучи не въ силахъ болѣе сопротивляться, лгать и оттягивать, назначилъ день долгожданнаго собранія.

Огромный залъ биржи былъ переполненъ. На хорахъ прятались учащіеся. Группа лицъ, сочувствующихъ директору, пыталась было сорвать собраніе, но ихъ крики: «не желаемъ, не желаемъ!» потонули въ хорѣ голосовъ, требующихъ во что бы то ни стало разоблаченія правды.

Предсѣдатель попечительнаго совѣта откровенно признался, что онъ самъ находится въ недоумѣніи, тѣмъ болѣе, что отецъ мальчика, торговецъ Ивановъ, отрицаетъ физическое воздѣйствіе директора на его сына. Удивленное собраніе потребовало отъ Иванова объясненія.

— Пустяки-съ, — сообщилъ этотъ чадолюбивый родитель. — Мальчишка у меня горчишникъ порядочный. Мы къ господину директору относимся съ нашимъ полнымъ почтеніемъ и претензій никакихъ не заявляемъ-съ.

— Вотъ видите, — крикнулъ кто-то. — Самъ отецъ не претендуетъ, а мы то чего шумимъ!

Изъ рядовъ поднимается круглая фигура съ лишеннымъ всякой растительности лунообразнымъ лицомъ извѣстнаго чудака и оригинала купца С--ва.

— Недоумѣваю, — говоритъ онъ разводя толстыми ручками, — недѣли три тому назадъ въ трактирѣ за чаемъ господинъ Ивановъ самъ мнѣ жалобился, что господинъ директоръ оттаскалъ его сынишку за волосья, а теперь господинъ Ивановъ отрицаетъ. Когда онъ лгалъ: мнѣ ли тогда или теперь, не знаю. Но, господинъ директоръ, никто не держитъ зажженый свѣтильникъ подъ спудомъ, чтобы освѣтить комнату. Объявите намъ, пожалуйста правду. Сознайтесь! Успокойте насъ, а то не хорошо. Всѣ сомнѣваются, господа педагоги молчатъ, ребята что-то несуразное путаютъ — какое ужъ тутъ ученіе! Не хорошо. Господа газетчики сны видятъ, а мы родители ничего не знаемъ. Прочтите, господинъ директоръ, протоколъ.

По залѣ словно вихрь зашумѣлъ: про-то-ко-о-лъ, про-то-ко-олъ!

Выскочилъ одинъ изъ учителей:

— Что вы? Нельзя оглашать офиціальные документы. Это профессіональная тайна!

— Дѣло Дрейфуса! — взвизгнулъ чей-то женскій голосъ.

— Не желаемъ! Не желаемъ! — гудѣли сторонники директора, но отовсюду неслось:

— Про-то-колъ! Про-то-колъ!

Шумъ и гамъ стоялъ невообразимый. Предсѣдатель энергично звонилъ. Блѣдный дрожащій директоръ поднялся изъ-за стола.

— Не вѣрите мнѣ? Ну, какъ хотите. Мнѣ что, пусть секретарь читаетъ протоколъ.

И вотъ при напряженномъ молчаніи и абсолютной тишинѣ — слышно, какъ муха пролетитъ, — секретарь отчетливымъ голосомъ сталъ читать знаменитый протоколъ столь позорнаго для педагоговъ новой школы засѣданія…

Съ хоръ свѣсились учащіеся въ различныхъ формахъ. Сидящіе въ заднихъ рядахъ взлѣзли на стулья. Директоръ съ кривой улыбкой смотрѣлъ на публику. Кучка педагоговъ, смущенная и растерянная, жалась къ дверямъ выхода и къ концу чтенія незамѣтно скрылась.

Секретарь что-то хотѣлъ пропустить.

— Нѣтъ, все, все читайте — закричалъ залъ, — Ничего не надо пропускать.

Послѣ оглашенія извѣстнаго уже читателю протокола засѣданія педагогическаго комитета, наступила неловкая, непріятная пауза. Всѣмъ было какъ будто стыдно, стыдно за школу, за директора, за педагоговъ, за всю эту безполезную мелкую ложь…

Всѣмъ было ясно, что директору и нѣкоторымъ учителямъ нельзя было уже послѣ этого собранія оставаться въ училищѣ…

Однако дѣло этимъ не окончилось. Небольшая группа родителей во главѣ съ нѣкіимъ Е-мъ, будущимъ предсѣдателемъ партіи правоваго порядка, составила адресъ директору и насильно вымогала подписи у родителей, пугая исключеніемъ ихъ дѣтей изъ училища.

Попечительный совѣтъ, видя, что директоръ самъ уходить не желаетъ, предложилъ ему подать въ отставку.

Директоръ съ поднесеннымъ ему адресомъ уѣхалъ въ Петербургъ и черезъ нѣкоторое время вернулся обратно, имѣя въ рукахъ личный приказъ министра вступить немедленно въ исполненіе своихъ обязанностей.

Хозяйское самолюбіе попечительнаго совѣта было задѣто. Его предсѣдатель, долго не думая, послалъ министру слѣдующую телеграмму:

«Если директоръ Пичугинъ не будетъ устраненъ, пріостановливаю постройку зданія училища и предъявляю имѣющіеся у меня по постройкѣ векселя ко взысканію.»

Пичугинъ былъ отозванъ въ Петербургъ, а его приверженцы учителя перевелись въ другіе города.

XIII.
Попытка къ созданію новой школы.

Работа моя въ торговой школѣ носила вполнѣ самостоятельный характеръ и доставляла мнѣ громадное нравственное удовлетвореніе. Сплоченный кружокъ преподавателей работалъ дружно безъ личныхъ недоразумѣній. Все, что мы находили желательнымъ и полезнымъ для школы, было нами принято и проводилось въ жизнь. Для дѣтей была организована, насколько позволяли средства, приличная библіотека съ читальней. Съ учениками мы старались обходиться вѣжливо, не оскорбляя ихъ юнаго самолюбія, по возможности стараясь развить въ нихъ чувство собственнаго достоинства и уваженія къ личности.

Преподаватели старались ближе познакомиться съ учениками, ихъ родителями, и условіями домашней обстановки, чтобы правильнѣе вести общее воспитаніе и обученіе класса, считаясь вмѣстѣ съ тѣмъ съ индивидуальностью учениковъ.

Кромѣ обычныхъ занятій съ дѣтьми устраивались собесѣдованія на различныя темы, при чемъ нерѣдко затрагивались и подробно обсуждались вопросы, вызванные современными событіями въ Россіи.

Среди извѣстной части общества существуетъ взглядъ, что школа должна быть чужда всякой «политики». Иначе говоря, какихъ бы взглядовъ на современное положеніе государственной и общественной жизни не держался преподаватель, онъ не долженъ проводить ихъ въ средѣ учащихся. Такой взглядъ довольно распространенъ и его придерживаются многіе представители «культурнаго общества», хотя бы тѣ же господа Анрепы и Капустины. Не трудно доказать, что взглядъ этотъ крайне наивенъ и непримѣнимъ въ условіяхъ русской дѣйствительности. Не говоря уже о томъ, что «политикой» въ школѣ занимаются прежде всего сами правительственные агенты, — директора, попечители учебныхъ округовъ, министры народнаго просвѣщенія, ибо школа для нихъ есть средство «обуздывать дикіе инстинкты природы человѣка», т. е. воспитывать подростающее поколѣніе въ духѣ индивидуальнаго и соціальнаго рабства, необходимаго для абсолютизма.

Уже одно преподаваніе закона Божьяго, крайне тенденціозное, противорѣчащее основнымъ истинамъ ученія Христа и часто расходящееся со здравымъ смысломъ, является достаточно яснымъ доказательствомъ того, какъ само правительство избѣгаетъ «политики» въ школѣ.

Какая же «политика» не должна имѣть мѣста въ школѣ? Быть можетъ тутъ дѣло идетъ о дѣйствительной жизни, которую въ данную минуту переживаетъ страна и о тѣхъ требованіяхъ, которыя предъявляетъ къ правительству угнетаемый народъ? Но вѣдь это сама жизнь, реальная дѣйствительность. Отъ нея не спрячешься за каменными стѣнами, не заколотишь наглухо двери и окна, не уйдешь никуда. Вѣдь у всѣхъ этихъ дѣтей и юношей есть глаза и уши, сердце и умъ. У нихъ есть отцы и матери, братья и сестры. Они живутъ, а не только «учатся». Думаютъ, любятъ и страдаютъ…

Ежедневно реальная дѣйствительность возбуждаетъ въ юныхъ умахъ сотни вопросовъ, отвѣты на которые такъ или иначе должны быть найдены, если не въ школѣ, такъ въ другомъ мѣстѣ…

— Позвольте мнѣ нѣсколько дней не ходить въ школу.

Передо мной стоитъ десятилѣтній мальчикъ и грустными, заплаканными глазами смотритъ на меня.

— Хорошо, но по какой причинѣ?

— У меня ночью увезли маму. Пришли, арестовали и увезли, — голосъ у бѣдняжки дрожитъ, долго сдерживаемыя слезы катятся по блѣдному личику. — Мама взяла съ собой маленькаго Колю, а сестра осталась со мной, я долженъ за ней смотрѣть.

Мать этого мальчика была корректоршей въ мѣстной газетѣ. У нея было трое дѣтей, изъ которыхъ мой воспитанникъ былъ старшимъ.

Мальчикъ ушелъ. Ученики обступаютъ меня и, высказывая различныя догадки и предположенія, задаютъ мнѣ вопросы: что случилось, почему и кто виноватъ? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— А папа забастовалъ! — радостно сообщаетъ мнѣ бойкій юноша, сынъ одного приказчика. —

Долго сомнѣвался, не хотѣлъ было, а все-таки забастовалъ…

Въ городѣ въ то время какъ разъ происходила грандіозная забастовка приказчиковъ; около семи тысячъ служащихъ торгово-промышленныхъ предпріятій, какъ одинъ человѣкъ, не вышли въ извѣстный день на работу.

— Почему это купцы не хотятъ сократить время торговли? Вѣдь покупатель-то свое купитъ. Правда? — юношескіе глаза пытливо смотрятъ на меня и ждутъ отвѣта…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Японская война, результатъ безстыдной авантюры кучки вліятельныхъ хищниковъ, обнажившая всю несостоятельность бюрократическаго «благополучія», дала и учащимся достаточно матеріала для «политическихъ» разсужденій и увлеченій. Съ театра войны получились письма, полныя негодованія и возмущенія своимъ начальствомъ и порядками. Письма эти читались съ жаднымъ любопытствомъ и въ убогой крестьянской избѣ, и въ рабочей казармѣ, въ чиновничьей квартирѣ, въ сытой купеческой семьѣ и въ гостиныхъ богатыхъ людей, и вездѣ они вызывали проклятія, слезы, боль и стыдъ за несчастную родину…

Когда не было такихъ острыхъ моментовъ въ жизни страны, «политика» въ школы проникала въ видѣ книжки толстаго журнала или сочиненій неодобряемыхъ начальствомъ авторовъ. Увлеченіе русскаго общества Горькимъ дало цѣлую эпоху школьной «политики». Учащіеся преслѣдовались за чтеніе этого писателя «разнузданныхъ страстей», какъ характеризовали его творчество нѣкоторые педагоги. Но однако эти преслѣдованія отнюдь не помѣшали учащимся стремиться «къ свободѣ, къ свѣту», «впередъ и выше» и знать почти наизусть многія страницы произведеній пѣвца смѣлой и красивой жизни.

Такую же «политику» когда-то дѣлали другіе русскіе писатели: Писаревъ, Добролюбовъ, Бѣлинскій, Михайловскій, Короленко, Успенскій — всѣ тѣ, кому за ихъ неблагонадежность не было мѣста въ школьныхъ библіотекахъ…

Мечтая о созданіи новой школы мы, учителя, по возможности старались устранить изъ нея все старое, рутинное. Такъ, вмѣсто обычныхъ покатыхъ партъ, мы ввели для учениковъ отдѣльные небольшіе столики съ вѣнскимъ стуломъ, исходя изъ того, что ребенку да и взрослому человѣку, въ обычной жизни въ очень рѣдкихъ случаяхъ приходится писать на наклонной плоскости. Между прочимъ, если сравнить почеркъ дѣтей въ домашнихъ работахъ и классныхъ, то наблюдается нѣкоторое различіе не въ пользу послѣднихъ. Къ тому же, столикъ и вѣнскій стулъ по своей подвижности даютъ возможность ученику сидѣть свободно и принимать то положеніе тѣла, которое требуетъ въ данную минуту дѣтскій организмъ.

Само собою разумѣется, что педагогическій комитетъ школы пользовался полной автономіей. Инспекторъ избирался на совмѣстномъ засѣданіи комитета съ попечительнымъ совѣтомъ и долженъ былъ являться истиннымъ выразителемъ желаній педагогической корпораціи. Приглашеніе и устраненіе учителей всецѣло составляло право педагогическаго комитета.

Идя навстрѣчу желаніямъ учениковъ, и считая въ высшей степени полезнымъ при обсужденіи вопросовъ, близко касающихся жизни учащихся, узнать желанія, взгляды непосредственно отъ нихъ самихъ педагогическій комитетъ находилъ возможнымъ допустить представителей старшихъ классовъ на свои засѣданія, конечно, какъ и родителей учащихся.

Кстати сказать, не всѣ, хотя бы и самые либеральные, педагогу считаютъ подобное новшество цѣлесообразнымъ и педагогичнымъ. Однако есть другое мнѣніе, котораго придерживались и мы. Школьное дѣло есть дѣло общественное, крайне важное, необходимое и интересное для всѣхъ. Если людьми, въ данномъ случаѣ, учителями исполняется это дѣло честно, сообразно съ истинными интересами обучающихся въ школѣ дѣтей и общества, то нѣтъ совершенно никакихъ причинъ производить засѣданія педагогическаго персонала для разсмотрѣнія и рѣшенія всѣхъ вопросовъ, касающихся школы, конспиративнымъ образомъ, при Закрытыхъ дверяхъ, а не въ присутствіи всѣхъ желающихъ видѣть, какъ люди дѣлаютъ хорошее, полезное дѣло. И нечего вовсе опасаться, что родители и учащіеся могутъ мѣшать работѣ педагоговъ, такъ какъ справедливое рѣшеніе всегда останется таковымъ и доступнымъ пониманію не только взрослыхъ, но и маленькихъ дѣтей. Кромѣ того, чѣмъ важнѣе дѣло, тѣмъ болѣе необходимъ и полезенъ общественный контроль, не даромъ закрытые дореформенные суды, въ которыхъ царили взяточничество, вымогательство и произволъ, смѣнились гласными судами и, такимъ образомъ, различныя злоупотребленія тайнаго суда и судебной волокиты были значительно уменьшены.

Какая громадная польза была бы для школы, еслибы засѣданія педагогическихъ совѣтовъ производились гласно или хотя бы на нихъ, съ правомъ только совѣщательнаго голоса, присутство. вали представители учащихся и ихъ родителей.

Посѣщеніе классныхъ уроковъ родителями мы считали тоже весьма желательнымъ и полезнымъ. Но, конечно, эти посѣщенія не должны были нарушать правильность занятій, т. е. посѣтитель входитъ въ классъ вмѣстѣ съ учителемъ и уходитъ по окончаніи урока. Всякія замѣчанія и вмѣшательство во время урока безусловно недопустимы. Опытъ показалъ, что учащіеся скоро привыкаютъ къ посѣщенію уроковъ посторонними лицами и совершенно на нихъ не обращаютъ вниманія.

XIV.
1905 годъ.

Подъемъ общественнаго самосознанія и начавшееся въ странѣ политическое движеніе, конечно, должны были отразиться на жизни учащихся. Широко распространились кружки самообразованія, появились ученическія организаціи, производились первыя попытки для объединенія учащихся въ одинъ общій союзъ.

Наблюдая дѣтей и юношей, я съ удивленіемъ, къ которому, не скрою, иногда примѣшивалась и доза восхищенія, замѣчалъ у молодежи быстрое развитіе политическаго самосознанія, чувства солидарности съ интересами трудящихся массъ страна.

Я не могу сказать, какъ говорили и говорятъ многіе, чтобы это было что-то навѣянное, скоропреходящее, напускное, неискреннее. Просто юность всѣ впечатлѣнія бытія воспринимаетъ непосредственно, и ей не приходится, какъ взрослымъ, тратить время и силы для внутренней борьбы съ предразсудками, и привычками, такъ какъ эти предразсудки и привычки, если даже и имѣются въ наличности, не успѣли еще пустить глубоко корни въ юныхъ душахъ.

Трудное это было время для учителей. Учащіеся ставили рѣзко и опредѣленно «проклятые вопросы» и настойчиво требовали «отвѣты прямые». Но къ несчастью, большинство педагоговъ, среди которыхъ были даже искренно желающіе отвѣтить, не могли отвѣтить, да и не умѣли, ибо жизнь самихъ ихъ захватила врасплохъ, неготовыми къ рѣшенію выдвинутыхъ рѣзко ею вопросовъ.

Другіе, равнодушные не могли понять настроенія учащихся, и стѣна взаимнаго непониманія даже по отношенію къ любимымъ прежде учителямъ, выростала все выше и выше. Школьныя репрессіи стали терять свое значеніе.

Поведеніе учащихся дѣлалось загадочнымъ. Не было обычныхъ мелкихъ школьныхъ исторій, но молодежь стала держать себя независимѣе и смѣлѣе. Озадаченные школьные администраторы смутно чувствовали приближеніе чего-то необыкновеннаго и, теряя все больше и больше подъ собою почву, искали виновниковъ небывалаго поведенія учащихся, писали доносы на популярныхъ учителей и своими глупыми поступками еще болѣе возбуждали дѣтей и юношей.

Приведу здѣсь одинъ инцидентъ, въ высшей степени ярко характеризующій растерянность и неэтичность, мягко выражаясь, поведенія педагогической администраціи.

Одна учительница женской гимназіи, стоящая вдали отъ всякой активной политической дѣятельности, лѣтомъ 1905 года неожиданно получила отъ предсѣдателя педагогическаго совѣта слѣдующаго содержанія бумагу.

«Милостивая государыня, пользуясь случаемъ высказать вамъ глубокую благодарность за умѣлое и серьезное преподаваніе математики, сообщаю, что, вслѣдствіе новаго распредѣленія уроковъ господиномъ попечителемъ въ текущемъ году, вы освобождаетесь^[5] отъ занимаемой вами должности».

Въ высшей степени удивленная этой бумагой, г-жа О. поѣхала въ Казань къ попечителю учебнаго округа С--ву. Тотъ видимо озадаченный вопросомъ учительницы и содержаніемъ бумаги, полученной ею отъ предсѣдателя, позвалъ для выясненія этого казуса правителя канцеляріи, такъ какъ самъ лично ничего не зналъ. Правитель канцеляріи, послѣ нѣкоторыхъ догадокъ и поисковъ, принесъ попечителю бумагу, полученную въ его отсутствіе и еще ему неизвѣстную. Хотя эта бумага и была конфиденціальная и какъ это ни странно, попечитель прочелъ ее вслухъ нѣсколько разъ г-жѣ О.

Содержаніе ея было приблизительно слѣдующее: «Вслѣдствіе отъѣзда на войну преподавателя математики X—а, его должность была предоставлена г-жѣ О. окончившей С.-Петербургскіе Высшіе женскіе курсы. Мужъ г-жи О. весной сего года принималъ участіе въ забастовкѣ приказчиковъ и рабочихъ безпорядкахъ, что вызвало наблюденіе за г-жею О. со стороны гимназической администраціи. Классная дама IV класса сообщила начальницѣ, что у госпожи О. на квартирѣ часто бываютъ ученицы ея класса. Между прочимъ въ разговорѣ съ одною ученицей, дочерью мѣстнаго жандармскаго офицера, г-жа О. сказала, что „самодержавіе никуда не годится, а нуженъ другой строй“. Начальница донесла мнѣ объ этомъ, не считая возможнымъ, чтобы г-жа О. оставалась учительницей, а я въ свою очередь имѣю честь все вышеизложенное довести до свѣдѣнія Вашего Превосходительства.

Предсѣдатель педагогическаго совѣта женской гимназіи П--въ.

— Не безпокойтесь, — сказалъ попечитель г-жѣ О. — „Это бабьи сплетни“. Поѣзжайте обратно и переговорите съ начальницей. Знаете, время такое — „пуганая ворона куста боится“.

Однако г-жа О. не сочла возможнымъ для себя вступать въ переговоры съ начальствомъ, а предала этотъ инцидентъ общественному мнѣнію посредствомъ печати. Начальница обвинила ее въ диффамаціи, и судебное дѣло, кажется, до сихъ поръ не окончено.

Конечно, подобное поведеніе начальницы и уходъ изъ гимназіи г-жи О., очень любимой своими ученицами, возмутили учащихся, и гимназистки впослѣдствіи, во время ученическихъ волненій, требовали устраненія изъ гимназіи начальницы и классной дамы и возврата г-жи 0.

„Въ каждомъ домѣ есть свой скелетъ“ — говорятъ англичане, и почти въ каждомъ учебномъ заведеніи, помимо общихъ причинъ, возбуждавшихъ недовольство учащихся, были и свои мѣстныя: несправедливое исключеніе кого-либо изъ товарищей, доносы, чиновничій формализмъ, внѣклассный надзоръ, переходящій въ полицейскій сыскъ, грубость и издѣвательство кого-либо изъ начальства и тому подобныя, обычныя для казенной школы явленія.

Обстоятельства дали мнѣ возможность близко стать къ жизни учащихся казенныхъ учебныхъ заведеній и; такимъ образомъ подробно ознакомиться съ положеніемъ учащихся. Оказалось, что учебно-воспитательное дѣло и положеніе учащихся не далеко ушли отъ того, какими были десять лѣтъ тому назадъ. Оказалось, что всѣ благія начинанія добродушнаго генерала Ванновскаго частью были искажены, частью остались въ области проэктовъ. Самый же духъ „толстовщины“ продолжалъ существовать….

Время шло. Ученическое движеніе разросталось по всей Россіи, но еще не выходило изъ предѣловъ сходокъ, собраній, первоначальной агитаціи. Но уже то тамъ, то здѣсь вспыхивали острые конфликты учащихся съ администраціей. А она, жалкая и растеренная, бросалась отъ одного средства къ другому, переходя отъ угрозъ къ просьбамъ, отъ репрессій къ попустительству, и старалась по привычкѣ всѣми силами показать высшему начальству, что во ввѣреномъ ей учебномъ заведеніи все обстоитъ благополучно. Но высшее начальство въ свою очередь тоже растерялось и, не посылая обычныхъ циркуляровъ и указаній, предоставляло директорамъ и начальницамъ дѣйствовать по своему усмотрѣнію.

Избіеніе учащихся въ нѣкоторыхъ городахъ Россіи полиціей и казаками, событія въ Курскѣ и Саратовѣ, гдѣ нашелся негодяй-педагогъ, давшій на чай казакамъ, чтобы они лучше били дѣтей; рабочее движеніе, перешедшее во всеобщую политическую забастовку, — дали послѣдній толчокъ учащимся для открытаго выступленія, выражавшаго съ одной стороны сочувствіе возставшему народу, съ другой — протестъ противъ современнаго положенія школы.

Почти одновременно во всѣхъ городахъ Россіи началась забастовка учащихся низшихъ и среднихъ учебныхъ заведеній. Юноши и маленькія дѣти, бросивъ учебники, смѣло, вдохновенно и самоотверженно высказывали свою солидарность и протестъ. Явленіе небывалое въ лѣтописяхъ политическихъ движеній Европы. Это былъ своего рода крестовый походъ дѣтей, часто кровавый…

14-го октября ученики и ученицы учебныхъ заведеній города С-ы почти въ одинъ часъ прекратили занятія. Конечно, дѣло не обошлось безъ нѣкоторыхъ курьезовъ.

Въ одной изъ женскихъ гимназій начальство заперло гимназистокъ и пыталось продолжать занятія. Дѣвочки, вскакивая съ партъ, то и дѣло подбѣгали къ окошкамъ и съ нетерпѣніемъ ждали прихода товарищей-забастовщиковъ, которые бы ихъ „сняли“.

Группа гимназистовъ и реалистовъ силою проникла въ гимназію и, несмотря на отчаянные крики и визги классныхъ дамъ, освободила ученицъ.

Какая-то не въ мѣру ретивая учительница, ругая непрошенныхъ гостей, на ходу торопилась выставить отмѣтки въ классномъ журналѣ. Къ ней подошелъ гимназистъ и, вѣжливо взявъ у нея изъ рукъ зловѣщую книгу, изорвалъ ее въ клочки.

— Что вы сдѣлали? — въ священномъ ужасѣ воскликнула учительница. — Какъ же я выставлю четвертныя отмѣтки?

— Никакихъ отмѣтокъ больше не будетъ, — любезно поклонившись, отвѣтилъ ей гимназистъ.

Начальница другой женской гимназіи встрѣтила забастовщиковъ въ дверяхъ зданія съ класными дамами и законоучителемъ. Дѣло въ томъ, что приглашенная ею полиція, за недостаткомъ времени и силъ, не могла явиться на помощь, и начальница попыталась посредствомъ священныхъ текстовъ и кроткихъ увѣщаній остановить враждебное нашествіе. Когда же эта попытка оказалась недѣйствительной, почтенная директрисса сѣла на полъ и самоотверженно заявила, что забастовщики могутъ проникнуть внутрь зданія только черезъ ея трупъ; классныя дамы не замедлили послѣдовать ея примѣру…

Въ реальномъ училищѣ произошла драка. Классные надзиратели и сторожа во главѣ съ директоромъ силою хотѣли удержать своихъ учениковъ и выгнать зашедшихъ товарищей…

Огромная толпа учащихся разнаго возраста и пола стройной массой отправилась „снимать“ своихъ отцовъ въ различныя общественныя, правительственныя и частныя учрежденія города. Нѣсколько человѣкъ родителей и учителей, боясь дѣтскаго избіенія полиціей и казаками, кинулось къ губернатору и вырвало у него обѣщаніе не трогать учащихся.

Главная улица города и прилегающія къ ней другія были запружены народомъ. Большинство явно сочувстовало дѣтямъ и громко выражало свое одобреніе, а дѣти ходили изъ учрежденія въ учрежденіе, и съ ними уже шли ихъ отцы и старшіе братья.

Педагоговъ среди толпы учащихся не было видно, они куда-то изчезли, и только нѣсколько человѣкъ шло вмѣстѣ съ дѣтьми. При видѣ этихъ единственныхъ учителей-гражданъ дѣти шумно выражали свой восторгъ, жали имъ руки и, не стѣсняясь ихъ присутствіемъ, разсказывали учащимся другихъ учебныхъ заведеній, какіе они хорошіе…

Вотъ толпа останавливается около зданія Государственнаго банка, у дверей котораго стоитъ полицейскій нарядъ съ околодочнымъ во главѣ Человѣкъ двадцать юношей и дѣвушекъ хотятъ проникнуть въ зданіе.

— Ни въ коемъ случаѣ нельзя всѣмъ — говорить околодочный. — Пусть пожалуютъ барышни, — и онъ любезно пропускаетъ въ двери нѣсколько гимназистокъ.

Въ открытыя окна смотрятъ обыватели. На всѣхъ балконахъ столпились люди.

— Куда лѣзешь? — отчаянно оретъ городовой на случайно заѣхавшаго въ толпу ломового извозчика. — Не видишь развѣ не до тебя тутъ!

Гдѣ-то раздаются первые неувѣренные звуки марсельезы. Юные голоса постепенно растутъ, хоръ крѣпнетъ и, наконецъ, могучіе аккорды боевого гимна повисаютъ надъ толпой, окутываютъ ее, спаивая всѣ сердца страстнымъ и жгучимъ волненіемъ.

Дѣти-манифестанты вмѣстѣ съ присоединившимися рабочими отправились къ мѣстной тюрьмѣ…

XV.
Отцы и дѣти.

Вечеромъ слѣдующаго дня правленіе мѣстной группы учительскаго союза назначило общее собраніе.

Разсматривался вопросъ, какъ учителя должны отнестись къ прекращенію занятій учащихся, такъ неожиданно и смѣло присоединившихся къ общему политическому движенію страны.

На это собраніе явились делегаты различныхъ учебныхъ заведеній. Залъ былъ полонъ. Присутствовало много родителей, обоего пола учащихся, рабочихъ, меньше всего — педагоговъ.

Ученики и ученицы по-очереди разсказывали собравшимся о тѣхъ тяжелыхъ несправедливостяхъ и гоненіяхъ, которыя они терпятъ въ своей школѣ. Ими предъявлялись рѣзкія обвиненія учителямъ и администраціи, высказывались тяжелые упреки родителямъ и обществу за нежеланіе защищать интересы дѣтей.

Я думаю, что многимъ взрослымъ въ это время вспомнились свои дѣтскіе годы, годы безполезнаго страданія, дикаго произвола…

„Люди порядка“, люди двадцатаго числа были возмущены:

Какъ! Эти мальчики и дѣвочки, которымъ они еще вчера ставили единицы и заставляли трепетать, сегодня такъ дерзко бросаютъ имъ, педагогамъ, въ глаза рѣзкія обвиненія, смѣютъ оскорблять почтенныхъ директоровъ и начальницъ.

Другіе преподаватели, всю жизнь добросовѣстно исполнявшіе возложенныя на нихъ обязанности, ограниченные и робкіе, были выбиты изъ колеи. Они искренно думали, что самое важное въ жизни — ихъ занятія съ дѣтьми, и что бы ни дѣлалось въ странѣ, дѣти ежедневно должны приходить въ классъ, а они, исполняя свой служебный долгъ, должны учить дѣтей. Ихъ чиновничьи головы никакъ не могли понять той простой истины, что мало быть старательнымъ учителемъ, но надо еще быть и гражданиномъ…

— Гдѣ были вы, — бросалъ съ кафедры юноша ораторъ, — когда ваши сослуживцы, директора, инспектора, начальницы издѣвались надъ нами, притѣсняли насъ, обращая школу въ канцелярію, казарму, тюрьму? Гдѣ были вы, когда исключали нашихъ лучшихъ товарищей за малѣйшее нарушеніе дисциплины, за смѣло сказанное слово, за книгу, не рекомендованную начальствомъ? Гдѣ были вы въ то время, когда начальство преслѣдовало и изгоняло лучшихъ учителей, горячо любимыхъ нами? Гдѣ были вы? — спрошу я васъ. А теперь вы возмущаетесь, негодуете, что мы не хотимъ учиться въ вашей мертвой школѣ, что мы не боимся дать вамъ настоящую оцѣнку и открыто называемъ директоровъ и начальницъ, которыхъ вы боитесь и передъ которыми, какъ лакеи, подличаете и заискиваете, негодяями и провокаторами…

Въ залѣ было жуткое молчаніе. Какой-то преподаватель гимназіи — лучше бы онъ не совался — сдѣлалъ жалкую попытку къ защитѣ:

— Мы всегда, — сказалъ онъ между прочимъ — старались сближаться съ родителями, приглашали ихъ въ гимназію совѣтываться о дѣтяхъ…

— Неправда! — раздался рѣзкій женскій голосъ, — Ложь!

Около предсѣдательскаго стола старая худощавая женщина. Она, очевидно, сильно волнуется, дѣлаетъ непроизвольные жесты. Пряди сѣдыхъ волосъ выбились изъ-подъ наколки.

— Ложь! Въ продолженіе семи лѣтъ я только разъ была вызвана въ гимназію и то только для того, чтобы услышать отъ директора, что мой сынъ, мой любимый мальчикъ, котораго я, старуха, привыкла уважать какъ чистаго и честнаго юношу, что онъ-то мой сынъ, моя гордость и опора, негодяй — по мнѣнію директора. Эхъ вы… педагоги, съ позволенія сказать!…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Послѣ 17-го октября ученики коммерческаго училища, одной частной женской гимназіи и торговой школы приступили къ занятіямъ. Мужская гимназія, реальное училище, духовная семинарія, двѣ казенныя женскія гимназіи и женская учительская семинарія — бастовали. Правильныя занятія не могли быть возстановлены, и большинство изъ нихъ было закрыто уже офиціально до 10-го января.

Въ виду подобнаго ненормальнаго положенія дѣла, организовался родительскій союзъ. Избрано было правленіе, куда попалъ и я въ качествѣ представителя отъ учащихся города С--ы.

Правленіе родительскаго союза являлось учрежденіемъ, въ которое воспитанники различныхъ учебныхъ заведеній приносили свои жалобы на школьное начальство и предъявляли на разсмотрѣніе свои петиціи и требованія.

Извѣстно, что подобныя родительскія организаціи возникали и въ другихъ городахъ Имперіи. Впослѣдствіи онѣ видоизмѣнились въ родительскіе комитеты при учебныхъ заведеніяхъ. Въ началѣ своего возникновенія родительскій союзъ поставилъ довольно широкія задачи и дѣйствовалъ энергично въ защиту интересовъ учащихся. Казалось, дѣти своимъ протестомъ пристыдили родителей и заставили ихъ серьезно подумать о реорганизаціи школьнаго дѣла. Однако приподнятое настроеніе родителей продолжалось очень недолго, и скоро они выпустили иниціативу изъ своихъ рукъ и предались волѣ школьной администраціи…

Требованія, повсемѣстно выставляемыя учащимися въ петиціяхъ, сводились главнымъ образомъ къ слѣдующимъ положеніямъ:

Расширеніе программъ,

свободный доступъ въ высшія учебныя заведенія для лицъ обоего пола,

безпроцентный пріемъ евреевъ,

уменьшеніе платы за право ученія,

уваженіе къ личности учащагося,

уничтоженіе внѣкласснаго надзора,

уничтоженіе института надзирателей и классныхъ дамъ,

отмѣна наградъ и балльной системы,

отмѣна физическихъ наказаній (оставленіе безъ обѣда, карцеръ и пр.),

право собраній и введеніе института классныхъ старостъ,

допущеніе депутатовъ старшихъ классовъ съ правомъ голоса въ педагогическіе совѣты,

устройство кассы взаимопомощи, организація ученической библіотеки и читальни,

отмѣна обязательнаго ношенія формы внѣ школы и, наконецъ,

чтобы никто не пострадалъ за участіе въ ученическомъ движеніи.

Къ этимъ общимъ положеніямъ присоединились требованія частнаго характера, сообразно съ условіями и обстоятельствами отдѣльнаго учебнаго заведенія. Нѣкоторыя требовали отмѣны обязательнаго посѣщенія церкви, кореннаго измѣненія программы и преподаванія закона Божьяго, устраненія отъ должности директоровъ и начальницъ или кого-либо изъ преподавателей, а также возврата популярныхъ учителей, удаленныхъ за свои политическія убѣжденія и т. п.

Кстати слѣдуетъ упомянуть, что въ обществѣ ходила масса нелѣпыхъ слуховъ, очевидно, распускаемыхъ школьной администраціей съ опредѣленной цѣлью дискредитировать и извратить истинныя требованія учащихся.

Я лично слышалъ отъ одной почтенной классной дамы, что гимназистки требовали права выхода замужъ до окончанія гимназіи. Подобныя сплетни распространялись по всей Россіи, но носили настолько явный клеветническій характеръ, что даже не возмущали молодежь, а вызывали у нея чувство нравственной брезгливости и презрѣнія…

Родительскій союзъ разсматривалъ петиціи и являлся посредникомъ учащихся со школьной администраціей. Родители ѣздили къ попечителямъ учебныхъ округовъ, посылали телеграммы въ Петербургъ, убѣждали мѣстное начальство открыть учебныя заведенія и согласиться на нѣкоторыя требованія учащихся.

Молодежь уже выражала желаніе приступить къ занятіямъ, если минимальныя требованія, зависящія отъ власти мѣстной администраціи, будутъ удовлетворены.

Однако училищныя начальства ровно ничего не предпринимали для открытія учебныхъ заведеній и успокоенія учащихся. Наоборотъ, своимъ упорствомъ и мелочными выходками осложняли дѣло и еще болѣе провоцировали учащихся. Въ это время, болѣе чѣмъ когда-либо, ясно обнаружилась та глубокая пропасть, которая отдѣляла учащихся отъ педагоговъ. Всѣмъ было очевидно, что въ представленіи педагогической администраціи школа существовала для удовлетворенія только ихъ личныхъ мелкихъ интересовъ, а не интересовъ дѣтей и страны. Главное было получать жалованье 20-го числа, а тамъ, хоть цѣлый годъ, пусть будетъ закрыта школа…

Положеніе получалось крайне неопредѣленное, тягостное для дѣтей и родителей.

Учащіеся старшихъ классовъ еще могли цѣлесообразно заполнить свое свободное время, посѣщая собранія различныхъ обществъ, митинги и публичныя лекціи, отдаваясь чтенію и саморазвитію, тѣмъ болѣе, что книжный рынокъ былъ сразу наводненъ идейной и научной литературой, долгое время находившейся подъ запретомъ отечественной цензуры. Тяжелѣе всего приходилось учащимся средняго, переходнаго возраста. Ихъ неокрѣпшіе организмы не могли приспособиться къ ненормальному положенію вещей. Острота и яркость впечатлѣній отъ происходящихъ событій ошеломляли неустойчивые умы и не давали возможности установить нарушенное равновѣсіе. Подростки нервничали, волновались и тосковали.

Такимъ образомъ подготовлялась почва для послѣдующихъ отрицательныхъ явленій въ жизни учащейся молодежи.

XVI.
Свободная школа.

Въ нѣкоторыхъ городахъ, какъ напримѣръ въ той же С--ѣ, родительскими союзами были произведены попытки учрежденія Свободной школы.

Въ виду яснаго и опредѣленнаго заявленія гимназистокъ старшихъ классовъ правленію родительскаго союза о своемъ желаніи учиться, мы попробовали открыть V, VI и VII классы въ любезно предоставленномъ намъ помѣщеніи общества приказчиковъ.

Большинство преподавателей даже изъ тѣхъ, которые не сочувствовали движенію учащихся, вначалѣ предложили было свои услуги. Такихъ преподавателей было около двадцати трехъ, но, когда начались занятія въ Свободной школѣ, ихъ оказалось не болѣе шести, исполнившихъ свое слово, а остальныхъ удержала боязнь отвѣтственности передъ начальствомъ и сознаніе своего педагогическаго безсилія преподавать передъ аудиторіей свободныхъ слушательницъ.

Ученицъ въ трехъ классахъ набралось очень много. Большой наплывъ желающихъ объяснялся тѣмъ, что въ городѣ было нѣсколько гимназій и женская учительская семинарія.

Интересно отмѣтить поступленіе восьмиклассницъ въ VII классъ Свободной школы, такъ какъ, по ихъ искреннему заявленію, „онѣ все равно ничего не знали“. Приходило много маленькихъ дѣвочекъ съ трогательной просьбой открыть младшіе классы, при чемъ нѣкоторыя изъ нихъ энергично высказывали намѣреніе никогда не возвращаться въ старую школу, — „гдѣ все такъ гадко и скверно, а классныя дамы похожи на жандармовъ“…

Семиклассницы, готовясь быть народными учительницами и воспитательницами подростающаго поколѣнія, просили открыть лекціи по педагогикѣ.

Для этихъ лекцій былъ приглашенъ нѣкто А. Р. Д--гъ.

Я позволю себѣ остановиться на этой въ высшей степени интересной личности, какъ педагога, такъ и человѣка.

Еще въ шестидесятыхъ годахъ, будучи студентомъ старшаго курса Военно-Хирургической Академіи, Д--гъ увлекся педагогической работой. Онъ вышелъ изъ Академіи и поступилъ воспитателемъ въ колонію для малолѣтнихъ преступниковъ. Эти колоніи были тогда новшествомъ и привлекали симпатію и вниманіе общества гуманной и раціональной постановкой учебно-воспитательнаго дѣла. Затѣмъ въ продолженіе многихъ лѣтъ Д--гъ былъ народнымъ учителемъ. Получивъ небольшое наслѣдство послѣ смерти отца, онъ открылъ въ своемъ родномъ городѣ первоначальную школу грамотности, на которую и затратилъ всѣ свои средства. Эта школа была скоро закрыта по распоряженію начальства, такъ какъ воспитательные пріемы, употребляемыя Д--омъ, крайне не понравились заѣхавшему какъ-то въ его школу ревизору. Онъ не употреблялъ никакихъ наказаній, съ дѣтьми обращался любовно и мягко….

Много пришлось выстрадать, потратить силъ и энергіи въ борьбѣ со школьной, правительственной рутиной. Его преслѣдовали, гоняли съ мѣста на мѣсто, закрывали школу, запрещали преподавать, издѣвались въ офиціальныхъ бумагахъ и педагогическихъ журналахъ надъ его теоріей и методами первоначальнаго обученія. Однако Д--гъ оставался твердымъ, и ничто не могло сломить это стойкости, заставить измѣнить его педагогическимъ убѣжденіямъ.

Когда я познакомился съ нимъ на курсахъ Воскресной школы, ему было болѣе 60 лѣтъ, но онъ, несмотря на всѣ невзгоды и лишенія жизни, сохранялъ поразительную физическую бодрость и энергію, соединенную съ ясной чистотой ума и душевнаго благородства. Я былъ очень радъ случаю, который свелъ меня съ этимъ педагогомъ. Въ первый разъ въ жизни я встрѣтилъ человѣка, безкорыстно отдавшагося учительской работѣ…

Многіе считали его за страннаго чудака, даже болѣе, но Д--гъ просто былъ оригиналомъ въ своихъ педагогическихъ воззрѣніяхъ и рѣшительно не подходилъ ни своими отношеніями къ дѣтямъ, ни пріемами и методами къ обычному типу педагога. Дѣтей онъ любилъ страстно и могъ проводить среди нихъ цѣлые дни. Они его не утомляли, не раздражали, наоборотъ, въ общеніи съ ними онъ находилъ громадное наслажденіе. Конечно, онъ пользовался со стороны дѣтей взаимной любовью и, не смотря на всю его снисходительность и мягкость, самыя взбалмошныя и непокорныя дѣти его любили, уважали и слушались.

Учить ребенка Д--гъ считалъ возможнымъ только тогда, когда ребенку это было желательно и пріятно, а въ виду этого онъ всячески разнообразилъ свои уроки, стараясь возбудить въ ребенкѣ интересъ къ предмету и чувство удовольствія. Пріемы его были крайне оригинальны и быть можетъ даже смѣшны въ глазахъ сухихъ спеціалистовъ, но зато эти пріемы въ большинствѣ случаевъ достигали своей цѣли^[6].

Въ то время, когда была открыта Свободная школа, Д--гъ былъ очень занятъ, бѣгая по грошевымъ частнымъ урокамъ изъ одного конца города въ другой, однако съ радостью согласился безвозмездно читать въ Свободной школѣ лекціи по педагогикѣ.

Его вступительная лекція была крайне оригинальна и интересна. Выражаясь своеобразно, живо и картинно, но крайне просто, онъ сразу заинтересовалъ аудиторію и заручился симпатіей молодыхъ дѣвушекъ.

— Еще можно понять, — говорилъ онъ, характеризуя методы старой школы, — всѣ эти пріемы нужны были въ мужскихъ училищахъ, чтобы воспитать безсловесныхъ Молчалиныхъ, исполнительныхъ чиновниковъ, вообще рабовъ. Для чего же въ вашей школѣ, женской, та же самая рутина, тѣ же правила, формализмъ? Вѣдь женщины не идутъ ни въ солдаты, ни въ полицейскіе, не готовятся быть чиновниками, бить имъ, по приказанію начальства, никого не приходится; съ какой же цѣлью и дѣвушекъ правительство воспитываетъ рабами? Можетъ быть кто-нибудь и скажетъ изъ васъ?

Лекторъ замолчалъ, ожидая отвѣта. Удивленныя его способомъ выраженія и смущенныя вопросомъ гимназистки молчали. Наконецъ одна, лучшая ученица Своей гимназіи, робко поднялась и нерѣшительно сказала:

— Я думаю потому, что управленіе страной находится въ рукахъ мужчинъ, мужчины же исторически привыкли смотрѣть на женщинъ, какъ на рабынь…

— Нѣтъ, не потому, гражданка, — мягко перебилъ ее лекторъ. — Вѣдь вы всѣ будущія жены, будущія матери; если вы будете воспитаны свободными, то свободно воспитаете и своихъ дѣтей. Съ материнскимъ молокомъ всосутъ они эту свободу, и много будетъ труда для правительства ломать ее въ своей школѣ.

Посмотрите, что у насъ дѣлается. Ребятишки поступаютъ въ школу уже запуганные, задерганные; они боятся часто родныхъ, а тѣмъ болѣе учителей. И вотъ учителя вмѣсто того, чтобы приласкать ихъ, прогнать страхъ изъ дѣтской души, разгладить эти сморщенныя личики и вызвать на нихъ улыбку радости, еще болѣе ихъ запугиваютъ и приводятъ въ состояніе душевнаго оцѣпенѣнія.

Какой-нибудь полуграмотный болванъ, ничего не знающій, кромѣ приказаній начальства, говорить малышамъ: „Слово яма состоитъ изъ трехъ звуковъ: я, ы, а“, и обращаясь къ ребенку, спрашиваетъ: „Какой первый звукъ?“ Ребенокъ говоритъ: м. — „Не й, а я“, дерзко кричитъ на него учитель.

Такимъ образомъ съ перваго урока пріучаютъ дѣтей не довѣрять своимъ чувствамъ, отнимаютъ способность критически мыслить, дѣлаютъ ихъ рабами…

Кончилась лекція. Аудиторія послѣ минутнаго молчанія разразилась долго несмолкаемыми аплодисментами. Лектора окружили, задавали ему десятки вопросовъ.

— Мнѣ показалось что я уже въ университетѣ, — говорила одна дѣвушка, мечтательно улыбаясь.

— Какъ хорошо! какъ хорошо! — повторяли другія.

Въ этой школѣ, помимо исполненія административныхъ обязанностей, я всѣмъ классамъ, соединеннымъ вмѣстѣ, читалъ лекціи особо составленнаго мною курса природовѣдѣнія. Тутъ я впервые, уже какъ учитель, воочію убѣдился насколько плохо въ женскихъ гимназіяхъ поставлено изученіе физики, естествознанія и географіи.

Желая предварительно ознакомиться съ познаніями моей аудиторіи, я, прежде чѣмъ приступить къ чтенію лекцій, произвелъ нѣкоторый опросъ среди слушательницъ. Результаты были весьма плачевные. Никто не могъ мнѣ сказать, даже ученицы VII, VIII-го класса, почему вода расширяется ниже 4 °C, и является ли это исключеніемъ изъ общаго закона о расширеніи тѣлъ или нѣтъ, о значеніи ледниковъ, объ удѣльномъ вѣсѣ и т. п.

Конечно, учащіеся не виноваты въ своемъ незнаніи, если, помимо основныхъ причинъ, мы примемъ еще во вниманіе, что они учились и учатся по учебникамъ Краевича, Смирнова, Износкова, Ярошенко и другихъ, одобренныхъ ученымъ комитетомъ м--ства народ. просв., неучей.

Впослѣдствіи мнѣ много разъ приходилось наталкиваться на еще болѣе печальные результаты обученія въ нашей казенной школѣ.

Какъ сейчасъ помню. Экзаменую я за четыре класса одного юношу гимназиста:

— По какому учебнику проходили вы зоологію?

— По Ярошенко. Я знаю о кошкѣ, о собакѣ, о коровѣ…

— Прекрасно. Если вы знаете о кошкѣ, не можете ли вы разсказать о тигрѣ?

— Нѣтъ. Я о тигрѣ еще не проходилъ…

Другой ученикъ, отвѣчая по Износкову, категорически заявляетъ:

— Сердце у рыбъ находится въ головѣ, напримѣръ, у окуня.

— Что вы говорите? Этого не можетъ быть.

— Такъ въ книжкѣ сказано. — Ученикъ даетъ мнѣ книгу я и читаю:

„Сердце у окуня находится въ головѣ“.

Перевертываю страницы, смотрю: — одобрено ученымъ комитетомъ и цензурой даже разрѣшено…

А знаменитый Краевичъ, по которому изучали физику цѣлыя поколѣнія?! Совершенно не вѣрится, что онъ былъ русскимъ и профессоромъ къ тому-же. Настолько языкъ его учебника тяжелъ и неудобопонятенъ, не говоря уже о тѣхъ неточностяхъ и ошибкахъ, чисто научныхъ, которыя встрѣчаются въ этомъ учебникѣ.

Впрочемъ, нужно отмѣтить, что большинство нашихъ учебниковъ написаны такимъ тяжелымъ дубовымъ языкомъ, что невольно кажется, не нарочно ли это сдѣлано, въ расчетѣ громоздкостью періодовъ и неясностью изложенія прикрыть недостаточно ясное пониманіе трактуемыхъ истинъ самими составителями…

А учебники по географіи? Всѣ эти Янчины, Смирновы, Раевскіе! Право, даже и говорить о нихъ не хочется, только дѣлается стыдно за тѣхъ педагоговъ, которые ими пользуются, и больно за дѣтей, которыя должны но нимъ учиться…

Недолго просуществовала наша Свободная школа. Несмотря на интересъ, который возбудила она въ обществѣ, на веденіе дѣла не было денежныхъ средствъ, а кромѣ того, что еще хуже, начиналась реакція…

XVII.
Начало реакціи.

Революція была подавлена. Московскія баррикады разгромлены. Тюрьмы переполнены. Большинство городовъ и цѣлыя губерніи были объявлены на военномъ положеніи или на положеніи усиленной охраны. По деревнямъ рыскали карательныя экспедиціи. Смолкла либеральная шумиха. Обыватели притаились. Опять ушли въ подполье революціонеры. Въ подавленной тишинѣ реакція сводила свои страшные счеты. Страна замерла въ томительномъ ожиданіи первой Думы…

Несмотря на ходатайство попечительнаго совѣта и просьбу родителей воспитанниковъ торговой школы, я не только учебнымъ отдѣломъ не былъ утвержденъ въ должности инспектора, но и совершенно устраненъ отъ преподаванія. Оказалось, что мѣстный губернаторъ сообщилъ учебному отдѣлу м-ства торговли и промышленности о моей „политической неблагонадежности“, выражавшейся, по его мнѣнію, въ томъ, что я близко стоялъ къ обществу приказчиковъ, учительскому и др. На мое мѣсто въ торговую школу былъ рекомендованъ новый инспекторъ, который, изгоняя духъ новшествъ и вольности, введенный нами, такъ возстановилъ противъ себя учениковъ, учителей и родителей, что ученики, нанеся ему физическое оскорбленіе, прекратили занятія, учителя ушли, а родители безрезультатно требовали у министра устраненія отъ должности новаго инспектора. Школа была закрыта на восемь мѣсяцевъ, а осенью произведенъ новый пріемъ учащихся…

Я, какъ и многіе другіе, былъ арестованъ и высланъ въ одну изъ Сѣверныхъ губерній въ порядкѣ усиленной охраны.

Еще, сидя въ тюрьмѣ, на основаніи извѣстнаго распоряженія^[7] Дурново, я энергично добивался предъявленія мнѣ обвиненія, и только семь мѣсяцевъ спустя, уже находясь въ ссылкѣ, черезъ мѣстное полицейское управленіе получилъ предложеніе отъ Департамента Полиціи отвѣтить по существу на слѣдующую инкриминирующую меня бумагу

Копія. "Краткая записка.

О противоправительственной дѣятельности преподавателя С--аго коммерческаго училища и торговой школы А. А. В--аго.

Весною прошлаго года наблюдался среди лицъ, причастныхъ къ С--ой соціалъ-демократической организаціи. По свѣдѣніямъ Управленія, отличаясь крайнимъ либерализмомъ, старался войти въ составъ разнаго рода уставныхъ обществъ, стремясь внести въ ихъ жизнь начало свободы, объединенія и уклоненія отъ уставовъ. Во время бывшихъ въ С--ѣ забастовокъ В--ій ходилъ во главѣ забастовавшихъ по торгово-промышленнымъ заведеніямъ, требуя прекращенія торговли и работъ.

Послѣднее время состоялъ членомъ Союза родителей и собранія учителей города С--ы. Во всѣхъ собраніяхъ Сота онъ старался возбуждать собраніе противъ учительскаго персонала, отличающагося преданностью правительству и составляющаго противовѣсъ освободительному движенію. (Курсивъ мой. А. В.). Главныя же основы программы собраній учителей среднихъ и низшихъ школъ города С--ы, членомъ котораго состоялъ В--ій, построены на желаніи собранія активнымъ образомъ содѣйствовать политическому воспитанію учащихся, вводя политическое развитіе юношества въ школьную жизнь…»

«Подлинную подписалъ: Начальникъ С--аго Губернскаго Жандармскаго Управленія геяералъ-маіоръ (подпись неразборчива)»

«Съ подлиннымъ вѣрно вр. и. д. Начальникъ С--аго Губернскаго Жандармскаго Управленія подполковникъ (подпись неразборчива)».

Не говоря уже о безграмотности этой бумаги, она содержала въ себѣ невѣрные факты, какъ, напримѣръ, мое хожденіе во главѣ забастовщиковъ по торгово-промышленнымъ заведеніямъ. Но не въ этомъ дѣло.

А вотъ, любопытна аттестація, сдѣланная въ этой бумагѣ педагогическому персоналу! Особенно мило звучитъ это словечко противовѣсъ!

Господа педагоги могутъ быть довольны — ихъ неоцѣнимыя заслуги передъ родиной признаны… жандармами…

10-го января 1900 года нерѣшительно открылись двери казенной школы.

Учащіеся вошли въ нихъ, "если не побѣдителями, то во всякомъ случаѣ не побѣжденными. Правда, было что-то двойственное въ положеніи вещей. Большая часть требованій учащихся, конечно, не была удовлетворена, но кое-что все таки было отвоевано. Отношенія между учащимися и учащими были новы. Исчезла у юношей ненависть къ школѣ и замѣнилась презрѣніемъ. Страхъ пропалъ. Явилось сознаніе собственнаго достоинства.

«Мы васъ не боимся и презираемъ, но намъ нужны права, чтобы проникнуть въ университетъ, и потому мы здѣсь» — съ такимъ настроеніемъ приступили къ занятіямъ учащіеся. Они, казалось, выросли, развились, сдѣлались сильнѣе.

Съ своей стороны учителя и школьная администрація стали сдержаннѣе и осторожнѣе въ своихъ отношеніяхъ къ учащимся. Передъ ними уже не были отдѣльные — Ивановы, Петровы, ученикъ или ученица такого-то класса, которыхъ можно безнаказанно третировать, а сплоченная въ своихъ интересахъ группа молодежи, готовая каждую минуту дать своему начальству энергичный и единодушный отпоръ. Какъ будто коллективное самосознаніе пролетаріата проникло въ дѣтскія и юношескія души и нашло тамъ согласный отзвукъ. Учащіеся теперь не были одиноки, за ними стояло нѣчто сильное, таинственное, въ чемъ они могли найти помощь и сочувствіе.

Это понималось большинствомъ педагогическаго персонала, и учителя, хотя и сознавали, что ихъ авторитетъ и престижъ подорваны въ корнѣ, однако боялись прибѣгать къ репрессіямъ, чтобы не раздражать молодежи, этого, крѣпнущаго въ страданіяхъ и борьбѣ родины, львенка…

Сравнивая настоящую молодежь съ молодежью того времени, когда я учился въ гимназіи и даже въ университетѣ, я удивлялся широтѣ ея запросовъ и быстрому ходу ея развитія.

Ученики IV и V класса читали газеты, интересовались общественной и политической жизнью страны. Болѣе старшіе серьезно изучали соціальныя и экономическія науки.

Чувство потери дорогихъ людей, спокойствіе передъ неизвѣстнымъ, часто страшнымъ будущимъ, стойкость исповѣданія убѣжденій, равнодушіе передъ личными благами, — со всѣми этими гражданскими доблестями мое поколѣніе встрѣтилось впервые только въ университетскіе годы, а теперь дѣти и юноши воспитываются на нихъ. Тѣ идеи, которыя мы усваивали студентами по прочтеніи многихъ толстыхъ томовъ, воспринимались нынѣшней молодежью непосредственно изъ жизни. Я не ошибусь, если скажу, что современная молодежь болѣе политически воспитана, чѣмъ мы, ея старшіе братья, а тѣмъ болѣе ея отцы. Юныя души и молодые умы. не затуманенные годами безвременья и долголѣтней привычкой молчаливаго трепета передъ произволомъ, легче и свободнѣе разбираются въ вопросахъ, выдвигаемыхъ минутой и въ многочисленныхъ противорѣчіяхъ дѣйствительной жизни…

Въ самомъ дѣлѣ, представимъ себѣ ребенка, юношу, котораго, съ одной стороны, обезличивала школа, отнимая духовныя силы и способность къ критическому мышленію, съ другой, — отецъ и мать вѣчно твердившіе: «ты еще малъ, погоди, кончи сначала гимназію, университетъ, сдѣлайся самостоятельнымъ, создай обстановку, тогда только ты можешь реагировать на добро и зло, рисковать собой…».

И вотъ выростаетъ ребенокъ, юноша, взрослый человѣкъ. Быть можетъ онъ и хотѣлъ бы узнать, гдѣ черное, гдѣ бѣлое, да нѣтъ умѣнья, а способность раегировать на добро и зло постепенно изчезала съ дѣтства. Такой, «къ добру и злу постыдно равнодушный» человѣкъ, скопецъ душой, или еще хуже, «узко-лобый моралистъ» только на короткое время можетъ увлечься борьбой за свободу народа и то только подъ вліяніемъ какихъ-нибудь особенно рѣзкихъ толчковъ, въ родѣ позора Японской войны или самовластія ІІлеве. Скоро онъ устанетъ и возвратится въ состояніе постыднаго равнодушія, стыдясь и не понимая своего увлеченія, въ лучшемъ случаѣ внесетъ членскій взносъ въ какую-нибудь партію…

«Такимъ отцамъ», конечно, трудно понять своихъ дѣтей — нынѣшнюю молодежь, такъ какъ имъ не пришлось даже въ университетѣ, подобно моимъ современникамъ, переживать свѣтлыя мгновенья идейной борьбы…

Съ момента реакціи въ семьяхъ, гдѣ были учащіеся, въ большинствѣ случаевъ создалась тяжелая атмосфера…

Отцы и матери, не раздѣляя стремленій и желаній своихъ дѣтей, не понимая ихъ психологіи, чувствовали, что дѣти духовно отошли отъ нихъ Къ этому непріятному сознанію духовной розни примѣшивался чисто животный страхъ за ихъ будущность, а иногда позорное опасеніе, что и они, отцы, могутъ быть скомпрометированы въ глазахъ начальства поведеніемъ дѣтей.

Особенно тяжело положеніе юношей, по тѣмъ или инымъ причинамъ оставившимъ учебное заведеніе. Поистинѣ оно трагично.

Плохо чувствуетъ себя студентъ, котораго, хотя бы временно, удаляютъ изъ университета или высылаютъ изъ столицы на мѣсто жительства. Скверно и непріятно сидѣть на шеѣ родителей, если средства ихъ недостаточно обезпечены, и если, что еще хуже, отецъ и мать не раздѣляютъ его политическихъ воззрѣній. Но студентъ — человѣкъ относительно взрослый, у него есть кой-какія знанія; онъ можетъ работать, хотя бы самую скудно оплачиваемую работу, и быть независимымъ; къ тому же у него есть отдѣльный видъ на жительство, что очень важно.

А представьте себѣ юношу или молодую дѣвушку, все существо которыхъ рвется къ свѣту, къ правдѣ; которые своими свѣжими устами прикоснулись къ великой чашѣ братства. Ихъ глаза раскрыты, они ясно видятъ, гдѣ добро, гдѣ зло. Добро увлекаетъ ихъ своими могучими чарами, зоветъ ихъ къ свѣтлымъ подвигамъ, самоотверженію, любви. Зло вызываетъ въ юношахъ физическое отвращеніе, гнетущее состояніе тоски и страданіе. Они знакомы уже съ людьми идеи, съ борцами за правду. Они читали и слышали великія слова. Пережили ужасъ гнета, насилія и произвола, испытали радость и счастье свободныхъ дней…

И вотъ дома, въ семьѣ, они каждую минуту, слышатъ отъ отца сужденія, сложившіяся въ атмосферѣ рабскаго страха и пошлой борьбы за личное благо, глухую ненависть и озлобленіе противъ всего смѣлаго, свободнаго, съ чѣмъ не мирится мѣщанская мораль, мелкое себялюбіе; оправдываются погромы, смертныя казни; щедро сыплются обвиненія противъ евреевъ и другихъ инородцевъ. И всему одинъ аргументъ; «я старше тебя, я знаю», и при слабыхъ попыткахъ со стороны юноши возражать, раздаются попреки, брань, издѣвательства, угрозы; матери или робко совѣтуютъ смириться, не перечить отцу или безъ устали ворчатъ и отравляютъ душу сына, дочери мелкими укорами, жалобами, нудными слезами…

Пока ждали еще первой Думы, пока она еще не была разогнана, положеніе вещей было относительно сносно. Всѣ чего-то ждали, смутно надѣялись. Но послѣ разгона Думы правительственная реакція широко разлилась по всей странѣ и коснулась всѣхъ сторонъ русской жизни… Школьныя рептиліи подняли свои головы:

— А что? Наша взяла, — глумились педагоги надъ учащимися.

Педагогическая администрація вначалѣ было сдѣлала попытку круто повернуть къ старому. Начались репрессіи. Стали исключать, шпіонить. Въ Оренбургѣ былъ произведенъ, подъ непосредственнымъ руководствомъ попечителя округа З-аго, поголовный обыскъ старшаго возраста учащихся. Въ нѣкоторыхъ учебныхъ заведеніяхъ со стороны педагоговъ началась черносотенная пропаганда. Жандармскія и полицейскія власти, въ трогательномъ союзѣ со школьной администраціей, арестовывали и сажали въ тюрьмы чуть ли не малолѣтнихъ дѣтей…

Всякое дѣйствіе вызываетъ противодѣйствіе — таковъ законъ природы. Педагоги начали получать физическія оскорбленія отъ своихъ учениковъ. Были покушенія со смертными исходами на лицъ школьной администраціи. Въ стѣнахъ школы разрывались неизвѣстно кѣмъ подложенныя бомбы и адскія машины. Въ отдѣльныхъ учебныхъ заведеніяхъ происходила забастовка съ примѣненіемъ химической обструкціи…

Снова въ жизни школы наступили смутныя времена.

XVIIІ.
Средства успокоенія молодежи.

Видя, что школьная администрація не въ силахъ успокоительно дѣйствовать на молодежь, министерство народнаго просвѣщенія сдѣлало позднюю и довольно неудачную попытку обратиться къ содѣйствію общества и родителей. Были выработаны основныя положенія родительскихъ организацій, каковыя имѣли право учреждаться при каждомъ учебномъ заведеніи. Организаціямъ этимъ присвоено названіе родительскихъ комитетовъ; въ составъ ихъ отъ каждаго класса входитъ не болѣе трехъ избранныхъ родителями представителей. Комитетомъ было предоставлено право слѣдить вмѣстѣ со школьной администраціей за учебно-воспитательнымъ дѣломъ, предсѣдателю комитета — посѣщать классные уроки и присутствовать на засѣданіяхъ педагогическаго совѣта съ правомъ рѣшающаго голоса.

За трехлѣтнее существованіе эти комитеты обнаружили за рѣдкимъ исключеніемъ полную свою несостоятельность.

Стѣсненные рамками офиціальныхъ циркуляровъ, встрѣчая постоянное противодѣйствіе со стороны школьнаго начальства, родительскіе комитеты могли работать только на почвѣ благотворительности. Всѣ ихъ предпріятія сталкивались съ каменной стѣной формализма и, хотя комитеты были признаны офиціально, съ ними рѣшительно не считались…

Достаточно одного примѣра.

Переходные экзамены не такъ еще давно были сочтены министерствомъ вредными и безполезными, почему и были отмѣнены. Въ 1906 году была сдѣлана слабая попытка вернуть обратно экзаменаціонную систему. Большинство педагогическихъ совѣтовъ и всѣ родительскіе комитеты высказались противъ. Осенью 1907 года родительскіе комитеты, уже одни, вновь высказались противъ переходныхъ экзаменовъ и послали куда слѣдуетъ соотвѣтствующія, подробно обоснованныя ходатайства, а между тѣмъ въ началѣ 1908 года министерство разослало циркуляры о введеніи повсемѣстно экзаменаціонной системы. Результатами этого педагогическаго мѣропріятія явились сотни различныхъ случаевъ недоразумѣній и десятки самоубійствъ среди учащихся.

Едва терпимые высшимъ начальствомъ родительскіе комитеты очень часто по составу не отвѣчаютъ своему назначенію. Энергичные и способные люди, естественно, воздерживаются отъ участія въ комитетахъ, такъ какъ вовсе не желаютъ играть роль ширмы, за которую, въ случаѣ надобности, можетъ прятаться педагогическое начальство. Большинство же родителей все еще чувствуютъ какой-то священный трепетъ передъ школьными богами и не хотятъ сознать свое законное право активно вмѣшиваться въ школьную жизнь.

Всякій разъ, когда мнѣ приходилось присутствовать на родительскихъ собраніяхъ, меня крайне поражала эта непростительная робость родителей передъ педагогами, отсутствіе иниціативы, желанія и смѣлости защищать интересы своихъ собственныхъ дѣтей.

А иногда дѣйствія членовъ родительскаго комитета прямо противорѣчатъ ихъ обязанностямъ. Я знаю случай, когда члены родительскаго комитета предлагали учителямъ взятку, прося ихъ частнымъ образомъ заниматься съ ихъ дѣтьми.

Мой товарищъ, которому однажды было сдѣлано подобное, предложеніе, крайне возмущенный, сказалъ такому родителю:

— Какъ это вы можете дѣлать такое предложеніе? Вы знаете, что частные уроки преподавателя со своими учениками являются страшнымъ злоупотребленіемъ, съ которымъ даже министерство считаетъ нужнымъ бороться. А вы, членъ родительскаго комитета, избранный для защиты интересовъ дѣтей и родителей, сами предлагаете мнѣ вступить въ такую некрасивую сдѣлку. Стыдитесь…

За послѣднее время въ родительскіе комитеты попадаетъ не мало черносотеннаго элемента, который даже школьное начальство приводитъ въ немалое смущеніе своимъ энергичнымъ стремленіемъ къ сыску и расправѣ.

Наконецъ, родительскіе комитеты, при тѣхъ частныхъ и общественныхъ учебныхъ заведеніяхъ, гдѣ учебно-воспитательное дѣло сравнительно поставлено прилично, очень слабо проявляютъ свою дѣятельность и чаще всего существуютъ номинально.

Бываютъ и такіе случаи, когда члены родительскаго комитета, увлекаясь благотворительностью, не могутъ дать отчетъ въ собранныхъ суммахъ, уплатить по счетамъ, за что и привлекаются къ судебной отвѣтственности. Такъ случилось съ родительскимъ комитетомъ одной частной женской гимназіи въ Е--ѣ. Не смотря на нежеланіе педагогическаго персонала, родительскій комитетъ поручилъ избранной комиссіи, среди которой была даже одна баронесса, устроить въ пользу нуждающихся гимназистокъ костюмированный вечеръ. Вечеръ вышелъ крайне неприличный, а нѣкоторые члены комиссіи были уличены, если не въ воровствѣ, то во всякомъ случаѣ въ недобросовѣстномъ легкомысліи, а поведеніе родительскаго комитета сдѣлалось предметомъ обсужденія и порицанія въ мѣстныхъ газетахъ.

Можно было бы привести еще много фактовъ и основаній, свидѣтельствующихъ о полной безполезности офиціальныхъ родительскихъ комитетовъ, этихъ искуственныхъ институтовъ бюрократическаго измышленія. Они не только не принесли никакой пользы школѣ, не сумѣли отстоять отвоеванныя въ дни свободъ улучшенія, но даже не оправдали тѣхъ надеждъ и упованій въ дѣлѣ успокоенія учащихся, которыя возлагало на комитеты министерство.

Конечно, въ высшей степени желательно и полезно близкое и непосредственное участіе родителей въ дѣлахъ школы. Даже болѣе — школа всецѣло должна находиться въ рукахъ родителей. Родители, т е. общество имѣетъ на это не только нравственное право, но и фактическое, оплачивая образованіе и воспитаніе своихъ дѣтей.

Учителя состоятъ на службѣ у общества, — оно вправѣ предъявлять къ нимъ свои требованія и контролировать ихъ дѣйствія. Въ концѣ концовъ такъ и будетъ. Педагогическое искусство будетъ выполняться истинными выразителями назрѣвшихъ потребностей и желаній народа…

Въ поискахъ за средствами успокоить юношество и отвлечь его отъ увлеченія революціонными идеями, помимо введенія экзаменаціонной системы, начальство стало поощрять и развивать любовь учащихся къ различнаго рода спорту и увеселеніямъ.

И вотъ заплясали даже семинаристы, натянувъ рейтузы и сюртуки съ высокими воротниками.

Начали устраиваться спектакли, маскарады, танцовальные вечера. Еще недавно въ нѣкоторыхъ городахъ гимназисты гуляли по одной сторонѣ улицы, а гимназистки по другой по приказанію строго-нравственнаго начальства, и вдругъ господа педагоги стали смотрѣть сквозь пальцы на посѣщеніе учащихся кафе-шантановъ, танцъ-классовъ, фарса и клубовъ.

Сближенію учащихся обоего пола на почвѣ любовныхъ отношеній начальство не сочло нужнымъ препятствовать.

— Пусть лучше занимаются амурами, чѣмъ революціей, — снисходительно говорили педагоги, иногда не прочь поухаживать и сами за своими ученицами.

Однако, очевидно, и это мѣропріятіе остроумнаго начальства не принесло ожидаемыхъ результатовъ, наоборотъ, вызвало массу скандальныхъ осложненій, вплоть до офиціальнаго министерскаго разслѣдованія по вопросу о существованіи «лигъ свободной любви», «общества пива и воли», «огарковъ» и прочихъ организацій въ честь Венеры и Бахуса…

Что оставалось дѣлать? Пришлось обратиться къ «квартальному», къ давно испытанному средству «тащить и не пущать», и потащили…

Министерство народ. просвѣщ. вошло въ соглашеніе съ министерствомъ внутр. дѣлъ по вопросу о внѣ-школьномъ надзорѣ за учащимися. М-ство внут. дѣлъ согласилось оказать свое «просвѣщенное» содѣйствіе и разослало губернаторамъ и градоначальникамъ циркуляръ съ предложеніемъ обсудить совмѣстно съ учебнымъ начальствомъ вопросъ о паденіи нравственнаго уровня учащихся въ среднихъ учебныхъ заведеніяхъ и выработать мѣры для поднятія этого уровня. Такимъ образомъ, офиціальная падагогика вновь признала себя несостоятельной.

Во всѣхъ городахъ Россійской Имперіи начались засѣданія директоровъ и начальницъ съ губернаторами и полицеймейстерами по вопросу о внѣ-школьномъ надзорѣ за учащимися.

Мѣропріятія, судя по газетнымъ сообщеніямъ, выработаны довольно энергичныя, вплоть до закрытія тѣхъ частныхъ учебныхъ заведеній, гдѣ администраторы будутъ недостаточно взыскательны къ проступкамъ своихъ воспитанниковъ. Въ нѣкоторыхъ городахъ чинами полиціи вмѣнено въ обязанность задерживать и доставлять въ гимназію воспитанниковъ, оказавшихся послѣ установленнаго часа на улицѣ, и даже заходитъ въ квартиры учащихся, живущихъ не у родителей.

Надзоръ за учащимися со стороны школьной администраціи разныхъ надзирателей и классныхъ дамъ усиленъ городовыми — широкій просторъ для конкуррепціи! Трогательное единеніе!

Однако довольно! Дальше идти некуда, если мы изъ школы прямо попали въ участокъ…

Не надо быть вовсе пророкомъ, чтобы предугадать тѣ печальныя послѣдствія и многочисленныя недоразумѣнія, которыя неизбѣжно дастъ сотрудничество полиціи и педагоговъ.

XIX.
Настроенія молодежи. Причины и слѣдствія.

Если мы будемъ слѣдить за настроеніемъ учащейся молодежи и сумѣемъ разобраться въ крайне разнообразныхъ, сложныхъ и часто довольно ненормальныхъ проявленіяхъ ея духовной жизни, мы найдемъ нѣчто общее, прочно объединяющее учащихся разныхъ школъ, пола и возраста. Это есть недовольство современнымъ положеніемъ школы.

Недовольство школой, конечно, существовало и раньше, но никогда у молодежи не были такъ развиты требованія, какъ въ настоящее время. Молодежь хочетъ учиться, знать, пользоваться свободой.

Оставаясь при старыхъ программахъ, учебникахъ и педагогахъ, школа естественно не можетъ удовлетворить всѣ эти многочисленные запросы и требованія, имѣющіеся у молодежи къ жизни, наукѣ, литературѣ. Наоборотъ, болѣе чѣмъ когда-либо школа въ настоящее время даетъ камень вмѣсто хлѣба.

Такимъ образомъ молодежь, не находя удовлетворенія и необходимой ей помощи въ школѣ, а также часто и въ семьѣ, сплошь и рядомъ тратитъ непроизводительно свои силы и время въ поискахъ за отвѣтами на волнующіе ее вопросы. Со свойственной ея возрасту пылкостью, молодежь кидается изъ одной крайности въ другую. Она проникаетъ всюду, гдѣ только надѣется найти хотя крупицу истины, слабый намекъ на свободу мысли и дѣйствій. Главный контингентъ слушателей какихъ-либо лекцій и рефератовъ составляютъ учащіеся. Большинство подписчиковъ частныхъ и общественныхъ библіотекъ — учащіеся^[8]. Театры полны молодежью.

Лучшая часть учащейся молодежи всецѣло отдалась саморазвитію, изучаетъ художественную литературу, біологію, соціальныя и экономическія науки. Многіе изъ нея активно примкнули къ революціоннымъ организаціямъ, находя тамъ друзей и поддержку въ борьбѣ со школьной и семейной обстановкой. Нѣкоторые увлекаются религіозными и философскими вопросами; другіе изучаютъ языкъ эсперанто и занимаются его пропагандой. Существуютъ кружки, въ которыхъ читаются рефераты о Пшебышевскомъ, и много отводится времени половому вопросу.

Между прочимъ половой вопросъ въ соединеніи съ вопросомъ религіознымъ захватилъ вниманіе очень многихъ, нисколько не повышая нравственнаго уровня молодежи, наоборотъ, значительно его понижая.

Не будучи въ состояніи осмыслить болѣзненный анархизмъ Пшебышевскаго, не имѣя достаточно данныхъ для того, чтобы разобраться въ чемъ заключается разница между свободной любовью и половымъ развратомъ, учащаяся молодежь стала, по виду, терять ту свѣтлую чистоту товарищескихъ отношеній, которая до настоящаго времени существовала среди юношей и дѣвушекъ. Дѣло дошло до того, что въ обществѣ стали циркулировать слухи, охотно раздуваемые уличной прессой, о существованіи среди учащихся какихъ-то таинственныхъ организацій, посвященныхъ культу Венеры. Указываютъ на города — Кіевъ, Орелъ, Минскъ, Екатеринославъ, гдѣ будто-бы существовали подобныя организаціи, эти «лиги свободной любви».

Располагая достаточнымъ матеріаломъ, я болѣе, чѣмъ скептически, отношусь къ справедливости подобныхъ слуховъ. Быть можетъ нѣчто подобное существуетъ, но здѣсь во всякомъ случаѣ замѣшаны непосредственно не учащіеся, а болѣе солидные люди.

Однако все же нѣкоторые признаки «падепія нравовъ» среди молодежи наблюдаются. Относящіяся сюда печальныя явленія въ средѣ учащейся молодежи, конечно, нельзя всецѣло объяснить вліяніемъ и условіями школы. Въ поведеніи и настроеніяхъ учащихся отражается общая картина переживаемаго страной момента, момента реакціи и общей растерянности.

Отсутствіе опредѣленныхъ убѣжденій, политическая невоспитанность, страхъ передъ борьбой и сознаніе своего безсилія — вотъ основныя причины этой великой растерянности. Онѣ толкаютъ взрослыхъ въ развратъ, создаютъ порнографическую литературу, порождаютъ анархію, заставляютъ выдумывать боговъ и искать спасенія въ религіяхъ.

Молодежь, слишкомъ чуткая ко всему, живущая непосредственными впечатлѣніями, склонная къ увлеченіямъ и подражаніямъ, какъ зеркало, отражаетъ все происходящее вокругъ.

Современный книжный рынокъ наполненъ всевозможной рухлядью, подъ тѣмъ или инымъ соусомъ трактующей о половыхъ отправленіяхъ.

Писатели-безстыдники, писатели-психопаты, писатели юродствующіе проникли даже въ толстые почтенные журналы и своими произведеніями наносятъ не мало вреда учащейся молодежи, развращая ея мозгъ, душу и тѣло.

Молодые люди «хорошихъ фамилій», скучающіе и ничего не дѣлающіе жуиры Волошины, развращенные и одурманенные своей средой Зарудины и Нагурскіе, на притупленныя чувства которыхъ уже не могутъ дѣйствовать прелести салонныхъ Мессалинъ и хищныхъ госпожъ Эстеръ, пользуясь реакціей и общественной растерянностью, стремятся найти удовлетвореніе своимъ разнузданнымъ страстямъ въ кругу подростковъ.

Многіе изъ нихъ говорятъ красивыя слова о свободѣ личности, не только духовной, но и тѣлесной, о «власти тѣла», и тутъ же предупредительно заявляютъ, что «обязанность мужчины, конечно, гарантировать дѣвушекъ отъ беременности».

«Цѣль половыхъ сношеній», говорятъ они, «только физическое наслажденіе»; естественная же цѣль — рожденіе ребенка, «это-нѣчто зоологическое, недостойное тонко чувствующаго человѣка»…

«Мое тѣло — мое дѣло» — гордо заявляютъ Мессалины, современныя Леды, похотливо оглядывая юношей — подростковъ…

По словамъ самихъ учащихся количество занимающихся онанизмомъ за послѣдніе два года значительно увеличилось. Отношенія между юношами и дѣвушками сдѣлались замѣтно непринужденнѣе, юношеская скромность замѣнилась наглостью героевъ Каменскаго и Арцыбашева. Среди учащихся повысился процентъ венерическихъ заболѣваній и беременности…

Все чаще и чаще попадаются на страницахъ газетъ въ хроникѣ самоубійствъ сообщенія о добровольной смерти учащихся, вслѣдствіе предстоящихъ родовъ или несчастной любви.

Я приведу здѣсь только двѣ наиболѣе характерныя замѣтки изъ большого числа газетныхъ сообщеній такого рода. Одна — примѣръ развращающаго вліянія взрослыхъ, другая — самоубійства учащихся.

Въ Русскихъ Вѣдомостяхъ отъ 15 іюля 1908 г. было перепечатано изъ «Новаго Времени» слѣдующее письмо присяжнаго повѣреннаго Алексѣева:

«8 іюля, въ 5 часу дня, въ имѣніи Холмъ, у станціи Любань въ то время, какъ мѣстныя дачницы собирались купаться въ рѣчкѣ, и одна находилась уже въ водѣ, близъ мѣста купанья появилось общество изъ четырехъ мужчинъ и нѣсколькихъ кадетовъ Александровскаго кадетскаго корпуса и четырехъ дамъ, съ биноклями и фотографическими аппаратами. Бинокль былъ немедленно направленъ однимъ изъ мужчинъ, оказавшимся впослѣдствіи, несмотря на штатское платье, воспитателемъ^[9] того же корпуса полковникомъ Ф., на дачницу, бывшую въ водѣ, а затѣмъ съ той же цѣлью перебывалъ въ рукахъ кадетовъ. На просьбы и протесты дачницъ и землевладѣлицы, просившихъ удалиться отъ купальни, прибывшіе отвѣчали въ крайне грубой и рѣзкой формѣ, причемъ все время ссылались на свое воинское званіе и не только не исполнили просьбу удалиться, но, глумясь надъ ними, обѣщали возвратиться на слѣдующій день и помѣститься противъ купальни съ биноклями и фотографическими аппаратами…» «Кіевская Мысль» въ одномъ изъ апрѣльскихъ номеровъ передаетъ о кровавой драмѣ, разыгравшейся въ ночь на 9-е апрѣля въ одномъ изъ номеровъ гост. Голосѣевскаго монастыря. Жертвами этой тяжелой драмы явились ученикъ 4-й кіевской гимназіи, Петръ Августовичъ Меффертъ, 19-лѣтній юноша, и воспитанница частной женской гимназіи г-жи Клуссиншъ, 18-лѣтняя Феликса Семеновна Младецкая, покончившіе жизнь самоубійствомъ. Молодые люди проживали въ Саперной слободкѣ, въ домѣ замужней сестры Младецкой, А. Станевичъ. Утромъ 8 числа Феликса Младецкая, оставивъ на комодѣ записку: «Я застрѣлюсь», скрылась изъ дому и, какъ выяснилось дознаніемъ, вмѣстѣ съ ожидавшимъ ее Меффертомъ отправились въ Голосѣевскій монастырь, гдѣ, подъ предлогомъ желанія говѣть въ монастырѣ, они заняли въ монастырской гостиницѣ номеръ, въ которомъ и заперлись. Между тѣмъ, г-жа Станевичъ, найдя оставленную сестрой записку, бросилась искать ее въ сопровожденіи одного знакомаго и полицейскихъ стражниковъ. Поиски свои они направили въ Голосѣевскій лѣсъ, подозрѣвая, что Младецкая ушла именно туда. Около 2 час. ночи г-жа Станевичъ добралась до Голосѣевскаго монастыря и здѣсь, въ гостиницѣ, узнала, что наканунѣ днемъ одинъ изъ номеровъ заняли пріѣхавшіе изъ города гимназистъ и гимназистка. Догадавшись, что гимназистка — разыскиваемая ею сестра, а сопровождавшій ее гимназистъ — Меффертъ, г-жа Станевичъ, подойдя къ занятому ими номеру, начала стучать въ дверь, съ просьбой отворить ее. Сначала въ номерѣ было все тихо, но затѣмъ почти одновременно за запертыми дверями раздались два выстрѣла. Послѣ этого сопровождавшіе г-жу Станевичъ полицейскіе стражники и прислужникъ гостиницы начали ломать, дверь, и, когда затѣмъ вошли въ номеръ, глазамъ ихъ представилась тяжелая картина. На кровати ничкомъ лежалъ Меффертъ съ зіяющей у него на лѣвомъ вискѣ огнестрѣльной раной, изъ которой вытекала струя крови. Около него на кровати валялся пятизарядный револьверъ системы «Смитъ и Вессонъ» съ выпущенной изъ него одной пулей. На полу лежала съ револьверомъ «Бульдогъ» въ рукѣ — Феликса Младецкая, то же съ раной на лѣвомъ вискѣ. Оба были уже мертвы. При осмотрѣ номера на столѣ найдены были три записки, написанныя карандашемъ, фотографическая карточка и три письма въ конвертахъ. Въ запискахъ юные самоубійцы просили ни кого не винить въ ихъ смерти, о случившемся сообщить по указанному въ запискѣ адресу, а лежавшую тутъ же карточку и револьверъ доставить на Деміевку, Слободская ул., д. № 19, Августу Мефферту. Одно изъ писемъ было адресовано на имя мужа сестры Младецкой, Станевича, было подписано «Феней» и содержало въ себѣ просьбу похоронить ее съ «Петромъ». Въ письмѣ, написанномъ Меффертомъ и адресованномъ его отцу, покойный сообщаетъ отцу, что онъ «любилъ Феню больше всего на свѣтѣ и покончилъ жизнь самоубійствомъ». При допросѣ сестры покойной, г-жи Станевичъ, она показала, что Феликса находилась въ связи съ Меффертомъ и была беременна"…

Анархическое движеніе, терроръ и экспропріаціи нашли также свое отраженіе въ школѣ. Не ссылаясь даже на многочисленныя газетныя сообщенія, я разскажу случай, лично мнѣ извѣстный.

Мальчики 15 — 16 лѣтняго возраста, обучающіеся въ различныхъ учебныхъ заведеніяхъ, основали союзъ подъ названіемъ «Лига свободныхъ стрѣлковъ». Случилось имъ произвести одну счастливую, кажется, экспропріацію; при совершеніи другой они чуть-чуть не попались. Боязнь, что ихъ откроютъ, сильно расшатала и безъ того некрѣпкую нервную систему. Они стали подозрѣвать другъ друга въ измѣнѣ. Особенно имъ сдѣлался подозрителенъ одинъ товарищъ по фамиліи Ч--ко, и вотъ они заманили его при помощи письма, написаннаго «товарищемъ Марусей», въ одно уединенное мѣсто и тамъ двумя выстрѣлами изъ револьвера его убили. Убитый былъ ученикомъ III класса той гимназіи, гдѣ я одно время былъ преподавателемъ, а его товарищъ, то же ученикъ III класса, соучастникъ убійства, въ продолженіе нѣсколькихъ недѣль, не вызывая никакого подозрѣнія, посѣщалъ классные уроки, пока судебное слѣдствіе не открыло его участія въ этомъ дѣлѣ. Интересно отмѣтить, что двое участниковъ убійства были дѣти полковника, а третій — сынъ инспектора городского училища.

Всѣмъ извѣстно, что въ экспропріаціяхъ анархистовъ сплошь и рядомъ участвуютъ ученики.

Къ аномаліямъ школьной жизни нужно отнести появленіе черносотеннаго движенія среди учащихся. Извѣстны случаи, когда дѣти подъ вліяніемъ отцовъ и начальства, принимали активное участіе въ предвыборной агитаціи, разнося по домамъ и раздавая прохожимъ на улицѣ списки кандидатовъ реакціонныхъ партій.

Однажды въ городѣ Е--ѣ я былъ въ первый разъ въ жизни свидѣтелемъ невиданной до тѣхъ поръ картины.

Группа учащихся въ различныхъ формахъ, со значками союза истинно-русскихъ людей на груди, шла во главѣ какой-то процессіи въ то время, какъ еврейское населеніе пряталось по разнымъ закоулкамъ; боясь погрома, запирало окна и двери.

Юныя дѣтскія лица были надменно надуты. Они самодовольно и нагло посматривали по сторонамъ. Подъ охраной полиціи и хулигановъ, эти несчастныя дѣти и юноши, очевидно, чувствовали себя господами положенія, и имъ правился тотъ страхъ, который манифестація вызывала въ еврейскомъ населеніи…

Бѣдныя дѣти, жалкіе отцы!…

Многія соображенія позволяютъ полагать, что къ разряду увлекающихся половымъ вопросомъ, религіозными исканіями въ духѣ Мережковскаго, развратомъ и черносотеннымъ теченіемъ принадлежатъ по преимуществу учащіеся, дѣти обезпеченныхъ классовъ, дворянъ, купцовъ и крупныхъ чиновниковъ, т. е. тѣхъ общественныхъ группъ, которыя въ себѣ самихъ содержатъ элементы дегенераціи, физическаго и нравственнаго извращенія. Это вполнѣ понятно. Дѣтямъ бѣдняковъ не до того — они бѣгаютъ по грошовымъ урокамъ, помогаютъ дома въ хозяйствѣ старшимъ, занимаются со своими маленькими братьями и сестрами.

XX.
Опять попытка, опять разочарованіе.

Почти въ продолженіе года, въ силу независящихъ отъ меня обстоятельствъ, я не могъ заниматься учительской дѣятельностью.

Судьба закинула меня въ одинъ изъ большихъ южныхъ городовъ Россіи. Здѣсь я получилъ предложеніе отъ одного молодого преподавателя помочь ему организовать частную гимназію. Переговоривъ съ нимъ подробно о его планахъ и педагогическихъ принципахъ, изложивъ ему свои взгляды на учительскую дѣятельность, я, не безъ нѣкотораго колебанія, согласился принять на себя обязанности инспектора гимназіи и главнаго руководителя воспитательной части.

Въ это время я былъ также приглашенъ на уроки естествознанія въ одну изъ частныхъ женскихъ гимназій. Передъ этимъ я началъ преподаваніе природовѣдѣнія въ младшихъ классахъ женскаго коммерческаго училища и нѣсколько разъ въ недѣлю читалъ лекціи на вечернихъ торговыхъ курсахъ. Работы было, хоть отбавляй, и я былъ занятъ цѣлый день, но отказаться было нельзя, такъ какъ въ срединѣ года трудно было найти себѣ замѣстителя и, кромѣ того, меня очень интересовало положеніе дѣла въ женской школѣ, съ которой я до сихъ поръ былъ знакомъ не особенно близко.

Такимъ образомъ, мнѣ вновь пришлось встрѣтиться съ широкимъ кругомъ учащихся, а также получше познакомиться съ педагогами различнаго вида.

Частныя учебныя заведенія дѣлятся на двѣ группы: одни, имѣющія полныя правительственныя права какъ для учащихъ, такъ и для учащихся, за рѣдкимъ счастливымъ исключеніемъ, похожи на казенныя школы; другія, безъ правъ, носятъ крайне смѣшанный характеръ.

Частная гимназія, въ которую я былъ приглашенъ инспекторомъ, была безъ правительственныхъ правъ. Не смотря на то, что она открылась въ январѣ, въ два отдѣленія приготовительнаго класса и въ четыре основныхъ поступило около 360 мальчиковъ, большинство которыхъ были евреи. Ввиду многихъ соображеній, педагогическій персоналъ нашелъ возможнымъ быть не особенно строгимъ при пріемѣ учениковъ и мало обращалъ вниманія на возрастъ поступающихъ. Явленіе съ виду непедагогичное, но вполнѣ допустимое при тѣхъ условіяхъ, въ какихъ существуетъ еврейское населеніе по отношенію къ вопросу образованія. Стѣсненные процентомъ для поступленія въ казенныя учебныя заведенія, дѣти и еврейскіе юноши изъ года въ годъ держатъ экзамены, тщетно пытаясь попасть въ конкурсъ на имѣющіяся для евреевъ свободныя вакансіи. Эти несчастные «мученики науки» носятъ и въ общежитіи названіе «экстерновъ», и на вопросъ, чѣмъ они занимаются, отвѣчаютъ: «экстерничаемъ».

Въ южныхъ городахъ Россіи такихъ «экстерновъ» имѣется очень большое количество, и они не мало доставляютъ доходу преподавателямъ казенныхъ учебныхъ заведеній…

Въ погонѣ за образованіемъ и дипломомъ, этими пасынками Россіи много и часто тратятся безполезно энергія, здоровье и деньги. Нужно только удивляться настойчивости и терпѣнію еврейскихъ юношей…

Узнавъ, что открывается новая гимназія, экстерны понаѣхали къ намъ со всѣхъ сторонъ, и многіе изъ нихъ поступили въ IV классъ даже съ казеннымъ свидѣтельствомъ за пять классовъ. Въ IV классъ поступили также окончившіе городскія училища, съ отсрочкой до весны экзаменовъ по латинскому языку и одному изъ новыхъ. Не мало учениковъ перешло изъ торговыхъ школъ и коммерческихъ училищъ. Такимъ образомъ, составъ учениковъ былъ крайне разнообразенъ по возрасту и по своимъ познаніямъ. Въ виду громаднаго наплыва пришлось открыть параллельные классы, но и то въ одномъ IV-омъ было болѣе пятидесяти, въ другомъ болѣе сорока.

Первое засѣданіе педагогическаго совѣта было посвящено выработкѣ системы учебно-воспитательнаго дѣла. Я не буду о ней распространяться, скажу только, что она была близка къ той, какая практиковалась въ С--ой торговой школѣ.

Небольшая сплоченная группа преподавателей, въ которую между прочимъ вошли мои С--іе товарищи А. Р. Д--гъ и В. А. В--ій, вмѣстѣ со мной мечтали осуществить попытку созданія новой школы Къ несчастью, мы не расчитали своихъ силъ, и не приняли во вниманіе всѣхъ тѣхъ условій, въ какихъ существуютъ частныя учебныя заведенія. Помимо бюрократическаго давленія сверху, которое олицетворялось въ директорѣ народныхъ училищъ, крайнемъ реакціонерѣ и юдофобѣ, намъ пришлось столкнуться съ безпринципностью большинства нашихъ сослуживцевъ, по виду только принявшихъ выработанную нами учебно-воспитательную систему. Кромѣ того, и нашъ молодой директоръ, хотя и былъ преисполненъ благихъ намѣреній, особенно въ первое время, не имѣлъ опредѣленныхъ педагогическихъ убѣжденій и держался крайне неустойчиво и непослѣдовательно, легко подпадая подъ вліяніе отдѣльныхъ лицъ. Въ отношеніи къ ученикамъ нѣкоторые преподаватели вели себя очень неровно и были очень непослѣдовательны въ своихъ дѣйствіяхъ, а иногда допускали крупныя ошибки, рѣзко противорѣчащія принципамъ новой школы. Такъ какъ такихъ преподавателей было большинство, то, конечно, создалась крайне ненормальная и неопредѣленная атмосфера. Учениками это чувствовалось; они нервничали и иногда въ рѣзкой формѣ выражали свое недовольство. Начались различныя недоразумѣнія, произошло нѣсколько столкновеній съ учителями. Наша сплоченная группа, заслужившая довѣріе и уваженіе учащихся, съ трудомъ сдерживала все развивающееся протестующее настроеніе учащихся. Наконецъ, чтобы выяснить положеніе вещей, мы нашли полезнымъ переговорить съ учениками старшаго класса, назначивъ особое на то засѣданіе.

На этомъ засѣданіи ученики IV класса опредѣленно заявили намъ слѣдующее:

— Нѣкоторые изъ васъ, господа преподаватели, пытаются осуществить созданіе новой школы. Но, къ несчастью, это невозможно, принимая во вниманіе многія обстоятельства и причины, а какія — вы сами знаете. А поэтому, чтобы не создавать ложнаго положенія для насъ, не обманывая ни себя ни другихъ, вернитесь къ порядку, который практикуется въ старыхъ школахъ. Выработайте опредѣленныя правила школьной дисциплины, регламентируйте наказанія, которыя полагаются за ихъ нарушеніе, и мы будемъ знать, что намъ дѣлать…

Тяжело и трудно было признать справедливость словъ учащихся, однако они оказались вполнѣ правы, какъ выяснилось изъ дальнѣйшихъ событій.

Вскорѣ послѣ этого собранія, на репетиціи по латинскому языку разыгралась сцена, крайне непріятная по формѣ и глубоко возмутительная по существу.

Предсѣдательствуя въ репетиціонной комиссіи, въ виду отъѣзда изъ города директора, я замѣтилъ, что преподаватель относится весьма неровно къ ученикамъ, давая однимъ легкіе вопросы, а другимъ самые трудные; особенно строго и придирчиво спрашивалъ онъ одного юношу, который и безъ того нервничалъ и волновался. Наконецъ ученикъ со слезами заявилъ:

— Вы потому меня такъ строго спрашиваете, что я отказался съ вами заниматься частнымъ образомъ.

Учитель заторопился отослать его на мѣсто. Вмѣшались другіе ученики и опредѣленно обвинили учителя въ вымогательствѣ, подтверждая свое обвиненіе примѣрами. Растерявшійся учитель былъ не въ состояніи опровергнуть взводимыя на него обвиненія. Продолженіе репетиціи пришлось прекратить. Вслѣдствіе этого скандала собралась наша сплоченная группа, и мы рѣшили, что этотъ учитель, конечно, не можетъ оставаться въ гимназіи. Когда пріѣхалъ директоръ, онъ согласился съ нашимъ рѣшеніемъ, но потомъ… потомъ этотъ учитель остался.

Частныя учебныя заведенія безъ правительственныхъ правъ производятъ только выпускные экзамены на аттестатъ зрѣлости, въ присутствіи назначеннаго отъ министерства депутата. Незадолго до окончанія учебнаго года отъ попечителя округа была получена бумага, предоставлявшая право держать экзамены также за 4 и за 6 классовъ всѣмъ желающимъ, въ присутствіи правительственнаго депутата. Подобное предложеніе являлось въ высшей степени желательнымъ, такъ какъ многимъ учащимся было очень важно имѣть офиціальное свидѣтельство за 4 класса, что даетъ льготу по отбыванію воинской повинности и нѣкоторыя другія.

Вслѣдствіе того, что бумага пришла слишкомъ поздно, кажется, не болѣе десяти юношей заявили желаніе подвергнуться экзамену за 4 класса.

Депутатомъ по всѣмъ предметамъ былъ назначенъ учитель городского училища, человѣкъ со среднимъ образованіемъ. Его положеніе было крайне неловко и неестественно. Случалось, что ученики знали больше его, такъ какъ многіе преподаватели, съ университетскимъ образованіемъ, очень широко вели курсъ своего предмета. Экзаменующіеся ученики прекрасно сдали всѣ экзамены. Вышло только небольшое недоразумѣніе по поводу нетвердаго знанія учениками церковно-славянскаго языка.

Многіе взрослые ученики, познакомившись, по правдѣ сказать, довольно поверхностно, при помощи популярно-написанныхъ брошюрокъ, съ экономически-соціальными и философскими вопросами, съ юношеской самоувѣренностью считали себя вполнѣ «сознательными личностями» и позволяли себѣ довольно рѣзко третировать менѣе развитыхъ, съ ихъ точки зрѣнія, товарищей. Особенно отъ нихъ доставалось ученикамъ, перешедшимъ изъ городского училища. Это были трудолюбивые, усидчивые юноши, серьезно относящіеся къ занятіямъ, простодушные и вдумчивые, но нѣсколько наивные въ вопросахъ «политики».

Не мало труда мнѣ пришлось употребить, доказывая «сознательнымъ» ихъ глубокую неправоту по отношенію къ ихъ менѣе сознательнымъ товарищамъ. Наконецъ, помогла мнѣ репетиція по географіи Россіи. На этой репетиціи выяснилось, что третируемые ученики оказались находчивѣе, глубже въ своихъ знаніяхъ и даже начитаннѣе, чѣмъ ихъ товарищи, знакомые съ экономическими и философскими ученіями. Дѣло дошло даже до того, что, когда я предложилъ вопросъ, какое значеніе имѣло бы для страны, если бы Волга впадала въ Балтійское море, а не въ Каспійское озеро, одинъ изъ «лидеровъ» заявилъ мнѣ, что я ставлю слишкомъ трудные вопросы, которыхъ нѣтъ въ учебникѣ.

Подобныя положенія дали возможность самимъ ученикамъ убѣдиться въсвоей неправотѣ и серьезнѣе взглянуть на вещи. И вотъ въ одинъ прекрасный день болѣе умные и развитые юноши, въ ихъ числѣ и «сознательные», собравшись вмѣстѣ, послѣ долгой и вполнѣ искренней бесѣды, пришли къ слѣдующему заключенію, единодушно принятому всѣми: — «Отсутствіе настоящихъ знаній, имѣющіяся же по нѣкоторымъ вопросамъ крайне поверхностныя, отнюдь не даютъ права считать себя близкими къ той или другой политической партіи. Необходимы знанія и общее развитіе. Болѣе сознательные товарищи должны помогать менѣе сознательнымъ, не возстановляя ихъ противъ себя».

Присутствуя, по приглашенію учениковъ, на этомъ собраніи, но не принимая въ немъ никакого активнаго участія, я былъ глубоко пораженъ искренностью и серьезностью юношей. Мнѣ было ясно, что не безъ нравственной борьбы и нѣкоторыхъ усилій воли далось моимъ воспитанникамъ подобное рѣшеніе. Они стали на правильный путь и, вмѣсто поверхностнаго чтенія, принялись за серьезное изученіе политической экономіи, соціологіи и біологіи.

Я не буду передавать дальнѣйшихъ своихъ воспоминаній, связанныхъ съ моей педагогической дѣятельностью въ этой частной гимназіи. Здѣсь, какъ и раньше, я получалъ громадное наслажденіе въ единеніи съ учащимися и много непріятностей со стороны той педагогической среды, въ которой волей-неволей приходилось пребывать.

XXI.
Несостоятельность буржуазной школы.

Теперь я позволю себѣ остановиться на выясненіи вообще положенія частныхъ учебныхъ заведеній и близкихъ къ нимъ по духу коммерческихъ училищъ.

Частныя учебныя заведенія въ большинствѣ случаевъ носятъ чисто предпринимательскій характеръ, а потому по существу не могутъ быть не буржуазны. Съ коммерческими училищами ихъ роднитъ высокая плата за право ученія, реклама и погоня за популярностью, обстановочность и несоотвѣтствіе между словомъ и дѣломъ. Къ этимъ обычнымъ недостаткамъ буржуазной школы присоединяется еще эксплоатація учительскаго труда. Предприниматели, они-жѣ директора и начальницы, обыкновенно ради рекламы приглашаютъ на небольшое количество уроковъ за высокую плату одного-двухъ популярныхъ въ городѣ педагоговъ^[10]; остальнымъ же предподавателямъ платятъ ничтожное вознагражденіе, часто въ размѣрѣ 25 рублей за годовой урокъ.

А между тѣмъ доходъ, получаемый предпринимателями съ гимназій, довольно значительный. Чтобы не быть голословнымъ, я позволю себѣ представить слѣдующія данныя.

Средняя минимальная годовая плата за каждаго ученика равна 110 рублямъ^[11]. слѣдовательно съ каждаго класса, считая нормально по сорока учениковъ, получается 4400 рублей валового доходу. Максимальное количество уроковъ въ недѣлю 30; оплачивая ихъ въ среднемъ по 60 рублей, получимъ расходъ на преподаваніе въ каждомъ классѣ въ 1800 рублей; 1200 рублей на каждый классъ — будемъ считать прочіе расходы: по зданію, оборудованію мебелью, канцеляріи, администраціи и т. под. Итого мы получимъ 3000 рублей расходу на классъ при самой высокой расцѣнкѣ. Такимъ образомъ, съ каждаго класса въ годъ получается чистаго дохода около 1400 руб.

Въ первые годы своего существованія, частныя учебныя заведенія, въ цѣляхъ привлеченія большаго количества потребителей-плательщиковъ, т. е. учащихся, окутываютъ свои меркантильные расчеты туманнымъ флеромъ идейности, для чего расширяютъ, напримѣръ, учебныя программы, вводятъ новые методы, приглашаютъ популярныхъ педагоговъ и т. под. Но, когда комплектъ учащихся дѣлается полнымъ, и есть даже въ запасѣ кандидаты, картина рѣзко мѣняется, — идейность куда-то исчезаетъ, а на божій свѣтъ появляется ничѣмъ не прикрытое хищное лицо предпринимателя, одна забота котораго какъ бы побольше поживиться и не разгнѣвать высшаго начальства…

Теперь перейдемъ къ положенію коммерческихъ учебныхъ заведеній, столь любезныхъ одно время либеральному сердцу обывателя.

Въ свое время была указала широта замысла при созданіи коммерческихъ училищъ въ отношеніи постановки учебно-воспитательнаго дѣла. Оставалось только правильно воспитывать и учить дѣтей. Казалось, для этого имѣются въ распоряженіи всѣ средства и данныя. Буржуазія не поскупилась для своихъ школъ, размахнулась вовсю, чисто по-купечески…

Однако на дѣлѣ вышло совсѣмъ иное. Упованія, возлагаемыя на коммерческія училища, совершенно не оправдались. Фактическіе хозяева коммерческихъ училищъ, торгово-промышленное сословіе все болѣе и болѣе дѣлается недовольнымъ своими школами. Уже первые выпуски учениковъ обнаруживаютъ отсутствіе серьезныхъ практическихъ и профессіональныхъ знаній, а имѣющіяся общія теоретическія знанія носятъ крайне дилетантскій характеръ.

Несостоятельность буржуазной школы замѣчается и въ Западной Европѣ. Молодые люди, какъ свидѣтельствуетъ о томъ французская и нѣмецкая спеціальная литература, въ большинствѣ случаевъ не отличаются ни физическимъ здоровьемъ, ни твердыми познаніями, ни особеннымъ умѣніемъ работъ энергично и самостоятельно. Но въ Западной Европѣ, гдѣ буржуазія вполнѣ самоопредѣлилась, гдѣ господствуетъ ея идеологія, причины упадка и несостоятельности школы всецѣло зависятъ отъ тѣхъ узко-классовыхъ требованій, которыя предъявляетъ буржуазія вообще къ жизни и къ школѣ въ частности. Конечно, отчасти тѣ же причины имѣются и у насъ. Но къ нимъ присоединяются еще нѣкоторыя своеобразныя условія. Постараемся въ нихъ разобраться.

Требованія къ своей школѣ со стороны торгово-промышленнаго сословія вполнѣ опредѣленны: ему нужно здоровыхъ физически помощниковъ-сыновей, обладающихъ практическими и профессіональными знаніями на основѣ общаго образованія для улучшенія и расширенія торгово-промышленныхъ предпріятій и усиленія вліянія своего сословія. Къ несчастью русской буржуазіи, она не могла обойтись своими силами — для этого она слишкомъ малограмотна и несвѣдуща въ дѣлѣ образованія. Ей пришлось обратиться за помощью къ интеллигенціи, мечтающей отнюдь не о профессіональномъ образованіи, но объ общемъ и, главнымъ образомъ, о распространеніи гуманитарныхъ наукъ. Результатомъ такого положенія вещей получилось, такъ сказать, вредная для основательныхъ знаній учащихся «многопредметность». Въ самомъ дѣлѣ, какихъ только наукъ нѣтъ въ коммерческихъ училищахъ! И біологическія, и математическія, и экономическія, и гуманитарныя, и профессіональныя (коммерческія знанія), и даже латинскій языкъ! И на все это только семь лѣтъ…

Помимо многопредметности, есть еще второе условіе, вредно отражающееся на положеніи дѣла. Коммерческія учебныя заведенія не принадлежатъ всецѣло буржуазіи. Бюрократія въ лицѣ м-ства финансовъ, а теперь торговли и промышленности, не желая нарушать общую правительственную политику, оставила за собою право вѣдать и контролировать учебно-воспитательную сторону училищъ. Утвержденіе членовъ попечительнаго совѣта, а также директора и учителей производится учебнымъ отдѣломъ. Такимъ образомъ, служебный персоналъ заведеній, обладая правами и преимуществами государственной службы, зависитъ и отъ торгово-промышленнаго общества, которое платитъ ему жалованіе и даетъ денежныя награды, и отъ министерства, вѣдающаго правоспособность своихъ чиновниковъ, ихъ чинопроизводство и присужденіе къ орденамъ. Положеніе получается крайне двойственное, что, конечно, не можетъ не отражаться на внутренней жизни школы. Съ одной стороны, желанія и требованія буржуазіи, часто либеральныя, съ другой — бюрократическія тенденціи и самовластіе. Происходятъ нерѣдко конфликты между попечительными совѣтами и учебнымъ отдѣломъ, и директорамъ надо быть большими дипломатами, чтобы, безъ ущерба для себя, ловко лавировать между этими Сциллой и Харибдой, хозяйскаго желанія и бюрократическаго формализма. Скверно, говорятъ, сидѣть между двумя стульями, положеніе же директоровъ коммерческихъ училищъ еще трагичнѣе — они сидятъ между четырмя — какъ это ни кажется физически невозможнымъ: къ двумъ прежнимъ добавляются еще педагогическій комитетъ и родители.

Педагогическій комитетъ мечтаетъ объ автономіи и ведетъ борьбу съ директорами за свои права. Почти въ каждомъ училищѣ происходятъ нелады между директоромъ и учителями, что не мѣшаетъ однако имъ вмѣстѣ дружно кушать буржуазный пирожокъ. Родители требуютъ исполненія тѣхъ многочисленныхъ и хорошихъ обѣщаній, которыя имъ посулила при открытіи новая школа. Попечительный совѣтъ, затративъ вначалѣ слишкомъ много денегъ, дѣлается экономнѣе, все меньше и меньше даетъ средствъ на расширеніе дѣла. А бюрократія продолжаетъ бомбардировать школу новыми и новыми циркулярами, «запрещающими и отмѣняющими».

При Витте положеніе вещей еще было сносно. Но въ послѣднее время у коммерческихъ училищъ постепенно отнимаются прежнія вольности, и они все болѣе и болѣе начинаютъ приближаться къ казеннымъ учебнымъ заведеніямъ.

Однако названіе «буржуазная школа», примѣняемое къ коммерческимъ училищамъ, пока является вполнѣ умѣстнымъ и характернымъ въ отличіе отъ феодально-бюрократической школы, каковы господствующія правительственныя среднеучебныя заведенія.

Организованныя на средство буржуазіи для удовлетворенія ея образовательныхъ потребностей, коммерческія училища, при очень высокой платѣ за право ученія, въ силу устава даютъ право и возможность главнымъ образомъ обучаться дѣтямъ торгово-промышленнаго сословія. Тогда какъ въ казенныя гимназіи по преимуществу принимаются дѣти дворянъ и чиновниковъ.

Очень типично для коммерческихъ училищъ, когда, вслѣдствіе большого наплыва поступающихъ, училищная администрація отдаетъ предпочтеніе при пріемѣ тѣмъ дѣтямъ, родители которыхъ вносятъ крупныя пожертвованія на постройку₎ напримѣръ, церкви, организацію училищной библіотеки и т. под. Явленіе настолько обычное, какъ обычно для гимназіи дѣлать предпочтеніе дворянскому сыну передъ разночинцемъ, что даже никого не удивляетъ и отнюдь не считается предосудительнымъ.

Буржуазія привыкла покупать блага жизни, не задаваясь совершенно вопросами справедливости.

XXII.
«Педагоги». Жертвы вечернія.

Существуетъ одинъ анекдотъ. Какой-то очень толстый господинъ сидѣлъ въ гостиной, ожидая выхода хозяйки дома. Маленькая дѣвочка стояла въ дверяхъ и внимательно смотрѣла на него. Наконецъ, очевидно, глубоко пораженная его неестественной полнотой, не выдержала и спросила:

— Скажите, вы — человѣкъ или нарочно?

Когда мнѣ приходится говорить о русскихъ педагогахъ, мнѣ всегда вспоминается этотъ апухтинскій анекдотъ, и я невольно ставлю вопросъ:

— Что наши педагоги — дѣйствительно педагоги или нарочно?

Спѣшу оговориться. Это относится всецѣло къ преподавателямъ средне-учебныхъ заведеній. Къ народнымъ учителямъ я чувствую глубокое уваженіе и только удивляюсь тому, какимъ образомъ они сохраняютъ свою идейность и стойкость, работая въ атмосферѣ тяжелаго гнета и дикаго произвола. Вообще употребляя слово педагогъ, я исключительно отношу его къ чиновникамъ сословно-бюрократической или буржуазной школы…

Въ одномъ мѣстѣ своихъ сочиненій Пироговъ говоритъ:

«Чтобы сдѣлать школу хорошей, нужно дѣйствовать не врозь и не порознь, а общими силами, а чтобы дѣйствовать общими силами, нужно имѣть и общія убѣжденія. А гдѣ ихъ взять? Словъ, сколько угодно, а убѣжденій — дѣло иное»!

Давно это было сказано, а между тѣмъ большинство педагоговъ, даже засѣдающіе въ одномъ педагогическомъ совѣтѣ, не только не объединены общими педагогическими убѣжденіями, но и вообще не имѣютъ никакихъ убѣжденій. Они легче, чѣмъ какіе-либо иные профессіоналы, примѣняются къ мѣсту и моменту. Они служатъ, и служатъ не дѣлу, а лицамъ.

Сплошь и рядомъ преподаватель, занимающійся одновременно въ нѣсколькихъ учебныхъ заведеніяхъ съ различными учебно-воспитательными системами, въ одномъ ставитъ единицы и двойки и оставляетъ дѣтей «безъ обѣда», въ другомъ либеральничаетъ съ учащимися и въ томъ и въ иномъ случаѣ только старается угодить начальству. Этихъ хамелемоновъ чрезвычайно много, и они въ высшей степени развращающе дѣйствуютъ на дѣтей и на свою среду. Въ самомъ дѣлѣ, нѣтъ ничего вреднѣе, когда человѣкъ берется учить другихъ, самъ не зная, какъ учить и чему учить, а тѣмъ болѣе, когда осмѣливается еще и воспитывать. Я не отдѣляю обязанности учителя отъ воспитателя, да мнѣ кажется, что этого и нельзя сдѣлать. Слѣдовательно вліяніе такихъ педагоговъ-хамелеоновъ пагубно на дѣтей и въ моральномъ и умственномъ отношеніи.

Кто идетъ въ учителя? Что побуждаетъ нѣкоторыхъ людей дѣлаться педагогами?

Чрезвычайно трудно дать точные и опредѣленные отвѣты на эти вопросы. Я позволю себѣ высказать только нѣкоторыя соображенія, вынесенныя мною изъ личнаго опыта и на основаніи наблюденій. Однако постараюсь, чтобы производимый анализъ по возможности былъ объективнѣе.

Экономическій факторъ, который еще по мнѣнію Писарева заставлялъ итти въ учителя самыхъ бѣдныхъ и самыхъ бездарныхъ, вообще играетъ большую роль въ выборѣ той или иной профессіи, въ частности въ выборѣ карьеры педагога имѣетъ доминирующее значеніе.

О какомъ-либо призваніи не можетъ быть и рѣчи.

Педагоги, избравшіе свою дѣятельность изъ экономическихъ расчетовъ, носятъ крайне опредѣленный характеръ. Это службисты-чиновники, ремесленники педагогическаго дѣла, люди 20-го числа, точные и ретивые исполнители воли своего начальства, приказанія котораго и являются, собственно говоря, ихъ педагогическими убѣжденіями. Болѣе умные и честолюбивые изъ нихъ — черствые карьеристы, будущіе-инспектора, директора, ревизоры, съ «Аннами» на шеѣ и капиталами въ банкѣ. Школа для нихъ является средствомъ личнаго благополучія. Сегодня сердечное попеченіе — прекрасно. Завтра прикажутъ драть — великолѣпно. «Нанялся — продался»…

Менѣе честолюбивые — добросовѣстные, но бездарные труженики, вся сѣренькая жизнь которыхъ проходитъ въ исправленіи тетрадей и выставленіи отмѣтокъ. Они мало замѣтны, а потому менѣе вредны. Это что-то вродѣ добавочной мебели къ школьной обстановкѣ.

Помимо экономическаго фактора въ выборѣ службы часто имѣетъ мѣсто случай. Это особенно характерно для Россіи. Наблюдательный Чеховъ удачно подмѣтилъ это явленіе, которое часто служитъ причиной обывательскаго трагизма. Этотъ факторъ чаще играетъ роль въ жизни людей легкомысленныхъ и слабохарактерныхъ, которыхъ впослѣдствіи «заѣдаетъ среда».

Я знаю учителя, сына жандармскаго полковника, которому по окончанію университета не хотѣлось отбывать воинскую повинность. Директоръ гимназіи любезно предложилъ ему зачислиться въ училищный штатъ класснымъ надзирателемъ, а затѣмъ далъ ему и уроки. Не имѣя никакой склонности къ учительству, этотъ господинъ тянетъ свою лямку изъ года въ годъ, и можно легко представить какой онъ педагогъ, принявъ въ соображеніе условія наслѣдственности и выбора карьеры.

Молодые люди, окончившіе университетъ, иногда совершенно не думая быть педагогами и сохраняя къ этой дѣятельности отвращеніе еще съ дѣтскихъ лѣтъ, часто неожиданно для самихъ себя становятся ими. Случайно въ томъ городѣ, куда пріѣхали они къ роднымъ на отдыхъ послѣ государственныхъ экзаменовъ, въ какомъ-либо училищѣ открылась свободная вакансія преподавателя. Родные и знакомые убѣждаютъ молодого человѣка, у котораго, по правдѣ сказать, нѣтъ пока никакихъ опредѣленныхъ желаній, сдѣлаться учителемъ. И онъ дѣлается такъ, знаете, вдругъ, какъ бываетъ съ Хлестаковыми.

О какомъ-либо призваніи и педагогическихъ убѣжденіяхъ у этихъ легкомысленныхъ людей, конечно, тоже не можетъ быть рѣчи. И вотъ создается педагогическая поговорка: «пять лѣтъ учимся, пять лѣтъ учимъ, пять лѣтъ мучимся, пять лѣтъ мучимъ».

Вѣрнѣе, одна сплошная мука для бѣдныхъ учащихся!..

Въ отличіе отъ первой категоріи педагоги послучаю, или педагоги легкомысленные не трудно опредѣляются своими дѣйствіями. Они правда, не формалисты, какъ первые, педантизма у нихъ нѣтъ; къ своимъ обязанностямъ они относятся спустя рукава, часто манкируютъ уроками, не возвращаютъ ученическихъ работъ, взятыхъ на домъ; съ учащимися держится очень неровно — то снисходительны и добры, то взыскательны и придирчивы. При случаѣ они бросаютъ учительство и переходятъ на другую болѣе выгодную въ матеріальномъ отношеніи службу, если съ ихъ стороны на то не требуется ни усилій ни хлопотъ. Съ учрежденіемъ винной монополіи и института земскихъ начальниковъ, многіе педагоги перешли въ акцизъ и въ «земскіе»…

Есть и такіе педагоги, которые, при отсутствіи какихъ-либо способностей и талантовъ, по характеру своему крайне тщеславны, властолюбивы, деспотичны. Они избираютъ себѣ педагогическую дѣятельность, потому что она болѣе другихъ даетъ имъ возможность проявлять безнаказанно свою мелкую натуру и удовлетворять низкимъ потребностямъ себялюбія. Такіе еще хуже другихъ.

Если первые вредны вслѣдствіе отсутствія убѣжденій, то эти послѣдніе опасны безсмысленной жестокостью полусумасшедшихъ палачей и тюремщиковъ. Тѣ дѣлаются педагогами изъ расчета или по легкомыслію, а эти какъ бы по призванію, съ опредѣленной цѣлью властвовать хотя бы среди маленькихъ дѣтей и беззащитныхъ юношей. Они то и являются авторами громаднаго количества различныхъ правилъ и параграфовъ, запрещающихъ одно, не разрѣшающихъ другое, крѣпкими цѣпями формализма сковывающихъ самое незначительное проявленіе самостоятельности ребенка.

Извѣстное педагогическое положеніе, «что не разрѣшено, то запрещено», является результатомъ «творчества» этихъ злостныхъ людишекъ.

Вся ихъ ничтожная жизнь посвящена притѣсненію и угнетенію слабыхъ: въ школѣ — учащихся, дома — членовъ семьи и вообще всѣхъ, кто отъ нихъ зависитъ. Типъ этотъ въ высшей степени противенъ и подлъ. Они нелюбимы даже своими сослуживцами; ихъ избѣгаютъ и боятся, такъ какъ они способны доносить, шпіонить и дѣлать всякую мерзость, когда имѣютъ на то возможность. И какъ они трусливо гадки, когда имъ приходится наталкиваться на противодѣйствіе.

Однажды я ѣхалъ со своимъ товарищемъ, военнымъ врачемъ, по Финляндской желѣзной дорогѣ. У окна на одномѣстной скамейкѣ сидѣла немолодая, печальная женщина, съ дѣвочкой лѣтъ шести. Противъ нея — господинъ въ фуражкѣ министерства народнаго просвѣщенія, желчнаго вида, съ колючими, надменными глазками. Щека у него была подвязана; очевидно, болѣли зубы. Маленькая дѣвочка, какъ и подобаетъ ребенку, все время вскакивала, смотрѣла въ окошко, обращалась къ матери съ вопросами. Господинъ то-и-дѣло шипѣлъ на нее и даже, незамѣтно для другихъ, нѣсколько разъ ущипнулъ. Дѣвочка стихала, прижимаясь къ матери, но ребяческое любопытство брало верхъ, и она опять вскакивала и подбѣгала къ окну. Господинъ на нѣсколько минутъ вышелъ изъ вагона. Женщина обратилась къ намъ:

— Братецъ мой, учитель гимназіи. Ужъ извините, тяжелый человѣкъ!

Педагогъ возвратился. Не прошло и нѣсколько минутъ, какъ онъ вдругъ, странно взвизгнувъ, съ розмаху ударилъ дѣвочку по щекѣ. Дѣвочка пошатнулась, стукнулась головкой о стѣнку вагона и заплакала горькими слезами, прижавшись къ матери.

— Какое безобразіе! — сорвалось у меня.

Мой товарищъ молча плюнулъ на полъ.

— Чѣмъ ругаться, — обратился къ намъ педагогъ, — вы бы лучше посовѣтовали мнѣ что-нибудь отъ зубной боли. Вы, кажется, врачъ? — спросилъ онъ моего товарища.

— Пойдемте на площадку, я васъ полѣчу, — хмуро бросилъ докторъ и поднялся со скамейки.

Почти сейчасъ же товарищъ возвратился. Лицо его было красное, но веселое. Вслѣдъ за нимъ, какъ побитая собаченка, съежившись, бочкомъ на свое мѣсто пробрался педагогъ.

Вскорѣ мы сошли съ поѣзда на станцію.

— Что ты сдѣлалъ этому «преподѣ»? — спросилъ я товарища.

— А вотъ угадай! — отвѣтилъ онъ и широко улыбнулся…

Конечно, есть люди желчные, раздражительные, нервные, но странное дѣло, они обыкновенно раздражаются, бываютъ не сдержанны и деспотичны съ людьми подчиненными, отъ нихъ какимъ-либо образомъ зависящими, всегда съ дѣтьми, домашними, прислугой, рѣдко съ равными и почти никогда съ тѣми, отъ которыхъ зависятъ сами. Явленіе это крайне распространенное, и мы легко привыкаемъ къ нему, а между тѣмъ это явленіе само по себѣ страшно возмутительное, оскорбляющее и унижающее человѣческую личность. Чаще всего съ нимъ приходится сталкиваться бѣднымъ дѣтямъ въ школѣ, вслѣдствіе своей безпомощности и беззащитности.

На этой почвѣ разыгрывается очень много кровавыхъ драмъ. Я знаю случай, когда ученикъ II класса, мальчикъ одиннадцати лѣтъ, очень кроткій и добрый, доведенный придирками и гоненіями одного педагога до бѣшенства, кинулся на него съ перочиннымъ ножомъ, а другой мальчикъ-еврей не вынесъ притѣсненій и повѣсился на чердакѣ.

Вотъ нѣсколько случайныхъ газетныхъ сообщеній:

"11-го мая прошлаго года повѣсился^[12] воспитанникъ V класса урюпинскаго реальнаго училища Алексѣй Масленниковъ. Покойный оставилъ записку, въ которой виновникомъ его смерти называетъ директора.

«Въ г. Азовѣ 29 августа прошлаго года отравилась карболовой кислотой ученица Ш кл. мѣстной гимназіи Жолткевичъ, которой были назначены послѣ каникулъ переэкзаменовки по русскому яз. и закону Божію. По первому предмету дѣвочка экзаменъ выдержала, отвѣтомъ же по закону божію законоучитель о. Петръ Павловъ не удовлетворился и поставилъ ей двойку. Покойной грозила неизбѣжность оставленія въ третьемъ классѣ на второй годъ и неосвобожденіе отъ платы, а дома у нея была мать вдова и семь душъ братьевъ и сестеръ почти безъ всякихъ средствъ къ существованію».

«Изъ Устюжипы сообщаютъ, что тамъ въ началѣ ноября прошлаго года утопилась въ рѣкѣ гимназистка 7-го класса Мясникова изъ-за двойки по исторіи. Конечно роковой двойкѣ предшествовали другія мелочи, въ общемъ сложившіяся въ драму неустойчивой едва расцвѣтающей молодой души. Не надо забывать, въ какое тревожное и нервное время мы живемъ. Сухое формальное отношеніе начальства къ учащимся въ томъ возрастѣ, когда душа въ особенности становится воспріимчивой къ обиднымъ мелочамъ, сыграла не малую ноль въ смерти Мясниковой».

«Пансіонерка Новочеркасскаго института Марія Денисова выбросилась изъ форточки четвертаго этажа вслѣдствіе грубаго обращенія. Она была напрасно обвинена начальницей и классной дамой въ кражѣ 5 рублей».

"26-го октября 1908 года въ городѣ Оренбургѣ выстрѣломъ изъ ружья картечью покончилъ съ собой ученикъ 6-го класса мѣстной гимназіи Бѣлавинъ. Послѣдними словами умирающаго мальчика были: «Вотъ вамъ двойка за поведеніе».

"Въ декабрѣ застрѣлился гимназистъ з-то класса Екатеринбургской гимназіи Гудимовъ. Онъ оставилъ записку: «Жизнь слишкомъ тяжела».

«28-го октября въ таганрогской женской гимназіи на урокѣ закона Божія отравилась ученица 5-го класса Савельева».

«Въ Керчи застрѣлился гимназистъ 8-го класса Станиславскій. Нѣсколько дней тому назадъ гимназисты на бульварѣ своевременно спасли другого ученика 8-го кл., пытавшагося отравиться».

«Въ первыхъ числахъ ноября въ Харьковѣ выстрѣломъ изъ револьвера покончилъ самоубійствомъ ученикъ реальнаго училища С. Парфеновъ».

«Въ Екатеринодарѣ въ городскомъ саду застрѣлился гимназистъ 6-го класса Соколовъ, не выдержавшій переэкзаменовки».

«Въ Кіевѣ застрѣлился сынъ коменданта мѣстной крѣпости гимназистъ Б. Медеръ».

«Въ Полтавѣ покончила самоубійствомъ гимназистка Вольковичъ».

«Въ Новгородѣ во время молитвы застрѣлился ученикъ 4-го класса Горбачекъ».

«Въ маѣ 1908 года въ Саратовѣ покончилъ жизнь самоубійствомъ ученикъ 5-го кл. гимназіи Розановъ».

Мы могли бы привести еще не одинъ десятокъ подобныхъ трагическихъ случаевъ, извѣстныхъ каждому изъ насъ. А сколько ихъ скрыто въ каменныхъ стѣнахъ учебныхъ заведеній, трудно сказать! Будущій историкъ школьнаго дѣла въ Россіи отведетъ имъ не одну страницу, залитую дѣтской невинной кровью…

А посмотримъ теперь, какъ реагируетъ высшее начальство на эти школьныя драмы, Производитъ ли оно разслѣдованіе, устраняетъ ли истинныхъ виновниковъ «добровольной» смерти дѣтей и юношей? Нѣтъ. Въ большинствѣ случаевъ дѣло ограничивается циркулярами.

Вотъ прекрасный образчикъ начальнической заботливости для устраненія причинъ самоубійствъ: «Весной текущаго года произошелъ слѣдующій случай. Ученикъ одного изъ городскихъ училищъ, имѣвшій нѣсколько неудовлетворительныхъ годовыхъ отмѣтокъ, но надѣявшійся на допущеніе его къ испытаніямъ, узнавъ наканунѣ экзаменовъ, что онъ къ нимъ не допущенъ по постановленію педагогическаго совѣта, покончилъ жизнь самоубійствомъ. Объясняя случай этотъ главнымъ образомъ неожиданностью извѣстія о недопущеніи къ экзамену, попечитель одесскаго учебнаго округа циркуляромъ отъ 3 іюля предложилъ учебному начальству принять мѣры къ тому, чтобы ученикамъ заранѣе сообщалось о томъ, что, при извѣстномъ низкомъ уровнѣ успѣховъ, они могутъ быть не допущены къ экзаменамъ»^[13].

Неужели такъ трудно понять, что дѣло здѣсь вовсе не въ томъ, когда ученикъ узналъ тяжелую вѣсть и даже, пожалуй, не въ экзаменаціонной системѣ, а въ той общей атмосферѣ черстваго формализма, гнета и произвола, въ той атмосферѣ казенщины, какая господствуетъ въ нашихъ школахъ.

Почему исключительно рѣдки самоубійства дѣтей, теряющихъ мать, отца, любимаго брата, сестру? Да потому, что они въ семьѣ, ихъ окружаетъ любовная обстановка, и какое бы несчастье съ ними ни случилось, надъ ними не злорадствуютъ, не травятъ, не мучаютъ.

Сколько разъ мнѣ приходилось видѣть оставляемыхъ на второй годъ учениковъ, видѣть ихъ слезы и слышать отъ нихъ, что они хотятъ умереть, но слава Богу, всѣ они остались живы, ибо во-время было оказано сочувствіе, моральная поддержка. Достаточно двухъ-трехъ ласковыхъ словъ — дѣтское сердце отходчиво, молодое горе забывчиво…

XXIII.
«Либеральные педагоги».

Въ послѣднее время сталъ широко распространяться особый типъ, такъ сказать, «либеральныхъ педагоговъ».

Большинство ихъ состоятъ преподавателями буржуазной школы, коммерческихъ училищъ, а также близкихъ къ нимъ по духу, частныхъ учебныхъ заведеній.

Эгоизмъ и педагогическое лицемѣріе, погоня за популярностью и рекламой, сантиментальность и цинизмъ являются характерными признаками и неотъемлемыми качествами, «либеральныхъ педагоговъ».

Я знаю одну изъ лучшихъ частныхъ женскихъ гимназій въ Россіи, какъ по составу преподавателей, такъ и по принципамъ, положеннымъ въ основу дѣла. И что же? Тамъ преподаватели увлекаются, такъ называемыми, групповыми занятіями не въ видѣ выбора отдѣльныхъ ученицъ для занятія съ ними на дому въ свободное время, а въ урочные часы, при чемъ изъ всего класса, т. е. въ среднемъ изъ 40 ученицъ, исключительное вниманіе преподавателя обращено на небольшую группу, человѣкъ въ 8—10. Выражается это, напримѣръ, такъ. Преподаватель словесности говоритъ съ группой объ Ибсеновскомъ Брандтѣ, тогда какъ большинство класса плохо знакомо даже съ Гоголемъ. Учитель исторіи ведетъ занятія съ нѣсколькими ученицами по Ключевскому, крайне опрометчиво гордясь ихъ знаніями и интересомъ къ предмету, вмѣстѣ съ тѣмъ совершенно не обращаетъ вниманія на весь остальной классъ.

Между прочимъ на экзаменѣ географіи въ VII классѣ произошелъ такой эпизодъ; о немъ мнѣ разсказывала сама начальница этой гимназіи. Ученица на вопросъ экзаменатора, что мѣшаетъ судоходству на Волгѣ, отвѣтила:

— Громадное обиліе рыбы.

А на репетиціи по словесности въ той же гимназіи однѣ ученицы свободно говорили объ Ибсенѣ, другія не могли связно изложить содержаніе «Ревизора».

Въ одномъ коммерческомъ училищѣ въ V классѣ есть ученики, которые прекрасно препарируютъ нервную систему лягушки, а большинство ихъ товарищей не знаютъ даже къ какому типу лягушка относится.

Въ погонѣ за открытіемъ среди учащихся талантовъ и для ихъ развитія, что даетъ возможность учителю или администраціи при случаѣ похвастаться, — вотъ, дескать, какіе у насъ есть ученики, — забываются интересы всего класса. Сплошь и рядомъ бываетъ, что училище пріобрѣтаетъ цѣнныя руководства и пособія для развитія способности отдѣльнаго ученика, а необходимыя пособія по какому-нибудь предмету для всего класса часто совершенно отсутствуютъ. На учебныя выставки и въ педагогическіе музеи посылаются работы такихъ избранниковъ, и онѣ ни въ коемъ случаѣ не могутъ дать правильное понятіе объ успѣшности класса.

Сколько разъ мнѣ приходилось слышать иногда даже отъ весьма «идейныхъ» педагоговъ такую фразу:

— Не хотятъ учиться, что же я съ ними возиться буду. Да и скучно все время сидѣть на азбукѣ.

Такіе педагоги совершенно забываютъ, что не для собственнаго удовольствія и развлеченія приходятъ они на уроки, что важнѣе научить тѣхъ, которые не знаютъ, чѣмъ съ небольшой группой увлекаться Брандтомъ или препарировать лягушку. Подобное выдѣленіе и развитіе способностей однихъ въ ущербъ большинства крайне вредно отражается на психологіи учащихся, нарушая единство интересовъ класса, внося разладъ въ товарищескую среду.

Казенная школа, стирая индивидуальность, стре мится къ обезличиванію своихъ воспитанниковъ, такъ какъ сословно-бюрократическому правительству исключительно нужны послушные, исполнительные чиновники. Буржуазіи же выгодны таланты. Въ ея интересахъ поддерживать и развивать индивидуализмъ.

Буржуазія органически не переноситъ развитія коллективнаго самосознанія, а идеаломъ свободной школы именно и должно быть всестороннее развитіе личности учащихся въ гармонической связи съ развитіемъ коллектива.

«Либеральные педагоги» крайне самолюбивы. Выдвигая чужую личность, они свою, конечно, ставятъ очень высоко.

Въ одной частной женской гимназіи въ VII классѣ произошелъ такой случай.

Учителю, поклоннику Ибсеновскаго Брандта, показалось, что одна ученица слишкомъ небрежно поздоровалась при его входѣ въ классъ. Онъ предложилъ ей снова его привѣтствовать. Ученица, естественно, отказалась; классъ ее поддержалъ. Разсерженный педагогъ сейчасъ же ушелъ и заявилъ начальницѣ, что если ученицы не принесутъ ему свои извиненія, то онъ совсѣмъ прекратитъ свои уроки въ гимназіи. Къ несчастью, начальница ничѣмъ не могла успокоить оскорбленное педагогическое самолюбіе и ей пришлось пойти въ классъ, чтобы убѣдить ученицъ въ необходимости извиненія, такъ какъ, говорила она, «трудно сейчасъ найти замѣстителя Леонтію Николаевичу, а нашъ Леонтій Николаевичъ, хотя и бываетъ несправедливъ, зато талантливый преподаватель».

Подобные случаи не единичны, и часто учащимся приходится мириться съ безобразнымъ поведеніемъ своихъ педагоговъ. Періодъ ученическихъ движеній и забастовокъ, а затѣмъ послѣдовавшая за этимъ періодомъ школьная жизнь дали молодежи возможность произвести должную и справедливую оцѣнку своимъ учителямъ. «Либеральные педагоги» за это короткое время прекрасно обрисовались во всемъ своемъ непривлекательномъ и жалкомъ видѣ.

Въ губернской группѣ учительскаго союза города С-ы до 17-го октября состояло членами не болѣе 10 преподавателей среднихъ учебныхъ заведеній. Послѣ 17 октября цифра сразу поднялась до 50; уже въ срединѣ декабря она опять понизилась до 10.

Одинъ директоръ коммерческаго училища, нѣсколько разъ мѣняя свою политическую физіономію, сообразно съ духомъ времени, въ дни свободъ былъ арестованъ. Выпущенный изъ тюрьмы, онъ продолжалъ либеральничать, какъ вдругъ былъ привлеченъ къ судебной отвѣтственности, якобы за принадлежность къ крестьянскому союзу. Однако «либеральный педагогъ» не растерялся; онъ выстроилъ церковь при коммерческомъ училищѣ, которое можетъ считаться по своему возникновенію и составу учениковъ еврейскимъ, и выхлопоталъ Высочайшую Милость училищу называться училищемъ имени Николая II. Конечно, на судѣ онъ былъ оправданъ и, хотя оправданіе, по всѣмъ вѣроятіямъ, не явилось для него неожиданностью, почтенный либералъ набожно сталъ креститься при публикѣ и читать молитву «Спаси, Господи, люди Твоя…»

Одинъ популярный въ свое время среди учащихся преподаватель исторіи сразу потерялъ довѣріе и уваженіе молодежи, когда она узнала, что онъ на одномъ изъ педагогическихъ засѣданій рекомендовалъ обратиться къ содѣйствію полиціи, въ случаѣ возникновенія ученическихъ безпорядковъ.

Въ дни свободъ «либеральные педагоги», правда, принимали нѣкоторое участіе въ общественномъ движеніи, но оно было очень слабо и незамѣтно. Это доказывается небольшимъ числомъ педагоговъ средне-учебныхъ заведеній, пострадавшихъ за свои политическія убѣжденія — такихъ не больше ста на всю Россію. И если мы сравнимъ это число съ количествомъ пострадавшихъ лицъ другихъ профессій, то оно будетъ еще ничтожнѣе. Я не говорю уже о народныхъ учителяхъ, которыхъ 20.000 изъ общаго числа 46.000 потеряли возможность продолжать свою педагогическую дѣятельность за участіе въ политическомъ движеніи. Эта цыфра должна заставить краснѣть гг. «либеральныхъ педагоговъ», и хочется крикнуть имъ словами французскаго поэта Рембо:

«Шапки долой, буржуа, вотъ это Люди стоятъ передъ вами!»

Я не буду говорить о земскихъ врачахъ, адвокатахъ, журналистахъ, которые были арестованы и высылаемы въ очень большомъ количествѣ. Я хочу сравнить этотъ яркій показатель гражданственности педагоговъ съ дѣятельностью такихъ же, какъ они, чиновниковъ, а именно служащихъ почтово-телеграфнаго вѣдомства. Они оказались болѣе мужественны и гражданственны, чѣмъ воспитатели подростающаго поколѣнія…

Снимите шапку и передъ ними, господа педагоги!

Созданіемъ «либеральныхъ педагоговъ» вкупѣ съ нѣкоторыми друзьями просвѣщенія во многихъ городахъ Россіи являются семейно-педагогическіе кружки и педагогическія общества.

Эти просвѣтительныя организаціи влачатъ довольно жалкое существованіе и на свои засѣданія привлекаютъ очень мало публики. Такъ, напримѣръ, въ г. Е--ѣ, при 150 тысячномъ населеніи и при существованіи почти 20 среднихъ учебныхъ заведеній, не считая городскихъ и низшихъ, на собраніи семейно-педагогическаго кружка въ продолженіе послѣднихъ двухъ лѣтъ ни разу не было болѣе ста человѣкъ, а между тѣмъ этотъ кружокъ считается однимъ изъ лучшихъ и энергичныхъ кружковъ Россіи. То же самое явленіе замѣчается и въ другихъ городахъ. Семейно-педагогическіе кружки очень слабо привлекаютъ къ себѣ вниманіе общества. Это было и прежде, и только въ краткій періодъ свободъ засѣданія кружковъ были болѣе многочисленны и оживленны.

При современномъ положеніи школы всѣ просвѣтительныя общества могутъ имѣть только тогда успѣхъ, когда будутъ являться средствомъ въ борьбѣ за ея свободу. Тѣ же цѣли, которыя преслѣдуютъ различныя общества настолько узки и ничтожны на-ряду съ общимъ зломъ, что, конечно, скорѣе должны отталкивать, чѣмъ привлекать массы. Вся ихъ дѣятельность выражается только въ чтеніи различныхъ рефератовъ, позволяющихъ «либеральнымъ педагогамъ» лишній разъ блеснуть своимъ дешевымъ либерализмомъ и опорожнить фонтанъ своего безполезнаго краснорѣчія. И говорятъ же — много и долго, говорятъ, говорятъ…

Конечно, никому и не хочется терять время для толченія воды въ ступѣ, а многочисленные рефераты о различныхъ Элленъ Кей и трогательныя воспоминанія о великихъ могилахъ (когда нѣтъ величія въ живыхъ), помимо того что вызываютъ отвращеніе своей буржуазной сантиментальностью, еще и раздражаютъ абсолютной непригодностью и безполезностью въ условіяхъ переживаемаго нами историческаго момента.

Что тутъ мечтать о «свободномъ вѣкѣ ребенка», говорить слюнявыя и жалкія слова о томъ, чего нѣтъ и быть пока не можетъ, когда ежедневно, ежечасно школьная дѣйствительность преподноситъ намъ самые уродливые, самые ужасные факты.

Вотъ застрѣлился юноша, ученикъ коммерческаго училища, другой кинулся въ Днѣпръ, нашли гдѣ-то на островѣ исчезнувшую за нѣсколько дней до того самоубійцу-гимназистку съ прострѣленной грудью; изъ окна верхняго этажа епархіальнаго училища на камни бросилась дѣвочка^[14], — а въ семейно-педагогическомъ кружкѣ дѣлается сообщеніе о французской буржуазной школѣ.

Директоръ народныхъ училищъ, въ вѣдѣніи котораго находятся частныя гимназіи, въ черносотенномъ азартѣ преслѣдуетъ и изгоняетъ лучшихъ учителей. Гимназія попадаетъ въ руки трусливыхъ безпринципныхъ педагоговъ, которые въ угоду начальства, ломая прежнюю систему, завѣдомо портятъ учениковъ, — а въ семейно-педагогическомъ кружкѣ читается рефератъ о Ведекиндѣ въ связи съ половымъ вопросомъ…

Какое мнѣ дѣло до Элленъ Ней, до Ведекинда, до воспоминаній о покойной начальницѣ казенной гимназіи, когда мой младшій братъ, моя дочь, мой сынъ нравственно и умственно коверкаются педагогами-палачами…

Протестуютъ ли семейно-педагогическія общества противъ введенія экзаменаціонной системы? Раскрываютъ ли они таинственныя причины частаго самоубійства учащихся и пригвождаютъ ли къ позорному столбу современныхъ иродовъ?

Нѣтъ! Страшная дѣйствительность школьной жизни проходитъ мимо нихъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXIV.
Нашъ позоръ.

Въ Одессѣ на вокзалѣ воспитанница одного учебнаго заведенія, молодая дѣвушка, оставила четырехмѣсячнаго ребенка со слѣдующей запиской:

«Я совершенно впала въ немилость передъ Богомъ. Мое крайне-критическое положеніе заставило меня рѣшиться на сей поступокъ. Кормила я его 4 мѣсяца до исхода послѣдней копейки. Зовутъ его Колей, родился онъ 16 февраля 1908 г. Прошу не винить его несчастную мать. Впрочемъ, упомяну нѣсколько словъ еще и о томъ, что я обманута учителемъ^[15], который впослѣдствіи отказался отъ меня. Вообще свойственно учителямъ обманывать своихъ же ученицъ, причемъ и я была жертвой его… Прошу хранить записочку; спустя нѣсколько мѣсяцевъ, когда уже устроюсь, приду за ребенкомъ. Умоляю 1000 разъ добрыхъ людей слѣдить за моимъ несчастнымъ ребенкомъ. Онъ кормится рожкомъ, выпиваетъ одну кварту молока въ сутки, два раза въ день манной каши и утромъ и вечеромъ по два столченныхъ бисквитика. Сама я уже второй день ничего не ѣла. Видѣть же моего ребенка голоднымъ, испытывающимъ тѣ же муки голода, какія испытываю я въ данный моментъ, было бы слишкомъ жестоко, хотя видитъ Богъ, что разлука съ нимъ во сто разъ хуже всякой муки… Оставляю ребенка въ надеждѣ, что добрые люди его сохранятъ: вѣдь ему нужно такъ мало. Спустя нѣсколько мѣсяцевъ приду и возьму моего милаго ребенка.

Буду работать, накоплю необходимыя деньги и выкуплю тебя, мой милый, дорогой Коля. Прости твою маму, повѣрь — она не такая безсердечная, какъ твой отецъ. Коля, сынъ мой, прости, прости»…

Что еще можно прибавить къ этому письму къ этимъ двумъ «столченнымъ бисквитикамъ?» Каждому должна быть понятна та ужасная драма, которую подъ грохотъ поѣздовъ, подъ шумъ многолюднаго вокзала, залитаго электричествомъ, переживала эта полудѣвушка, полуребенокъ, оставляя своего Колю на милость неизвѣстныхъ добрыхъ людей…

«Я обманута учителемъ» — пишетъ ученицамать, — «вообще это свойственно учителямъ обманывать своихъ же ученицъ» — съ грустью прибавляетъ она.

Однако, что это за страшное обвиненіе, брошенное педагогамъ? Можетъ ли это быть, чтобы «вообще учителямъ свойственно было обманывать своихъ же ученицъ?..» Не единичный ли это случай, вродѣ возмутительнаго судебнаго процесса Дюлю, вродѣ дѣла Путвинскаго, или той драмы, которая произошла не такъ еще давно въ Ростовѣ на-Дону, гдѣ учитель соблазнилъ пятиклассницу-гимназистку и, узнавъ, что она беременна, помогъ ей отравиться, или, наконецъ, вродѣ тѣхъ, которыми располагаю я, а можетъ быть, и многіе другіе?

Правда, въ газетахъ подобныя сообщенія бываютъ нечасто, какъ вообще нечасто появляется что-нибудь о внутренней жизни нашей школы. Слишкомъ толсты стѣны, окружающія ее, и не одинъ заборъ циркуляровъ ограждаетъ школу отъ гласности. Однако, это вовсе не является доказательствомъ того, что учителямъ вообще не свойственно обманывать своихъ же ученицъ, скорѣе, наоборотъ…

Однажды, еще студентомъ, проѣзжалъ я черезъ Нижній-Новгородъ. Въ ожиданіи парохода я сидѣлъ въ скверѣ на откосѣ. Подошла какая-то нарядно одѣтая молодая женщина и сѣла рядомъ со мной. По внѣшности въ ней легко было узнать проститутку. Лицо ея мнѣ показалось знакомымъ, но все же я не безъ труда узналъ въ ней подругу дѣтскихъ лѣтъ, гимназистку Надю.

Наша встрѣча была тяжела… Отъ Нади я услышалъ печальную повѣсть. Она была сирота и жила у тетки въ томъ городѣ, гдѣ мы съ ней учились. Учитель словесности, увлекавшій молодежь своимъ краснорѣчіемъ и интересной внѣшностью, обратилъ вниманіе на шестиклассницу-гимназистку. Онъ былъ съ нею ласковъ, снабжалъ ее учебниками и книгами… И вотъ въ одинъ печальный день, когда Надя зашла къ нему на квартиру за какой-то книжкой, онъ, оставивъ ее у себя пить чай, овладѣлъ ею… Потомъ… потомъ Надя забеременѣла, педагогъ исчезъ, переведясь куда-то въ другой городъ. Надѣ съ позоромъ пришлось уйти изъ гимназіи, у тетки жизнь стала невыносимой, она поступила въ какой-то модный магазинъ, а затѣмъ сдѣлалась проституткой…

— И не одна я такая, насъ много бывшихъ ученицъ, обманутыхъ своими учителями, — эту фразу, сказанную мнѣ при прощаніи Надей, я помню до сихъ поръ…

Да, къ сожалѣнію, такіе случаи не единичны. Только невсегда они принимаютъ трагическій оборотъ и дѣлаются достояніемъ гласности.

Положеніе нашихъ дѣвушекъ, тѣмъ болѣе ученицъ, таково, что онѣ, въ большинствѣ случаевъ, готовы перенести какія-угодно страданія и лишенія, только бы скрыть результаты своего печальнаго увлеченія. Педагоги-развратники это прекрасно знаютъ и съ легкимъ сердцемъ пользуются беззащитностью своихъ юныхъ воспитанницъ.

Почти въ каждой женской гимназіи есть такіе учителя, которые позволяютъ себѣ держаться съ ученицами въ высшей степени непедагогично. Они явно благоволятъ къ красивымъ ученицамъ, не стѣсняясь въ классѣ говорятъ имъ пошлые комплименты, пристрастны въ оцѣнкѣ познаній, и, такимъ образомъ, развращающе дѣйствуютъ на весь классъ.

Я знаю, что многіе готовы въ такихъ случаяхъ обвинять самихъ же ученицъ. Эти обвинители-пуритане забываютъ слишкомъ многое. Они забываютъ тѣ условія, въ какихъ стоятъ учащіеся по отношенію къ своимъ учителямъ. Каждый учитель, если захочетъ, можетъ своими придирками, притѣсненіями сдѣлать положеніе любой ученицы невыносимымъ въ школѣ и, наоборотъ, своимъ покровительствомъ можетъ его улучшить. Юному самолюбію всегда льститъ, когда взрослые тѣмъ болѣе учителя, оказываютъ особое вниманіе. Разобраться же въ истинныхъ причинахъ такого предпочтенія нѣтъ еще достаточно данныхъ, ни знанія людей, ни критическаго къ нимъ отношенія. Половое чувство или совсѣмъ молчитъ или еще не осознается. Первые этапы физической близости — пожатія рукъ, поцѣлуи, принимаются за выраженіе товарищескихъ или отеческихъ чувствъ, пока грубая дѣйствительность не откроетъ всей жизненной правды…

А тогда часто бываетъ уже поздно.

«Праздникъ чувства оконченъ… погасли огни.

Сняты маски и смыты румяна;

И томительно тянутся скучные дни

Пошлой прозы, тоски и обмана!..»

И юная душа на порогѣ жизни отравлена разочарованіемъ, грубо обманута, и кѣмъ же? Человѣкомъ, который долженъ былъ научить правдѣ и любви…

«Вообще это свойственно учителямъ обманывать своихъ же ученицъ». Неужели на ближайшемъ засѣданіи какого-нибудь педагогическаго общества ни у кого не явилось желанія громко повторить эти тяжелыя, какъ камень, слова! Или ждали г.г. педагоги новаго на сей предметъ отъ высшаго начальства распоряженія? Или быть можетъ оно уже получено? Интересно, упоминается ли въ немъ о «двухъ столченныхъ бисквитикахъ», или же дѣло ограничилось указаніемъ средствъ, какъ избѣгать заранѣе^[16] непріятныхъ послѣдствій?!..

Съ нетерпѣніемъ я просматривалъ газеты. Я ждалъ въ нихъ найти сообщеніе, что одно изъ россійскихъ семейно-педагогическихъ обществъ сочло себя обязаннымъ взять маленькаго Колю на воспитаніе, пока его ученица-мать закончитъ свое образованіе. Но я напрасно ждалъ. И только отчетами засѣданій педагоговъ съ полицейскими чиновниками по вопросу о внѣшкольномъ надзорѣ за учащимися пестрѣли страницы газетъ…

Да скажите же, наконецъ: вы дѣйствительно педагоги или нарочно?

XXV.
Педагогическая этика.

Зная безобразное поведеніе педагоговъ, слыша и читая о ихъ жестокости и нечеловѣчномъ отношеніи къ учащимся, невольно задаешься вопросомъ: почему педагогическая профессія называется либеральной, какіе признаки въ ней позволяютъ ставить ее наравнѣ съ другими свободными профессіями, напримѣръ, съ врачебной, съ адвокатской? Я полагаю, что здѣсь происходитъ ошибка: то, что должно быть, ставятъ на мѣсто того, что есть. Въ сущности происходитъ такая же путаница, какая произошла нѣкогда съ корпусомъ жандармовъ. Извѣстно, что при учрежденіи этого института Николай I далъ Бенкендорфу, шефу жандармовъ, такъ сказать символически, свой носовой платокъ, для того, чтобы имъ утирались слезы обездоленныхъ и угнетаемыхъ, защитникомъ которыхъ долженъ былъ явиться этотъ новый правительственный органъ… Мы знаемъ, какъ жандармы утираютъ чужія слезы!

Почти то же самое произошло и съ господами педагогами. Они были призваны воспитывать въ правдѣ и любви и учить истинѣ подростающее поколѣніе. Вмѣсто этого они калѣчатъ его физически и морально.

Во всѣхъ либеральныхъ профессіяхъ существуетъ нѣкотораго рода корпоративное начало, связывающее членовъ профессіи традиціями и общими для всѣхъ правилами въ одно цѣлое. Существуетъ такимъ образомъ корпорація адвокатовъ, врачей, инженеровъ, съ опредѣленной для каждой изъ нихъ этикой.

Педагогическій же корпораціи нѣтъ, какъ нѣтъ и педагогической этики.

Однажды мнѣ пришлось дѣлать докладъ въ засѣданіи семейно-педагогическаго кружка большого волжскаго города. Въ своемъ докладѣ я коснулся вопроса о необходимости педагогической этики. Одинъ изъ моихъ оппонентовъ педагогъ, соціалъ-демократъ горячо доказывалъ, что никакой педагогической этики, какъ вообще всякой профессіональной, существовать не можетъ. Существуетъ только этика пролетарская или общечеловѣческая.

Это было четыре года тому назадъ. Много воды утекло съ тѣхъ поръ въ Волгѣ. Я остался при своемъ убѣжденіи. Счастливый случай свелъ меня съ двумя наиболѣе талантливыми выразителями марксизма — философомъ А. А. Богдановымъ и публицистомъ А. В. Луначарскимъ. Оба они высказали мнѣніе за возможность и необходимость существованія профессіональной этики.

Да и въ самомъ дѣлѣ, каждый членъ какой-либо профессіи производитъ свою работу во времени и въ пространствѣ, и она принимаетъ опредѣленный колоритъ. Цѣль же и сущность работы налагаетъ на исполнителя особый отпечатокъ, и всѣ его дѣйствія ими координируются въ нѣчто одно вполнѣ опредѣленное.

Врачъ, призванный облегчать физическія страданія, поступаетъ противъ врачебныхъ правилъ, или поступаетъ неэтично, если отказывается лѣчить больного, когда онъ можетъ это сдѣлать. Въ случаѣ неэтичныхъ поступковъ со стороны какого-либо врача, врачебная корпорація можетъ подвергнуть его осужденію или исключенію изъ врачебнаго общества.

Адвокатъ на томъ же основаніи можетъ быть лишенъ своими товарищами практики. Подобные случаи товарищескаго осужденія въ средѣ адвокатовъ, врачей, инженеровъ извѣстны каждому. Но слышалъ ли кто-нибудь, чтобы педагоги среднеучебныхъ заведеній вынесли бы гласное осужденіе, напримѣръ, какому-нибудь директору за доносъ, товарищу — за взятки, начальницѣ — за неприличное поведеніе, унижающее ея педагогическое достоинство, — или всѣхъ ихъ устранили бы отъ дѣятельности за антипедагогичное отношеніе къ учащимся.

Нѣтъ, этого никто не слыхалъ, да и не услышитъ, потому что педагоговъ, въ настоящемъ значеніи этого слова, почти нѣтъ, есть чиновники, директора, инспектора, начальницы, а при нихъ цѣлый штатъ какихъ-то служителей.

Правда, близорукому наблюдателю можетъ показаться, что и среди этого чиновничества имѣются нѣкоторые намеки, что то похожее на педагоги ческу ю этику. Напримѣръ, существуетъ въ ихъ обиходѣ выраженіе «педагогическій авторитетъ». Что это значитъ? А вотъ что. Какую бы ошибку ни сдѣлалъ педагогъ, онъ не долженъ сознаваться въ ней; какъ бы онъ ни былъ виноватъ передъ ученикомъ, онъ не имѣетъ права признаться въ своей винѣ. Если его товарищъ сдѣлалъ гадость, онъ не можетъ сказать этого громко передъ учениками.

Страхъ подорвать свой «педагогическій авторитетъ» заставляетъ педагоговъ дѣлаться римскими папами. И хотя этотъ пресловутый «авторитетъ» давно треснулъ и расползся по швамъ, какъ никуда негодная шуба, все-таки пытаются всѣми силами педагоги натянуть его на свои плечи.

Помню, еще въ началѣ моего учительства, какой то ученикъ въ присутствіи директора попросилъ меня разсказать о жизни Эдиссона. Къ несчастью, я самъ очень мало о немъ зналъ и сказалъ объ этомъ ученику.

— Такъ вы прочтите дома и потомъ намъ разскажите.

— Хорошо.

Во время этихъ переговоровъ я замѣтилъ, что директоръ дѣлаетъ мнѣ глазами какіе-то знаки. Оказалось, онъ обезпокоился за цѣлость моего «педагогическаго авторитета».

— Что вы дѣлаете? — говорилъ онъ мнѣ потомъ наединѣ. — Такъ нельзя. Это непедагогично. Ну, сказали бы что «завтра» или «не мѣшай», «сиди», «молчи» — да мало ли какъ можно найтись, а то — «не знаю»…

«Педагогическій авторитетъ», часто ставитъ молодыхъ еще не искусившихся педагоговъ въ двусмысленное, неловкое положеніе. Сплошь и рядомъ при нихъ кто либо изъ сослуживцевъ дѣлаетъ грубую ошибку, или ведетъ себя возмутительнымъ образомъ, или допускаетъ въ отношеніи учениковъ завѣдомую несправедливость. Ученики обращаются за сочувствіемъ и поддержкой къ молодому человѣку. Положеніе получается хуже губернаторскаго, или просто дурацкое для нерѣшительнаго и безпринципнаго человѣка.

И до какой виртуозности въ своихъ отвѣтахъ въ такихъ случаяхъ доходятъ нѣкоторые лишенные гражданскаго мужества педагоги, почему либо не желающіе опредѣленно отвѣтить.

— Двухъ рѣшеній быть не можетъ, — говаривалъ часто и на совѣтахъ и въ классѣ одинъ мой знакомый преподаватель: — этотъ вопросъ можно рѣшить такъ или эдакъ, (т. е. какъ пожелаетъ г. директоръ).

Тотъ же «педагогическій авторитетъ» не позволяетъ преподавателю отмѣнять разъ данное ученикамъ распоряженіе, брать назадъ угрозу, хотя бы распоряженіе и угроза были бы безсмысленны и глупы и вырвались, быть можетъ, у педагога опрометчиво.

Я помню такой случай. Учитель, идя по корридору, обронилъ золотой брелокъ. Одинъ ученикъ нашелъ его и по совѣту надзирателя понесъ его къ потерявшему. Разыскивая учителя по зданію, ученикъ по дорогѣ остановился поговорить съ товарищами. Въ это время какъ разъ подошелъ учитель, уже замѣтившій свою пропажу. Увидя брелокъ въ рукахъ ученика, онъ грубо выхватилъ его и заявилъ:

— А-а, это ты укралъ его у меня?!

Естественно, ученикъ возмутился.

— Что вы за гадости говорите…

— Какъ дерзитъ?! Я тебя запру въ карцеръ…

И какъ ни странно, какъ ни дико, ученикъ былъ наказанъ, хотя для всѣхъ было очевидно легкомысленное поведеніе педагога.

Ясно, что «педагогическій авторитетъ» то же по существу, что и «престижъ власти», конечно, никоимъ образомъ не можетъ явиться признакомъ педагогической этики.

Этика возможна лишь тамъ, гдѣ есть нравственная отвѣтственность передъ своей совѣстью и передъ обществомъ за тѣ дѣянія, которыя человѣкъ совершаетъ.

У педагоговъ же есть только чиновничья отвѣтственность передъ начальствомъ, но отвѣтственности передъ самимъ собой, передъ дѣтьми, и ихъ родителями, наконецъ, передъ обществомъ — нѣтъ. И вотъ это то отсутствіе отвѣтственности рождаетъ широкій произволъ. Явленіе довольно обычное въ нашей жизни, но страшное и трагическое по своимъ результатамъ. Доктора, легкомысленно употребляющаго сильно дѣйствующія средства съ рискомъ для жизни паціента, можно привлечь къ судебной отвѣтственности. Присяжный повѣренный, не использовавшій всѣхъ законныхъ средствъ для защиты интересовъ своего кліента, также можетъ быть привлеченъ къ отвѣтственности, или во всякомъ случаѣ не получаетъ гонорара. А педагогъ, завѣдомо коверкая дѣтей, благодушествуетъ, наживаетъ чины, капиталъ и одобреніе начальства. А вѣдь тутъ дѣло то идетъ не о физическомъ здоровьѣ, не о потери имущества, а о всей жизни, о здоровьѣ души и ума, о всей будущности молодого организма.

XXVI.
«Нестрашное». Педагогика — искусство.

У Вл. Г. Короленко есть разсказъ подъ названіемъ «Нестрашное». Въ этомъ произведеніи художникъ даетъ рядъ обычныхъ, простыхъ, нестрашныхъ явленій обывательской жизни, но слѣдотвія, вытекающія изъ этихъ явленій, страшны и трагичны.

Между прочимъ, одно изъ дѣйствующихъ лицъ разсказа, молодой учитель словесности, на первыхъ порахъ своей педагогической дѣятельности увлекается преподаваніемъ и увлекаетъ учениковъ. Онъ собираетъ ихъ у себя по вечерамъ и читаетъ вмѣстѣ съ ними русскихъ писателей. Случайно узнаетъ объ этихъ чтеніяхъ директоръ. Онъ предлагаетъ учителю ихъ прекратить во избѣжаніе какихъ-либо недоразумѣній.

Въ обычный день вечеромъ къ учителю пришли ученики. Растерянный и смущенный, онъ заявляетъ имъ о необходимости прекратить чтенія. Опечаленные ученики уходятъ, а черезъ нѣсколько лѣтъ учитель гдѣ-то на улицѣ встрѣчаетъ одного изъ нихъ, пьянаго, оборваннаго босяка. Бывшій ученикъ, когда-то подававшій блестящія надежды, обвиняетъ въ своемъ положеніи учителя. Онъ пробудилъ въ немъ чувство добра, справедливости, вызвалъ къ себѣ любовь и довѣріе, и вдругъ первое предупрежденіе начальства — и все исчезло… Жестокое разочарованіе сломило юношескія силы…

Конечно, здѣсь, какъ и во многихъ другихъ случаяхъ вся причина въ самомъ педагогѣ, въ его трусости и безпринципности.

Врядъ ли возможно указать болѣе трудное и отвѣтственное дѣло, какъ воспитаніе подростаю щаго поколѣнія, воспитаніе будущихъ гражданъ, надежду и силы страны. А между тѣмъ, что же мы видимъ? Въ рукахъ кого находится это почетное дѣло? Стыдно сказать.

У чителями-воспитателями являются или легкомысленные, или автоматы-чиновники, или тщеславные негодяи, или, хотя способные, но слабые люди безъ убѣжденій и опредѣленнаго міровоззрѣнія. Послѣдняя группа настолько мала и незначительна, что не имѣетъ никакого вліянія на общее положеніе школы, даже наоборотъ, вредна своей неустойчивостью.

Если глубже вдуматься во все это, то страшная, безотрадная картина раскрывается передъ нашими глазами. Прямо какое-то заклятіе виситъ надъ русской школой. Словно ужасная сказка…

Дѣти, юныя дѣвушки и юноши въ мрачной пещерѣ Дракона… Душно, темно… ни яркаго луча, ни свѣжаго воздуха! Низкіе своды заглушаютъ стоны жертвъ…

Скоро ли явится мощный витязь и, разрушивъ злыя чары, освободитъ молодыя силы на радость и счастье матери-родины?! ..

Педагогическая работа является одной изъ самыхъ важныхъ и отвѣтственныхъ и безусловно требуетъ способныхъ, талантливыхъ и знающихъ людей.

Педагогика не есть ремесло. Это — искусство. Подобно тому, какъ художникъ беретъ сырой матеріалъ съ присущими ему природными качествами и при. помощи рѣзца или кисти создаетъ чудный образъ, воплощающій въ себѣ идею творца; подобно тому, какъ художникъ силой своего творчества учитъ людей осознавать красоту, и восчувствовать идею, — такъ и педагогъ, имѣя въ своемъ распоряженіи умъ и чувства дѣтей, долженъ посредствомъ рѣзца своихъ знаній и красокъ своихъ способностей создавать чудныя формы Человѣка.

Нельзя требовать, конечно, чтобы каждый педагогъ былъ геніальнымъ. Здѣсь, какъ и въ искусствѣ, геніи рѣдки, но, являясь выразителями человѣческихъ желаній, смутныхъ стремленій, накопившихся за извѣстный періодъ времени въ массахъ, еще не опознанныхъ, не прочувствованныхъ, геніи собираютъ всѣ эти накопленныя богатства воедино, творятъ свое величайшее произведеніе и создаютъ такимъ образомъ школу, объединивъ вокругъ себя талантливыхъ послѣдователей, художниковъ-учениковъ. Каждый послѣдователь-ученикъ великаго генія, въ свою очередь, является учителемъ современнаго ему поколѣнія. Учить же съ успѣхомъ онъ можетъ только тому, что доступно массамъ и въ данное время необходимо.

Такимъ образомъ, педагогу, какъ и художнику, необходимо имѣть ясное опредѣленное призванье, заключающее въ себѣ любовь къ дѣтямъ и сознаніе высокой отвѣтственности. Нѣтъ этого — нѣтъ педагога, а есть только посредственный ремесленникъ.

Но одного призванія еще мало. Необходимо присоединить къ нему твердыя ясныя знанія, которыя и дадутъ умѣніе и возможность проявить въ полнотѣ свое призваніе.

Къ этимъ двумъ необходимымъ даннымъ сама жизнь заставляетъ прибавить широко развитое чувство гражданственности.

Ибо нельзя изгнать жизнь изъ школы, нельзя загородиться отъ нея каменными стѣнами. Все, что происходитъ въ странѣ, естественно отражается въ психической дѣятельности ребенка и юноши и воплощается въ ихъ поступкахъ, но только въ значительно болѣе острыхъ и яркихъ формахъ, чѣмъ у взрослыхъ. Каждый день приноситъ ребенку новыя и новыя впечатлѣнія. Воображеніе его работаетъ, умъ ищетъ объясненій. Ребенокъ — это чужестранецъ, попавшій въ иную, незнакомую страну. Передъ нимъ лежитъ цѣлый міръ открытій, часто пугающихъ, неожиданныхъ, но интересныхъ…

Психологія юноши та же самая, по въ болѣе широкомъ масштабѣ. Его волнуютъ вопросы религіи, человѣческихъ отношеній. Умъ пытливо ищетъ знаній. Несправедливость и насиліе заставляютъ мучительно страдать.

Дѣтство и юность требовательны и эгоистичны. И человѣкъ, который захочетъ быть учителемъ, настоящимъ учителемъ, а не только по названію, долженъ всего себя отдать этой юности, онъ долженъ слиться съ нею.

Недавно ко мнѣ пришелъ одинъ молодой человѣкъ, только что получившій мѣсто учителя. Волнуясь и смущаясь, онъ испросилъ у меня совѣта, какъ ему поступать въ отношеніи учениковъ. Долженъ ли онъ скрывать свое міросозерцаніе и убѣжденія и сообразовать свои слова съ идеологіей той общественной группы, къ которой принадлежитъ большинство его воспитанниковъ, или же онъ долженъ быть искреннимъ, самимъ собой.

— Если вы дѣйствительно хотите быть учителемъ не ради только заработка; если вы хотите, чтобы ваши ученики любили васъ и воспринимали то, чему вы ихъ учите; если хотите, наконецъ, найти удовлетвореніе въ своей трудной работѣ, то въ общеніи съ дѣтьми и юношами оставайтесь самимъ собой, будьте искренни и говорите только правду, — такъ я отвѣтилъ молодому товарищу, высказавъ свое искреннее убѣжденіе, и смѣю надѣяться, что оно справедливо.

Какія бы убѣжденія у учителя ни были, онъ долженъ быть правдивъ, такъ какъ всякая ложь развращающимъ образомъ дѣйствуетъ на дѣтскую душу.

Учитель Короленковской повѣсти, не желая даже самъ того, обманулъ учениковъ, разочаровалъ ихъ въ себѣ, чѣмъ и принесъ много зла. Гораздо было бы лучше, если бы съ перваго дня встрѣчи съ учениками онъ не скрывалъ своей трусости.

Мы привыкли думать, что дѣтскія огорченія и юношескія разочарованія не имѣютъ вредныхъ послѣдствій. Безусловно это ошибочно и глубоко невѣрно.

Когда воспринимаются первыя впечатлѣнія бытія, когда развивается и формируется характеръ будущаго взрослаго человѣка, въ высшей степени важно оградить юное существо отъ насилія, лжи и разочарованія. Правда, современемъ образы ненужныхъ страданій потускнѣютъ, быть можетъ, сотрутся совсѣмъ, но внутри организма, гдѣ-нибудь въ мозговыхъ или нервныхъ клѣточкахъ непремѣнно останется слѣдъ, вліяніе котораго скажется на психикѣ взрослаго.

Долгіе годы, проведенные въ атмосферѣ лицемѣрія и лжи, произвола и трусости, безусловно налагаютъ на человѣческую личность трудно смываемую печать, и человѣку, чтобы очиститься отъ проклятаго наслѣдства, необходимо пережить или долгіе годы страданій или такія душевныя потрясенія, какія только могутъ возникать въ моментъ борьбы протестующаго духа съ историческими пережитками и условностями мѣщанской жизни.

Таковымъ моментомъ душевныхъ потрясеній моего поколѣнія явились студенческіе безпорядки, когда желанія, стремленія и дѣйствія отдѣльныхъ личностей растворились въ общемъ протестѣ молодежи противъ насилія и произвола и вылились въ небывалое доселѣ университетское движеніе 1899 года. Для моего поколѣнія это былъ первый пробный камень.

Учащіеся среднихъ учебныхъ заведеній пережили аналогичный психологическій моментъ осенью 1905 года и, хотя въ настоящее время, благодаря общей реакціи, школьнымъ, семейнымъ и общественнымъ условіямъ, положеніе дѣтей и юношей трагично и ужасно, однако наша молодежь, несмотря даже на всѣ тѣ аномаліи, которыя существуютъ въ ея средѣ, имѣетъ ключъ къ свѣтлому будущему, такъ какъ еще въ юные годы узнала, что сила въ единеніи, право — въ борьбѣ …

XXVII.
Истинные учителя. Заключеніе.

Не смотря на всѣ недостатки русской школы, не смотря на отсутствіе настоящихъ учителей, не смотря, наконецъ, на всѣ многочисленныя попытки самовластной бюрократіи сдѣлать нашу школу фабрикой политическихъ недоумковъ и заглушить въ молодомъ поколѣніи всякую способность къ критическому мышленію, наша русская молодежь даже въ самыя тяжелыя минуты реакціи отличалась идейностью настроеній, и ея отношеніе къ существующему порядку вещей всегда было протестующее и носило болѣе или менѣе оппозиціонный характеръ.

Студенческія волненія, періодически возникавшія въ каждое пятилѣтіе за послѣднія пятьдесятъ лѣтъ и продолжающіяся до настоящаго времени, громадный контингентъ молодежи, пополняющей изъ года въ годъ различныя оппозиціонныя организаціи, наконецъ, сливки русской интеллигенціи, всегда прогрессивный, такъ называемый, третій элементъ, состоящій въ большинствѣ случаевъ изъ «недоучекъ» и «бывшихъ студентовъ», — прекрасно подтверждаютъ высказанное мною положеніе.

По своему политическому развитію, сознательности и идейному настроенію русская учащаяся молодежь выше на цѣлую голову своихъ заграничныхъ собратій. Это констатируется всѣми, изучавшими бытъ русскаго и заграничнаго студенчества, и подтверждается многочисленными фактами. Одно только отношеніе русской молодежи къ женскому вопросу говоритъ достаточно само за себя.

Русская средняя школа или сословно-бюрократична или буржуазна, а между тѣмъ учащаяся молодежь въ массѣ носитъ опредѣленный революціонно-демократическій характеръ.

Чѣмъ же объясняется подобное явленіе, столь противорѣчащее школьнымъ условіямъ и государственному устройству страны? Какая причина даетъ возможность молодежи въ самыя тяжелыя ея минуты жизни, не смотря на гнетъ, сохранять чистоту души и святое стремленіе къ правдѣ и свободѣ?

Отвѣтъ можетъ быть только одинъ, — идейность русской литературы и ея демократичность.

Почти съ перваго дня своего возникновенія русская литература подняла на свои плечи тяжелый крестъ страданій безправнаго народа и въ лицѣ лучшихъ своихъ представителей выступила на защиту угнетенныхъ и обездоленныхъ, на борьбу съ насиліемъ и произволомъ.

Исторія литературы и жизнь передовыхъ русскихъ писателей представляетъ сплошное подвижничество и мученичество въ служеніи высокимъ идеямъ. Ни въ одной странѣ нѣтъ ничего подобнаго.

Ни въ одномъ государствѣ Западной Европы гоненія и преслѣдованія борцовъ слова никогда не принимали такихъ грандіозныхъ размѣровъ, не длились такъ долго и не захватывали такого большого числа жертвъ, какъ у насъ въ Россіи.

Русская литература — плоть отъ плоти, кость отъ костей своего — народа не могла не быть демократичной и переживала вмѣстѣ съ народомъ всѣ его муки и страданія.

Русскій писатель вмѣстѣ съ тѣмъ былъ и политическій дѣятель и гражданинъ въ лучшемъ смыслѣ этого слова. Личная жизнь большинства писателей была тѣсно спаяна съ ихъ литературнымъ и народнымъ служеніемъ

Они испытали изгнаніе, тюрьму и ссылку, лишенія и нищету…

«И безъ терноваго вѣнца

Что слава русскаго пѣвца!»

Вотъ они-то граждане-писатели, граждане-пѣвцы съ терновыми вѣнками на головѣ, «съ крестомъ въ груди», являлись и являются настоящими учителями, истинными воспитателями подростающихъ поколѣній. Имъ-то всецѣло и обязана родина идейнымъ содержаніемъ дѣтей своихъ…

Лихорадочно и безпокойно работала творческая мысль… Во мглѣ соціальнаго неустройства, гнета и насилія торжествующихъ, муки и стона угнетенныхъ она искала пути къ человѣческому счастью.

Тяжелы были поиски. Мѣщанское болото грозило засосать въ своей вязкой тинѣ. Зловѣще каркали черные вороны. Зло предательской рукой разставляло на пути искателямъ истины тысячи капкановъ и, пряча наглое лицо свое, выставляло приманки личнаго довольства, пошлаго счастья, узкаго обывательскаго благополучія…

Но впереди, впереди горѣли огни человѣческаго счастья и всеобщаго сотрудничества.

Мысль ковала слова, острыя, сверкающія, какъ сталь рапиры, тяжелыя и крѣпкія, какъ молотъ кузнеца. Красками словъ и волшебныхъ созвучій мысль рисовала дивные плѣнительные образы, полные радостной грусти передъ неизвѣданнымъ еще, но уже грядущимъ человѣческимъ счастьемъ.

Огненнымъ знакомъ запечатлѣвались вѣщія слова и могучіе образы въ умахъ и сердцахъ всѣхъ свободныхъ духомъ. И они, внемля страстному призыву, спѣшили бросить гнетущую среду купающагося въ золотѣ и крови ликующаго зла, и уходили для великаго дѣла любви въ станъ страдающихъ и угнетенныхъ…

Гнетъ нарасталъ. Давя и эксплоатируя человѣчеокія существа, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ сближалъ ихъ, роднилъ, готовилъ почву для своей же гибели. Поколѣнія воспитывались…

Молодежь, этотъ нѣжный цвѣтокъ, чуткій къ темнотѣ и свѣту, остро чувствующій всякое грубое прикосновеніе, — съ перваго дня въ школѣ начинаетъ испытывать насиліе, смутно сознавать чье-то жадное посягательство на свой умъ, волю и чувства. Это заставляетъ молодежь сплачиваться, искать объясненій и внѣшней поддержки.

Школа мертвитъ и давитъ, а хочется жизни, знаній, свободы.

И вотъ тогда-то приходитъ на помощь русская литература, великая литература! Писатели-граждане начинаютъ совершать свое великое дѣло, начинаютъ учить и воспитывать.

Обаяніе ихъ настолько велико, что никакія угрозы и наказанія, предпринимаемыя врагами народа, даже по отношенію къ совсѣмъ маленькимъ, не останавливаютъ дѣтей и юношей читать своихъ великихъ учителей, изучать ихъ, покланяться имъ, слѣдовать за ними. Вліяніе ихъ на дѣтскія и юношескія души огромно.

Не будемъ говорить о высокомъ воспитательномъ значеніи Гоголя, Тургенева и другихъ нашихъ классиковъ — это понятно всѣмъ Укажемъ на то, какъ цѣлыя поколѣнія воспитывались на Чернышевскомъ, Писаревѣ, Добролюбовѣ, Бѣлинскомъ, Лавровѣ-Миртовѣ… Некрасова знали наизусть. Тщательно переписывали Герцена. Романы «Что дѣлать» и «Шагъ за шагомъ» давали программу жизни. Ихъ смѣнила проповѣдь Толстого, съ одной стороны, съ другой — произведенія Степняка-Кравчинскаго и его товарищей…

Трепетно слѣдила молодежь за борьбой стараго народничества съ марксизмомъ; внимательно читались толстые журналы. Михайловскій и Плехановъ волновали умы…

Но вотъ раздалась могучая пѣсня, громкій призывъ къ смѣлой, красивой жизни, — пѣвецъ безумства храбрыхъ овладѣлъ вниманіемъ молодежи. Онъ создалъ школу послѣдователей…

Послѣднія произведенія — «Мать» «Исповѣдь» жадно читаются молодежью, врачуя раны, наносимыя школой…

Обновляющая душу и умъ, высокая идея коллективизма и всечеловѣческаго сотрудничества властно покоряетъ себѣ, привлекаетъ чистыхъ юношей и дѣвушекъ и радостно заставляетъ биться ихъ сердца въ предчувствіи свѣтлаго человѣческаго будущаго Коллективизмъ становится религіей… Человѣчество — богомъ…

Человѣкъ, уже не жалкая, безсильная песчинка въ стихіи золъ, не рабъ, не механическій исполнитель чего то непреложнаго, а богостроитель, кузнецъ грядущаго счастья и человѣческаго могущества…

Человѣкъ уже не одинокъ, онъ можетъ слиться съ народными массами, съ пролетаріатомъ всѣмъ своимъ существомъ, отдать имъ всего себя, и въ этомъ сліяніи обрѣсти новыя силы, болѣе крѣпкія, и новую жизнь, болѣе полную…

Велика заслуга русскихъ писателей передъ родиной. Они сохраняютъ ей молодежь, воспитывая подростающее поколѣніе въ стремленіи къ правдѣ и свободѣ, указывая пути къ человѣческому счастью . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

---

Я кончаю свои записки. Онѣ далеко не использовали того матеріала, который имѣется у меня въ наличности. Но я боялся съ одной стороны — утомить вниманіе читателя, съ другой — впасть въ труизмы…

Остается одинъ вопросъ: возможна ли при настоящихъ условіяхъ русской дѣйствительности прочно поставленная хотя бы относительно нормальная школа, которая, не насилуя дѣтскіе и юношескіе организмы, была бы въ силахъ отчасти удовлетворять запросамъ и требованіямъ, существующимъ въ массахъ?

Можетъ ли быть въ настоящее время школа, которая, отвѣчая своему назначенію, стала бы воспитывать подростающее поколѣніе въ духѣ правды, любви и свободы?

Безусловно такой школы сейчасъ быть не можетъ, и всѣ попытки создать такую школу или нѣчто на нее похожее являются только попытками, ибо производятся отдѣльными лицами и небольшими группами въ атмосферѣ случайностей и произвола…

Свободную школу можетъ создать только свободный народъ, и только тогда она для дѣтей и юношей будетъ доброй любящей матерью, а не злой мачехой. Найдутся тогда и педагоги, истинные учителя, художники своего высокаго дѣла…

Въ какія формы выльется педагогическое искусство, какими методами будутъ руководиться воспитатели, — трудно сейчасъ сказать, дѣлая догадки и рисуя какія-либо утопіи, но безъ сомнѣнія въ основаніе свободной школы строителемъ-народомъ будетъ заложена творческая идея всеобщаго человѣческаго сотрудничества и счастья…

А пока… пока пусть нашихъ дѣтей по-прежнему воспитываетъ суровая жизнь и учитъ любви, правдѣ и свободѣ, этимъ великимъ основамъ всѣхъ другихъ человѣческихъ знаній, родная литература…

Аркадій Велскій.

Островъ Капри.

1908—1909 г.г.

---

1. Впослѣдствіи учебный отдѣлъ перешелъ въ вѣдѣніе м-ства торговли и промышленности.
2. Годовымъ урокомъ считается одинъ урокъ въ недѣлю. Преподаватель получаетъ жалованье сообразно съ количествомъ годовыхъ уроковъ.
3. Въ настоящее время личность этого педагога и администратора М. И. Ч-а уже разгадана всѣми, — родителями, учениками и учителями. Общій протестъ вызвалъ министерскую ревизію, и дни Ч., какъ педагога, сочтены, (А. В.).
4. Въ сентябрѣ этого года въ комиссіи при министерствѣ финансовъ я сдалъ экзаменъ на преподаватели коммерческой (экономической) географіи. Общій же курсъ географіи я имѣлъ право преподавать, какъ окончившій естественный факультетъ.
5. Курсивъ во всѣхъ приводимыхъ документахъ мой.
6. Д--гъ выпустилъ нѣсколько методикъ и руководствъ по вопросу первоначальнаго обученія грамотѣ, очень цѣнныхъ, но мало извѣстныхъ въ педагогическомъ мірѣ.
7. Циркуляръ Дурново, гласящій о предъявленіи арестуемому обвиненія въ теченіе 24 часовъ съ момента его ареста.
8. Такъ, напр. изъ отчета Городской Московской Управы видно, что изъ 123,718 лицъ, посѣтившихъ за 1908 годъ Тургеневскую библіотеку, 49,768 человѣкъ были учащіеся.
9. Курсивъ мой.
10. Въ школьномъ общежитіи эти педагоги носятъ названіе «гастролеровъ».
11. Во многихъ частныхъ учебныхъ заведеніяхъ эта цифра значительно выше, достигаетъ 200 и болѣе рублей, напр. въ столицахъ, въ Одессѣ, Кіевѣ и другихъ большихъ городахъ.
12. Курсивъ вездѣ мой. — А. В.
13. «Одесскіе Новости» 8 іюня 1908 г.
14. Всѣ приведенные въ этомъ мѣстѣ случаи самоубійствъ произошли въ городѣ Е--ѣ въ продолженіе 1907 года.
15. Курсивъ вездѣ мой.
16. См. стр. 190.